Иванъ Сергѣевичъ Тургеневъ
правитьИ. С. Тургеневъ родился 28 ноября 1818 года, въ Орлѣ. Отца его звали Сергѣй Николаевичъ, мать Варвара Петровна, урожденная Лутовинова. И. С. былъ среднимъ изъ трехъ сыновей. Младшій братъ умеръ въ первой молодости, а старшій живетъ въ Москвѣ. На семнадцатомъ году возраста Тургеневъ потерялъ отца; но мать жила до семидесяти лѣтъ и умерла въ 1850 году. Въ 1822 году семейство Тургеневыхъ отправилось за границу и посѣтило, между прочимъ, Швейцарію. При осмотрѣ одной медвѣжьей берлоги, четырехъ-лѣтній мальчикъ едва не провалился туда и дорого поплатился бы за свою неосторожность, если бы отцу не удалось вытащить его оттуда, въ туже минуту, за ногу. По возвращеніи въ отечество семейство надолго поселилось въ родовомъ имѣніи, въ Мценскомъ уѣздѣ Орловской губерніи. Тутъ же началъ Тургеневъ учиться у учителей различныхъ націй, за исключеніемъ русской. Одной изъ первыхъ русскихъ книгъ, прочтенныхъ Тургеневымъ, была «Россіада» Хераскова. Онъ обязанъ знакомству съ этой книгой крѣпостному человѣку своей матери, страстному поклоннику поэзіи, а также и этой старинной поэмы. Въ 1828 году И. С. переселился съ своими родителями въ Москву; въ 1834 поступилъ въ московскій университетъ, а въ 1835 перешелъ въ петербургскій, гдѣ и окончилъ курсъ. Въ 1838 году онъ отправился за границу, при чемъ чуть не погибъ во время пожара парохода «Николай I», близь Траземюнде. Въ Берлинѣ Тургеневъ слушалъ лекціи исторій и гегелевской философіи.
Черезъ два года Тургеневъ вернулся въ Петербургъ и состоялъ около года при канцеляріи министра внутреннихъ дѣлъ. Въ это время онъ очень часто видѣлся съ Бѣлинскимъ. Хотя Тургеневъ писалъ стихи еще мальчикомъ, но его первая поэма «Параша» появилась только въ 1843 году. Въ слѣдъ за этимъ онъ написалъ еще нѣсколько другихъ произведеній, которыя однакоже не имѣли особенно сильнаго успѣха.
Сомнѣваясь въ своемъ поэтическомъ талантѣ, онъ рѣшился покончить съ литературою и выѣхалъ въ 1844 году изъ Петербурга; но, уступая просьбамъ Бѣлинскаго, далъ ему, еще прежде этого, для «Современника» небольшой разказъ, именно: «Хорь и Калинычь» Это прелестное произведеніе, вошедшее потомъ въ составъ «Записокъ охотника» произвело чрезвычайно сильное впечатлѣніе на публику и убѣдило самого автора въ его талантѣ. Посвятивъ себя отнынѣ литературѣ, Тургеневъ отправился въ Парижъ и написалъ тамъ большую часть «Записокъ охотника», которыя сразу поставили его во главѣ русскихъ художниковъ-белетристовъ. Въ 1852 году Тургеневъ за напечатаніе статьи о Гоголѣ (въ сущности же за «Записки Охотника») былъ отправленъ на жительство въ деревню, гдѣ пробылъ два года. Съ тѣхъ поръ Тургеневъ жилъ то въ Россіи, то за границей до 1863 г., когда поселился въ Баденъ-Баденѣ, откуда только наѣзжаетъ въ отечество.
Немного найдется у насъ писателей, которые пользовались бы такой симпатіей, такимъ восторженнымъ поклоненіемъ со стороны русскаго общества и вмѣстѣ съ тѣмъ были бы такъ извѣстны въ Европѣ, какъ И. С. Тургеневъ Изданія его сочиненій расходятся у насъ одно за другимъ; вы не найдете ни одной самой маленькой частной библіотеки, гдѣ бы не было Тургенева, и его произведенія переводятся на иностранные языки немедленно по ихъ появленіи и чрезвычайно интересуютъ иностранцевъ. Что причиною этому — неподражаемая ли художественность формы, или та способность жить сострастно жизни русскаго образованнаго общества и съ истинно-геніальною чуткостію воспринимать и передавать ея явленія? Конечно, и то и другое вмѣстѣ. Какъ бы ни былъ великъ талантъ художника, но красота формы не замѣняетъ содержанія, и наоборотъ: въ художественномъ произведеніи и мысль должна быть выражена художественнымъ образомъ, иначе она теряетъ свою силу, а произведеніе свой интересъ. Въ произведеніяхъ Тургенева, главное вниманіе автора обращено не на художественность изображенія; онъ стремился въ нихъ къ другой цѣли, пользовался своими очерками только какъ самымъ дѣйствительнымъ средствомъ способствовать интересамъ, лежащимъ внѣ области иску ства, — самымъ дѣйствительнымъ, потому-что это было тогда почти единственно дозволенное, единственно возможное средство. Всѣмъ извѣстна строгость тогдашней цензуры, но Тургеневъ рѣшился говорить истину такъ, чтобъ она подѣйствовала сама собою, насколько это было возможно при данныхъ обстоятельствахъ. Изображаемые имъ люди, судьба которыхъ должна была возбудить участіе, состраданіе, ужасъ, или же негодованіе, ненависть и отвращеніе, являются среди его великолѣпныхъ описаній природы, какъ будто-бы что-то второстепенное, въ родѣ человѣческихъ фигуръ на ландшафтахъ; но онъ очень хорошо зналъ, что человѣкъ прежде всего интересуется человѣкомъ же, и поэтому раньше или позже обратитъ на него, главнымъ образомъ, вниманіе. Такимъ образомъ удалось Тургеневу провести, подъ видомъ сельскихъ очерковъ, свои тенденціи и распространить ихъ повсемѣстно, покрайней мѣрѣ вначалѣ. Въ «Запискахъ Охотника» наши степи и бытъ ихъ обитателей, на которые Тургеневъ смотрѣлъ съ чувствомъ дѣтской любви, глазами живописца и передалъ перомъ поэта, стоятъ передъ нами какъ живые. Вы встрѣчаете тутъ цѣлый рядъ тонко прочувствованныхъ картинъ, а отъ цѣлой книги такъ и вѣетъ деревней; но все это спасительный слой земли, назначенный для того только, чтобъ служить посѣяннымъ сѣменамъ защитою отъ вредныхъ вліяній погоды и суровости климата, до тѣхъ пока они не взайдутъ и станутъ развиваться…
Человѣческія фигуры, рисующіяся на заднемъ планѣ, принадлежатъ, большею частію, мелкому дворянству, чиновничеству или крестьянскому сословію; другіе элементы примѣшиваются къ нимъ лишь изрѣдка. Извѣстно, что Гаварни давалъ обыкновенно полную свободу своему карандашу, рисуя то по одной, то по двѣ или по три фигуры, смотря потому больше или меньше у него было мѣста, — и только впослѣдствіи соединялъ отдѣльные листы въ тетради, такъ что въ сущности ни одна изъ нихъ не могла считаться полной или неполной. А потомъ, когда онъ видѣлъ изображенныя имъ лица на бумагѣ, онъ задавалъ себѣ вопросъ какъ тѣ или другія изъ нихъ могли бы разговаривать между собою въ данную минуту, и тутъ же чертилъ собственноручно отвѣтъ. Подобнымъ же образомъ должны были возникнуть и созданія тургеневской фантазіи. Сердце, полное не пустой національной гордости, а истинной любви къ отечеству; умъ, воспитанный не на салонной литературѣ, а развитый цивилизующими идеями, лежащими въ основѣлучшихъ произведеній европейскихъ мыслителей, навели его на мысль способствовать, но мѣрѣ силъ своихъ, уничтоженію крѣпостнаго права. Разъяснивъ надлежащимъ образомъ бѣдственное положеніе двадцати двухъ милліоновъ нашихъ братьевъ по человѣчеству, онъ могъ съ полной увѣренностью ожидать, что громадное большинство склонится въ пользу уничтоженія всеунижающаго и всеподавляющаго рабства и что общественное мнѣніе подѣйствуетъ непреодолимымъ образомъ и на вліятельные кружки. Большія книги философскаго и политическаго содержанія не принесли бы никакой особенной пользы этой задачѣ, потому-что не нашли бы себѣ читателей, а брошюры въ томъ же родѣ встрѣтили бы препятствія.
Отмѣна крѣпостнаго права — какое торжество для друга народа и для писателя! А между тѣмъ это обстоятельство оказалось для него, покрайней мѣрѣ какъ для писателя и невыгоднымъ, въ родѣ того какъ было невыгодно для Генриха Гейне прекращеніе цензуры, противъ которой онъ воевалъ такъ часто и съ такимъ умомъ. Не то чтобъ съ этимъ славнымъ дѣломъ настоящаго царствованія прекратились всѣ тѣ злоупотребленія, противъ которыхъ привыкъ возставать Тургеневъ; но цѣль, въ которую онъ долженъ былъ отнынѣ направлять свои выстрѣлы, представляла собою уже не одно громадное дерево, а безконечное множество разбросанныхъ на далекое пространство кустарниковъ, разчистка которыхъ болѣе или менѣе незамѣтна, если даже порою и удается истреблять кой какіе изъ нихъ. Вмѣсто борьбы съ однимъ учрежденіемъ Тургеневу, пришлось начать походъ противъ сотенъ тысячь отдѣльныхъ личностей. Въ романѣ «Дворянское гнѣздо», написанномъ еще прежде, мастерски изображена жизнь прежняго барства, лишенная того ореола, который дѣлаетъ ее такъ завидною въ глазахъ народа. Точно также и романъ «Отцы и Дѣти», въ которомъ Тургеневъ съ свойственною ему чуткостію схватилъ въ лицѣ Базарова одинъ изъ нарождавшихся тогда типовъ, — вѣрная картина дѣйствительности. Уже самая горячность, съ какой извѣстные литературные органы накинулись тогда на автора, доказывала, что Базаровъ далеко не чужой для насъ человѣкъ: къ чужимъ такъ горячо не относятся. Въ романѣ «Дымъ», дѣйствіе котораго происходитъ въ Баденъ-Баденѣ, Тургеневъ съ свойственнымъ ему искусствомъ изображаетъ всю ничтожность и пустоту той части нашей аристократіи, которая задаетъ, какъ говорится, тону, потому только, что ей удалось перенять за границею тонъ и манеры французскаго полусвѣта. Точно также замѣчательны въ этомъ романѣ и изображенія тѣхъ жалкихъ типовъ, съ которыми всѣмъ намъ, болѣе или менѣе, приходилось встрѣчаться въ дѣйствительности.
Мы не станемъ говорить о послѣднихъ, точно также какъ не упоминаемъ и о другихъ замѣчательныхъ произведеніяхъ нашего знаменитаго писателя, потому-что имѣемъ въ виду не подробный разборъ всего, что было написано имъ въ теченіи почти тридцати лѣтъ, а только краткій очеркъ его блестящей и въ высшей степени полезной литературной дѣятельности.