моими морями; онъ говоритъ въ воздухѣ съ моими парусами и напоминаетъ мнѣ о моихъ зеленыхъ лѣсахъ, о зеленыхъ лѣсахъ Гормалы, часто отвѣчающихъ эхомъ моимъ вѣтрамъ, когда мое копье обагрено на охотѣ за вепремъ. Пусть мрачный Кухулинъ сдастъ мнѣ древній тронъ Кормака, или потоки Эрина потекутъ на холмахъ въ красной пѣнѣ отъ крови ихъ героевъ, бывшихъ ихъ гордостью.»
«Зловѣщъ звукь Сваранова голоса», сказалъ Карриль былыхъ временъ. «Зловѣщъ для него одного», сказалъ голубоокій сынъ Семо. «Но, Карриль, возвысь свой голосъ, разскажи о дѣлахъ минувшихъ временъ: отгони ночь пѣніемъ и дай праздникъ печали, потому что много героевъ и дѣвъ любви прошло по Инисъ-файлѣ и пріятны были пѣсни печали, раздававшіяся на скалахъ Альбіона, когда шумъ охоты затихъ и потоки Кона отвѣчали голосу Оссіана.»
Эпизодъ: «Въ былые дни», запѣлъ Карриль, «пришли сыны океана къ Эрину! Тысячи кораблей направлялись по волнамъ къ милымъ равнинамъ Уллина[1]. Сыны Инисъ-файля возстали встрѣтить племя темно-бурыхъ щитовъ. Каирбаръ, первый изъ людей, былъ тамъ в Грударъ — статный юноша! Долго бились они за пятнистаго быка, который мычалъ въ отвѣчающемъ эхомъ верескѣ Гольбуна[2]. Каждый считалъ его Своимъ и часто смерть была на ковцѣ ихъ стали. Бокъ о бокъ бились герои. Чужеземцы океана бѣжали. Чье имя славнѣе на холму именъ Каирбара и Грудара? Но, увы, зачѣмъ еще промычалъ быкъ въ отвѣчающемъ эхомъ верескѣ Гольбуна. Они увидали его бѣлаго, кавъ свѣгъ, скачущимъ по вереску. Ярость вождей вернулась.
На травянистыхъ берегахъ Лубара[3]) они бились; Грударъ палъ, обливаясь кровью. Свирѣвый Каирбаръ пришелъ въ долину, гдѣ Брассолисъ[4], прекрасвѣйшая изъ его сестеръ, одиноко пѣла пѣсню горя. Она воспѣвала подвиги Грудара,
