Гамлет (Шекспир; Кронеберг)/ПСС 1902 (ДО)/Действие I
| Гамлетъ | Дѣйствіе II → |
Оригинал: англ. The Tragedy of Hamlet, Prince of Denmark. — Источникъ:  Полное собраніе сочиненій Шекспира / подъ ред. С. А. Венгерова — С.-Петербургъ: Брокгаузъ-Ефронъ, 1902. — Т. 3. — С. 79—144. — (Библіотека великихъ писателей). • См. также переводы других авторов |
- Википроекты
Кто здѣсь?
Самъ отвѣчай мнѣ — кто идетъ?
Да здравствуетъ король!
Бернардо?
Онъ.
Вы во-время приходите на смѣну.
Ужъ за полночь! иди домой, Франциско.
Благодарю за смѣну. Холодъ рѣзкій —
И мнѣ неловко что-то на душѣ.
Что, все спокойно было?
Какъ въ гробу.
Прощай же, доброй ночи. Если встрѣтишь
Товарищей, Горацьо и Марцелло,
Такъ попроси ихъ поспѣшить.
Да вотъ,
Мнѣ кажется, они. Стой! Кто идетъ?
Друзья отечества.
Вассалы короля.
Прощайте, доброй ночи!
А, прощай,
Мой бравый другъ! А кто тебя смѣнилъ?
Бернардо. Доброй ночи! (Уходитъ).
Эй! Бернардо!
Гораціо съ тобой?
Отчасти.
Здравствуй,
Гораціо! Здорово, другъ Марцелло!
Ну что, являлось нынче привидѣнье?
Я не видалъ.
Горацьо говоритъ,
Что это все игра воображенья,
И призраку, который мы два раза
Видали сами, вѣры не даетъ;
Я и просилъ его притти сюда,
Чтобъ ночь безъ сна провесть на нашей стражѣ
И, если духъ появится опять,
Чтобъ убѣдиться, что не обманули
Глаза насъ всѣхъ, и съ нимъ заговорить.
Вздоръ, не придетъ онъ.
Да, а между тѣмъ
Садись. Позволь атаковать еще разъ
Твой слухъ, такъ недоступный для разсказа
О томъ, что намъ двѣ эти ночи сряду
Являлось на часахъ.
Пожалуй, сядемъ.
Бернардо, повтори намъ твой разсказъ.
Прошедшей ночью, въ дивный часъ, когда
Вонъ та звѣзда, отъ полюса на западъ,
Въ пути своемъ часть неба озаряла,
Гдѣ и теперь горитъ — я и Марцелло,
Мы видѣли, едва пробило часъ…
Постой! Смотри: опять она идетъ!
Взгляни: точь-въ-точь покойный нашъ король!
Горацьо, ты ученъ: поговори съ нимъ.
Что — не похожъ ли онъ на короля?
Взгляни, Гораціо.
Да, совершенно.
Я трепещу отъ страха, изумленья.
Онъ хочетъ, чтобы съ нимъ заговорили.
Гораціо, спроси — заговори съ нимъ.
Кто ты, полночнымъ завладѣвшій часомъ
И образомъ воинственно-прекраснымъ,
Въ которомъ здѣсь бродило на землѣ
Величество умершаго Гамлета?
Я заклинаю Небомъ — говори!
Онъ оскорбился.
Онъ уходитъ.
Стой
И говори — тебя я заклинаю!
Онъ удалился: отвѣчать не хочетъ.
Ну что, мой другъ? Ты блѣденъ? Ты дрожишь!
Что жъ, эта тѣнь не больше ль чѣмъ мечта?
Какъ думаешь?
Клянусь моимъ Творцомъ,
Когда бъ глаза мнѣ не были порукой,
Я не повѣрилъ бы чужимъ словамъ.
Не правда ли, похожъ на короля?
Какъ ты похожъ на самого себя.
Точь-въ-точь такой на немъ надѣтъ былъ панцырь,
Когда съ норвежцемъ гордымъ онъ сразился,
И такъ же грозно хмурилъ онъ чело,
Когда на ледъ, въ упорномъ поединкѣ,
Низвергнулъ поляка. Непостижимо!
Такъ дважды онъ, въ глухой часъ полуночи,
Шагами Марса мимо насъ прошелъ.
Что предвѣщаетъ намъ его явленье —
Я не могу сказать; но по всему
Мнѣ кажется, что Даніи грозитъ
Переворотъ ужасный.
Сядьте здѣсь —
И тотъ, кто знаетъ, пусть намъ объяснитъ,
Зачѣмъ такъ строго бдительная стража
Вассаловъ Даніи лишаетъ сна?
Зачѣмъ что день, то выливаютъ пушки,
Снаряды свозятъ изъ чужихъ земель,
Берутъ людей для корабельныхъ верфей,
Гдѣ нѣтъ имъ праздника, а только будни?
Зачѣмъ народъ, трудясь и день, и ночь
Въ поту лица, не смѣетъ отдохнуть?
Кто объяснитъ мнѣ?
Я. По крайней мѣрѣ,
Такъ говорятъ: послѣдній нашъ король —
Его видѣніе насъ нынче посѣтило —
Изъ зависти былъ вызванъ Фортинбрасомъ,
Норвежскимъ королемъ, на бой. Нашъ храбрый,
Нашъ смѣлый Гамлетъ — онъ такимъ здѣсь признанъ
На этой бренной половинѣ міра —
Убилъ врага — и Фортинбрасъ утратилъ
Съ своею жизнью всѣ свои владѣнья.
Таковъ былъ обоюдный договоръ,
Гербомъ и подписью бойцовъ скрѣпленный.
И нашъ король давалъ въ залогъ побѣды
Свои владѣнія: когда бъ онъ палъ,
Они бы всѣ достались Фортинбрасу,
Какъ Гамлету досталась вся страна,
Согласно заключенному условью.
И вотъ недавно юный Фортинбрасъ,
Съ огнемъ въ груди неукротимо-дикимъ,
Набралъ по всѣмъ Норвегіи угламъ
Толпу бродягъ, готовыхъ изъ-за хлѣба
Поддерживать любое предпріятье;
А предпріятье это, какъ извѣстно,
Есть возвращенье злой рукой войны
Потерянныхъ отцомъ его владѣній.
Вотъ почему готовится война,
И пушки льютъ, и держатъ караулъ,
И въ цѣлой Даніи движенье и работа.
Я то же думаю: оно согласно
Съ видѣніемъ, въ доспѣхахъ боевыхъ
На стражу къ намъ пришедшимъ изъ могилы.
Причиною войны усопшій Гамлетъ,
А призракъ такъ съ нимъ схожъ!
Да, это атомъ,
Исторгшій силу изъ очей души.
Когда какъ пальма цвѣлъ великій Римъ,
Не задолго до Цезаря кончины,
Покинувъ гробъ, со стонами и воплемъ
Блуждали мертвецы — и бѣлый саванъ
Носился вдоль по улицамъ столицы.
На небесахъ явились въ солнцѣ пятна,
Кометы съ огненнымъ хвостомъ и падалъ
Кровавый дождь. Владычица морей,
Звѣзда Нептунова, померкла въ вышинѣ,
Какъ будто бы пришла кончина міра.
И намъ земля и небо ниспослали
Такой же знакъ переворотовъ страшныхъ,
Предвѣстника грозящей намъ судьбы.
Постой! Смотри: опять явился онъ!
Пускай меня видѣнье уничтожитъ,
Но я, клянусь, его остановлю.
Видѣнье, стой! Когда людскою рѣчью
Владѣешь ты — заговори со мною.
Скажи: иль подвигомъ благимъ могу я
Тебѣ покой твой возвратить,
Или судьба грозитъ твоей отчизнѣ
И я могу ее предотвратить?
О, говори! Въ твоей минувшей жизни
Ты золото не предалъ ли землѣ,
За что, какъ говорятъ, вы, привидѣнья,
Осуждены скитаться по ночамъ?
О, дай отвѣтъ! Постой и говори!
(Пѣтухъ поетъ). Останови его, Марцелло!
Не нанести ль ударъ ему?
Ударь,
Когда остановиться онъ не хочетъ.
Онъ здѣсь.
Онъ здѣсь. (Тѣнь исчезаетъ).
Исчезъ. Мы оскорбили
Величественный, королевскій призракъ;
Мы удержать его хотѣли силой,
А онъ мечу, какъ воздухъ, недоступенъ,
И нашъ ударъ — лишь злое оскорбленье.
Ему пѣтухъ отвѣтить помѣшалъ.
И вздрогнулъ онъ, какъ грѣшное творенье
При воплѣ ужаса. Я слышалъ, что пѣтухъ,
Трубачъ зари, своею звонкой пѣснью
Сгоняетъ сонъ съ очей дневного бога
И по его пронзительному крику
Изъ водъ, огня, эѳира и земли
Стекаются блуждающіе духи
Въ свою страну — и истину повѣрья
Намъ доказалъ мертвецъ, насъ посѣтившій.
Онъ вдругъ исчезъ при крикѣ пѣтуха.
Вотъ, говорятъ, что въ ночь на Рождество,
Когда мы ждемъ Спасителя явленье,
Вплоть до зари поетъ предвѣстникъ утра.
Тогда блуждать не смѣютъ привидѣнья:
Та ночь чиста, созвѣздія безвредны;
И лѣшій спитъ, и вѣдьмы не колдуютъ;
Такъ эта ночь свята и благодатна.
Да, слышалъ я, и вѣрится отчасти.
Но вотъ и Фебъ въ пурпуровой одеждѣ
Идетъ на холмъ по жемчугу росы.
Пора. Оставимъ постъ, идемъ, идемъ!
И мой совѣтъ — видѣнье этой ночи
Гамлету разсказать. Клянусь вамъ жизнью,
Духъ нѣмъ для насъ, но съ нимъ заговоритъ!
Согласны ль вы сказать объ этомъ принцу,
Какъ намъ велятъ и долгъ нашъ, и любовь?
Конечно — да; я васъ прошу объ этомъ.
Я знаю, гдѣ его найти. (Уходятъ).
Хотя свѣжа еще въ насъ память смерти
Гамлета-короля, намъ дорогого брата;
Хотя въ душѣ должны бы мы скорбѣть
И Данія являла бы одинъ
Скорбящій ликъ: но нашъ разсудокъ свѣтлый
Природу побѣдилъ, и, вспоминая
Кончину брата съ мудрою тоской,
Мы вмѣстѣ съ тѣмъ себя не забываемъ.
Итакъ — сестру, теперь же королеву,
Наслѣдницу воинственной страны,
Мы нарекли возлюбленной супругой
Съ восторгомъ, такъ сказать, лишеннымъ силы,
Съ слезой въ очахъ и съ ясною улыбкой,
Веселый гимнъ запѣвъ при гробѣ брата,
За упокой при брачномъ алтарѣ,
И на вѣсахъ души развѣсивъ ровно
Веселье и печаль. Мы поступили
Согласно вашей волѣ, одобрившей
Нашъ бракъ — и мы за все благодаримъ!
Теперь же мы къ другому перейдемъ.
Вы знаете, что юный Фортинбрасъ,
Предположивъ, что я лишенъ почтенья,
Иль, что со смертью дорогого намъ
Отъ дѣлъ земныхъ почившаго Гамлета,
Распались связь и сила королевства,
Въ пустыхъ мечтахъ какихъ-то мнимыхъ выгодъ
Не устаетъ послами насъ терзать
И требуетъ отдачи всѣхъ владѣній,
Утраченныхъ отцомъ его въ бою
Съ покойнымъ королемъ и братомъ нашимъ.
Теперь о насъ и нынѣшнемъ собраньи —
И дѣло вотъ въ чемъ: къ дядѣ Фортинбраса,
Который слабъ, не покидаетъ ложа
И замысловъ племянника не знаетъ,
Я написалъ, чтобъ ходъ такого дѣла
Онъ прекратилъ, тѣмъ болѣе, что деньги,
Наборъ солдатъ и содержанье войску
Берутъ съ его вассаловъ и земель.
Васъ, добрый Вольтимандъ, и васъ, Корнелій,
Избралъ я передать мое посланье
И мой поклонъ монарху-старику.
Въ сношеньяхъ съ нимъ мы не даемъ вамъ власти
Переступить за точный смыслъ письма.
Прощайте же! Пусть ваша быстрота
Покажетъ намъ, какъ вы служить готовы.
Теперь, какъ и всегда, мы наше рвенье
Готовы доказать.
Не сомнѣваюсь.
Счастливый путь!
Что скажешь ты, Лаэртъ?
Ты говорилъ намъ о какой-то просьбѣ —
Въ чемъ состоитъ она, Лаэртъ? Со мною,
Монархомъ Даніи, разумно говоря,
Словъ потерять никто не можетъ даромъ.
О чемъ просить ты можешь, что бы Клавдій
Не даровалъ, еще не слышавъ просьбы?
Не столько голова родная сердцу,
Не такъ рука устамъ служить готова,
Какъ датскій тронъ Лаэртову отцу,
Чего желаешь ты, скажи?
Опять
Увидѣть Францію, мой государь.
Ее покинулъ я, въ мою отчизну
Безъ ропота спѣшилъ, чтобы исполнить
Свой долгъ при торжествѣ коронованья.
Теперь, когда исполненъ онъ, опять
Во Францію летятъ мои желанья.
Но твой отецъ? Позволилъ онъ тебѣ?
Что говоритъ Полоній?
Государь,
Онъ покорилъ мольбою неотступной
Моей души тяжелое согласье
И, наконецъ, къ его усильной просьбѣ
Я приложилъ печать соизволенья.
Позвольте, государь, ему уѣхать.
Такъ пользуйся, Лаэртъ, счастливымъ часомъ:
Располагай и наслаждайся имъ.
А ты, нашъ другъ и сынъ, любезный Гамлетъ?
Поближе сына, но подальше друга.
Какъ, надъ тобой еще летаютъ тучи?
О, нѣтъ: мнѣ солнце слишкомъ ярко свѣтитъ.
Отбрось ночную тѣнь, мой добрый Гамлетъ
Взгляни, какъ другъ, на Даніи монарха.
Зачѣмъ искать съ опущенной рѣсницей
Во прахѣ благороднаго отца?
Ты знаешь: все живое умираетъ
И переходитъ въ вѣчность отъ земли.
Да, все умретъ.
А если такъ, мой сынъ,
То что жъ тебѣ тутъ кажется такъ странно?
Нѣтъ, мнѣ не кажется, а точно есть,
И для меня что кажется — ничтожно.
Нѣтъ, матушка, ни траурный мой плащъ,
Ни черный цвѣтъ печальнаго наряда,
Ни грустный видъ унылаго лица,
Ни бурный вздохъ стѣсненнаго дыханья,
Ни слезъ текущій изъ очей потокъ —
Ничто, ничто изъ этихъ знаковъ скорби
Не скажетъ истины; ихъ можно и сыграть,
И это все казаться точно можетъ.
Въ моей душѣ ношу я то, что есть,
Что выше всѣхъ печали украшеній.
Оно прекрасно и похвально, Гамлетъ,
Отдать отцу прискорбный долгъ печали;
Но вспомни же: отецъ и дѣдъ, и прадѣдъ
Лишались всѣ своихъ отцовъ. Потомки
Должны надѣть изъ дѣтскаго почтенья,
На время, въ память ихъ печальный трауръ,
Но сохранять печаль съ такимъ упорствомъ —
Есть недостойная мужчины скорбь,
Знакъ воли, непокорной Провидѣнью,
Души безсильной, слабаго ума.
Когда насъ опытъ научилъ, что смертью
Мы всѣ должны окончить нашу жизнь,
И если смерть для насъ обыкновенна,
Какъ самая простая изъ вещей,
Зачѣмъ ее безъ должнаго смиренья
Такъ къ сердцу принимать? О, это грѣхъ
Передъ Творцомъ, усопшему обида,
Проступокъ предъ умомъ, который вѣчно
Намъ говорилъ о смерти нашихъ предковъ,
И повторялъ надъ трупами людей
Отъ прадѣдовъ до насъ: „такъ быть должно!“
Прошу, покинь безплодную тоску
И вѣрь, что въ насъ ты вновь отца находишь.
Пусть знаетъ міръ, что ты ближайшій къ трону
И мной любимъ любовью благородной,
Любовію нѣжнѣйшаго отца.
Что до твоей поѣздки въ Виттенбергъ,
Она съ моимъ желаньемъ не согласна,
И я прошу тебя — останься здѣсь,
Въ лучахъ моихъ тебя любящихъ взоровъ,
Какъ первый царедворецъ, другъ и сынъ.
Не заставляй и мать просить напрасно:
Останься здѣсь, не ѣзди въ Виттенбергъ.
Я повинуюсь вамъ во всемъ.
Прекрасно.
Вотъ добрый и привѣтливый отвѣтъ!
Будь въ нашей Даніи намъ равнымъ, Гамлетъ.
Идемъ! Согласье дружеское принца
Смѣется радостью въ моей душѣ.
Пусть въ честь ему раздастся громъ орудій:
Онъ къ облакамъ взнесетъ заздравный кубокъ,
И громъ небесъ на громъ земли отвѣтитъ,
Когда король наполнитъ свой бокалъ.
О если бъ вы, души моей оковы,
Ты, крѣпко сплоченный составъ костей,
Ниспалъ росой, туманомъ испарился;
Иль если бъ ты, Судья земли и неба,
Не запретилъ грѣха самоубійства!
О, Боже мой! О, Боже милосердный,
Какъ пошло, пусто, плоско и ничтожно
Въ глазахъ моихъ житье на этомъ свѣтѣ!
Презрѣнный міръ: ты — опустѣлый садъ,
Негодныхъ травъ пустое достоянье.
И до того должно было дойти!
Два мѣсяца; нѣтъ, даже и не два,
Какъ умеръ онъ — такой монархъ великій,
Гиперіонъ въ сравненьи съ тѣмъ Сатиромъ,
Такъ пламенно мою любившій мать,
Что и небесъ неукротимымъ вѣтрамъ
Не дозволялъ лица ея касаться!
Земля и Небо, долженъ ли я вспомнить?
Она ему была такъ предана;
Ея любовь, казалось намъ, росла
Со счастіемъ любви — и черезъ мѣсяцъ…
Покинь меня, воспоминанья сила!
Ничтожность, женщина, твое названье!
Одинъ короткій, быстротечный мѣсяцъ —
И башмаковъ еще не износила.
Въ которыхъ шла, въ слезахъ, какъ Ніобея,
За бѣднымъ прахомъ моего отца…
О, Небо! Звѣрь, безъ разума, безъ слова,
Грустилъ бы долѣе. Супруга дяди,
Супруга брата моего отца!
Но онъ похожъ на Гамлета-монарха,
Какъ я на Геркулеса. Черезъ мѣсяцъ!
Еще слѣды ея притворныхъ слезъ
Въ очахъ заплаканныхъ такъ ясно видны —
Она жена… О, гнусная поспѣшность!
Такъ быстро пасть въ кровосмѣшенья ложе!
Тутъ нѣтъ добра и быть его не можетъ.
Скорби, душа: уста должны молчать!
Мое почтенье, благородный принцъ.
А, очень радъ, что вижу васъ здоровымъ,
Гораціо! Иль ошибаюсь я?
Онъ самый, принцъ; всегда слуга вашъ бѣдный.
Мой добрый другъ, перемѣни названье.
Зачѣмъ изъ Виттенберга ты пріѣхалъ,
Гораціо? Марцелло — ты ли?
Принцъ!
Я очень радъ васъ видѣть. Добрый день!
Нѣтъ, не шутя, зачѣмъ же ты оставилъ
Свой Виттенбергъ?
Изъ лѣни, добрый принцъ.
И отъ враговъ твоихъ я не желалъ бы
Услышать это, а тѣмъ больше ты
Мой слухъ не долженъ оскорблять словами
И клеветой на самого себя.
Ты не лѣнивъ — я это очень знаю.
Что жъ привело тебя къ намъ въ Эльсиноръ?
Пока ты здѣсь, тебя еще научатъ
Стаканы осушать.
Я прибылъ, принцъ,
На погребенье вашего отца.
Не смѣйся надо мной, товарищъ дѣтства:
На свадьбу матери ты поспѣшилъ.
Да, правда, принцъ! ее не долго ждали.
Хозяйство, другъ Гораціо, хозяйство:
Отъ похоронныхъ пироговъ осталось
Холодное на свадебный обѣдъ.
Врага бы злого легче было встрѣтить
Мнѣ въ небесахъ, чѣмъ этотъ день увидѣть!
Отецъ мой… кажется, его я вижу.
Гдѣ, принцъ?
Въ очахъ души моей, Горацьо.
И я покойнаго когда-то видѣлъ:
Онъ благородный былъ монархъ.
Да, онъ
Былъ человѣкъ, во всемъ значеньи слова.
Мнѣ не найти подобнаго ему.
Мнѣ кажется, мой принцъ, прошедшей ночью
Его я видѣлъ.
Видѣлъ ты! Кого?
Принцъ, вашего отца и короля.
Какъ? моего отца и короля?
Умѣрьте на минуту изумленье
И слушайте: я разскажу вамъ чудо —
И вотъ они вамъ подтвердятъ разсказъ.
О, говори, я заклинаю Небомъ!
Двѣ ночи сряду въ часъ ихъ караула,
Средь мертвой тишины глухой полночи,
Съ Марцелло и Бернардо было вотъ что:
Видѣніе, какъ вашъ отецъ покойный,
Въ доспѣхахъ бранныхъ съ ногъ до головы,
Подходитъ къ нимъ величественнымъ шагомъ;
Торжественно проходитъ три раза
Предъ ихъ окаменѣлыми глазами,
Жезломъ своимъ едва ихъ не касаясь.
Они, отъ ужаса лишившись слова,
Стоятъ и рѣчи не заводятъ съ нимъ.
И это все съ таинственностью робкой
Они открыли мнѣ. На третью ночь
Я съ ними былъ. Все оказалось правдой:
Въ тотъ самый часъ и въ томъ же самомъ видѣ,
Какъ разсказали мнѣ, приходитъ тѣнь.
Я помню вашего отца. Взгляните —
Вотъ двѣ руки: онѣ не больше схожи
Одна съ другой.
Но гдѣ же это было?
Гдѣ караулъ нашъ: на террасѣ замка.
Ты съ нимъ не говорилъ?
Да, говорилъ,
Но онъ не отвѣчалъ; однажды только
Онъ голову, казалось намъ, возвысилъ,
Готовый говорить; но въ то жъ мгновенье
Запѣлъ пѣтухъ, и вмѣстѣ съ звонкимъ крикомъ
Тѣнь ускользнула и исчезла.
Странно!
Клянусь вамъ жизнью, это правда, принцъ,
И мы сочли за долгъ сказать объ этомъ.
Да, господа, оно меня тревожитъ.
На эту ночь вы въ караулѣ?
Да.
Онъ былъ вооруженъ?
Вооруженъ.
Отъ головы до ногъ?
Отъ темени до пятъ.
Такъ вы лица не видѣли его?
Что жъ, грозно онъ смотрѣлъ?
Въ его лицѣ
Скорѣе скорбь, чѣмъ гнѣвъ изображался.
Онъ былъ багровъ иль блѣденъ?
Страшно блѣденъ.
И очи устремлялъ на васъ?
Не отводя.
Жаль, очень жаль, что я не съ вами былъ.
Вы ужаснулись бы.
Весьма, весьма возможно.
И долго пробылъ онъ?
Покамѣстъ сотню
Успѣешь насчитать, считая тихо.
О, дольше, дольше!
Нѣтъ, при мнѣ не дольше.
И цвѣтъ волосъ на бородѣ сѣдой?
Да, черный съ просѣдью, какъ былъ при жизни.
Я эту ночь не сплю: случиться можетъ,
Что онъ опять придетъ.
Навѣрно, принцъ.
И если вновь онъ приметъ видъ отца,
Я съ нимъ заговорю, хоть самый адъ,
Открывши зѣвъ, приказывай умолкнуть!
А васъ прошу: когда видѣнья тайну
Вы отъ другихъ скрывали до сихъ поръ,
Такъ сохраните же ее и дольше.
Всему, что встрѣтится намъ въ эту ночь,
Всему давайте смыслъ, но только молча.
Я вамъ за дружбу отплачу. Прощайте.
Въ двѣнадцатомъ часу я на террасѣ
Увижу васъ.
Къ услугамъ вашимъ, принцъ.
Я не услугъ прошу у васъ, а дружбы,
| ЗНАМЕНИТЫЕ АКТЕРЫ НОВѢЙШАГО ВРЕМЕНИ ВЪ РОЛИ ГАМЛЕТА. |
Какую самъ питаю къ вамъ. Прощайте.
Родителя вооруженный духъ!
Неловко что-то здѣсь: я злыя козни
Подозрѣваю. О, скорѣй бы ночь!
До тѣхъ же поръ, душа моя, спокойся!
Злодѣйство выступитъ на свѣтъ дневной,
Хоть цѣлой будь засыпано землей. (Уходитъ).
Мои пожитки въ кораблѣ. Прощай.
Да не забудь, сестра, когда случится
Попутный вѣтръ съ идущимъ кораблемъ,
Не спи и дай мнѣ о себѣ извѣстье.
Ты сомнѣваешься?
Что до Гамлета
И до его любовныхъ пустяковъ,
Смотри на нихъ, какъ просто на учтивость,
Какъ на игру въ его крови, фіалку,
Расцвѣтшую въ порѣ весеннихъ лѣтъ,
Но не надолго: сладкую на мигъ,
Красу и запахъ одного мгновенья —
Не больше.
Только? и не больше?
Нѣтъ.
Природа въ насъ растетъ не только тѣломъ:
Чѣмъ выше храмъ, тѣмъ выше возникаетъ
Души и разума святая служба.
Онъ, можетъ быть, теперь тебя и любитъ:
Обманъ и зло еще не запятнали
Въ немъ добродѣтели души; но бойся:
Какъ первый принцъ, онъ не имѣетъ воли,
Онъ рабъ происхожденья своего;
Не можетъ онъ, какъ мы, простые люди,
Избрать подругу по-сердцу себѣ:
Съ избраніемъ ея сопряжены
Упадокъ силъ иль счастье государства —
И потому души его желанья
Ограждены согласіемъ людей,
Которымъ онъ глава. И если снова
Онъ о любви съ тобой заговоритъ,
Умно ты сдѣлаешь, когда не больше
Повѣришь страстному его признанью,
Какъ сколько можетъ онъ осуществить
Свои слова: не больше, чѣмъ позволитъ
Всеобщій голосъ датскаго народа.
Обдумай, сколько пострадаетъ честь,
Когда твой слухъ къ его любовной пѣснѣ
Довѣрчиво прильнетъ, когда ты сердце
Ему отдашь — и бурное стремленье
Похититъ скромности твоей алмазъ.
Страшись, Офелія! страшись, сестра!
Подальше отъ опаснаго желанья,
Отъ вспышки склонности твоей.
Изъ дѣвъ чистѣйшая ужъ не скромна,
Когда лунѣ ея открыта прелесть.
Отъ клеветы и святость не уйдетъ.
Дѣтей весны нерѣдко истребляетъ
Червякъ, когда еще закрыта почка;
И въ молодости утро на росу
Опасно вѣетъ ядовитый вѣтеръ.
Смотри жъ, сестра, остерегайся! Страхъ —
Ограда отъ бѣды; а наша юность
И безъ враговъ въ борьбѣ сама съ собой.
Я сохраню прекрасный смыслъ урока:
Онъ будетъ сторожемъ моей груди.
Но, милый братъ, не поступай со мною,
Какъ лицемѣръ въ священнической рясѣ;
Не говори: вотъ путь тернистый къ небу,
Когда ты самъ, какъ дерзкій сластолюбецъ,
Пойдешь цвѣтистою тропой грѣха
И свой урокъ съ усмѣшкой позабудешь.
О, нѣтъ! Но я промедлилъ слишкомъ долго.
Да вотъ и батюшка.
Благословите дважды —
И благость дважды на меня сойдетъ.
Судьба опять свела насъ на прощанье.
Ты здѣсь еще, Лаэртъ? На бортъ, на бортъ!
Попутный вѣтръ наполнилъ паруса;
Тебя тамъ ждутъ.
Мое благословенье
Да будетъ надъ тобою навсегда!
И эти правила запечатлѣй
Въ твоей душѣ: не говори, что мыслишь,
И мысль незрѣлую не исполняй;
Будь ласковъ, но не будь пріятель общій;
Друзей, которыхъ испыталъ, желѣзомъ
Прикуй къ душѣ, но не марай руки,
Со всякимъ встрѣчнымъ заключая братство;
Остерегись, чтобъ не попасться въ ссору:
Попалъ — такъ чтобы врагъ остерегался;
Всѣхъ слушай, но не всѣмъ давай свой голосъ;
Совѣты принимай отъ всѣхъ дающихъ,
Но собственное мнѣнье береги;
Смотря по средствамъ, одѣвайся пышно,
Но не смѣшно, богато — не пестро.
Одежда говоритъ о человѣкѣ,
А высшій кругъ одѣтъ въ Парижѣ съ тонкимъ,
Съ разборчивымъ и благороднымъ вкусомъ.
Не занимай и не давай взаймы:
Заемъ нерѣдко исчезаетъ съ дружбой,
А долгъ есть ядъ въ хозяйственномъ разсчетѣ.
Но главное: будь вѣренъ самому себѣ,
И, слѣдственно, какъ дважды два — четыре,
Ни передъ кѣмъ не будешь ты фальшивъ.
Прощай, Лаэртъ. Небесъ благословенье
Да подкрѣпитъ въ тебѣ мои совѣты.
Прощайте, батюшка.
Пора, пора!
Ступай, тебя твоя прислуга ждетъ.
Прощай, Офелія, и не забудь
Мои слова.
Я крѣпко ихъ замкнула
Въ моей груди, а ключъ возьми съ собой.
Прощай. (Уходитъ).
О чемъ, Офелія, онъ говорилъ?
О принцѣ Гамлетѣ.
Ахъ, кстати, да!
Мнѣ говорятъ, что съ нѣкоторыхъ поръ
Съ тобою дѣлитъ онъ уединенье;
Что Гамлету всегда сама ты рада.
А если это такъ — по крайней мѣрѣ
Такъ говорили мнѣ, остерегая —
Я принужденъ, Офелія, замѣтить,
Что дочери моей бы не мѣшало
Смотрѣть яснѣй, для собственной же чести,
На эту связь. Скажи-ка мнѣ всю правду:
Что за союзъ у васъ?
Онъ признавался
Мнѣ въ склонности своей.
Да, склонность!
Ты говоришь, какъ малое дитя,
Опасности такой не постигая.
Что жъ, ты повѣрила его признанью?
Не знаю, право, что и думать мнѣ.
Такъ я скажу тебѣ, что надо думать:
Ты, дурочка, за чистую монету
Сочла его пустыя восклицанья.
Отецъ, онъ мнѣ въ любви своей открылся
Почтительно и скромно.
Да! пожалуй,
Все можно скромностью назвать — поди!
Онъ клятвой подкрѣпилъ свои слова.
Свистки для перепелокъ. Знаю, знаю,
Когда кипитъ въ насъ кровь, куда какъ щедро
Душа ссужаетъ клятвами языкъ.
Но это блескъ, свѣтящій безъ тепла;
Не почитай его огнемъ: онъ гаснетъ
Со звукомъ словъ. Скупись впередъ побольше
Своимъ сообществомъ; не будь всегда
Готовою къ бесѣдѣ по приказу.
А Гамлету ты можешь вѣрить вотъ какъ:
Онъ молодъ, онъ въ своихъ поступкахъ воленъ,
Какъ ты не можешь быть вольна… и, словомъ,
Не вѣрь его словамъ: они обманутъ;
Они не то, чѣмъ кажутся снаружи.
Ходатаи преступныхъ наслажденій,
Они звучатъ, какъ набожныхъ обѣты,
Чтобъ легче обольстить. И коротко, и ясно,
Однажды навсегда: ты не должна
Часы свободы убивать на то,
Чтобъ съ Гамлетомъ вести переговоры.
Смотри же, помни, дочь! Ступай.
Я повинуюся. (Уходятъ).
Морозъ ужасный, — вѣтеръ такъ и рѣжетъ.
Да, холодъ проникаетъ до костей.
Который часъ?
Двѣнадцатый въ исходѣ.
Нѣтъ, полночь ужъ пробило.
Въ самомъ дѣлѣ?
Я не слыхалъ. Такъ, значитъ, ближе время,
Когда блуждаетъ духъ обыкновенно. (Звукъ трубъ и пушечные выстрѣлы за сценой).
Что это значитъ, принцъ?
Король всю ночь гуляетъ на-пролетъ,
Шумитъ и пьетъ, и мчится въ быстромъ вальсѣ.
Едва осушитъ онъ стаканъ рейнвейна,
Какъ слышенъ громъ и пушекъ, и литавръ,
Гремящихъ въ честь побѣды надъ виномъ.
Обычай это?
Да, конечно такъ —
И я къ нему, какъ здѣшній уроженецъ,
Хоть и привыкъ, однако же по мнѣ
Забыть его гораздо благороднѣй,
Чѣмъ сохранять. Похмелье и пирушки
Мараютъ насъ въ понятіи народа:
За нихъ зовутъ насъ Бахуса жрецами —
И съ нашимъ именемъ соединяютъ
Прозванье черное. Сказать по правдѣ,
Всю славу дѣлъ великихъ и прекрасныхъ
Смываетъ съ насъ вино. Такую участь
Несетъ и частный человѣкъ: его,
Когда онъ заклейменъ пятномъ природы,
Какъ, напримѣръ, не въ мѣру пылкой кровью,
Берущей верхъ надъ силою ума —
Въ чемъ и невиненъ онъ: его рожденье
Есть случай безъ разумной воли —
Или прывычкою, которая, какъ ржа,
Съѣдаетъ блескъ поступковъ благородныхъ,
Его, я говорю, людское мнѣнье
Лишитъ достоинства; его осудятъ
За то, что въ немъ одно пятно порока,
Хоть будь оно клеймо слѣпой природы
И самъ онъ будь такъ чистъ, какъ добродѣтель,
Съ безмѣрно благородною душой.
Пылинка зла уничтожаетъ благо.
Смотрите, принцъ: онъ снова къ намъ идетъ!
Спасите насъ, о неба серафимы!
Блаженный духъ иль демонъ проклятой,
Облекся ль ты въ благоуханье неба,
Иль въ ада дымъ, со зломъ или съ любовью
Приходишь ты? Твой образъ такъ заманчивъ!
Я говорю съ тобой: тебя зову я
Гамлетомъ, королемъ, отцомъ, монархомъ!
Не дай въ незнаніи погибнуть мнѣ!
Скажи, зачѣмъ твои святыя кости
Расторгли саванъ твой? Зачѣмъ гробница,
Куда тебя мы съ миромъ опустили,
Разверзла мраморный, тяжелый зѣвъ
И вновь извергнула тебя? Зачѣмъ
Ты, мертвый трупъ, въ воинственныхъ доспѣхахъ
Опять идешь въ сіяніи луны,
Во тьму ночей вселяя грозный ужасъ,
И насъ, слѣпцовъ среди природы, мучишь
Для нашихъ душъ непостижимой мыслью —
Скажи, зачѣмъ? зачѣмъ? Что дѣлать намъ?
Онъ манитъ васъ, чтобъ вы пошли за нимъ,
Какъ-будто хочетъ сообщить вамъ что-то
Наединѣ.
Вы посмотрите, принцъ,
Съ какою ласковой улыбкой онъ
Зоветъ васъ за собой въ другое мѣсто.
Но не ходите съ нимъ.
Нѣтъ, ни за что!
Но онъ молчитъ: такъ я за нимъ иду.
Нѣтъ, не ходите, принцъ!
Чего бояться?
Мнѣ жизнь моя ничтожнѣе булавки!
Моей душѣ что можетъ сдѣлать онъ,
Моей душѣ, безсмертной, какъ онъ самъ?
Онъ манитъ вновь — я слѣдую за нимъ!
Что, если васъ онъ къ морю заманитъ,
Иль на скалы безплодную вершину,
Что тамъ, склонясь, глядится въ океанъ?
Что, если тамъ, принявъ ужасный образъ,
Онъ васъ лишитъ владычества разсудка?
Подумайте! Одна пустынность мѣста,
Сама собой, готова привести
Къ отчаянью, когда посмотришь въ бездну
И слышишь въ ней далекій плескъ волны.
Онъ все манитъ. Иди — я за тобою!
Вы не должны итти, мой принцъ!
Прочь руки!
Послушайтесь и не ходите, принцъ.
Нѣтъ, я иду: судьба меня зоветъ!
Въ малѣйшій нервъ она вдохнула крѣпость
Льва африканскаго. Онъ все манитъ —
Пустите, или — я клянусь вамъ Небомъ —
Тотъ будетъ самъ видѣньемъ, кто посмѣетъ
Держать меня! Впередъ! Я за тобою!
Онъ внѣ себя — увы, онъ помѣшался!
За нимъ: мы не должны повиноваться.
Пойдемъ, пойдемъ! Чѣмъ кончится все это?
Нечисто что-то въ датскомъ королевствѣ.
Друзья, Господь устроитъ все.
Идемъ. (Уходятъ).
Куда ведешь? Я далѣе нейду.
Внимай!
Я слушаю.
Ужъ близокъ часъ,
Когда я долженъ возвратиться въ нѣдра
Мучительнаго сѣрнаго огня.
О, бѣдный духъ!
Не сожалѣй, но слушай
Внимательно, что я тебѣ скажу.
О, говори! Мой долгъ тебѣ внимать.
И отомстить, когда услышишь.
Что?
Я твоего отца безсмертный духъ,
Во тьмѣ ночей скитаться осужденный,
А днемъ въ огнѣ обязанный страдать,
Пока мои земныя прегрѣшенья
Не выгорятъ среди моихъ страданій.
Когда бъ мнѣ не было запрещено
Открыть тебѣ моей темницы тайну,
Я началъ бы разсказъ, который душу
Твою легчайшимъ раздавилъ бы словомъ,
Охолодилъ бы молодую кровь,
Глаза изъ сферъ ихъ вырвалъ бы, какъ звѣзды,
И каждый волосъ вьющихся кудрей
Поставилъ бы на головѣ отдѣльно,
Какъ иглы на сердитомъ дикобразѣ.
Но слухъ изъ крови и костей не можетъ
Постигнуть откровенья вѣчныхъ тайнъ.
Внимай, внимай, внимай, когда любилъ
Ты своего отца, мой сынъ!
О, Небо!
Отмсти, отмсти за гнусное убійство!
Убійство?
Подлое, какъ всѣ убійства.
Но твой отецъ убитъ безчеловѣчно,
Неслыханно.
Скажи скорѣй! На крыльяхъ,
Какъ мысль любви, какъ вдохновенье быстрыхъ,
Я полечу къ ней!
Вижу, ты готовъ;
Но будь ты вялъ, какъ сонная трава,
Что мирно спитъ на Леты берегахъ,
Проснуться ты при этой долженъ вѣсти!
Внимай же, Гамлетъ: говорятъ, что я
Уснулъ въ саду и былъ змѣей ужаленъ.
Народа слухъ безстыдно обманули
Такою выдумкой моей кончины;
Но знай, мой благородный Гамлетъ: змѣй,
Смертельный ядъ въ мое излившій тѣло,
Теперь въ моемъ красуется вѣнцѣ.
О, ты, пророчество моей души!
Мой дядя?
Да. Онъ, звѣрь-кровосмѣситель,
Очарованьемъ словъ и даромъ лжи —
Презрѣнный даръ, способный обольщать —
Успѣлъ склонить къ грѣховнымъ наслажденьямъ
Лжедобродѣтельной Гертруды волю.
Что за измѣна то была, о Гамлетъ!
Меня, съ моей любовью неизмѣнной,
Какъ клятву, данную при алтарѣ,
Меня забыть и пасть въ его объятья,
Его, который — прахъ передо мною!
Какъ добродѣтели не обольститъ
Развратъ, хоть будь онъ въ одѣяньи неба:
Такъ точно страсть и съ ангеломъ въ союзѣ
Наскучитъ, наконецъ, небеснымъ ложемъ —
И жаждетъ недостойнаго. Постой!
Я утренній почуялъ вѣтерокъ:
Я сокращу разсказъ. Когда въ саду
Я спалъ по окончаніи обѣда,
Подкрался дядя твой со склянкой сока
Злой бѣлены и ядъ мнѣ въ ухо влилъ,
Людской природѣ столько ненавистный,
Что онъ, какъ ртуть, бѣжитъ въ каналахъ тѣла,
Внезапной силой растворяя кровь.
И этотъ ядъ покрылъ меня мгновенно,
Какъ Лазаря, корой нечистыхъ струпьевъ.
Такъ я во снѣ убитъ рукою брата,
Убитъ въ веснѣ грѣховъ, безъ покаянья,
Безъ исповѣди и безъ тайнъ святыхъ.
Не кончивъ счетъ, я былъ на судъ отозванъ
Со всею тяжестью земныхъ грѣховъ.
Ужасно! о, ужасно! о, ужасно!
Не потерпи, когда въ тебѣ природа есть, —
Не потерпи, чтобъ Даніи престолъ
Кроватью былъ для гнуснаго разврата.
Но какъ бы ты ни вздумалъ отомстить,
Не запятнай души: да не коснется
Отмщенья мысль до матери твоей!
Оставь ее Творцу и острымъ тернамъ,
Въ ея груди уже пустившимъ корни.
Прощай! прощай! Свѣтящійся червякъ
Мнѣ говоритъ, что близко утро:
Безсильный свѣтъ его уже блѣднѣетъ.
Прощай, прощай и помни обо мнѣ!
Господь земли и неба! Что еще?
Не вызвать ли и адъ? Нѣтъ, тише, тише,
Моя душа! О, не старѣйте, нервы!
Держите персть возвышенно и прямо!
Мнѣ помнить о тебѣ? Да, бѣдный духъ,
Пока есть память въ черепѣ моемъ.
Мнѣ помнить? Да, съ страницъ воспоминанья
Всѣ пошлые разсказы я сотру,
Всѣ изреченья книгъ, всѣ впечатлѣнья,
Минувшаго слѣды, плоды разсудка
И наблюденій юности моей.
Твои слова, родитель мой, одни
Пусть въ книгѣ сердца моего живутъ
Безъ примѣси другихъ, ничтожныхъ словъ.
Клянуся въ томъ благими небесами!
О, женщина преступная! Злодѣй,
Злодѣй, смѣющійся, проклятый извергъ!
Гдѣ мой бумажникъ? Запишу, что можно
Съ улыбкой вѣчною злодѣемъ быть,
По крайней мѣрѣ, въ Даніи возможно.
Здѣсь, дядюшка. Теперь пароль и отзывъ:
„Прощай, прощай и помни обо мнѣ“!
Я поклялся.
Принцъ! принцъ!
Принцъ Гамлетъ!
Богъ да защититъ васъ!
Аминь!
Эй, гдѣ вы, принцъ?
Сюда, мой соколъ!
Что съ вами, принцъ?
Ну что, узнали вы?
О, удивительно!
Скажите, принцъ.
Нѣтъ, вы разскажете.
Я — нѣтъ, мой принцъ!
Клянусь вамъ Небомъ.
Я не разскажу.
Вотъ видите… И кто бы могъ подумать!
Но, чуръ, молчать.
Клянусь вамъ Небомъ, принцъ!
Нѣтъ въ Даніи ни одного злодѣя,
Который не былъ бы негоднымъ плутомъ.
Чтобъ это намъ сказать, не стоитъ
Вставать изъ гроба мертвецу.
Вы правы —
И потому, безъ дальнихъ объясненій,
Я думаю — простимся и пойдемъ.
Вы — по дѣламъ или желаньямъ вашимъ:
У всѣхъ свои желанья и дѣла,
А бѣдный Гамлетъ — онъ пойдетъ молиться.
Да это, принцъ, безсвязныя слова.
Мнѣ очень жаль, что вамъ они обидны;
Душевно жаль.
Тутъ нѣтъ обиды, принцъ.
Горацьо, есть: клянусь святымъ Патрикомъ,
Обида страшная! Что до видѣнья —
Онъ честный духъ, повѣрьте мнѣ, друзья;
Желанье жъ знать, что было между нами,
Одолѣвай, какъ можетъ кто. Теперь,
Когда вы мнѣ товарищи, друзья,
Когда солдаты вы, прошу исполнить,
О чемъ я попрошу.
Охотно. Что же?
Не говорить, что видѣли вы ночью.
Не скажемъ, принцъ.
Однако жъ поклянитесь.
Клянусь вамъ честью, принцъ, не разглашать.
Я также.
Нѣтъ! клянитесь на мечѣ!
Мы поклялись уже.
На мечъ, на мечъ мой!
Клянитесь!
А! ты здѣсь, товарищъ вѣрный?
Что жъ, господа, вы слышите — пріятель
Не спитъ въ гробу: угодно вамъ поклясться?
Скажите: въ чемъ?
Чтобъ никогда до смерти
О томъ, что видѣли, не говорить ни слова.
Клянитесь на моемъ мечѣ!
Клянитесь!
Hic et ubique: перемѣнимъ мѣсто —
Сюда, друзья. Сложите снова руки
На мечъ мой и клянитесь: никогда
О томъ, что видѣли, не говорить ни слова.
Клянитесь на мечѣ!
А, браво, кротъ!
Какъ роешься ты быстро подъ землей!
Отличный рудокопъ! Еще разъ дальше.
Непостижимо, странно!
Эту странность,
Какъ странника, укрой въ твоемъ жилищѣ.
Есть многое на небѣ и землѣ,
Что и во снѣ, Гораціо, не снилось
Твоей учености. Однако, дальше!
Здѣсь, какъ и тамъ, клянитесь мнѣ блаженствомъ,
Что какъ бы странно я себя ни велъ —
Я, можетъ быть, сочту необходимымъ
Явиться чудакомъ — что вы тогда
Не станете руками дѣлать знаковъ,
Ни головой качать, ни говорить
Двусмысленно, какъ напримѣръ: „да, знаемъ“,
Или: „могли бы мы, когда бъ хотѣли“,
Или: „когда бы смѣли мы сказать“.
Иль: „люди есть, которые могли бы…“
| ГАМЛЕТЪ и ТѢНЬ. Изъ серіи литографій къ «Гамлету» знаменитаго французскаго живописца Еженя Делакруа (Eugène Delacroix, 1798—1863). |
Или другимъ неявственнымъ намекомъ
Не скажете, что дѣло вамъ извѣстно.
Вотъ въ чемъ клянитесь мнѣ, клянитесь Богомъ
И въ смертный часъ Его святой защитой.
Клянитесь!
Успокойся, успокойся
Ты, страждущая тѣнь! Ну, господа,
Прошу любить и жаловать меня —
И сколько бѣдный человѣкъ, какъ Гамлетъ,
Вамъ можетъ оказать любви и дружбы,
Онъ вамъ окажетъ ихъ, Богъ дастъ. Идемъ!
Ни слова болѣ: пала связь временъ!
Зачѣмъ же я связать ее рожденъ?
Итакъ, пойдемте вмѣстѣ, господа.