В таком виде, измученного и окровавленного, Пилат вывел Его к толпе, желая этим зрелищем удовлетворить её жестокость. Но человеческая жестокость, особенно жестокость толпы, раз вспыхнувшая, возрастает при виде чужих страданий. Иисус был спокоен и величествен. Лицо Его отражало следы мучений, но взор горел решимостью.
Римляне ценили стойкость и железную силу духа. Пилат с невольным изумлением смотрел на Иисуса. Если бы Он умолял о пощаде и унижался, природная жестокость тотчас проявилась бы в правителе, вызванная презрением. Теперь же он чувствовал к Нему почти уважение.
— Се — Человек! — воскликнул он, с отвращением глядя на безумствовавшую толпу, из которой ни один не проявил бы подобной высоты духа.
— Распни, распни Его! — вопили иудеи.
— Возьмите Его вы и распните, — резко сказал Пилат, — ибо я не нахожу в Нём вины.
Оставалось одно: прямо высказать причину осуждения Христа.
— Мы имеем Закон, и по Закону нашему Он должен умереть, потому что сделал себя Сыном Божиим!
Это было нечто совсем новое. Раньше иудеи не приводили такого обвинения. Пилат был обеспокоен. Римляне в те времена не были религиозны, но были весьма суеверны. Боги, по их верованиям, могли иметь детей среди смертных на земле. Такие дети богов — герои или полубоги — обладали таинственной, чудесной силой, и посягать на их жизнь для простого смертного было опасно.
Пилат снова велел ввести Иисуса в залу дворца и, посмотрев на Него внимательно, спросил:
— Откуда Ты?
Иисус не отвечал ничего.
— Мне ли не отвечаешь?! — воскликнул Пилат. — Не знаешь разве, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя?
На это Иисус сказал:
— Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе.
Пилат задумался… Слова эти были глубоко верны и сказаны
