Польско-Литовская уния на сеймах до 1569 года

Польско-Литовская уния на сеймах до 1569 года
автор М. В. Довнар-Запольский (1867-1934)

Опубл.: 1897.

Польско-литовская унія на сеймахъ до 1569 г.

Историческій очеркъ.

Вопросъ о польско-литовскихъ отношеніяхъ въ послѣднее время усиленно трактуется въ польской исторической литературѣ. Пока подвергалась довольно обстоятельному изслѣдованію унія Литвы и Польши въ древнѣйшее время, до Казимира Ягеллончика. Лучшимъ знатокомъ этихъ отношенiй является проф. Левицкій, посвятивший имъ нѣсколько прекрасно выполненныхъ работъ, въ которыхъ при громадной эрудиціи обращаетъ на себя вниманіе свѣжесть данныхъ и свѣжесть изложенiя^[1]. Извѣстный ученый Ант. Прохаска тоже высказался по интересующему насъ вопросу въ статьѣ, посвященной Брестской уніи и въ рецензій на одну изъ работъ г. Левицкаго^[2]. Но при богатствѣ эрудиціи обоихъ авторовъ трудно, однако, согласиться съ ихъ конечными выводами. Трудно понять тѣ „блага", которыя могла принести древнѣйшая унія для Литвы, именно блага культурныя. Польскіе ученые придаютъ большое значеніе внѣшней обстановкѣ уніи: нельзя же думать, что полученіе литовцами и русскими польскихъ гербовъ вносило какiя-нибудь существенныя улучшенiя въ отношенiя народовъ. Привилегии прекрасно расписывали права шляхты, но это были лишь дипломатическіе акты, не вносившие новой струи во внутреннюю жизнь Литвы и Литовской Руси. На шляхетскую вольность, умственное и экономическое развитіе Литовско-Русскаго государства влiяли не привилегии 1401 или 1413 и др. годовъ, которыя остались мертвою буквою, а совместная жизнь съ поляками втечение многихъ лѣтъ. Этимъ привилегiямъ напрасно г. Прахаска придаетъ значеніе какихъ-то свѣточей культуры для Литвы и Руси. Литовско-Русское государство продолжало развиваться на старыхъ русскихъ началахъ, медленно заимствуя у Польши то тѣ, то другiе порядки — и притомъ не всегда изъ лучшихъ. Почти полтораста лѣтъ истрачено было поляками на то, чтобы въ государстверномъ смыслѣ осуществить унію, задуманную въ 1385 г., и осуществить эту идею пришлось имъ среди воплей и проклятій значительной части западно-русскаго общества. Но и унія 1569 г. не была той идеальной уніей, проекты которой въ такомъ обилiи составлялись польскими политиками. Должно было пройти еще по крайней мѣрѣ три четверти вѣка, когда поляки, наконецъ, могли чувствовать себя въ Литвѣ и сѣв.-западной Руси, какъ у себя дома. Но это уже было время агоніи обоихъ государствъ.

Прослѣдить борьбу политической идеи, возникшей такъ рано, при такихъ, казалось, благопріятныхъ условіяхъ, — представляетъ глубокiй исторический интересъ. Мы не можемъ слѣдить за ней подробно; наша цѣль — набросать главнѣйшие моменты этой борьбы двухъ "братскихъ" народовъ, соединенныхъ одною короною и разъединенныхъ болѣе ранними историческими условiями жизни. Указавъ на главнѣйшие Фазисы въ исторiи уніи съ половины XV в. до Сигизмунда-Августа, мы перейдемт къ тѣмъ задачамъ, которыя ставились сеймовыми политиками обоихъ народовъ его времени, когда унія, наконецъ, была заключена.

I.

Припомнимъ, что начало польско-литовской уніи было положено въ 1385 г., когда польскiе магнаты пригласили великаго князя литовскаго Ягайлу жениться на наслѣдницѣ польской короны Ядвигѣ и занять польскiй престолъ. Введеніе католичества во всѣхъ земляхъ — языческихъ и христианскихъ — Литовскаго княжества и соединение этого послѣдняго съ Польшей были самыми важными сторонами этого союза. Однако дальнѣйшiя событiя показали, что литовцы были мало склонны къ потерѣ самостоятельности: при Витовтѣ Литва только номинально соединена съ Польшей. Отъ смерти Витовта до приглашенія Казимира Ягайловича на литовский столь происходила сильная междоусобная война, въ которой партія, стремившаяся къ независимости Литвы, играетъ крупную роль.

Приглашеніе Казимира Ягайловича на польскій престолъ сразу показало, какъ подозрительно смотрѣли литовцы на своихъ сосѣдей поляковъ, успѣвшихъ заключить въ течение полувѣка нѣсколько братскихъ договоровъ. По одному извѣстію вел. кн. Казимиръ предложилъ Литовскому сейму высказаться по поводу своего избранія, такъ какъ самъ князь колебался; дѣло шло о подтвержденіи уни на условіяхъ, которымъ князь и рада Литовскіе не сочувствовали. Литва требовала отту поляковъ Луцка и Подоліи. Съ Литовскаго сейма было послано въ Петроковъ шесть пословъ для переговоровъ^[3]. Въ свою очередь поляки требовали отъ вновь избраннаго короля на первомъ сеймѣ 1447 г. въ Потроковѣ удержанія Подоліи и части Волыни за Польшей^[4]. Лѣтопись сообщаетъ намъ даже о крупныхъ недоразумѣніяхъ, происшедшихъ между магнатами обоихъ народовъ^[5]. Недавно опубликованъ отрывокъ договора Литвы съ Польшей, относимый къ 1446 г.; главными пунктами этого договора является предоставление Литвѣ "на вѣки" Луцка, Владимира, Лопатина, Ратно, Ветлы, Олеска и всей Подоліи съ замками; оба народа не должны выбирать государя одинъ безъ другого^[6]. Но этотъ отрывокъ — или проектъ только уніи, или актъ, выданный поляками въ трудное время съ цѣлью не исполнять его впослѣдствіи^[7]. Въ самомъ дѣлѣ, на общемъ польско-литовскомъ сеймѣ въ Люблинѣ 1448 г. литовцы снова домогаются оставленiя за Литвой Олеска, Лопатина, Ветелъ, Городла и всей Подоліи; на томъ же сеймѣ литовцы выставили поправку къ уніи Ягайлы, — что Литва и Польша должны держаться уніи только до тѣхъ поръ пока правитъ ими племя Ягеллоновъ, на что поляки не согласились, ссылаясь на договоры^[8].

Споры за Подолію и Волынь волновали общество обоихъ народовъ большую половину правленія Казимира. Литовцы уклонялись отъ общихъ сеймовъ съ поляками, посылая къ нимъ на сеймы только пословъ^[9]. Такъ они отдѣлались отъ Парчовскаго сейма 1453 года, хотя на немъ литовские послы вступили въ пренiя съ поляками^[10]. Нерѣшительная защита великимъ княземъ литовскихъ интересовъ вызвала даже заговоръ, цѣлью котораго было низверженіе Казимира съ литовскаго престола и возведение на него Симеона Олельковича^[11]. Господарь пощадилъ заговорщиковъ, потому что они были сильны. Черезъ пять лѣтъ (1461 г.) послѣ заговора на сеймѣ въ Вильнѣ литовские вельможи уже открыто предъявляютъ вел. князю дилемму: или жить въ Литвѣ (поляки какъ разъ требовали, чтобы король поменьше увлекался охотою въ литовскихъ лѣсахъ), или дать Литвѣ князя въ лицѣ того же Симеона. Казимиръ уклонился отъ отвѣта и отправился въ Польшу^[12]. Вопросъ о Подоліи и Волыни между тѣмъ такъ обострялся, что въ 1463 г. на сеймѣ въ Петроковѣ литовскіе послы подкрѣпляли свои требованія угрозой войны. Поляки посылали своихъ пословъ на сеймъ въ Вильну, переговоры кончились ничѣмъ и король отложилъ дѣло до "общаго сейма"^[13]. Но этого общаго сейма пришлось ждать сто лѣтъ, потому что устроить общіе сеймы въ Парчовѣ и потомъ въ Ломжѣ не удалось^[14]. Что въ послѣднія пятнадцать лѣтъ Казимирова правленiя, единение между обоими народами не было прочно, показываетъ между прочимъ и то, что литовскіе паны еще разъ дѣлали попытку получить отдѣльнаго князя, такъ какъ просили въ 1478 году великаго князя и короля дать имъ княземъ одного изъ своихъ сыновей^[15].

Смерть Казимира развязала литовцамъ руки. Не ожидая "согласiя и совѣта" своихъ союзниковъ, они выбираютъ на великое княженіе Александра. Не трудно видѣть, какая партія стремилась къ обособленію Литвы. Вспомнимъ, что литовские вельможи дважды поднимали вопросъ о возведенiи на великокняжескiй престолъ одного изъ русскихъ удѣльныхъ князей — Симеона Олельковича. Русское же удѣльное княжье поспѣшило съ выборомъ Александра. На Виленскомъ сеймѣ 1492 г. выбирали князья Василій и Михаилъ Глинскiе, князья Гольшанскіе, Гедройцскіе, Мстиславские и Симеонъ Михайловичъ Олельковичъ, явившийся на сеймъ съ пятьюстами всадниковъ молчаливыхъ, но надежныхъ голосовъ^[16]. Есть правдоподобное извѣстiе, что были голоса и за самого Олельковича (Стрыйковскiй). Если такъ, то въ избраніи Александра Казимировича нельзя не видѣть извѣстнаго компромисса между литовской и русской партіями крайняго направленія. При сажаніи в. князя на столъ Хребтовичъ сказалъ отъ имени пановъ рѣчь, которой если не отдѣльныя выраженiя, то общiй тонъ подходитъ къ даннымъ обстоятельствамъ, почему къ ней можно питать извѣстную долю довѣрія. Хребтовичъ напоминалъ новому господарю Литвы, чтобы онъ при управлении руководствовался не волошскимъ, чешскимъ или нѣмецкимъ обычаемъ, но истинно литовскимъ и Витовтовымъ — напоминаніе, вполнѣ обрисовывающее тогдашнее положение вещей.

Послѣдующія событiя не дали полной побѣды партіи удѣльныхъ князей. Правда, Михаилъ Глинскiй, — несомнѣнный глава этой партіи, успѣлъ поставить великаго князя въ зависимость отъ себя. Въ брачномъ союзѣ съ Москвою просвѣчивають тѣ же партійныя тенденціи. Но и тяжелыя внѣшнія обстоятельства и личность самого князя и недремавшая польская дипломатія — все это не служило къ упроченію самостоятельности Литвы. Пересылки съ Ольбрахтомъ, сейчасъ по вступленіи Александра на престолъ, съ объясненіями причинъ вступленія на престолъ^[17], нѣсколько проектовъ уніи Литвы съ Польшей^[18], несомнѣнно исходившихъ изъ Польши, наконецъ договоръ 1499 г. — ясно свидѣтельствуютъ объ уступкахъ, которыя пришлось сдѣлать партии, благоволившей къ Польшѣ. Правда, литовскіе проекты уніи не уменьшали достоинства Литвы, какъ государства. Унія 1499 г. доказала, что литовское правительство сумѣло отстоять свою самостоятельность^[19]. Но этотъ трактатъ, такъ же какъ и Мельницкій привилей, не далъ бы преобладанiя польской партіи. Удѣльную партію подрывали внѣшнія политическiя обстоятельства, съ которыми совѣтники Александра плохо справлялись, — отношенiя къ усилившейся Москвѣ и набѣги крымцевъ. Положение государства въ моментъ смерти слабохарактернаго Александра — было весьма критическое. Неудивительно поэтому, что взяла верхъ партія Сигизмунда, несомнѣнно имѣвшаго виды и на польский престолъ.

Въ послѣдовавшихъ за тѣмъ бурныхъ событiяхъ, связанныхъ съ возстаніемъ Глинскаго, разумѣется, нельзя видѣть проявления однихъ только честолюбивыхъ замысловъ и необузданнаго своеволiя. Послѣднее было, потому что Глинскій былъ сынъ вѣка и съ опытностью полководца и придворнаго интригана не соединялъ хладнокровiя вождя партіи. Янъ Заберезинскiй былъ слишкомъ видный представитель противоположныхъ стремленiй для того, чтобы ненависть къ нему объяснять только личными счетами. Возстаніе Глинскаго ― только второй актъ исторической драмы, начало которой сыграно такъ неудачно когда-то Свидригайлой.

Неудача партіи удѣльнаго княжья заключается не въ томъ, что она опиралась на восточныя русскія земли, а въ ея консерватизмѣ: удѣлы отжили свой вѣкъ, система обветшала. Случайность рожденiя исключала приливъ свѣжихъ силъ въ эту партію, вообще малочисленную (какъ партія), потому что она опиралась на мелкомъ боярствѣ восточныхъ областей, слишкомъ мелкомъ, зависимомъ и удаленномъ отъ политическаго центра для того, чтобы играть политическую роль.

Напротивъ, партія среднихъ и крупныхъ землевладѣльцевъ центральныхъ и западно-литовскихъ областей, во главѣ которой стояли Заберезинскіе и Радивилы, была многочисленные по составу, свѣжѣе по своимъ политическимъ тенденціямъ. Ея программу нельзя назвать полонизаторской, но несомнѣнно, что въ трудныя минуты она обращалась къ союзу съ Польшей.

Въ первые годы правленія Сигизмунда острые вопросы польско-литовскихъ отношеній были замолчаны. Пересылки польской и литовской радъ не лишены, правда, взаимныхъ упрековъ: литовскіе паны сочли нужнымъ объяснить причины поспѣшнаго избранія Сигизмунда въ великіе князья литовскiе; польскіе паны попрекали литовскихъ тѣмъ, что поляки по смерти Ольбрахта хотѣли избрать въ короли никого иного, какъ теперь избраннаго Сигизмунда Казимировича, но выбрали тогда Александра только изъ прiязни къ литовцамъ, въ виду ихъ тяжелаго политическаго положенія^[20]. Это признание со стороны поляковъ указываетъ, что и при выборѣ на польский престолъ Сигизмунда поляки лелѣяли мысль объ уніи съ Литвой. Тѣмъ не менѣе, когда московские войска начала тѣснить восточныя границы литовскихъ владѣній, великокняжеская рада спѣшитъ объявить своей "братьи" полякамъ "жалобливую прыгоду" отъ московскаго великаго князя, забывшаго „вѣру и Бога". Въ 1514 г. литовцы просятъ помощи у поляковъ; въ посольствѣ къ коронной радѣ черезъ Александра Ходкевича они обѣщаютъ закрѣпить союзомъ всѣ прежнiя "списы", - только бы поляки помогли имъ раздѣлаться съ Москвою; литовцы справедливо указываютъ своимъ сосѣдямъ на ихъ общую миссію - оплота для всего культурнаго христіанства противъ татаръ и москвитянъ. Польская рада высказываетъ соболѣзнованіе труднымъ обстоятельствамъ своего сосѣда, особенно настаивая на томъ, что одна изъ причинъ дерзости Москвы зиждется на отсутствіи "слушной едности" между обоими государствами; впрочемъ, поляки обѣщаютъ дать помощь для борьбы съ Москвою въ распоряженіе "королевскаго маестату", т.-е. не Литвѣ, а общему главѣ обоихъ народовъ^[21]. Весьма замѣчательно, что поляки говорятъ о помощи противъ враговъ королю, но не собственно Литвѣ, оттѣняя тѣмъ персональность уніи (фактическую въ то время). Въ случаяхъ нужды литовцы уступали настоянiямъ изъ Короны и обѣщали подтвердить "записы"; но гораздо характернѣе настроение литовскихъ пановъ въ минуты мира съ восточными и южными сосѣдями. Въ 1526 г. посланы были къ королю отъ имени рады бискупъ Янъ и Юрій Миколаевичъ Радивилъ. Они должны были "въ таемницы" передать Сигизмунду о томъ, чтобы онъ не допускалъ посылки отъ папы короны въ Москву; все это - происки поляковъ, которые болѣе благоприятствуютъ отщепенцамъ-москвичамъ, чѣмъ литовцамъ, потому что поляки давно "працуютъ" надъ тѣмъ, чтобы унизить Литовское княжество и съ теченіемъ времени "втѣлить" его Коронѣ. Литовскiе паны не хотятъ сдѣлаться "подданными" поляковъ и предлагаютъ своему господарю потребовать отъ поляковъ той короны, которою когда-то хотѣлъ короноваться Витовтъ и которую перехватили поляки: этой короной слѣдуетъ короновать юнаго Сигизмунда-Августа^[22].

Незачѣмъ пояснять значенія этихъ переговоровъ рады съ великимъ княземъ: дѣло клонилось къ уничтоженiю и безъ того непрочнаго союза, скованнаго политиками ХIV и XV вв. Вполнѣ понятно, что настроенная подобнымъ образомъ къ полякамъ рада не подтвердила прежнихъ договоровъ объ уніи. Ея политика была вполнѣ самостоятельна, обращенная на залѣчиваніе ранъ предыдущаго царствованія.

Съ первыхъ же лѣтъ Сигизмундова правления удѣльная система была подавлена и правительство занялось организацией государства въ объединительномъ смыслѣ. Престолъ окружаютъ теперь не владѣтельные князья, а крупные помѣщики; къ престолу проталкиваются совсѣмъ мелкiе люди, иногда разночинцы, какъ Аврамъ Гозефовичъ, Иванъ Горностай, Богушъ Боговитиновичъ и др. - благодаря своей сноровкѣ въ финансовыхъ операціяхъ. Организацiонныя работы шли быстро, и государственное хозяйство становилось на прочную почву.

Литовскимъ совѣтникамъ Сигизмунда удалось установить съ Польшей отношенія независимаго союзнаго государства. Главная цѣль союза - оборона противъ непріятеля, что выражается въ пропорціональномъ распредѣленіи военныхъ издержекъ^[23] и упоминокъ татарамъ^[24]. Формальный договоръ, заключенный 26 марта 1532 г., совсѣмъ не касается остраго вопроса объ уніи. Это - оборонительный союзъ Польши и Литвы. Артикулы этого договора содержатъ въ себѣ слѣдующія постановленія: общая защита отъ враговъ, особенно отъ татаръ, оба государства обязуются помогать другъ другу въ случаѣ нападения врага на одного изъ нихъ; въ оборонѣ границъ литовцы и поляки помогаютъ другъ другу посылкою небольшихъ вспомогательныхъ отрядовъ въ 2-4 тысячи; оба государства обязуются добывать съ оружіемъ въ рукахъ всякую область (dominium) ихъ, которая отпала бы; не совсѣмъ яснымъ остается только пунктъ относительно пріобрѣтенныхъ общими силами земель^[25].

Въ этомъ договорѣ нельзя не видѣть самостоятельности литовской дипломатіи. Видимо, польская дипломатія не находила въ средѣ литовской рады удобной для себя почвы. Формальный союзъ, условiя котораго только что были изложены, не помѣшалъ однако литовцамъ "всѣмъ рицерствомъ" отказаться отъ похода въ Молдавію въ 1537 г. Великій князь несомнѣнно самъ былъ заинтересованъ въ походѣ, но тѣмъ не менѣе Литовскій сеймъ отказался нарушить миръ съ волохами изъ-за чисто польскихъ интересовъ^[26].

Еще болѣе устойчивыми оказались литовскіе политики въ 1544 году, когда поляки снова хотѣли вовлечь ихъ въ политику приключеній. Коронная рада и король предлагали Литвѣ заключить союзъ противъ турокъ. Литовская рада, въ отвѣтъ на настойчивыя представленія Сигизмунда I подала ему на Берестейскомъ сеймѣ особое мнѣніе. Въ немъ указывалось на то, что литовцы и раньше всегда помогали полякамъ противъ неприятелей "ради братской любви и добрыхъ сосѣдскихъ отношенiй", чего, однако, поляки далеко не выполняли. Въ настоящий моментъ не могло бы быть и рѣчи о заключеніи союза противъ турокъ, потому что поляки не прислали къ литовцамъ ни своихъ пословъ, ни офиціальной просьбы; поэтому рада полагаетъ, что предпринимаетъ союзъ самъ король по своей доброй волѣ, лично отъ себя. Впрочемъ, въ виду братскихъ отношенiй между обоими народами, литовская рада обѣщаетъ полякамъ слѣдующую помощь: если турки сами нападутъ на Польшу, направившись черезъ Валахію, литовцы выступятъ противъ нихъ всѣмъ войскомъ, если турки пойдутъ черезъ Силезію, то дадутъ помощь въ 4000 чел. конницы. Но при всемъ томъ король долженъ исхлопотать у поляковъ такія же обѣщанія по отношенiю къ Литвѣ^[27].

И въ этомъ отвѣтѣ сказался прежнiй взглядъ литовцевъ на отношение къ Польшѣ, какъ дружественныхъ, но равноправныхъ народовъ.

II.

Первые годы правленія Сигизмунда-Августа показали, что польская политическая мысль дремала въ предшествующія тридцать лѣтъ, но не заснула.

Первые же польскіе сеймы выяснили, откуда надо ждать важнѣйшихъ движеній политической жизни: посольская изба выступаетъ во всеоружіи народнаго представительства. Если во время Казимира, Александра и Сигизмунда Стараго, можно думать, что вопросомъ объ уніи руководила партія магнатовъ въ цѣляхъ усиленія государства и въ цѣляхъ захвата земель и урядовъ въ Литвѣ, то въ правление Сигизмунда Августа вопросъ былъ поднять снизу, развивался постепенно, и цѣль уніи измѣнилась.

Необходимо поближе подойти къ горну, на которомъ окончательно была выкована идея уніи, висѣвшая на политическомъ горизонтѣ съ конца XIV вѣка.

Сигизмундъ-Августъ не умѣлъ ладить съ возраставшимъ могуществомъ посольской избы. Онъ былъ слишкомъ нерѣшительнымъ для того, чтобы или дѣйствовать самостоятельно, или перейти открыто на ту или другую сторону; его мужество не шло дальше откладываній дѣла "до завтра" и выслушиванія со стороны пословъ рѣзкихъ замѣчаній по его адресу, какъ государя и мужа. Нерѣшительность, топтаніе на одномъ мѣстѣ, отразились и на работѣ сеймовыхъ пословъ. Дневники коронныхъ сеймовъ того времени представляютъ странное зрѣлище: много времени отводится сеймовой процедурѣ, "намовамъ" радъ, пословъ, короля. Всѣ три чина какъ бы старательно избѣгаютъ говорить о дѣлѣ, о дѣйствительныхъ нуждахъ государства. Иниціатива законодательная принадлежитъ посламъ во всей ихъ совокупности, но они не чувствуютъ особеннаго призванiя къ законодательству, ограничиваясь весьма общими указаніями на непорядки въ государствѣ (отсутствіе правосудія, грабежи, разбои и пр.), старательно отстаивая свои шляхетскія вольности, которыхъ никто, впрочемъ, не нарушалъ. Въ такихъ безцѣльныхъ дебатахъ проходятъ сеймы, и рѣдкiй изъ нихъ даетъ хоть частичные, но положительные результаты. Щепетильность шляхты къ своимъ правамъ не знаетъ предѣловъ. На сеймѣ 1548 года шли дебаты о женитьбѣ короля на Барбарѣ Радивилъ^[28]. Когда король запретилъ радѣ высказывать свое мнѣніе поодиночкѣ, потому что-де онъ, король, уже далъ достаточныя объясненія, — по поводу этого запрещенiя поднялась цѣлая буря, занявшая дебатами нѣсколько дней. Послы не добились на этомъ сеймѣ расторженія королевскаго брака, и примирившись съ уже совершившимся фактомъ, поставили, однако, запросъ радѣ о томъ, не считаетъ ли она отношение къ ней короля для себя оскорбительнымъ. Мнѣніе рады раздѣлилось. Послы во всемъ вину старались свалить на короля, хотя его власть фактически бездѣйствовала, стѣсненная избою и радою. Народное представительство контролируетъ даже судебныя функціи короля, заставляя его судить только во время сеймовъ, а такимъ образомъ шляхетскiй populus могъ контролировать верховный судъ. Здоровая струя освѣжила польскiй сеймъ только въ пятидесятыхъ годахъ, когда депутатами его почти поголовно являлись протестанты, объявившіе борьбу господствующей церкви. Но они не нашли достаточной поддержки среди рады.

Интересно, что и послы, и рада, и король прекрасно сознавали безплодность сеймовыхъ дебатовъ и необходимость реформы. "Отъ столь частыхъ сеймовъ, которыхъ (столь частыхъ) не знали наши отцы, мы не видимъ — говорилось въ 1565 г. королю отъ имени избы — иной пользы, какъ та, что одинъ сеймъ родитъ другой. Мы отъѣзжаемъ отъ вашей королевской милости только съ написанной и запечатанной бумагой (сеймовое постановление, которое послы увозили съ сейма), но порядку у насъ нѣтъ, хотя мы о немъ говоримъ, пишемъ"^[29].

Съ высоты трона не разъ указывалось на то, что вслѣдствiе своихъ непорядковъ Польша превратилась въ убѣжище для всякаго нечестiя (asylum nequitiae), Речь Посполитая — несчастная вдова. Не разъ на сеймѣ съ горечью повторяли классическую фразу, что поляки непохожи на своихъ отцовъ (degeneravimus раtribus nostris). Но это сознаніе не научило, однако, поляковъ тому, какъ исправить свой политический строй. Правда, въ описываемое время возникаетъ мысль помочь горю пересмотромъ правъ и привилегій съ цѣлью уничтожить тѣ нарушенія ихъ, которыя допущены съ теченіемъ времени; это — знаменитая экзекуція правъ. Она была направлена противъ магнатовъ и выдвинута наиболѣе либеральной, наиболѣе свѣжей партіей депутатовъ — протестантами. Но съ экзекуцiей правъ поляки не покончили вплоть до потери самостоятельности. И это вполнѣ естественно; увлеченные убѣжденіемъ въ высокой политической мудрости своихъ отцовъ, поляки забыли сосчитаться съ временемъ и государственнымъ ростомъ народа; Польшу XVI-XVIII вв. было невозможно вогнать въ права и привилегии XIV-XV вв., — нужно было создавать новые устои государственной жизни, а на этомъ-то и не удалось имъ столковаться. Въ одномъ только успѣли сойтись разнородные элементы польскаго сейма — въ стремленіи къ уніи съ Литвой, но и то потому, что выгода этого шага, какъ увидимъ, была слишкомъ очевидна для всѣхъ партій. Видимо, что сила, которою обладалъ польскiй сеймъ въ общемъ своемъ составѣ и въ частности каждый членъ его, — была слишкомъ велика, такъ что сама тяготила сеймъ.

Мы представили общую картину посольской избы того времени, въ которой засѣдалъ populus tumultuosus, plebs. Нельзя сказать, чтобы среди этого populusa не было извѣстнаго единообразiя, гармоніи, но это — гармонія хаоса. Этотъ очеркъ объясняетъ намъ нѣкоторыя стороны въ проведеніи идеи уніи; она привилась медленно, какъ и все, что дѣлалось сеймомъ; сила посольской избы доросла до такихъ размѣровъ, что принудила короля сдѣлать крайніе шаги къ 1569 г., на которые онъ не рѣшился бы въ началѣ своего правленія; преобладающею партіею избы являются протестантыдемократы (въ шляхетскомъ смыслѣ), которые ищутъ союза въ средѣ своихъ литовскихъ единомышленниковъ.

Намъ остается прослѣдить постепенный ростъ и обосновку идеи уніи на сеймахъ этого времени.

Первый фазисъ литовско-польскихъ отношений при Сигизмундѣ-Августѣ начался съ момента отдачи Коронѣ Бѣльской и Подляшской земель на Виленскомъ сеймѣ 1547 г.; литовская шляхта была возмущена этимъ, но ничего не могла сдѣлать, потому что сеймъ санкціонировалъ желаніе великаго князя, и рада первая дала свои подписи^[30]. Въ этой уступкѣ (впрочемъ, далеко не полной) Коронѣ нельзя не видѣть своего рода уплаты за согласiе коронной рады на женитьбу короля на Барбарѣ Радивилъ; не даромъ и литовская рада охотно подписывала привилей.

На бурномъ Петроковскомъ сеймѣ 1547-8 г. послы коронные впервые потребовали у короля назначенія общаго сейма съ Литвою, Пруссами и Силезіею, указывая на нерушимость уніи и на необходимость переговоровъ о монетѣ^[31]. Но эта попытка была еще слаба и мало обоснована. Король отвѣтилъ на этотъ запросъ въ окружномъ посланіи, имѣвшемъ цѣлью дискредитировать не въ мѣру требовательныхъ пословъ. Король указываетъ на то, что вопросъ объ уніи не могъ трактоваться на сеймѣ, потому что за краткостью времени некогда было созвать литовцевъ на сеймъ; литовцы имѣютъ свои права, по которымъ собираются на сеймы, когда къ нимъ разсылаются листы съ приглашеніями на сеймы. Всего этого королю нельзя было сдѣлать. Королю необходимо предварительно отправиться въ Литву, назначить тамъ сеймъ, гдѣ можно было бы поднять вопросъ объ уніи^[32].

Трудно пока сказать утвердительно, какъ смотрѣлъ самъ король въ цервые годы своего правления на вопросъ объ уніи. Но не забудемъ, что цитированное посланіе написано съ цѣлью оправданія короля въ глазахъ народа послѣ рѣзкихъ требованій со стороны пословъ развода съ Барбарой: король долженъ былъ быть уступчивымъ, хотя бы на словахъ, потому что его тронъ колебался.

Сеймомъ 1548 г. завязались безконечные переговоры объ уніи. Не проходило ни одного сейма, на которомъ не поднимали бы этого вопроса.

На сеймѣ 1550 г. въ Петроковѣ послы снова подавали артикулы своихъ просьбъ королю, въ которыхъ нашелъ себѣ мѣсто вопросъ объ уніи: посольскіе артикулы предлагаютъ постановить, что каждое изъ трехъ княжествъ, - Литва, Пруссія и Силезiя имѣютъ право соединиться съ Короной; но это единение должно быть выполнено (sic); необходимо назначить общій вальный сеймъ, на который бы явились рада этихъ земель и послы отъ повѣтовъ; сеймъ этотъ долженъ заняться экзекуціею правъ^[33]. Мы не знаемъ діаріуша этого сейма и ближайшей постановки вопроса, но и здѣсь уже прокладывается основная мысль посольской избы: они хотятъ подкрѣпиться въ борьбѣ со знатью и духовенствомъ за экзекуцію правъ послами союзныхъ государствъ.

Въ сентябрѣ 1551 г. мы видимъ польскихъ пословъ на Виленскомъ сеймѣ. По одному лѣтописному извѣстію, они начали издалека - съ требованiя отъ литовцевъ Подляхіи, Волыни, Кіевщины и даже Сѣверщины^[34], наконецъ предлагали унію^[35]; но успѣха они не имѣли, потому что литовский сеймъ отвѣтилъ дипломатичнымъ отказомъ. Конституція литовскаго сейма 1551 г. говоритъ довольно глухо о переговорахъ съ поляками. Послы просятъ господаря учинить окончательное постановление съ панами польскими на Петроковскомъ сеймѣ относительно границы и „всихъ тыхъ крывдъ и шкодъ, которые имъ отъ пановъ поляковъ дѣються"; если не удастся добиться установленія вѣчной границы, послы просятъ великаго князя по крайней мѣрѣ о временныхъ, чтобы прекратить безконечные наѣзды, грабежи и захваты съ польской стороны. Въ руководство великаго князя послы предлагаютъ просьбы сейма, учиненныя еще Сигизмунду Старому на Берестейскомъ сеймѣ 1544 г.^[36] (мы съ ними уже знакомы). Такимъ образомъ въ отвѣтъ на предложеніе уніи литовскiй сеймъ напоминаетъ полякамъ объ исполненіи ими элементарныхъ условiй сосѣдства.

Къ тому же сводится и особое мнѣніе рады, поданное государю. Ссылаясь на то, что объ оборонѣ противъ турокъ уже составленъ общій проектъ въ 1544 г., рада съ особеннымъ удареніемъ говоритъ о несогласіи на унію шляхты, напоминаетъ королю о его присягѣ и его отца - сохранить княжество въ стародавнихъ границахъ, и, наконецъ, рада заявляетъ, что по ея мнѣнію ни въ какихъ общихъ съѣздахъ и въ будущемъ нѣтъ надобности^[37].

Отношеніе самого короля къ вопросу объ уніи въ эти первые сеймы не совсѣмъ ясно: онъ играетъ роль посредника, не желая брать на себя болѣе активную роль. Въ письмѣ къ Радивилу Черному Сигизмундъ-Августъ жалуется на настойчивость и неумѣренность коронныхъ пословъ. Послѣдніе требуютъ сложенiя общаго сейма съ Литвою, Пруссами и Силезіею. Литовцамъ они предлагаютъ съѣхаться въ Войницѣ, а сами поляки соберутся въ Парчовѣ; здѣсь, на пограничьѣ, они предлагаютъ вести переговоры. Король передаетъ въ томъ же письмѣ и свой отвѣтъ посламъ короннымъ: литовцы неповинны сеймовать въ Войницѣ, а собственною властью приказать имъ этого король не можетъ, потому что Литва имѣетъ свои права и вольности. Король предлагалъ полякамъ сложить сеймъ въ Парчовѣ, а литовцамъ въ Вильнѣ и вести переговоры черезъ пословъ^[38].

Въ самомъ дѣлѣ, король пока держится нейтралитета, и въ его положеніи трудно было поступить иначе. На Краковскомъ сеймѣ 1553 г. выяснилось положение обѣихъ сторонъ. Въ отвѣтъ посламъ Сигизмундъ-Августъ заявляетъ, что, будучи въ Литвѣ, онъ созывалъ сеймъ и предлагалъ на его обсуждение вопросъ объ уніи (онъ подразумѣвалъ Виленский сеймъ 1551 г.); на унію литовцы будто бы согласились (мы знаемъ, каково было это согласiе). Относительно общаго права литовцы указываютъ на различие правъ обоихъ государствъ и что трудно согласиться на измѣнение права и полякамъ и литовцамъ. Что касается обороны^[39] противъ турокъ, то король повторилъ условiя литовцевъ, предложенныя сеймомъ еще въ 1544 г. и данныя королю въ руководство въ 1551 г. Въ отвѣтъ королю Миколай Сѣнницкiй, извѣстный, ораторъ того времени, произнесъ сильную рѣчь, исполненную нападокъ и ироніи по отношенію къ политикѣ главы государства. Онъ развивалъ ту мысль, что король обязанъ "согласно статуту" сложить общій сеймъ, на которомъ могъ бы быть поднятъ вопросъ объ общихъ недостаткахъ. Унія не въ томъ только, говоритъ посолъ, что намъ предлагаютъ какiя-то условія общей обороны, такъ какъ они намъ обязаны обороной противъ всякаго непріятеля. У нихъ и у насъ неприятели общiе; намъ, полякамъ, гораздо важнѣе общіе съ ними совѣты^[40].

Въ своемъ отвѣтѣ избѣ король еще разъ заявляетъ, что онъ употребилъ не мало старанiя, чтобы въ Литвѣ было постановлено что-либо къ общему благу Короны и княжества; единственно съ этою цѣлью король ѣздилъ въ Литву и собиралъ тамъ сеймъ, постановление котораго передано посламъ. Но вы этимъ не довольствуетесь, вамъ нужно отъ нихъ чего-то большаго и у васъ есть кое-что, о чемъ вы хотите съ ними переговорить. Если вы опредѣленно не высказываете передъ его королевской милостью о предметѣ вашихъ переговоровъ, то король и самъ не желаетъ о немъ знать и у васъ спрашивать и не намѣренъ поднимать объ этомъ вопроса. Король былъ бы готовъ устроить Литвѣ общiй съ Короною сеймъ, но онъ знаетъ и понимаетъ, что литовцы — люди вольные, какъ и поляки, приказывать имъ онъ не будетъ, такъ какъ, согласно съ правами, не знаетъ, согласятся ли они на сеймъ. Король постарается, впрочемъ, сложить литовцамъ сеймъ, на который пусть поляки пошлютъ свою братью для переговоровъ, и если литовцы согласятся, онъ не замедлитъ исполнить ихъ просьбы^[41].

Гіеронимъ Оссолинский отвѣчалъ королю отъ имени избы. Онъ вопросъ объ уніи старается свести на историческую почву, указывая, что самый фактъ приглашенія литовскаго князя на польскiй престолъ былъ сдѣланъ съ цѣлью увеличенія военныхъ силъ Польши, но тогда же былъ рѣшенъ вопросъ объ общихъ сеймахъ. Онъ находитъ вреднымъ для Рѣчи Посполитой мнѣніе тѣхъ, которые сводятъ вопросъ объ уніи на желаніе короля потому-де, что - Литва отчина короля: унія существуетъ издавна и должна существовать вѣчно; Ягайло и Витовтъ свое дѣдичное право на великое княжество Литовское окончательно передали Коронѣ, съ согласія всей литовской шляхты. Паны литовскiе и впослѣдствіи не разъ присягали на вѣрность и единеніе Коронѣ, о чемъ свидѣтельствуютъ документы въ статутѣ и въ королевскомъ скарбѣ. Унія была in usu до Сигизмунда I, но ни онъ, ни Сигизмундъ-Августъ не назначали общаго сейма, потому что не было надобности, а теперь она есть^[42].

Пока всѣ три заинтересованныя стороны толкутся на одномъ мѣстѣ. Но рѣчи на сеймѣ 1553 года обрисовываютъ, въ связи съ литовскимъ отвѣтомъ 1551 года, положение въ данномъ вопросѣ и короля и сеймовъ обоихъ государствъ. Король не довѣряетъ коронной избѣ, предвидя, что речи на общемъ сеймѣ коснутся communia mala, a среди mala въ глазахъ пословъ была двойственная нерѣшительная политика самого короля; еще менѣе могъ довѣриться король соединенной избѣ Литвы и Польши. Коронная рада во все время дебатовъ старательно избѣгаетъ высказываться по вопросу объ уніи, которая въ такой постановкѣ не могла принести ей ничего хорошаго; зло, на которое указывала изба, заключалось въ широтѣ власти духовныхъ и свѣтскихъ магнатовъ: борьба съ церковью, борьба съ магнатами — вотъ программа тогдашней, почти поголовно протестантской, посольской избы. Для послѣдней вопросъ объ уніи — вопросъ не корыстолюбивой политики польскихъ дипломатовъ ХV вѣка, а вопросъ политическій. Но маскируя истинныя причины своихъ стремленій, наталкиваясь на сопротивление высшихъ классовъ въ Литвѣ, посольская изба вырабатываетъ постепенно ту сложную историко-юридическую аргументацію, которая впослѣдствiи легла въ основу уніи. Зачатки, пока неясные, этой аргументаціи видны въ рѣчи Оссолинскаго.

Въ самомъ дѣлѣ, все то, что неопредѣленно намѣчалось на сеймѣ 1553 г., является уже значительно созрѣвшимъ, оформившимся въ 1555 г. на сеймѣ въ Краковѣ. Въ проектѣ конституціи этого сейма снова повторено желание общаго сейма^[43]. Особенно интересно жегнаніе (прощаніе) пословъ съ королемъ. Они съ горечью указываютъ на великое зло въ государствѣ - всестороннюю неурядицу. Непорядокъ является слѣдствіемъ нарушенія привилегій, которое грозитъ гибелью государству. Подобная опасность обща и Литвѣ и коронѣ. Чтобы помочь горю, король долженъ собрать общій сеймъ для славы предковъ, для славы имени Ягеллоновъ. Работы будущаго сейма жегнаніе предполагаетъ въ двухъ направленіяхъ: собравшийся corpus regni рѣшитъ всѣ вопросы относительно общей обороны, а также объ уничтоженіи той страшной неурядицы въ Коронѣ, которая такъ размножилась, что наконецъ становится опасной. На этомъ сеймѣ, который посламъ представляется въ розовомъ свѣтѣ, они покончатъ съ вопросомъ объ экзекуціи правъ^[44].

Послы высказались на этотъ разъ вполнѣ откровенно. Король отвѣтилъ имъ тою же откровенностью: тотчасъ послѣ сейма онъ сложилъ повѣтовые сеймики, на которыхъ поручилъ посламъ своимъ жаловаться шляхтѣ на рѣзкость и требовательность депутатовъ, которыхъ она высылаетъ въ избу; король проситъ шляхту не посылать подобныхъ пословъ на сеймы, выбрать другихъ.

Такимъ образомъ король обратился къ народу. Но сеймики въ Новомъ мѣстѣ и въ Колѣ стали на сторону пословъ: шляхта, въ присутствіи пановъ рады, торжественно благодарила своихъ депутатовъ, одобрила ихъ дѣйствія, и снова выбрала ихъ въ избу, чтобы паны и король знали, какъ цѣнитъ шляхта своихъ избранниковъ^[45]. Королевская политика потерпѣла полное пораженіе.

Цѣль посольской избы высказалась вполнѣ опредѣленно. Но добиваясь съ такимъ упорствомъ общаго сейма, шляхта встрѣчала еще въ это время полное равнодушие со стороны своего литовскаго собрата. Наоборотъ, въ постановленіяхъ послѣдняго нерѣдко можно встрѣтить статьи, прямо направленныя противъ притязательности поляковъ. Это объясняется тѣмъ, что въ началѣ 50-хъ годовъ мелкая литовская шляхта, на которую разсчитывала коронная, не была въ силѣ на сеймѣ; литовскіе же магнаты далеки были отъ братанья съ поляками. Между обоими народами, которые связала историческая судьба, всегда была искра недовѣрiя, хотя и всячески маскируемая дипломатами. Неудивительно поэтому, что въ глазахъ многихъ поляковъ видимый союзъ короля съ литовскимъ сеймомъ вызывалъ недружелюбное отношение къ самой Литвѣ. Съ этой стороны весьма любопытенъ политическiй памфлетъ, имѣющій близкую связь съ дѣятельностью посольской избы и, вѣроятно, вышедшiй изъ нея. Этотъ памфлетъ любопытенъ съ той стороны, что содержитъ въ себѣ полную аргументацію тогдашнихъ политиковъ объ уніи и общемъ сеймѣ, отражая въ то же время и то неопредѣленное братски враждебное отношеніе, существовавшее между обоими народами. Это — своего рода рѣчь каштеляна Мелешки на польскiй ладъ. Этотъ памфлетъ любопытенъ и тѣмъ, что несомнѣнно отражаетъ въ себѣ взглядъ протестантствующихъ поляковъ^[46].

Основа аргументаціи названнаго произведения ― историческая. Оно возстаетъ противъ мнѣнія, будто проектируемая унія нѣчто новое: еще Ягайло инкорпорировалъ Литву къ Коронѣ, на что дали свое согласiе его братья и вся земля; при инкорпораціи литовскiе паны и шляхта получили много вольностей, какiя были въ Коронѣ. Ягайло держался уніи, но при Казимирѣ литовцы перестали держаться уніи и теперь ея не держатся. Напротивъ, литовцы отстояли Луцкъ, Ломазы и нѣкоторые другие города, и даже нѣсколько разъ возбуждали татаръ на Польшу. Литовцы не исполняютъ и того пункта Ягайловой уніи, по которому они обязаны выбирать вмѣстѣ съ Польшею государя, потому что безъ поляковъ выбрали Александра и Сигизмунда I. Литовцы не помогаютъ Коронѣ въ борьбѣ съ врагами (припоминается походъ Сигизмунда I на Молдавію). Наконецъ, они не хотятъ собирать общихъ сеймовъ. Литовцы выказываютъ недоброжелательство къ полякамъ, издавая постановления противъ тѣхъ изъ нихъ, которые селятся въ Литвѣ, между тѣмъ какъ отъ поляковъ они заимствовали много хорошаго. Литовцы нарушаютъ, однимъ словомъ, jus gentium, pacta, foedera, которые держатъ всѣ христіанские народы, даже язычники, кромѣ татаръ, отъ которыхъ они заимствуютъ примѣры. Литовцы не держатъ присяги и Бога не боятся. Они всячески стараются, чтобы общіе государи, которыхъ они выбрали, "нищили" Корону: не для кого не тайна, что всѣ (!) королевскіе доходы и много вещей, которыя должны бы оставаться въ Коронѣ, - вывезены въ Литву. Однимъ словомъ, Корона мало выиграла отъ литовской дружбы. Необходимо, чтобы поляки позаботились сохранить свободную элекцію, которая нарушается литовцами, потому что Литва можетъ поспѣшить и при будущей элекціи. Авторъ возражаетъ тѣмъ, кто стоитъ за союзъ съ Литвою изъ-за опасенія татарскихъ набѣговъ: татары нападаютъ для грабежа безъ побужденія со стороны литовцевъ. Правда то, что Польша будетъ сильнѣе въ союзѣ съ Литвой; но правда и то, что Литва будетъ совсѣмъ слаба безъ Польши; у Литвы два сильныхъ врага - инфлянты и московскій царь, который хуже татарина; Литвѣ не отстоять себя безъ помощи польскихъ солдатъ.

Этотъ мемуаръ любопытенъ во многихъ отношеніяхъ. Основная мысль польскаго патріота XVI в. такая же, какую и въ настоящее время можно, къ сожалѣнію, найти во многихъ польскихъ трудахъ: права и вольности, данныя Литвѣ Ягайломъ, присчитываются къ числу величайшихъ благодѣяній польскаго народа по отношению къ литовскому; за эти пергаменныя благодѣянія полякъ готовъ требовать отъ Литвы полнаго подданства. Съ другой стороны памфлетъ, объединяя всѣ причины недовольства, существовавшия у поляковъ по отношенію къ литовцамъ, намѣчаетъ и ту аргументацію, которая, выдвигалась сторонниками инкорпораціи: Литва инкорпорирована Ягайломъ, Литва ― отчина своихъ государей, союзъ съ Литвой полезенъ для Польши въ виду прекращения династіи ― такъ можно формулировать всѣ эти доводы. Но съ другой стороны, такъ какъ настоящій мемуаръ вышелъ изъ среды протестантской партіи, то нельзя не отмѣтить въ ея отношеніи къ Литвѣ нѣкотораго поворота; политическія соображения общегосударственнаго характера и давнее недовѣрiе къ Литвѣ берутъ верхъ надъ интересами партіи. А такая постановка вопроса является компромиссомъ, къ которому не трудно было бы склонить и знать и короля.

Дѣйствительно, послѣдующія событiя показываютъ, что сближеніе партій по данному вопросу черезъ нѣсколько лѣтъ сдѣлало громадные успѣхи, и какъ разъ на почвѣ компромисса. Правда, дѣлу уніи помогали и внѣшнія обстоятельства. Напомнимъ, что перiодъ конца пятидесятыхъ и начала шестидесятыхъ годовъ ознаменовался поворотомъ въ пользу католицизма. Реакція, руководимая Коммендоне, сдѣлала крупные успѣхи и сеймовая оппозиція шестидесятыхъ годовъ далеко не является такой единодушной и протестантской, какъ десять лѣтъ назадъ. Даже патріотизмъ видныхъ протестантскихъ пословъ подвергается сомнѣнію въ рядахъ мелкой шляхты^[47]. Вопросъ объ экзекуціи правъ слабѣетъ, дѣлается менѣе страшнымъ для знати^[48]. Найдены были новые мотивы для сеймовыхъ дебатовъ — семейная жизнь короля^[49]. Послѣдняя запугиваетъ посольскую избу будущими смутами междуцарствія^[50]. Король явно склоняется въ сторону партіи магнатовъ и католиковъ. Въ этой партіи онъ ищетъ опоры, потому что на политическомъ горизонтѣ появились ливонскія дѣла.

Ливонскія дѣла запутали Литву такъ, что ей необходимо было искать союза съ Польшей. Въ самомъ дѣлѣ, въ 1562-1564 гг. дѣло уніи сдѣлало большой шагъ впередъ. Сеймъ 1562 года въ Петроковѣ открылся заявленіемъ о необходимости уніи, какъ одной изъ частностей экзекуціи правъ^[51]. Сеймъ въ Варшавѣ 1563 года уже видѣлъ блестящее литовское посольство, снаряженное отъ всѣхъ чиновъ. Сами поляки сознавали, что къ этому моменту сдѣлано весьма многое. Глава литовскаго посольства, воевода виленскій Миколай Радивилъ сказалъ въ собраніи короннаго сейма нѣсколько блестящихъ рѣчей, легкихъ и остроумныхъ^[52]. Онъ такъ много говорилъ о братствѣ народовъ, о сладости совмѣстной жизни, что забылъ упомянуть о самомъ существенномъ, о томъ, чѣмъ же, по мнѣнію литовцевъ, должна быть унiя. Онъ говорилъ такъ пріятно и такъ неопредѣленно, что не даромъ коронный подскарбiй въ одномъ изъ послѣдующихъ засѣданій упрекалъ литовцевъ въ неискренности, предлагая уничтожить самое имя Литвы^[53].

Мы видимъ, что чѣмъ ближе къ уніи, тѣмъ болѣе и болѣе подымаютъ голову въ Польшѣ элементы, наименѣе склонные къ фактическому братству обоихъ народовъ. Но этомъ же сеймѣ появляется и вполнѣ опредѣленная форма уніи: одинъ государь, одинъ законъ, одинъ народъ, одна печать и одинъ маршальскiй жезлъ (жезлъ сеймоваго маршала, слѣд. общій сеймъ)^[54]. Такія заявленія грозили серьезными послѣдствiями для Литвы какъ разъ въ то время, когда политическое положение ея становилось все болѣе и болѣе затруднительнымъ.

Результатомъ польскихъ требованій явилась декларація Варшавскаго сейма 1563-64 гг., которою король отрекся отъ своего наслѣдственнаго права на Литву и подарилъ ее Коронѣ^[55]. Послѣ нея вопросъ объ уніи вступаетъ въ новый фазисъ развитія; унію поляки хотятъ сдѣлать вопросомъ внутренней политики, какъ одну изъ частностей экзекуцiи правъ.

Обратимся къ сеймовымъ дебатамъ 1565-66 годовъ.

Сеймъ начался съ королевской пропозиціи, заявлявшей готовность и старанія короля въ дѣлѣ уніи^[56]. Отъ имени избы отвѣчалъ королю маршалокъ ея Миколай Сѣнницкiй, который особенно подчеркивалъ то, что унія — non postrema pars executionis. На будущемъ общемъ сеймѣ должны быть отъ Литвы не только послы, но и "всѣ". Король обязанъ выполнить свою присягу. Поляки пока не знаютъ, друзья для нихъ литовцы, или враги, а потому и рѣчи быть не можетъ о помощи въ ливонскомъ дѣлѣ до уніи. Впрочемъ, нѣкоторые изъ литовцевъ высказывають явную непріязнь къ уніи и просятъ, чтобы вопросъ о ея рѣшеніи не былъ предоставленъ королю^[57]. Особенно замѣчательно поведение краковскихъ пословъ на этомъ сеймѣ (депутаты, посылаемые изъ Краковской земли, вообще отличались консерватизмомъ и союзомъ со знатью). Они отказались входить въ разсмотрѣніе вопроса объ оборонѣ и податяхъ, пока не будеть выполнена важнѣйшая часть экзекуціи правъ — инкорпорація Литвы. Это заявленіе вызвало въ засѣданіи 26 января цѣлую бурю въ посольской избѣ. Большинство пословъ считали инструкцію шляхты краковскаго воеводства крайне неосторожной; указывали на то, что при такой инструкціи дѣла въ государствѣ могутъ совсѣмъ остановиться, если литовцы откажутся оть унiи; они указывали далѣе, на то, что магнаты литовскіе тормозятъ унію въ виду неурядицы въ самой Польшѣ, почему необходимо спѣшить съ устройствомъ своихъ домашнихъ дѣлъ^[58]. Тѣмъ не менѣе послы съ уніей больше торопились, чѣмъ съ устройствомъ своихъ домашнихъ дѣлъ. Въ засѣданіи того же 26 января они выбрали особую комиссiю для архивнаго обслѣдованія уніи ― разсмотрѣнія старыхъ документовъ, подтверждающихъ ее^[59]. Историческая постановка вопроса на сеймѣ 1564 г. показала, что польскіе дипломаты нашли въ архивахъ только то, что имъ было нужно, ― привилеи конца XIV и начала XV в., благоразумно не вдаваясь въ разысканія временъ Сигизмунда Стараго и Казимира Ягайловича.

Поспѣшность, съ какой выковывалась унія, выразилась и въ проектѣ сеймовой конституціи: послы требовали назначенія общаго сейма на Пасхѣ того же 1565 г., а послѣднія засѣданія сейма относятся къ концу марта. Противъ такой поспѣшности возражала рада въ лицѣ архиепископа гнѣзненскаго. Онъ указывалъ на невозможность собрать общій сеймъ въ столь короткій срокъ, потому что король долженъ лично побывать въ Литвѣ и сложить тамъ предварительный сеймъ; Литвѣ слѣдовало бы прежде покончить съ войной, наконецъ, и древніе документы еще не разсмотрѣны^[60].

Послы не были довольны такого рода заявленіями. Они указывали на то, что надо Литву заставить соединиться съ Короною до окончанія войны съ Москвой, потому что по минованіи опасности Литва снова уклонится отъ уніи: она соглашается изъ необходимости. Окончание войны - срокъ, находящiйся не въ рукахъ человѣческихъ: и экзекуцiя и унія могутъ ускользнуть за это время. Вообще съ общимъ сеймомъ необходимо торопиться еще въ виду будущей элекціи, такъ какъ здоровье короля сомнительно. Въ этомъ смыслѣ послы изложили свое мнѣніе королю и панамъ черезъ Якова Остророга^[61]. И король и воты (голосованія) рады были противъ сложенiя сейма въ томъ же году, указывая на фактическую невозможность по краткости времени^[62]. Послы должны были примириться съ отсрочкою, и король уѣхалъ въ Литву.

На предыдущихъ сеймахъ были сдѣланы всѣ подготовительныя работы къ уніи. Литовское посольство, прибывшее на сеймъ 1565 года, проситъ короля поторопиться отъѣздомъ въ Литву въ виду военнаго времени; оно ведетъ переговоры съ коронною радою о помощи противъ Москвы, не отказываясь принципіально отъ переговоровъ объ уніи и вообще поступаетъ весьма мягко въ этомъ щекотливомъ вопросѣ ^[63].

Въ самомъ дѣлѣ, назначенный сеймъ въ Люблинѣ лѣтомъ 1566 г. повелъ къ офиціальнымъ переговорамъ объ уніи. Поляки засѣдали въ Люблинѣ, литовцы — въ Брестѣ. Отсюда литовскiй сеймъ посылалъ своихъ депутатовъ въ Люблинъ. Литовцы предлагали дружбу на слѣд. условіяхъ : общій выборъ общаго государя; общіе враги и друзья, общiе сеймы, собирающіеся поочередно то въ Польшѣ, то въ Литвѣ; другого рода постановленія не должны издаваться, потому что они не соотвѣтствуютъ достоинству обоихъ народовъ, и поляки даже должны дать обѣщаніе не пытаться дѣлать нововведеній въ договорѣ. Такимъ образомъ предлагался литовцами только союзъ и персональная унія, между тѣмъ какъ литовскіе законы, управленіе, границы — оставались неприкосновенными и даже предварялась всякая попытка къ измѣненію договора^[64]. Въ такой формѣ сообщаетъ суть предложенiй литовцевъ Кояловичъ, и его извѣстiе подтверждается другими данными. Литовцы теперь уже не довѣряютъ и королю. Они послали на сеймъ въ Люблинъ своихъ депутатовъ для переговоровъ съ радою; но эти депутаты не имѣли никакихъ полномочій. Мало того, депутаты вели переговоры прямо съ коронной радой, помимо короля. Послѣдній упрекаетъ литовскiй сеймъ въ томъ, что ихъ проектъ уніи не былъ доложенъ ему, увѣряетъ сеймъ въ своей "звыклой милости" ко всему "пожиточному" для Литвы. Изъ Люблина поляки посылаютъ депутатовъ въ Брестъ, хотя король совѣтуетъ литовцамъ пріѣхать всѣмъ вмѣстѣ въ Люблинъ, гдѣ и самъ король; онъ увѣряетъ, что цѣль уніи ― братскiй союзъ. Послѣ всѣхъ увѣренiй въ "звыклой милости" и въ желании братскаго союза народовъ, король не забылъ въ постскриптумѣ сообщить литовцамъ, что татары собираются сдѣлать нападение на Литву^[65]. Такъ писалъ король литовцамъ 21 iюня; литовскiй отвѣтъ полякамъ былъ полученъ въ началѣ августа. Несогласiе литовцевъ не помѣшало, однако, королю заявить отъ своего имени и отъ имени коронной рады посламъ, въ засѣданіи 27 iюня, о полномъ будто бы согласіи Литвы на унію. Король не можетъ назначить числа, когда будутъ литовцы въ Люблинѣ, но онъ знаетъ навѣрное, что они прибудутъ скоро, безъ замедленія. Король совѣтуетъ сейму заняться текущими дѣлами, которыя все откладываются, а онъ исполнитъ по поводу уніи то, что обѣщалъ^[66]. Сеймъ Люблинскій кончился ничѣмъ, разбившись объ упорство обѣихъ сторонъ. И Сѣннинскому снова пришлось упрекать, въ концѣ сейма, короля въ томъ, что сеймовыя дѣла остановились, потому что нѣтъ чиновъ Литвы, Инфлянтъ и Пруссовъ, и снова напоминать королю объ его обѣщаніяхъ^[67].

III.

Знакомствомъ съ сеймомъ 1566 г. заканчивается та часть нашей задачи, которая касается отношеній поляковъ къ вопросу объ инкорпораци Литвы. Но намъ слѣдуетъ обратиться и къ Литвѣ и намѣтить ея отношение къ тому же вопросу. Это, однако, не легко сдѣлать, потому что источники весьма скудны. Единственнымъ источникомъ въ данномъ случаѣ могутъ служить конституціи сеймовъ. Но въ сеймовой конституціи мы не найдемъ всѣхъ мотивовъ того или другого постановления конституція — своего рода призма, сквозь которую приходится разсматривать теченiя общественной жизни; дневники литовскихъ сеймовъ, подобные польскимъ, ― неизвѣстны.

Мы видѣли, что первый въ правленіи Сигизмунда II толчокъ къ разработкѣ вопроса объ уніи быль данъ той партіею польской посольской избы, которая хотѣла собраться съ литовцами на общій сеймъ для обсужденiя communia mala.

Но здѣсь является вопросъ, были ли въ Литвѣ элементы, сочувствіе среди которыхъ надѣялась встрѣтить польская шляхетско-демократическая партія. Въ Литвѣ несомнѣнно была соотвѣтственная партія. Она развивалась одновременно съ польской, и программы обѣихъ имѣютъ много общаго. Это зависитъ отъ общности условiй въ исторiи обоихъ народовъ. Какъ и Польшѣ, Литвѣ не было чуждо реформаціонное движеніе; въ Литвѣ, какъ и въ Польшѣ, мелкая шляхта далеко не пользовалась всею суммою правъ, ей предоставленныхъ, и вступаетъ въ борьбу съ панами. Эти два направленія, т.-е. борьба съ панами и реформаціонное, выразившiяся въ борьбѣ съ духовенствомъ и магнатами, отразились и въ литовскихъ источникахъ. Такъ какъ оба вопроса, за исключеніемъ отчасти реформаціи, не изучены, то мы укажемъ на важнѣйшiя относящіяся къ нимъ данныя.

Необходимо имѣть въ виду, что движеніе среди низшей шляхты начинается по крайней мѣрѣ съ конца правленія Сигизмунда Стараго. Это ясно сказалось на послѣднемъ, собранномъ имъ лично, Брестейскомъ сей- мѣ въ 1544 г. Здѣсь шляхта просила короля, чтобы духовнымъ греческаго и латинскаго закона запрещено было занимать гражданскiя должности, хотя король не далъ рѣшительнаго отвѣта^[68]. Здѣсь же мы видимъ и попытку ограничить церковную юрисдикцію^[69]. Сеймъ 1547 г. идетъ нѣсколько дальше, требуя удаленія духовенства изъ свѣтскихъ судовъ^[70], наконецъ требуетъ участія духовныхъ въ земской службѣ съ ихъ имѣній и чтобы они не держали по нѣскольку церквей или костеловъ ^[71]; вопросъ о церковной юрисдикціи былъ повторенъ ^[72]. Та же танденція проходитъ и черезъ рядъ просьбъ сеймовъ 1554 и 1559 гг. ^[73].

Требуя уступокъ отъ духовенства, шляхта не забывала и о привилегіяхъ пановъ. На сеймѣ 1544 г. шляхта обращается къ господарю съ рядомъ жалобъ на воеводъ и старостъ, по поводу "кривдъ" при отправлении ими правосудія, и господарь отвѣчаетъ довольно мягко^[74]. Шляхта требуетъ, чтобы при воеводахъ на судахъ сидѣли присяжные засѣдатели изъ шляхты^[75]. На сеймѣ 1547 года шляхта уже требуетъ установленія контроля съ своей стороны въ сборѣ и расходываніи панами земскихъ финансовъ^[76], и снова подымаются жалобы на судъ старостъ и воеводъ ^[77]. Послѣдующіе сеймы тоже не проходятъ молчаніемъ недостатковъ дѣятельности магнатовъ и ихъ отношеній къ низшей братьѣ^[78].

Такимъ образомъ мы видѣли, что и литовская шляхта, подобно польской, ведетъ борьбу на два фронта, — и не безуспѣшно, потому что она добивается и установленія повѣтовыхъ сеймиковъ (собственно - большей ихъ независимости), и уравненія правъ шляхты обѣихъ религий и правъ греческаго духовенства и нѣкот. друг. Этотъ краткій обзоръ сеймовыхъ просьбъ литовско-русской шляхты показываетъ, что успѣхи политическаго роста ея въ шестидесятыхъ годахъ XVI в. нельзя объяснять ни религіозною терпимостью короля^[79], ни желаніемъ послѣдняго задобрить шляхту и склонить ее къ уніи^[80]. Между тѣмъ такія объяснения предлагаются иногда даже лучшими изслѣдователями. Шляхетскія привилегіи шестидесятыхъ годовъ — только слѣдствiя того религиозно-политическаго движения въ средѣ низшей шляхты, которое началось еще въ сороковыхъ годахъ; уступки получались медленно, и треть вѣка, прошедшая въ борьбѣ, дала наконецъ благоприятные результаты. А движеніе началось еще тогда, когда самъ король боялся уніи. Шляхетскіе привилеи представляютъ ― повторяемъ ― слѣдствіе естественнаго роста литовско-русской шляхты; великій князь литовскiй былъ въ половинѣ XVI в. дѣдичъ и отчичъ Литовской земли только въ тѣхъ привилеяхъ, которые выставляли на видъ польскіе дипломаты; въ дѣйствительности же литовский государь былъ сильно ограниченъ сеймомъ и радою.

Всѣ эти признаки указываютъ на существованіе въ Литвѣ передовой партіи, на которую могли бы разсчитывать поляки. Впрочемъ и сами поляки не сомнѣвались въ томъ, что низшая шляхта въ Литвѣ сочувствуетъ имъ. Въ засѣданіяхъ посольской избы короннаго сейма не разъ выяснялось, что въ Литвѣ есть сочувствующая уніи партія. На сеймѣ 1565 года послы прямо указывали, что унiя уже "условлена", но ей противятся литовскіе магнаты; одни литовскiя посольства соглашаются на унію, другія — нѣтъ. Унія могла бы пойти скорѣе, ― говорили тогда - если бы сами поляки принялись за экзекуцію правъ, ― очевидно, тогда въ Литвѣ увеличивалась бы партія ихъ сторонниковъ^[81]. Оказывается, что литовское рыцерство на Бѣльскомъ и Парчовскомъ сеймахъ высказывало желание поскорѣе заключить унiю несмотря на сопротивление пановъ^[82].

И этимъ заявленіямъ, исходившимъ отъ польскихъ пословъ, нельзя, въ извѣстной мѣрѣ, не довѣрять. Представители шляхты подляшскихъ повѣтовъ въ 1565 г. на сеймѣ въ Вильнѣ прямо просятъ короля объ уніи съ Короной^[83]. Люблинскiй сеймъ 1569 года представляетъ достаточно примѣровъ розни между высшими и низшими шляхетскими классами въ Литвѣ^[84]. Когда началась присяга уніи, подляшская и волынская шляхта далеко не вся неохотно шла присягать^[85], а рыцерство Берестейскаго повѣта прямо приказало своимъ посламъ не возвращаться съ сейма безъ уніи въ той или другой формѣ^[86]. Самъ Люблинскiй сеймъ представляетъ собою словесный турниръ скорѣе между поляками и литовскою знатью, чѣмъ съ литовскою посольскою избою. Король несомнѣнно въ послѣдние годы сочувствовавшій уніи, созывая посольства на сеймъ, видимо полагался исключительно на ту же мелкую шляхту. Слѣдуетъ только всмотрѣться въ разсылавшиеся имъ универсалы. Господарь обращался къ шляхтѣ, демократизованной въ повѣтахъ отъ вліянія магнатовъ, убѣждая ее послать на сеймъ представителей, уполномоченныхъ на заключеніе уніи. ― И шляхта выслала соотвѣтственныхъ пословъ^[87].

Но кромѣ демократическихъ тенденцій литовской шляхты, надо не забывать и того критическаго положенiя, въ которомъ находилось государство въ моментъ уніи. Принявъ подъ свое покровительство Ливонію, Литва взяла на себя непосильную задачу. Защитницѣ Ливоніи приходится просить поддержки у Польши. Въ тяжелую минуту литовскіе дипломаты отправляютъ посольство на коронный сеймъ 1565 г. Послы, Остафій Воловичъ и Янъ Шишковичъ, просятъ короля приѣхать въ княжество, истощенное войной и податями. Передъ короннымъ сенатомъ послы рисуютъ всю грозящую Литвѣ отъ Москвы опасность, просятъ совѣта и помощи, напоминаетъ о былой дружбѣ обоихъ народовъ; послы выражаютъ готовность съехаться съ поляками на общiй сеймъ для утвержденiя единения между Литвой и Короной, — только бы отбиться отъ неприятеля^[88]. Прими война другой оборотъ, — можетъ быть, всѣ эти завѣренія братскихъ чувствъ были бы припрятаны литовской радой до слѣдующихъ критическихъ обстоятельствъ. Но если литовцы были неискренни, то ихъ политическое искусство разбилось о два обстоятельства: упорство Москвы и стойкость польскаго сейма, не дававшаго согласiя на подати для московской войны до заключенiя уніи. Какъ бы то ни было, но внѣшнія обстоятельства не могли не влiять на увеличение среди литовцевъ сторонниковъ уніи. Въ самомъ дѣлѣ, въ 1566 году послы окраиннаго воеводства Витебскаго напоминаютъ королю объ уніи^[89], а въ 1567 г. сеймъ снова постановилъ обратиться за помощью къ полякамъ^[90].

Такимъ образомъ можно отмѣтить въ Литвѣ существованіе такой партіи среди средней и низшей шляхты, которая по своимъ политическимъ убѣжденiямъ соотвѣтствовала шляхетско-демократической партіи в коронѣ. Нельзя опредѣлить количественнаго значенiя этой партіи въ Литвѣ, трудно также сказать, какія причины побуждали ее къ уніи съ Польшей; болѣе или менѣе опредѣленныя попытки со стороны Литвы къ унiи сказываются только въ послѣднее пятилѣтiе, когда демократическіе элементы въ коронномъ сеймѣ не такъ уже были сильны, когда сама Литва находится въ совсѣмъ особыхъ политическихъ условіяхъ. Всѣ эти обстоятельства, въ связи съ почти полнымъ отсутствіемъ источниковъ, препятствуютъ сдѣлать болѣе точное представленіе о настроеніи литовскихъ партій. Столь же скудны и источники, касающіеся мнѣній партіи литовскихъ магнатовъ, вообще бывшихъ противъ уніи. Въ перепискѣ короля съ канцлеромъ Николаемъ Радивиломъ вопросъ объ уніи поднимался довольно часто, но, къ сожалѣнію, до насъ не дошли письма, а слѣдовательно и доводы самого Радивила; отвѣты же короля весьма кратки. Между тѣмъ оба Радивилы, воевода виленскiй и воевода троцкiй, были представителями той партіи, которая стремилась отстоять самостоятельность Литвы. Незадолго до уніи воевода виленскій Николай Радивилъ въ письмѣ къ королю весьма рѣзко выражался объ уніи, считая ее неволей, хотя король увѣряетъ канцлера, что унiя ведетъ къ свободѣ^[91]; Радивилъ, если и признавалъ унію, то такую, при которой "рука бы руку мыла", т.-е. союзъ двухъ государствъ^[92]. Такимъ образомъ, литовская знать стояла на почвѣ прежнихъ традицій, съ которыми мы уже знакомы.

Таковъ былъ подготовительный процессъ уніи, увѣнчавшій зданіе, надъ которымъ работала польская политическая мысль съ конца XIV в. Ошибочно было бы искать въ этомъ процессѣ единой причины, заставившей оба народа подписать знаменательный актъ. Вполнѣ понятны желанія поляковъ — они высказывали ихъ многократно и въ офиціальныхъ актахъ и въ сеймовыхъ рѣчахъ. Но литовцы именно и боялись возможности "втѣленія" Литвы къ Коронѣ; сопротивляясь полякамъ въ дѣлѣ уніи, нарушая трактаты, они лишь оберегали свой суверенитетъ. Съ половины XVI в. настроеніе партій обоихъ народовъ мѣняется: демократизація шляхты и религиозное единение въ духѣ протестантизма становятся идеалами наиболѣе энергичной части дворянства. Обѣ демократическiя партіи готовы протянуть другъ другу руки, оставалось выработать только условія единенія.

Трудно сказать, успѣли ли бы шляхетскіе дипломаты покончить съ вопросомъ объ уніи, если бы на востокѣ не появились грозныя тучи. Онѣ сдѣлали поляковъ настойчивѣе, а литовцевъ уступчивѣе. Но надо отдать справедливость послѣднимъ, что они уступали въ очень немногомъ, сравнительно съ аппетитомь наиболѣе требовательныхъ польскихъ партій: если оставить въ сторонѣ потерю Волыни и Украйны, то надо сказать, что достоинство государства литовскаго было охранено. Въ числѣ факторовъ, способствовавшихъ уніи, не слѣдуетъ упускать изъ виду еще одного: долгое культурное общеніе обоихъ народовъ играло не послѣднюю роль въ дѣлѣ.

Но дѣло уніи приметъ совсѣмъ другой оборотъ, если задаться вопросомъ о томъ, было ли необходимо ея заключеніе въ данный моментъ, или же литовцы и король, своимъ согласiемъ, заключили актъ, который оправдать не можетъ исторiя. Если принять въ расчетъ, что среди татаръ и Москвы Литва дѣйствительно была безъ Польши одинока, если вспомнить о наступавшемъ прекращеніи династіи, то подобнаго политическаго шага нельзя не оправдать: дѣло шло не о потерѣ одной или другой провинцİи, самостоятельныхъ титуловъ или государственной печати, а о возможности потери самостоятельности или о такихъ бѣдствiяхъ, которыя могли привести государство на край гибели. Дѣло другое, что послѣдующее время не оправдало ожиданій сторонниковъ уніи: Баторій оправдалъ ближайшiя надежды, но предвидѣть отдаленное будущее было не легко. Неполнота практическихъ результатовъ уніи заключается не въ томъ также, что она, по заявленію польскаго историка, не была доведена до конца, т.-е. Литва не присоединена къ Коронѣ вполнѣ и ― главное ― унія политическая не сразу и не вполнѣ соединилась сь религиозной^[93]. Но думать такъ ― это значитъ закрывать глаза на всѣ темныя стороны послѣдующей истории: вѣдь и унія религиозная была выполнена, но она-то и явилась однимъ изъ тѣхъ разрушающихъ элементовъ, которые подточили стройное зданіе польско-католической политики. Нѣтъ, не унію религіозную надо было выдвигать польскимъ политикамъ, а полное равенство религій; не религиозная унія нужна была, а полная терпимость въ религіозномъ, нравственномъ и политическомъ смыслѣ. Въ томъ-то и бѣда, что на Украинѣ и Волыни поляки довели унію до желательной для нихъ полноты, и результаты ихъ дѣятельности не замедлили именно здѣсь отразиться въ возстаніи казаковъ. Если можно, и даже должно, съ политической точки зрѣнiя оправдывать унію 1569 года, то религиозное завершеніе ея было несчастной утопіей, которая подточила польское государство.

Но если оставить въ сторонѣ послѣдующія событія, если посмотрѣть на почти двухвѣковую работу польской политической мысли, то нельзя не изумляться ея настойчивости.

Русскiе историки, ослѣпленные національными чувствами, не отдаютъ должнаго польской мудрости, когда говорятъ объ уніи; какъ бы ни непрiятно было намъ вспоминать о печальномъ прошломъ, но нельзя не воздать должнаго политикамъ, XIV в., задумавшимъ грандіозный политический планъ, и преемникамъ ихъ, съ такой настойчивостью его проводившимъ. И когда задумываешься о томъ, кому бы изъ поляковъ могла принадлежать въ XIV в. идея уніи, то на мысль поневолѣ приходитъ гигантъ-король Казимиръ Великій: исторiя не обладаетъ, къ сожалѣнію, данными, чтобы приписывать эту идею ему, но она такъ достойна великаго короля, что жаль - говоря словами польскаго историка - приписывать ее кому-нибудь другому ^[94].

М. Давнаръ-Запольскій.

Примѣчанія

1. Ant. Lewicki, Powstanie Swidrigielly. Ustep z dziejów unii Litwy z Korona. Krak. 1892.
   Его же: Nieco o unii Litwy z Korona. Krak. 1893.
   Его же статья въ Altpreuss. Monatschrift, B. XXXI, H. 1 и 2, 1894 г.
2. Z dziejów unii Brzeskiej. Kwart. histor., 1896, II. Cp. его рецензiи, ibidem, T. II.
3. Хроника Бельскаго въ изд. 1834 г., р. 249, т. XIV.
4. Ibidem, p. 9. Dlugossi, Hist. Pol. (editio 1712 г.), II, 31.
5. Быховецъ въ изд. Нарбута, р. 57-58. Ср. соображенія гр. Стадницкаго объ этомъ сеймѣ, «Koryjat i Koryjatowicze», Rozprawy i spraw. Ak. U., VII, p. 117-119.
6. Monumenta medii aevi, t. XIV, Codex epistolaris, t. III, p. 7.
7. Такова основная мысль г. Левицкаго, ст. въ Rozprawy wydz. hist.- fllozof. Akad. Krak., t. XX.
8. Бѣльскій, 10-12. Deugossi, op. c., 37-38.
9. Споръ за Подолію разсмотрѣнъ въ трудѣ гр. Стадницкаго Кoryjat Gedyminowicz i Koryjatowicze, Rozprawy i sprawozdania z posiedzen wydz. hist. - fil. Akademii Umiejętności, t. VII, р. 107 и слѣд.
10. Бѣльскiй, кн. XVI, р. 37-8. Deugossi, op. c., 110, 111.
11. Бѣльскiй, 71. Стрыйковскiй, хроника въ изд. 1766 г., р. 602.
12. Бѣльскiй, т. XVI, р. 103.
13. Ibidem (кн. IV), р. 124-5.
14. Ibidem, 141.
15. Ibidem, кн. XVI, р. 9.
16. Ibidem, p. 32-33, Стрыйковскій въ изданіи 1766 г., р. 644.
17. A. 3. P., I, p. 116.
18. Codex epistolaris, t. III, p. 435, 437, 440, 461, 462.
19. Ibidem, 465 и 467.
20. Сборникъ кн. Оболенскагo, I, p. 15.
21. См. приложение первое.
22. A. 3. P. II, № 144.
23. Хроника Бѣльскаго, р. 125, (т. XVI).
24. Ibidem, 132. Довнаръ-Запольскій, Литовскіе упоминки тат. ордамъ, 1897 г.
25. Метрика Коронная Моск. Арх. Мин. Ин. Д., кн. IV, л. 14 об.-15 об.
26. Кн. Зап. Лит. Метр. Арх. М. Ю., ХV, л. 202.
27. Метр. М. А. М. Ю., Кн. Д. П. Л. V, лл. 36 об. - 39 об.
28. Scriptores rerum polonicarum, T. I.
29. Bibl. Ord. Kras. 1868, 36.
30. Wiuk Kojalowicz, по изд. въ Антверпенѣ 1669 г., t. II, p. 405.
31. Scriptores rerum polonicarum, t. I, Krakov, 1872, p. 172, 246, 259. Hr. de Broel-Plater, Zbiór pamiętników, I, стр. 160.
32. Script. r. p., I, р. 264-271.
33. Scriptores rerum polonicarum, t. I, p. 39.
34. Wiuk Kojałowicz, ib., p. 416.
35. Ср. Срыйковскій, ibidem, p. 750.
36. A. 3. P., III, p. 46.
37. Метр. Кор. М. Арх. М. Ин. Д., кн. XIV, л. 95.
38. Scriptores rerum polonicarum, t. I, p. 88. Lachowicz, Pamiętniki do dzejów Pol., 1842 r., p. 48.
39. Script. r. p., I, p. 15-16
40. Ibidem, p. 20.
41. Ibidem, p. 22.
42. Ibidem, p. 30-31.
43. Dzienniki sejmów walnych Koronnych za panowania Zygmunta Augusta etc., Krak. 1861 г., р. 81.
44. Ibidem, p. 91 - 93.
45. Ibidem, p. 94.
46. Ibidem, p. 95-100. Это произведение находится среди діаріуша малопольскаго сеймика, собраннаго въ Новомъ мѣстѣ сейчасъ послѣ Петроковскаго сейма. Оно имѣетъ форму сеймовой рѣчи, посвященной жгучимъ вопросамъ тогдашней внутренней политики: чрезмѣрному расширенію правъ духовенства, уніи и пр. Изъ діаріуша не видно, говорилась ли эта рѣчь въ присутствіи короля или рады, или же къ діаріушу просто присоединено составителемъ отдѣльное политическое произведение того времени. Намъ думается, что это политическій памфлетъ, присоединенный къ діаріушу. Дѣло въ томъ, что между рѣчью Миколая Сѣнинскаго и самимъ произведеніемъ - несомнѣнная лакуна; изъ нѣсколькихъ же мѣстъ памфлета видно (напр. стр. 100), что авторъ его выражаетъ свои мысли на письмѣ.
47. Biblioteka Ordynacyi Krasinskich, rok 1868, р. 235 и сл. (сеймъ 1565 г.).
48. Ср. дебаты объ инстигаторахъ, ibidem, p. 176.
49. Cp. cеймовой проектъ 1558 г. на случай элекціи, Dzienniki, p. 190 и сл.
50. См. дебаты на Люблинскомъ сеймѣ 1566 г. Метр. Коронная М. Арх. М. Ю., Отд. IX, кн. № 66.
51. Zródłopisma do dz. unii, ed. Działynski, II, p. 144.
52. Ibidem, p. 246.
53. Ibidem, p. 272.
54. Ibidem, p. 278.
55. Vol. Leg., II, 643, стр. 638.
56. Bibl. ord. Kras., 1868, 43.
57. Ibidem, p. 71.
58. Ibidem, p. 82.
59. Ibidem, p. 81.
60. Ibid., 225-226.
61. Ibid., 229-231.
62. Ibid., 232-233.
63. Ibid., 290-292.
64. Wiuk Kojałowicz, op. cit. 471-3.
65. А. Ю. 3. Р., I, p. 159-162. Ср. донесеніе коронныхъ пословъ, Broel-Plater, Zbiór pamiętnikow, II, p. 15.
66. Метр. М. А. М. Ю., Кн. Н. Д., № 66, лл. 16 об.-17.
67. Ibid., л. 101.
68. Działyński, Zbiór praw litewskich, p. 405.
69. Ibidem, p. 408.
70. A. 3. P. III, p. 11.
71. Ibidem, p. 29.
72. Ibidem, p. 30 (арт. 21) и р. 37 (ар. 12).
73. Ibidem, p. 56 (ap. 14), 60 (ap. 26), 63 (ap. 15), p. 101 (ap. 4), 125 (ap. 16).
74. Działyński, op. cit., p. 412-419.
75. Ibidem, p. 411.
76. A. 3. P., III, p. 7.
77. Ibidem, p. 8.
78. Ibidem, p. 27, 39 (ap. 5), p. 102 (ap. 6).
79. См. ст. Прохаски, Kwart. Histor., 1896 г., III, р. 529.
80. Напр. см. Малышевскій въ "Холмской Руси", изд. Батюшковымъ, р. 122. Н. П.Дашкевичъ, Замѣтки по ист. лит.-р. госуд., 162.
81. Bibl. ord. Kras. 1868, p. 82.
82. Ibidem, p. 83.
83. М. Довнаръ-Запольскій, Докум. Моск. Арх. Мин. Юст., т. I, 185.
84. Дневникъ Люблинскаго сейма въ изд. Кояловича.
85. Арх. Сб. Вил. VII, р. 40-44.
86. Ibidem, p. 40.
87. Кн. Дѣлъ Публ. Лит. VII (А. М. Ю).
88. Bibl. ord. Kras., rok 1868, p. 290-292.
89. М. Довнаръ-Запольскій, ibidem, T. I, 200.
90. Ibidem, p. 460.
91. Lachoiwcz, Pamiętniki do dz. polskich, 1842, р. 206-207, ср. 218-219, 238-239, 244.
92. Ibidem, 246.
93. Anat. Lewicki, Nieco o unii Litwy z Koroną. Kr. 1893, p. 18-19.
94. Ibidem, p. 25.