Какъ-то, въ концѣ 60-хъ годовъ, въ Петербургѣ произвелъ большое удручающее впечатлѣніе одинъ процессъ, по обвиненію мужа—молодаго человѣка, офицера, принадлежавшаго къ интеллигентному классу—въ покушеніи на жизнь своей жены, выразившемся тѣмъ, что онъ у себя дома нѣсколько разъ выстрѣлилъ въ нее изъ револьвера и ранилъ. Показанія обвиняемаго и свидѣтелей на судѣ раскрыли картину такой безжалостной, свирѣпой семейной тираніи со стороны потерпѣвшей жены, что судъ вынужденъ былъ дать снисхожденіе подсудимому. Нужно замѣтить, что бракъ этотъ былъ заключенъ по любви, съ романическими препятствіями. Она была невѣста состоятельная, а онъ былъ бѣденъ. Родители ея не соглашались на ихъ бракъ; тогда молодые люди бѣжали и тайно обвѣнчались. Прошло нѣсколько лѣтъ; родители жены умерли и ей досталось значительное состояніе, но—не впрокъ. Она начала, какъ говорится, «кутить»,—стала ѣздить въ клубы, въ маскарады, куртизанить съ молодыми людьми, кататься съ ними на тройкахъ къ цыганамъ, пристрастилась къ верховой ѣздѣ, къ вину и къ картамъ. Словомъ, барыня совсѣмъ свихнулась; но мужъ, человѣкъ смирнаго, уступчиваго, мягкаго нрава, притомъ находившійся въ матеріальной зависимости отъ жены, смотрѣлъ сквозь пальцы на ея невѣрность и безпутство, изрѣдка, только дѣлая ей замѣчанія, которыя однако-жъ вели къ скандалезнымъ семейнымъ сценамъ. Не вынесъ онъ ея капризнаго деспотизма и жестокости, по отношенію какъ къ себѣ самому, такъ и къ дѣтямъ и прислугѣ. На несчастье, у нихъ были дѣти, съ которыми мать обращалась ужасно:—содержала ихъ чуть не на кухнѣ, выдавая всего 10 коп. въ день на ихъ пропитаніе, не пускала къ себѣ на глаза и всѣ ея материнскія заботы о нихъ выражались бранью, колотушками и истязаніями… Отецъ, со слезами на глазахъ, показалъ судьямъ клокъ волосъ, вырванныхъ изъ головы его дочки матерью. Жестокость послѣдней къ дѣтямъ доходила до такой степени, что зрѣлища ея не могла выносить служившая у нихъ прислуга и, изъ-за этого, сходила съ мѣста. Впрочемъ, самой прислугѣ жутко приходилось отъ своенравной и драчливой барыни, дававшей волю рукамъ ни за что, ни про что. Въ этомъ отношеніи, она не дѣлала исключенія и для мужа,—нерѣдко колачивала его и, вообще, держала въ черномъ тѣлѣ. Всего-же обиднѣе для него было ея презрительное, грубое съ нимъ обращеніе при
Как-то, в конце 60-х годов, в Петербурге произвел большое удручающее впечатление один процесс, по обвинению мужа — молодого человека, офицера, принадлежавшего к интеллигентному классу — в покушении на жизнь своей жены, выразившемся тем, что он у себя дома несколько раз выстрелил в неё из револьвера и ранил. Показания обвиняемого и свидетелей на суде раскрыли картину такой безжалостной, свирепой семейной тирании со стороны потерпевшей жены, что суд вынужден был дать снисхождение подсудимому. Нужно заметить, что брак этот был заключен по любви, с романическими препятствиями. Она была невеста состоятельная, а он был беден. Родители её не соглашались на их брак; тогда молодые люди бежали и тайно обвенчались. Прошло несколько лет; родители жены умерли и ей досталось значительное состояние, но — не впрок. Она начала, как говорится, «кутить», — стала ездить в клубы, в маскарады, куртизанить с молодыми людьми, кататься с ними на тройках к цыганам, пристрастилась к верховой езде, к вину и к картам. Словом, барыня совсем свихнулась; но муж, человек смирного, уступчивого, мягкого нрава, притом находившийся в материальной зависимости от жены, смотрел сквозь пальцы на её неверность и беспутство, изредка, только делая ей замечания, которые однако ж вели к скандалёзным семейным сценам. Не вынес он её капризного деспотизма и жестокости, по отношению как к себе самому, так и к детям и прислуге. На несчастье, у них были дети, с которыми мать обращалась ужасно: — содержала их чуть не на кухне, выдавая всего 10 коп. в день на их пропитание, не пускала к себе на глаза и все её материнские заботы о них выражались бранью, колотушками и истязаниями… Отец, со слезами на глазах, показал судьям клок волос, вырванных из головы его дочки матерью. Жестокость последней к детям доходила до такой степени, что зрелища её не могла выносить служившая у них прислуга и, из-за этого, сходила с места. Впрочем, самой прислуге жутко приходилось от своенравной и драчливой барыни, дававшей волю рукам ни за что, ни про что. В этом отношении, она не делала исключения и для мужа, — нередко колачивала его и, вообще, держала в черном теле. Всего же обиднее для него было её презрительное, грубое с ним обращение при
