любимаго ею въ глубинѣ души. Она горевала о немъ, бывшемъ на полѣ крови, но еще надѣялась на его возвращеніе. Ея бѣлая грудь виднѣлась изъ-подъ ея одежды, какъ луна изъ-зa ночныхъ тучъ, когда ея край свѣтится изъ-за мрака, покрывающаго ея дискъ. Ея голосъ въ пѣсняхъ горя былъ нѣжнѣе арфы. Ея душа была полна Грударомъ. Тайный взоръ ея обращался къ нему: Когда вернешься ты, въ своемъ оружіи, могучій на войнѣ?
«Возьми, Брассолисъ», сказалъ пришедшій Каирбаръ, «возьми этотъ окровавленный щитъ. Повѣсь высоко въ моихъ залахъ оружіе моего врага». Ея нѣжное сердце билось въ ея груди. Смущена, блѣдна, она бѣжала; она нашла своего ювошу въ крови. Она умерла на верескѣ Кромлы. Здѣсь погребенъ ихъ прахъ, Кухулинъ! Эти одинокіе тисы выросли надъ ихъ могилами и защищаютъ ихъ отъ бури. Прекрасна была Брассолисъ на равнинѣ, прекрасенъ былъ Грударъ на холму. Бардъ сохранитъ ихъ имена и передасть ихъ будущимъ временамъ!»
«Пріятевъ твой голосъ, Карриль», сказалъ голубоокій вождь Эрина. "Пріятны твои слова о былыхъ временахъ. Они подобны тихому дождю весны, когда солнце свѣтить на полѣ и легкое облако пролетаетъ надъ холмами. Ударь по арфѣ въ честь моей любви, одинокаго луча солнца на Дунскайт'ѣ[1]; ударь по арфѣ въ честь Брагелы[2], которую я оставилъ на островѣ тумана, въ честь супруги сына Семо. Ты обращаешь свое прекрасное лицо со скалы, ища парусъ Кухулина. Далеко катится море, его бѣлая пѣна принята тобой за мои паруса. Уйди, моя возлюбленная, потому что уже ночь и холодный вѣтеръ поетъ въ твоихъ волосахъ. Уйди въ залъ моихъ пиршествъ, думай о временахъ, которыя прошли. Я не вернусь, пока буря войны не стихнетъ. О Конналъ, говори о войнѣ и оружіи и отгони ее изъ моей памяти. Прекрасна со своими развѣвающимися волосами бѣлогрудая дочь Сорглана».
Медленно-говорящій Конналъ возразилъ: «Берегись племени океана. Вышли на землю твой ночной отрядъ — сторожить силы Сварана. Кухулинъ, я стою за миръ, пока не придетъ
