Менексен (Платон; Карпов)

 См. также одноимённые страницы.

Менексен
автор Платон, пер. Василий Николаевич Карпов

Оригинал: др.-греч. Μενέξενоς. — Из сборника «Сочинения Платона». Источник: Менексен // Сочинения Платона : в 6 т. / пер. В. Н. Карпова — СПб.: типография духовн. журнала «Странник», 1863. — Т. 4. — С. 328—356. • Пометки на полях, в виде цифр и букв B, C, D, E, означают ссылки на издание Стефана 1578 года.

ЛИЦА РАЗГОВАРИВАЮЩИЕ:

СОКРАТ И МЕНЕКСЕН.

---

234.Сокр. С площади, или откуда Менексен^[1]?

Мен. С площади, Сократ, и из совета.

Сокр. Зачем же ты в совет? Впрочем, не явно ли, что почитаешь себя достигшим совершенства в образовании и философии^[2] и, сознавая в себе уже довольно сил, думаешь обратиться к большему; находясь еще в таком возрасте^[3], намереваешься, почтеннейший, начальствовать над нами, стариками, чтобы ваш дом^[4] никогда не переставал давать нам какого-нибудь попечителя.B.

Мен. Постараюсь, если только ты позволишь, Сократ, и посоветуешь начальствовать; а когда нет, — не будет этого. Теперь же я ходил в совет, получив известие, что там намерены были избрать человека, имеющего говорить на случай^[5] убитых в сражении воинов. Ведь ты знаешь, что готовится им торжественное погребение^[6].

Сокр. Конечно; кого же избрали^[7]?

Мен. Никого; отложили на завтра. Впрочем, будет избран, думаю, Архин, либо Дион^[8].

Сокр. Так-то вот, Менексен, должно быть, по многим C. причинам хорошо умереть на войне: и погребение сделают прекрасное и пышное, хотя бы кто умер бедняком; и почтут похвалами, хотя бы был человеком пустым. А будут хвалить мужи мудрые и хвалящие не наобум, но приготовляющие речи задолго^[9]; и хвалят они так хорошо, что 235. говорят всё, что к кому идет и не идет, и как-то изящно расцвечивая речь словами, обворожают наши души. Они всячески превозносят и город, и умерших на войне, и всех прежних наших предков, и нас самих, еще продолжающих жить; так что, хвалимый ими, я, Менексен, сильно возношусь духом и каждый раз, слушая их, стою как очарованный: мне представляется, что в ту минуту я сделался B. и больше, и благороднее, и прекраснее. Притом, за мною почти всегда следует и вместе со мною слушает толпа иностранцев, и я тогда бываю для них почтеннее; ибо, убеждаемые говорящим, и они, мне кажется, таким же образом смотрят как на меня, так и на весь город, то есть, почитают его более удивительным, чем прежде. И эта C.почетность остается при мне более трех дней: речь и голос говорящего такою флейтою звучат в ушах, что едва на четвертый, или на пятый день я бываю в состоянии опомниться и почувствовать, где я на земле, а до того времени думаю только, не на островах ли я блаженных душ. Так ловки у нас риторы!

Мен. Ты, Сократ, всегда шутишь над риторами. Впрочем, тот, кого изберут теперь, будет говорить, думаю, неслишком свободно; потому что избрание совершится вовсе неожиданно^[10], так что говорящему, может быть, необходимо будет говорить прямо, без приготовления.

Сокр. С чего ты^[11] взял, добряк? У каждого из них D. речи заранее готовы; да об этом-то и без приготовления говорить нетрудно. Вот если бы надлежало хвалить Афинян в Лакедемоне, или Лакедемонян в Афинах; то, конечно, нужен был бы ритор добрый, умеющий убедить и представить предмет в хорошем виде: а кто подвизается среди тех, кого хвалит, тому хорошо говорить, — кажется, дело невеликое^[12].

Мен. Думаешь, нет, Сократ?

Сокр. Конечно нет, клянусь Зевсом.

Мен. А думаешь ли, что ты был бы в состоянии сам сказать, если бы надлежало и совет избрал тебя?

Сокр. Да мне-то, Менексен, нисколько неудивительно E. быть в состоянии сказать; потому что у меня была неслишком плохая учительница риторики, а такая, которая сделала добрыми риторами и многих других, и одного отличнейшего из Эллинов, Перикла, сына Ксантиппова^[13].

Мен. Кто же она? Впрочем явно, что ты говоришь об Аспазии.

Сокр. Говорю также и о Конне^[14], сыне Митровиевом. Они 236. оба были моими учителями. Последний учил меня музыке, — а первая риторике. Так человеку, таким образом воспитанному, нисколько неудивительно быть сильным в слове. Нет, и тот, кто воспитан хуже меня, кто музыке учился у Лампра, а риторике у Антифона рамнусийского, — и тот, однакож, был бы в состоянии прославить Афинян-то, хваля их среди Афинян.

Мен. Что же имел бы ты сказать, если бы надлежало тебе говорить?

Сокр. Сам по себе, может быть, ничего. Но я только B. вчера слышал, как Аспазия произнесла надгробную речь на этот самый случай. Ведь и она слышала о том, что ты говоришь, что, то есть, Афиняне намерены избрать человека для произнесения речи, и частью мне тогда же объяснила, что̀ надобно говорить, частью указала на прежний опыт исследования, когда слагала ту надгробную речь, которую произнес Перикл, склеив некоторые из ней отрывки.

Мен. А помнишь ли ты, что говорила Аспазия?

Сокр. Чтобы мне не помнить^[15]? ведь когда я учился у неё, тогда за свою забывчивость едва ли не получал ударов.

Мен. Почему же бы тебе не пересказать?C.

Сокр. Да как бы не рассердилась на меня учительница, если перескажу её речь.

Мен. Нисколько^[16], Сократ; скажи, и ты доставишь мне большое удовольствие, — Аспазииною ли угодно тебе почитать эту речь, или чьею бы то ни было, только скажи.

Сокр. Но, может быть, ты будешь смеяться надо мною, если тебе покажется, что я, старик, еще ребячусь^[17].

Мен. Нисколько, Сократ; непременно скажи.

Сокр. Да уж надобно доставить тебе это удовольствие — почти так же, как я доставил бы тебе его, если бы ты D. приказал мне раздеться и плясать^[18], потому что мы наедине. Слушай же. Она, если не ошибаюсь, начала свою речь от самих умерших, и говорила так: Они на деле^[19] у нас имеют то, что им прилично, что получивши, идут роковым путем, сопровождаемые городом вообще и домашними в E. частности. Теперь и закон велит, да и должно этим мужам воздать уже последнюю честь речью; ибо память и честь хорошо совершенных дел воздается подвизавшимся посредством прекрасной речи, произносимой слушателям. Но тут требуется какая-нибудь такая речь, которая и достаточно хвалила бы умерших, и благоприятно уговаривала живущих, повелевая детям и братьям подражать их добродетелям, а отцов и матерей, и других еще дальнейших предков, если они остаются, услаждая утешениями. Какая же речь показалась 237. бы нам такою? Или с чего правильно было бы начать хвалить доблестных мужей, которые и в жизни радовали своих добродетелью, и смерть выменяли на спасение живущих? Мне кажется, и хвалить их надобно так, как они родились добрыми, т. е. по природе^[20]; а добрыми они родились потому, что родились от добрых. Итак, сперва будем величать их благородство, потом питание и образование^[21], а затем — укажем на совершенные ими дела, сколь прекрасными B. и достойными своих совершителей оказались они.

Первым основанием их благородства служит род их предков, не пришлый^[22] какой, а потому потомки их оказываются не переселенцами в этой стране, пришедшими откуда-нибудь, а туземцами, которые обитают и живут действительно в отечестве, вскормлены не мачихою, как другие, а матерью^[23] страны, где жили, и теперь, по смерти, C. лежат^[24] в домашних приютах матери, их родившей, вскормившей и воспринявшей. Итак, весьма справедливо наперед почтить эту мать, ибо таким образом будет почтено вместе и благородство её сынов. Эта страна достойна того, чтоб ее хвалили все люди, а не мы одни, — достойна и по другим многим причинам, но по первой и величайшей причине той, что она любима богами. А что слово наше верно, свидетельствуют распря и суд состязавшихся за нее D. богов^[25]. Если же и боги хвалили ее, то не будет ли справедливо хвалить ее всем людям? Вторая похвала ей, по праву, та, что в те времена, когда вся земля производила и рождала различных животных, зверей и быков, — наша страна не выводила на свет диких зверей и являлась чистою; из животных выбрала и родила она человека — животное, превышающее всех прочих разумением и одно признающее правду и богов. Великая сила этого слова состоит в E. том, что та же земля произвела их и наших предков; ибо всё рождающее имеет пищу, годную для того, что от него рождается^[26]. Потому узнается и женщина, действительно ли родила она, или не родила, а только подложена, что для рожденного она не имеет источника пищи. Так это-то удовлетворительное доказательство представляет и наша земля — наша мать, что ею рождены люди; так как она одна и первая 238. в то время произвела человеческую пищу — пшеницу и ячмень, чем прекрасно и в совершенстве питается человеческий род, доказывая, что родила это животное действительно она. Такие доказательства еще более надобно прилагать к земле, чем к женщине; потому что в беременности и рождении не земля подражает женщине, а женщина — земле. И на этот плод земля наша не скупилась, но уделяла его и другим; а потом своему порождению даровала новое порождение, B. масло — помощь в трудах. Вскормивши же и вырастивши его до совершеннолетия, она привела к нему правителей и учителей — богов, которых имена здесь можно пропустить; ибо мы знаем, что они устроили нашу жизнь, преподав нам первым, для ежедневных нужд, искусства, и научив нас, для охранения страны, приобретать и употреблять оружие.

Быв рождены и таким образом воспитаны, предки этих умерших жили в устроенной форме правления, о которой следует кратко упомянуть; потому что форма правления есть C. пища людей, — хорошая добрым, а противная злым. Итак, необходимо показать, что жившие прежде нас вскормлены в форме правления хорошей, что чрез нее и те были добры, и нынешние, к числу которых относятся также умершие. Ведь форма правления и тогда и теперь — та же самая, аристократическая^[27], которою мы и ныне управляемся, и по большей части^[28] управлялись во всё время. А называет ее — тот димократиею, другой — как ему угодно; поистине же, это — D. аристократия, соединенная с одобрением народа. Ведь у нас хотя всегда есть цари^[29], однакож они бывают то природные, то избранные. Предержащая сила города есть народная сходка; а начальствование и власть она всегда вверяет тем, которые кажутся наилучшими, и никто не отвергается ни по слабости, ни по бедности, ни по незнатности отцов, равно и человек с противными качествами не удостоивается чести, как это бывает в других городах. Здесь — одно определение: получать власть и начальство прослывшему мудрым и добрым. Причина же такой формы правления у нас E. есть равенство рода; ибо прочие города составились из различных и несходных между собою людей; посему и формы правления у них несходны одна с другою: там бывают они тиранские, олигархические; и люди в тех городах живут, почитая себя — иные рабами, иные — господами друг друга. Напротив, мы и наши, родившись все, как братья, от одной матери, не хотим быть ни рабами, ни господами 239. одни других; но равнородство по природе заставляет нас искать равнозаконности по закону, и никому иному не уступать, разве увлекаясь молвою об уме и доблести.

Таким-то образом отцы их и наши, и сами эти, благорожденные и воспитанные во всякой свободе, проявили много дел прекрасных для всех людей, — проявили частно и обществом — в той мысли, что для сохранения свободы, должно сражаться с Греками за Греков, а с варварами за целую Грецию. Теперь мало времени, чтобы достойно рассказать о войне их против Евмолпа^[30], Амазонок^[31], и других, еще прежде угрожавших нашей стране, и о том, как они помогали Аргивянам против Кадмеян^[32] и Ираклидянам против Аргивян^[33]. О доблести их довольно уже вспоминали и музыкально всем передали поэты. Если же и мы решились бы прозаическим словом^[34] украшать те же подвиги, то, может быть, явились бы на втором плане. Итак, об этом, по означенной причине, мне кажется, можно умолчать, хотя и это имеет свое достоинство. Но о том, чего не брал за предмет ни один поэт и за что, хваля достойных, не увенчал их достойною славою, — что остается в забвении, — о том, мне кажется, надобно вспомнить в похвальной речи и вызвать других, которые бы, соответственно делам, изложили это в одах и в иных стихотворениях. Из дел, о которых я говорю, первое место занимают следующие: D. Когда Персы, владычествуя над Азиею, порабощали и Европу, тогда удержали их выходцы из здешней страны — предки наши; поэтому справедливость требует вспомнить о них первых и восхвалить их добродетель. Но кто намерен хвалить хорошо, тому надобно говорить, вращаясь своим словом в том времени, в которое вся Азия раболепствовала уже третьему царю. Первый из них, Кир, освободив своим умом сограждан своих, Персов, вместе E. поработил и господ их Мидян, и овладел прочею Азиею до Египта; потом сын его завоевал Египет и Ливию, сколько она была доступна; третий же, Дарий, сухопутно распространил свое царство до пределов скифских, а на кораблях овладел морем и островами, так что никто не смел противиться ему, — порабощены были умы всех людей. 240. Столько-то великих и воинственных народов покорено было персидскою монархиею! Выдумав предлог, будто мы имели замыслы в отношении к Сардам, Дарий обвинял вас и Эретрийцев, и, на судах и кораблях, которых было триста, послал пятьсот тысячь войска^[35] под предводительством Датиса, сказав ему, чтобы он, если хочет иметь голову на плечах, на возвратном пути привел пленных Эретрийцев B. и Афинян. Приплыв в Эретрию, где из тогдашних Эллинов были люди, в военном деле знаменитейшие и немалочисленные, Датис в течение трех^[36] дней овладел ими, и проследил всю их страну так, чтобы никто не ушел. Пришедши к пределам Эретрии, воины его протянулись от моря до моря и, схватившись за руки, прошли C. чрез всю эту область, чтобы могли сказать царю, что никто из ней не ушел. С таким же намерением из Эретрии прибыли они в Марафон, думая, что им легко будет забрать и Афинян, застигнутых тою же самою необходимостию, какою и Эретрийцы. Между тем как то совершалось, а это предпринималось, никто из Эллинов не подавал помощи ни Эретрийцам, ни Афинянам, кроме Лакедемонян. Да и эти пришли в последний день сражения; все же прочие, пораженные страхом, помышляя в настоящее время о собственном D. спасении, молчали. Вот тогда-то^[37] кто жил бы, так узнал бы, каковы по доблести были Марафоняне^[38], встретившие силу варваров, наказавшие^[39] за высокомерие всю Азию и поставившие прежде всех варварские трофеи, став вождями и учителями других, что персидская армия была не непобедима, и что всякая многочисленность и всякое E. богатство уступают добродетели^[40]. Поэтому тех мужей я называю отцами нетолько наших тел, но и свободы, как нашей, так и всех, живущих на этом материке; ибо взирая на сие дело, Эллины отваживались на опасность и в последующих сражениях за свое спасение, и были учениками Марафонян. Итак, лучшую дань речи надобно посвятить 241. выдержавшим морское сражение и победившим при Саламине и Артемизии. Ведь о тех мужах иной мог бы рассказать многое: какие выдержали они нападения на суше и на море, и как эти нападения были грозны; но я упомяну о том, что кажется мне и того превосходнее, и что совершили они вслед за подвижниками в деле марафонском. Марафоняне настолько лишь показали себя Эллинам, насколько можно было немногим отразить многих варваров на B. суше: но на кораблях это было еще неизвестно; шла молва, что Персы и по многочисленности, и по богатству, и по искусству, и по силе, на море непобедимы. Так то-то именно в сражавшихся тогда на море мужах достойно похвалы, что они рассеяли страх, обуявший Эллинов, и заставили их не бояться множества кораблей и людей. Таким-то образом прочим Эллинам пришлось принять урок от тех и других, — и от пехотинцев марафонских, и от моряков саламинских, — и от тех на суше, а от этих на море C. научиться и привыкнуть не бояться варваров. Третьим же я называю дело при Платее, — третьим и по порядку, и по доблести, из дел, совершенных для спасения Греков; но оно было уже общее Лакедемонянам и Афинянам. Все эти воины отразили великое и страшное бедствие, и за такую свою доблесть теперь нами восхваляются и будут восхваляемы D. в последующие времена потомками. Впрочем, и после того многие эллинские города были еще на стороне варваров и говорили, что сам царь думает опять приняться за Эллинов. Так справедливо будет вспомнить нам и о тех, которые делам первых положили спасительный конец, изгнав всё варварское племя и очистив море^[41]. Это были те, E. которые сражались на море при Евримедоне^[42], вели войну против Кипра^[43], плавали в Египет и во многие другия места. Вспоминая о них, мы должны воздать им благодарность, что они заставили царя опасаться за собственное свое спасение, а не замышлять истребление Эллинов.

Но тяжесть этой-то войны против варваров истощила 242. весь город^[44], хотя ведена была им как за себя, так и за прочие одноязычные города. Когда же наступил мир и наш город был почтен, — восстала против него (что в отношении к благополучнейшим из людей обыкновенно случается) сперва зависть, а за завистью ненависть. И это против воли поставило его в войну с Эллинами. После сего, по случаю воспламенившейся войны^[45], Афиняне вступили в сражение с Лакедемонянами при Танагре, за свободу Бэотии. Сражение колебалось; но последняя битва решила B. дело: одни отступили и удалились, оставив Бэотян, которым помогали; а наши, на третий день одержав победу при Инофитах, справедливо возвратили несправедливо изгнанных^[46]. Они первые после персидской войны, помогая воюющим за свою свободу Эллинам против Эллинов, явились мужами доблестными, освободителями тех, кому C. помогали, и за то легли первые в этом памятнике, которым почтил их город. После того, когда возгорелась война великая^[47], и все Эллины, вооружившись против Афинян, разоряли их страну и воздавали им недостойную благодарность, — наши, победив их в морском сражении и взяв у них в Сфагии лакедемонских военачальников, которых могли бы умертвить, пощадили их, отдали и D. заключили мир — в той мысли, что с единоплеменниками надобно воевать до победы и не губить общего блага Эллинов, потворствуя гордости своего города, а с варварами — до истребления их. Так достойны похвалы мужи, участвовавшие в этой войне и положенные здесь^[48], ибо они показали, что тот несправедливо сомневается, кто думает, будто в прежней войне против варваров были не те Афиняне, — лучше E. нынешних. Да, ими здесь показано, что когда Эллада волновалась, — они, управляя войною, одерживали верх над вождями прочих Эллинов и, побеждая их, каждого отдельно, вместе с ними побеждали варваров. Третья война после этого мира была неимоверная и ужасная, в которую умерли и легли здесь многие и доблестные мужи. Многие из них поставили 243. множество трофеев в Сицилии, сражаясь за свободу Леонтинян, которым помогали, когда, для соблюдения клятвы^[49], приплыли в те места, и когда, по далекости плавания, город наш, поставленный в затруднение, не мог поддержать их, и плававшие, от этого пришедши в отчаяние, испытали бедствие. Впрочем, враги^[50] их на войне за свою умеренность и добродетель заслуживают гораздо больше похвалы, чем у иных друзья. Многие также из Афинян, в морских сражениях на Геллеспонте, в один день забрали все неприятельские B. корабли и одержали много других побед^[51]. А что эту войну я назвал страшною и неимоверною, — то назвал потому, что прочие Эллины, вступив в состязание с нашим городом, дерзнули отправить послов к враждебнейшему царю, и этого варвара, которого вместе с нами некогда изгнали из Греции, теперь сами по себе опять призывали на Эллинов^[52], чтобы против нашего города собрать всех Греков и варваров. За то C. тут-то и открылась его сила и доблесть. Когда полагали, что он сделался жертвою войны, и что при Митилене заперт его флот, — вдруг помощь из шестидесяти кораблей: на них восходят эти самые, — и как мужи, по сознанию всех, отличнейшие, побеждают врагов и освобождают^[53] друзей; но, получив жребий недостойный, они не были вытащены из моря, и лежат здесь^[54]. О них помнить и их хвалить должно всегда; D. ибо их доблестию мы выиграли нетолько тогдашнее морское сражение, но и успех дальнейшей войны: чрез них о нашем городе составилось мнение, что он не может быть побежден и всеми людьми, — и это мнение справедливо. Если же наши и были побеждены^[55], то побеждены внутренним несогласием, а не другими. От других-то мы и теперь еще непобедимы, а побеждаем самих себя и побеждены сами от себя. E. После сего, когда настала тишина и мир^[56] с другими, — у нас возгорелась такая война домашняя^[57], что если бы людям суждено было возмущаться, то всякий желал бы, чтобы его город страдал неиначе как этою болезнию; ибо с каким удовольствием и дружеским расположением соединились между собою граждане и из Пирея, и из частей городских, и, сверх чаяния прочих Эллинов, прекратили войну против 244. возмутителей элевзинских^[58]! И причина всего этого не иная, как сродность, не словом, а делом доставляющая твердое и, по единоплеменности, братское дружество. Итак, надобно иметь память и об умерших друг от друга во время сей войны, и просить их, как можем, молитвами и жертвами, чтобы лежащие здесь побежденные примирились с победившими, если только мы сами восстановили мир между собою; ибо не злобою взаимною и не враждою были они затронуты, B. а несчастьем. Мы, живущие, — сами свидетели этих бедствий. Принадлежа к тому же роду, к которому и они, мы прощаем один другому, что сделали и что потерпели. После сего наступил у нас совершенный мир, и город наслаждался тишиною. Он простил варварам, которые, довольно пострадав от него, недостаточно отмстили за себя; но на Эллинов досадовал, помня, как, быв им облагодетельствованы, они отблагодарили его, когда, соединившись с варварами, истребили его флот^[59], который спас их, и C. разрушили стены — за то, что мы отклонили разрушение их стен. Поэтому наш город положил в мысли не защищать Эллинов, — Эллины ли будут порабощать их, или варвары — и так жил. Между тем как мы держались такой мысли, Лакедемоняне подумали, что мы, покровители свободы, пали, а потому теперь их дело — поработить других, и начали это. Но для чего долго рассказывать? Ведь не древние и не за D. много лет случившиеся события стали бы мы припоминать после этого. Сами знаем, как первые из Эллинов — Аргивяне, Бэотяне, Коринфяне, пораженные страхом, приходили просить защиты у города; и что всего удивительнее, даже сам царь находился в таком затруднении, что не оставалось ему ниоткуда более ожидать спасения, как от того города, который прежде старался он погубить^[60]. И вот, если бы кто захотел справедливо осуждать наш город; то E. в осуждение его мог бы справедливо сказать только то, что он всегда слишком сострадателен и попечителен о слабом. Так то и в тогдашнее время не в состоянии был он утерпеть и устоять в своем слове — не помогать никому 245. порабощаемому, кто обижал его, но склонялся и помогал и, подав помощь Эллинам, избавил их от рабства, так что они были свободными до тех пор, пока не поработили сами себя; помочь же царю он не отважился, стыдясь трофеев Марафона, Саламина и Платеи, а позволил только ссылочным^[61] и наемникам идти к нему на помощь, и бесспорно, спас его. Потом, восстановив стены и построив B. флот, он ожидал войны, и когда принужден был воевать, — вступил в войну с Лакедемонянами за Парийцев^[62].

Видя, что Лакедемоняне избегают морского сражения с нашим городом, царь стал бояться его и старался отторгнуть от союза с ним живущих на материке Эллинов, которых прежде предали ему Лакедемоняне^[63], и за это обещался помогать своим оружием как нам, так и всем нашим союзникам; а так как на это они не согласятся, то и думал в этом найти предлог к восстанию. Но прочие союзники обманули его ожидание: они соглашались предать ему живущих на материке Эллинов; Коринфяне, Аригивяне, Бэотяне и другие условились и поклялись в этом, если он даст им денег: одни только мы не дерзнули^[64] ни продать своих единоплеменников, ни поклясться. Так-то вот благороден, свободен, тверд, неиспорчен и по природе враждебен варварам наш город! Это — Эллины чистые, без примеси стихии D. варварской. Не Пелопсяне, не Кадмейцы, не Египтяне, не Данайцы и не другие, по природе варварские, а по закону эллинские племена живут с нами, но самые Эллины, несмешавшиеся с варварами. Отсюда нашему городу врождена чистая ненависть к природе чуждой. Однакож, не согласившись совершить постыдное и нечестивое дело — предать Эллинов варварам, мы опять остались одни: только теперь, пришедши в такие обстоятельства, в которых прежде были побеждены, E. при помощи Божией, лучше повели войну, чем тогда; ибо, имея корабли и стены^[65], сохранили от войны и наши колонии. С какою охотою старались отделаться от ней и наши неприятели! Впрочем она тоже лишила нас мужей доблестных, из которых одни погибли в Коринфе от местных неудобств, другие — в Лехее — от предательства^[66]. 246. Доблестны были и освободившие царя, и прогнавшие с моря^[67] Лакедемонян. Я напоминаю вам об этих мужах, а вы должны восхвалить и украсить их память.

О делах таких мужей, каковы здесь лежащие, равно как и о других, сколько ни умерло их за отечество, говорено уже B. было много прекрасных речей, но остается еще более — прекраснейших; ибо не достало бы многих дней и ночей тому, кто захотел бы проследить всё это. Итак, всякий человек^[68], помня о них, должен передавать их потомкам, чтобы они на войне не оставляли места своих предков и не отступали назад, побеждаемые злом. Да я и сам, о дети мужей доблестных, как теперь прошу, так и в другое время, когда бы ни случилось встретиться с вами, буду просить C. вас, буду напоминать и приказывать вам, чтобы вы были людьми самыми отличными. Теперь же считаю долгом сказать то, что внушали нам отцы передавать остающимся, когда последние будут в опасности подвергнуться какому-нибудь бедствию. Я выскажу вам, что слышал от них самих, и что сами они, если бы могли, судя по тогдашним их словам, сказали бы вам. Представляйте же, что они слышат мои завещания. Вот слова их.

Дети! что у вас были родители добрые, о том свидетельствует D. настоящее торжество. Могли мы худо жить, но предпочли лучше хорошо умереть, прежде чем покрыли бы бесславием вас и позднейших потомков, прежде чем посрамили бы наших отцов и весь прежний род, — предпочли в той мысли, что кто срамит своих, тому — жизнь не в жизнь, и что никто ни из людей, ни из богов не будет ему другом, — на земле ли он умер, или под землею. Итак, помня наши слова, вы, если подвизаетесь и в чём другом, E. должны подвизаться доблестно, зная, что все стяжания и занятия без этого постыдны и худы. Ведь ни богатство не доставляет блага тому, кто приобрел его малодушно, — ибо такой богатеет другим, а не себе^[69], — ни красота телесная и сила не к благообразию служат тому, кто труслив и зол, а к безобразию, — ибо кто имеет эти свойства, тот становится еще более заметным, когда обнаруживает трусость. Всякое же знание, отдельно от справедливости и другой добродетели, представляется плутовством, а не мудростию^[70]. 247. Посему и прежде, и после, и во всякое время должны вы усердно стараться, как бы знаменитостью превзойти и нас, и предков. А когда нет, — знайте, что если доблестью мы победим вас, эта победа покроет нас стыдом; если же, напротив, будем побеждены вами, — это поражение доставит нам счастье. А особенно были бы мы побеждены и вы победили бы нас тогда, когда бы оказались готовыми не злоупотреблять славою предков и не помрачать её, зная, что для B. человека, имеющего о себе некоторое понятие, нет ничего постыднее, как выдавать себя почтенным не за себя, а за славу предков. Честь предков^[71] для потомков есть, конечно, прекрасное и великолепное сокровище: но пользоваться этим сокровищем их богатства и честей и, по недостатку собственных своих стяжаний и славных дел, не передавать их потомкам — постыдно и малодушно. Если вы будете стараться об этом, то, как друзья наши, когда потребует того C. неизбежная судьба, перейдете к нам, друзьям: напротив, кто пренебрежет нас и обесчестит, того никто благосклонно не примет. Да будет сказано это нашим детям.

А отцов наших, у кого они есть, и матерей всегда должно увещавать, чтобы они как можно легче переносили случившееся несчастье и не присоединяли своего сетования, — ибо умершие не имеют нужды в прибавке плачущих, случившееся бедствие и само будет достаточно для возбуждения D. слез, — но были здравомысленнее и спокойнее, помня, что чего они просили себе, как величайшего блага, тому самому боги и вняли. Ведь не бессмертия просили они своим детям, а доблести и знаменитости, — и дети получили эти величайшие блага. Но чтобы всё в жизни смертного человека выходило по его мыслям, — это нелегко. Мужественно перенося несчастья, они, как отцы действительно мужественных детей, и сами E. покажутся такими же; а поддавшись скорби, возбудят подозрение, что либо мы дети не этих отцов, либо хвалящие нас ошибаются. Между тем не должно быть ни того ни другого; но те, первые, пусть особенно хвалят нас самым делом, показывая в себе поистине таких отцов, которые являются мужами мужей. Ведь старинная пословица: ничего слишком^[72], кажется, заключает в себе прекрасную мысль; ибо это, в самом деле, хорошо сказано. У кого всё, относящееся к счастью, или почти к счастью, зависит от него самого, 248. а не от других людей, которых счастье или несчастье по необходимости увлекает за собою и его судьбу; того жизнь устроилась превосходно, тот рассудителен, тот мужествен и благоразумен, тот, — прибывают ли деньги или дети, или убывают, — остается верен этой пословице и, веря ей, не будет слишком ни радоваться, ни печалиться. B. Этого-то требуем мы от своих, этого хотим и это говорим. Такими выставляем мы теперь и самих себя: не будем слишком ни тревожиться, ни бояться, если бы даже надлежало умереть в эту минуту. Итак, просим и отцов наших, и матерей, проводить остальную жизнь с этою самою мыслью, и знать, что не слезами и стонами особенно доставят они нам удовольствие: напротив, — если умершие сохраняют какое-нибудь чувство в отношении к живущим, этим возбудилось бы в нас скорее неудовольствие, что, тяжело C. перенося несчастья, они бесчестят себя; тогда как перенося их легко и умеренно, доставили бы нам приятное. Ведь наша жизнь тогда получит уже такую кончину, какая у людей почитается самою лучшею, так что ее приличнее украшать похвалами, чем оплакивать. Пусть они лучше примут на себя попечение о наших женах и детях, кормят их, и на это обратят внимание; а о несчастьи пусть забудут и живут как можно лучше, правее и для нас благоприятнее. Для D. наших от нас довольно этого завещания; городу же приказали бы мы заботиться о наших отцах и детях, последним давая благонравное воспитание, а первым — достойную старцев пищу. Впрочем, знаем, что хотя бы мы и не приказывали, город будет иметь о них достаточную заботливость.

Это-то, дети и родители умерших, поручили нам они возвестить, — и я с наивозможным усердием возвещаю, E. да и сам прошу за них, — прошу одних подражать своим, других не беспокоиться касательно себя; потому что мы и частно и обществом будем снабжать вашу старость пищею, и иметь о вас попечение, где бы кому ни случилось встретиться с кем-нибудь из таких людей. А что касается до заботливости города о вас, то вы и сами знаете, что законом положено пещись о детях и родителях граждан, умерших на войне, и что предписано высшему правительству^[73]249. отцов их и матерей, преимущественно пред прочими гражданами, охранять от обид. Детям же город дает совместное воспитание, всемерно стараясь, чтобы они не замечали своего сиротства. Для этого он, во время их отрочества, становится им сам вместо отца, а когда наконец они достигают мужеского возраста^[74], посылает их на родину, украшенных полным вооружением^[75], и передавая их памяти B. знания отца, дает им орудия отцовской добродетели, вроде предзнаменования, что каждый из них начнет управлять ходом дел у отеческого очага, облеченный оружием силы. А чтить самих умерших город никогда не перестает, но ежегодно^[76] совершает установленный законом праздник и делает для всех вообще то самое, что частно делается для каждого отдельно. Сверх того, он установил в память их гимнастические, конские и всякие музыкальные^[77] игры. Просто сказать: в отношении к умершим отцам он принимает жребий наследника и сына, в отношении к детям — жребий отца, а в отношении к родителям и C. родственникам — жребий попечителя, и имеет попечение всё, о всех и всегда. Размышляя об этом, надобно спокойнее переносить несчастье; ибо таким образом вы сделаетесь любезнее и умершим и живущим, и вам будет легко как услуживать, так и принимать услуги. Теперь же и вы, и все прочие, по закону собща оплакавши умерших, удалитесь. — Вот D. тебе речь Аспазии мелисийской, Менексен!

Мен. Клянусь Зевсом, Сократ, ты можешь назвать Аспазию очень блаженною, если, будучи женщиною, она в состоянии сочинять такие речи.

Сокр. А если не веришь, следуй мне, и услышишь, как она говорит.

Мен. Часто встречался я с Аспазиею, Сократ, и знаю, какова она.

Сокр. Что же? не удивляешься ей, однако благодаришь ее за эту речь?

Мен. Да и великую за эту речь, Сократ, приношу я E. благодарность — ей, или ему, кто бы ни сказал ее; прежде же многих других, благодарю произнесшего.

Сокр. Хорошо; но не выдай меня, чтобы я и еще произнес тебе много прекрасных её речей политического содержания.

Мен. Не бойся, не выдам; только произноси.

Сокр. Так и будет.

---

Примечания

1. Или откуда Менексен? ἢ πόθεν Μενέξενος. Здесь именительный Μενέξενος употреблен отнюдь не вместо звательного, а так, как бы подразумевающийся глагол стоял в третьем лице. Подобным образом у Горация (Serm. II, 4, 1): unde et quo Catius? Поэтому пред Μενέξενος не должно быть запятой.
2. Под словом «философия» в этом месте разумеется образование ума вообще науками и искусствами, которых изучение приготовляло афинского гражданина к принятию участия в делах общественных. В этом смысле и Исократ (ad Demonic. p. 4, ed. Reisk.) употребляет слово: φιλοσοφεῖν: «Ты желаешь образования; а я берусь образовать других. У тебя есть способность философствовать; а я поправляю философов.»
3. Находясь еще в таком возрасте, τηλικοῦτος ὤν. Афинские юноши, выслушав те науки, которые преподаваемы были отрочеству, на 18 году почитаемы были уже эфебами и поступали в разряд граждан, способных носить оружие (ληξιαρχικοί). С этого времени они начинали пользоваться правами общественных деятелей, им позволялось жениться, входить в суд, принимать наследство, обвинять других и пр. Но участвовать в народных собраниях могли они, кажется, не прежде 20 года (Platner. Symboll. ad jus Attic., p. 172 sqq.). Из этого видно, в каком возрасте находился Менексен, вступивший теперь в разговор с Сократом.
4. Ваш дом. Менексен был сын Димофона пеанийского, как это видно из Платонова Лизиса (p. 206 D), где упоминается о двоюродном брате Менексена, Ктизиппе. Вместе с этим Ктизиппом Менексен был в темнице Сократа в день его смерти (см. Phaed. p. 59 B). Отсюда видно, что он принадлежал к числу самых преданных учеников сына Софронискова, и потому нисколько не странны дальнейшие его слова: «постараюсь, если только ты позволишь».
5. Будет говорит на случай убитых в сражении воинов — ἐρεῖ ἐπὶ τοῖς ἀποθανοῦσι. Небесполезно заметить особенное сочинение глагола ἐρεῖν с предлогом ἐπί. Ἐρεῖν или λέγειν ἐπί τινί — значит стать на что-нибудь и говорить о том, на чём стоишь. Отсюда λόγοι ἐπιτάφιοι... Отсюда у нас: слово на день...
6. Готовится торжественное погребение — μέλλουσι ταφὰς ποιεῖν. Этого выражения не должно смешивать с глаголом: θάπτειν: ταφὰς ποιοῦσι — старейшины, утверждающие погребальную церемонию; а θάπτουσι — те, которые погребают, или закапывают тело. Здесь указывается на афинский закон ежегодно совершать торжественное поминовение по убитым в сражениях воинам. Thucyd. II, 34.
7. Кого же избрали? Ораторов, для произнесения речей на торжественные случаи, в Афинах избирали сенаторы и народ. Demosth. de coron. p. 320, edit. Reisk.
8. Об этих ораторах упоминает также Dionysius de admir. vi Demosth. p. 1627. Из Архиновой надгробной речи многое внес в свой панигирик Исократ. По крайней мере об этом свидетельствует Photius (cod. CCLX, p. 794 et p. 490).
9. Приготовляющие речи задолго. Эта похвала ораторам есть колкая насмешка над теми из них, которые, желая пощеголять своими речами в торжественных собраниях, писали их задолго так, чтобы они годились на всякий случай, т. е. наполняли их похвалами афинскому народу и общими местами, делали множество эпизодов и пестрили свое слово вычурными оборотами и выражениями.
10. Совершится неожиданно — ἐξ ὑπογυίου γέγονεν. Grammaticus Beckeri anecdot. I, p. 313, ὑπόγυον: τό παραυτίκα μέλλον γίγνεσθαι. Eustath. ad Iliad. v. 61, 920, 32: δῆλον δε, ὅτι παρὰ τὰ γυία, ὁ τὰς χεῖρας ἰδίᾳ δηλοῖ πολλαχοῦ, γίγνεται καὶ ἡ ἐγγύη, ἡ ὡσανεὶ ἐν χερσὶ τιθεῖσα τὸ κατεγγυηθέν, καὶ τὸ ὑπόγυον, ὅ εξ ὑπογύου λέγεται, τό ἐγγὺς; φασί, προςδόκιμον ἤ παραυτίκα γεγονός καὶ, ὡς εἰπεῖν, πρόχειρον, ἣ μάλλον ὑπόχειριον. Etymol. Magna: ὑπόγυιον, παρά τό γυίον, ὅ σημαίνει τὸ μέλος, οἰον τὸ ἐγγύς τῶν μελών, ἢ ἀπὸ του γυία, ὅ σημαίνει τὰς χεῖρας. Впрочем, смысл этого выражения был бы еще яснее, если бы вместо: ἐξ ὑπογυίου стояло ἐξ ὑπογείου; по крайней мере русская поговорка: явиться как из-под земли, выражает такую же неожиданность явления.
11. С чего ты взял, добряк, — πόθεν, ὦ γαθέ; Штальбом неправильно замечает, что этот вопрос имеет здесь значение отрицательное, как у Римлян, quid ita? Наречия πόθεν в этом смысле Греки не употребляли. Здесь обыкновенное опущение глагола λαμβάνειν. Πόθεν ἔλαβες, ὦ ᾿γαθέ.
12. Сократ высказывает ту мысль, что человек, плохо знающий свое дело, помогает своему невежеству похвалами людям, которые должны быть его ценителями. Похвала им есть обаяние, или очарование их рассудка — нравственный опиум, под усыпительным влиянием которого, людям хвалимым и самое глупое кажется чрезвычайно умным, и самое постыдное представляется редкою добродетелью.
13. Всё это, конечно, должно понимать как шутку, которою Сократ искусно прикрывает свой догматизм, выдавая себя за ученика Аспазии в науке красноречия. Так разумел настоящие слова Платона и Плутарх (vit. Per. T. 1, p. 638 B): ἐν δὲ τῷ Μενεξένῳ τῷ Πλάτωνος εἰ καὶ μετὰ παιδιᾶς τὰ πρῶτα γέγραπται, τοσοῦτόν γε ἱστορίας ἐνέστιν, ὅτι δόξαν εἰχε τὸ γύναιον ἐπὶ ρητορικῇ πολλοῖς Αθηναίων ὁμιλεῖν. Об Аспазии, женщине редкой красоты и гибкого ума, упоминает и Ксенофонт (Mem. II, 6) и называет ее учительницею Перикла и Сократа, но конечно иронически, Weiskius ad loc. Xenoph. Memorab. Впрочем, сравн. Max. Tyr. XXIV, p. 461. XXXVIII, p. 225.
14. Конна Сократ и в Эвтидеме (p. 272) называет своим учителем музыки, и как там, так и здесь говорит о нём иронически. Шлейермахеру кажется странным, зачем Сократу, говоря о своей учительнице риторики, вздумалось вспомнить и о своем учителе музыки. Это представляется ему до того нелепым, что он первую, или разговорную часть Менексена почитает подложною: — заключение слишком скорое и опрометчивое. Я думаю, напротив, что Сократу не было ничего естественнее, как по Аспазии, per combinationem idearum, вспомнить о Конне, так как обе эти личности представлял он своими наставниками и обе делал предметом одной и той же иронии. Но что его мнение об этих лицах надобно разуметь в смысле ироническом, видно даже и из того, что Аспазию ставит он выше Антифона, а Конна выше Лампра; тогда как известно, что Лампр во всей Греции почитаем был музыкантом превосходнейшим. C. Nepot. Epaminond. с. 2. Plutarch. de music. T. II, p. 1142. Athen. II, 6. Посему несправедливо порицает Платона и Атеней (XI, p. 506), будто он в этом месте унижает Лампра и Антифона; между тем как о них имел высокое понятие и Фукидид (l. VIII, с. 68). Принимая сравнение Сократа в смысле ироническом, мы видим, что Платон нетолько не унижает этих мужей, а напротив, знаменитость их понимает как дело уже известное, запечатленное общим приговором всей Греции.
15. Чтобы мне не помнить — εἰ μὴ ἀδικῶ γε, т. е. δίκαιος εἰμὶ λέγειν. Это — идиотизм, у Платона встречающийся во многих местах. De Rep. X, p. 608 D. Charmid. p. 156 A. По-русски всего ближе соответствует ему простонародное выражение: если не положу на себя охулки.
16. Нисколько — μηδαμῶς, то есть ταῦτα δείσῃς. См. Phædr. p. 236 E.
17. Еще ребячусь. Здесь глагол παίζειν выражает не шутку; потому что в этом случае шутить было не над чем, — а ребячество, т. е. дело, приличное детям, пересказывающим чужое, передающим кому-нибудь слышанный урок.
18. Раздеться и плясать. Ὀρχεῖσθαι значит не просто скакать, но в скаканье сохранять такт, или производить движения измеренные. Jacobs. ad Achill. Tat. 44, 15. Из этого понятно, что такое — раздевшись, плясать. Suidas: Ἀποδύντες ἀντί τοῦ ἀποδυσάμενοι, ἀπὸ μεταφορὰς τῶν ἀθλητῶν, οἱ ἀποδύονται την ἐξωθεν στολήν, ἴνα εὐτόνως χορεύσωσιν. Поэтому ἀποδύντα ὁρχήσασθαι значит плясать, не обнаживши тело, а только снявши верхнее, широкое платье, чтобы оно не скрывало искусственных движений тела и не препятствовало производить их. Зная это, нельзя без удивления читать мнение Аста о настоящем месте Менексена (de vita et scriptis Platonis, p. 449). Wie kindisch und albern ist es, говорит он, wenn Socrat es sagt, dem Menexenus zu gefallen, wolle er selbst nackt tanzen!
19. Они на деле у нас имеют.... С первого взгляда такое начало речи кажется странным, как это заметил еще Dionys. de compos. verb. T. V, p. 116, а особенно de admir. vi Demosth. T. VI, p. 1028 sqq., ed. Reisk. Но должно заметить, что Сократ с умыслом так начинает свою речь, насмешливо подражая софистическим приемам ораторов, которые установленное законом общественное погребение убитых воинов называли ἔργον. См. Thucyd. II, 46. Εἴρηται — λόγῳ κατὰ τόν νόμον, ὅσα εἶχον πρόσφορα — καὶ ἔργῳ οἱ θαπτόμενοι τὰ μὲν ἢδη κεκόσμηνται κ. τ. λ.
20. Родились добрыми, то есть по природе. Греки всегда весьма много приписывали происхождению. От раба, по их убеждению, не могло произойти природы свободной; и наоборот — свободный афинский гражданин, по природе, рождает детей способных судить и советовать. Но впоследствии, когда эти советники начали иметь в виду не столько общее, сколько частное свое благо, и когда здравая философия за это укоряла их, они, для оправдания себя, стали уже различать между действиями естественными и действиями законными, и говорили, что закон — тиран и что надобно следовать только природе, а голос природы узнавали большею частью по происхождению. Кто, то есть, родился от добрых родителей, тот объявлял право на уважение, как гражданин добрый по природе, а закона и законодателей не хотел знать (Plat. Gorg. 491 E. 492),
21. Питание и образование — τροφήν τε και παιδίαν. Παιδία и τροφή различаются как образование и род жизни. См. Phædr. p. 107 D. Phileb. p. 55 D, Tim. p. 19 D, Crit. p. 50 D, et аl.
22. Не пришлый — οὐκ ἔπηλυς, по объяснению Тимея, οὐκ ἄλλοθεν ἐπεληληθῶς, τουτ᾽ ἔστιν, οὐχ ὁ ἀλλοεθνής.
23. Вскормлены не мачихою, как другие, а матерью страны. Этим гордились многие из Афинян. Isocrat. Paneg. с. 4: μόνοις γάρ ἡμῶν τῶν Ἐλλήνων την αὐτήν τροφὸν καὶ πατρίδα καὶ μητέρα καλέσαι προσῆκει.
24. По смерти лежат — κεῖσθαι τελευτήσαντας. Здесь неокончательное стоит вместо будущего причастия, которое в глаголе κεῖμαι не употреблялось. Надлежало бы сказать: κεισομένους τελευτήσαντας, или τελευτήσαντας, ἵνα κεῖσωσι. Но и эта форма также неупотребительна.
25. Суд состязавшихся за нее богов. Ораторы, говоря об афинских древностях, в угоду своим гражданам, любили смешивать человеческое с божеским, историческое с мифическим, и составили множество дивных басень о начале афинского народа. Lucian. Philos. pseud. p. 328, T. II. О споре Минервы и Нептуна за красоту Афин см. Ovid. Metamorph. VI, v. 70 sqq.
26. Такое же доказательство приводили и древние Египтяне в подтверждение своего убеждения, что первый человек родился в Египте. Justin. II, 1.
27. Форма правления аристократическая. Аристократия у Греков имела не такое значение, какое она получила впоследствии. Нашу аристократию можно назвать фамильною и наследственною; напротив, аристократия греческая была личная и определялась избранием. У нас аристократизм находится под покровительством престола, а в Греции он покровительствуем был народным собранием. De Rep. IV, p. 445 E. VIII, p. 545 D. Legg. III, p. 681 D. Götling. oratio de Aristocratia veterum in act. Acad. Jenens. Vol. I, p. 166 sqq. Посему Фукидид (Libr. II, 37), подобно многим другим, эту форму правления называл димократиею, хотя в существе дела не разногласил с Платоном; ибо говорил, что афинская республика управляема была не теми, которые знамениты были по своему происхождению, а теми, которые отличались личными достоинствами; отчего доступ к правительственным местам открывался не одним богатым, но и бедным гражданам.
28. По большей части; ибо известно, что форма правления в афинской республике иногда изменялась, как это было во времена тридцати тиранов.
29. Хотя всегда есть цари; царем в Греции назывался архонт, заведовавший делами, священными и занимавший второе место в совете архонтов. Tittmann, Darstellung der griechischen Staatasverf., p. 257 sqq. Судя по тому, что архонты, по словам Платона, бывали то природные, то избранные, можно думать, что здесь метонимически царями называются все они, то есть, архонт природный был царь в собственном смысле слова, а архонты избранные получали имя царей в смысле переносном.
30. Краткое сказание Платона о Евмолпе подробнее раскрывается у Фукидида (II, 15). Фукидид говорит, что Евмолп был вождь Элевзинян и вел войну против афинского царя Эрехтея. Эта война называется элевзинскою. А Исократ (Paneg. с. 19 и Panath. p. 533) повествует, что Евмолп был сын Нептуна и что под его предводительством Фракияне вторглись в Аттику, которая тогда была еще малосильна. То же самое рассказывает и Ликург (advers. Leocr. p. 210, T. VI, ed. Reisk.), прибавляя, что царь Эрехтей, по совету дельфийского бога, для изгнания из земли врагов, принес в жертву жену свою Пракситею, дочь Кефисову, каковое злодейство потом воспето было Еврипидом в прекрасных стихах. Исократ упоминает также, что Евмолп принес в Афины элевзинские тайны (Paneg. с. 43).
31. Амазонки, как рассказывает о них Плутарх (Vit. Thes., p. 86, ed. Reisk.), вышли из Понта, и проникнув даже в Аттику, расположили свой лагерь в самых Афинах. Но мужество Тезея вскоре превозмогло их. Об этой войне с Амазонками упоминает и Лизиас (Epitaph. p. 55, ed. Reisk.) и Амазонок называет дочерями Марса, героинями с великою душою. Однакож Афиняне, по словам Лизиаса, так поразили их, что не осталось и вестницы, которая бы об этом поражении дала знать своему отечеству. Плутарх в приведенном месте говорит также, что Амазонки вторглись в Аттику, мстя за Антиопу, которую похитил у них Тезей.
32. О войне Аргивян против Кадмеян или Фивян, при помощи афинского оружия, упоминается у Геродота (IX, 27), а подробнее у Лизиаса (Laud. funebr., p. 59, ed. Reisk.).
33. Ираклидянам против Аргивян Афиняне помогали по тому случаю, что Евристей, потребовав от Афинян выдачи сыновей Геркулесовых, которые пользовались их покровительством, и получив в том отказ, вторгся с многочисленным войском в Аттику. Впрочем Афиняне встретили его мужественно и Тезей обратил его в бегство (Herodot. l. c. и, Lysias, p. 65 sq.)
34. Прозаическим словом — λόγῳ ψιλῷ. Что λόγος ψιλὸς есть действительно прозаическая речь, видно из Платонова же выражения λόγους ψιλοὺς εἰς μέτρα τιθέντες. Legg., p. 669 D. Таким же образом μουσικὴ противуполагается τᾗ πεζῇ λέξει. (Dionis. Halic. de compos. verbor. c. II.)
35. Пятьсот тысячь войска. Эта война есть событие исторически известное. Nepos. Miltiad. с. 4. Но по показанию Непота: hisque (Dati et Artapherni) Darius ducenta peditum, decem millia equitum dedit, тогда как оратор вверяет им до пятидесяти мириад, или до пятисот тысячь войска. Греческие ораторы вообще, когда надлежало возвысить славу победы, любили увеличивать число неприятелей. Lysias p. 82, Reisk.
36. В течение трех дней, — по Геродоту, в течение семи дней (VI, 102). Это опять риторическая ипербола.
37. Вот тогда-то кто жил бы — ἐν τούτῳ δὴ ἄν τις γενόμενος. Так часто употребляется δη, когда речь обращается на преждесказанное. В подобных случаях оно, при меньшей точности выражения, иногда опускается, но заменено быть не может ни заключительным οὖν или ἄρα, ни усиливающим γέ. Apol. Socr. p.21 A. Sympos. p. 184 E.
38. Каковы Марафоняне — οἱ Μαραθῶνι. Здесь, очевидно, опущен предлог ἐν, и опущение его в подобных случаях бывает нередко; напр., ниже p. 241 A. B. al. См. Wernsdorf. ad Himer, p. 58. Schaef. ad Jambl. Bos. p. 698.
39. Наказавшие за высокомерие — κολασάμενοι τὴν ὑπεροφανίαν. Нехудо заметить здесь употребление κολασάμενοι вместо κολάσαντες. Точно так же в действительном значении принято κολάζεσθαι. Protag. p. 324 C. Aristoph. Vesp.
40. Что персидская армия... уступают добродетели. Ὅτι οὑκ ἄμαχος εἴῇ... πᾶν πλῆθος..... ἀρετῇ ὑπείκει. Здесь при одной и той же зависимости глаголов от союза ὅτι, первый глагол стоит в сослагательном, а другой в изъявительном наклонении; и такое изменение наклонений в одной и той же конструкции случается нередко, например, Tim. p. 18 C. D. Gorg. p. 512 A. Protag. p. 355 A. al. Это происходило от того, что Греки обращали внимание не на внешнюю или грамматическую зависимость глаголов, а на логическое значение зависимых выражений. Например, здесь выражение: «персидская армия была не непобедима,» имеет значение только проблемматическое; а выражение: «всякое богатство уступает добродетели,» есть аподиктическое, и потому глагол ὑπείκειν, не смотря на зависимость свою от ὅτι, поставлен в изъявительном наклонении.
41. Это сделали Афиняне, под предводительством Кимона, разбив Персов при Платее. Впрочем здесь оратор, кажется, умышленно является слишком кратким, чтобы не высказать кое-чего для Афинян унизительного.
42. Эта война происходила в одно и то же время на море и на суше, и окончена блистательною победою Афинян за 469 лет до Р. Х. Подробно о ней говорит Thucyd. I, 100.
43. Экспедиция против Кипра была в связи с экспедициею в Египет и продолжалась шесть лет, т. е. от 462 до 457 года. Овладев Кипром, Афиняне начали помогать своим оружием египетскому царю Инару, сыну Псамметиха, против Персов, но сражались с переменным счастьем и в продолжение шестилетнего времени весьма многие из них погибли. Наконец Египет занят был персидскими войсками; а Инар, выданный изменою, повешен на кресте. Thucyd. I, 104, 109, 110. Lys. Epitaph. p. 108.
44. Истощила весь город — πάσῃ τῇ πόλει διηντλήθη. Хотя это место не представляет различия в чтениях, но член τῇ мне представляется здесь излишним. Член-то именно заставлял некоторых переводчиков выражение πάσῃ τῇ πόλει относить ко всем городам Греции, чего связь мыслей отнюдь не допускает.
45. Первая война Афинян против Греков была с Лакедемонянами за свободу Бэотийцев. Повод к ней подали Фиванцы дружеским отношением к Ксерксу, и этим навлекли на себя ненависть всех, а особенно Бэотян, — потому особенно Бэотян, что Фиванцы просили Лакедемонян помочь им подчинить некоторые города бэотийские. Лакедемоняне с удовольствием обещали это и исполнили обещание, имея в виду то, что облагодетельствованные ими Фивы будут передовым постом в замышлявшейся тогда войне с Афинянами. Diod. Sic. XI, p. 467, ed. Wess.
46. Фукидид об этой войне рассказывает несколько иначе (I, с. 108). Лакедемоняне и их союзники, говорит он, одержали победу над Афинянами, и после больших потерь на той и другой стороне, чрез Геранею и перешеек возвратились домой. Но Афиняне, чрез шестьдесят два дни после сего сражения, под предводительством Мерониса, напали на Бэотян и при Инофитах одержали над ними такую блистательную победу, что овладели их землею, разрушили стены Танагры и взяли сто заложников.
47. Оратор приступает к повествованию о пелопонезской войне и, искусно умалчивая о ходе её в первые годы, когда для Афинян она была неблагоприятна, вдруг переходит к осаде и занятию Сфагии, или Сфактерии, что случилось уже на седьмом году борьбы двух сильнейших республик Эллады, т. е. в 425 году до Р. Х.; а потом тотчас говорит о мире, заключенном после амфиполисской битвы, т. е. в 421 году; о войне же сицилийской упоминает будто об особенной, хотя она, как известно, была только продолжением войны пелопонезской.
48. Положенные здесь. Под этим здесь — ἐνθάδε — должно разуметь δημόσιον σῆμα, или, по схолиасту, το καλούμενον κεραμεικόν. Thucyd. II, 34. Керамиком называлось нечто вроде храма, назначенного для всенародного воспоминания об умерших. Название взято от глиняной урны, — сосуда, в котором сохраняем был прах умершего.
49. Афиняне издавна были в союзе с Леонтинцами и обязались помогать им. Thucyd. III, 86.
50. Эти слова оратора о великодушии врагов к разбитым в Сицилии Афинянам нисколько не оправдываются историею. Афиняне частью истреблены были, частью проданы в рабство: великодушия не оказано никому. Да и странно, с чего бы оратору вздумалось хвалить Мессинцев, когда он всячески избегает случаев говорить о чём-нибудь, что тогда делало честь неприятелям отечественного его города. Судя по всему, можно с вероятностью полагать, что эта похвала врагам Афинян внесена в текст Платоновой речи чужою рукою. Так думает и Lörs. (Plat. Menexenus).
51. Говоря о забранных Афинянами неприятельских кораблях, оратор разумеет корабли лакедемонские, которые посланы были в помощь Хиосцам и Лесбосцам, замышлявшим отложиться от афинской республики. Thucyd. VIII, 9 sqq: явно, что это дело оратором очень преувеличено. Вообще, здесь разумеются победы, одержанные Алкивиадом по возвращении его в отечество из Персии.
52. Разумеются конечно Лакедемоняне, которые, по совету изгнанника Алкивиада, жившего в то время в Лакедемоне и управлявшего умами спартанского правительства, вступили в союз с Дарием Нотом и получили от него деньги на постройку флота, чтобы действовать им против Афинян. Thucyd. VIII, 15.
53. Здесь оратор говорит о победе Афинян при Аргинузских островах, когда афинский полководец Конон, желая подать помощь Мефимне, вступил в митиленскую гавань, но запертый в ней с сорока кораблями неприятельским флотом, сразился с лакедемонским вождем Калликратидом и разбил его. Xenoph. Hellen. 1, 6, 24. Diod. XIII, p. 602.
54. Не вытащены из моря и лежат здесь. Ксенофонт (Hellen. I, 6 sq) говорит, что Афиняне, павшие в сражении при Аргинузских островах, вопреки тогдашнему обычаю Греков, не вытащены были из моря, и за то многие из афинских полководцев были казнены. Между тем оратор, подтверждая это же самое, говорит однакож, что не вытащенные лежат здесь (в керамике). Чтобы освободить текст от столь явного противоречия, Готтлебер полагает, что пред глаголом κεῖνται пропущено οὐ, а Штальбом думает, что слова: οὑκ ἀναιρεθέντες ἐκ τῆς θαλάττης, либо произошли от глоссемы, либо выражают шуточный ὀζυμωρον самого оратора. Но эти ученые критики, конечно, не обратили внимания на приведенные нами в предисловии к диалогу слова Фукидида, что в керамик приносим был один покрытый одр — для тех умерших воинов, которых тела не были найдены на поле битвы. Смотря на этот одр, оратор мог представлять лежащими на нём кости тех Афинян, которых тела не были вытащены из моря.
55. Намекает на поражение Афинян лакедемонским полководцем Лизандром при Эгос-Потамосе. Намек легкий, нисколько неостанавливающий внимания слушателей; даже не указывается место битвы. Так неприятно было Афинянам говорить и слышать о своих поражениях.
56. Оратор указывает на постыдный мир со Спартою, по условиям которого Афиняне должны были разрушить свои стены, свою гавань и не иметь у себя больше двенадцати кораблей. Xenoph. H. Gr. II, p. 68.
57. Оратор говорит о междоусобной войне, которую вел Тразибул против тридцати тиранов, или нового правительства, установленного согласно с условиями мира, заключенного со Спартанцами. Xenoph. H. Gr. 3. Diod. XIV, 661.
58. Против возмутителей элевзинских; потому что тридцать олигархов, быв изгнаны из Афин, ушли в Элевзину и там старались собрать себе войско. Xenoph. I, 1 Nepos Tras. 2, 3.
59. Предписав мир Афинянам, Лизандр, по условиям этого мира, взял афинский флот и, при рукоплесканиях и радостных кликах своих союзников, сжег его. Plut. v. Lis. с.15.
60. Те события, которые здесь разумеет оратор, выставлены им в таком свете, что более благоприятствуют Афинянам, чем исторической истине. Дело было так: Лакедемоняне, желая помочь Киру младшему против законного государя Персии — Артаксеркса II, послали ему, под предводительством Агезилая, значительный вспомогательный корпус. Артаксеркс, не имея сил противостоять этому войску, решился действовать на Греков деньгами. Он отправил большие суммы разным греческим республикам и побудил их поднять союзную войну против Спартанцев, чтобы чрез то отвлечь Агезилая от его цели в Азии. Этот маневр Артаксеркса удался совершенно: Аргивяне, Бэотяне, Коринфяне и Афиняне объявили Спарте войну и вели ее очень успешно. Спартанцы, видя, что им не справиться с союзниками, вызвали из Азии Агезилая, который, возвратившись, остановил на суше успехи неприятелей.
61. Это, без сомнения, надобно относить к Конону, который, быв изгнан из Афин, тем не менее заботился об освобождении своего отечества, и отправившись к Фарнабазу, с помощию его рассеял флот Лакедемонян.
62. Ни история, ни география древне-греческого мира не решает, что̀ это были за Парийцы, за свободу которых Конон воевал против Спарты. Филологи разным образом изменяли и объясняли слово Париец: по мнению Дальмана (l. c. p. 33), этим указывается на опустошение Ферары, лакедемонской колонии в Мессинии. (Xenoph. Hellen. IV, 8, 7), произведенное Кононом и Фарнабазом. Но вероятнейшею кажется догадка Шенборна (Uéber das Verhältniss von Platons Menexenos zu dem epitaphios des Lysias p. XI), что вместо ὐπὲρ Παρίων ἐπολέμει, надобно читать: ὑπὲρ πάντων ἐπολέμει.
63. Это предательство Греков, живших в малой Азии, персидскому царю совершено Лакедемонянами чрез Анталкида, чтобы положить предел успехам Конона на море: поступок, оставивший самое черное пятно на политическом характере Спарты.
64. Эту твердость и честность афинского народа в отношении к анталкидскому договору историки мало ценят, или по крайней мере проходят молчанием; а между тем здесь-то именно положено семя последующих несогласий и войн между Греками. Говорят, что одни Фиванцы отказались принять условия анталкидского договора, но и те после согласились (Лоренц I, 243); а о решительном несогласии Афинян не говорят ни слова.
65. Восстановление афинских стен произведено не по силе анталкидского договора, а независимо от него. Стены восстановлены Кононом, с помощию войск Фарнабаза и афинских союзников в Греции, особенно Фиванцев.
66. Это предательство произошло следующим образом. Благоразумнейшие из Коринфян не советовали вступать в войну с Лакедемонянами и желали сохранить мир, чтобы не лишиться плодов от засеянных полей. Узнав об этом, Аргивяне, Бэотяне и Афиняне стали бояться, как бы Коринфяне опять не перешли на сторону Лакедемонян, и тайно умертвили главных защитников мира, а пятьдесят человек из них сослали (Diod. XIV, p. 709). Сосланные пришли к лакедемонскому вождю Приксиле и взялись провести его с войском внутрь стен, прилежащих к коринфскому порту Лехее. Получив его согласие, они в одну ночь приплыли к берегу, и заняли это место (Xenoph Ages. с. 2). Тогда Бэотийцы и Афиняне с Аргивянами и Коринфянами придвинули свои войска к Лехее и тотчас вторгнулись в форт. Но Лакедемоняне мужественно отразили их и удалились победителями. (Xenoph. Hellen. IV, 2 et 4. Diod. XII, 33.)
67. Говорится о Кононе и Тимофее, которые разбили лакедемонский флот при Книде и возвратили Афинянам владычество на море. Nepos Corn.. 4.
68. Всякий человек, помня о них, — μεμνημένος... πάντ᾽ ἄνδρα. Полезно заметить, что παντ᾽ ἄνδρἄ точно также бывает употребительно в соединении с множественным, как в иных местах ἕκαστος. Matth. § 302, потому что в подобных подлежащих единственного числа всегда разумеются многие подлежащие.
69. Богатеет другим, а не себе, — ἄλλῳ γὰρ πλουτεῖ, καὶ οὑκ ἑαυτῷ. Это выражение переводят так: «богатеет для другого, а не для себя». Но принимая во внимание логический смысл речи, я хотел бы понимать его, как бы оно было в форме предложения: ἀπ᾽ ἄλλου γὰρ πλουτεῖ, καὶ οὐκ ἀπ᾽ ἑαυτοῦ. Дательный без предлога можно встречать нередко. Напр.: Χερσὶν ὑπὸ Πατρόκλοιο δομῆναι Il. II. 420.
70. Эту самую мысль буквально выражает Цицерон, Offic. 1, 12: Scientia, quae est remota a justitia, calliditas potius, quam sapientia est appellanda.
71. Честь предков — εἶναι τιμὰς γονέων. Всё это выражение надобно принимать за нераздельное подлежащее, как бы сказано было: τὸ εἶναι τιμὰς γονέων; тогда понятно будет, почему далее стоит καλὸς θησαυρός, а не καλὸν θησαυρόν.
72. Ничего слишком — μηδὲν ἄγαν. Эта пословица, которую приписывают Хилону, надписана была на дельфийском храме. См. Protag. p. 343 B.
73. Под высшим правительством разумеется ὁ πολέμαρχος, третий в числе архонтов. На нём лежали все обязанности министра военных дел. Он должен был заботиться нетолько о средствах ведения войны, но и, по свидетельству Поллюкса (VIII, 91, p. 910), о публичных играх в честь убитых, равно как о призрении их детей и родителей. Wesseling ad Petit. p. 669. Ulpian. in Timocr. p. 445: «Ὁ πολέμαρχος, ἐπεμελεῖτο τοῦ τρέφεσθαι ἐκ τοῦ δημοσίου τοὺς παῖδας τῶν ἀποθανόντων γενναίως ἐν τῷ πολέμῳ. Gottleb. Но Мейер (de Lite Attica p. 44, not. 47) полагает, что для изъяснения этого места указывать на упомянутого архонта недостаточно.
74. Достигают мужеского возраста, εἱς ἀνδρος τέλος ἴωσιν, т. е. εἰς ἄνδρας ἐγγράφωνται. Lobeck., ad Phrynich. p. 212, поправляет: εἰς ἄνδρας τελέσωσιν. Εἰς ἄνδρας τελεῖν читается Legg. XI, p. 924 B. Но исправления тут не требуется. Loersius кстати сносит Epinom. p. 992 D: εἰς πρεσβυτου τέλος ἀφικόμενος.
75. Мысль оратора такова: дети воинов, достигнув осьмнадцатилетнего возраста, во время публичного праздника τῶν ἐφηβίων (см. Meurs. Graciae Feriatae p. 129) вписываются в роспись эфебов, надевают плащ — знак вступления в звание воина, и носят его до двадцатилетнего возраста. Посему этот плащ и был отличием эфебов (Hemsterhus. ad Poll. X, 164). Приняв его, эфебы в продолжение первого года упражняются в гимназиях и вместе с тем знакомятся с ходом дел общественных; потом поставляются стражами пирейской крепости, или занимают посты вне города и носят имя τῶν περιπόλων (Terent. Eun. II, 2, 59, interpr. ad Thucyd. IV, 62. Petit. Legg. Attic. VIII, 1, p. 654 sq.). Сюда относится замечательный отрывок из Аристотеля у Гарпократиона, p. 241: τὸν δεύτερον ἐνιαυτὸν, εκκλησίας ἐν τῷ θεάτρῳ γενομένης ἀποδεξάμενοι τῷ δήμω περὶ τὰς τάξεις καὶ λαβόντες ἀσπίδα καὶ δόρυ παρά τοῦ δήμου περιπολοῦσι τὴν χώραν καὶ διατρίβουσιν ἐν τοῖς φυλακτηρίοις. После же двадцати лет они получают полное вооружение и поступают на действительную службу. Это полное вооружение — πανοπλίαν — получали и те, которые лишились родителей и воспитывались за счет общества. Aeschin. adv. Ctesiph. § 154, p. 372, ed. Brem. Эсхин (de fals. legat. p. 329) говорит, что и он, в течении двух лет, нес должность стража в крепости.
76. Дальман недоумевает, то ли надобно разуметь под этими словами, что подобные торжества совершаемы были каждый год, или они указывают на обычай Афинян — совершать погребение убитых воинов каждою зимою, последовавшею за тем летом, в которое ведена была война. Вероятнейшим представляется первое мнение, когда этот самый панигирик, как сказано нами во введении, предписано было произносить ежегодно. Впрочем, надобно согласиться, что оратор говорит здесь ὐπερβολικῶς,
77. И всякие музыкальные игры — καὶ μουσικῆς πὰσης. Pollux. III, 141: οὐ ῥάδιον λέγειν ἀγῶνας μουσικούς, ἀλλὰ μουσικῆς. Но почему так? Хотя ἀγὼν μουσικῆς читается Legg. VII, p. 825 A: τοὺς μουσικῆς ἀγώνας, ib. XII, p. 947 E: ἀγώνα μουσικἦς αὐτοῖς καὶ γυμνικὸν τε θήσουσιν al.; однакож нельзя охуждать и другой формы. Thucyd. III, 104: ἀγὼν ἐποείτο και γυμνικὸς καὶ μουσικός; и далее: μόυσικὸς ἀγών ἦν. Plat. Legg. II, 658 A: εἰ ποτέ τις οὕτως ἀπλῶς ἀγώνα θείη ὁντινοῦν, μηδὲν ἀφορίσας μήτε γυμνικὸν μηθ᾽ ἱππικὸν μήτε μουσικόν; ibid. VIII, p. 828 C: χορούς τε καὶ ἀγώνας μουσικούς. В рассматриваемом месте неловко было сказать ἀγῶνάς μουσικοὺς конечно от прибавленного слова πάσης.