До сихъ поръ мы говорили о нарушеніяхъ «общественнаго договора» криминальнаго свойства—о преступленіяхъ; здѣсь же попробуемъ разобраться въ хаосѣ многообразныхъ нарушеній морали, почти вовсе ускользающихъ отъ блюстительнаго ока и законнаго корректива юридической власти.
Остановимся, прежде всего, на современномъ состояніи нашей семьи.
Быть можетъ ничто другое, какъ именно состояніе семьи, не представляетъ болѣе вѣрнаго, болѣе нагляднаго масштаба для измѣренія нравственнаго здоровья, а также, конечно, и нравственной болѣзненности данной среды, даннаго общества. И оно понятно:—семейный союзъ, въ той или иной формѣ, составляетъ основную ячейку, краеугольный камень союза общественнаго. Можно-бы, кажется, вывести правило, что тамъ, гдѣ плоха семья, тамъ плохо и общество, и—наоборотъ: здоровая, крѣпкая семья есть ручательство здоровья и всего общества. По крайней мѣрѣ, такое наблюденіе твердо установила исторія, свидѣтельствующая многократными примѣрами, что паденіе отживающихъ обществъ всегда сопровождалось разложеніемъ семьи. Слѣдуетъ, впрочемъ, различать паденіе отъ кризисовъ, отъ переходныхъ, всегда болѣзненныхъ эпохъ, когда общество, по существу здоровое, сбрасываетъ съ себя старыя соціальныя формы и вырабатываетъ новыя, болѣе совершенныя. Подобныя эпохи, захватывающія весь строй жизни, тоже могутъ сопровождаться разрушеніемъ изветшалаго, примитивно-сооруженнаго семейнаго очага, но для того лишь, чтобы на его развалинахъ соорудить новый, болѣе отвѣчающій требованіямъ блага и свободы личности.
Говорятъ, что русское общество переживаетъ въ данный историческій моментъ такую именно эпоху. Можетъ быть… Во всякомъ случаѣ, за аргументъ этотъ охотно хватается каждый любящій родину наблюдатель, чтобы найти какое ни на есть оправданіе безотрадной картины того широкаго, повсемѣстнаго семейнаго разброда, который нерѣдко съ безстыдной разнузданностью, на скандалъ всей улицы, даетъ знать о себѣ повсюду—отъ курной избы патріархальнаго «мужика» до пышныхъ чертоговъ родовитаго, блистательнаго вельможи.
Не подлежитъ сомнѣнію, что старыя скрѣпы семьи, державшіяся главнымъ образомъ на крутомъ подчиненіи женщины, у насъ подорваны и расшатаны не только въ интеллигентномъ обществѣ, но и въ крестьянской средѣ—въ деревнѣ. Женская «эмансипація» у насъ—вовсе не выдумка «либераловъ», а несомнѣнный реальный запросъ жизни, естественнымъ порядкомъ возникшій изъ общаго освободительнаго движенія преобразовательной эпохи. Потребность въ бо̀льшей свободѣ, въ бо̀льшей индивидуальной самостоятельности въ семьѣ, чувствуется живо не только интеллигентной барыней, но и простой деревенской бабой, и не подозрѣвающей о существованіи «женскаго вопроса». Потребность эта, не находя пока нормальнаго исхода, а—напротивъ—встрѣчая грубое противодѣйствіе, съ одной стороны, въ закоренѣломъ навыкѣ мужчины къ семейному деспотизму, къ порабощенію женщины, и съ другой,—въ отсталыхъ, суровыхъ и исключительныхъ законахъ о бракѣ, санкціонирующихъ мужской деспотизмъ,—ищетъ себѣ удовлетворенія въ произвольныхъ и часто порочныхъ нарушеніяхъ семейнаго начала и его святости. Неудовлетворенная потребность создаетъ протестъ, выражающійся въ такихъ случаяхъ дико, разнузданно и уродливо. Вотъ одна изъ существенныхъ причинъ современнаго упадка нашей семьи, говоря вообще.
Кромѣ этой и другихъ общихъ причинъ, Петербургъ соединилъ въ себѣ много чисто-мѣстныхъ, специфическихъ условій, неблагопріятныхъ и просто разрушительныхъ для развитія и процвѣтанія семейственности. Можетъ быть, не найдется другаго города болѣе антисемейнаго, какъ наша сѣверная Пальмира—«краса полночныхъ странъ». Прежде всего, поражаетъ огромное, совершенно исключительное преобладаніе въ составѣ петербургскаго населенія числа холостыхъ и несостоящихъ въ брачныхъ парахъ индивидуумовъ надъ числомъ семейныхъ людей. По даннымъ переписи 1869 г., взятой въ основаніе нашего изслѣдованія, изъ общаго числа 538,041 чел. взрослаго населенія столицы, женатыхъ и замужнихъ значилось всего 226.270 челов., т. е., гораздо меньше половины. Отношеніе поразительное, небывалое, особенно въ Россіи, гдѣ, какъ извѣстно, браки заключаются очень рано и гдѣ число браковъ, сравнительно съ другими европейскими странами, достигаетъ maximum’а. Но на самомъ дѣлѣ, по ближайшей справкѣ, оно оказывается еще безотраднѣе, еще менѣе говоритъ въ пользу петербургской нравственности.
Дѣло въ томъ, что почти половина номинально состоящихъ въ бракѣ петербуржцевъ обоего пола (преимущественно мужчинъ) въ дѣйствительности живутъ здѣсь одиночно, внѣ своихъ супружескихъ паръ. На самомъ дѣлѣ, брачныхъ паръ, живущихъ вмѣстѣ, семейно, въ Петербургѣ всего на все до 68,000, и—значитъ—общая цифра взрослыхъ холостыхъ обоего пола (считая въ томъ числѣ и супруговъ, живущихъ по холостецки) простирается въ нашей Пальмирѣ до 400,000. Другими словами: изъ пяти взрослыхъ человѣкъ обоего пола общаго числа населенія почти четыре холостыхъ или эмансипировавшихся отъ брачныхъ узъ.
Можетъ-ли, при такомъ необычайномъ до курьеза отношеніи, процвѣтать семейное начало? Могутъ-ли нравы въ такомъ на диво антисемейномъ городѣ отличаться чистотою и цѣломудріемъ?—Приведенныя цифры, убѣдительнѣе всякаго обвинительнаго акта, изобличаютъ Петербургъ въ крайне неблагонравномъ поведеніи и въ закоренѣломъ, систематически-отрицательномъ отношеніи къ семейному очагу, къ супружескому сожительству. Печальное наблюденіе это подкрѣпляютъ еще и другія цифры.
Такъ, оказывается, что нѣтъ города въ мірѣ, гдѣ-бы такъ мало приносилось жертвъ добронравному Гименею, т. е. заключалось законныхъ браковъ, какъ въ Петербургѣ. За пятилѣтній промежутокъ времени, съ 1867 по 1871 г., въ нашей столицѣ среднимъ счетомъ въ годъ заключалось съ небольшимъ 4,000 браковъ (въ 1869 г.—4295) или 1 бракъ на 155 жителей. Между тѣмъ, одновременно, одинъ бракъ приходится въ Москвѣ на 137 жит., въ Одессѣ—на 107, въ Ригѣ—на 94, Берлинѣ—на 115, Вѣнѣ—на 114 и въ Парижѣ, не смотря на его дурную славу «современнаго Вавилона»,—на 109 жит. Такимъ образомъ выходитъ, что нѣтъ страны, нѣтъ города, гдѣ житель обнаруживалъ-бы менѣе матримоніальныхъ стремленій, менѣе охоты сооружать во славу добродѣтели семейные очаги, чѣмъ въ Петербургѣ!
Значитъ-ли это, что петербуржецъ такъ холоденъ къ искушеніямъ амура, такъ неприступенъ для порабощенія пылкой любовной страстью, и что подъ нашимъ сводомъ небесъ «зелено-блѣднымъ» такъ рѣдки сантиментальные романы?—Этого, кажется, нельзя сказать, судя по слѣдующему указанію, правда, косвенному, но очень краснорѣчивому и—опять таки—очень плохо рекомендующему петербургскую нравственность.
Статистика высчитала, что въ нашей столицѣ за описываемый промежутокъ времени ежегодно является на свѣтъ Божій до 5,000 незаконнорожденныхъ, или слишкомъ четвертая часть всего числа рожденій въ Петербургѣ (до 20 т.) или—1 незаконный на 3 законныхъ. Отношеніе тоже чрезвычайное, въ высшей степени зазорное, если принять во вниманіе, что, по свѣдѣніямъ «Военно-Статистическаго Сборника» (1871 г.), въ Европейской Россіи, въ среднемъ выводѣ, незаконныхъ рожденій приходилось всего 3,56 на 100 законныхъ. Въ Петербургѣ-же приходится слишкомъ 25 на 100! Петербургъ въ этомъ отношеніи далеко оставилъ за собою почти всѣ, пользующіеся наиболѣе дурной славой, города русскіе, какъ-то: Кіевъ, Ригу, Одессу, Тулу и др., гдѣ незаконныхъ рожденій приходится отъ 14 до 9 на сто законныхъ… Одна только—нужно отдать ей справедливость—«благочестивая», патріархальная Москва перещеголяла по этой части своего соперника. Въ ней, по статистическимъ свѣдѣніямъ, незаконнорожденныхъ приходится 41,9 на сто законныхъ, т. е. чуть не половина общей цифры рожденій… Даже Парижъ, съ такимъ апломбомъ противопоставляемый замоскворѣцкими патріотами добродѣтельной матушкѣ-бѣлокаменной, даже «развратный», «гнилой» Парижъ значительно отсталъ отъ матушки нашей въ этомъ пунктѣ: въ немъ незаконныхъ ребятъ только 33 на сто законныхъ! Это, между прочимъ, къ свѣдѣнію читателей, буде имъ понадобится на память справка—въ какой степени можно полагаться на хвалебный звонъ славянофильскихъ риторовъ о безпримѣрной, якобы, чистотѣ и безпорочности пресловутаго «сердца Россіи»?
Чѣмъ же объяснить, такъ рѣзко бьющій въ глаза, анти-семейный характеръ Петербурга?—Прежде всего тутъ, кажется, играетъ большую, чисто-стихійную роль крайне неравномѣрное распредѣленіе половъ столичнаго населенія—положительно безпримѣрное въ своемъ родѣ! Тогда какъ въ Европейской Россіи, въ общемъ составѣ населенія, число женщинъ нисколько не менѣе и даже нѣсколько болѣе числа мужчинъ,—въ Петербургѣ на 100 чел. муж. п. приходится только около 77 чел. ж. п., т. е., послѣднихъ почти на 25% менѣе. Такимъ образомъ, сама статистика обрекаетъ значительную часть петербургскаго мужскаго населенія на безбрачную жизнь. Если предположить, что въ одно прекрасное утро все наличное взрослое населеніе столицы условилось-бы совершенно упразднить безбрачное житіе и поголовно пережениться, то оказалось бы, что почти 100,000 мужчинъ не могли-бы физически исполнить этого обязательства, за отсутствіемъ для нихъ соотвѣтствующаго числа невѣстъ-женщинъ… Но и оставивъ въ сторонѣ такую фантастическую «реформу», нельзя же предположить, чтобы эти сто тысячъ мужчинъ, составляющихъ излишекъ противъ числа женщинъ, пребывали на этотъ счетъ въ томъ безпомощномъ траги-комическомъ положеніи, въ какомъ очутились однажды жители опереточнаго «Зеленаго острова». Разумѣется, они «безъ женщинъ не умираютъ»: любятъ и бываютъ любимы, имѣютъ свои романы, счастливые и несчастливые, заключаютъ интимные союзы, разрываютъ ихъ—все по порядку. Но если это такъ,—въ чемъ нельзя сомнѣваться,—то уже самый простой ариѳметическій разсчетъ приводитъ насъ къ открытію, чрезвычайно скандалезному для репутаціи столичнаго прекраснаго пола. Значитъ, эти сто тысячъ мужчинъ, тѣмъ или инымъ путемъ, чужеядно пользуются благосклонностью извѣстнаго числа женщинъ совмѣстно съ ихъ легальными обладателями; значитъ, извѣстный процентъ женщинъ, по неумолимымъ требованіямъ статистики, какъ бы призванъ дѣлить свои ласки между многими конкурентами для того, чтобы уравновѣсить настойчивый спросъ на женскую любовь съ ея ограниченнымъ предложеніемъ. Это очевидно и неотразимо, съ точки зрѣнія и ариѳметики и общественной физіологіи.
Сто тысячъ искусителей женской добродѣтели, роковымъ образомъ поставленныхъ въ необходимость искать удовлетворенія чувства любви въ адюльтерѣ и развратѣ?—какой могучій, огромный прецедентъ для поврежденія нравовъ и колебанія основъ семейнаго очага! Но, на самомъ дѣлѣ, такихъ индивидуумовъ въ Петербургѣ несравненно больше, какъ видно изъ вышеприведенныхъ цифръ: мы здѣсь опредѣлили только число тѣхъ изъ нихъ, которые, такъ сказать, статистически узаконены въ роли безсемейныхъ трутней въ нашемъ общественномъ ульѣ.
Другимъ важнымъ условіемъ развитія въ столицѣ холостецкаго безпутства и семейнаго разброда служитъ тотъ фактъ, что въ составѣ петербургскаго населенія постоянно находится огромное число индивидуумовъ, которые, хотя и считаются семейными номинально, но на самомъ дѣлѣ живутъ здѣсь внѣ брачныхъ паръ и, слѣдовательно, вынуждаются, по требованіямъ естества, такъ или иначе грѣшить и другихъ вводить въ грѣхъ. Особенно велико число такихъ разлученныхъ со своими половинами семьянъ въ низшихъ слояхъ столичнаго населенія. Извѣстно, что эти слои комплектуются главнымъ образомъ крестьянами—выходцами изъ деревень. Являются они въ Петербургъ на заработки одиночно, оставляя въ деревняхъ, «до̀ма», своихъ жонъ или мужей, свои семейства; живутъ здѣсь подолгу, иногда всю жизнь, только изрѣдка возвращаясь на короткій срокъ къ своимъ очагамъ «на побывку». Хотя нашъ крестьянинъ, въ примитивномъ состояніи, говоря вообще, довольно крѣпокъ семейному началу и, по натурѣ, не расположенъ къ разврату, хотя намъ не разъ случалось встрѣчать среди петербургскаго простонародья личностей замѣчательно строгихъ нравовъ, не поддающихся искушеніямъ городскаго разврата; но, разумѣется, о массѣ сказать этого нельзя, и нѣтъ сомнѣнія, что множество нашихъ пейзанъ, разлучившихся со своими половинами для столичнаго заработка и «вальготнаго» житья, сильно здѣсь деморализуются и безъ стѣсненія нарушаютъ седьмую заповѣдь Господню, тѣмъ болѣе, что прибывающая въ столицу деревенщина—народъ на подборъ молодой, здоровый, цвѣтъ населенія! Довольно знать, что въ массѣ петербургскаго населенія молодежь составляетъ огромный, необычайный процентъ, а именно: въ возрастѣ отъ 15 до 30 лѣтъ въ столицѣ считается: мужчинъ болѣе 41% и женщинъ болѣе 31%. Мыслимо-ли, чтобы при такомъ преобладаніи молодежи, въ большинствѣ безсемейной и холостой, процвѣтали цѣломудріе и добродѣтель въ отношеніяхъ между полами?
Слѣдуетъ замѣтить къ слову, что этимъ именно обстоятельствомъ, т. е. многочисленностью въ столичномъ населеніи индивидуумовъ, состоящихъ въ бракѣ, но живущихъ внѣ супружескихъ паръ, объясняется отчасти крайне незначительная, сравнительно, цифра заключаемыхъ въ Петербургѣ законныхъ брачныхъ союзовъ.
Анти-семейный характеръ петербургскаго населенія выражается также въ томъ, что, не смотря на сравнительную незначительность числа женщинъ въ его составѣ, послѣднія, въ огромномъ большинствѣ,—тоже не состоятъ въ брачныхъ парахъ либо считаются дѣвицами. Такъ, изъ общаго числа 229,000 взрослыхъ женщинъ въ Петербургѣ—замужнихъ оказывается только около 90,000, т. е. съ небольшимъ 40%, да и изъ этой цифры нужно еще исключить крупную цифру такихъ жонъ, которыя живутъ порознь отъ мужей. Мы выше видѣли, что брачныхъ паръ, совмѣстно живущихъ, находится въ наличности въ Петербургѣ всего до 68,000; слѣдовательно, такое-же число должно быть и жонъ, состоящихъ при мужьяхъ, а стало быть холостыхъ женщинъ, считая въ томъ числѣ и живущихъ порознь отъ мужей, имѣется болѣе 160,000. Цифра назидательная и очень краснорѣчивая! Въ нее, между прочимъ, входятъ: дѣвицы—91,581; вдовы—44,613; разведенныя—112, и необозначившія своего «семейнаго состоянія»—2,926.
Особенное вниманіе здѣсь обращаетъ на себя значительность числа вдовъ, и тѣмъ болѣе, что она вопіющимъ образомъ не сходится съ цифрою вдовцевъ. Послѣднихъ въ Петербургѣ считалось только 9,792, т. е. слишкомъ въ четыре съ половиною раза меньше, чѣмъ вдовъ. Хотя статистикой замѣчено, что смертность мужчинъ вообще нѣсколько больше смертности женщинъ, но далеко, однако же, не въ такой ужасающей степени, какъ это показывала-бы разница между числомъ вдовъ и вдовцовъ въ столицѣ, еслибы мы приняли ее безусловно. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что огромное большинство обрѣтающихся въ Петербургѣ вдовъ овдовѣли не въ немъ, а гдѣ нибудь въ провинціи, и прибыли сюда, уже овдовѣвши, что̀ вполнѣ естественно. Для женщинъ, обреченныхъ на одиночество и эмансипировавшихся отъ брачныхъ узъ, Петербургъ можетъ считаться самымъ удобнымъ и самымъ заманчивымъ изъ всѣхъ русскихъ городовъ. Нигдѣ не соединено столько условій, благопріятствующихъ женщинѣ устроиться независимо и самостоятельно; нигдѣ не открытъ для нея въ такой степени просторъ для разнообразной дѣятельности, для заработковъ, для составленія профессіональной карьеры. Что-же касается такъ называемыхъ «лакомыхъ вдовъ», ищущихъ романическихъ приключеній, веселья и эпикурейскихъ наслажденій внѣ рамокъ строгой морали, то для нихъ ужь Петербургъ—земля обѣтованная, раздолье!
Весьма курьезна также цифра «разведенныхъ». Ихъ всего—112 («разведенныхъ» же мужчинъ всего 24)! Если бы кто не зналъ, въ какой степени шатки ныньче семейныя основы и какъ легко современный интеллигентъ, особенно-же петербургскій, относится къ святости узъ Гименея, то могъ-бы подумать, на основаніи этихъ смѣхотворныхъ цифръ, что несчастливые браки и ихъ расторженіе супругами бываютъ въ Петербургѣ только какъ рѣдкое, чрезвычайное исключеніе. Къ сожалѣнію, въ дѣйствительности это не такъ, и скорѣе счастливые браки, согласныя семьи, могутъ считаться рѣдкими исключеніями.
Происходитъ это отъ различныхъ и весьма сложныхъ причинъ, не всегда поддающихся обобщенію. Прежде всего, важное значеніе здѣсь представляютъ разнообразные индивидуальные и общественные контрасты, имѣющіе мѣсто при заключеніи браковъ и обусловливающіе ихъ непрочность и неудачу. Тотъ здоровый, жизненный инстинктъ, которымъ въ естественномъ состояніи руководятся полы въ своемъ сближеніи и основаніи семьи, въ современномъ культурномъ обществѣ часто совершенно забывается и заглушается. Въ огромномъ большинствѣ случаевъ, въ названномъ обществѣ представители разныхъ половъ соединяются узами брака не по внутреннему взаимному влеченію, не «по любви», выражаясь избитымъ словомъ, которое, однако жъ, вполнѣ точно опредѣляетъ необходимую сущность брака и семьи,—а на основаніи стороннихъ соображеній, стремленій и разсчетовъ чисто-практическаго, разсудочно-житейскаго свойства. Въ то время, какъ въ интересахъ человѣческаго рода и съ точки зрѣнія законовъ естества, достаточно сильная взаимная любовь двухъ особей различныхъ половъ вполнѣ отождествляетъ въ себѣ идею брака, дѣлаетъ его необходимымъ и законнымъ,—въ культурномъ бытѣ любовь подчиняется всякимъ, часто непреодолимымъ требованіямъ эгоистической морали и общественныхъ приличій, сословныхъ предразсудковъ и матеріальныхъ разсчетовъ. Всего-же чаще, въ практикѣ современныхъ браковъ, о любви, о страсти нѣтъ даже и вопроса,—менѣе-же всего спрашиваютъ о ней выходящихъ замужъ дѣвушекъ, сказать къ слову, крайне легкомысленныхъ на этотъ счетъ. Правда, насильственные браки ныньче рѣдки даже въ низшихъ слояхъ общества, но зато множество браковъ заключается совершенно внѣшнимъ, формальнымъ образомъ, въ надеждѣ на ихъ благополучное упроченіе послѣ вѣнца въ силу пословицы «стерпится—слюбится». Современный бракъ недаромъ называется «партіей», и когда говорятъ въ этомъ смыслѣ о «хорошей партіи», то тутъ обыкновенно подразумѣвается удачный подборъ личностей со стороны матеріальнаго и общественнаго положенія, въ отношеніи индивидуальныхъ качествъ, образованія, поведенія и т. д. Что-же касается взаимной любви, то она здѣсь на послѣднемъ планѣ, и отсутствіе ея отнюдь не портитъ представленія о «хорошей партіи» и менѣе всего способно ее разстроить. Въ Петербургѣ, болѣе чѣмъ гдѣ-нибудь на Руси, женихи и невѣсты ищутъ «хорошихъ партій», очень мало помышляя о поэтическихъ романахъ во вкусѣ Ромео и Джюльеты. Это въ особенности нужно сказать о зажиточныхъ классахъ. Затѣмъ, какъ вездѣ, иниціатива выбора почти исключительно принадлежитъ одному мужчинѣ, тогда какъ женщина, особенно въ дѣвичествѣ, бо̀льшею частью играетъ здѣсь роль пассивную и отдается избравшему ее съ легкомысленнымъ равнодушіемъ, лишь-бы сдѣлать «партію». Обыкновенно дѣвицы въ этомъ важномъ житейскомъ дѣлѣ либо творятъ волю родителей, по своему усмотрѣнію избирающихъ для нихъ жениховъ, либо руководятся суетнымъ и неодолимымъ желаніемъ поскорѣе выйти замужъ и, изъ боязни остаться въ «старыхъ дѣвахъ», охотно отдаютъ руку, чуть не по первому предложенію, часто совершенно незнакомымъ имъ мужчинамъ, не справляясь съ запросами сердца и не заглядывая въ будущность. Вообще безразсудство и легкомысліе, преимущественно со стороны дѣвушекъ, характеризуютъ большинство заключаемыхъ у насъ браковъ и составляютъ ихъ главную подкладку. Часто люди связываютъ себя неразрывными узами Гименея съ такой легкостью и неосмотрительностью и съ такой поспѣшной сговорчивостью, которыя не допускаются въ другихъ несравненно менѣе важныхъ житейскихъ сдѣлкахъ. Всѣ указанныя здѣсь условія, разумѣется, имѣютъ своимъ послѣдствіемъ непрочность браковъ и семейный разбродъ, такъ часто нынѣ встрѣчающійся.
Далѣе, весьма важную роль въ данномъ отношеніи играетъ крайнее неравенство возрастовъ въ брачащихся парахъ. Это неравенство составляетъ въ современномъ обществѣ самое заурядное, для всѣхъ примелькавшееся, явленіе. Благодаря различнымъ, вкоренившимся въ современной культурной жизни, бытовымъ аномаліямъ и нравственнымъ извращеніямъ, повелось такъ, что мужчины обыкновенно женятся очень поздно, а женщины, наоборотъ, выходятъ замужъ очень рано. Требованія современнаго образованія, достигшаго нынѣ такого высокаго уровня, что для полнаго его окончанія нужна чуть не цѣлая четверть всей человѣческой жизни; усложнившаяся борьба за существованіе, обусловливающая трудность составленія карьеръ и обезпеченныхъ общественныхъ положеній; невѣроятно возросшая дороговизна жизни, рядомъ съ осложненіемъ жизненныхъ потребностей и развитіемъ роскоши,—все это послужило къ тому, что мужчина, даже при удачѣ, успѣваетъ выбиться, какъ говорится, «въ люди», т. е. упрочить и обезпечить свое матеріальное положеніе путемъ долголѣтняго труда, только въ зрѣломъ возрастѣ, а нерѣдко лишь подъ старость. По внушеніямъ благоразумія и эгоизма, онъ считаетъ для себя возможнымъ обзавестись семьей только по достиженіи этой прочности положенія, тогда какъ женитьба въ ранней молодости, безъ соблюденія даннаго условія, по нынѣшнимъ понятіямъ, признается круглымъ безразсудствомъ, непростительной нелѣпостью. Мы говоримъ объ интеллигентномъ слоѣ городскаго населенія, и въ этомъ обстоятельствѣ лежитъ еще одно объясненіе сравнительной незначительности заключаемыхъ въ Петербургѣ браковъ.
Но въ то время, какъ городская интеллигентная молодежь мужскаго пола всячески избѣгаетъ, по вышесказаннымъ причинамъ, налагать на себя супружескія узы, та же молодежь прекраснаго пола—совсѣмъ наоборотъ—въ большинствѣ рвется всѣми силами и всѣми средствами женскаго ума, женской красоты и кокетства какъ можно ранѣе вступить въ бракъ, чтобы не перезрѣть и не опоздать составить «партію». И вотъ почему дѣвушки бо̀льшею частью такъ неразборчивы по отношенію къ женихамъ, со стороны моральной, и такъ безоглядно отдаютъ чуть не по первому предложенію свою руку, но не свое сердце, которое, оставаясь безучастнымъ и холоднымъ къ «суженому» для семейной жизни, столь нерѣдко, вслѣдствіе этого, разцвѣтаетъ потомъ пылкой грѣховной любовью для адюльтера, для позора мужа и семьи, и для конечнаго семейнаго разброда! Сказать къ слову, въ этомъ явленіи кроется одна изъ главныхъ причинъ дурнаго состоянія современной семьи, и въ то же время здѣсь, на этой именно почвѣ, нужно искать корень глубокаго бытоваго неравенства между мужчиной и женщиной, фальшивости ихъ взаимныхъ отношеній и того эгоистическаго, унизительнаго воззрѣнія на нее мужчины, подъ угломъ котораго онъ видитъ въ ней игрушку, красивое ничтожество, внѣ брака, безъ опоры мужа не имѣющее ни личности, ни значенія.
Какъ ни безнравственно неравенство браковъ, но оно давно уже никого не возмущаетъ, потому что вошло въ обычай и всѣ къ нему приглядѣлись. Безнравственно оно потому, во-первыхъ, что основнымъ стимуломъ его служитъ эгоистическое сластолюбіе мужчины: самъ онъ уже пожившій и всего чаще прожившій свои силы и свою молодость въ безпутной холостой жизни, порочный, истощенный физически и отупѣвшій морально, вступая въ бракъ съ молоденькой, свѣжей, невинной дѣвушкой, руководится, конечно, очень грубыми инстинктами чувственности, самолюбивымъ желаніемъ сорвать цвѣтъ жизни, на который онъ, въ дѣйствительности, потерялъ уже право. Во-вторыхъ, неравные браки безнравственны потому, что въ основѣ ихъ нѣтъ и не можетъ быть главнаго условія, необходимаго для выполненія задачъ семейнаго союза—взаимной любви и одинаковости творческихъ силъ въ интересѣ плодородія браковъ, откуда естественно происходитъ нарушеніе супружеской вѣрности, развратъ. Впрочемъ, неравенство возрастовъ супруговъ и его отрицательныя, несчастливыя послѣдствія какъ для семьи, такъ и для общества,—весьма обстоятельно и много разъ обсуждались въ литературѣ, издавна составляя любимую тэму моралистовъ. Здѣсь мы только указываемъ на это антисемейное условіе, заслуживающее въ нашихъ глазахъ особеннаго вниманія, потому что оно болѣе, чѣмъ гдѣ-нибудь, имѣетъ мѣсто въ Петербургѣ, какъ это покажутъ намъ точныя цифры.
Изучая статистику браковъ въ нашей столицѣ, по возрастамъ брачущихся, невольно поражаешься крайней въ этомъ отношеніи неравномѣрностью и, главное, постояннымъ господствомъ такой неравномѣрности. Такъ, оказывается, что въ общемъ числѣ женщинъ, вступающихъ въ бракъ въ Петербургѣ,—почти четыре пятыхъ принадлежатъ къ возрастамъ отъ 15 до 30 лѣтъ, тогда какъ изъ общаго числа вступающихъ въ бракъ мужчинъ только около половины женятся въ этихъ возрастахъ. Вотъ болѣе подробныя и точныя по этому предмету цифры.
Изъ вступившихъ въ бракъ на каждый возрастъ приходится:
| На 100 | мужч. | На 100 | женщ. | ||||||
| До | 20 | лѣтъ | . . . . | 3,4 | 28,0 | ||||
| Отъ | 21 | до | 30 | лѣтъ | . | 48,7 | 49,0 | ||
| » | 31 | » | 40 | » | . | 34,7 | 18,8 | ||
| » | 41 | » | 50 | » | . | 10,4 | 3,9 | ||
| » | 51 | » | 60 | » | . | 2,6 | 0,3 | ||
| » | 61 | » | 80 | » | . | 0,9 | 0,1 | ||
Въ табличкѣ этой особенно поражаетъ чрезвычайное преобладаніе надъ цифрою мужчинъ цифры женщинъ, вступающихъ въ бракъ въ возрастѣ ранней юности, т. е. до 20-ти лѣтъ. Какъ видно, цвѣтущіе юноши въ Петербургѣ женятся не чаще старцевъ, а именно: изъ ста мужчинъ до 20-ти лѣтъ вступаютъ въ бракъ 3,4%, а въ возрастѣ отъ 51 до 80 лѣтъ—почти столько же. Потомъ, что касается числа женщинъ, выходящихъ замужъ до 20-ти лѣтъ, то слѣдуетъ замѣтить, что, при распредѣленіи возрастовъ брачущихся по пятилѣтіямъ, оно займетъ самое выдающееся мѣсто.
Окажется, напр., что въ возрастѣ отъ 16 до 20-ти лѣтъ (беремъ закономъ установленный предѣльный терминъ зрѣлости для дѣвицъ) женщинъ вступаетъ въ бракъ значительно больше, чѣмъ въ возрастѣ отъ 20 до 25-ти лѣтъ, не говоря уже о болѣе позднихъ возрастахъ. Вообще, какъ давно замѣчено нашими статистиками, нигдѣ не существуетъ такой громадной разницы между лѣтами мужчинъ и женщинъ, вступающихъ въ бракъ въ возрастахъ до 20-ти и послѣ 30-ти лѣтъ. Всего нагляднѣе обрисовывается эта характеристическая черта петербургскихъ браковъ по сравненію съ другими иностранными городами. Напр., въ то время, какъ у насъ въ возрастѣ до 20-ти лѣтъ вступаетъ въ бракъ мужчинъ 3,4% и женщинъ 28%,—въ Брюсселѣ въ томъ-же возрастѣ брачится мужчинъ 3,5%, женщинъ 13,7%; въ Вѣнѣ—женщинъ 5,8%; въ Женевѣ—мужчинъ 8,0% и женщинъ 8,5%. Другими словами: женщинъ, вступающихъ въ бракъ до 20 лѣтъ, въ Петербургѣ слишкомъ вдвое больше, чѣмъ въ Брюсселѣ, въ три съ половиною раза болѣе, чѣмъ въ Женевѣ, и въ пять съ половиною разъ болѣе, чѣмъ въ Вѣнѣ.
Принявъ-же во вниманіе, что въ этомъ раннемъ возрастѣ мужчинъ женится у насъ очень мало, что въ слѣдующемъ затѣмъ возрастѣ (отъ 21-го до 30-ти л.) брачущихся мужчинъ и женщинъ число почти равное, и что, наконецъ, въ зрѣлыхъ и старческихъ лѣтахъ число женящихся мужчинъ, составляющее почти половину общей суммы заключающихъ браки лицъ мужскаго пола, чуть не втрое превосходитъ число вступающихъ въ бракъ женщинъ тѣхъ-же зрѣлыхъ и старческихъ лѣтъ,—принявъ все это во вниманіе, мы должны уже, по наведенію, прійти къ тому выводу, что масса петербургской женской молодежи, едва вышедшей изъ отрочества, дѣлаетъ «партіи» съ искателями семейнаго счастья, бо̀льшею частью изрядно подержанными и, по возрасту, годящимися для нихъ скорѣе въ отцы, чѣмъ въ мужья. Это подтверждаетъ и сравненіе валовыхъ цифръ возрастовъ брачущихся мужчинъ и женщинъ. Такъ, въ цвѣтущемъ возрастѣ—до 30-ти лѣтъ, вообще, вступаютъ въ бракъ изъ ста мужчинъ всего 52, а изъ ста женщинъ—77; тогда какъ въ послѣдующихъ возрастахъ, начиная съ 31-го года, мужчинъ женится 48 изъ ста, а женщинъ выходитъ замужъ только 23 изъ ста, т. е. менѣе, чѣмъ половина противъ цифры мужчинъ. Ясное дѣло, что люди пожилые и старцы, соблазненные узами Гименея, въ большинствѣ случаевъ ищутъ и счастливо находятъ себѣ пары не среди равныхъ съ ними по возрасту женщинъ, а въ рядахъ юныхъ, дѣвственно-свѣжихъ представительницъ прекраснаго пола.
Всѣ эти цифровыя отношенія, не смотря на ихъ кажущуюся сухость, весьма выразительны, въ смыслѣ указанія на общее состояніе семейнаго союза въ нашей столицѣ. Подъ цифрами скрываются здѣсь, какъ непреложный выводъ изъ ихъ соотношенія, всѣ тѣ семейные раздоры, разрывы и драмы, большая часть которыхъ остаются въ чертѣ семейныхъ очаговъ и недоступны для посторонняго глаза. Однако жъ кое-что выплываетъ и наружу, дѣлаясь достояніемъ молвы, въ особенности теперь, когда, рядомъ съ развитіемъ семейнаго разброда, большіе успѣхи сдѣлалъ цинизмъ, не стѣсняющійся никакими требованіями приличій и морали, хотя-бы только формальной. Ложно понятая и поспѣшно усвоенная эманципированность не только развязала руки людямъ испорченнымъ или легкомысленнымъ въ дѣлѣ разрушенія своихъ семейныхъ очаговъ, но и упразднила въ нихъ боязнь скандала и чувство стыда въ этомъ пунктѣ. Конечно, въ «доброе старое» время семейныя отношенія не были лучше нынѣшнихъ по существу, но тогда несомнѣнно болѣе уважалась, болѣе считалась обязательной святость брака и, ради семьи и ея интересовъ, люди болѣе способны были къ самопожертвованію и охотнѣе поступались эгоистическими стремленіями. Словомъ, семья была крѣпче, тогда какъ теперь семейныя и супружескія связи манкируются и разрываются съ полнѣйшей беззаботностью, а нерѣдко и съ наглымъ безстыдствомъ.
Нельзя, однако, не признать, что эманципація, въ смыслѣ развитія индивидуальной независимости личности, внесла и кое-что положительное въ матримоніальныя отношенія. Напримѣръ, въ настоящее время, какъ мы уже говорили выше, насильственные браки стали гораздо рѣже прежняго. Выиграла здѣсь преимущественно женщина, такъ какъ въ данномъ случаѣ она главнымъ образомъ являлась жертвой насилія и принужденія, чаще всего со стороны родителей, деспотически распоряжавшихся ея судьбою и выдававшихъ ее замужъ, противъ воли, по своимъ разсчетамъ. Подобные случаи нынѣ въ средѣ интеллигентной почти невозможны и, если еще встрѣчаются, то развѣ въ живущихъ по старинѣ, мало культурныхъ слояхъ купечества. Въ купечествѣ больше, чѣмъ гдѣ-нибудь, браки устраиваются по разсчету и въ бо̀льшей зависимости отъ родителей жениховъ и невѣстъ, которые здѣсь не отличаются, впрочемъ, особенной разборчивостью, весьма нетребовательны насчетъ романической любви и пассивно подчиняются выбору для нихъ «суженыхъ», по усмотрѣнію «тятенекъ» и «маменекъ». Тѣмъ не менѣе, и здѣсь проявляется иногда протестъ со стороны молодежи, хотя и очень своеобразно. Въ нашихъ матеріалахъ имѣется нѣсколько совершенно анекдотическихъ случаевъ, гдѣ купеческіе женихи, въ самый патетическій моментъ бракосочетанія, просто оказывались въ бѣгахъ и этимъ разстроивали свадьбы. Бывали и такіе казусы, что молодые, уже повѣнчавшись и справивъ свадьбу, убѣгали въ первую брачную ночь куда нибудь въ веселые притоны разврата или-же въ объятія своихъ «душенекъ», оставляя своихъ молодыхъ жонъ въ весьма обидномъ и конфузномъ одиночествѣ. Разъ произошла такая трагикомическая исторія.
Женился одинъ распутный, замотавшійся купчикъ, сынъ богатыхъ родителей, принудившихъ его къ браку, въ намѣреніи остепенить и поставить на путь истины. Въ купечествѣ до сихъ поръ смотрятъ на бракъ, какъ на исправительную мѣру для сбившихся со стези добродѣтели молодыхъ людей, по пословицѣ: «женится—перемѣнится». Герой нашего разсказа до свадьбы находился въ романической связи съ одной львицей полусвѣта, имѣвшей, вѣроятно, свои основанія дорожить этой связью; что-же касается купчика, то онъ пылалъ къ ней неугасимой страстью. Пользуясь этимъ и руководимая гетерическимъ сумасброднымъ капризомъ, львица согласилась не препятствовать свадьбѣ своего Энея, только подъ однимъ условіемъ, чтобы онъ отдалъ ей всецѣло свою первую брачную ночь. Гостиннодворскій Эней въ точности исполнилъ требованіе своей Дидоны, къ великому скандалу новобрачной, ея и своихъ родныхъ. Онъ убѣжалъ прямо съ брачнаго пира и только на третій день былъ найденъ огорченными родителями, сурово «поученъ» ими, т. е. попросту высѣченъ розгами, и возвращенъ своей молодой супругѣ на лоно счастливой семейной жизни, насколько она можетъ быть счастлива съ подобнымъ «саврасомъ».
А нужно замѣтить, что такого рода скандалезныя притязанія со стороны «предметовъ» вольной, грѣховной любви къ «жестокимъ измѣнникамъ» и соблазнителямъ въ моменты ихъ бракосочетанія съ другими «предметами», дочерями «честныхъ родителей», довольно нерѣдки въ Петербургѣ, особенно въ купечествѣ и въ послѣднее время. Почти ни одинъ матримоніальный сезонъ въ столицѣ не обходится безъ мелодраматическихъ сценъ такого, сдѣлавшагося стереотипнымъ, содержанія: въ торжественную минуту вѣнчанія въ церкви является изъ публики жертва измѣны жениха, нерѣдко въ сопровожденіи благопріобрѣтеннаго отъ него потомства, публично изобличаетъ его въ сожительствѣ съ нею съ приплодомъ, свидѣтельствуетъ, что онъ далъ ей обѣщаніе жениться, и, въ силу этихъ уликъ, требуетъ отмѣны обряда бракосочетанія. Нѣкоторыя находчивыя жертвы этого сорта успѣваютъ такимъ путемъ расторгнуть готовый заключиться бракъ, но успѣваютъ-ли возвратить себѣ измѣнившихъ имъ возлюбленныхъ—конечно, очень сомнительно, да, кажется, не этого онѣ и добиваются, какъ показываетъ практика. Натуры пылкаго темперамента, съ драматическими наклонностями, довольствуются въ такихъ случаяхъ лишь чувствомъ удовлетворенной мести; болѣе-же разсудительныя и основательныя имѣютъ цѣлью благопріобрѣсть отъ «измѣнника» малую толику «дѣтишкамъ на молочишко», заставивъ его такъ или иначе откупиться отъ непріятной, постыдной помѣхи къ законному браку съ дѣвицею изъ «честнаго» семейства. Бо̀льшею частью, эти маленькія драмы такъ и устраиваются къ общему удовольствію. Говорятъ, впрочемъ, что тутъ бываютъ опыты и голаго шантажа съ корыстной цѣлью. Во всякомъ случаѣ, въ газетахъ какъ-то писали, что, въ виду частаго повторенія подобныхъ скандалезныхъ притязаній къ женихамъ, многіе изъ сихъ послѣднихъ «стали опасаться вѣнчанія въ приходскихъ общедоступныхъ церквахъ, предпочитая совершать эти церемоніи въ церквахъ домовыхъ, куда публика допускается къ обряду только лишь по билетамъ»…
Интересная черта нравовъ! Разумѣется, случаи шантажа возможны, но ужь, конечно, женихи, предусмотрительно заботящіеся о благополучномъ совершеніи своего бракосочетанія «при закрытыхъ дверяхъ», имѣютъ въ глубинѣ души основаніе бояться предъявленія имъ нелѣпой, безстыдной претензіи въ столь патетическій для нихъ моментъ. Такого сорта приключенія чуть-чуть приподымаютъ занавѣсъ надъ безбрежной областью царящаго въ петербургскомъ обществѣ многообразнаго прелюбодѣянія, давая лишь отдаленное понятіе о его свойствахъ и размѣрахъ. Беззаконное, внѣбрачное сожительство половъ—дѣло самое заурядное въ Петербургѣ, дѣло вошедшее въ обычай и въ такой мѣрѣ вкоренившееся, что съ нимъ никто ужь не скрывается, никто его не стыдится. Эта любопытная область, впрочемъ, послужитъ содержаніемъ особаго нашего этюда; здѣсь-же мы только касаемся ея, поскольку это нужно для очерка семейнаго разброда, въ предѣлахъ собственно семейнаго очага.
Въ нашихъ понятіяхъ о бракѣ и его требованіяхъ много еще формальнаго и условнаго. Считается такъ, что, если мужчина и дѣвушка пошли добровольно подъ вѣнецъ, обмѣнялись кольцами и поцѣлуями, отпраздновали благополучно свадьбу, то—вотъ и все, что̀ нужно для того, чтобы союзъ ихъ вошелъ въ полную силу и признавался счастливымъ, святымъ и навѣки нерушимымъ. Но на самомъ дѣлѣ, какъ это показываетъ повседневный опытъ, браки, заключенные только формально, безъ внутренней связи между супругами, а тѣмъ болѣе, если который нибудь изъ нихъ или оба питаютъ одинъ къ другому антипатію, порождаемую неравенствомъ возрастовъ, несходствомъ темпераментовъ, характеровъ и привычекъ,—такіе браки, обыкновенно столь частые, оказываются въ большинствѣ случаевъ вполнѣ анти-семейными и, слѣдовательно, безнравственными. Священный обрядъ тутъ только профанируется, ибо онъ не можетъ связывать то, что̀ разъединено внутренно, не можетъ вложить любовь тамъ, гдѣ таятся вражда и холодъ. Къ сожалѣнію, какъ мы на это уже указывали, во множествѣ случаевъ, на это вовсе не обращается вниманія при заключеніи браковъ, такъ какъ самый смыслъ ихъ донельзя искаженъ разными сторонними эгоистическими соображеніями и разсчетами.
Ныньче рѣдки браки по принужденію, рѣдко встрѣчаются драматическія сцены протеста со стороны влекомыхъ подъ вѣнецъ жертвъ родительскаго разсчета; наружно все устраивается гладко, согласно и прилично; но, чтобы судить о степени процвѣтанія семейнаго союза нужно справиться, многіе-ли изъ формально заключенныхъ и освященныхъ церковью браковъ выдерживаютъ искусъ послѣ вѣнца и не разрушаются?—Статистическихъ данныхъ на этотъ предметъ не существуетъ, если не считать приведенныхъ нами въ своемъ мѣстѣ смѣхотворныхъ, по своей неправдоподобной ничтожности, цифръ разведенныхъ мужей и жонъ. Зато наглядныя наблюденія, даже поверхностныя, даютъ въ такой степени ясный, въ отрицательномъ смыслѣ, и рѣшительный отвѣтъ на вышепоставленный вопросъ, что тутъ самый благодушный оптимистъ придетъ къ очень безотраднымъ выводамъ относительно состоянія нашихъ семейныхъ нравовъ.
Незначительное количество формальныхъ разводовъ объясняется ихъ чрезвычайной трудностью и дороговизной, обусловленными законодательствомъ, которое у насъ, въ принципѣ, не допускаетъ расторжимости браковъ. Тѣ-же немногіе случаи, которые законъ признаётъ уважительными для развода, обставлены юридически требованіемъ такихъ позорныхъ для семьи и для личности условій, что очень немногіе супруги рѣшаются цѣною ихъ добыть себѣ свободу. Извѣстно, что главнымъ условіемъ для развода служитъ обличеніе на мѣстѣ дѣйствія—и не иначе—одного изъ супруговъ въ невѣрности. По крайней мѣрѣ, на этомъ основывается практика разводовъ въ большинствѣ случаевъ—практика очень грязная, опирающаяся на обманѣ и лжесвидѣтельствѣ. Тѣмъ не менѣе она такъ расширилась въ послѣднее время, что явились особые спеціалисты-адвокаты «по бракоразводнымъ дѣламъ», мастерски обработывающіе всю комедію нарушенія супружеской вѣрности, со всѣми бутафорскими аксессуарами и «вещественными доказательствами», при полномъ составѣ «достовѣрныхъ лжесвидѣтелей». Самое лжесвидѣтельство по этимъ щекотливымъ дѣламъ сформировалось въ самостоятельный промыселъ, посредствомъ котораго снискиваютъ себѣ пропитаніе разныя темныя личности.
Какъ обдѣлываются бракоразводныя дѣла—наглядно показалъ надѣлавшій въ свое время большаго шума въ Петербургѣ процессъ князя Г. съ женою. Процессъ этотъ происходилъ въ 1874 г. и былъ возбужденъ самимъ княземъ, собственно, не противъ жены, а противъ руководителей и лжесвидѣтелей, устроившихъ, въ ея интересѣ и по ея заказу, разводъ законнымъ порядкомъ, но совершенно наперекоръ волѣ мужа. Дѣло это, въ которомъ было замѣшано косвеннымъ образомъ, но очень невыгодно, нѣсколько аристократическихъ именъ изъ петербургскаго beau-monde’а—показало, что, подъ элегантнымъ лоскомъ титулованной свѣтскости этого міра, въ немъ кроется немало самой вульгарной нравственной грязи, что и подъ пышными фамильными гербами семейный очагъ также легко подвергается крушенію, какъ и на чердакахъ, если еще не легче. У князя и княгини Г. были отъ брака дѣти, но, не смотря на это, они уже около десяти лѣтъ не ладили между собою и жили врознь. Князь показалъ на судѣ, что онъ «не могъ и не хотѣлъ жить съ женою», прозрачно намекнувъ на неблаговидность ея поведенія. Съ своей стороны, она жаловалась на то, что мужъ разорилъ ее. У нея имѣлись какія-то его денежныя обязательства и векселя, владѣя которыми, какъ оружіемъ, она и рѣшилась устроить подложный разводъ, въ увѣренности, что мужъ будетъ молчать, подъ страхомъ взысканія. Разводъ понадобился княгинѣ потому, что у нея завязался романъ съ какимъ-то итальянскимъ маркизомъ и она желала кончить этотъ романъ законнымъ бракомъ. На кличъ ея немедленно явились мастера «бракоразводныхъ дѣлъ» и, хорошо вознагражденные гонораромъ, устроили разводъ по всей формѣ. Нѣсколько самоотверженныхъ лжесвидѣтелей, никогда не видавшихъ даже въ лицо князя Г., какъ потомъ оказалось, съ легкой совѣстью присягнули, что собственными глазами видѣли его «въ дѣйствіи прелюбодѣянія», въ гостинницѣ «Москва», съ какою-то невѣдомою женщиною… Какъ характеристическую подробность, слѣдуетъ добавить, что до этого показанія княгиня не брезгала лично отыскивать улики невѣрности мужа, роясь своими аристократическими пальчиками въ его интимныхъ отношеніяхъ съ горничными, сестрами лакеевъ и женами швейцаровъ, но только поиски эти оказались безуспѣшными. Когда вся обстановка мнимаго прелюбодѣянія князя была подготовлена и оформлена, дѣло пошло въ консисторію, гдѣ оно, хорошо смазанное по обыкновенію для безостановочнаго хода, кончилось полнымъ расторженіемъ брака. Княгиня немедленно вышла замужъ за своего маркиза и отправилась справлять медовые мѣсяцы заграницу. Князь узналъ о разводѣ сюрпризомъ въ Ниццѣ и, когда ему стали извѣстны подробности дѣла, а также фальшивое изобличеніе его въ небываломъ грѣхопаденіи, онъ пришелъ въ негодованіе. Богъ знаетъ, въ какой степени искренно, но, такъ или иначе, протестъ свой онъ повелъ весьма энергически. Прежде всего, онъ не задумался утруждать своей жалобой покойнаго государя, лично представившись ему въ Эмсѣ и клятвенно увѣривъ его, «что тѣ основанія, которыя послужили къ расторженію брака,—безусловная ложь и клевета». Дѣло получило законный ходъ и разрѣшилось скандалезнымъ процессомъ, въ результатѣ котораго добродѣтель князя Г., стоявшаго на томъ, что онъ ни разу не нарушалъ супружеской вѣрности, восторжествовала, а порокъ, въ лицѣ лжесвидѣтелей, понесъ заслуженную кару.
Результатъ, можетъ быть, и утѣшительный для личности истца, столь ревниваго къ репутаціи своего цѣломудрія, но трудно сказать—что̀ тутъ выиграло и что̀ могло выиграть нарушенное, и поруганное семейное начало?—Разстроенная семья не возстановилась, легкомысленная жена не возвратилась къ мужу, не возвратилась и мать къ брошеннымъ для какого-то маркиза несчастнымъ дѣтямъ. Общественный соблазнъ и фамильный позоръ—вотъ вся мораль подобныхъ процессовъ.
Не болѣе высокая мораль для общества получается и изъ той массы супружескихъ исковъ, возникающихъ на развалинахъ семейнаго очага, которыми преисполнено дѣлопроизводство мировыхъ судовъ и о которыхъ мы поговоримъ ниже.
