Формальные разводы между супругами у насъ чрезвычайно рѣдки, какъ мы сказали, во-первыхъ, потому что они очень хлопотливы, затруднительны и дорого стоютъ, а, во-вторыхъ, потому что, при нынѣшней покладистости нравовъ, бредущіе врознь супруги вовсе не нуждаются въ санкціонированіи своего разрыва. Дѣла о разводѣ возбуждаются обыкновенно людьми состоятельными и только въ тѣхъ случаяхъ, когда одна изъ сторонъ имѣетъ надобность заключить новый церковный бракъ. Дѣла эти, чаще всего ничто иное, какъ торговыя сдѣлки, и процедура ихъ основана на куплѣ и продажѣ, не говоря уже о томъ, что самая практика ихъ юридическаго производства сплетается изъ лжесвидѣтельствъ и подтасовокъ. Обыкновенно, разводъ нуженъ кому нибудь одному изъ супруговъ, чаще всего женѣ, ради новой, пріятной или выгодной «партіи», слѣдовательно, сторонѣ этой нужно сохранить за собой и право на вступленіе въ новый бракъ. Отсюда является необходимость склонить противную сторону, т. е. брошеннаго мужа, и къ согласію на разводъ и къ готовности принять на себя инкриминацію въ нарушеніи святости брачнаго союза. Требуется, стало быть, жертва, а современный обыватель менѣе всего чувствуетъ расположеніе къ безкорыстному самопожертвованію. Вотъ эта-то жертва, какъ равно и согласіе на разводъ, и покупаются обыкновенно ходячею размѣнною монетою. Въ скандалёзной хроникѣ Петербурга извѣстно не мало случаевъ покупки женъ этимъ именно путемъ у сговорчивыхъ мужей, для которыхъ, такимъ образомъ, разлученныя супруги на самомъ дѣлѣ оказывались вполнѣ дражайшими половинами… Были случаи, что въ этой торговлѣ жены шли цѣною въ нѣсколько десятковъ тысячъ рублей—разумѣется, когда покупателями ихъ являлись графы, сановники-банкократы и именитые комерціи-совѣтники, съ туго набитыми карманами,—тогда какъ въ низшей, менѣе зажиточной средѣ, въ подобныхъ-же случаяхъ, стоимость предмета купли и продажи могла спускаться до нѣсколько десятковъ и даже до нѣсколькихъ рублей, какъ имѣются тому примѣры.
Конечно, очень немногія изъ женъ, разрывающихъ брачные узы съ мужьями, такъ сказать, перваго призыва, находятъ потомъ такихъ пламенныхъ и тароватыхъ обожателей, которые покупали-бы право назвать ихъ «своими» столь дорогою цѣною, посредствомъ формальнаго развода и законнаго бракосочетанія. Обыкновенно дѣло обходится гораздо проще, безъ дальнихъ церемоній и хлопотъ. Обыкновенно, неполадившіе супруги, вмѣсто того, чтобы разводиться юридически, просто разъѣзжаются, и это такъ вошло въ практику и такъ часто повторяется, что глаголъ «разъѣзжаться» на петербургскомъ діалектѣ пріобрѣлъ упроченное, въ указанномъ смыслѣ, техническое значеніе. Законно разведшихся супруговъ въ столицѣ очень немного, зато «разъѣхавшихся»—безчисленное множество.
Въ большинствѣ случаевъ эманципировавшіеся отъ брачныхъ узъ супруги взаимно упраздняются другъ для друга безъ всякихъ слѣдовъ, безъ всякихъ даже воспоминаній о разрушенномъ семейномъ очагѣ, и беззаботно возобновляютъ холостецкую жизнь, со всѣми ея прелестями и съ полной независимостью въ дѣлѣ романическихъ похожденій. Независимость эта простирается даже до того, что, напр. замужнія женщины, конечно, въ большинствѣ «разъѣхавшіяся» со своими мужьями, составляютъ весьма ощутительный процентъ въ группѣ профессіональныхъ, клейменныхъ проститутокъ (таковыхъ около 10% въ общей цифрѣ сосчитанныхъ петербургскихъ жертвъ общественнаго темперамента). Какое-же число «соломенныхъ вдовъ» и таковыхъ-же вдовцовъ вкушаютъ сладость беззаконной любви тайно, безъ контроля блюстительной полиціи нравовъ,—никто не считалъ, да и сосчитать было-бы мудрено… Умъ вскружится!
Значительно меньшее число такихъ случаевъ въ разсматриваемой области семейнаго разброда является тамъ, гдѣ свобода отъ супружескихъ обязательствъ и—всего главнѣе—отъ обязанности сожительства въ брачной парѣ окупается довольно чувствительно, въ особенности для мужа, тѣмъ болѣе, если онъ является иниціаторомъ семейнаго разрыва. Въ высшей культурной и зажиточной средѣ принято, что мужъ, «разъѣхавшись» съ женою, выдаетъ ей опредѣленную пожизненную пенсію. Дѣло улаживается полюбовно и прилично, безъ скандалёзнаго посредства недремлющаго закона, обязывающаго мужа содержать жену. Но, въ послѣднее время, въ практикѣ петербургскаго суда все чаще и чаще стали встрѣчаться процессы, вчинаемые по искамъ брошенныхъ жонъ къ легкомысленнымъ мужьямъ, съ требованіемъ отъ нихъ узаконеннаго содержанія. Фигурируютъ въ этихъ процессахъ больше всего представители мелкой, недостаточной разночинной среды, хотя изрѣдка встрѣчаются и люди состоятельные, именитые. Процессы этого рода весьма однообразны по своимъ мотивамъ и по своей сущности. Въ судъ является жена, нерѣдко обремененная дѣтьми, и проситъ обязать бросившаго ее, безпутнаго мужа, выплачивать ей такую-то сумму на содержаніе. Понятно, что когда у супруговъ дѣло доходитъ по этому щекотливому пункту до суда, то ужь тутъ они совершенно не церемонятся другъ съ другомъ. Обыкновенно, отвѣтчикъ-мужъ старается отклонить отъ себя обязанность платить женѣ на содержаніе или, по крайней мѣрѣ, возможно уменьшить сумму послѣдняго. Дѣла эти разбираются у мировыхъ судей, которые обыкновенно стараются привести стороны къ полюбовному соглашенію, являющемуся, конечно, въ подобныхъ тяжбахъ совершенно фиктивнымъ. Это можно видѣть и изъ того, что въ большинствѣ такихъ процессовъ стереотипное предложеніе судьи тяжущимся супругамъ возобновить сожительство встрѣчаетъ съ ихъ стороны категорическое отрицаніе. Остается опредѣлить размѣръ требуемаго содержанія, что̀ для судей всегда затруднительно, въ случаѣ спора по этому пункту между супругами. Судоговореніе обращается въ торгъ: жена запрашиваетъ, мужъ скупится и не уступаетъ, а судья вообще пытается согласить ихъ и, когда это не удается, утверждаетъ ту цифру, которая предложена мужемъ.
— Требую сто рублей въ мѣсяцъ!—заявляетъ, напр., въ одномъ подобномъ процессѣ злополучная жена, стараясь доказать основательность своего требованія.
— Состоянія у меня нѣтъ; получаю всего триста рублей доходу въ годъ,—завѣдомо лжетъ супругъ,—а потому могу предложить только пятнадцать рублей въ мѣсяцъ.
— Согласны? спрашиваетъ судья истицу.
— Что-жъ? отвѣчаетъ она, поразмысливъ вѣроятно, что съ такого благовѣрнаго «хоть шерсти клокъ» и то находка.—Пусть хоть что нибудь платитъ… Я согласна!
Бываетъ, впрочемъ, и очень часто, что тяжущіяся со своими мужьями жоны ограничиваютъ свои иски однимъ лишь требованіемъ выдачи имъ отдѣльнаго вида на жительство. Такіе иски весьма обыкновенны въ практикѣ петербургскаго суда. Извѣстно также, что многія бросившія своихъ мужей жоны обращаются съ ходатайствомъ о выдачѣ имъ такихъ видовъ къ спеціальнымъ органамъ административной власти и—небезуспѣшно, если могутъ подкрѣпить свое требованіе достаточными основаніями. Выдача вида на отдѣльное жительство, соотвѣтствующая тому, что̀ во французскомъ кодексѣ называется séparation des corps, есть, въ сущности, актъ разводъ de-facto, и такимъ образомъ сама предержащая власть, въ лицѣ суда и администраціи, разрѣшая на практикѣ эту форму разлученія супруговъ, явно высказывается противъ исключительности и устарѣлости дѣйствующаго на этотъ предметъ закона, не допускающаго свободнаго развода. Конечно, выдача жонамъ отдѣльнаго вида разрѣшается властью только по представленіи достаточно убѣдительныхъ для того доводовъ. Доводы эти довольно однообразны: или жестокое обращеніе мужей съ просительницами, или ихъ безпутное поведеніе, или-же, наконецъ, растрата имущества жены мужемъ. Всего чаще требованіе отдѣльнаго вида мотивируется жестокостью и буйствомъ супруга. А такъ какъ эти качества встрѣчаются преимущественно въ низшей, некультурной средѣ, то истицами отдѣльныхъ видовъ по этимъ поводамъ являются главнымъ образомъ простолюдинки. Впрочемъ, во многихъ случаяхъ истицы изъ этого класса обращаются къ суду просто за защитой отъ свирѣпости мужей, чтобы судъ ихъ «проучилъ», и довольствуются назначеніемъ имъ должной за жестокое обращеніе кары, не требуя отдѣльныхъ видовъ на жительство. Какъ уживаются подъ одной кровлей, послѣ такихъ тяжбъ, неполадившіе супруги—это ужь одинъ Богъ знаетъ!
Дѣла этого рода—весьма обычныя въ камерахъ столичныхъ мировыхъ судей—раскрываютъ мрачную, безобразную картину дикой часто безсмысленной тираніи, царящей въ семейныхъ отношеніяхъ низшей городской среды. Само собой разумѣется, страдательную роль—нерѣдко роль истой мученицы—несетъ здѣсь женщина.
Жалуется жена ремесленника, что мужъ безустанно бьетъ ее, пьянствуетъ, завелъ любовницу, тратя на нее весь заработокъ, а жену оставляя въ нуждѣ и голодѣ; намѣренъ продать свой домъ въ деревнѣ, въ конецъ разстроить хозяйство и пустить по міру семью… Свидѣтели показываютъ, какъ они живя по сосѣдству съ тяжущимися, изо дня въ день слышатъ происходящій въ ихъ квартирѣ шумъ, сопровождаемый рычаньемъ мужа: «зарѣжу! убью!», и воплями истязуемой жены.
«Нужно было видѣть слезы несчастной женщины на судѣ,—добавляетъ стенографъ, давшій отчетъ объ этомъ процессѣ,—чтобы вполнѣ понять ея незавидную долю, ея горькое положеніе».
Жалуется на жестокіе побои мужа крестьянка и, въ подтвержденіе своихъ словъ, представляетъ «вещественное доказательство»—клокъ волосъ, вырванныхъ изъ ея головы супружеской рукою.
— Экось! весело и беззаботно защищается мужъ.—Вѣдь, въ Петербургѣ волосъ много… Пущай она, господинъ судья, покажетъ плѣшину на головѣ, съ того самого мѣста, съ котораго я, будто-бы, вырвалъ у нея волосы… Не покажетъ!
Свидѣтели, однако, вполнѣ подтвердили слова истицы.
Жалуется жена мѣщанина на мужа за насиліе и требуетъ отдѣльнаго вида на жительство, заявивъ, что она жить съ нимъ долѣе «ни подъ какимъ видомъ несогласна». Мужъ сознается, что, точно, билъ жену, но по-дѣло̀мъ—за дурное поведеніе. Между тѣмъ, изъ хода дѣла обнаружилось, что онъ-же самъ развратилъ жену, заразилъ ее «секретною болѣзнью» и давалъ ей какія-то самодѣльныя лѣкарства, отъ которыхъ у нея «духъ захватывало» и которыми, быть можетъ, уморилъ-бы ее, еслибы добрые люди не надоумили ее отправиться въ Калинкинскую больницу.
Мы на удачу, для примѣра, взяли изъ нашего матеріала нѣсколько фактовъ, какихъ въ хроникѣ столичнаго суда—множество. Они повторяются чуть не каждый день и очень схожи между собою. Безъ сомнѣнія, значительная, если не бо̀льшая часть случаевъ супружеской тираніи не доводится до свѣдѣнія суда и остается въ четырехъ стѣнахъ семейныхъ очаговъ, такъ какъ многія и, конечно, лучшія женщины, изъ стыдливости и не желая «выносить соръ изъ избы», терпѣливо, молча, несутъ свою страдальческую долю. Зато не составляютъ большой рѣдкости въ уличной жизни столицы соблазнительно-скандалёзныя сцены публичной супружеской расправы въ такомъ, напр., родѣ.
Разъ, на углу Фонтанки и Апраксина переулка, уличная публика была свидѣтельницей возмутительной сцены. Разсвирѣпѣвшій мужъ, по виду торгашъ, устроилъ настоящую травлю за женой и дѣтьми. Травлѣ этой предшествовала, вѣроятно, домашняя бойня, отъ которой несчастная женщина, захвативъ двухъ малютокъ-дѣтей, бѣжала; мужъ за ней. Выбѣжавъ на улицу, преслѣдуемая по пятамъ мужемъ, она скрылась въ мелочную лавочку; тотъ ворвался и въ лавочку, изъ которой жена выскочила черезъ черный ходъ на дворъ и, видя, что погоня не отстаетъ, снова кинулась на улицу. Здѣсь супругъ-звѣрь настигъ ее и началъ съ ожесточеніемъ бить ее и дѣтей. Въ средѣ собравшейся толпы зѣвакъ нашлось нѣсколько сострадательныхъ людей, которые вступились за жертвы семейнаго насилія, но встрѣтили сильную оппозицію, аргументированную такимъ неотразимымъ доводомъ:
— Я—мужъ и, по закону, воленъ дѣлать съ женой и дѣтьми, что̀ хочу!
Отвратительной сценѣ положила предѣлъ полиція.
Опять таки мы привели этотъ фактъ не потому, чтобы онъ былъ исключительнымъ и чѣмъ-нибудь особенно выдающимся. Такіе факты заурядны, и кому не приводилось быть ихъ очевидцемъ? Вставили мы его здѣсь для полноты нашей картины, какъ одинъ изъ видовъ тираніи, свирѣпствующей въ нравахъ низшаго слоя. Гораздо любопытнѣе, что героями такихъ всенародныхъ дебоширствъ являются иногда представители и болѣе культурнаго класса.
Однажды предъ лицо мироваго судьи былъ привлеченъ нѣкій биржевой купецъ, носящій нѣмецкую фамилію, по обвиненію въ нанесеніи побоевъ женѣ и другимъ лицамъ, а также въ нарушеніи общественной тишины и спокойствія. Беременная жена этого господина, будучи побитой имъ, бѣжала изъ дому и укрылась въ Пассажѣ у знакомой акушерки, имѣя нужду въ ея врачебной помощи, вслѣдствіе понесенныхъ побоевъ. Купецъ бросился по ея слѣдамъ и сталъ ломиться въ квартиру акушерки, требуя выдачи своей жены. Акушерка и ея мать, поочередно, вступали съ нимъ въ переговоры черезъ форточку и обѣ получили нѣсколько ударовъ палкой по головѣ. Попыталась было объясниться съ нимъ и жена, но испытала ту же участь. Скандалъ вышелъ на весь Пассажъ и, само собой разумѣется, кончился церемоніальнымъ путешествіемъ въ участокъ, протоколомъ, процессомъ у мироваго судьи и двухнедѣльнымъ заключеніемъ въ тюрьму супруга-буяна.
Другой супругъ—чиновникъ, жившій врознь со своей женою, встрѣтивъ ее на Невскомъ среди бѣлаго дня, завелъ съ ней ссору изъ за единственнаго ихъ четырехлѣтняго сына, котораго онъ требовалъ возвратить ему. Отъ словесныхъ вразумленій чиновникъ перешелъ къ дѣйствію и началъ толкать жену… Опять всенародный скандалъ, полиція, протоколъ и такъ далѣе, включительно до нравоучительнаго отсиживанія въ «мѣстѣ злачномъ» за буйство и нарушеніе благочинія.
Отсидѣлся тамъ-же какъ-то и одинъ «редакторъ-издатель» по жалобѣ жены за то, что она, живя съ нимъ врознь, была имъ оскорблена и сбита кулакомъ съ ногъ въ клубѣ на ёлкѣ, куда она пріѣхала съ матерью и дѣтьми, повидимому, вопреки воли мужа и на зло ему. На предложеніе судьи простить мужа, оскорбленная дама возразила, что она это сдѣлала-бы, еслибы онъ не былъ «представителемъ прессы» и не въ общественномъ собраніи обидѣлъ ее.
Понесъ возмездіе въ мировомъ судѣ за жестокое обращеніе съ женою нѣкій Отелло изъ курляндскихъ нѣмцевъ, тоже представитель культурнаго класса. Самъ уже не молодой, онъ женился на восемнадцатилѣтней дѣвушкѣ и сталъ ее безпощадно ревновать. Въ этихъ видахъ, ложась спать послѣ обѣда, онъ заставлялъ жену играть на фортепьяно втеченіе всего времени, пока онъ покоился. Истый аргусъ, онъ просыпался тотчасъ-же, какъ молодая женщина переставала играть. Такъ это разъ и случилось. Дѣло было лѣтомъ на дачѣ. Проснувшійся Отелло, не найдя жены за фортепьяно, бросился ее искать и, почему-то, прежде всего на сѣновалѣ, откуда и спугнулъ какого-то подозрительнаго молодаго человѣка. Открытіе это подняло въ немъ ревнивое чувство до крайней степени. Онъ не сомнѣвался болѣе, что жена его обманываетъ и, найдя ее въ саду одну, въ грустномъ раздумьѣ, подкрался сзади, стащилъ ее за волосы со скамьи на землю и началъ немилосердно колотить, приговаривая: «Donner-Wetter, du machst hier deine amour-gescheften» (чортъ возьми, ты здѣсь обдѣлываешь свои любовныя дѣлишки!). Остервененіе его дошло до того, что онъ началъ топтать свою несчастную жертву ногами, колотить ее имѣющейся въ его рукахъ палкою. Несчастная кричала до тѣхъ поръ, пока не выбилась изъ силъ. Сбѣжавшіеся на ея крикъ дворники едва успѣли унять разсвирѣпѣвшаго мужа и отнять изъ его рукъ молодую женщину.
Не менѣе скандалёзно и возмутительно наказалъ жену публично за измѣну другой обыватель, названный репортеромъ «господиномъ» и тоже принадлежавшій, повидимому, къ культурному классу. Сцена произошла днемъ передъ подъѣздомъ съ подозрительной вывѣской: «Семейныя бани». Изъ дверей этого подъѣзда вышла на улицу молодая, прилично одѣтая парочка, но едва она собралась сѣсть на извощика, какъ—откуда ни возьмись—подбѣгаетъ къ ней тоже «прилично одѣтый господинъ», стаскиваетъ съ пролетокъ прекрасную половину парочки и начинаетъ ее трепать въ обѣ руки, справа на лѣво. «Черезъ минуту,—игриво повѣствуетъ репортеръ-очевидецъ этой картинки,—однообразная (?) грязь улицы засверкала разнообразнѣйшей пестротой дамскаго туалета: лисья ротонда, исковерканная шляпка, куски лентъ и цвѣтовъ,—вотъ грустные трофеи, устлавшіе боевое поле разъяреннаго побѣдителя-супруга… Супруговъ задержали полисмены и, усадивъ на двухъ извощиковъ, повезли въ участокъ при громкомъ хохотѣ и шиканьѣ огромной толпы». Интересно, что о соблазнителѣ несчастной, насладившемся адюльтеромъ, подъ выше изображенной и на этотъ разъ слишкомъ уже краснорѣчивой вывѣской, въ репортерскомъ разсказѣ нѣтъ ни слова. Онъ, очевидно, малодушно улизнулъ, подлѣйшимъ образомъ бросивъ на позоръ и истязаніе ту, которая отдала ему свое сердце и принесла въ жертву свое доброе имя. Характеристично и то, что оскорбленный супругъ удовольствовался, въ возмездіе своей обиды, расправой лишь со своей женой, а къ ея соблазнителю не предъявилъ, повидимому, никакой претензіи. Такова логика ходячей на этотъ счетъ морали: за грѣхопаденіе предается позору и отвѣтственности одна женщина, а участникъ ея грѣха и соблазнитель не только пользуется полной безнаказанностью, но еще пріобрѣтаетъ престижъ истиннаго кавалера и молодца. Въ нашемъ матеріалѣ имѣются факты, сколько поучительные, столько-же и отвратительные, гдѣ соблазнители чужихъ жонъ, мнимые или дѣйствительные, съ гордымъ видомъ хвастались въ глаза мужьямъ, что наставили имъ рога.
Сидитъ честная компанія за картами; двое изъ участниковъ игры заспорили и, слово за слово, дошли до такого азарта, что одинъ изъ нихъ, наклонный, какъ видно, къ пошлепкинскимъ обобщеніямъ, ругая противника, сталъ поносить и его жену, обозвалъ ее публичной женщиной и торжественно заявлялъ, что состоялъ съ нею въ интимной связи. Въ другомъ случаѣ, между двумя знакомцами вышелъ споръ изъ-за долга, и тоже при свидѣтеляхъ; должникъ заявилъ, что онъ не хочетъ принесть долга на домъ къ кредитору.
— Къ тебѣ ходить я не хочу,—сказалъ онъ,—съ женою твоею встрѣтишься, а мнѣ это непріятно…
Непріятно оказалось потому, что съ женою пріятеля онъ довольно ужь «возжался», и она ему наскучила, какъ любовница.
Въ обоихъ случаяхъ обиженныя мужья обжаловали свои обиды въ мировомъ судѣ изъ-за того только, какъ они сами пояснили, «чтобы надъ ними не смѣялись товарищи», которые слышали это хвастливое поношеніе ихъ жонъ. Уже по этимъ фактамъ можно судить, каковъ уровень нравственныхъ понятій и каковы воззрѣнія на честь женщины и на святость брачнаго союза въ иной эманципированной средѣ петербургскаго мѣщанства. Здѣсь уже нарушеніе обѣта любви и супружеской вѣрности становится сюжетомъ не драмы, а скабрёзнаго фарса въ которомъ дѣйствующія лица съ хладнокровнымъ, безстрастнымъ цинизмомъ выворачиваютъ наружу грязь своихъ безнравственныхъ отношеній, не чувствуя ни стыда, ни даже эгоистическаго чувства ревности.
Въ заключеніе обзора фактовъ семейнаго разброда, происходящаго отъ жестокаго обращенія, нельзя не упомянуть, что бываютъ случаи,—конечно, рѣдкіе и исключительные,—гдѣ виновными являются не мужья, а жоны.
Въ нашихъ матеріалахъ есть нѣсколько процессовъ въ мировомъ судѣ по обвиненію мужьями женъ въ самоуправствѣ и насиліи. Во всѣхъ этихъ случаяхъ буйныя супруги оказывались сильными, дебелыми, своенравными женщинами, тогда какъ мужья—малорослыми, тощими, слабодушными вахлаками, ничтожными и въ практической жизни, да еще подверженными слабости къ пьянству. Словомъ эти брачныя пары представляли собой разительный контрастъ. Одна изъ обвиняемыхъ дамъ била своего мужа, чиновника, систематически, била ежедневно и жестоко чѣмъ ни попало.
— Опоздаешь придти со службы немного—колотитъ,—жаловался мужъ на судѣ,—надымишь много въ комнатѣ трубкой—колотитъ; начнешь громко кашлять—опять взбучку задастъ… Я ужъ терпѣлъ, терпѣлъ, да наконецъ изъ терпѣнія вышелъ.
Обвиняемая оправдывалась тѣмъ, что ея мужъ «хуже всякой бабы» и «не бить его нельзя». Это ея твердое убѣжденіе, и—на увѣщаніе судьи болѣе кротко обращаться съ мужемъ, она отвѣтила:
— А тамъ посмотримъ—какъ заслужитъ?—Что заслужитъ, то и получитъ.
Другая крутонравная супруга повинилась, что она, точно, «держитъ мужа въ ежевыхъ рукавицахъ» и не только бьетъ его, но и подъ замокъ на хлѣбъ и на воду сажаетъ, но все это она дѣлаетъ и будетъ дѣлать въ неколебимомъ сознаніи своего священнаго права.
— Собственнаго-то мужа,—возразила она судьѣ,—да я не имѣю права учить, какъ хочу? Въ какихъ законахъ это прописано? И какая была бы я, безъ этого, законная мужу жена?..
Какъ-то, въ концѣ 60-хъ годовъ, въ Петербургѣ произвелъ большое удручающее впечатлѣніе одинъ процессъ, по обвиненію мужа—молодаго человѣка, офицера, принадлежавшаго къ интеллигентному классу—въ покушеніи на жизнь своей жены, выразившемся тѣмъ, что онъ у себя дома нѣсколько разъ выстрѣлилъ въ нее изъ револьвера и ранилъ. Показанія обвиняемаго и свидѣтелей на судѣ раскрыли картину такой безжалостной, свирѣпой семейной тираніи со стороны потерпѣвшей жены, что судъ вынужденъ былъ дать снисхожденіе подсудимому. Нужно замѣтить, что бракъ этотъ былъ заключенъ по любви, съ романическими препятствіями. Она была невѣста состоятельная, а онъ былъ бѣденъ. Родители ея не соглашались на ихъ бракъ; тогда молодые люди бѣжали и тайно обвѣнчались. Прошло нѣсколько лѣтъ; родители жены умерли и ей досталось значительное состояніе, но—не впрокъ. Она начала, какъ говорится, «кутить»,—стала ѣздить въ клубы, въ маскарады, куртизанить съ молодыми людьми, кататься съ ними на тройкахъ къ цыганамъ, пристрастилась къ верховой ѣздѣ, къ вину и къ картамъ. Словомъ, барыня совсѣмъ свихнулась; но мужъ, человѣкъ смирнаго, уступчиваго, мягкаго нрава, притомъ находившійся въ матеріальной зависимости отъ жены, смотрѣлъ сквозь пальцы на ея невѣрность и безпутство, изрѣдка, только дѣлая ей замѣчанія, которыя однако-жъ вели къ скандалезнымъ семейнымъ сценамъ. Не вынесъ онъ ея капризнаго деспотизма и жестокости, по отношенію какъ къ себѣ самому, такъ и къ дѣтямъ и прислугѣ. На несчастье, у нихъ были дѣти, съ которыми мать обращалась ужасно:—содержала ихъ чуть не на кухнѣ, выдавая всего 10 коп. въ день на ихъ пропитаніе, не пускала къ себѣ на глаза и всѣ ея материнскія заботы о нихъ выражались бранью, колотушками и истязаніями… Отецъ, со слезами на глазахъ, показалъ судьямъ клокъ волосъ, вырванныхъ изъ головы его дочки матерью. Жестокость послѣдней къ дѣтямъ доходила до такой степени, что зрѣлища ея не могла выносить служившая у нихъ прислуга и, изъ-за этого, сходила съ мѣста. Впрочемъ, самой прислугѣ жутко приходилось отъ своенравной и драчливой барыни, дававшей волю рукамъ ни за что, ни про что. Въ этомъ отношеніи, она не дѣлала исключенія и для мужа,—нерѣдко колачивала его и, вообще, держала въ черномъ тѣлѣ. Всего-же обиднѣе для него было ея презрительное, грубое съ нимъ обращеніе при людяхъ. Когда у нихъ бывали гости, она помыкала имъ, какъ лакеемъ, ругала «скотомъ, подлецомъ, мерзавцемъ», швыряла ему въ физіономію карты, стаканы и что попадетъ подъ руку. Онъ «часто краснѣлъ» за жену,—по его словамъ на судѣ,—и страдалъ втайнѣ за ея паденіе, за ея безпутство и безчеловѣчность. Семью свою она ненавидѣла: «ни одинъ ребенокъ не родился у насъ, не бывъ проклятъ матерью»,—говорилъ мужъ на судѣ. Дѣло въ томъ, что беременность мѣшала ей кататься верхомъ и пользоваться развлеченіями, во избѣжаніе чего она не разъ пробовала изгонять плодъ. Несчастный долго терпѣлъ этотъ адъ у себя въ домѣ; наконецъ, послѣ одной горячей сцены съ женою, схватилъ внѣ себя револьверъ и разрядилъ его по адресу благовѣрной, однако-жъ настолько счастливо или несчастливо, что только оцарапалъ ее. На судѣ-же онъ заявилъ, что и вовсе не имѣлъ намѣренія убить жену, а хотѣлъ ее только «попугать», такъ какъ не переставалъ горячо любить ее, любитъ и теперь.
Приведенные случаи показываютъ, что классическій типъ человѣко-ненавистной фуріи—Ксантиппы не перевелся и въ наши просвѣщенные дни въ нѣдрахъ культурнаго общества.
Семейные раздоры изъ-за имущественныхъ отношеній также обыденны, какъ и возникающіе вслѣдствіе взаимнаго охлажденія супруговъ, невѣрности котораго нибудь изъ нихъ, жестокаго обращенія и пр. Въ практикѣ столичныхъ мировыхъ судей сплошь и рядомъ встрѣчаются тяжбы между супругами, нерѣдко положительно изъ за грошей. Предметомъ тяжбы служатъ какія-нибудь тряпки, какія нибудь ничтожной стоимости вещи изъ домашней утвари, похищенныя или растраченныя кѣмъ-нибудь изъ тяжущихся сторонъ. Чаще всего въ дѣлахъ этихъ потерпѣвшей стороной оказывается жена, такъ какъ, обыкновенно, безпутные, опустившіеся мужья, исходя изъ своихъ неограниченныхъ супружескихъ правъ, относятся съ полной безцеремонностью къ имуществу своихъ жонъ и считаютъ себя вправѣ расхищать его. Судъ однако не всегда даетъ имъ въ этомъ поблажку, какъ можно видѣть изъ слѣдующихъ, взятыхъ нами для примѣра, фактовъ.
Разъ полиція задержала на улицѣ одного подозрительнаго оборванца, съ узломъ разныхъ вещей изъ женскаго гардероба. По справкѣ оказалось, что оборванецъ стащилъ эти вещи у своей жены, въ ея отсутствіе, и былъ того мнѣнія, что онъ распорядился въ этомъ случаѣ по праву. Тѣмъ не менѣе, полиція составила протоколъ о кражѣ и привлекла задержаннаго къ суду, куда явилась поддерживать обвиненіе и жена подсудимаго, «чисто одѣтая, молодая женщина», заявившая при этомъ, что супругъ уже не въ первый разъ ее обкрадывалъ.
— Признаёте себя виновнымъ? спросилъ судья подсудимаго.
— Нѣтъ, господинъ судья!—отвѣчалъ тотъ.—Какое она мнѣ приданое принесла? продолжалъ онъ, указывая на жену.—Это были мои собственныя вещи, потому я ее кормилъ съ сыномъ…
— Когда это ты меня кормилъ? возражаетъ жена.
— Не теперь… Теперь она, господинъ судья, гуляетъ; гуляю и я…
— Не желаете-ли примириться?
— Я, господинъ судья, согласна отказаться обвинять его, если онъ дастъ мнѣ отдѣльный паспортъ.
— Давай два рубля: я ей сейчасъ, господинъ судья, предоставлю паспортъ—пусть только дастъ два рубля…
— Помириться не желаю (плачетъ); онъ вчера опять пьяный пришелъ, озорничалъ. Семь лѣтъ такъ мучитъ.
Судья, въ виду непримиренія сторонъ, приговорилъ мужа за кражу на три мѣсяца въ тюрьму.
— Можете представить—добавилъ судья,—поручителя до вступленія приговора въ законную силу.
— Поручителя не имѣю, отвѣтилъ подсудимый.—Можетъ быть, жена приметъ на поруки…
— Несогласна.
Раба Божія непосредственно изъ суда препроводили въ тюрьму.
Имущественные раздоры между супругами всего чаще возникаютъ, разумѣется, въ болѣе зажиточной средѣ и, обыкновенно, въ случаѣ имущественнаго неравенства супруговъ. Потерпѣвшей стороной здѣсь чаще всего являются жоны, принесшія приданое, изъ-за котораго собственно и возгорается споръ. Дѣло происходитъ такъ: мужъ, женясь изъ-за приданаго, начинаетъ обирать жену или проматывать ея состояніе и когда разоритъ ее дотла, то въ большинствѣ случаевъ бросаетъ и ее и дѣтей на произволъ судьбы. Исторія весьма обыкновенная и вполнѣ естественная, когда бракъ заключается которой нибудь изъ сторонъ по холодному разсчету, исключительно изъ-за денегъ, а такихъ браковъ въ Петербургѣ множество.
Понятно, что бо̀льшая часть этой категоріи семейныхъ междоусобицъ, происходящихъ въ болѣе культурной средѣ, не доходитъ до суда и до публичной скандалезной огласки, оставаясь въ тѣсномъ кругу родныхъ и знакомыхъ повздорившихъ супруговъ. Судебныхъ процессовъ въ этомъ родѣ въ нашемъ матеріалѣ немного, но зато есть между ними весьма характерные.
Одинъ статскій совѣтникъ, какъ-то въ началѣ семидесятыхъ годовъ, принесъ жалобу въ судъ на дворниковъ дома своей жены за самоуправство и непочтительное съ нимъ обращеніе. На судоговореніи выяснилось, что статскій совѣтникъ, на самомъ дѣлѣ, обиженъ не грубостью дворниковъ (оставшейся недоказанной), а тѣмъ, что, сочетавшись бракомъ не съ женою, а съ ея богатымъ домомъ, обманулся въ своихъ надеждахъ на его благопріобрѣтеніе. Жена, охотно отдавъ ему свое сердце, благоразумно попридержала домикъ въ своихъ рукахъ. Изъ-за этого пошелъ между ними семейный раздоръ, кончившійся тѣмъ, что въ одно прекрасное утро жена указала мужу дверь, но статскій совѣтникъ принадлежалъ къ категоріи людей весьма нецеремонныхъ и цѣпкихъ. Съ женой онъ разъѣхаться—разъѣхался, только разстаться съ облюбованнымъ домикомъ онъ былъ не въ состояніи и, на правахъ супруга, вооруженной рукою водворился въ одной изъ свободныхъ квартиръ женина дома. Огорченная домовладѣлица вынуждена была съ этимъ примириться и, можетъ быть, статскій совѣтникъ мирно и безвозмездно прожилъ-бы весь вѣкъ въ ея домѣ, еслибы у него самого не было тутъ инаго умысла. А умыселъ былъ тотъ, чтобы непрерывно поддерживать враждебныя отношенія съ женой, всячески ей досаждать и чѣмъ можно вымещать за свое неудовлетворенное корыстолюбіе. Бѣдная женщина вынуждена была, наконецъ, приказать прислугѣ не впускать къ ней буйнаго супруга. Случилось, что статскій совѣтникъ отлучился въ самарскую губернію и на это время жена его свободно вздохнула. Вдругъ однажды, раннимъ утромъ, когда она еще была въ постели, онъ нежданно-негаданно, возвратившись прямо съ желѣзной дороги, врывается къ ней въ спальню, хватаетъ за горло и начинаетъ душить—все это за то, какъ потомъ выяснилось, что осмѣлились-де въ его отсутствіе снять замокъ съ дверей его дровянаго сарая. О какой нибудь пропажѣ статскій совѣтникъ не заявлялъ. На крикъ барыни сбѣжалась ея прислуга, явились дворники и совокупными убѣжденіями угомонили строптиваго барина, не тронувъ его однако пальцемъ. Потерпѣвъ здѣсь неудачу, статскій совѣтникъ обратился съ кляузной жалобой въ судъ, играя роль оскорбленной невинности. На судѣ-же выяснилось, что господинъ этотъ какъ-бы поставилъ себѣ задачей портить существованіе своей женѣ не мытьемъ, такъ катаньемъ, изъ-за дрянныхъ побужденій корыстолюбиваго эгоиста, обманувшагося въ своемъ разсчетѣ.
Это не единственный примѣръ такой злой и придирчивой супружеской мстительности на развалинахъ семейнаго очага. Одинъ мужъ—старикъ, женившійся на молоденькой,—послѣ того какъ, измученная его ревностью и дурнымъ обращеніемъ, жена убѣжала отъ него, вчинилъ противъ нея изъ мести искъ о небывалой растратѣ его имущества. Другіе разочарованные супруги преслѣдуютъ своихъ женъ обвиненіями просто въ кражахъ или въ нарушеніи супружеской вѣрности, «или даже въ политической неблагонадежности, руководясь единственно чувствомъ мелкой раздражонной мстительности. И бываетъ, что такой супругъ въ состояніи довести преслѣдуемую жену до отчаянія. Разъ къ прокурору явилась одна образованная свѣтская дама и съ рыданіями стала просить его избавить ее и дѣтей отъ мученій, причиняемыхъ мужемъ-негодяемъ. Оказалось, что онъ не только оскорблялъ ее, но и разорялъ, транжиря ея состояніе на кокотокъ и кутежи. Потерявъ всякое терпѣніе и желая избавиться разъ навсегда отъ мужа, молодая женщина ходатайствовала о разводѣ и, одновременно, о признаніи ея двухъ дѣтей незаконнорожденными… Ходатайство оригинальное и почти неправдоподобное, но—каковъ-же долженъ быть семейный адъ, каковы отношенія между супругами, если порядочная женщина и мать, ради избавленія себя и дѣтей отъ постылаго главы семьи, рѣшается на такое сильное средство, равно позорящее и ее и дѣтей, притомъ, совершенно незаслуженно?!
Аналогичная судьба постигла и другую состоятельную даму, имѣвшую неосторожность увлечься пустоголовой, распутной куклой петербургской салонно-трактирной выправки. Особа эта была эксъ-артистка; въ ранней молодости она сошлась съ однимъ богатымъ комерсантомъ, прижила съ нимъ трехъ дѣтей и, когда ея пріятеля родные принудили жениться на другой, получила отъ него щедрое обезпеченіе въ 200 т. руб. Съ этимъ состояніемъ она пріѣхала въ Петербургъ и вскорѣ вышла замужъ по любви за молодаго столичнаго щеголя, ничего не имѣвшаго за душой, кромѣ долговъ. «Медовые мѣсяцы» продолжались недолго. Скоро обнаружилось, что мужъ смотрѣлъ на этотъ бракъ, какъ на жертву съ своей стороны; онъ прикрывалъ грѣхи молодости жены, онъ давалъ ей положеніе и имя. Взамѣнъ этихъ правъ и преимуществъ, онъ потребовалъ платы размѣнною монетою. Началось безконечное вытягиваніе денегъ изъ кошелька жены на мотовство и безпутство, съ чѣмъ онъ передъ нею и не скрывался, выказывая циническую безцеремонность и грубость. Ея возраженія, упреки и отказы въ деньгахъ онъ встрѣчалъ бранью, а потомъ перешелъ и къ побоямъ. Разъ дѣло дошло до того, что она должна была бѣжать отъ разсвирѣпѣвшаго супруга въ гостинницу, а когда онъ и тамъ ворвался къ ней—то искать защиты у стороннихъ людей. Несчастная женщина убѣдилась, что она связалась съ безсердечнымъ негодяемъ, не питавшемъ къ ней ни искры привязанности, и что если онъ до сихъ поръ не бросилъ ея, то только въ разсчетѣ обобрать до конца. Нужно было, пока не поздно, спасаться отъ милаго супруга. Она выхлопотала себѣ тайкомъ отдѣльный видъ на жительство у администраціи и, выбравъ время, когда мужъ гдѣ-то предавался разгулу, уѣхала съ дѣтьми изъ Петербурга подальше. Этотъ сюрпризъ, разстроившій всѣ планы брошеннаго мужа и сразу лишившій его возможности пользоваться деньгами жены, такъ его потрясъ, что онъ въ непродолжительномъ времени кончилъ самоубійствомъ.
Я уже указывалъ на то существенное въ данномъ вопросѣ обстоятельство, что въ матримоніальныхъ инстинктахъ петербуржцевъ огромную роль играетъ корыстолюбіе, нерѣдко—голое и совершенно беззастѣнчивое. Главнѣйшимъ образомъ это нужно сказать о мужчинахъ-женихахъ, такъ какъ прекрасная половина, въ лицѣ дѣвицъ-невѣстъ, отличается въ этомъ отношеніи больше легкомысліемъ и неодолимымъ желаніемъ поскорѣе выскочить замужъ. Конечно и дѣвицы мечтаютъ о выгодныхъ и богатыхъ женихахъ, и онѣ нынче выучились ариѳметикѣ, которая принимается ими въ соображеніе при выборѣ «партіи»; но въ то же время дѣвицы самихъ себя, лично, со стороны полезности и способности къ самостоятельному труду, цѣнятъ слишкомъ низко (да и не напрасно), чтобы полагаться лишь на свои прелести въ тиражѣ счастливыхъ браковъ. Обыкновенно, въ тиражъ этотъ не попадаетъ «бѣдная невѣста», горькая судьбина которой служила предметомъ столькихъ лирическихъ, романическихъ и драматическихъ соболѣзнованій въ беллетристикѣ. Наша культурная дѣвушка разсчитываетъ свои шансы на бракъ сообразно суммѣ приданаго, назначаемаго за нею папенькой и маменькой: на все остальное, что̀ въ ней есть—красота, молодость, образованіе—и она сама, и родители, и женихи смотрятъ, какъ на такую вещь, которая можетъ быть пріятна, можетъ скрасить бракъ только въ золотой цѣнной оправѣ, тогда какъ—наоборотъ—была-бы такая оправа, легко составить «партію» и безъ красоты, и безъ молодости и безъ иныхъ личныхъ достоинствъ.
Петербургъ, можно сказать, кишитъ женихами-искателями богатыхъ или состоятельныхъ невѣстъ, съ хорошимъ приданымъ. «Захудавшіе» или промотавшіеся представители «золотой молодежи»: чиновники, достигающіе зрѣлыхъ лѣтъ и «степеней извѣстныхъ», разные «дѣльцы» и аферисты, ищущіе капиталовъ для осуществленія своихъ предпріятій и промышленныхъ карьеръ,—вся эта пестрая холостежь, которой такъ много въ Петербургѣ, непремѣнно, въ своихъ надеждахъ и видахъ на будущее, разсчитываетъ на составленіе выгодныхъ «партій», ищетъ ихъ, сносится съ свахами, высматриваетъ богатыхъ невѣстъ и на перебой волочится за ними. Можетъ быть, не всѣмъ извѣстно, что подколесинскій способъ заочнаго сватанья черезъ сваху отнюдь не составляетъ анахронизма и въ наши дни въ средѣ петербургской «интеллигенціи», не говоря уже о купечествѣ, гдѣ большинство счастливыхъ браковъ устраивается свахами. Обыкновенно, корыстныя матримоніальныя вожделѣнія жениховъ-кавалеровъ изъ «благороднаго» сословія обращаются на купеческихъ дщерей, по традиціи, что у нихъ деньжищъ куры не клюютъ и что онѣ только о томъ и мечтаютъ, какъ-бы выйти замужъ за офицера, а въ худшемъ случаѣ, хоть-бы за штатскаго, только непремѣнно—«благороднаго», если же въ чинахъ и орденахъ—тѣмъ пріятнѣе. Традиція эта нынѣ значительно ослабѣла, однако-жъ не настолько еще, чтобы устраиваемые на такомъ разсчетѣ браки составляли большую рѣдкость.
Само собой разумѣется, что когда основаніемъ брачнаго союза являются деньги, когда самое сватовство получаетъ характеръ своеобразной торговой сдѣлки вопросъ о семейномъ счастьѣ подвергается огромному риску. Это тѣмъ болѣе, что, по самой натурѣ вещей, мужчина, отыскивающій жену не по сердцу, а по капиталу, и вкладывающій въ брачный союзъ одни корыстолюбивыя вожделѣнія, не можетъ внушать довѣрія къ своему характеру и къ своимъ личнымъ нравственнымъ качествамъ. Съ точки зрѣнія морали, браки изъ-за приданаго унизительны для мужчины. Отвѣтственъ здѣсь именно мужчина, такъ какъ въ большинствѣ случаевъ дѣвушка съ приданымъ, покупающая себѣ мужа, по молодости, неразвитости и безразсудству, играетъ совершенно пассивную роль, подчиняясь нерѣдко волѣ родителей и заведенному обычаю. Послѣдствія такихъ браковъ чаще всего плачевны и, преимущественно, для женщины. Выходя замужъ, по обыкновенію въ очень ранней молодости, она только послѣ брака начинаетъ прозрѣвать, начинаетъ жить сердцемъ, которое и остается большею частью безотвѣтнымъ въ своихъ запросахъ. Купленный мужъ—не можетъ быть любящимъ, чувствительнымъ мужемъ, и коль скоро онъ достигъ цѣли, получилъ въ руки плату за принесенную имъ жертву Гименею, то безцеремонно сбрасываетъ съ себя и ту маску наружной любезности по отношенію къ женѣ, которою старался обольстить ее до вѣнца. Конечно, молодая женщина, разочаровавшись въ супругѣ, находитъ обыкновенно утѣшителей на сторонѣ; но вѣдь такой исходъ—лишній ударъ семейному началу, которымъ мы такъ дорожимъ, лишнее оскорбленіе общественной нравственности!
Для провѣрки этихъ общихъ наблюденій въ данной области семейнаго разброда, мы познакомимъ читателей съ одной изъ подходящихъ семейныхъ драмъ, остающихся большею частію подъ спудомъ. Матеріаломъ намъ послужитъ одинъ забытый процессъ, т. е. собственно не самый процессъ, а раскрытыя имъ подробности несчастливаго супружества, заключеннаго именно изъ-за денегъ, изъ-за хорошаго приданаго.
Лѣтъ пятнадцать тому назадъ, на Пескахъ жила уединенно одна почтенная старушка; при ней находилась внучка, только что окончившая курсъ въ институтѣ, шестнадцатилѣтняя дѣвушка, живая, бойкая, поинститутски легкомысленная, вѣтреная и жадная къ удовольствіямъ, къ веселому обществу, къ разсѣянной жизни. Понятно, что въ домѣ одинокой старухи-бабушки рѣзвушкѣ было скучно; между ними ничего не было общаго и обѣ онѣ, какъ бабушка, такъ и внучка, взаимно стѣсняли другъ друга и отравляли себѣ жизнь несогласіями и ссорами. Уйти изъ дому внучкѣ было некуда, такъ какъ она была круглая сирота, да и бабушка ее не пустила-бы, какъ несовершеннолѣтнюю, по праву и обязанности единственной ея опекунши. Между тѣмъ молодость и живость нрава брали свое. Дѣвушка стала искать развлеченій, искать общества, помимо воли и безъ вѣдома бабушки, и—конечно—не всегда удачно. Старуха ворчала, ворчала, и—наконецъ, убѣдившись, что ей не уберечь внучки и не принудить ее сидѣть смиренно въ четырехъ стѣнахъ, рѣшила поторопиться выдать ее замужъ. За женихами остановки не было, такъ какъ у невѣсты имѣлось приданое, тысячъ около пятнадцати. Явился неизбѣжный офицеръ. Это былъ гвардейскій штабсъ-капитанъ, человѣкъ хотя и не первой уже молодости, но видный, приличный и разсудительный. Явился онъ прямо въ качествѣ жениха, при посредствѣ свахи. Сватовство пошло быстро. И бабушка, старавшаяся сбыть съ рукъ внучку, и внучка, помышлявшая лишь о свободѣ, нашли жениха подходящимъ; съ своей стороны, и онъ счелъ невѣсту пріятной, а ея приданое достаточнымъ. Въ два, въ три свиданія все дѣло было покончено и, не откладывая его въ долгій ящикъ, была сыграна свадьба.
Долго-ли длился у нихъ медовый мѣсяцъ—неизвѣстно; несомнѣнно одно только, что на первыхъ порахъ молодая женщина привязалась къ мужу довольно горячо, какъ сейчасъ увидимъ; но съ его стороны никакого, кажется, чувства нѣжности къ женѣ не обнаруживалось, даже въ началѣ ихъ сожительства. Человѣкъ онъ былъ чуждый всякой сердечности и въ дѣлѣ женитьбы руководился однимъ голымъ разсчетомъ. Онъ уже давно искалъ «партіи», много разъ «женихался» черезъ свахъ, и въ тотъ моментъ, когда начинался его романъ съ нашей героиней, на примѣтѣ у него было нѣсколько невѣстъ, передъ которыми онъ равномѣрно и одновременно разыгрывалъ заученный «пантомимъ», подъ маской влюбленнаго, прицѣниваясь къ нимъ и провѣряя ихъ матеріальные рессурсы.
«Ты пишешь, что черезъ свахъ хочешь жениться,—обращается къ нему въ одномъ изъ своихъ писемъ мать его, по поводу его жениханья.—Я-бы тебѣ отсовѣтовала. Рѣдко бываютъ счастливы, которые такимъ путемъ женятся, и, главное, ты пишешь, что ни въ одну изъ невѣстъ не влюбленъ… Правда-ли, по крайней мѣрѣ, что̀ свахи говорятъ о приданомъ?»
Намъ извѣстно и другое материнское посланіе къ нашему герою, изъ котораго видно, что онъ успѣлъ убѣдить мать какъ въ томъ, что женитьба черезъ свахъ—вещь отнюдь не постыдная, такъ и въ томъ, что любви для брака не нужно—было-бы только за невѣстой приданое.—«Такъ какъ ты говоришь,—въ заключеніе пишетъ ему мать,—что тебѣ ни одна изъ этихъ особъ не нравится особенно, то мы порѣшили, что для тебя та невѣста лучшая, которая помоложе, если только она съ состояніемъ». Въ совѣтахъ онъ собственно не нуждался и, очевидно, писалъ матери о своемъ сватовствѣ потому, что вопросъ этотъ сильно его занималъ. Не смотря на свое офицерство, онъ не имѣлъ въ своемъ характерѣ ничего похожаго на беззаботность, шаловливость и легкомысліе, которыя обыкновенно приписываются офицерскому типу. Это былъ человѣкъ разсчетливый, ровный, сухой и систематикъ. Онъ поставилъ себѣ цѣлью жизни—разбогатѣть, и все приносилъ въ жертву этой цѣли. Въ то время, какъ у большинства товарищей его по полку никогда не было ни гроша, а если таковой заводился, то мгновенно испарялся изъ ихъ кармановъ, онъ умудрился накопить деньжонокъ и постоянно приращалъ ихъ, давая на проценты. По натурѣ, онъ былъ скопидомъ и ростовщикъ, и не только по натурѣ: женившись и прибравъ къ рукамъ приданое жены, онъ оставилъ полкъ и всецѣло занялся кредитными операціями, пустивъ свой капиталъ въ ростъ. Задавшись идеей разбогатѣть и помышляя только о деньгахъ, онъ у себя дома и по отношенію къ женѣ съ каждымъ днемъ обнаруживалъ все большее скаредство: велъ счетъ каждой копѣйкѣ, учитывалъ жену въ мелочахъ, придирался и дѣлалъ сцены изъ-за грошовыхъ тратъ, казавшихся ему лишними и разорительными… Довольно сказать, для характеристики его съ этой стороны, что онъ уже на смертномъ одрѣ, за два, за три часа до кончины, счелъ нужнымъ коснѣющей рукой записать въ своей приходо-расходной книжкѣ рубль, выданный кухаркѣ на обѣдъ.
Какова должна была быть жизнь молоденькой, едва разцвѣтшей, пылкой женщины съ такимъ человѣкомъ?—Объ этой жизни мы находимъ любопытныя и поучительныя свѣдѣнія въ дневникѣ нашей героини, который она вела въ замужествѣ, слѣдуя институтскому обычаю. Читатель, быть можетъ, замѣтитъ въ этихъ признаніяхъ нѣкоторую сантиментальную приподнятость тона и отчасти рисовку, но въ общемъ и по своей сущности они несомнѣнно правдивы, и въ такой степени, что подъ ними, намъ кажется, могли-бы подписаться очень многія несчастливыя въ супружеской жизни женщины—жертвы необдуманныхъ, скороспѣлыхъ браковъ чуть не съ первымъ встрѣчнымъ искателемъ выгодныхъ «партій». На этомъ-то основаніи мы и даемъ здѣсь мѣсто этому дневнику, какъ такому документу, который имѣетъ общее нравственное значеніе.
Описываемый бракъ состоялся въ 1868 году и уже въ концѣ этого года героиня наша писала въ своемъ дневникѣ:
«Горько, тяжело и больно, какъ никогда не было! Какъ обидно недовѣріе человѣка, котораго любишь (рѣчь идетъ о мужѣ). Съ тѣхъ поръ, какъ вышла замужъ, всѣ мои мысли обращены были къ нему, все было ему открыто… а онъ, напротивъ, все старается скрыть отъ меня… Богъ съ нимъ! Довѣріе есть необходимость для любящаго человѣка, а когда его нѣтъ, то какое-же счастье? Разумѣется, насильно милъ не будешь и я привыкла къ неудачамъ. Я думала, что на этотъ разъ судьба мнѣ улыбнется, а она и совсѣмъ отъ меня отвернулась. Какая можетъ быть жизнь, когда любимый человѣкъ отвѣчаетъ только насмѣшками, когда твои страданія и слезы не возбуждаютъ въ немъ никакого участія»…
Мы уже знаемъ, что герой этого романа, по его собственному сознанію передъ матерью, женился, не питая никакого «особеннаго» сердечнаго влеченія къ невѣстѣ; но безъ сомнѣнія, до свадьбы онъ притворялся передъ ней, чтобы завоевать ея сердце. Теперь достигнувъ цѣли и прикарманивъ ея приданое, онъ сбрасываетъ маску и уже не церемонится высказывать ей свое полное равнодушіе и презрѣніе… И такова близорукость человѣческой справедливости, что подобный грубый обманъ съ чисто-грабительской цѣлью не вмѣняется въ преступленіе, никого даже не возмущаетъ!
«Ты, мой дневникъ, меня не осмѣешь!—продолжаетъ свои признанія молодая женщина.—Что̀ такое сегодня было… Я именниница. Ждала я этого дня и трепетала. Какъ-то онъ ко мнѣ отнесется? Началось прекрасно! Миша (т. е. мужъ) вышелъ такой довольный, разцѣловалъ меня, былъ любезенъ. Подарки его надолго останутся у меня въ памяти. Онъ подарилъ мнѣ часы; это—не купленная вещь, и тѣмъ для меня пріятно и дорого, что часы эти онъ сохранялъ въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, дорожилъ ими и теперь для меня разстался съ ними. Даже удивительно! Потомъ мы отправились въ театръ и—все удовольствіе этого дня исчезло… Миша готовъ промѣнять меня на всякую дѣвчонку. Онъ дорожитъ воспоминаніями своей холостой жизни и тѣми женщинами, которыя его тогда занимали,—значитъ, онъ до сихъ поръ любитъ ихъ»…
«Вотъ и новый годъ,—читаемъ на выдержку слѣдующую страницу дневника:—всѣ радуются, каждый ждетъ чего нибудь, а я чего жду?—Ничего я не жду! Годъ этотъ будетъ для меня такимъ же… нѣтъ! онъ будетъ гораздо хуже, чѣмъ прошедшій. И горько мнѣ, и тяжело мнѣ! Какъ поплакать хочется, да и того нельзя: Миша войдетъ сейчасъ и закричитъ свою обычную фразу: «Ну, чего разревѣлась?…» И, кажется, чего-бы мнѣ нужно; кажется, самая счастливая на свѣтѣ. Не дай Богъ только, что̀ я выношу, никому на свѣтѣ. Все брань, упреки, оскорбленія и только изподтишка поплакать можно. Это хоть кого убьетъ; я сама чувствую, какъ мои силы убавляются:—мнѣ какъ будто десять лѣтъ на плечахъ прибавилось авось, Богъ приберетъ поскорѣе»…
Спустя годъ съ небольшимъ послѣ свадьбы, у молодой женщины родился ребенокъ, къ несчастью, скоро умершій. Повидимому, материнство повліяло на ея характеръ, остепенило ее и, быть можетъ, въ концѣ концовъ примирило-бы съ безотрадной супружеской жизнью, на которую она все еще продолжаетъ жаловаться въ своемъ дневникѣ.
«Завтра именины бабушки,—пишетъ она въ это время.—Какая она добрая, какъ заботится обо мнѣ. Вотъ, еслибы я, живши у нея, была такая, какъ теперь, какъ-бы цѣнили и любили меня, а то теперь, кажется, чего я не дѣлаю: цѣлый день хозяйничаю, шью до ночи, Лелю (сына) отъ головы до ногъ обшила, а все изо дня въ день брань и обиды… Хоть кого сломитъ… Видѣла-ли я когда ласковое слово, благодарность?—Нѣтъ никогда!»
Спустя мѣсяцъ, она доходитъ наконецъ до отчаянья.
«Нѣтъ,—пишетъ она,—онъ никакого не обращаетъ на меня вниманія, вовсе не заботится обо мнѣ… Въ 6 часовъ: Нѣтъ, онъ настолько еще великодушенъ что всѣмъ съ удовольствіемъ разсказываетъ, какимъ образомъ обошлись съ его женою… Нѣтъ ужь силъ больше, нѣтъ! Хоть-бы покончить съ собою… Проклятыя руки, боюсь, дрожатъ; промахнусь, тогда хуже. Тогда всѣ узнаютъ, какъ мнѣ жить, а я о томъ и забочусь—только никто-бы не зналъ, какъ со мной жестоко обращаются, какъ я мучусь! Самая обидная вещь на свѣтѣ—сожалѣніе. Я думаю, самое лучшее—утопиться; подумаютъ что я нечаянно упала, никто не будетъ знать, что̀ меня побудило утопиться… Вотъ и стихъ—онъ мнѣ очень нравится: изображена женщина, которая утопилась, вѣрно не отъ радости; покончила съ собой, когда силъ не хватило… Горя много на свѣтѣ, хотя и въ разныхъ видахъ, а все горе… Вотъ не ожидала, что онъ будетъ со мной такъ неделикатенъ:—знаетъ, что мнѣ нужно завтра ѣхать, знаетъ, что я не лягу, пока онъ не пріѣдетъ, а все таки до того увлекся болтовней съ молоденькой дѣвчонкой, которой пріятно имѣть около себя поклонника, что даже забылъ думать о женѣ».
Оказывается такимъ образомъ, что, въ довершеніе горькой участи, молодая женщина обречена была еще и на пытку ревности. Ея благовѣрный—черствый эгоистъ съ деспотическими наклонностями у себя дома, погрязшій въ скаредныхъ хлопотахъ изъ-за наживы, какъ видно, питалъ сластолюбивое влеченіе къ «дѣвчонкамъ» и не прочь былъ съ ними покуртизанить, если это недорого стоило. Подъ гнетомъ всѣхъ этихъ тягостныхъ условій, героиня наша все болѣе а болѣе укрѣпляется въ мысли о самоубійствѣ.
«Ахъ, какъ мнѣ тяжело!—записываетъ она свои страданія въ одной изъ позднѣйшихъ страницъ своего дневника.—Не дай Богъ никому этого испытать… А ужь сдѣлать развѣ такъ?… Убить себя не всегда сразу удается. Изъ воды, пожалуй, еще вытащатъ; ножемъ, пожалуй, не зарѣжешься; а развѣ, чтобъ развязать ему руки, объявить себя преступницей въ чемъ нибудь, стараться, чтобы меня куда нибудь дальше сослали—вотъ и конецъ: самой отдаться подъ судъ, а какъ онъ будетъ доволенъ! Будетъ сговорчивѣе; въ душѣ поблагодаритъ меня; женится на О., а впослѣдствіи забудетъ и о моемъ существованіи… Все таки удостоюсь когда нибудь благодарности… Дальше такъ жить нельзя—силъ нѣтъ! А, впрочемъ, все таки попробую утопиться… Тутъ по Фонтанкѣ, пройдя катокъ, я видѣла удобный спускъ. Сыщу его… А все жаль Миши… Ужь разумѣется О. не будетъ любить его такъ, какъ я его любила… Нѣтъ, пора покончить. Скорѣе-бы только удалось, скорѣе!»
Переворачиваемъ еще нѣсколько страницъ дневника и читаемъ:
«6 часовъ утра. Онъ явился сумрачный, холодный, даже «здравствуй» не сказалъ, а сейчасъ придрался къ чему-то, чтобъ выругать… Видно, непріятно было возвращаться съ веселаго вечера домой, гдѣ передъ глазами эта вѣчная жена, которая ужъ давно надоѣла. Не будь она, умри она, провались куда нибудь,—вотъ-бы счастье: тогда можно было-бы жениться вторично, а то связаны руки… Господи, силъ моихъ нѣтъ! Вѣдь, кажется, я молодая, во мнѣ нѣтъ ничего отвратительнаго, я могу еще любить и быть любимой. За что-же это?»
Въ такомъ тонѣ и съ такимъ содержаніемъ дневникъ пишется въ теченіи двухъ лѣтъ, отъ начала брака, и обрывается катастрофой. Молодая женщина потеряла наконецъ терпѣніе и, дѣйствительно, въ одинъ прекрасный вечеръ, какъ писала, бросилась въ Фонтанку… Ее, правда, вытащили живую, и она отдѣлалась лишь испугомъ и нервной горячкой. Это дало поводъ заподозрить ее въ томъ, что она только играла роль самоубійцы: била на драматическій эффектъ, не имѣя серьезнаго намѣренія покончить съ собою. Такое предположеніе поддерживала и прокуратура… Можетъ быть, это и такъ отчасти, но во всякомъ случаѣ отъ хорошей жизни люди не бросаются въ воду, хотя-бы даже для примѣрнаго опыта—показать, что они хотятъ утопиться. Тѣмъ болѣе нужно сказать это о слабой женщинѣ, чувствительной, деликатной институткѣ, какова наша героиня. Чтобы продѣлать этотъ опытъ, хотя-бы ради лишь драматическаго эффекта, такой женщинѣ нужна рѣшимость отчаянія.
Такъ или иначе, но въ жизни молодой женщины описанная катастрофа имѣла довольно существенныя послѣдствія. Она перестаетъ вести дневникъ, не жалуется уже больше на мужа, не надоѣдаетъ ему упреками и слезами, а, напротивъ, какъ будто примиряется съ нимъ, прилаживается къ его интересамъ; начинаетъ принимать участіе въ его дѣлахъ и операціяхъ, не взирая на ихъ неопрятность. Словомъ, въ ней происходитъ переломъ. Вѣроятно, и мужъ и родные заключили, что она «образумилась», бросила институтскія наивности и созрѣла въ солидную практическую женщину. Такъ оно и было, но только, когда честная, впечатлительная, съ неиспорченнымъ сердцемъ, женщина вступаетъ на путь такого благоразумія—моралисту остается махнуть на нее рукой. Такое благоразуміе дается цѣною очерствѣнія сердца, заглушенія всѣхъ благородныхъ порывовъ и упраздненія въ характерѣ той милой, трогательной невинности, которая такъ краситъ женщину. Изъ простодушной, покорной и смиренной дѣвственницы образуется лукавая, находчивая интригантка—мастерица морочить и мужа и окружающихъ, со всѣми ла̀дящая и о себѣ не забывающая. Такая «благоразумная» женщина ужь не заплачетъ, что ея мужъ увлекается «дѣвчонками», и съумѣетъ пособить себѣ, если онъ станетъ скупиться на ея издержки, ограничивать ея личный бюджетъ.
Такимъ именно родомъ образумилась и наша героиня, послѣ неудачнаго опыта утопиться въ мутныхъ волнахъ Фонтанки. Она, повидимому, вполнѣ ладитъ съ мужемъ, но въ то же время направо и налѣво кокетничаетъ съ молодыми людьми—пріятелями и кліентами мужа, а съ нѣкоторыми изъ нихъ доводитъ интимность чуть не до открытаго грѣхопаденія, веселится, пляшетъ въ клубахъ, выѣзжаетъ въ театры, словомъ, начинаетъ пользоваться жизнью безъ стѣсненій… Между тѣмъ мужъ заболѣваетъ скоротечной чахоткой. Еще недавно, когда она такъ глупо влюблена была въ него, она пришла-бы отъ этого въ отчаяніе, а теперь болѣзнь мужа нисколько ей не мѣшаетъ «срывать цвѣты наслажденія». Непріятно только, что болѣзнь такъ долго тянется—скорѣе-бы свезти постылаго на кладбище и избавиться отъ обузы. Ухаживая за больнымъ, молодая женщина жадно слѣдитъ за разрушительнымъ ходомъ болѣзни, мысленно торопитъ его, считаетъ часы и въ то же время изыскиваетъ способы, какъ-бы себя обезпечить со стороны наслѣдственныхъ правъ. О завѣщаніи больной не хочетъ и слышать; какъ всѣ чахоточные, онъ не допускаетъ мысли о близкой смерти, да при своемъ скаредствѣ и холодности къ женѣ, быть можетъ, и вовсе нерасположенъ дѣлать ее своей наслѣдницей. Но вотъ давно желанный часъ наступилъ… мужъ испустилъ духъ!.. Кончина его не вызываетъ въ ней ни вздоха, ни слезинки, да и некогда тутъ играть роль огорченной вдовы. Изъ подъ изголовья неостывшаго еще трупа, едва онъ закрылъ глаза, молодая женщина рѣшительной рукою выдернула ключи и дѣятельно занялась грабежемъ… Въ ту-же минуту она шлетъ экстренныя записки своимъ избраннымъ любовникамъ и, когда они являются на ея зовъ, стряпаетъ, съ ихъ помощью, подложное духовное завѣщаніе отъ имени умершаго мужа въ свою пользу. Проходитъ немного времени, и—мы видимъ нашу героиню въ судѣ, на скамьѣ подсудимыхъ, опозоренную, изобличенную въ развратѣ и порочности, обвиненную въ уголовныхъ преступленіяхъ… И это въ то время, когда ей едва исполнилось двадцать лѣтъ! Кто-бы могъ предсказать, видѣвъ эту невинную, наивную и чувствительную институточку до замужества, что она такъ быстро, пройдя школу супружества, сформируется въ такой законченный типъ на все готовой Мессалины?!
Мы нарочно остановились подолѣе на этомъ примѣрѣ испорченной женской жизни—испорченной безразсуднымъ и безнравственнымъ бракомъ, заключеннымъ, съ одной стороны, по легкомыслію, съ другой—по корыстолюбивому разсчету. Такихъ испорченныхъ жизней среди нашихъ женщинъ—множество, и повѣсть ихъ, въ главныхъ чертахъ, одна и та-же; только рѣдко дѣлается она достояніемъ нравоописательной литературы. Тѣмъ цѣннѣе, конечно, каждый случай, который даетъ возможность нравоописателю поглубже заглянуть въ этотъ уголокъ современной нашей жизни. Мы воспользовались этимъ случаемъ.
