Викитека

Поэмы Оссиана (Балобанова)/Фингал/ДО

< Поэмы Оссиана (Балобанова)

Фингалъ

Изъ цикла «Поэмы Оссіана»


[40]

Предисловіе.

Эта эпопея представляетъ очевидный сводъ нѣсколькихъ эпико-лирическихъ кантиленъ, сдѣланный, можетъ быть, самимъ Макферсономъ, а еще вѣроятнѣе кѣмъ-нибудь другимъ, стоявшимъ ближе къ народу. Сводъ этотъ характеренъ тѣмъ, что здѣсь встрѣчаются въ соотношеніи герои обоихъ ирландскихъ цикловъ: древняго — Кухулинъ и болѣе новаго — Финъ или Фингалъ, причемъ Кухулинъ является героемъ-богатыремъ меньшей силы и меньшаго значенія, чѣмъ Фингалъ; послѣдній даже старше своего предшественника: внукъ Фингала, Оскаръ, уже принимаетъ участіе въ войнахъ, а Кухулинъ представленъ голубоокимъ юношей.

Содержаніе эпопеи — борьба Кухулина, вождя ирландскихъ трибъ, во вреня малолѣтства Кормака, короля Ирландіи, со скандинавами. При первомъ извѣстіи о появлевіе Лохлина (т. е. скандинавовъ), Кухулинъ обращается за помощью къ Фингалу, но, не дождавшись его прихода и вопреки совѣту благоразумныхъ друзей своихъ, начинаетъ борьбу и терпитъ полное пораженіе. Тогда является Фингалъ, разбиваетъ скандинавовъ, беретъ въ плѣнъ ихъ короля Сварана, но затѣмъ все ковчается общимъ благополучіемъ: плѣнный отпущенъ, [41]Ирландія освобождена, мертвые оплакавы, а живые жаждутъ новыхъ подвиговъ.

Источника или основы для этой эпопеи мы до сихъ поръ не знаемъ. Въ 1883 г. Mistr. Wakey записала въ Кольренѣ, въ Сѣверной Ирландіи, народную пѣсню о борьбѣ Кухулина съ Лохлиномъ: Кухулинъ разбитъ, но надѣется отомствть при помощи подходящаго на лодкахъ Фингала. ПѢсня эта по содержанію совершенно соотвѣтствуетъ первой пѣснѣ эпопеи; но, въ сожалѣнію, почтенная дама прислала мнѣ ее не въ оригиналѣ, а въ переводѣ и даже въ стихотворномъ переложенія, такъ что, кромѣ невозможности прослѣдить правильность перевода, можетъ явиться довольно освовательное подозрѣвіе, что это — пѣсня, въ Макферсововской обработкѣ, вернувшаяся въ народъ. Самое характерное въ этой эпопеѣ то, что, при совершенномъ искаженіи хронологіи событій, все-таки она сохраняетъ за Кухулиномъ характерную черту древняго цикла — колесницу; Кухулинъ одинъ сражается на ней, всѣ другіе и даже рядомъ съ нимъ сражаются пѣшими. Въ первой пѣснѣ описана весьма подробно его колесница со сказочными украшеніями и съ именами коней, везущихъ ее, и тамъ же есть очень характерное описаніе битвы между Свараномъ и Фингаломъ — несомнѣнно въ пѣшемъ поединкѣ: «Отъ нашихъ ногъ деревья въ лѣсахъ выворачивались съ корнемъ, скалы сдвигались съ мѣстъ, ручьи измѣняли свое теченіе, съ ропотомъ убѣгая оть насъ» и т. д.

Правда, иногда къ Свараву, Канналу и другимъ вождямъ прилагается эпитетъ «рожденный ва колесвнцѣ", но это скорѣе обыкновенное явленіе устойчивости эпитета, тоже перенесеннаго изъ древняго цикла, чѣмъ воспоминаніе колесницы, совершенно утраченвой въ ирландской легендѣ Оссіановскаго цикла и, конечно, не перешедшей въ шотлавдскую — еще болѣе позднюю.

Самые характерные эпитеты и сравненія принадлежатъ первой пѣснѣ Фингала, которая, и помимо сообщенія Mistr. Wakey, представляется наймевѣе пострадавшей отъ литературной обработки: всѣ герои простоволосы, безъ шлемовъ, и отмѣченъ цвѣтъ волосъ; эпитеты однообразны и устойчивы: щитъ [42]непремѣнно горбатый или съ отмѣченнымъ цвѣтомъ — темно-бурый, сѣрый, лазоревый; Эринъ, т. е. Ирландія — зеленый, бардъ — былыхъ временъ и т. п. Сравненія тоже очень характерныя, встрѣчаются даже двойныя, руки битвъ (воины), сынъ горна (огонь), крѣпость раковинъ (вино), ротъ пѣсенъ (бардъ). Картинъ немного и, хотя онѣ и могугъ сойти за романтическія — тоже волна прибрежья, деревья, гнущіяся отъ вѣтра, звучащіе эхомъ холмы, — но скорѣе это картинныя сравненія, чѣмъ картины. Конечно, мы не встрѣчаемь подобныхъ ландшафтовъ въ ирландской легендѣ, но изъ приведенной уже нами пѣсни, приписанной Оссину и сохраненной намъ Лесморокимъ сборникомъ XVI ст., нельзя не усмотрѣть, что лирическія описанія не чужды шотландской народной поэзіи. Два коротенькіе эпизода, вставленные въ эту первую пѣсню, вѣроятно, тоже отголоски какого-нибудь преданія. Въ первомъ — воинъ убиваетъ другого, а дѣвушка, возлюбленная убитаго, мститъ убійцѣ, который, въ свою очередь, умирая, успѣваетъ убить дѣвушку. Во второмъ, еще болѣе короткомъ эпизодѣ, воины сражаются за пятнистаго быка, черезъ нѣсколько строкъ превратявшагося въ «бѣлаго, какъ снѣгъ» (He отголосокъ-ли это знаменитаго быка королевы Меббъ Táin Bé Cúlagne)? Одинъ изъ воиновъ убитъ, а сестра убійцы, невѣста убитаго, идетъ отыскивать его тѣло и умираетъ около него. Въ этихъ эпизодахъ мы не встрѣчаемъ почти ни эпитетовъ, ни картинъ; соотношенія съ содержаніемъ эпопеи нѣтъ никакого; видимо, они ввесены Макферсовомъ туда-же, куда были почему либо отнесены его предшественниками и, конечно, не сочинены, такъ какъ сохранили многія черты быта, встрѣчающіяся и у O’Curry: «Manners and customs, of the ancient Irish».

Собственно этимъ вторымъ эпизодомъ заканчввается первая пѣсня Фингала: послѣдующія заключительныя строки довольно водянисты и незначительны.

Вся 2-я пѣсня искусственна, съ массою излишнихъ вставокъ и лишнихъ подробностей: передъ битвой всѣ спятъ, кромѣ Коннала, одного изъ вождей Кухулинова войска, и вотъ является ему тѣнь Кругала, наканувѣ убитаго воина, и предрекаетъ гибель всего Эрина. Конналь будитъ Кухулина и совѣтуетъ [43]ему отложить битву съ Лохлнномъ до прихода Фингала. Тотъ не соглашается; тѣмъ временемъ наступаетъ утро, и является посолъ отъ Сварана, предлагающій постыдный миръ (вся эта часть пѣсни какъ будто нарочно вставлена, чтобы связать послѣдующее съ предъидущимъ, и вставка совсѣмъ другого пера или времени). На миръ Кухуливъ не согласенъ, возгорается бой, и Эринъ побѣжденъ, остается Кухулинъ съ бардомъ Карриль'омъ, «былыхъ временъ», Конналомъ и немногими уцѣлѣвшими сподвижниками. Пѣсня заканчивается довольно театральнымъ эффектомъ: когда, казалось, все погибло, является развѣдчикъ и возвѣщаетъ приходъ Фингала.

Самыя характерныя мѣста этой пѣсни — два внесенные въ нее эпизода: первый прямо взятъ изъ Tain Be Culagne, въ которомъ королева Меббъ и ея мужъ хвастаются другъ передъ другомъ своимъ имуществомъ, причемъ у нихъ оказывается всего поровну, и только у короля есть бѣлосвѣжный быкъ котораго не имѣетъ королева, и изъ этого выходитъ цѣлый рядъ приключевій. Въ эпизодѣ 2-й пѣсни Фингала у Макферсона король Каирбаръ проситъ Кухулина раздѣлить его имущество между нимъ и его женой Девгалой; Кухулинъ ихъ дѣлитъ поровну, причемъ остается единствѳнный бѣлоснѣжный быкъ, котораго Кухулввъ отдаетъ Каирбару и навлекаетъ на себя гнѣвъ Девгалы. Такимъ образомъ и тутъ, в тамъ одинъ в тотъ-же мотивъ борьбы за бѣлаго быка, остающагося отъ дѣлежа поровну. Второй эпизодъ характеренъ мотивомъ переодѣванія дѣвушки въ воина, совершенно отличнымъ отъ извѣстныхъ мотивовъ такихъ переодѣваній. Изъ сравненія въ этой пѣснѣ можно отмѣтить только сравненіе съ пожаромъ въ пустынѣ, попадавшееся мнѣ также въ пѣсняхъ современной Ирландіи, напр. въ сборникѣ Smith'a.

3-я пѣсвя посвящена вся Фингалу, Кухулина въ ней не встрѣчается, и она носитъ характеръ эпизодическій. Начало пѣсни — совершено литературное описаніе утра, послѣ котораго въ видѣ вступленія, помѣщенъ длинный эпизодъ юношеской любви Фингала къ сестрѣ короля Лохлина Агандекки, убитой ея отцомъ, вѣроломнымъ Старно и, какъ спайка, лирическое описаніе чувствъ Фингала подъ вліяніемъ этихъ воспоминаній: [44]желаніе увидать Сварана, брата Агандевки, который очень любилъ сестру, приглашеніе его на пиръ въ Фингалу; — приглашеніе не принято, и на утро разгораѳтся битва, кончающаяся полнымъ пораженіемъ Лохлина, послѣ котораго опять эпизодъ о подвигахъ Фингала во дви его юности. Опущеніе всего этого нисколько не повредило-бы смыслу и является совершенно случайнымъ. Эпитеты встрѣчаются даже Гомеровсвіе: богоподобный родъ, благородный; но оригинальвыхъ нѣтъ; изъ картинъ можно развѣ отмѣтить описаніе битвы. Окончаніе пѣсни чисто лирическое и почти тожествевно съ пѣсней Оссіана Лесморскаго сборника: „Слѣпой и покинутый, въ слезахъ брожу я между мелкими людьми" и т. д.

4-я пѣсня гораздо оригинальнѣе по стилю, хотя по содержанію она не отличается отъ предъидущей и является случайнымъ эпизодомъ: Оссіанъ обращается къ Мальвинѣ, по преданію дочери Тоскура, вдовѣ Оскура (не переставовка-ли это одного имени?), которая вмѣстѣ съ Оссіавомъ пережила весь славный родъ Фингала. Онъ разсвазываетъ ей свою молодость, любовь Евералиннъ, его жены, время, когда они сошлись, битвы изъ-за нея, затѣмъ прославляетъ Оскура или Оскара, описываетъ его битву съ Лохлиномъ, подвиги Фингала при этомъ. Пѣсня кончается появленіенъ Кухулина, удалившагося въ пещеру послѣ пораженія; онъ сѣтуетъ о гибели своей славы — опять чисто лирическое причитанье, не противорѣчащее правдѣ. Эпитеты в картины гораздо оригинальнѣе; встрѣчаются, напр., эпитеты: путница облаковъ, наѣздники бури, высоко-прыгающій король копій. Описанія красоты, громкаго голоса, битвы — положительно пластичны. Въ первый разъ встрѣчается здѣсь описаніе знамени, которое вообще играло большую роль въ ирландскихъ трибахъ: каждый вождь имѣлъ свое знамя, и здѣсь описано весьма подробно звамя Фингала, которое, какъ широкая голубая раковина ночнаго неба, т. е. луна, освѣщало окружающее.

5-я и 6-я пѣсни носятъ очень яркую литературную окраску и выдѣлить первоначальную основу почти невозможно; кромѣ того, онѣ полны лиризма.

5-я пѣсня начинается восхваленіемъ Фингала и описаніемъ [45]его поединка съ Свараномъ, причемъ повторяется почти слово въ слово описаніе ихъ-же битвы 1-ой пѣсви. Сваранъ взятъ въ плѣнъ, и Фингалъ собирается отдохнуть, но является юноша, предлагающій сразиться, и хотя Фингалъ отказывается, но юноша настаиваетъ и умираетъ отъ раны: недостаточно ясно, отъ руки-ли Фингала или отъ прежней раны; Фингалъ его щадитъ въ поединкѣ, но онъ говоритъ, что его поясъ скрываеть смертельную рану, снимаетъ его и умираетъ; передъ смертью онъ проситъ Фингала воздвигнуть ему могилу и отослать его оружіе женѣ. Фингалъ оплакиваетъ юношу и посылаеть за своими сыновьями; тогда онъ узваетъ, что его младшій сынъ Рино погибъ въ битвѣ. Здѣсь совершенно лирическое мѣсто: Фингалъ прощается съ умершимъ, велитъ его похоронить рядомъ съ убитымъ сейчасъ юношей и предлагаетъ барду спѣть пѣсню старины и повѣдать, кто здѣсь похороненъ изъ героевъ: видимо, дѣло происходитъ около чьей-то могилы, можетъ быть, на кладбищѣ на вершинѣ Лены, о которомъ говоритъ O'Curry. Man. and cust. vol. II стр. 41. Уллинъ поетъ о Ламдергѣ, одномъ изъ героевъ древняго цикла, и его милой — Гельгоссѣ. Изъ всего эпизода замѣчательно, что Ламдергъ ходилъ биться съ какимъ-то великаномъ Ульфаддой (Ulfadda — длинная борода) и по возвращеніи обратился за свѣдѣніями къ какому-то Алладу, старцу, живущему въ каменномъ кругѣ, который дѣйствительно и указываетъ похитителя дѣвушки. Ламдергь идетъ къ врагу и скатываетъ камень — звакъ войны. Они бьются и оба умираютъ. Въ концѣ пѣсни является Карриль, бардъ Кухулина, в идетъ лирическая бесѣда съ Оссіаномъ.

6-я пѣсня начивается описаніемъ пира у Фингала и пѣніемъ бардовъ. Плѣнный Сваранъ сидитъ среди пирующихъ и его развлекаетъ Уллинъ пѣснью старины объ отцѣ Фингала, гостепріимво принятомъ на Скандинавскомъ берегу и женившемся на дочери короля Лохлина. Въ этомъ эпизодѣ опятъ мотивъ преодѣвавія дѣвушки въ воина и опять того-же характера, какъ и предъидущій. Послѣ пира Сваравъ отпущенъ обратно. Затѣмъ идетъ новый эпизодъ, совершенно непонятный и ничѣмъ не связавный съ разсказомъ, и съ какими-то намеками [46]на таинственный культъ Брумо, за которымъ слѣдуетъ чудесное описаніе охоты Фингала, встрѣча съ Кухулиномъ, пиръ и отъѣздъ Фингала.

Эпопея написана кадансированной прозой.

Во всякомъ случаѣ, нельзя отрицать, что 1-я пѣсня и нѣкоторые эпизоды сохранили многое изъ своей первоначальной народной основы, какъ нельзя не видѣть вставокъ и спаекъ другого стиля и колорита, какъ напр. во 2-й и 3-й пѣсняхъ.

[47]

Фингалъ.

Пѣсня первая.

Кухулинъ сидѣлъ у стѣнъ Туры[1] подъ звучно шелестящимъ деревомъ; его копье было прислонено къ скалѣ, его щитъ лежалъ на травѣ близъ него. Въ то время, какъ онъ думалъ о могучемъ Каирбарѣ[2], героѣ, убитомъ вождемъ въ битвѣ, пришелъ развѣдчикъ съ береговъ океана, Моранъ[3], сынъ Фихила[4].

«Вставай», сказалъ юноша, «Кухулинъ; вставай: я вижу корабли сѣвера. Многочисленны, вождь народа, враги наши! Многочисленны герои рожденнаго моремъ Сварана[5]!» — «Моранъ», возразилъ голубоокій вождь[6]. Ты всегда дрожишь, сынъ Фихила! Твой страхъ увеличилъ число враговъ. Это Фингалъ, король пустынь, идетъ съ помощью къ зеленому Эрину потоковъ[7]. «Я видѣлъ ихъ вождя», сказалъ Моранъ: — «онъ великъ, какъ блестящая скала[8]. Копье его — разбитая молніей сосна[9], щитъ — восходящая луна[10]. Онъ сидѣлъ на берегу, подобно облаку тумана на безмолвномъ холмѣ[11]. Многочисленны, [48]вождь героевъ, сказалъ я, многочисленны наши руки битвъ[12]. Правильно твое имя, мощный человѣкъ, но много могучихъ мужей видно съ открытыхъ вѣтрамъ стѣнъ Туры[13]».

Какъ шумъ прибоя на скалѣ заговорилъ онъ: «Кто, подобный мнѣ, можетъ явиться въ этой странѣ? Герои не могутъ устоять въ моемъ присутствіи — они повергаются на землю моей рукой. Кто можетъ противостоять Сварану въ битвѣ? Кто, кромѣ Фингала, короля бурной Сельмы[14]? Однажды бились мы на Мальморѣ[15]; отъ нашихъ ногъ деревья въ лѣсахъ выворачивались съ корнемъ; скалы сдвигались съ мѣстъ, ручьи измѣняли свое теченіе, съ ропотомъ убѣгая отъ насъ. Три дня возобновлялся бой; герои держались въ отдаленіи и трепетали[16]. На четвертый Фингалъ сказалъ было, что Король Океана палъ! Но Сваранъ возразилъ: онъ еще стоитъ. Пусть мрачный Кухулинъ[17] сдается тому, который такъ же силенъ, какъ бури его страны».

«Нѣтъ», отвѣтилъ голубоокій вождь: «я никогда не сдавался смертному! Мрачный Кухулинъ побѣдитъ или погибнетъ! Иди, сынъ Фихила, возьми мое копье. Ударь въ звучный щитъ Семо[18]. Онъ виситъ на скрипящихъ воротахъ Туры[19]. Не миръ возвѣщаетъ его голосъ: мои герои, услышавъ его, повинуются». Онъ пошелъ. Онъ ударилъ въ горбатый щитъ[20]. Скалы и холмы отвѣчаютъ. Звукъ распространяется по лѣсу: лани содрогаются на оленьемъ озерѣ. Курахъ[21] сбѣгаетъ съ отозвавшейся скалы и Конналъ, кровавое копье[22]. Бѣлоснѣжная грудь Кругала[23] сильно дышетъ. Сынъ Фави покинулъ темнобурую лань[24]. «Это щитъ битвы», сказалъ Ронноръ[25]! «Это копье Кухулина», сказалъ Лугаръ[26]. Сынъ моря[27], надѣнь свое вооруженіе! Кальмаръ[28], подними свою звучащую [49]сталь! Пуно[29], наводащій ужасъ герой, возстань! Калбаръ, покинь красное дерево Кромлы! Преклони твое колѣно, о Эхъ[30], спустись съ потоковъ Лены! Ка-толь[31], ползи, вытягиваясь по безмолвному вереску Мора: твое тѣло бѣло, какъ пѣна взволнованнаго океана, когда мрачные вѣтры взметаютъ его на скалистый Кухонъ[32].

Теперь я вижу вождей въ гордости ихъ минувшихъ дѣлъ. Ихъ души воспламенены воспоминаніемъ о битвахъ старины и дѣяніяхъ былыхъ временъ. Ихъ глаза какъ пламя; ихъ взглядъ ищетъ враговъ страны; ихъ могучія руки сжимаютъ свои мечи; ихъ тѣло, одѣтое въ сталь, сверкаетъ молніями. Они спускаются, какъ потоки съ горъ[33]: каждый стремится со своего холма; вожди битвъ свѣтятся въ вооруженіи своихъ отцовъ. Темны и мрачны слѣдующіе за ними герои, подобно скопищу дождевыхъ тучъ за красными свѣтилами неба. Доносятся звуки гремящаго оружія. Сѣрыя собаки завываютъ. Пѣсня битвы доносится урывками. Утесистая Кромла[34] отзывается кругомъ эхомъ. Они стоятъ на темномъ верескѣ Лены[35], какъ осенній туманъ, застилающій холмы, когда темными, разорванными массами садится онъ высоко и подымаеть годову къ небу. «Гей», сказалъ Кухулинъ: «сыны узкихъ долинъ! вы, охотники ланей! Другая забава затѣвается: она подобна мрачной, вздымающейся волнѣ прибрежья[36]. Или мы будемъ биться, сыны войны, или сдадимъ Лохлину зеленый Эринъ! Говори ты, о Конналъ[37], первый изъ людей, ломающій щиты! Ты часто сражался съ Лохлиномъ — не подымешь-ли ты и теперъ копье своего отца?»

«Кухулинъ!» спокойно отвѣтилъ вождь: «копье Коннала остро! Оно любитъ блестѣть въ битвѣ и соединять на себѣ [50]кровь тысячъ. Хотя моя рука стремится въ битву, сердце мое стоитъ за миръ Эрина. Взгляни, первый въ битвѣ Кормака, на черные корабли Сварана. Ихъ мачты такъ-же многочисленны, какъ олени на озерѣ Лего. Его корабли подобны лѣсамъ, одѣтымъ туманомъ, когда деревья гнутся одно за другимъ подъ порывами вѣтра. Многочисленны вожди въ битвѣ. Конналъ стоитъ за миръ! Фингалъ, первый изъ смертныхъ, не поднялъ-бы руки, — Фингалъ, который шатаетъ сильныхъ, какъ бурный вѣтеръ — верескъ, когда потоки ревутъ по склонамъ звучащей эхочъ Коны[38] и на холмы спускается ночь со своими облаками».

«Бѣги ты, человѣкъ мира, сказалъ Кальмаръ, бѣги, сказалъ сынъ Маха[39]. Иди, Конналъ, къ тихимъ холмамъ, гдѣ копье никогда не сверкаетъ въ битвѣ. Преслѣдуй темно-бурую лань Кромлы: останавливай твоими стрѣлами прыгающихъ оленей Лены. А ты, Кухулинъ, голубоокій сынъ Семо, разсѣй сыновей Лохлина[40]! Опустоши ряды, составляющіе ихъ гордость. Пусть ни одинъ корабль царства снѣговъ[41] не вздымается на мрачно-ревущихъ волнахъ Инистора[42]. Подымитесь, мрачнне вѣтры Эрина[43], подымитесь! Завойте, вихри богатой ланями Лары[44]. Пусть умру я въ бурю, растерзанный въ облакѣ гнѣвными тѣнями мужей; пусть умретъ Кальмаръ среди бурь, если когда-нибудь охота настолько-же была ему забавой, какъ битва щитовъ».

«Кальмаръ», возразилъ тихо Конналъ, «я никогда не обращался въ бѣгство, юный сынъ Маха! Я былъ стремителенъ съ моими друзьями въ бою; но мала еще слава Коннала! Битва была выиграна въ моемъ присутствіи; храбрые одержали верхъ! Но сынъ Семо, услыши мой голосъ, взгляни на древній тронъ Кормака. Отдай богатство и половину страны за миръ, пока Фингалъ не придетъ на наше прибрежье. Если-же ты выберешь войну, я тоже подниму мечъ и копье. Моя радостъ будетъ [51]среди тысячъ, мой духъ, какъ молнія, пронесется по мраку битвы».

«Мнѣ пріятенъ шумъ оружія», возразилъ Кухулинъ, «пріятнѣе грома небесъ передъ весеннимъ ливнемъ. Но собирайтесь всѣ блестящія племена, чтобы я могъ видѣть сыновъ войны. Пусть проходятъ они верескомъ, блестя, какъ солнечный лучъ передъ бурей, когда восточный вѣтеръ собираетъ облака, а Морвенъ вторить ему эхомъ своихъ дубовъ.[45] Но гдѣ мои друзья битвы, поддержка моего оружія въ опасности? Гдѣ ты, бѣлогрудый Кахбаръ? Гдѣ эта туча войны, Духомаръ?[46] а) Развѣ покинулъ ты меня, о Фергусъ[47], въ дни бурь? Фергусъ, первый на веселомъ пиру! Сынъ Росса, рука смерти![48] сходяшь ты, какъ олень съ Мальмора, какъ лань съ твоихъ звучащихъ эхомъ холмовъ. Гей ты, сынъ Росса! что омрачаетъ душу битвы?»

«Четыре камня[49] воздвигаются на могилѣ Кахба», возразалъ вождь. «Эти руки положили въ землю Духомара, тучу битвы! Кахба, сынъ Тормана, ты былъ лучемъ свѣта Эрина! А ты, о храбрый Духомаръ, туманъ болотистаго Лано[50] , когда онъ движется по равнинанъ осени, разнося смерть среди тысячъ. Морна![51] Прекраснѣйшая изъ дѣвъ! тихъ и спокоенъ твой сонъ въ скалистой пещерѣ! Ты пала во мракъ, подобно звѣздѣ, быстро бѣгущей въ пустынѣ, когда путникъ одинокъ и оплакиваетъ скоротечный лучъ свѣта.

Эпизодъ: «Разскажи», сказалъ голубоокій сынъ Семо, «разскажи, какъ пали герои Эрина? Поражены-ли они сынами Лохлина, сражаясь въ битвѣ героевъ, или иное что заключило сильныхъ рукою въ тѣсные и темные дома.»

«Кахба», отвѣтилъ герой, «палъ отъ меча Духомара подъ [52]дубомъ шумныхъ потоковъ. Духомаръ пришелъ въ пещеру Тура; онъ сказалъ достойной любви Морны: «Морна, красивѣйшая изъ женщинъ, любезная дочь Кормака, могучей руки! почему остаешься ты одна, окруженная кемнями въ пещерѣ скалы. Потокъ журчитъ кругомъ. Старое дерево стонетъ отъ вѣтра. Озеро взволновано передъ тобой; мрачныя тучи на небѣ. Но ты точно снѣгъ на верескѣ; твои волосы — туманъ Кромлы, когда онъ вьется надъ холмомъ и освѣщается лучемъ востока! Твоя грудь — два нѣжныхъ утеса, видные изъ Бранно потоковъ; твои руки подобны двумъ бѣлымъ столбамъ въ залахъ великаго Фингала!»

«Откуда», возразила прекрасно-волосая дѣвушка, «откуда пришелъ ты, Духомаръ, самый мрачный изъ людей? Темны и страшны твои брови! Красны твои вращающіеся глаза! Появился-ли Сваранъ на морѣ? Что скажешь ты о врагахъ, Духомаръ?» — «Я вернулся съ холма, о Морна, съ холма темно-бурыхъ ланей. Трехъ убилъ я изъ моего натянутаго лука. Три было со мной широко прыгающія собаки[52]. Достойная любви дочь Кормака, я люблю тебя, какъ мою душу. Я убилъ для тебя величественнаго оленя[53]. Высоко держалъ онъ вѣтвистую голову и быстры были его ноги, какъ вѣтеръ».

«Духомаръ», спокойно возразила дѣва, «я не люблю тебя, мрачнаго человѣка! Жестоко твое каменное сердце, мрачно твое ужасное чело! Но Кахба, юный сынъ Тормана, — онъ любовь Морны. Онъ свѣтлый лучъ въ день мрачной бури! Видѣлъ-ли ты сына Тормана, любимаго всѣми на холмахъ его оленей? Здѣсь дочь Кормака ждетъ прихода Кахбы».

«Долго будетъ ждать Морна», сказалъ Духомаръ, «долго будетъ ждать она Кахбу. Взгляни на этотъ обнаженный мечъ — по немъ струится кровь Кахбы. Долго будеть ждать Морна. Онъ палъ при потокѣ Бранно! На Кромлѣ воздвигну я ему могилу, дочь Кормака, съ лазоревымъ щитомъ[54]. Обрати на Духомара свой взглядъ: его рука могуча, какъ буря.»

[53]«Развѣ палъ сынъ Тормана?» сказала дѣвушка голосомъ, прерывающимся отъ отчаянія. «Развѣ палъ на своихъ откликающихся эхомъ холмахъ юноша съ бѣлоснѣжной грудью? Первый въ охотѣ на оленей, губитель чужеземцевъ съ океана, ты приносишь торе мвѣ, Духомаръ! Жестока твоя рука для Морны! Дай мвѣ этотъ мечъ, мой врагъ! Я люблю струящуюся кровь Кахба». Онъ отдалъ мечъ, сдавшись на ея слезы, она пронзнла его мужествевную трудь! Онъ упалъ, какъ камень на пути горнаго потова и, вытянувъ руку, сказалъ: «дочь Кормака съ лазоревымъ щитомъ, Морна, холоденъ мечъ въ моей груди. Я чувствую его холодъ. Передай меня дѣвѣ Мойна[55]; Духомаръ былъ мечтой ея сновъ! Она воздвигнетъ мнѣ могилу. Охотникъ разнесетъ мою славу. Но вынь мечъ изъ моей груди, Морва, сталь холодна!» Она подошла вся въ слезахъ; она вынула мечъ изъ его груди, онъ пронзилъ ея бѣлое тѣло, ея прекрасныя кудри разсыпались во землѣ, ея струящаяся кровь бѣжитъ изъ ея бока, ея бѣлыя руки окрашены краснымъ, она лежитъ въ судорогахъ смерти — пещера отвѣчала эхомъ на ея стоны.

«Миръ» сказалъ Кухулинъ, «миръ духу героевъ! Ихъ дѣла въ битвѣ были великм, пусть они носятся вокрутъ меня на облакахъ. Пусть показываютъ мнѣ свои воинственные облики, тогда будетъ тверда въ опасности душа моя, рука моя подобна грому неба. Но ты являйся мнѣ въ лучѣ луна, о Морна! у окна моего убѣжища, когда мысли мои обращены къ миру, когда миновалъ громъ оружія! Собирайте силы всѣхъ племенъ. Идите въ битву за Эринъ. Сопровождайте колесницу моихъ битвъ. Радуйтесь при звукѣ моей ѣзды[56]. Помѣстите три копья у меня сбоку. Слѣдуйте за моими горячими конями. Пусть моя душа крѣпнетъ при видѣ моихъ друзей, ужаснѣе становится битва тамъ, гдѣ блестить мое копье».

Какъ потокъ пѣны стремится изъ мрачной, тѣнистой глубины Кромлы, когда громъ гремитъ въ небѣ и черная ночь закрываетъ холмы. Изъ-за разорванныхъ тучъ бури смотрятъ [54]тусклые облики тѣней. Такъ неистовы, такъ необозримы и ужасны стремящіеся сыны Эрина. Вождь подобенъ киту океана: доблесть его бьетъ водометомъ, и волны его могущества разливаются по берегу. Сыны Лохлина услыхали шумъ, подобный звуку зимней бури. Сваранъ ударилъ въ свой горбатый щитъ: онъ позвалъ сына Арно. «Что за жужжанье слышно на горѣ, точно скопище мухъ вечеромъ? Это сыны-ли Эрина спускаются или громкій вѣтеръ реветь въ отдаленнокъ лѣсу? Таковъ шумъ Гормалы, когда готовы вздуться бѣлыя вершины ея волнъ. О сынъ Арно, взойди ва холмъ; взгляни на темную поверхность вереска».

Онъ пошелъ. Онъ быстро возвратился, дрожа; его глаза дико блуждали. Его сердце сильно бьется въ груди. Его слова сбивчивы, отрывисты и медленны. «Встань, сынъ океана, встань, вождь темно-бурыхъ щитовъ. Я вижу мрачный горный потокъ битвы, тѣсно двигающуюся мощь сыновъ Эрина! Колесница войвы приближается, какъ пламя смерти! Быстрая колесница Кухулина, благороднаго сына Семо[57]. Она выгнута сзади, какъ волна, взметающаяся на утесъ, какъ разбитый солнцемь туманъ на верескѣ; ея бока, унизанные камнями, блестятъ, кавъ море вокругъ ночной лодки; изъ гладкаго тиса ея ось; ея сидѣнье изъ самой гладкой кости. Бока наполнены копьямя; ея дно — подвожіе героевъ. Справа передъ колесницей видѣнъ фыркающій конь съ большой грввой, широкогрудый, широко прыгающій, сильный сынъ холма. Громко и звучно его копыто; его грива летитъ за нимъ, какъ клубы дыма надъ гребнемъ скалъ. Широкм бока коня! Имя его Сулинъ - Сифадда[58]. Слѣва передъ колесницей видѣнъ фыркаюшдй конь! Съ тонкой гривой, высокой головой, сильнымъ копытомъ, быстрый, прыгающій сынъ холма. Дуфронналъ[59] его имя у бурныхъ сывовъ меча! Тысячи ремней привязываютъ колесницу къ быстрымъ конямъ; гладко-полированныя уздечки покрыты клубами [55]пѣны. Узкіе ремни, роскошно усаженные драгоцѣнными камнями, окружаютъ стройныя шеи коней. Вотъ кони, которые, какъ клубы тумана, летятъ надъ долинами, богатыми потоками. Въ ихъ бѣгѣ — стремительность оленя, мощь орловъ, спускающихся на добычу. Ихъ шумъ точно зимній вѣтеръ на склонахъ Горхалы съ снѣжной вершиной. Внутри колесницы видѣнъ вождь, сильный рукою сынъ меча. Имя героя Кухулинъ, сынъ Семо, король раковинъ. Его красныя щеки подобны моему гладкому луку. Широко открыты его голубые, блуждающіе глаза подъ мрачной дугой его бровей. Его волосы развѣваются вокругъ его головы, подобно пламени, когда, наклонившись впередъ, онъ направлаетъ свое копье. Онъ подвигается, какъ буря, по богатой потоками долинѣ». — «Когда обращался я въ бѣгство?» возразилъ король. «Когда бѣжалъ Сваранъ отъ битвы копій? Когда уклонялся онъ отъ опасности, вождь съ мелкой душой? Я встрѣчалъ бурю Гормалы, когда пѣнистыя волны вздымались до неба. Я встрѣчалъ бурю тучъ: побѣжитъ-ли Сваранъ отъ героя? Еслибы самъ Фингалъ былъ передо мною, моя душа не померкла-бы отъ страха. Возстаньте на битву, мои тысячи. Разлейтесь вокругъ меня, какъ гудящее море. Собирайтесь вокругъ блестящей стали вашего короля; крѣпкіе, какъ скалы моей родины, съ радостью встрѣчающія бурю, когда ихъ темныя сосны влонятся по вѣтру».

Кавъ мрачныя, бурння тучи осени, выдвигаясь изъ-за двухъ звучащихъ эхомъ холмовъ, приближаются другъ къ другу герои. Какъ два глубокихъ потока съ высокихъ скалъ, встрѣчающіеся, смѣшивающіеся и стремящіеся въ равнину, громко, сурово и мрачно встрѣтялись въ битвѣ Лохлинъ съ Иннисъ-Файль'омъ[60]. Вождь поражаетъ вождя и мужъ мужа, сталь звенитъ о сталь; звонко трескаются шлемы; кровь льется и дымится вокрутъ. Тетива скрипитъ на гладкихъ лукахъ. Стрѣлы высоко носятся по поднебесью. Копья мелькаютъ, какъ круги свѣта, освѣщающіе лицо ночи. Этотъ шумъ войны подобенъ шуму взволнованнаго океана, когда онъ высоко вздымаетъ свои волны, и послѣднему раскату грома въ небѣ. Хотя сто бардовъ Кормака были тамъ, сто бардовъ, готовыхъ воспѣть битву, но [56]слабъ былъ ихъ голосъ, чтобы сохраннть будущимъ временамъ память о подвигахъ. Много было павшить героевъ, далеко разлялась кровь храбрыхъ. «Плачте вы, сыны пѣсенъ, оплакивайте смерть благороднаго Сихалина[61]. Пусть вздыхаетъ Фіона[62] на одинокихъ, равнинахъ ея милаго Ардана[63]. Они пали какъ два оленя пустыни[64], отъ руки могучаго Сварана, когда среди тысячъ онъ свирѣпствовалъ, подобно разрушительному духу бури, когда онъ сидить, мрачный, на тучахъ сѣвера и радуется смерти моряка. He дремала рука твоя, вождъ острова тумановъ, много было гибели отъ твоей руки, сынъ Семо! Подобенъ лучу неба былъ его мечъ, пронзая сыновъ долины, когда пораженный народъ падалъ и всѣ холмы пылали кругомъ. Дуфронналъ фыркалъ надъ тѣлами героевъ; Сидфадда омочилъ свое копыто въ крови. Битва осталась позади ихъ, какъ поверженныя деревья въ пустынѣ Кромлы, когда вихрь пролетитъ надъ верескомъ, нося на себѣ духовъ ночи. Плачь на утесахъ бурныхъ вѣтровъ, дѣва Инистора! Наклони свою красивую голову надъ воинами, ты милѣе духовъ холма, когда они движутся въ солнечномъ лучѣ въ полдень надъ безмолвнымъ Морвеномъ! Онъ палъ, твой юноша, поверженъ блѣдный подъ мечемъ Кухулина! Доблесть не возвеличитъ твоего возлюбленнаго для соединенія съ дочерью королей. Тренаръ[65] умеръ, дѣва Инистора! Его сѣрыя собаки воютъ въ его домѣ, видя проходящую тѣнь. Его ненатянутый лукъ виситъ въ его залѣ; ни звука на холмѣ его оленей.

Какъ тысячи волнъ стремятся къ утесамъ, такъ приблизилось войско Сварава. Какъ скала встрѣчаетъ тысячу волнъ, такъ Эринъ встрѣтилъ Сварана копій. Смерть поднимаеть вокругъ свои голоса и мѣшаетъ ихъ со звономъ щитовъ. Каждый герой — столбъ мрака; мечъ — лучъ огня въ его рукѣ. Поле звучитъ изъ края въ край, точно сто молотовъ ударяютъ другъ за другомъ по красному сыну горна. Кто это на верескѣ Лены такъ темны и мрачны? Кто они, подобные двумъ тучамъ, съ [57]мечами, какъ сіянье молніи надъ ихъ головами? Невысокіе холмы смутились кругомъ, скалы, покрытая мхомъ, дрожатъ. Кто же иной, какъ не сынъ океана и рожденный на колесницѣ вождь Эрина. Съ нетерпѣніемъ обращались къ нимъ глаза вхъ друзей, когда они явились, мрачные, надъ верескомъ. Но ночь скрываетъ вождей своими облаками и кончаетъ ужасный бой.

На мшистомъ откосѣ Кромлы помѣстилъ Доргла[66] оленя, раннюю добычу охоты, пока герои не покивули еще холма. Сто юношей собираютъ верескъ, десять воиновъ сторожатъ пламя, триста выбираютъ гладкіе камни. Дымъ пира разносится далеко.[67] Великая душа Кухулина, вождя Эрина, сосредоточилась. Онъ облокотился на свое свѣтлое копье и заговорилъ сыну пѣсенъ Каррилу[68] былыхъ времевъ, сѣдовласому сыну Кинфлина[69]. «Развѣ этотъ пиръ приготовленъ только для меня одного, тогда какъ король Лохлина остается на берегу Эрина далеко оть оленей своего холма и звучныхъ залъ его пиршествъ. Встань, Карриль былыхъ временъ, и передай мои мысли Сварану. Скажи ему съ бурныхъ водъ, что Кухулинъ даетъ свой пиръ. Пусть послушаетъ онъ здѣсь звукъ моихъ лѣсовъ подъ тучами ночи, потому что холодны и мрачны вѣтры, бушующіе надъ пѣной его морей. Пусть здѣсь онъ послушаетъ пѣсни героевъ и похвалитъ дрожащую арфу.»

Старый Карриль съ нѣжнымъ голосомъ пошелъ. Онъ позвалъ короля темно-бурыхъ щитовъ. «Встань со шкуры добычи твоей охоты, встань, Сваранъ, король лѣсовъ. Кухулинъ даетъ праздникъ раковинъ. Раздѣли пиръ голубоокаго вождя Эрина». Онъ отвѣчалъ, подобно суровому ропоту Кромлы передъ бурей. «Еслибы всѣ дочери Инисъ-файль'а протявули ко мвѣ свои бѣлосвѣжныя руки, еслибы, подымались отъ вздоховъ ихъ груди и нѣжные ихъ глаза блестали любовью, и тогда неподвижный, какъ тысячи утесовъ Лохлина, остался-бы здѣсь Сваранъ до утра, когда молодой лучъ востока освѣтитъ мнѣ смерть Кухулина. Пріятенъ моему слуху вѣтеръ Лохлина, онъ реветъ надъ [58]моими морями; онъ говоритъ въ воздухѣ съ моими парусами и напоминаетъ мнѣ о моихъ зеленыхъ лѣсахъ, о зеленыхъ лѣсахъ Гормалы, часто отвѣчающихъ эхомъ моимъ вѣтрамъ, когда мое копье обагрено на охотѣ за вепремъ. Пусть мрачный Кухулинъ сдастъ мнѣ древній тронъ Кормака, или потоки Эрина потекутъ на холмахъ въ красной пѣнѣ отъ крови ихъ героевъ, бывшихъ ихъ гордостью.»

«Зловѣщъ звукь Сваранова голоса», сказалъ Карриль былыхъ временъ. «Зловѣщъ для него одного», сказалъ голубоокій сынъ Семо. «Но, Карриль, возвысь свой голосъ, разскажи о дѣлахъ минувшихъ временъ: отгони ночь пѣніемъ и дай праздникъ печали, потому что много героевъ и дѣвъ любви прошло по Инисъ-файлѣ и пріятны были пѣсни печали, раздававшіяся на скалахъ Альбіона, когда шумъ охоты затихъ и потоки Кона отвѣчали голосу Оссіана.»

Эпизодъ: «Въ былые дни», запѣлъ Карриль, «пришли сыны океана къ Эрину! Тысячи кораблей направлялись по волнамъ къ милымъ равнинамъ Уллина[70]. Сыны Инисъ-файля возстали встрѣтить племя темно-бурыхъ щитовъ. Каирбаръ, первый изъ людей, былъ тамъ в Грударъ — статный юноша! Долго бились они за пятнистаго быка, который мычалъ въ отвѣчающемъ эхомъ верескѣ Гольбуна[71]. Каждый считалъ его Своимъ и часто смерть была на ковцѣ ихъ стали. Бокъ о бокъ бились герои. Чужеземцы океана бѣжали. Чье имя славнѣе на холму именъ Каирбара и Грудара? Но, увы, зачѣмъ еще промычалъ быкъ въ отвѣчающемъ эхомъ верескѣ Гольбуна. Они увидали его бѣлаго, кавъ свѣгъ, скачущимъ по вереску. Ярость вождей вернулась.

На травянистыхъ берегахъ Лубара[72]) они бились; Грударъ палъ, обливаясь кровью. Свирѣвый Каирбаръ пришелъ въ долину, гдѣ Брассолисъ[73], прекрасвѣйшая изъ его сестеръ, одиноко пѣла пѣсню горя. Она воспѣвала подвиги Грудара, [59]любимаго ею въ глубинѣ души. Она горевала о немъ, бывшемъ на полѣ крови, но еще надѣялась на его возвращеніе. Ея бѣлая грудь виднѣлась изъ-подъ ея одежды, какъ луна изъ-зa ночныхъ тучъ, когда ея край свѣтится изъ-за мрака, покрывающаго ея дискъ. Ея голосъ въ пѣсняхъ горя былъ нѣжнѣе арфы. Ея душа была полна Грударомъ. Тайный взоръ ея обращался къ нему: Когда вернешься ты, въ своемъ оружіи, могучій на войнѣ?

«Возьми, Брассолисъ», сказалъ пришедшій Каирбаръ, «возьми этотъ окровавленный щитъ. Повѣсь высоко въ моихъ залахъ оружіе моего врага». Ея нѣжное сердце билось въ ея груди. Смущена, блѣдна, она бѣжала; она нашла своего ювошу въ крови. Она умерла на верескѣ Кромлы. Здѣсь погребенъ ихъ прахъ, Кухулинъ! Эти одинокіе тисы выросли надъ ихъ могилами и защищаютъ ихъ отъ бури. Прекрасна была Брассолисъ на равнинѣ, прекрасенъ былъ Грударъ на холму. Бардъ сохранитъ ихъ имена и передасть ихъ будущимъ временамъ!»

«Пріятевъ твой голосъ, Карриль», сказалъ голубоокій вождь Эрина. "Пріятны твои слова о былыхъ временахъ. Они подобны тихому дождю весны, когда солнце свѣтить на полѣ и легкое облако пролетаетъ надъ холмами. Ударь по арфѣ въ честь моей любви, одинокаго луча солнца на Дунскайт'ѣ[74]; ударь по арфѣ въ честь Брагелы[75], которую я оставилъ на островѣ тумана, въ честь супруги сына Семо. Ты обращаешь свое прекрасное лицо со скалы, ища парусъ Кухулина. Далеко катится море, его бѣлая пѣна принята тобой за мои паруса. Уйди, моя возлюбленная, потому что уже ночь и холодный вѣтеръ поетъ въ твоихъ волосахъ. Уйди въ залъ моихъ пиршествъ, думай о временахъ, которыя прошли. Я не вернусь, пока буря войны не стихнетъ. О Конналъ, говори о войнѣ и оружіи и отгони ее изъ моей памяти. Прекрасна со своими развѣвающимися волосами бѣлогрудая дочь Сорглана».

Медленно-говорящій Конналъ возразилъ: «Берегись племени океана. Вышли на землю твой ночной отрядъ — сторожить силы Сварана. Кухулинъ, я стою за миръ, пока не придетъ [60]племя Сельмы, пока не придетъ Фингалъ, первый изъ людей, и не заблеститъ, подобно солнцу, на нашихъ поляхъ». Герой ударилъ въ щитъ тревоги, воины ночи двинулись. Оставшіеся заснули въ верескѣ оленя и спали подъ суровымъ вѣтромъ. Духи недавно умершихъ были близко и носились въ темныхъ тучахъ, и далеко въ мрачномъ безмолвіи Лены слышны были слабые голоса смерти.

Пѣсня вторая.

Конналъ лежалъ у звучнаго горнаго потока подъ старымъ дубомъ. На мшистомъ камнѣ лежала его голова. Сквозь верескъ Лены онъ слышалъ голосъ ночи. Онъ лежалъ вдалекѣ отъ героевъ: сынъ меча не боялся врага. Герой видѣлъ во снѣ мрачный, красный потокъ огня, спускающійся съ холма. Кругалъ, вождь, павшій въ битвѣ, несся въ лучѣ. Онъ палъ отъ руки Сварана, сражаясь въ битвѣ героевъ. Его лицо было подобно лучу заходящей луны, его одежды — тучамъ на холмѣ; его глаза — два угасающихъ огня. Чернѣла рана на его груди. «Кругалъ», сказалъ могучій Конналъ, «сынъ Дедгала, знаменитый на холмѣ оленей! Зачѣмъ ты блѣденъ и унылъ, ты, сокрушитель щитовъ? Ты никогда не блѣднѣлъ отъ страха, — что, безпокоитъ умершаго Кругала?» Туманный и въ слезахъ стоялъ онъ и протягивалъ свою блѣдную руку къ герою. Невнятно заговорилъ онъ своимъ слабымъ голосомъ, точно вѣтерокъ въ тростникѣ Лего.

«Мой духъ, Конналъ, на моихъ холмахъ, — но мое тѣло въ пескахъ Эрина. Ты никогда не будешь говорить съ Кругаломъ, не найдешь его одинокихъ слѣдовъ въ верескѣ. Я такъже легокъ, какъ вѣтеръ Кромлы. Я двигаюсь, подобный мраку тумана. Конналъ, сынъ Кольгара, я вижу облако смерти: оно мрачно повисло надъ равнинами Лены. Сыновья зеленаго Эрина должны пасть. Удались съ поля духовъ.» Какъ темнѣющая луна, онъ исчезъ среди свистящаго вѣтра. «Остановись», сказалъ [61]могучій Конналъ, «остановись, мой темно-красный другъ. Побудь въ этомъ лучѣ неба, сынъ открытой вѣтрамъ Кромлы. Въ какой пещерѣ твое одинокое жилище? Какой холмъ съ зеленой вершиной — мѣсто твоего покоя? Не услышимъ-ли мы тебя въ бурѣ? не услышимъ-ли въ шумѣ горнаго потока, когда слабые сыны вѣтра являются и, едва видные, проходятъ надъ пустыней?»

Сладко-гласый Конналъ всталъ въ своемъ звонкомъ оружіи. Онъ ударилъ въ свой щитъ надъ Кухулиномъ. Сынъ битвы проснулса. «Зачѣмъ», сказалъ повелитель колесницы,— «приходитъ Конналъ ко мнѣ ночью? Мое копье могло-бы отвѣтить на этотъ звувъ, и Кухулинъ оплакалъ-бы смерть друга. Говори, Конналъ, сынъ Кольгара, говори: твой совѣтъ — лучъ неба». — «Сынъ Семо!» возразилъ вождь, «тѣнь Кругала вышла изъ своей пещеры. Звѣзды тускло мерцали сквозь его туманный обликъ. Его голосъ былъ подобенъ звуву отдаленнаго потока. Онъ вѣстникъ смерти. Онъ говорилъ о темномъ и узкомъ жилищѣ. Ищи мира, вождь Эрина, или бѣги по вереску Лены».

«Онъ говорилъ съ Конналомъ», возразилъ герой, «хотя звѣзды мерцали сквозь его туманный обликъ! Сынъ Кольгара, — это вѣтеръ шелестѣлъ въ твоемъ ухѣ. А если это былъ обликъ Кругала, то зачѣмъ не заставилъ ты его явиться мнѣ? — Спросилъ-ли ты его, гдѣ его пещера, гдѣ жилище этого сына вѣтра? Мой мечъ нашелъ-бы этотъ голосъ и заставилъ-бы Кругала высвазать все, что онъ знаетъ. Но не велико его знаніе, Конналъ, онъ былъ здѣсь сегодня. Онъ не могъ еще уйти за наши холмы! И кто могь предсказать тамъ ему наше паденіе?» — «Духи летаютъ на облавахъ и мчатся навѣтрѣ», сказалъ голосъ мудрости, Конналъ. — «Они сходятся въ своихъ пещерахъ и говорятъ о смертныхъ».

«Такъ пускай толкуютъ они о смертныхъ, о всякомъ человѣкѣ, кромѣ вождя Эрина. Пусть будетъ онъ забытъ въ ихъ пещерѣ. Я не побѣгу отъ Сварана. Если я долженъ пасть, моя могила останется напоминать о моей славѣ будущимъ временамъ. Охотникъ прольетъ слезу на моемъ камнѣ. Печалью наполнится жилище высокогрудой прекрасной Брагелы. Не смерти боюсь я, боюсь бѣгства. Фингалъ видѣлъ меня побѣдителемъ. [62]Ты, мрачная тѣнь холмовъ, явись сама ко мнѣ, приди на твоемъ лучѣ неба, покажи мнѣ смерть въ твоихъ рукахъ, — но и тогда не побѣгу я, слабый сынъ вѣтра! Иди, сынъ Колгара, ударь въ щитъ, онъ виситъ между копьями. Пусть мои воины встанутъ по звуку его въ разгарѣ войнъ Эрина. Хотя Фингалъ и замедляетъ свой приходъ съ племенемъ его бурныхъ острововъ, но мы будемъ биться, о Сынъ Кольгара, и умремъ въ битвѣ героевъ».

Звувъ щитовъ распространился далеко. Герои поднимаются, какъ хребты голубыхъ катящихся волнъ. Они стояли въ верескѣ, какъ развѣсистые дубы со своими широкими вѣтвями, когда они отвѣчаютъ холодному вѣтру, и ихъ увядающіе листья кружатся въ вихрѣ. Высокія вершины Кромлы покрыты сѣдыми облаками. Утро дрожитъ на полуосвѣщенномъ океанѣ. Голубой туманъ медленно ползетъ и скрываетъ сыновей Инисъ-Файля.

«Вставайте-же», говоритъ король темно-бурыхъ щитовъ, «вы, пришедшіе съ волнъ Лохлина. Сыновья Эрина бѣжали отъ вашего оружія, — преслѣдуйте ихъ по долинамъ Лены. Морла, иди въ жилище Кормака. Посовѣтуй ему сдаться Сварану, пока его народъ не склонился въ могилу, и молчаніе не распространилось надъ его островомъ». Они шумно поднялись, какъ стая морскихъ птицъ, когда волны спугивають ихъ съ берега. Этотъ звукъ былъ точно шумъ тысячи потоковъ, встрѣчающихся въ долинѣ Кона, когда, послѣ ночной бури, они кружатся въ темномъ водоворотѣ при блѣдномъ свѣтѣ утра.

Какъ мрачныя тѣни осени проносятся надъ холмами, покрытыми травой, такъ угрюмы, мрачны и быстры одинъ за другимъ проходятъ вожди звучныхъ лѣсовъ Лохлина. Король, высокій какъ олень Морвена, стройно подвигался передъ ними. Его блестящій щитъ у его бока сверкалъ, какъ ночью пламя на верескѣ, вогда міръ молчаливъ и теменъ, и путникъ видитъ духовъ, играющихъ въ этомъ лучѣ. Туманно мерцаютъ вершины овружающихъ холмовъ и неясно виднѣются ихъ дубы. Вѣтеръ съ взволнованнаго моря разсѣялъ спустившійся туманъ. Сыны Эрина показались, какъ гряда скалъ на прибрежьѣ, когда моряки въ бурный вѣтеръ дрожатъ у незнакомыхъ береговъ. [63]«Иди, Морда, иди», сказалъ король Лохлина, «предложи имъ миръ. Предложи тѣ условія, что мы даемъ королямъ, когда ихъ народы склоняются передъ нашими мечами, когда храбрые погибли въ бою, и дѣвы плачутъ въ полѣ». Высокій Морла пошелъ, пошелъ сынъ Сварха[76] и величаво подвигался юноша. Онъ свазалъ голубоокому вождю Эрина, окруженному меньшими героями: «прими миръ Сварана», свазалъ воинъ, «миръ, который онъ даетъ королямъ, когда народы склоняются передъ его мечемъ. Оставь намъ богатыя потоками долины Эрина и дай намъ свою супругу и собаку: твою высовогрудую супругу, прекрасную, какъ небо, твою собаку, перегоняющую вѣтеръ. Отдай это въ довазательство слабости твоего оружія и тогда живи подъ нашей властью!» — «Скажи Сварану, скажи, что гордое сердце — Кухулинь никогда не сдается. Я даю ему мрачно-бушующее море; я даю его народу могилы въ Эринѣ. Никогда не достанется чужестранцу солнечный лучъ моей любви; никогда лань холмовъ Лохлина не побѣжитъ передъ стремительнымъ Луахомъ[77].» — «Надменный вождь колесицы», сказалъ Морла, «развѣ ты хочешь сражаться съ моимъ королемъ, королемъ, котораго корабли съ многочисленными мачтами могли-бы увезти въ море весь твой островъ. Такъ малъ зелено-холмистый Эринъ для того, кто управляетъ бурными волнами». — «Въ словахъ я уступаю многимъ, Морла, — мой мечъ не уступитъ никому. Эринъ не будетъ подъ властью Кормака, пока Конналъ и Кухулинъ живы! О Конналъ, первый изъ могучихъ людей, ты слышишь слово Морла. Будешь-ли ты и теперь думать о мирѣ, ты, сокрушитель щитовъ? Духъ павшаго Кругала! зачѣмъ грозилъ ты намъ смертью? Узкое жилище приметъ меня въ сіяніи славы. Сыны Эрина, подымите копье и склоните лукъ, — налетите на врага во мракѣ, какъ духи бурной ночи!»

Тогда ужасный, дикій, глубокій мракъ битвы съ ревомъ распространился кругомъ, какъ туманъ, клубящійся въ долинѣ, когда буря скрываетъ спокойный солнечный свѣтъ неба. Кухулинъ въ оружіи идетъ впереди, какъ гнѣвный духъ передъ [64]тучей, когда онъ мечетъ молніи и держитъ мрачные вѣтры въ своей рукѣ. Карриль далеко на верескѣ приказываетъ трубить въ рогъ битвы. Онъ поетъ пѣсню и изливаетъ свою душу въ умы храбрыхъ.

«Гдѣ», говоритъ ротъ пѣсенъ, «гдѣ павшій Кругалъ? Онъ лежитъ на землѣ, забытый; зала раковинъ безмолвна. Печальна жена Кругала. Она чужеземка въ жилищѣ своей печали. Но кто-же это, какъ лучъ солнца, бѣжитъ передъ рядомъ враговъ? Это Дегрена[78], преврасная супруга павшаго Кругала. Ея волосы развѣваются по вѣтру, глаза ея красны, ея голосъ рѣзокъ. Блѣденъ и безтѣлесенъ твой Кругалъ. Его обликъ въ пещерѣ холма. Онъ приходитъ говорить на ухо во время твоего сна, онъ возвышаетъ свой слабый голосъ, какъ жужжанье горныхъ пчелъ, какъ рой мухъ вечеромъ. Но Дегрена падаетъ, какъ утреннее облако. Мечъ Лохлина въ ея бову. Каирбаръ, она пала, надежда твоеб юности! Она пала, о Каирбаръ, мечта часовъ твоей юности[79]!

Свирѣпый Каирбаръ слышитъ погребальный звукъ. Онъ кидается, какъ волна океана. Онъ видитъ смерть своей дочери: онъ бушуетъ среди тысячъ. Его копье встрѣчаетъ сына Лохлина; битва распространяется отъ крыла къ крылу. Какъ сотня вѣтровъ въ рощахъ Лохлина, какъ огонь въ соснахъ сотни холмовъ, такъ разрушительно звонко подсѣкаются ряды людей. Кухулинъ рубитъ героевъ, какъ волчецъ; Сваранъ опустошаеть Эринъ: Курахъ[80] палъ отъ его руки. Каирбаръ горбатаго щита, Моргланъ[81], лежитъ въ послѣднемъ покоѣ. Ка-ольтъ[82] трепещетъ, умирая. Его бѣлая грудь покрыта кровью, его желтые волосы в) разсыпались въ пыли его родной земли. Онъ часто давалъ пиры тамъ, гдѣ теперь палъ. Онъ часто тутъ вызывалъ голосъ арфы, когда его собаки скакали отъ радости, а молодые охотники приготовляли лукъ.

Тихо подвигается Сваранъ, какъ потокъ, стремящійся изъ пустыни. Онъ покрываетъ небольшіе холмы въ своемъ теченіи, [65]скалы на половину потонули въ немъ. Но Кухулинъ стоялъ передъ нимъ, какъ холмъ, вершиной достигающій небесныхъ облаковъ. Вѣтры спорятъ въ верхушкахъ сосенъ, градъ гремитъ по скаламъ, но, крѣпкій въ своей силѣ, стоить онъ и покрываетъ своею тѣнью молчаливую долину Кона! Такъ Кухулинъ затемнялъ сыновей Эрина и стоялъ среди тысячъ. Какъ горный источникь, струилась кровь умиравшихъ героевъ и оба крыла Эрина таяли, какъ снѣгъ въ солнечный день.

«О, сыны Эрина», сказалъ Грумалъ, «Лохлинъ побѣждаетъ въ полѣ. Зачѣмъ боремся мы, какъ камышъ съ вѣтромъ. Побѣжимъ къ холмамъ темно-бурыхъ ланей». Онъ побѣжалъ, какъ олень Морвена, его копье — дрожащій лучь свѣта позади него. Немногіе побѣжали съ Грумал'омъ, вождемъ малодушнымъ. Они пали въ битвѣ героевъ на звучащемъ эхомъ верескѣ Лены. Вождь Эрина высоко стоялъ на своей колесницѣ, украшенной драгоцѣнными камнями[83]. Онъ убилъ могучаго сына Лохлина и сказалъ поспѣшно Конналу: «Конналъ, первый изъ смертныхъ людей, ты направилъ это оружіе смерти. Неужели мы не станемъ биться съ врагомь, хотя сыны Эрина и бѣжали. Карриль, сынъ былыхъ временъ, собери моихъ друзей на этомъ холмѣ, заросшемъ кустарникомъ. Здѣсь, Конналъ, будемъ стоять, какъ скала, и спасемъ нашихъ бѣгущихъ друзей».

Конналъ поднялся на драгоцѣнную колесницу. Они выставляютъ свои щиты, подобно темнѣющей лунѣ, дочери звѣзднаго неба, когда она подвигается туманнымъ кругомъ по небу, и люди ждутъ страшныхъ перемѣнъ. Сифадда взбѣгаетъ на холмъ и Дуфронналъ, горднй конь. Какъ волны, слѣдующія за китомъ, нахлынули за ними враги. Теперь на высокихъ склонахъ Кромлы стояли немногіе печальные сыны Эрина, какъ лѣсъ, по которому пронеслось пламя, увлекаемое вѣтромъ бурвой ночи[84]. Сильно опустошенные, мрачно стояли

Примѣчанія.

  1. ↑ The rustling sound.
  2. ↑ Cairbar — имя, встрѣчающееся и въ ирландской легендѣ цикла Кухулина, «Смерть Кухулина», «Ложе болѣзни Кухулина» и пр., погаэльски звачитъ сильный, могучій.
  3. ↑ Moran — погаэльски много.
  4. ↑ Fithil — одинъ изъ бардовъ меньшаго достоинства.
  5. ↑ Sea-born Svaran — вѣроятно, скандинавскій вождь.
  6. ↑ Blue—eyed chief.
  7. ↑ Green Erin of streams.
  8. ↑ Glittering rock.
  9. ↑ His spear is a blasted pine.
  10. ↑ His shield the rising moon.
  11. ↑ Like a cloud of miest on the silent hill.
  12. ↑ Двойное сравненіе.
  13. ↑ Tura's windy walls.
  14. ↑ Selma of storms.
  15. ↑ Malmor — большая гора, болышой холмъ.
  16. ↑ Картина битвы весьма характерная.
  17. ↑ Dark-Cuthullin.
  18. ↑ Sounding chield.
  19. ↑ Tura's rustling gate.
  20. ↑ Bossy shield.
  21. ↑ Curach—Cu—raoch — безуміе битвы.
  22. ↑ Of the blody spear.
  23. ↑ Crugal—Cruth—geal — бѣлокурый.
  24. ↑ Dark—brown.
  25. ↑ Ronnor.
  26. ↑ Lugar.
  27. ↑ Son of the sea.
  28. ↑ Calmar.
  29. ↑ Puno.
  30. ↑ Eth.
  31. ↑ Ca-tol.
  32. ↑ Очень характерное сравненіе и картина, тѣмъ болѣе, что и Cuthon — Cu-thon значитъ звукъ, печальвый звукъ, звукъ волны
  33. ↑ Like streams from the mountains.
  34. ↑ Rocky Cromla.
  35. ↑ Lena's dusky heath.
  36. ↑ It is like the dark rolling of that wave on the coast.
  37. ↑ Конналъ no шотландскимъ преданіямъ былъ сынъ Caith-bait, короля Tougorma или острова голубыхъ волнъ, вѣроятно, одного изъ Гебридскихъ острововъ.
  38. ↑ Cona — самая высокая из горъ хребта Лены.
  39. ↑ Matha.
  40. ↑ Имя скандинавцевъ у ирландцевъ.
  41. ↑ Vessel of the kingdom of Snow.
  42. ↑ Dark-rolling waves Inietore — Оркнейскіе острова.
  43. ↑ Dark winds of Erin.
  44. ↑ Roar whirlwind of Lara of hinds.
  45. ↑ Очевидно, не народная картина.
  46. ↑ Cloud in war Dochdmar — черный, страшный человѣкъ.
  47. ↑ Fergus—бардъ и преемникъ Фингала, по преданію, пережилъ съ Оссіаномъ битву при Габарѣ (книга Лейнстера).
  48. ↑ Son of Rossa! arm of death.
  49. ↑ Могилу вождя отмѣчали четырьмя камнями, no словамъ Кэмбеля: Man of the Scot.
  50. ↑ Lano — вѣроятно, вмѣсто Lego.
  51. ↑ Morna — Muirne — самая красивая.
  52. ↑ Long—bounding dogs.
  53. ↑ Stately deer.
  54. ↑ Blue shield — роды и кланы отличалиь цвѣтомъ одеяды и оружія. O'Curry. Man. and Cust. of the ancient Irish — v. III.
  55. ↑ Moina— нѣжная.
  56. ↑ Course.
  57. ↑ Описаніе колесницы Кухулина, нигдѣ не ветрѣчаемое въ циклѣ Оссіана такъ какъ память народная успѣла забыть окончательно колесницу.
  58. ↑ Sulin—Sifadda въ другомъ мѣстѣ Sisadda—Sithfadda, т. е. широкаго хода.
  59. ↑ Dufronnal.
  60. ↑ Innis-fail.
  61. ↑ Sithâllen — красивый человѣкъ.
  62. ↑ Fiona — красивая дѣва.
  63. ↑ Ardan — гордоcть.
  64. ↑ Два вождя — Сихалинъ и Арданъ.
  65. ↑ Trenar.
  66. ↑ Dorglas.
  67. ↑ Такое описаніе пира найдено мной и въ шотдандской народной сказкѣ «Ulfada». Grand fathes tales. Edinburg, 1872.
  68. ↑ Carril.
  69. ↑ Kinfline.
  70. ↑ Ullin — теперь Ульстеръ.
  71. ↑ Golb—bhean — кривой холмъ.
  72. ↑ Lubar, Labbar — рѣка въ Ульстерѣ, теперь называетса иначе — Sixmile waters.
  73. ↑ Brassolis — бѣлогрудая женщина.
  74. ↑ Dunscaith.
  75. ↑ Bragèla.
  76. ↑ Swarth.
  77. ↑ Luath — собака Кухулина. Книга Лейнстера.
  78. ↑ Degrena—Deo-grena — солнечный лучъ.
  79. ↑ Совершенно современный оборотъ.
  80. ↑ Curach.
  81. ↑ Morglan.
  82. ↑ Ca-olt.
  83. ↑ Одинъ Кухулинъ, герой древняго цикла, сражается на колесницѣ.
  84. ↑ Сравненіе съ пожаромъ въ пустынѣ, въ полѣ или въ лѣсу попадалось мнѣ въ пѣсняхъ совремевной Ирландіи.
Источник — https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=Поэмы_Оссиана_(Балобанова)/Фингал/ДО&oldid=5039280