Взгляни, какъ другъ, на Даніи монарха.
Зачѣмъ искать съ опущенной рѣсницей
Во прахѣ благороднаго отца?
Ты знаешь: все живое умираетъ
И переходитъ въ вѣчность отъ земли.
Да, все умретъ.
А если такъ, мой сынъ,
То что жъ тебѣ тутъ кажется такъ странно?
Нѣтъ, мнѣ не кажется, а точно есть,
И для меня что кажется — ничтожно.
Нѣтъ, матушка, ни траурный мой плащъ,
Ни черный цвѣтъ печальнаго наряда,
Ни грустный видъ унылаго лица,
Ни бурный вздохъ стѣсненнаго дыханья,
Ни слезъ текущій изъ очей потокъ —
Ничто, ничто изъ этихъ знаковъ скорби
Не скажетъ истины; ихъ можно и сыграть,
И это все казаться точно можетъ.
Въ моей душѣ ношу я то, что есть,
Что выше всѣхъ печали украшеній.
Оно прекрасно и похвально, Гамлетъ,
Отдать отцу прискорбный долгъ печали;
Но вспомни же: отецъ и дѣдъ, и прадѣдъ
Лишались всѣ своихъ отцовъ. Потомки
Должны надѣть изъ дѣтскаго почтенья,
На время, въ память ихъ печальный трауръ,
Но сохранять печаль съ такимъ упорствомъ —
Есть недостойная мужчины скорбь,
Знакъ воли, непокорной Провидѣнью,
Души безсильной, слабаго ума.
Когда насъ опытъ научилъ, что смертью
Мы всѣ должны окончить нашу жизнь,
И если смерть для насъ обыкновенна,
Какъ самая простая изъ вещей,
Зачѣмъ ее безъ должнаго смиренья
Такъ къ сердцу принимать? О, это грѣхъ
Передъ Творцомъ, усопшему обида,
Проступокъ предъ умомъ, который вѣчно
Намъ говорилъ о смерти нашихъ предковъ,
И повторялъ надъ трупами людей
Отъ прадѣдовъ до насъ: „такъ быть должно!“
Прошу, покинь безплодную тоску
И вѣрь, что въ насъ ты вновь отца находишь.
Пусть знаетъ міръ, что ты ближайшій къ трону
И мной любимъ любовью благородной,
Любовію нѣжнѣйшаго отца.
Что до твоей поѣздки въ Виттенбергъ,
Она съ моимъ желаньемъ не согласна,
И я прошу тебя — останься здѣсь,
Въ лучахъ моихъ тебя любящихъ взоровъ,
Какъ первый царедворецъ, другъ и сынъ.
Не заставляй и мать просить напрасно:
Останься здѣсь, не ѣзди въ Виттенбергъ.
Я повинуюсь вамъ во всемъ.
Прекрасно.
Вотъ добрый и привѣтливый отвѣтъ!
Будь въ нашей Даніи намъ равнымъ, Гамлетъ.
Идемъ! Согласье дружеское принца
Смѣется радостью въ моей душѣ.
Пусть въ честь ему раздастся громъ орудій:
Онъ къ облакамъ взнесетъ заздравный кубокъ,
И громъ небесъ на громъ земли отвѣтитъ,
Когда король наполнитъ свой бокалъ.
О если бъ вы, души моей оковы,
Ты, крѣпко сплоченный составъ костей,
Ниспалъ росой, туманомъ испарился;
Иль если бъ ты, Судья земли и неба,
Не запретилъ грѣха самоубійства!
О, Боже мой! О, Боже милосердный,
Какъ пошло, пусто, плоско и ничтожно
Въ глазахъ моихъ житье на этомъ свѣтѣ!
Презрѣнный міръ: ты — опустѣлый садъ,
Негодныхъ травъ пустое достоянье.
И до того должно было дойти!
Два мѣсяца; нѣтъ, даже и не два,
Какъ умеръ онъ — такой монархъ великій,
Гиперіонъ въ сравненьи съ тѣмъ Сатиромъ,
Такъ пламенно мою любившій мать,
Что и небесъ неукротимымъ вѣтрамъ
Не дозволялъ лица ея касаться!
Земля и Небо, долженъ ли я вспомнить?
Она ему была такъ предана;
Ея любовь, казалось намъ, росла
Со счастіемъ любви — и черезъ мѣсяцъ…
Покинь меня, воспоминанья сила!
Ничтожность, женщина, твое названье!
Одинъ короткій, быстротечный мѣсяцъ —
И башмаковъ еще не износила.
Въ которыхъ шла, въ слезахъ, какъ Ніобея,
За бѣднымъ прахомъ моего отца…
О, Небо! Звѣрь, безъ разума, безъ слова,
Грустилъ бы долѣе. Супруга дяди,
Супруга брата моего отца!
Но онъ похожъ на Гамлета-монарха,
Какъ я на Геркулеса. Черезъ мѣсяцъ!
Еще слѣды ея притворныхъ слезъ
Въ очахъ заплаканныхъ такъ ясно видны —
Она жена… О, гнусная поспѣшность!
Взгляни, как друг, на Дании монарха.
Зачем искать с опущенной ресницей
Во прахе благородного отца?
Ты знаешь: все живое умирает
И переходит в вечность от земли.
Да, все умрет.
А если так, мой сын,
То что ж тебе тут кажется так странно?
Нет, мне не кажется, а точно есть,
И для меня, что кажется — ничтожно.
Нет, матушка, ни траурный мой плащ,
Ни черный цвет печального наряда,
Ни грустный вид унылого лица,
Ни бурный вздох стесненного дыханья,
Ни слез текущий из очей поток —
Ничто, ничто из этих знаков скорби
Не скажет истины; их можно и сыграть,
И это все казаться точно может.
В моей душе ношу я то, что есть,
Что выше всех печали украшений.
Оно прекрасно и похвально, Гамлет,
Отдать отцу прискорбный долг печали;
Но вспомни же: отец и дед, и прадед
Лишались все своих отцов. Потомки
Должны надеть из детского почтенья,
На время, в память их печальный траур,
Но сохранять печаль с таким упорством —
Есть недостойная мужчины скорбь,
Знак воли, непокорной провиденью,
Души бессильной, слабого ума.
Когда нас опыт научил, что смертью
Мы все должны окончить нашу жизнь,
И если смерть для нас обыкновенна,
Как самая простая из вещей,
Зачем ее без должного смиренья
Так к сердцу принимать? О, это грех
Перед творцом, усопшему обида,
Проступок пред умом, который вечно
Нам говорил о смерти наших предков
И повторял над трупами людей
От прадедов до нас: «Так быть должно!»
Прошу, покинь бесплодную тоску
И верь, что в нас ты вновь отца находишь.
Пусть знает мир, что ты ближайший к трону
И мной любим любовью благородной,
Любовию нежнейшего отца.
Что до твоей поездки в Виттенберг,
Она с моим желаньем не согласна,
И я прошу тебя — останься здесь,
В лучах моих тебя любящих взоров,
Как первый царедворец, друг и сын.
Не заставляй и мать просить напрасно:
Останься здесь, не езди в Виттенберг.
Я повинуюсь вам во всем.
Прекрасно.
Вот добрый и приветливый ответ!
Будь в нашей Дании нам равным, Гамлет.
Идем! Согласье дружеское принца
Смеется радостью в моей душе.
Пусть в честь ему раздастся гром орудий:
Он к облакам взнесет заздравный кубок,
И гром небес на гром земли ответит,
Когда король наполнит свой бокал.
О если б вы, души моей оковы,
Ты, крепко сплоченный состав костей,
Ниспал росой, туманом испарился;
Иль если б ты, судья земли и неба,
Не запретил греха самоубийства!
О, боже мой! О, боже милосердный,
Как пошло, пусто, плоско и ничтожно
В глазах моих житье на этом свете!
Презренный мир: ты — опустелый сад,
Негодных трав пустое достоянье.
И до того должно было дойти!
Два месяца; нет, даже и не два,
Как умер он — такой монарх великий,
Гиперион в сравнении с тем сатиром,
Так пламенно мою любивший мать,
Что и небес неукротимым ветрам
Не дозволял лица ее касаться!
Земля и небо, должен ли я вспомнить?
Она ему была так предана;
Ее любовь, казалось нам, росла
Со счастием любви — и через месяц…
Покинь меня, воспоминанья сила!
Ничтожность, женщина, твое названье!
Один короткий, быстротечный месяц —
И башмаков еще не износила.
В которых шла в слезах, как Ниобея,
За бедным прахом моего отца…
О, небо! Зверь, без разума, без слова,
Грустил бы долее. Супруга дяди,
Супруга брата моего отца!
Но он похож на Гамлета-монарха,
Как я на Геркулеса. Через месяц!
Еще следы ее притворных слез
В очах заплаканных так ясно видны —
Она жена… О, гнусная поспешность!
