Эпиграммы (Тургенев)
Кудрявцев, локоть отставляя
И взором только помавая,
Перед графинею стоит,
И с хамоватой сей графиней
О преподобной Антонине
Муж хлыщеватый говорит.
Он хлыщ! Но как он тих и скромен,
Он сладок, мил и вместе томен,
Как старой девы билье-ду.
Но, возвышаясь постоянно,
Давно стал скучен несказанно
Педант, варенный на меду.[1]
Исполненный ненужных слов
И мыслей, ставших общим местом,
Он красноречья пресным тестом
Всю землю вымазать готов…[1]
(ПИСЬМА К Е. Я. КОЛБАСИНУ)
правитьI
правитьВиши. Понедельник. 11 июля 1859
Мой юный друг, Колбасин Елисей,
Не далее, как в середу, намерен
Я город сей покинуть. Потому
Прошу вас из роскошной вашей дачи
Перенестись в известный град Париж
В четверг в одиннадцать часов утра,
В «Hо;tel Byron», на улице Лаффит.
Вы там меня найдете. С удовольствьем
В свои объятья заключу я вас.
Но, может быть, меня не будет там…
(Дела меня задержат) — вы тогда
Ни подлецом, ни гнусною свиньею,
Ни легкомысленным обманщиком меня
Не называйте… но великодушно
Простите друга вашего — и снова
В «Hо;tel Byron» вернитеся в субботу.
Коль и тогда меня вы не найдете,
То также не ругайтесь надо мною,
А прямо отправляйтесь в божий храм
И панихиду отслужите. — Я
В живых тогда не буду.
II
править8 (20) июля 1859. Куртавнель
Многострадальный Колбасин и в то же время счастливец!
Благополучно в деревню третьего дня я приехал
(Имя ей: Куртавнель); лежит она в области «Брие»,
Близко от городишка Розe, красот в ней немного;
И чтобы слово сдержать, пишу к вам это посланье.
Я, по милости вод, мной вкушенных обильно, доселе
Свеж и здоров, что будет далее — мне неизвестно.
Но вот горестный факт: не раньше 30 июля
Буду я деньги иметь… Как быть? — Я должен вам 300!
Знаю, что нужны вам деньги… А потому припадаю
Прямо к стопам Шеншина и взываю к нему с умиленьем:
«Дайте Колбасину злато и все считайте за мною!
Буду я век благодарен». А вы, птенец благородный,
Мне напишите два слова о том, что творите вы, также подробно
О грозившем недуге поведайте: так же ль жестоко
Он вас грызет — или начал слабеть пред искусством
Ловких врачей и адского камня? Все мне скажите.
Кланяйтесь всем — и себя берегите. Мизантропии
Не предавайтесь; не будьте и злым самоедом,
Ниже скептиком мрачным… Лучше наденьте подрясник!
Впрочем, будьте здоровы; я крепко жму вам десницу.
III
правитьКуртавнель, 27 июля 1859
О юный Колбасин!
Горестью сердце исполнилось вашего друга,
Узнавши
Силу недуга, томящего вас. Не огорчайтесь
Слишком и беспрекословно лечитесь.
А в понедельник увижу вас в Аниере —
И возвращу вам мой долг. Но брат ваш суровый
Взвел на меня клевету: я, не только не думал
Вас обвинять
В лишних издержках; я всюду трубил о вашем богатстве:
Анна Семеновна твердо уверена мною,
Что вы ворочаете огромные груды червонцев,
Спите на диамантах… (о, неудобное ложе!)…
А потому
Вы клевете сей не верьте и ждите меня в понедельник.
Это письмо написано мною
В фетовском стиле, его же размером.
Пребезобразный размер! а впрочем, я пребываю
Искренно преданный вам
Тургенев, Иван, сын Сергея.
IV
правитьКуртавнель, 3/15 августа 1859
1
правитьМилый Колбасин!
Вы меня ждали
(Я полагаю),
Но, к сожаленью,
Я вас надул!
2
правитьЗлая холера
Гнусную трусость
Мне по привычке
В сердце вдохнула —
Я убежал!
3
правитьДень лишь единый
Был я в Париже,
Дочь подхвативши,
Прямо дал тягу
Я в Куртавнель.
4
правитьЗдесь я пробуду
Две-три недели;
Перед отъездом
В росские страны
Буду у вас.
5
правитьВы мне скажите:
Что вы? Здоровы ль?
Чище ли снега
На Эльборусе
Ныне ваш зуб?
6
правитьВидели праздник?
С русским акцентом,
Голосом хриплым
Вы не кричали:
«Фиф ламперер»?"[6]
7
Нет! я уверен:
В знойном Аньере
С гордым величьем
Вы просидели
Эти два дня.
8
Кланяюсь низко
Жителям дома:
Номер четвертый;
Вам же я руку
Дружески жму.
(Письма и послания к А. А. Фету)
править1. Бесценный Фет, мудрец и стихотворец
правитьКуртавнель. 2 8/16 июля 1859
Бесценный Фет, мудрец и стихотворец —
Я получил любезное письмо,
Направленное вами из «Поляны», —
В том замке, где вы некогда со мною
Так спорили жестоко — и где я
У вас в ногах валялся униженно.
В нем ничего не изменилось: только
Тот ров, который, помните, струился
Пред вашими смущенными глазами —
Теперь порос густой травой — и высох.
И дети выросли… Что ж делать детям,
Как но расти? Один я изменился
К гораздо худшему. Я всякий раз,
Как к зеркалу приближусь, с омерзеньем
На пухлое, носастое, седое
Лицо свое взираю… Что же делать!
Жизнь нас торопит, гонит нас, как стадо…
А смерть, мясник проворный, ждет — да режет…
Сравнение, достойное Шекспира!
(Не новое, однако, к сожаленью!)
Я к вам писал из города Виши
Недавно; стало быть, не нужно боле
Мне говорить о личности своей.
Скажу одно: в начале сентября
Я в Спасском, если шар земной не лопнет —
И вместе вальдшнепов мы постреляем.
Об вас я говорить хочу: я вами
Ужасно недоволен: берегитесь!
Скучливый человек, вы на стезю
Опасную ступили… не свалитесь
В болото злой, зевающей хандры,
Слезливого, тупого равнодушья!
Иллюзии, вы говорите, нет…
Иллюзия приходит не извне —
Она живет в самой душе поэта.
Конечно, в сорок лет уж не летают
Над нами в романтическом эфире
Обсыпанные золотом и светом
Те бабочки с лазурными крылами,
Которые чаруют наши взоры
В дни юности; но есть мечты другие,
Другие благородные виденья,
Одетые в белеющие ризы,
Обвитые немеркнущим сияньем.
Поэт, иди за ними и не хнычь!
(Фу, батюшки! какой высокий слог!)
А на земле коль есть покойный угол,
Да добрый человек с тобой живет,
Да не грызет тебя недуг упорный, —
Доволен будь, — «большого» не желай,
Не бейся, не томись, не злись, не кисни,
Не унывай, не охай, не канючь,
Не требуй ничего — и не скули…
Живи смиренно, как живут коровы —
И мирно жуй воспоминанья жвачку.
Вот мой совет — а впрочем, как угодно!
Увидимся — и больше потолкуем…
Ведь вы меня дождетесь в сентябре?
Пожалуйста, поклон мой передайте
Супруге вашей и сестре; скажите
Борисову, что я люблю и помню
Его; Толстого Николая поцелуйте
И Льву Толстому поклонитесь — также
Сестре его. Он прав в своей приписке:
Мне не за что к нему писать. Я знаю:
Меня он любит мало, и его
Люблю я мало. Слишком в нас различны
Стихии; но дорог на свете много:
Друг другу мы мешать не захотим.
Прощайте, милый Фет; я обнимаю
Вас крепко. Здешняя хозяйка вам
Велела поклониться. Будьте здравы
Душой и телом, Музу посещайте
И не забудьте нас.
Иван Тургенев.
P. S. Мой адрес: в град Париж, poste restante.
2. Покинув град Петров, я в Баден поспешил
правитьПариж, 30 марта (11 апреля) 1864
Покинув град Петров, я в Баден поспешил
И с удовольствием там десять дней прожил.
На брата посмотреть заехал я во Дрезден
(Как у Веригиной на нас с приветом лез Ден,
Вы не забыли, чай? — Но в сторону его!) —
Я в Бадене, мой друг, не делал ничего —
И то же самое я делаю в Париже
И чувствую, что так к природе люди ближе,
И что не нужен нам ни Кант, ни Геродот,
Чтоб знать, что устрицу кладут не в нос, а в рот.
Недельки через две лечу я снова в Баден;
Там травка зеленей, и воздух там прохладен,
И шепчут гор верхи: «Где Фет! Где тот поэт,
Чей стих свежей икры и сладостней конфет?
Достойно нас воспеть один оп в состоянье…
Но пребывает он в далеком расстоянье!»
3. Из Соборного послания (Любезнейший Фет!)
править<ИЗ «СОБОРНОГО ПОСЛАНИЯ ДВУМ ОБИТАТЕЛЯМ СТЕПАНОВКИ ОТ СМИРЕННОГО ИОАНА>
6 (18) июня 1864. Баден-Баден
Любезнейший Фет!
На ваше рифмованное
И милейшее письмо
Отвечать стихами
- Я не берусь;
Разве тем размером,
Который с легкой руки
- Гете и Гейне
Привился у нас и сугубо
Процвел под перстами
Поэта, носящего имя:
- Фет!
Размер этот легок,
Но и коварен:
Как раз по горло
Провалишься в прозу
В самую скудную прозу, —
И сиди в ней,
Как грузные сани
- В весенней зажоре!
Ну-с, как-то вас боги
- Хранят
Па лоне обширной
- Тарелки,
Посредине которой
Грибом крутобоким
Любезнейший Фет!
На ваше рифмованное
И милейшее письмо
Отвечать стихами
- Я не берусь;
Разве тем размером,
Который с легкой руки
- Гете и Гейне
Привился у нас и сугубо
Процвел под перстами
Поэта, носящего имя:
- Фет!
Размер этот легок,
Но и коварен:
Как раз по горло
Провалишься в прозу
В самую скудную прозу, —
И сиди в ней,
Как грузные сани
- В весенней зажоре!
Ну-с, как-то вас боги
- Хранят
Па лоне обширной
- Тарелки,
Посредине которой
Грибом крутобоким
Степановки милой
Засела усадьба?
- Надеюсь — отлично;
Теперь же явился
К вам оный премудрый
Странник и зритель,
Зовомый Васильем
Петровичем Боткиным.
Он в ваши пределы
Стремился, как рьяный
- Конь —
И все наши просьбы,
Наши жаркие убежденья
Презрел; так ужасно
- Ему захотелось
Поесть ваших пулярок
С рисом и трюфелями,
Которые запиваются
- Шампанским,
Здесь, увы! неизвестным.
Признаться, не прочь бы
И я побывать там:
Но очень это уж далеко.
А я здесь остался
В цветущем Эдеме
- Баден-Бадена,
В котором, однако,
Вот уже более месяца
Царствует противнейший
Холод и ветер,
Льют дожди
С утра до вечера,
И вообще всякая гадость
- И пакость
Совершается нa небе.
- Что-то у вас?
Но, несмотря на все это,
- Я процветаю
- Здоровьем:
Только ноги пухнут,
- Пузырь болит,
Ноет правый вертлюг
- От ревматизма,
Затылок трещит
- От геморроя,
И глаза плохо видят:
- Я ж, не унывая,
Пью какую-то мерзкую воду…
- Засим прощайте,
- Землянику ешьте,
- Тетеревов лупите
И меня поминайте.
Ваш И. Т.
4. В ответ на возглас соловьиный
правитьКарлсруэ, 18 февраля (2 марта) 1869
В ответ на возглас соловьиный
(Он устарел, но голосист!)
Шлет щур седой с полей чужбины
Хоть сиплый, но приветный свист.
Эх! плохи стали птицы обе!
И уж не поюнеть им вновь!
Но движется у каждой в зобе
Все то же сердце, та же кровь…
И знай: едва весна вернется
И заиграет жизнь в лесах —
Щур отряхнется, встрепенется
И в гости к соловью мах-мах!
8(20) июня 1870. Новоселки
Фет, ну, что ваш Шопенгауер?
Приезжайте посмотреть,
Как умеет русский Bauer[7]
Кушать, пить, плясать и петь!
В будущее воскресенье
В Спасском всем на удивленье
Будет задан дивный пир —
Потешайся, Мценский мир!
Париж, 24 февраля (7 марта) 1872
Решено! Ура! Виват!
Я — Шешковский, Фет — Марат!
Я — презренный вольтерьянец…
Фет — возвышенный спартанец!
Я — буржуй и доктринер…
Фет — ре-во-лю-ци-о-нер!
В нем вся ярость нигилиста…
И вся прелесть юмориста!
<САТИРА НА МАЛЬЧИКА-ВСЕЗНАЙКУ>
правитьЖил-был некий мальчишка,
Всяк его Всезнайкой звал,
Хоть и плох был в нем умишко,
Геньем он себя считал.
Кто, бывало, что ни скажет,
Все он лучше всех поймет,
Все укажет, все расскажет
И наверное соврет!
То с апломбом необычным
И высоко вздернув нос,
На экзамене годичном
Отвечая на вопрос,
Крикнет, важен, словно Мальцев,
Ветрен, словно какаду,
Что у нас двенадцать пальцев,
Десять месяцев в году.
То совсем ужа не видя,
Возопит: «Какой карась!»
То верхом на кляче сидя
И в черкеса превратись,
Машет шашкою Всезнайка —
«Я фельдмаршал! Смерть врагу…»
А учиться — ну давай-ка!
Запищит: «Я не могу!»
Раз наставник преискусный
Самодурчику назло
Молвил, вид принявши грустный:
«Что там нa небе кругло?
Ты все знаешь, отвечай-ка,
Суть вещей тебе ясна».
«Это сыр!» — сказал Всезнайка.
Оказалось, что луна.
Сколько раз Всезнайка падал,
Не сочтешь, вот те Христос.
Вот ему профессор задал
Исторический вопрос:
«Кто сражался под Полтавой,
Ты, любезный, отвечай!»
«Цезарь бился там со славой…»
«А побит был кто?» — «Мамай».
Эй, голубушка хозяйка,
Погляди-ка, вот блоха!
«Это слон, — вскричал Всезнайка
И хохочет, — ха-ха-ха!»
Блох все люди уважают —
От слонов не жди добра!
По ночам слоны кусают,
Прыгать также мастера.
Путешествуя в компании
Пешкурою налегке
(То случилось дело в Дании),
Он приблизился к реке.
«Здесь глубоко, замечай-ка», —
Проводник ему шепнул.
«Знаю брод!» — сказал Всезнайка —
В реку бух! и утонул.
Ах, сусаля безбородый,
Курам на смех офицер,
Знай, всезнайки суть уроды,
Не бери ты с них пример.
В том тебя я уверяю:
Лучше, лучше во сто крат
Объявить: я, мол, не знаю,
Чем соврать, как чертов брат.
Примечания
править- ↑ а б в г Полонский Я. П. И. С. Тургенев у себя в его последний приезд на родину // Нива. — 1884. — № 4. — С. 87.
- ↑ Полный текст не сохранился. Обыгрываются некоторые детали «Анчара» Пушкина, т.к. Боткин имел такое прозвище из-за гневливости. Поводом для написания послужил, вероятно, спор между Тургеневым и Боткиным о рассказе молодого литератора К. Н. Леонтьева «Немцы», напечатанном под заглавием «Благодарность» в начале 1854 г. в «Московских ведомостях».
- ↑ а б в Русская эпиграмма второй половины XVII — начала XX в. / Составление и примечания В. Е. Васильева, М. И. Гиллельсона, Н. Г. Захаренко. — Л.: Советский писатель, 1975.
- ↑ Строки 1–2 применив их к женщинам-писательницам, процитировал Н. А. Некрасов в «Заметках о журналах» (Современник, 1856, № 4).
- ↑ По воспоминаниям Д. В. Григоровича, он и Дружинин с участием Тургенева написали в имении Спасском и разыграли там фарс бытового содержания, в котором были намёки на литераторов, в том числе и на самого Тургенева: «В семействе архитектора Штакеншнейдера, жившего тогда в своем доме на широкую ногу, затевался домашний спектакль. Чего же лучше, как угостить публику такою новинкой? С Тургеневым Штакеншнейдеры не были знакомы; его к тому же ещё не было в Петербурге. Обратились к Дружинину; тот начал отказывать, и наконец, раздражившись неотвязчивыми просьбами, отдал рукопись, умолчав почему-то о нашем сотрудничестве… В день представления Дружинин, желая, вероятно, подшутить над Тургеневым, уговорил его ехать вместе к Штакеншнейдерам… Случилось, так, что перед самым началом спектакля актёры, желая, вероятно, придать себе больше смелости, выпили много лишнего; при поднятии занавеса многие из них были совершенно пьяны и понесли страшную чепуху… Публика пришла в смущение. Можно себе представить, что должен был испытывать Тургенев, когда Дружинин шептал ему, что все считают его автором пьесы… Неуместная шутка Дружинина не прошла ему даром. Тургенев отплатил ему следующей эпиграммой…» (Д. В. Григорович, Литературные воспоминания. М., 1961, с. 149–150). Спектакль состоялся 7 февраля 1856 г.
- ↑ «Vive l’empereur» — «Да здравствует император» (франц.)
- ↑ Крестьянин (нем.)