О зарождающейся, так называемой, малороссийской литературе/Часть 1
 О зарождающейся, так называемой, малороссийской литературе |
| Источник: Иван Григорьевич Кулжинский. О зарождающейся, так называемой, малороссийской литературе. — Киев: тип. И. и А. Давиденко, 1863. — С. 3—20. |
I. ЮЖНОРУССКИЙ ЭЛЕМЕНТ, КАК ПРЕДМЕТ ТОРГОВЛИ.
У нас, в Малороссии, всегда были и будут такие добрые люди, с которых покойный Гоголь писал верные и прекрасные портреты; например, такие, как тот старый, седой козак, который, выпивши лишнюю чарку, сел за стол, понурил голову и давай плакать навзрыд, как маленькое дитя....
— Чего ты, дед, плачешь?
— Как же мне не плакать, когда я остался на свете сиротою? И батько мой умер, и мать умерла, и дядько умер, и тетка умерла — все умерли, остался один я, сиротина. Кто меня пожалеет ? Кто приголубит? пхи... пхи... пхи... И разревелся чувствительный Ничипор... А у этого старого Ничипора дом полон своих детей и внуков, среди которых он живет, как патриарх. Батько и мать его по неизбежному закону природы, не могли же вечно жить на земле, да и самому Ничипору далеко уже за шестьдесят лет, — подите же: теперь только вспомнил, что он сирота и горько расплакался.
В некотором отношении, мы — все малороссияне — немножко похожи на доброго Ничипора; сто̀ит только ловкому и искусному человеку расшевелить в нас воспоминания «про Колеевщину, про Хмельнищину, про Сечь Запорожскую», да еще запеть казацкую песню о том, «как в поле могила с ветром говорила»... мы тотчас готовы расплакаться, а уж вишнёвкою вдоволь напоим сметливого рассказщика и певца, и денег, пожалуй, дадим ему на дорогу.
Один раз, при подобном случае, я, переждавши восторги, слезы и аханья добродушных земляков, слушавших песню бандуриста о том, как поляки резали козаков, а козаки резали поляков и жидов, спросил у одного старика из слушателей: скажите пожалуйста, дядюшка, разве тогда лучше было жить в Малороссии, чем теперь?
— Где то уже лучше, отвечал старик, тогда Малороссия была как тот горох, что растет при дороге, — кто не хотел, тот только не скуб и не рвал его. Теперь уже дзуськи! (прочь! баста! не замай!) Мы теперь не боимся ни поляков, ни жидов, ни татар, никому и в ус не дуем!
— Зачем же вы плачете, вспоминая старину?
— А кто его знает, зачем оно плачется! Известно, дурные слезы, лишняя вода в голове. Как выпьешь одну—другую чарку, да выплачешься, так на душе и станет легче.
Ведь как хотите, а такое расположение к грустным воспоминаниям и вообще к отжившей старине, в нынешний меркантильный и практический век, может служить для сметливого человека превосходным и очень выгодным предметом торговли. Теперь из всего извлекают выгоду: стыдно было бы нашему веку, если бы не нашелся ни один предприимчивый и ловкий человек, который все эти ахи и слезы в честь отжившей малороссийской старины не перевел бы на чистые деньги — разумеется, в свою пользу. Не только не должно осуждать такого умного человека, но еще должно уважать и почитать его, как великого мастера своего дела.
Вот и началась у нас подобная торговля или, правильнее сказать, перевод нашей наивной чувствительности на наличные деньги! Началась она, эта знаменитая торговля, с «восстановления малороссийского языка и воссоздания южно-русской литературы». Первоначально изданы были два малороссийские букваря: «Граматка» и «Южно-русский Букварь».
«Граматка» с картинками и образками. На одной стороне листка изображен, в виде буквы Ч, козак курящий трубку, а на другой стороне того же самого листка — образ Богоматери! Очевидно, что сопоставление этих двух предметов очень не прилично; но для торговли тут главное — козак с люлькою в зубах; найдутся добрые Ничипоры, которые за одну эту виньетку купят «Граматку».
Предисловие к этой «Граматке» силится доказать, что малороссияне непременно должны начинать учиться чтению «с малороссийского (т. е. с испорченного русского) языка, а церковную (т. е. славянскую) печать уже всякий разберет, научившись читать по малороссийски». Между тем как малороссияне, со времени Равноапостольного князя Владимира и мудрого Ярослава, всегда учились и учатся сперва славянской грамоте, чтоб научиться молиться Богу, а потом уже от церковной печати легко и неприметно переходят к новоизобретенной гражданской, или русской; это — самый естественный и необходимый порядок, который новая торговля южнорусским элементом старается низвратить или, говоря точнее, развратить. Знание грамоты вовсе не нужно для нашего простолюдина, ежели главною и первою целью этого знания не будет уменье молиться Богу. Вызываем торговцев южнорусского элемента опровергнуть эту вековую истину!
Малороссийское наречие общего русского языка, не смотря на некоторые полонизмы, оставшиеся в нём от бывшего польского ига, угнетавшего некогда Малороссию, так близко к русскому языку, что его может легко понимать всякий великороссиянин. При такой очевидности однородства двух наречий, торговцы южнорусского элемента выдумали следующую коммерческую штуку: изобрели для малороссийского наречия такое мудреное правописание, противное всем правилам этимологии, что великороссияне, затрудняясь, при этой орфографии, читать по-малороссийски, приходят в искушение и думают, что авось малороссийское наречие в самом деле не есть ли особенный язык славянского корня; а малороссы, смотря на эту новую орфографию или — правильнее — кривографию, сочиненную для них досужим умом торговца-сочинителя «Граматки», и себе подумывают в простоте сердца: «видно-таки наш язык совсем не русский, когда то же слово да не так уже теперь стали писать.» — Например, вот начало предисловия к знаменитой «Граматке» с выдуманною от неё орфографией: «скiлько нi есть у нас по Вкраiнi граматок и букварiв, то всi вони не годятця нам для первоi науки письменства, бо печатани не нашою мовою, а через те всяка дитина довго нудитця над книжкою, поки навчитця иноязичниi слова розбiрати». И мысль эта, и уродливое изображение её (скажем по-малороссийски) — совершенная «брехня»!
Предисловие к этой «Граматке», а равно и послесловие или «Слово до письменных», при всём своем благодушии и братолюбии, при всём наружном якобы христианском настроении, невольно проговаривается о какой-то «воле людской» (страница 3 и 149). Словом о свободе и оканчивается «Граматка». — Эта «Граматка» издана в 1857 г., когда комитеты кипели работою над разрешением крестьянского вопроса; теперь этот вопрос уже разрешен: не понятно о какой свободе, или «воле людской» хлопочет «Граматка».
Первые шесть уроков «Граматки» состоят из некоторых псалмов Давида, перепорченных, т. е. переведенных на малороссийское наречие. Помилосердуйте, гг. просветители Малороссии! для чего вы отнимаете у наших простолюдинов Псалтырь славянскую? Это святотатство! Предоставьте им читать псалмы Давида по славянски, и Бога ради не переводите их так нелепо на малороссийское наречие: вы этим переводом портите всё дело, даже компрометируете дело спасения ваших ближних.
«Граматка» на этом не остановилась, но после каждого переведенного ею псалма она приложила еще изъяснение, или «науку». Характер этих изъяснений, совершенно ничипоровский, так и располагает к тому, чтобы сесть за стол, понурить голову, да и заплакать в три ручья. Общее содержание их следующее: «надобно нам жить дружно; врагов у нас много, но Господь не оставит нас. Послушайте, что он говорит: приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Аз упокою вы и обрящете покой душам вашим. Ему, Господу, любо слушать хвалу от честного собора. А собором зовется всяка громада, которая собирается для доброго дела, угодного Богу. — Дай же нам Господи всем сойтись до купы помыслами своими, и запеть Тебе новый псалом честным собором и сердцем не лукавым» (стран. 26). — Ну, как Ничипору не расплакаться от этой «науки», — так и лезут в голову мысли: «батько умер, мать умерла... бедный я сирота!»... Ну, как не заплатить 50 к. за «Граматку»?
За изъяснением псалмов следует — украинская думка про гетмана Наливайко, тоже с изъяснением или «наукою». Это верх коммерческого искусства в торговле южнорусским элементом! — Изъяснение думы не скрывает той истины, что Малороссия (страница 28) не имеет на своих границах ни высоких гор, ни глубоких рек, ни моря, чтоб опершись об них не дать чужеземцу (?) опустошать свою землю. «Такая была воля Божия, чтоб наша прекрасная, плодоносная сторона стояла не отгороженною от соседей». Но — продолжает «Граматка» — велика сила одностайного народа; никто не устоит против единодушие. Не оружие, не искусство одолевает в войнах народы; борются они между собою единодушием; в ком больше воли и думы одной, тот и берет верх над другими» (стран. 40).
Позвольте спросить вас, г. сочинитель «Граматки», неужели вы забыли, что теперь — слава Богу — Малороссия уже не составляет пограничной стороны России, но есть одна из её внутренних частей? За чем же вы так расплакались, что она не имеет на своих границах ни морей, ни гор, ни глубоких рек? Ей теперь не от кого отгораживаться. Да и, так называемой вами, Малороссии уже, слава Богу, нет; а есть одна, наша славная Россия с семью морями — океанами на своих границах. Если вы читаете Св. Писание, то припомните, что всякое царство, раздельшееся на ся, запустеет.
После думки о Наливайке с ложно-патриотическим изъяснением, следует в «Граматке» философическая статья, под названием: «Погляд (вероятно, взгляд) на Божу правду, которою держитця свет» (стр. 45—61) [1].
Торговец-издатель «Граматки» в предисловии к этой статье сам говорит, что она написана «не для одних детей, но и для взрослых, чтоб они могли по-розумнейшать (сделаться умнее)». Что ж это такое за взгляд на Божию правду? — А вот что: через всю статью проведены следующие преобладающие мысли: «было царство Вавилонское, было Ассирийское царство, было царство Египетское. После Египетского царства поднялась Греция; а как Греция ослабела и великое царство Александра Македонского распалось, то поднялась страшная сила Римская и весь свет под себя подгорнула (стран. 45, 46, 49). Всякое царство начиналось с малого и, подчинивши себе соседей, ширилось, господствовало над бесчисленными землями, а после того, превзошедши меру гордости и беззаконий, само в себе портилось, распадалось на маленькие царства, и не только свою древнюю славу, но и самое имя свое теряло. На что ж допускала Божия воля воздвигаться этим великим царствам, ежели от них теперь остались только развалины? На то, чтоб род человеческий узнал негодность грубой животной силы, которая хочет господствовать над миром и познал другую силу, разумную, божественную, которая идет своим шагом из века в век, из царства в царство даже до нашего времени, — и чтоб, познавши эту силу на всех народах, люди начали собираться братским разумом, громада до громады, а не принуждением и неволею. Между древними царствами держалась правда Божия только в еврейском народе. А потом как евреи не узнали Спасителя и распяли Его (стран. 50), то римляне выгнали евреев из земли обетованной и рассеяли по всему свету. Теперь уже всякий народ стал Божиим народом, лишь бы веровал в Сына Его и жил по Его закону. При свете Христовом, просвещающем всех, видно (стран. 60), на что Господь допускает воздвигаться великим царствам и потом падать, как пал древний Вавилон, и исчезать, как исчезла Ниневия. На то, чтоб не пером на бумаге, не голосом в слух уха, был возвещаем миру закон Божией правды, но чтобы его достигла сама жизнь своими усилиями, муками и переворотами (par revolutions)?... Вот и дал нам Христос великую заповедь в Евангелии: аще пребудете в словеси Моем, воистину ученицы Мои будете, и уразумеете истину, и истина свободит вас».
Только древние книжники и фарисеи, да разве еще новейшие иезуиты, могли и могут так низвращенно толковать слова Спасителя, как перетолкованы они в «Граматке». Спаситель говорил (Еванг. от Иоанна гл. 8. ст. 31) о свободе от греха; и когда иудеи поняли Его слова по-своему, точно так, как истолковала их «Граматка», то Господь сам же и изъяснил свои слова следующим образом (ст. 34): отвеща им Иисус: аминь, аминь глаголю вам, яко всяк, творяй грех, раб есть греха.
«Рабство греха», «свобода от греха» — вот о чём говорит Спаситель; а вы, г. сочинитель «Граматки», о какой это свободе толкуете? Имея в виду какую-то свободу, достигаемую «посредством распадения великих царств на маленькие» и посредством «собрания громады до громады», вы самым непозволительным образом маскируетесь благоговейными размышлениями о братолюбии, натягиваете всеобщую историю к вашей цели, да и самое Евангелие хотите заставить, чтобы и оно служило вашим видам. Если это не фарисейство, то уж трудно придумать другое имя; пусть общий здравый смысл человеческий решит, как назвать это. Тому же здравому смыслу передаем, не отыщет ли он какого-либо значения в следующем иезуитском словоизвитии «Граматки»: «теперь, при свете Христовом видно, что великие царства воздвигаются и потом падают и исчезают для того, дабы сама жизнь достигала закона Божьей правды усилиями, муками и переворотами». Решительно не понимаем о чём тут речь; а ведь это «Граматка», то есть элементарная книжка, сочиненная для первоначального обучения!
Далее в «Граматке» следует на испорченном русском языке (т. е. на малороссийском) краткая Священная История, Краткий Катихизис и малороссийские (они же и русские) пословицы, например: «дурень камень в воду кинет, а десять разумных не вытянут», или «кого хочет Бог покарать, у того сперва разум отнимает», и т. п. За пословицами напечатана арифметика на том же испорченном русском языке — следовательно вовсе неудобная ни для преподавания ни для учения по ней.
Наконец, сочинитель «Граматки» вспомнил, что его православные ученики, выучивши (предположим) историю и арифметику, не видели еще в глаза ни одной славянской буквы: многому научились, но не умеют читать по-славянски (вот и образование для простолюдина)! Чтоб замаскировать этот, без сомнения, умышленно-допущенный недостаток, сочинитель «Граматки» напечатал в конце славянскими буквами так-названные им Великие Слова из Св. Писания (Велики Слова из Письма Святого) , т. е. несколько на удачу взятых им текстов из Св. Писания: «начало премудрости — страх Господень»; «блаженны слышащие слово Божие и хранящие его»; и т.п. Зачем собственно эти тексты названы в «Граматке» великими словами, неизвестно; как будто всё прочее, содержащееся в Св. Писании, не равно велико и божественно. Под каждым текстом, напечатанным по-славянски, приложено изъяснене на малороссийском наречии, необходимое разве для того только, чтобы, благо есть случай, поговорить по-малороссийски. Далее, напечатаны славянскими буквами предначинательные молитвы: молитва Господня, Символ Веры и 50-й псалом.
В заключение «Граматки» напечатано малороссийское «Слово до письменных». Это «Слово» — образец искусства в коммерческом отношении. Это бойкий и ловкий чертеж границ задуманной Малороссии, т. е. не то, чтоб Малороссия могла когда-нибудь существовать в этих границах, как особое государство, но этими границами: «по обоим берегам Днепра — от Припяти до Синюхи на тыждень верховой езды, от Карпат до Есмани, от Польши до Дону» — этими границами обозначается то великое пространство, где еще не совсем исправлен испорченный русский язык (т. е. малороссийский), и где следовательно можно рассчитывать на удачную продажу «Граматки». Всё это, в коммерческом отношении, может быть, хорошо, — торгуйте себе на здоровье, берите деньги с чувствительных Ничипоров; но ведь вы торгуете опиумом, который отуманивает головы ваших читателей, представляя им разные фантастические видения и грёзы о небывалом и невозможном. Вот какова ваша торговля.
Всякую испорченность — следовательно и испорченный язык — надобно исправлять, а не возводить на фантастическую степень нормальности и самостоятельности. А потому надобно стараться, чтобы люди, говорящие по-малороссийски, привыкали говорить чисто по-русски, о чём все благомыслящие малороссияне давно уже стараются в своих семействах и училищах, и о чём сильно хлопочут малороссияне, даже живущие в Галиции; а сочинитель уродливой «Граматки» заключает свое «слово до письменных» мольбою, чтоб все малороссияне непременно говорили по-малороссийски, т. е. чтоб не исправляли своего испорченного и искалеченного полонизмами языка, но коснели бы в его испорченности. «Шануй всяк свое ридне слово (говорит он), которе не од кого иншого, як од самого Бога нам надане, и не для того надане, щоб вы дар Божий зневажали и забули». А мы в ответ ему на это скажем: господин честной, не приемли имени Божия всуе. К чему тут фарисейство? К чему эти якобы благочестивые возгласы и замашки, когда всё дело идет только о выгодной продаже сочинённой вами «Граматки»?...
Знаменитое «Слово до письменных» оканчивается чем-то в роде проклятия на тех, кто не будет говорить по-малороссийски; оно выгоняет их «из родной семьи украинской», не велит «ничьему сердцу обращаться к ним, как к родичам», не велит «приветствовать их и давать им участия в той славе, которую приобрели древние малороссияне, воюючи за веру христианскую и волю людскую»...
Пропали теперь мы с вами, любезные земляки, говорящие чисто по-русски и приучающие своих детей к чистому русскому языку! Совсем пропали. Что нам делать?...
Нет, мы, все малороссияне, искренно любящие наше прекрасное отечество — православную Россию и наш богатый, сильный и прекрасный язык русский, обязываемся сказать по совести, что малороссийская «Граматка», изданная в С. Петербурге в 1857 году, — самая вздорная затея и самая вредная нелепость. Напрасно защитники этой несчастной «Граматки» хотят называть ее противоядием тех украинских букварей, напечатанных латинопольскими буквами, которые усиливается распространять в наших западных губерниях латинопольская пропаганда. Это значило бы выгонять одну болезнь посредством производства другой болезни; если у больного чахоткою коченеют уже руки и ноги от холода смерти, дай-ка произведем в нём тифозную горячку, авось выздоровеет. И украинопольские буквари с латинскою азбукой вредны, и «Граматка» вредна. Превосходным противоядием для обеих этих вредных книжек может служить славяно-русский букварь, изданный Святейшим Синодом.
Но торговля южнорусским элементом не остановилась на «Граматке»; вслед за «Граматкой» явился
Не хочется верить, чтоб эта пустейшая из пустейших книжек была составлена даровитым Шевченко, во первых потому, что первые семь страниц её — слово в слово переписка первых страниц «Граматки», во вторых потому, что покойный Шевченко, в последнее время своей жизни, находился в таком болезненном состоянии, что и умер 26-го февраля 1861 года, а «Букварь Южнорусский», приписанный ему, издан именно в 1861 году. Впрочем, пускай и Шевченко сочинил эту пустейшую книжку, — от этого она не делается ни лучше, ни толковее.
В «Букваре Южнорусском» нет ни «Во имя Отца», ни «Царю Небесный», ни «Богородице Дево», ни «Десяти Заповедей». После складов только, «Отче наш», «Символ Веры, да великопостная молитва Ефрема Сирина: Господи и Владыко живота моего»... Затем следует табличка умножения, да на испорченном русском (т.е. на малороссийском) языке две думки — «про Пирятинского поповича Олексия, да про Марусю, поповну Богуславскую».
Первая дума — так себе, даже с некоторым нравоучением, а другая — из рук вон! Поповна Маруся попала в плен к одному «турецкому пану» и сделалась наложницею его. У пана в тюрьме сидели христианские невольники. Поповна в Светлый Праздник Воскресения Христова выпустила их из тюрьмы и, прощаясь с ними, передает чрез них поклон родителям своим и просит сказать им, чтоб они уже не выкупали ее из плену, — угадайте, почему?...
«Бо вже я потуречилась, побусурменилась
Для роскоши турецкой,
Для лакомства несчастного...»
Ну что это за нравоучение для детей, начинающих учиться грамоте?
В заключение, к этой думе пришита ни к селу, ни к городу (или, как говорят малороссияне: пришей кобыле хвост) следующая молитва новейшего произведения:
«Ой вызволи Боже нас всех, бедных невольников
З тяжкой неволи.
Выслухай, Боже, в просьбах щирых,
В несчастных молитвах,
Нас, бедных невольников...»
Тенденция этого букварика одна и та же, что и в «Граматке»: какая-то воля людская, освобождение из какой-то неволи. О какой это свободе хлопочете вы, гг. букваристы?!!
Вместо Десяти Заповедей Божиих, в »Букваре Южнорусском« напечатаны некоторые малороссийские пословицы, наприм. вместо пятой заповеди напечатана следующая нравоучительная пословица:
«Або ты, тату, иди по дрова,
А я буду дома;
Або ж я буду дома,
А ты иди по дрова.» — Каково?!..
О богопочтении вообще напечатана следующая пословица:
«Заставь дурного Богу молиться, то вин и лоб пробье.»
Если какой нибудь старый Ничипор мог расчувствоваться и расплакаться, бывши на-веселе, то без ошибки можно сказать, что весь «Букварь Южнорусский» составлен тоже не спроста, но непременно на-веселе. Повторяем — пустейшая из пустейших книжек.
Но эта пустейшая книжонка доставила великую выручку в торговле южнорусским элементом. Напечатана она в числе многих тысяч экземпляров. Во первых, на ней выставлено имя Шевченко; во вторых, цена ей три копейки! Вслед за тем, как было провезено чрез Малороссию в Канев мертвое тело Шевченко, «Буквари Южнорусские», как саранча, налетели на Малороссию и истребили в ней бесчисленное множество шестигрошёвиков; какая-то невидимая сила гнала их на Малороссию. Очевидно, что и триумфаторское шествие мертвых останков Шевченко через Малороссию так же вошло в коммерческие комбинации компании, торгующей южнорусским элементом. Все эти речи и стихи, все эти овации были, конечно, не в честь бедного Шевченко, который, без сомнения, сам остановил бы все эти затеи и проделки, если бы мог кричать из гроба. Всё это делалось в честь какой-то «идеи», сопряженной невидимою связью с торговлей южнорусским элементом. Некоторые простодушные Ничипоры действовали тут по безотчетному увлечению, другие по молодечеству, а большая часть из любопытства и праздности; но гений торговли не дремлет, из всего умеет извлекать выгоду.
Еще до провоза, через Малороссию, гроба Шевченко в сопровождении саранчи «Букварей Южнорусских», Малороссия была уже наводнена маленькими книжечками на испорченном русском, т. е. на малороссийском языке. Книжечки эти в 16-ю долю печатного листа, страничек в 7, 8, 10 и, много-много, в 12; цена книжечке три копейки, или пять копеек. Вот название этих просветительных книжечек: 1) Серая кобыла, 2) Сказка про девку-семилетку, 3) Подбрехач, 4 и 5) Две поэмы Шевченко: Гамалея и Тарасова ночь.
«Серая кобыла», это старый анекдот о мужике, который рубил дерево, нависшее над рекою и чтоб оно, срубленное, не упало в реку, мужик привязал к нему свою серую кобылу в том предположении, что кобыла потянет дерево в другую, противную от реки, сторону. Но, срубленное дерево рухнуло в реку и увлекло за собою кобылу. И дерево пропало, и кобыла пропала. — Вот и всё! 10 страничек, цена 5 копеек.
«Сказка про девку—семилетку» такое ничтожество на 11-ти страничках, что даже и рассказывать нечего.
«Подбрехач», тоже старый анекдот о помощнике свата при сватовстве невесты. — Тут же напечатан другой цинический анекдот о том, как один мужик обожрался в заговенье.
Теперь — о поэмах Шевченко: «Гамалея» и «Тарасова ночь». Из предания известно, что когда Пушкин напечатал свою «поэму» Руслан и Людмила, то читающая Россия разделилась тогда на два враждебные стана: одни не хотели признать за этой сказкой названия «поэмы», а другие превозносили ее наравне с Иллиадой и Одиссеей, и доказывали права её на звание поэмы — страшный и продолжительный был спор. Доброе старое время! тогда еще спорили о чём-нибудь литературном. А теперь, без всякого спора и без всякого стыда, что ни напиши рубленною прозой, всё это — «поэма»! — Обе, так называемые, «поэмы» Шевченко гораздо ниже тех двух стихотворений, что помещены в его «Букваре» (про поповича Олексия и про поповну Богуславскую); но те два стихотворения названы только думами, а «Гамалея» и «Тарасова ночь» — поэмы! Нельзя сказать, чтоб в этих двух поэмах не было решительно никаких достоинств — особенно при соображении того обстоятельства, что покойный Шевченко был самоучка, но это отнюдь — не поэмы! Это рубленная в стихотворноподобные строки проза, без всякой поэтической мелодии и гармонии, с некоторою только замашкою подделаться под склад древних стихотворений. Для чего компания, торгующая южно-русским элементом, напускает на Малороссию эти «поэмы» и книжечки, не имеющие никакого достоинства, ни нравственного ни литературного, решительно не понятно.
На обертке каждой из сих жалких книжонок напечатано объявление о продаже других литературных товаров той же коммерческой фирмы, как-то: Чёрна Рада, Повистки Основьяненка и даже Проповеди на малороссийском языке протоиерея Иречулевича, издание 2-е исправленное и «почти вновь написанное». Просим читателей прислушаться к этим словам: «и почти вновь написанное». Дело было вот как: почтеннейший отец протоиерей каменец-подольской епархии написал и произносил эти проповеди на Малороссийском наречии по вымагательному требованию местных обстоятельств. Чтоб спасти своих прихожан от усвоения ими польского языка, он проповедовал на малороссийском их наречии для того, что ежели они не умеют еще говорить чисто по-русски, то из двух зол (польского и малороссийского наречий) пусть, дескать, избирают меньшее зло, пусть говорят по-малороссийски, т. е. хоть на испорченном, но всё-таки русском языке, а не на польском. Первое издание проповедей и было напечатано так, как оно вышло из рук о. протоиерея. Торговля южнорусским элементом приобрела право печатать эти проповеди вторым изданием и (слушайте!) «почти вновь написала их», как сама признается в объявлении о продаже их! Светский, торговый человек переделывает, «почти вновь пишет», малороссийские проповеди, оставляя на них только имя прежнего сочинителя.... для чего это? по какому праву? для каких видов??
Для полноты дела, расскажем два факта о малороссийских проповедях вообще. — Годов около пяти назад, в местечке Талалаевке (Нежинского уезда) была освящена обновленная церковь. Прихожане этой церкви на-половину «паны», т. е. дворяне, и на-половину простолюдины, т. е., козаки и крестьяне. Молодой приходской священник, В. О., в конце литургии произнес проповедь, в которой обыкновенным русским языком благодарил дворян за их пожертвования на обновление храма; потом, обратившись к простолюдинам, продолжал уже свою проповедь на малороссийском наречии, следующим образом: «спасибо и вам шановна громада, за вашу працю для обновления дому Божого» и т. п... а что же вышло? Простолюдины обиделись таким оборотом проповеди, — многие тотчас вышли из церкви, а другие начали шушукать между собою и переглядываться. Потом хотели — было жаловаться архиерею на священника за то, что он посмеялся над ними в церкви и заговорил до них такою мовою, как они в шинке лаются меж собою. [2]
А вот и другой факт. Около трех лет назад, один духовный сановник (родом из великороссиян), живя в малороссии поверил дошедшим до него слухам, будто малороссияне доселе не отвыкли еще от ябедничества и ложных доносов. Чтоб исправить их от этого порока, он сочинил по-русски проповедь о клевете и ложных доносах, приказал перевести эту проповедь на малороссийское наречие, напечатал ее и рассылал по всем церквам епархии, с тем, чтоб священники прочитали ее в церквах, когда будет много народа по случаю какого-нибудь праздника. Угадайте, гг. украинофилы, какой был исход этого дела. Доселе ни один священник не решился читать эту проповедь в церкви! Почему так? По здравому смыслу общечеловеческому, который говорит всем малороссиянам и панам, и мужикам, и священникам, что испорченное наречие русского языка или, так называемый, малороссийский язык, как аномалия, не имеет никаких прав на литературную самостоятельность, и недостоин употребления ни в каких серьезных случаях, но нуждается в исправлении посредством чистого общерусского языка. Известное дело, что малороссийское наречие есть нечто среднее между польским языком и русским, так точно как уния была в свое время среднею религией между католичеством и православием. По возвращении униатов к православию, стыдно было бы для малороссийского наречия (и стыдно на всю историю!), если бы и это посредствующее наречие не слилось наконец со своим родоначалием — с общерусским языком. Вот каков материал вашей торговли, гг. торговцы южнорусского элемента. — Полно вам надувать чувствительных Ничипоров!...
Увы, еще не полно... Один наш земляк перевел на малороссийское наречие даже Евангелие от всех четырех Евангелистов. Духовные сановники, которым он представил свой перевод, признали, что печатать Евангелие на малороссийском наречии «неудобно». Недовольный переводчик не удовлетворился таким учтивым и снисходительным приговором, но послал свой перевод в одно Ученое Общество, и — потрафил очень хорошо. Известное дело, что нет такой уродливой нелепости, которая не могла бы выдаваться за правду — под фирмою учености. Например, ученые люди доказывали и доселе доказывают, что греки не умеют читать по-гречески или наприм. что болгаре, называющие себя славянами и говорящие испокон-веку по-славянски, суть отродье турков и т. п. Вот и теперь слышно, что ученые люди хлопочут уже об исходатайствовании позволения напечатать Евангелие на малороссийском наречии...
Да, надобно с сожалением признаться, что от учёности можно всего ожидать.
Примечания
править- ↑ Кстати заметить, что сочинитель „Граматки“ сам очень плохо знает малороссийское наречие и беспрестанно кует из польского языка новые слова в роде погляда и всё это для того, чтоб показать дурням москалям, что малороссийское дескать наречие не наречие, но самостоятельный язык более сродный с польским, чем с обще-русским.
- ↑ О подобном же происшествии намекает и Вестник Юго-Зап. и Западной России (см. Сентябрь 1862, Отд. IV. стран. 23.) „При малороссийских проповедях, народ оставлял церкви, и даже, при проезде архиереев, жаловался им на тех священников, которые, как будто в насмешку, стали поучать мужицким говором.“