(С фотографии, полученной от А. О. Жонс-Спонвиль).
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
К. Егоров
Согласно программе, мне предстояла, после осмотра Златоустовского завода, поездка в Павлодар и Экибастуз на копи, известные на Урале под именем Деровских или Экибастузких. Поездка эта была сделана вместе с В. В. Мамонтовым.
Предстоял довольно длинный путь: по Сибирской железной дороге до Омска и оттуда на пароходе в верх по Иртышу, до Павлодара; железнодорожный путь от Екатеринбурга до Омска составлял около тысячи вёрст (976) и по воде до Павлодара около 600 (586).
Цель поездки состояла в том, чтобы проверить на месте те фактические данные, которые привели к мнению, что Экибастузский каменноугольный бассейн может сыграть крупную, почти исключительную роль для ур. желез. промышленности. По этом у поводу следует заметить, что из посещение уральских заводов можно вывести безошибочное заключение об общем мнении по этому предмету, а именно: дешёвый кокс произведёт переворот на Урале, и, вместо теперешних сорока миллионов пудов чугуна, Урал даёт хоть в десять раз более. Такое мнение, вполне верное в общем, страдает однако одной недомолвкой: предполагается, что только дешёвый каменный уголь или кокс из него могут значительно увеличить производительность заводов, а остальные формы топлива такой крупной роли сыграть не могут. Это последнее мнение, как выяснилось из осмотра уральских заводов и как это ясно указано расчетом профессора Д. И. Менделеева, совершенно неверно. Урал, по этому расчету, может выплавлять в год 300 миллионов пудов чугуна на собственном древесном угле, без всякого притока топлива извне. Что же касается до деталей, вытекающих из осмотра заводов, то может быть уместно будет сказать о них несколько слов, в виду выяснения роли экибастузского угля и цены, по которой заводы ожидают его продажи на Урале. Осмотр заводов привёл к заключению, что эксплуатация лесов и выжигание угля, в большинстве случаев, очень далеки от правильной постановки. Печное углежжение только-что начинается, причём об утилизации всего, что получается при этом, кроме 25% угля, нет и речи; исключения в этом отношении редки, а шахтное углежжение, даже и на степени опытов, только-что ещё начинается, и цена угля, в общем, устанавливается по кучному. Торф эксплуатируется слабо; возможность коксования его не отрицается, годность такого кокса для доменной плавки была испытана некоторыми заводами, напр. Сысертским, и далеко не привела к отрицательным результатам, и тем не менее залежи торфа, в общем, не играют никакой роли непосредственно для доменной плавки, и опытов её ведения в заводском размере почти никто не производит. Выход чугуна на пуд угля считается очень хорошим, когда получается вес чугуна равный весу угля, а это далеко ещё не предел. Приспособлений для утилизации доменных газов для движения машин нигде ещё не поставлено и только в единичных случаях есть намерение их поставить. Уральские заводы перестраиваются, вводят усовершенствования, они почти все находятся в периоде такой перестройки, но общий уровень их лесного хозяйства и техники таков, что сознаваемый ими недостаток топлива и стремление получить кокс определяются не тем исключительно, что никакого топлива не хватает уже на увеличение выплавки чугуна, но также и в значительной степени тем, что привыкли иметь дешевое топливо, и все, что превосходит теперешнюю цену древесного угля, рассматривается, как слишком дорогое для доменной плавки. Таким образом экибастузский уголь и кокс, чтобы иметь серьезное значение на Урале, должны быть тут в цене дешевого древесного угля; иначе, как ныне нефть, они пойдут только в виде суррогатов древесного угля, на передел и побочные производства. Отсюда и определяется, какова должна быть цена экибастузского угля на Урале. По мнению, высказываемому на заводах, и по сравнению с ценами на древесный уголь, цифра стоимости кокса не должна быть далека от 15 копеек за пуд. Из этого предварительного разъяснения вытекает, что главная цель экибастузской поездки сводилась к ответу на вопрос, может ли Экибастуз дать достаточное количество кокса или коксующегося каменного угля по цене, близкой к существующей на Урале стоимости угля древесного?
Кроме выполнения главной задачи, предстояло ещё сделать магнитные наблюдения, и потому в Челябинске, сильно дорожа временем, не удалось попасть на так называемый „Сибирский“ поезд, а пришлось ехать в обыкновенном. Путь от Екатеринбурга до Челябинска сохраняет ещё характер заводского Урала, но с Челябинска начинается уже та сплошная з. сибирская равнина, которая захватывает Омск, идёт далее на восток, а к югу по Иртышу, под именем степи, доводит до Павлодара, Семиярья и Баян-Аула. После красоты и разнообразия Урала эта равнина производит монотонное впечатление: ровная зеленая гладь, по которой кое-где полосками блестят озера, редкие селения, видные как на блюдечке, изредка небольшие леса, словно случайно оставленные на равнине; станции железной дороги, производящие впечатление затерянных и заброшенных посёлков — всё это далеко не отвечает впечатлению энергии деятельности. Но такое, чисто топографическое впечатление, совершенно ложно: энергии, деятельности и движения здесь больше, чем где бы то ни было.
Прямая, как математическая линия, дорога, прорезав край, создала уже города и целые отрасли деятельности, сблизила не только Европу с Азией, но потянула даже из Америки грузы, по далекому пути через океан на Ревель и Челябинск; дорога создала никем неожидаемые предметы обмена, в роде, например, яиц, дичи, масла — вывозимых в Германию и Англию, не говоря уже об основных грузах дороги, которые она не в силах передвинуть из одной части света в другую, в том количестве, в каком они являются. Организация вывоза подчас прямо поразительна: так, чтобы вывести побольше масла (коровьего), агенты предлагают владельцам скота машинки для сбивания, если не даром, то по удешевленной норме и с обязательством купить масло, по сравнительно хорошей цене.
В поезде вас поразит энергичные, крепкие, всяких возрастов фигуры переселенцев; загорелые лица, мускулистые руки только и просят, что труда, лишь бы не безнадежно затрачиваемого; обратить на себя внимание и инородцы в виде киргиз, татар и проч.; их вызвала из степей также железная дорога; часто это мелкие предприниматели, поставщики, подрядчики, торговцы, разные Оразбаи, Уразалы, Кос-Мухамеды, Тас-булаты, всего несколько лет тому назад тянувшие только кумыс под покровом
своих тюндюков, или предававшиеся непрерывному созерцанию небес сквозь шанграки собственных юрт. Теперь у них есть дело, они при часах и твердо знают, что есть на свете два времени — одно свое, а другое петербургское. У самого Омска с моста через Иртыш открывается обширный вид вдоль по реке на город, и вскоре после этого поезд останавливается у вокзала.
В настоящее время Омск состоит как бы из двух частей, старого Омска, т. е. собственно города, и новой его части, очень быстро выросшей, у вокзала железной дороги. Ровная, пыльная дорога ведёт со станции в город; на пути в отдалении виднеются громадный арки Иртышского моста, а по дороге взгляд вдруг останавливается на чем-то, совсем не вяжущемся с представлением о городе: к удивлению, стоят юрты; целый ряд их назначен для помещения переселенческих партий. Это были первые вестники той бесконечной степи, какую далее пришлось встретить у Павлодара. В Омске предстояло остановиться, чтобы собрать кое-какие справки, явиться к г. Генерал-Губернатору, и может быть подождать ближайшего парохода, отходящего, вверх по Иртышу, на Семипалатинск. Омск мало чем отличается от обычного типа губернских городов, по крайней мере по внешности. Местный колорит исчезает с проведением железной дороги, и разве фигура киргиза, проходящего по улицам, напомнит, что это не Европейская, а Азиатская Россия.
Со стороны г. генерал-губернатора, его превосходительства барона Таубе, я встретил любезное содействие моей поездке и большой интерес к новому предприятию в Экибастуз и его значение для Сибири и Урала.
Из сведений, полученных мной в Омске, так же как и из последующего путешествия, вытекает с очевидностью, что степь начинает оживать и становится местом промышленного движения. Толчок этому дала железная дорога, и теперь отовсюду поступают заявки на каменный уголь, медную и железную руду. Наибольшее число заявок относится до первых двух ископаемых.
Как бы то ни было, но из сказанного очевидно, что целый край начинает пробуждаться, и пространство от Омска до Балхаша уже нельзя раcсматривать, как место, назначенное только для жизни и благополучия кочевников. Среди многочисленных заявок на рудные и каменноугольные месторождения Семипалатинской области значатся и заявки на Экибастузский каменноугольный бассейн, сделанные местным купцом и горнопромышленником А. И. Деровым. В настоящее время эксплуатация этих обширных копей находится в руках Воскресенского горнопромышленного товарищества, купившего всё дело.
Из Омска нам предстоял довольно длинный путь по Иртышу, и по справкам оказалось, что очередной пассажирский пароход сломался и грозила перспектива ожидания; по счастью, нас известили, что есть другой пароход, идущий вверх, но не чисто пассажирский, а ведущий за собой пустую баржу, с целью нагрузить её солью у станицы „Черный Яр“, верстах в тридцати от Павлодара, и затем идти обратно. Так как на пароходе имелись пассажирские каюты, то мы и приняли решение ехать немедленно. Поздно ночью с багажом, мы перебрались на пароход по мосткам, положенным прямо с берега, и, к нашему удовольствию, очутились в чистых каютах смешанного — 1-го и 2-го класса, при полном отсутствии других пассажиров, кроме нас. Пассажиров 3-го класса было тоже не особенно много.
Пароход „Пермякъ“, на который мы так удачно попали, был устроен по типу старых волжских пароходов, с каютами внизу и маленькой пассажирской рубкой наверху. Снабженный сильной паровой машиной, он с баржей делал около десяти вёрст в час, против течения, которое в Иртыше гораздо быстрее, чем, например, в Волге. Неудобство его, как парохода пассажирского, заключалось только в том, что пассажирская кухня отсутствовала, и эта часть дела должна была устраиваться особым соглашением. Поздно ночью, с 3-го на 4-ое августа, пароход дал последний свисток, и, среди густой темноты, направился вверх к Иртышскому мосту.
На другой день утром, с верхней палубы парохода, мы смотрели на Иртыш с его безжизненными, не высокими, плоскими берегами, мутными быстрыми волнами, песчаными отмелями, перекатами, обозначенными на берегу досками и шарами, вывешенными на столбах, и приходили к заключению, что более однообразного вида трудно себе представить. Иртыш, на этом пути, прорезывает степь, но редко, где её видно на значительном пространстве; берега безжизненны, только чайки носятся над водой; городов нет, изредка виднеется казачья станица, но и та обращена к Иртышу плетнями своих огородов. В двух-трех
пунктах пути картина оживлялась громадными табунами лошадей, вышедших из степи на водопой, да изредка, где берега совсем низки, расстилалась эта степь на далекое пространство, иногда с зубчатыми стенами киргизских могил, сделанных из земли и дерна, иногда с отдаленными черными полосами табунов, но всегда только на короткое время, и затем опять шли те же безжизненные берега. Эти киргизские могилы придают степи удивительно дикий и унылый вид. Строятся они не для одного лица, а для целого рода, и обширное пространство обносится черными высокими земляными стенами зубчатых затейливых очертаний; среди ровной однообразной степи контуры их бьют в глаза, напоминая не то замок, не то просто острог.
Мы непрерывно подвигались вверх по Иртышу, и, из расспросов и наблюдений, всё более и более выяснялась значительная аналогия между Иртышем и Волгой в смысле условий судоходства. Как там, так и тут, главное затруднение представляют перекаты; они в обоих реках также непостоянны по месту и, в течение одной навигации меняют форму и место, а иногда и вновь образуются на прежде более глубоких местах. Глубина на перекатах в среднюю воду около шести четвертей, а в маловодие, как это было во время нашего путешествия, доходит до 4-х. Совершенно также, как и на Волге, в плесе Рыбинск — Нижний (да и в других), пароходы и баржи „продираются“ на перекатах, и при осадке четвертей в 6 рискуют проходить на 5½ и тому подобное. Иртышский фарватер так же обозначен бакенами и береговыми знаками, как Волжский, но понятно, что при меньшем движении надзор и вся обстановка хуже. Особенность Иртыша, хотя знакомая и Волге, но в гораздо меньшей степени, это паводки; по-видимому, судя по рассказам, они бывают двух родов: кратковременные и долговременные. В обоих случаях вода поднимается выше межени (среднего уровня), более или менее быстро, и затем так же падает. Зависит это от дождей и таяния снегов. Кратковременные паводки опасны по своей неожиданности, долговременные — напротив, облегчают судоходство. Иногда паводок длится только несколько часов и тогда он, в лучшем случае, бесполезен, но паводки, длящиеся дни и недели, уже имеют серьезное значение для пароходства. Судоходство по Иртышу (грузовое) требует паузки в двух местах по крайней мере: выше Семиярья до Семипалатинска, где это определяется порогами, и ниже Омска, где осадка судов может быть сделана значительно большей, чем в плесе Омск — Семиярье. При мелководье нынешнего года (около 4-х четвертей на некоторых перекатах), выше Семиярья, проходить почти нельзя, и навигация грозила совершенно прекратиться; несколько пароходов село на мель, на перекатах, и даже большие пассажирские пароходы ходили с пересадкой пассажиров на другие, сидящие более мелко.
В полую воду, так же как и на Волге, суда идут с какой угодно осадкой; баржи поднимают тогда до 110.000 пуд. груза; средняя вода и осадка позволяют вести баржи в 35 — 40 тысяч. Навигация длится, в среднем, с конца апреля до начала октября. В мелководье нет обычая, как иногда на Волг, чтобы перекатчики проводили суда на перекатах, особенно если имеется вершок или два лишней осадки против глубины, вывешенной на перекате. Тут, на Иртыше, каждый идёт своими лоцманами, на свой риск и страх, и если „продирается“, так прямо „на фарт“; рискуют здесь, в этом отношении, по-видимому, сильнее, допуская даже целую четверть осадки более против глубины переката, но объясняется это, вероятно, более значительной скоростью течения Иртыша, помогающей сняться с мели (рискуют и „продираются“ всегда против течения и очень редко по течению).
Уровень воды в Иртыше очень не постоянен: то и дело идут паводки с гор уже в обыкновенное время, т. е. в среднюю и малую воду; что же касается половодья, то оно бывает прямо опустошительно. В прошлом году, в половодье, вода поднялась, в течение десяти часов, на такую высоту, что затопила степь, и киргизы гибли со скотом и всем скарбом. Мост в Омске (не железнодорожный) пришлось загружать железом, чугуном и камнем.
В обыкновенное время, при ветре, берега Иртыша во многих местах дымятся от песку, разносимого ветром — это дюны в малом виде и как дюны же они перемещаются. Что касается до фрахта при перевозке грузов большими партиями, то он не высок, по случаю уже существующей большой конкуренции, при сравнительно небольшом грузовом движении. Так, Воскресенскому товариществу за перевозку от Павлодара до Омска каменного угля, в количестве около десяти миллионов пудов ежегодно, была предложена одним из пароходчиков цена в 2¾ копейки с пуда. При этом надо заметить, что пришлось бы строить новые баржи, приспособленные для груза, и что расстояние между конечными пунктами почти 600 вёрст. В условие вводилось обязательство гарантировать эту цифру груза в течение пяти лет, что и послужило, по-видимому, причиной того, что контракт не был заключен. Идти с полным грузом из Омска в Павлодар надо суток пять; в обратном направлении — конечно меньше. Баржи на Иртыш доставляются снизу, с Тавды и из Тобольска.
В течение 3-х-дневного пути, от Омска до Черного Яра (верст 30 не доезжая Павлодара), пароход останавливался у пристаней очень не часто; случалось, что для загрузки дров на пароход он подходил прямо к берегу, без всяких приспособлений, и, по пароходным мосткам, производил загрузку. Населенные пункты редки: это казачьи станицы, расположенные по почтовому тракту, идущему параллельно берегу. В одном из таких пунктов, пользуясь более долгой, чем обыкновенно, остановкой — тут запасались дровами — мы вышли на берег, где собралась значительная толпа из обитателей станицы; дело было к вечеру, шла оживленная торговля разными съестными продуктами, включая прекрасный дыни и арбузы; мы прошли сквозь бойкую толпу и направились к станице, о которой с берега приходилось судить только по огородам. Огороды, очевидно, составляют одну из главных забот населения, так тщательно они содержатся; далее шли широкие, чистые, пустынные, в этот час, улицы; дома бревенчатые, срубленные из хорошего леса, кстати привозимого, как оказалось, за несколько десятков вёрст, с обширными дворами, хлевами и конюшнями. Пройдя несколько улиц, мы вдруг очутились в степи; охватывает ощущение безграничного простора, слабый ветер несёт запах степи и на ровной, как стол, местности движутся фигуры людей и лошадей, резко выделяющиеся на фоне неба. Над первым видом степи, однако, не пришлось долго останавливаться, так как нужно было спешить на пароход.
Грузовое движение по Иртышу, кроме баржей и пароходов, совершается ещё сплавом, на очень оригинальных небольших плотах; это, так сказать, кустарный способ перевозки товара. Небольшой, крепко сколоченный плот, с маленькой, почти игрушечной, хижиной, вернее будкой, управляемый, как обыкновенно, большими веслами, несёт чаще всего груз хлеба из Семипалатинска, соли из степи и разный другой, в небольшом количестве. Снимок такого плота удалось сделать очень отчетливо, камерой Кодак — он приложен к настоящей статье.
Наконец, 6-го августа, на третий день пути, мы подходили к пристани большой станицы, находящейся верстах в тридцати от Павлодара, „Черному Яру“. Тут мы узнали, что пароход наш не идёт далее, а будет грузить соль. Уже издали, на высоком берегу, видны были пирамидальные, серые кучи, которые оказались солью, добываемой из степных озёр. Мы вышли на берег;
прямо перед нами, ровным серо-зеленным покровом виднелась степь; вправо большая станица „Черный Яр“, влево что-то вроде площади, на которой, с приходом парохода, закипела самая оживленная деятельность: у больших весов, расположенных около целого холма соли, шла горячая работа; несколько человек, с лопатами, влезли на самый холм и под их ударами посыпались целые обвалы соли; другие — накладывали её в мешки, и перетаскивали на весы; третьи просто зевали, но были в самом оживленном настроении; толпа всё прибывала, вся она состояла из скуластых загорелых лиц, попадались меховые шапки с наушниками, несмотря на отчаянную жару, и говор и хохот оглашали берег. Это и была рабочая сила степи, степи ещё кочевой, но уже выделившей достаточно бедноты, которая ищет труда, чтобы не умереть с голоду.
На берегу шли разговоры о недавнем пожаре степи. В прошлую ночь, с парохода, мы видели зарево впереди — оказалось, горела степь, и слухи ходили у киргиз, что пожар захватил экибастузские копи, что сгорела вся железная дорога, здания и шпалы, и что степь горит и сейчас. По счастью, после оказалось, что Экибастуз цел, а степной пожар действительно продолжался и при нас. За отсутствием дождя степь высохла; невысокая трава пожелтела, и от первой искры могла загореться, как трут. Шли слухи, что ночью погорело несколько юрт, и их хозяева еле успели спастись вскачь от пламени, и что пожар с огромной быстротой идёт по степи. Мы прошли через толпу и направились к почтовой станции, стоявшей на краю станицы. Через час, на тройке почтовых, хорошим ходом, мы уже двигались к Павлодару. Тут развернулась перед нами настоящая степь, ровная до самого горизонта, с уходящей вдаль лентой дороги, в отдалении, в виде точек, виднелись табуны, словно черные, маленькие пятна, на желтовато-зеленой скатерти; иногда киргиз рысил верхом на своей худой, невзрачной, но выносливой лошаденке и, постепенно уменьшаясь, словно таял в пространстве; местами степь была совершенно без всяких признаков живого, но тогда-то и производила она самое сильное впечатление: яркое солнце калило её, ветер шумел в ушах и нёс крепкий здоровый запах; казалось, нет конца этой зеленой пустыне. Вскоре нам пришлось познакомиться с оптическим обманом, который испытывают новички, первый раз попавшие в степь: впереди, пересекая косвенно наш путь, в расстоянии около версты, шёл по степи человек, за ним — собака; человек был не только великаном, а прямо сказочным гигантом, а собака, подстать ему, ростом с годовалого теленка. Я обратил на это внимание спутника, но он и сам уже любовался обманом степи; нечего и говорить, конечно, что и человек, и собака были самых обыкновенных размеров, но в степном просторе, пока глаз не привык к нему, и за отсутствием других предметов для сравнения, всякая фигура кажется колоссальной. В прозрачном воздухе на ровной, как стол, поверхности, предметы видны за версты, резко выделяясь на фоне неба и степи, и глаз, не привыкший к такому эффекту, даёт впечатление о них в необыкновенно увеличенном виде.
Достаточно, однако, пробыть в степи день, чтобы глаза привыкли и гиганты не появлялись более, разве при неожиданно показавшемся вдали киргизе, он окажется, да и то только в первый момент, величиной с Атланта.
Солнце ещё не село, когда мы въехали в Павлодар. Павлодар — бывшая казачья станица, разросся, в последнее время, в значительный город, для которого станица — только придаток. Такая метаморфоза произошла под влиянием общего подъёма промышленного движения в кpaе. Усилилось движение по Иртышу на Семипалатинск, открылись каменноугольный копи, партии рабочих движутся из Омска в Павлодар, поднялась торговля, и теперь, в бывшей захолустной
станице, уже есть каменные дома, магазины и проч. Общий характер города, однако, всё-таки сводится к деревянным домам, пыльным, но не узким улицам, и к простору окружающей степи, как это было и в Верхнеуральске. Население — киргизы, татары, казаки и пришлое — paбoчие из Омска.
Павлодар — центр торговли со степью, хотя за последнее время, с железной дорогой, кpoме местных купцов, начинают являться и солидные московские. Эта степная торговля имеет много особенностей, совершенно незнакомых европейской промышленности.
Из интересных объяснений многоуважаемого А. И. Дерова, коренного торговца со степью и бывшего единоличного владельца Экибастуза, можно было составить себе некоторое понятие об этой торговле. Клиенты кочуют на пространстве сотен вёрст, на площади, захватывающей Кокчетав, Баян-Аул до Семипалатинска и Алтайских гор. Где они в каждое данное время, про то знает степь, да свод небес, а между тем крупный кредит рассеян по всему этому пространству, величиной в целое государство.
Мелкие степные торговцы из киргизов забрали товар на год в кредит, а если сурова была опять степная зима и погибли стада и табуны, так кредит возобновляется и на следующий год. Честность степи, до последнего времени, аттестуется как нечто выдающееся. Отношения самые патриархальные: писаная бумага, называемая векселями, обязательствами, договорами, в степи неизвестна, и тем не менее, только незначительный процент долгов пропадает, да и то более по случаю разорения клиента, чем обмана.
Ежегодно торговец должен объезжать степь, собирая деньги и предлагая товар; целый контингент доверенных людей и приказчиков разъезжает по степи. И вот тут-то, побочным образом, и являются всякие сведения о рудных ископаемых, скрытых в степи. Киргиз празден и созерцателен, но, разъезжая весь свой век по степи, знает в ней каждый вершок, и за плату, не превосходящую чечевичной похлебки, покажет, где есть и коктас (синий камень — медная руда), и уголь. Замечательно, что при новых рудных разведках, сделанных по этим указаниям, очень часто натыкались на какие-то старые выработки, времён очень давних, причём высказываются даже сомнения, были ли это киргизские работы, или, может быть, их надо отнести насчет другого населения, когда-то тут существовавшего. Такое мнение высказано было директором-распорядителем Воскресенского общества К. П. Михайловым, довольно давно уже живущим в этих краях.
По приезде в Павлодар, мы с постоялого двора, довольно примитивно обставленного, переехали, благодаря любезному предложению А. И. Дерова и К. П. Михайлова, в квартиру для приезжающих Воскресенского товарищества.
Ранее приезда на копи, отстоящие от Павлодара верстах в полутораста, на другой стороне Иртыша, для получения предварительных сведений, мы отправились в контору, где и занялись рассмотрением чертежей рудников и разрезов. Считаю долгом поблагодарить А. И. Дерова и К. П. Михайлова за то, что подробный осмотр месторождения, чертежи, объяснения и всякие другие данные позволяют мне ответить на тот основной вопрос, который и был целью поездки, а именно: какова может быть роль бассейна для Урала? Тут я считаю уместным и важным поблагодарить все технические силы Экибастуза и в особенности Петра Николаевича Ефимова, главного штейгера, в руках которого находится заведывание всеми работами.
День был закончен у А. И. Дерова, который, по случаю ремонта дома, принимал нас в юрте, поставленной у него же во дворе. Киргизские юрты, по стоимости, в зависимости от размеров, материала и убранства, различаются между собой в очень сильной степени. Юрта у бедняка может стоить 30 рублей, у богача же, убранная дорогими коврами, она обойдётся в десяток тысяч. В конструктивном отношении юрта представляет сооружение замечательное в двух отношениях: во первых, она строится без всякого участия железа, хотя со стоит из десятков, а может быть и сотен отдельных частей — планок, дощечек и палочек, а во вторых, купол юрты может выдержать, относительно, значительный груз, а вес материала, из которого он сделан, прямо ничтожен. Привожу по этому поводу для интересующихся некоторые подробности конструкции постановки юрты.
Прежде всего ставится нижняя цилиндрическая часть юрты; она образована решеткой из деревянных планок, причём скрепление этих последних ремешками делается так: вместе пересечения двух планок в каждой из них просверливается дыра, пропускается ремешок и на нём делается два узла так, что он играет роль заклепки, а узлы — её головок. Все искусство заключается в том, чтобы эти узлы тесно зажимали планки и чтобы на них не шло много материала. Такая решётка называется „кереге“; за кереге и вплоть к ней располагается другая решётка из прутьев степного растения Чи (отсюда название станции экибастузской железной дороги Чили); снаружи, впоследствии, все обтягивается кошмой. Самая трудная часть работы — это постановка свода или купола юрты. Купол со стоит из деревянного кольца — „шанграк“ — образующего круглое отверстие в своде, и гибких деревянных пластин, прикрепленных одним концом к кереге, а другим к шанграку; пластина называется „уук“ , и скрепление её в верху и внизу производится тоже ремешками. Каждая из этих пластин ничтожна по прочности, но в системе, в виде купола, oни выдерживают покрышку из тяжелых кошем, и вес человека, а то и нескольких, производящих, например, работу постановки юрты. В больших юртах, в центре, вбивается кол и к нему идут веревки от шанграка, которыми последний сильно притягивается к земле — это — предосторожность на случай сильного ветра, грозящего снести юрту. Верх юрты — шанграк служит для выхода дыма и вообще для вентиляции и освещения. В дождь и холод он закрывается кошмой, называемой „тюндюк“; нечего говорить, что наружный покров стен и купола — тоже из кошем. Для того, чтобы груз кошем распределялся равномерно на все ууки, продернуты прочные широкие полосы, из крепкой ткани между кошмами и куполом из ууков; эти полосы или ленты расположены по кривым линиям, искусство воспроизведения которых знают только специалисты по архитектуре юрт, а именно женская половина их обитателей: юрта всегда целиком ставится женщинами.
А. И. Деров, вся торговая и промышленная деятельность которого прошла в степи, сообщил много интересного о текущем состоянии её обитателей. По его словам, степь беднеет и, так сказать, вырождается. Все способствует этому: плохие года с суровыми зимами, погубившие много скота, раздоры между богатыми киргизами, кончающиеся бесконечным сутяжничеством и затем разорением, и, наконец, наплыв новых сил, посторонних степи, требующий от киргиза способности примениться к новым условиям жизни, на что он крайне мало способен. Киргиз легкомыслен, наивен и ленив; при его беспечности, всё благосостояние его может исчезнуть в один год: тяжёлой зимой погибнут табуны и из богача он — нищий, а делать запасы он не хочет и не умеет, да это и не так просто, принимая во внимание перекочевки. Около богатого киргиза группируется, в качестве его прихлебателей и сторонников, много бедноты, кочующей вместе с ним, и при разорении патрона остающейся на мели, без всяких средств. Прежде такие магнаты степи устраивали между собой настоящие бои, с человеческими жертвами и захватом имущества; теперь этом у положен конец, и степь ропщет. „To ли дело было прежде, говорит киргиз: начальства не было, соберемся — айда табуны угонять!“ К этому прибавляется детское тщеславие киргиза, особенно если он богат: зачесть быть приглашенным на чай к нужному лицу в городе, за удовольствие слышать, как об этом заговорит вся степь, киргиз подчас лишается крупной доли своих богатств; но этим дело не кончается: его соперник, задетый этим до глубины души, а соперники есть всегда, начинает против него кляузное дело, обыкновенно уголовное, с десятками свидетелей из своих прихлебателей, и обвиняет его в самых тяжких преступлениях. Единогласно утверждают, что свидетельские показания киргиз — это всегда фикция; но дело идёт, а с ним и деньги, и идёт оно иногда годы, с усложнениями местью, кровавыми столкновениями, пока не кончится полным обнищанием обеих сторон.
Киргиз любит простор, и под напором пришлого элемента отступает в глубь степи; степь становится тесна, как поэтому, так и вследствие увеличения населения; в результате увеличивается бедность, доходящая до полной невозможности жить, даже для неприхотливого киргиза. Киргиз не ест по суткам, и его чуткий нос за версты слышит, где „режут барана“; тогда он широко пользуется правом быть гостем и до отвалу поесть всяких лакомых блюд: и тустюка, и каурдака, и, главное, запить таким количеством кумыса, которое может привести в ужас человека, незнакомого со свойствами киргизского желудка.
Относительно многоженства следует заметить, что оно практикуется сравнительно редко, потому что стоит очень дорого. Красивая жена обходится в целый табун лошадей и сотни овец, поэтому вторую жену киргиз редко берёт по прихоти, чаще же потому, что первая — бездетна, а ещё чаще довольствуется одной. Обычай требует жену украсть и увезти, что и проделывается с благосклонного, но тайного содействия родственников, которые, по ритуалу, обязаны, напротив, проявлять чудеса мужества при защите жертвы.
День киргиза — это двадцать четыре часа праздности, где чередуются чай, сон, кумыс и баранина, или двадцать четыре часа голода, если этих элементов нет. Выход в степь, после зимы, это настоящее торжество для всех, т. е. как для изголодавшегося скота, так и для измученного киргиза. В зимовках жизнь киргиза ужасна: весь приплод скота зимует тут же; грязь помещений, говорят, превосходит все возможное; топлива нет — царит холод и дым от кизяка. Стада и табуны теснятся снаружи у зимовок и кормятся прошлогодней травой из-под снега. Киргизка не задумается перепеленать грудного ребёнка если не прямо на морозе, так под навесом своей зимовки, да иначе негде и сделать. Вот, когда пройдёт эта ужасная пора, если бураны не занесут стадо, если киргиз не умрёт с голоду и не замёрзнет в сорока градусной метели, тогда, при первом таянии снегов, душа его оживает: начнется опять кочевка по бесконечной степи, степь прокормить и его, и семью, и стада, и этот-то момент празднуется очень оригинальными играми. А. И. Деров сообщил, что ближе к горам, где степь уже холмиста и местность замечательно живописна, существует обычай „скачки с козленком“. Когда аулы снимутся с зимовок и пойдут на лето кочевать по направлению к горам, то момент этот отмечается общим праздником: вся молодежь верхами собирается вместе, выбирают самую красивую девушку, дают ей лучшего скакуна и молодого козленка или ягненка. Козленка она держит в руках и мчится по степи, а за ней толпы джигитов, цель каждого из которых отнять козленка у девушки. Несчастный козлёнок попадает из рук в руки; бешеная скачка длится целые часы, и, в конце концов, от козлёнка остаются одни клочья; благодаря усердию рыцарей степи.
Не всё, однако, розы, бывают и шипы, и притом не зимой, а летом. Есть в степи муха, которой киргиз боится хуже зимы: она называется „ кузгечатгун-маса“. Пролетая около человека, она кладёт ему в глаз свои яйца или личинки, с такой быстротой, что только моментальная резкая боль указывает, что акт уже совершён. Грозит ослепление; но есть и верное лекарство, — это нюхательный табак, который надо втирать в глаз. Есть и другой бич — паук „каракурт“; укушение его производит паралич мочевого пузыря. Но, в общем, случаи эти редки, и степь для киргиза — это все, потому что к нестепи он привыкает с трудом, да и то не всегда. В Экибастуз говорят, что киргиз пойдёт на самую тяжелую рудничную работу, но когда заработает нисколько десятков рублей — никакая плата его не удержит — опять степь и опять кочёвка, лишь бы не умереть с голоду.
Вообще, из впечатлений и сведений о степи можно, кажется, вывести то заключение, что старые способы существования киргиза становятся невозможны; степь находится в состоянии кризиса, и население предстоять либо исчезнуть с лица земли, либо перейти к новым формам жизни. К земледелию оно мало способно, к торговле — более, но этим займутся единицы, а все остальное, судя по Экибастузу, все-таки может обратиться, хотя не сразу, в рабочую силу, лишь бы нашлась работа в этой степи. Относительно последнего степь аттестуется, как место будущей, обширной, горнозаводской деятельности. Степи ещё не знают, по мнению А. И. Дёрова и К. П. Михайлова. В ней много ещё предстоят сюрпризов, вроде Экибастуза; серьёзных, систематических разведок на руды сделано ещё мало, но и то найдены уже крупные месторождения; есть серебро, свинец, железо, кассельская земля, бирюза, не говоря о каменном угле, и, в будущем, степь, с прилегающими горными цепями, станет самостоятельным центром горнозаводской промышленности. Не хватало топлива, но теперь оно есть в виде каменного угля; есть соль в озёрах в количествах, о которых имеют смутное понятие; соль покрывает аршинной корой площади, иногда измеряемые чуть не квадратными милями; есть все условия для постановки содового и стеклянного дела и т. д. Но чего нет в крае — это железных дорог. Ни одна линия не прорезывает край, а климатические условия уединяют его от остального миpa месяцев на семь в году. К диковинкам края, по сообщению тех же лиц, относится одно странное вещество, местонахождение которого — западный берег озера Балхаша. На местном языке оно называется „земная кожа“; это прозрачное или полупрозрачное, воскообразное вещество, лежащее слоем на поверхности земли. Образцы его были посланы в Париж и, по словам К. П. Михайлова, Кампредон, занимавшийся анализом этой „земной кожи“, вы сказал мнение, что, по всей вероятности, оно представляет из себя род гуано. Впрочем, мнение это, кажется, не окончательное.
Даже короткое пребывание в степи оставляет сильное впечатление. Степь — это переход к самой глуби Азии: тут Алтай считается соседом; идут разговоры о маралах, об этой исключительной промышленности Алтая, согласованной с китайскими требованиями; тут речь иногда идёт о большой торговой дороге, идущей в Китай, и область от Балхаша до Иссык-Куля — сосед, исторически связанный со степью. Дело в том, что кара-киргизы Иссык-Куля сыграли, во время оно, почти крупную роль в жизни степи. Около первой четверти текущего столетия был памятный для степи бунт Кенисары Касимова. Кенисара, киргиз средней орды Семипалатинской области, поднял восстание и брожение охватило всю степь. Конец бунта был тот[1], что кара-киргизы, тогда не подвластные даже Poссии, Кенисару поймали, сварили в котле и голову отправили в Омск.
На другой день мы, т. е. К. П. Михайлов, В. В. Мамонтов и я, отправились в Экибастуз. Иртыш переехали на пароме; такие паромы снабжены обыкновенно гребными колесами, приводимыми в движение силой лошадей. На другой стороне Иртыша, по такой же степи, какую уже мы видели от „Черного Яра“ до Павлодара, мы на двух тройках быстро доехали до Воскресенской пристани, находящейся верстах в 30-ти от Павлодара. Это — пристань на Иртыше и, в тоже время, конечная станция железной дороги для Экибастузского угля.
Экибастузская железная дорога была начата постройкой, именно, от этого пункта, исключительно средствам и А. И. Дёрова. В открытой степи, на берегу Иртыша, поставлено несколько зданий, самых необходимых, для служащих, рабочих, паровозное депо, достраивающееся здание пассажирской станции и т.д. Дорога была уже готова более, чем на 80 вёрст, и быстро достраивалась по направлению к медному руднику, всего на протяжении около 115 вёрст. Оттуда предполагалась ветка в 10 вёрст до одной из двух главных шахт месторождения каменного угля, а именно Владимирской.
Ровная степь, не требующая больших насыпей и выемок, позволяет быстро вести дело, и к нашему отъезду из Экибастуза, т. е. дней через 5 или 6, дорога подошла уже близко, а насыпь была доведена почти до рудника. Предполагалось окончить все к осени, также как и оборудование пристани на Иртыше. Дорога ширококолейная. Когда мы подъехали, уже был готов поезд, с которым мы уезжали в Экибастуз, назначенный для перевозки материалов по постройке дороги. Бросались в глаза щегольские локомотивы завода „Boldwin“ в Америке — о них я уже говорить. В состав поезда входили особые вагоны для угля, быстро разгружаемые, с откидными боковыми стенками, причём весь механизм управляется одним движением рычага. Построены они были, если не ошибаюсь, Мальцевскими заводами.
Пристань на Иртыше и эстакада для перегрузки угля, из вагонов в баржи, ещё не была закончена, по предполагалось, уже к концу навигации, доставить первую партию угля в Омск. Вагоны на 750 пудов. Стоимость дороги, как выяснилось, обойдётся в среднем до 15 тысяч за версту, считая тут все расходы. Для усиления провозоспособности дороги предполагается устроить на ней разъезды, что действительно сильно повысить провозоспособность, которая при теперешних средствах определяется в 12 миллионов пудов в год. Вскоре мы сели в один из товарных вагонов, который тут же, для нас, был снабжен необходимой мебелью, и двинулись в путь.
.png)
Дело было к вечеру, и уходящее солнце осветило нам мрачную картину. Степь чернела от прошедшего тут пожара. По обеим сторонам дороги, иногда сплошь, иногда прихотливыми зигзагами, чернело пожарище, уходя вдаль, как глаз мог видеть. На десятки вёрст сопровождала нас эта подавляющая картина.
Загорались и шпалы во время этого пожара, но их удалось отстоять; ветер был так силён, что горячий пепел и искры переносило на далекое пространство и трава загоралась на новых местах, много впереди сплошной линии огня, развернувшейся на несколько десятков вёрст. Опасность была из самых серьёзных и её, вероятно, придётся иметь в виду и на каменноугольных копях. Пожар ещё не прекратился, шёл где-то далеко, и впоследствии, при переменившемся ветре, мне пришлось его видеть надвигающимся на Владимирскую шахту Экибастуза.
Хотя К. П. Михайлов, директор-распорядитель Воскресенского товарищества, и относится довольно скептически к возможности пожара копей; хотя, без сомнения, есть средства парализовать эту страшную опасность разными способами, но тем не менее весть о приближении пожара к копям произвела там неприятное впечатление. Столбы дыма, а иногда и прорывавшиеся языки пламени были уже ясно видны с вершины надшахтного строения, в расстоянии трёх-четырёх вёрст; но опасность миновала и всё успокоилось.
Ночевали в поезде, остановившемся почти в конце проложенной линии рельс, и на другой день на лошадях отправились в Экибастуз.
Часа через два езды по степи, но уже не выжженной пожаром, а зелёной, покрытой мелкой травой, мы подъехали к месту, откуда можно было видеть почти всё месторождение, растянувшееся вдоль на 15 вёрст. В бинокль и даже простым глазом можно было видеть отдельные выработки, но общий плоский вид местности, пасмурная погода и, может быть, непривычка мешали ясности наблюдения. Через несколько времени мы уже огибали Экибастузское озеро, представлявшее оригинальный вид: часть его поверхности и берега белели, словно покрытые льдом и снегом, и резко отделялись от свободной водной поверхности. Вид таких озёр в плоских cеpo-зеленых, от выжженной солнцем травы, берегах, особенно если сияет здешнее солнце, производив оригинальное, но унылое впечатление. Запасы соли — огромны; эксплуатация их ограничивается тем, что кочующий вблизи киргиз наберёт несколько ведер соли для собственного употребления, и за тем это мёртвое озеро опять никто не беспокоит долгое время.
Наконец, показалась вышка шахты уже совсем вблизи — это был Владимирский рудник, главный во всём бассейне. Через несколько минут мы оказались в каком-то становище времён Тамерлана или Тимура, среди юрт, верблюдов, киргизов, и только вид черных груд угля, да вышка шахтной постройки свидетельствовали о номере текущего века.
_%D0%BD%D0%B0_%D0%BF%D0%BB%D0%BE%D1%89%D0%B0%D0%B4%D1%8C.png)
На обширной площади, прямо в степи, стояли вперемежку юрты, дома, дощатые сараи, землянки, все это просторно раскинулось около вышки, построенной над шахтой, у которой, на зеленой степной траве, лежали черные груды каменного угля. В степи подалее виднелись опять юрты: около одной из них — костёр с висящим на нём котелком, а совсем далеко опять группа каких-то юрт. Верблюды, в упряжи, везут груз, и их дикий, прерывающийся крик несётся по степному простору; в степи видны киргизы в одиночку с болтающимися наушниками шапок, верхом на лошади или на верблюде. На площади оживленное движение, тут и русские, и татары, и киргизы, и, как последний штрих картины, откуда-то подъезжает оборванный киргиз, верхом на корове. Со стороны шахты доносится пыхтение паровика и грохот падающего угля, а на самой площади, среди разноязычного гула, раздается подчас отчаянный вопль киргиза, не привлекающий, однако, ничьего внимания, потому что этот киргиз просто зовёт своего товарища.
Вышка шахты, ещё не достроенная, виднеется издалека и дарит над этим становищем; недалеко от неё другая шахта, около которой на конном вороте ходит лошадь, управляемая киргизенком — тут поднимают вагончики с углём, затем откатывают и сбрасывают, с высоты помоста, в огромную груду.
только что поднявшихся из шахты.
Всюду идёт стройка: кладут каменный дом; плотники стучат на помосте над шахтой; каменные здания, ещё без крыш и дверей, ждут своей очереди, а пока все служащие и рабочие живут по юртам, землянкам и баракам. В обед движение и гам достигают максимума: поднимаются из рудника шахтёры, это оборванные, иногда голые до пояса киргизы, шахтёры новейшего изделия, испеченные в качестве таковых в Экибастузе.
Осмотр месторождения начался с Владимирского рудника, почти немедленно по приезде. На рудник, как уже сказано, две шахты: Старовладимирская, по которой поднимается уголь, и Нововладимирская, заканчивавшаяся оборудованием, а пока служившая для спуска и выхода рабочих. Под проливным дождём, полезли мы по лестницам Нововладимирской шахты внутрь рудника; быстро исчез дневной свет, и вскоре, при свете свечей и факелов, мы были в центре всей выработки на глубине около 7-ми сажен, в пункте, от которого проходит главная горизонтальная орта, в виде коридора, идущего сплошь по углю; она идёт вкрест простирания и прорезывает два главные пласта: Владимирский и Артемьевский; вся длина её 58 сажень. По этой главной орте мы пошли по направленно к штреку C. Владимировский пласт, вкрест простирания которого мы двигались, неоднороден, а в сущности состоит из ряда пластов, которые, в других местах, каждый в отдельности, рассматривались бы, как уже богатое месторождение. Так, штрек С проходит по Мартовскому пласту, тем замечательному, что уголь его даёт спекающийся кокс; пласт этот (надо бы говорить пропласток) имеет вкрест простирания размер в 1,1 сажени. На пути к штреку С и вообще в орте ясно наблюдалось напласты ваше угля с крутым падением пластов на юг, которое определяется здесь в 80° (точнее, кажется, будет цифра около 73°, как это считает заведующий рудниками П. Н. Ефимов). Падение особенно хорошо видно по прослойкам преимущественно глинистого сланца.
Прослойки, т. е. пустая порода, плохая сторона дела в Экибастузском бассейне, но так как прослойки эти имеют обыкновенно толщину в два, три вершка, а есть и около 2-х аршин, то вопрос сводится к сортировке угля, как при выработке, так и на поверхности земли. При выработке рассчитывают отделять пустую породу крупных пропластков и, не поднимая её на поверхность, употреблять, конечно, на закладку выработанных мест, а на поверхности, при дешевизне ручного труда, сортировать вручную; опыт такой сортировки происходил уже при нас, причём занимались этим маленькие киргизы и татары. Дойдя до штрека С, мы повернули по Мартовскому пласту коксующегося угля; штреки вроде С, имеют, если не ошибаюсь, длину в 140 сажен; мы дошли до забоя, идя всё время по пласту угля (по простиранию), и затем, повернув назад, не доходя главной орты, повернули в параллельную ей орту, находящуюся от главной в расстоянии 5-ти сажен. Картина была всё та же — сплошной уголь с тем и же сравнительно незначительными пропластками. Во все время дальнейшего осмотра к этой фразе нечего было бы прибавить: так же свечи освещали сплошные угольные стены коридоров, и во все время пути мы нигде не вышли из пласта. В двух местах, в забое штрека С и в орте, параллельной главной, о которой сказано выше, я пробовал сделать снимок, при свете магневой ленты, по фотографирование не удалось.
Главную орту мы прошли всю от Нововладимировской до Старовладимировской шахт, то есть вкрест простирания месторождения. Я должен прибавить к этому, что это была ещё не вся свита пластов, образующих Экибастузский бассейн: после Артемьевского и Владимирского пластов были открыты, особыми разведками, как считают, ещё два пласта: Ольгинский и Екатерининский. Пласты эти исследованы менее, и речь о них ещё будет при описании и другой шахты — Воскресенской, находящейся на противоположной стороне бассейна. Толщина Владимировского пласта, со всеми пропластками пустых пород, более 40 сажен, а Артемьевского около 11. Из всей толщины в 51 сажен на чистый уголь, т. е. без прослойков, приходится около 30 саж.
Осмотр наш длился несколько часов, после чего мы вышли обратным путём к Нововладимировской шахте. Шахта Старовладимировская углублена на 7 сажень, шахта Нововладимировская — до 16-ти. Пройдены три пласта коксующихся углей, из которых один Мартовский в 1,1 сажени, о нём уже было говорено выше, другой и третий без особого названия в 0,9 и 1,2 сажени. Кроме двух шахт, есть ещё шурф, доходящий до главной орты, в Артемьевском пласту. Из Нововладимировской шахты, на глубине 16-ти сажень, вкрест простирания пройдено то же на значительное пространство, а именно более 20-ти саженей в обе стороны от шахты.
Владимирский рудник, в настоящее время, главный для всего месторождения; по плану, принятому для разработки бассейна, он и останется таковым, вместе с Воскресенским рудником, находящимся на другой стороне месторождения. О последнем речь будет ниже.
Я не имею возможности представить полный план Владимирского рудника, так как обещанные чертежи и описания работ мне не были высланы, но считаю далеко не лишним привести, известные мне, названия частей подземных рудничных работ, описываемого рудника.
I. Владимирский пласт, штреки: юго-восточный № 1, юго-западный № 1, восточный № 1, идущий из вентиляционной орты; восточный № 2, начинающийся оттуда же; северо-восточный № 1, тоже № 2, северо-западный № 1, юго-восточный № 3 (орта № 4).
II. Артемьевский пласт: штрек № 3, штрек юго-восточный № 2.
Я привёл этот список не только затем, чтобы показать, по доступным мне данным, степень разработки месторождения на Владимирском руднике, но ещё и потому, что из всех означенных мест есть образцы каменного угля, присланные по нашей просьбе в Петербург, за что и приношу здесь же искреннюю благодарность А. И. Дёрову, К. П. Михайлову и П. Н. Ефимову. Образцы взяты были ещё в мою бытность в Экибастузе под наблюдением многоуважаемого П. Н. Ефимова и высланы после моего отъезда.
Мне остаётся сказать несколько подробнее об оборудовании и ближайшей будущей работе Владимирского рудника. В настоящее время подъём угля производится только одним конным воротом, о котором упомянуто выше. Но когда будут окончены предпринятые уже работы по постановке надшахтного здания Нововладимировской шахты, то подъём будет производиться двумя подъемными машинами около 50 сил в сложности; здание для паровиков уже почти окончено, и, во время нашего пребывания там, преступлено к постановке самых котлов, так что уже в будущем году выработку предполагалось довести до 8-ми миллионов пудов. Предположено также шахту Старовладимировскую предназначить, специально, для подъёма коксующихся углей. Этим я закончу описание Владимирского рудника[2].
Когда мы поднялись из рудника, шёл проливной дождь, и дальнейший осмотр, по этому, был отложен до следующего дня.
Из шахты мы отправились на свою временную квартиру, которая состояла из целой юрты, отведенной для меня и В. В. Мамонтова. Жилые дома ещё не были достроены, и потому большинство служащих, с семьями, жили тоже в юртах, из которых образован целый маленький квартал. Вскоре нас позвали в „столовую юрту“, где обыкновенно обедают и пьют чай все служащие вместе; тут нас познакомили со всеми техническими силами Экибастуза. Столовая юрта, убранная зеленью, была очень красива, а знакомство с людьми производило такое впечатление, о котором надо сказать особо. Люди тут были со всех концов Poccии: с Урала, Алтая и с южно-русских каменноугольных копей. Все это бывшие воспитанники средних технических школ, ещё очень молодые, но уже много поработавшие на рудниках и заводах — штейгера, механики и т. д. Тяжёлая жизнь в степи не испугала их, как и работа, которую они повели, с полным знанием и опытом прошлого. Приятно было убедиться воочию, что в технической и промышленной Poссии уже народился и вырос образованный и знавший контингент средних технических сил, который явился чуть не на самой грани цивилизованной жизни, там, где это понадобилось в данный момент.
Mногие из присутствовавших лиц жили здесь с женами и детьми, и весь Экибастуз в совокупности производить впечатление боевого технического поста Poссии, почти заново завоевывающего громадную область, с неизведанными ещё богатствами. Экибастузские paбочие принадлежат к трём народностям: тут есть pyccкиe, татары и киргизы. Русские — почти исключительно народ мастеровой: каменщики, плотники и проч., все они пришли из Омска и частью из Павлодара; это, так сказать, высший рабочий класс, подчас прибегающий к давлению на работодателя, пользуясь своей необходимостью для него. Татары — класс следующей за русскими; они часто конкурируют, и притом успешно, с русскими. Таков Экибастуз один из жилых домов кладут каменщики татары, сбившие цены русским мастеровым. Наконец, последний paбочий слой — это киргизы, к которым относятся свысока и татары, и русские; это все чернорабочие и шахтеры, вернее „горе шахтеры“, как выразился П. Н. Ефимов, взятые на рудничную работу, за неимением лучшего. Киргиза можно поставить работать хоть по пояс в воде, но производительность его работы крайне низка. К этому надо прибавить неосторожность, по крайнему легкомыслию, а в последнее время и начинающуюся привычку к водке.
На другой день, 9-го августа, мы на лошадях отправились продолжать осмотр месторождения. Первым был посещён так называемый „Мариинский разнос“; это значительная выработка, которая ведётся открытым разносом; наибольшая глубина его около трёх саженей. Во время посещения, работа велась тремя уступами. Мариинский разнос или разрез находится, как это предполагают, на (СВ) границы месторождения, как и Владимирский рудник, верстах в трёх от последнего, и в тех же пластах Артемьевском и Владимирском. Падение пластов здесь, по величине и направлению, такое же, как и на Владимирском руднике. Мариинский разнос имеет одну особенность: на одной из вертикальных стен выемки виден разрез угольных пластов, сходящихся тут, в верху, под острым углом. Эта особенность объясняется, как загиб пластов у поверхности земли.
Следующая выработка, по северо-восточной границе бассейна, шахта Благодатная не была осмотрена; от неё вскоре, как предполагается, граница бассейна повертывает на юг и запад. В этой части мы осмотрели так называемую „Накладную штольню“, которая предназначена для доставки топлива на медный завод, находящийся по близости, на берегу озера Карабидаик. Это небольшая случайная, так сказать, выработка, ведущаяся без всяких правил и отвечающая одному требование доставки топлива. Глубина её на глаз немного более сажени, т. е. и здесь пласты угля достигают до поверхности.
Затем, посещён был медный завод, медный рудник, и новые разведки на медь, но об этом я скажу после, а теперь окончу описание осмотра собственно угольного бассейна, которое было сделано в этот и следующие дни. Юго-западная граница бассейна намечена рудником Воскресенским, находящимся в трёх верстах от Владимирского — если считать по прямому расстоянию между шахтами. Воскресенский рудник состоит из двух шахт, соединенных между собой ортой в 146 сажен длиной. Шахты пробиты до глубины около 8-ми сажень. Кроме двух шахт здесь устроены ещё „дудки“, назначенный для вентиляции, но иногда служившие и для подъёма угля. Воскреceнский рудник замечателен тем, что в нём орта прорезывает все пласты Экибастузского бассейна, т. е. Артемьевский, Владимировский, Екатерининский и Ольгинский. Пласты имеют падение северное, под углом около 25°. Мы спустились в шахту и пошли по орте, которая тут только одна. Рудник сильно затопило водой, и хотя, перед посещением его, воду усиленно откачивали, но тем не менее ко второй шахте мы пройти не могли, так как уже около половины пути встретили воду. Пласты здесь сближены между собой и прослойки тоньше; ясно видно, что падение пластов иное, гораздо более пологое. Воскресенский рудник, по объяснению К. П. Михайлова и П. И. Ефимова, имеет важное значение в истории разведок Экибастузского бассейна. Уголь был открыт на его северо-восточной границе, и вскоре пришли к заключению, что тут два пласта, или вернее — две свиты пластов — Артемьевская и Владимировская. В след затем, на Воскресенском руднике, открыты те же пласты, но кроме того и другие, по характеру угля и прослойков породы, мало похожие на пласты Владимирского рудника. Недоразумение продолжалось до тех пор, пока, шахтами Ольгинской и Екатерининской, на стороне Владимирского рудника, были открыты ещё пласты, одинаковые с теми, которые были не разгаданы на руднике Воскресенском.
Осмотр месторождения, после Воскресенского рудника, закончен был посещением ещё двух выработок на северной границе бассейна, а именно: Кусумовского разноса и шахты Артемьевской. Обе выработки теперь оставлены и работ там теперь не производится. Кусумовский разнос замечателен тем, что открытие месторождения было сделано именно здесь. Открыл его татарин Кусум, находящийся и по ныне на службе у А. И. Дёрова. На Кусумовском разносе, имеющем вид неглубокой, но правильной выработки, ещё виден уголь верхних слоёв месторождения; что же касается до Артемьевской шахты, то она заброшена на столько, что спуск в неё был совершенно невозможен. Кроме всего описанного, следует добавить, что на границах бассейна, который мы объехали, во многих местах есть свои выходы угля на дневную поверхность; что, кроме того, есть много неглубоких шурфов (тоже на границах), встретивших уголь и дополняющих контур месторождения, и что, наконец, был пробит ряд шурфов поперек бассейна, а именно, приблизительно, от Мариинского разноса к Воскресенскому руднику, но угля этими шурфами не встречено, что объясняется крутым падением пластов.
На основании всех вышеприведенных данных, все Экибастузское месторождение рассматривается, как один каменноугольный бассейн[3], пласты которого образуют род чаши (мульды или пласта, выпуклостью обращённого вглубь земли), имеющей в длину по поверхности земли около 15 вёрст, а в ширину, вернее по линии между Воскресенским и Владимирским рудниками, около 3-х вёрст. Очертания краёв, выступающих на земную поверхность, имеют грушевидный контур, расширенная часть которого проходит через шахту Благодатную и наклонную штольню, а узкая находится у Кусумовского разноса. Все месторождение растянуто, т. е. имеет длинную ось по линии северо-запад — юго-восток. Внутренний пласт бассейна — Артемьевский; затем следуют Владимирский и, наконец, свита Ольгинского и Екатерининских пластов, исследованная менее других.
Тождественность пластов в разных выработках бассейна была доказана, по словам К. П. Михайлова, во первых, анализами углей, произведенными в лабораториях профессоров Коновалова в С.-Петербургском университете, Алексеева в Горном институте, Campredou’a в Париже, лабораторией Министерства Финансов и Уральской Химической. Во вторых, эта тождественность бросается в глаза на основании внешнего вида и характера пластов угля, и, наконец, что самое важное, она доказывается одинаковой последовательностью напластования, как угольных слоёв, так и пропластов пустой породы, что особенно ясно на рудниках Владимирском и Воскресенском, где все слои и пропластки чередуются одинаково, с математической точностью, как в одном, так и в другом руднике. Во время посещения нами Экибастуза, мне бросился в глаза на Владимирском руднике пропласток угля, разделенного тончайшими, в лист бумаги, белыми прослойками (быть может, углеизвестковой соли). Эти прослойки так тесно следовали друг за другом, что в изломе куски угля казались разграфленными прямыми белыми линиями.
Совершенно такой же пропласток, оказалось, существует и на Воскресенском руднике, где в куче угля нашлось несколько таких кусков.
К этим соображениям о строении угольного бассейна Экибастуза, считаю не лишним прибавить, что перед моим отъездом П. Н. Ефимов сообщил мне, что у Воскресенской шахты, вне границ предполагаемого бассейна, по каким-то хозяйственными причинам, он велел рыть яму и на незначительной глубине тут, неожиданно, оказался уголь. Есть ли это загиб пластов, какой предполагается и на Мариинском разносе, или начало нового месторождения, или простая ошибка — покажет будущее, а пока приходится ограничиться сообщением факта. Воскресенский рудник предполагается то же оборудовать заново; одна из шахт будет доведена до 20-ти сажень глубины, и после снабжения её подъемной машиной, в 60 сил, надеются довести годовую добычу будущего года до 12-ти миллионов пудов.
В предыдущем я намеренно пропустил описание медного завода, рудника и разведок на медь, чтобы покончить с угольным бассейном, без перерывов; теперь упомяну о пропущенном.
Медный завод расположен у пресного озера Карабидаик, недалеко от Мариинского разноса и от наклонной штольни. При посещении завод ещё только строился; ставились медеплавильные печи жилые и заводские здания.
Работа, как и в Экибастузе, велась очень деятельно. Около завода есть уже большие запасы руды с медного рудника, находящаяся по близости. В этот же день посещён был медный рудник. При спуске в шахту этого рудника, мы попали под целые потоки воды. Шахта имеет 8 сажень глубины, а разведка доведена до 13-ти сажень; по простиранию пройдено 60 саж. Рудник сильно топит водой, вероятно, благодаря недалекому расстоянию от Карабидаика. Среднее содержание меди 5% — 7%; руда главным образом медная зелень, медная синь и малахит. Кроме медного рудника во многих местах, в окрестности, найдена тоже медная руда и добывается разносами.
Организована поисковая партия, под начальством старого шахтёра, лет тридцать или сорок уже работающего в степи[4]. Мы посетили одну из таких выработок, и я имел случай слышать рапорт этого шахтёра по поводу последних разведок; тут была целая геологическая теория своего изобретения: „жила“ обыкновенно хитрит, она скрывается, уходит то в сторону, то вниз, а потом опять „ударится“ на дневную поверхность; если за ней следить все время, так разведки обойдутся в тысячи, „а настоящий шахтёр нюхом должен узнать, где её выкинуло — тут и лови — бей шурф и опять гони по жиле“. Таково было объяснение старого шахтёра.
Перехожу теперь к составу экибастузских углей, свойству коксоваться и цене, по которой уголь может быть доставлен на Урал.
Я указал уже, в каких лабораториях производились анализы экибастузского угля. Приведу пример из статьи г-на Водяникова („Урал“ № 616), агента товарищества на Урале, пользовавшегося данными, сообщенными ему К. П. Михайловым[5]; уголь был взят из Артемьевского пласта Воскресенской шахты, с глубины 6-ти сажень; в нём найдено (профессором Алексеевым: влажности 3,56%; летучих веществ 32,59%; кокса 67,41%; золы 7,85%; серы в этом образце найдено 0,6%.
Элементарный анализ того же угля дал такие цифры: С = 73,69, Н = 5,29, О+Н = 13,17, золы = 7,85. Кокс получился плотный и звонкий. Четыре приводимых в брошюре анализа Уральской химической лаборатории, без означения пластов, откуда взяты образцы, дали: влажности от 0,82 до 0,94, летучих 25,76 — 32,08, кокса 67,1 — 67,7. Из четырёх образцов два дали спекающийся кокс. Золы в коксе оказалось 9,52% — 11,28%.
Относительно приведенных анализов угля следует заметить, что они относятся до отдельных кусков угля, взятых, конечно, без пустой породы; при валовой же выработка, как бы ни была хороша сортировка, попадёт и пустая порода, а потому содержание золы будет более. Я думаю, что наименьшее содержание золы, на какое можно рассчитывать, это около 10%. Кокс, полученный из углей, анализированных Уральской химической лабораторией, содержал: углерода 88,72 — 90,48%, золы 11,28% — 9,52%. Тут тоже надо ввести поправку, как и выше: если в угле будет 10% золы, то, при среднем выходе кокса, напр. в 7О%, в нём получится около 14% золы. Тем не менее, я не нахожу возможным утверждать, чтобы эта цифра не могла быть менее, и это по той причине, что на коксование пойдёт не весь уголь, а только некоторые специальные пласты его, средний состав которых неизвестен. Относительно важного вопроса о коксуемости Экибастузских углей приведу следующие данные: в обыкновенных кострах, разводимых на месте для варки пищи, уже встречается много кусков кокса. Опыты получения кокса в небольших лабораторных печах в Экибастузе показали, что есть целые пласты коксующихся углей, дающих спекающийся кокс. Эти опыты велись, по словам К. П. Михайлова, довольно систематично. Комбинируя их с результатами, полученными в других лабораториях, упомянутых выше, получились сведения о коксуемости пластов, далеко, однако, не полные. Тем не менее, можно думать, что этот недостаток данных разъяснится при работах в большом виде в благоприятную для Экибастузского угля сторону. С углублением выработок рассчитывают иметь угли чище, с меньшим содержанием золы и большей способностью давать спекающийся кокс.
Если принять, что один только пласт, а именно Мартовский, даст хороший кокс, то при его мощности в 1,1 сажени кокса хватило бы на весь Урал. Весь вопрос тут в числе шахт и, следовательно, только в деньгах.
Опытами по коксованию угля в заводских размерах, по просьбе Воскресенского товарищества, занято Успенское общество в Луганске; коксование ведётся в печах Коллена. Ещё опыты ведутся в Брюсселе у Коппе, но результаты как тех, так и других ещё неизвестны. Во время посещения нами Экибастуза там только что начались опыты коксования в стойловой печи самого простого устройства. Первая выгрузка производилась в день моего отъезда, а потому результаты мне неизвестны. Что касается до количества серы, находящейся в Экибастузских углях, то, по данным анализов, которые я видел в конторе Товарищества, и по цифре, сообщаемой в статье г. Водяникова, содержание серы не превосходит 1,3% и, как среднее, считается в 0,6%.
Стоимость, по которой уголь может быть доставлен на Урал, зависит главным образом от трёх обстоятельств, влияющих на цену угля: стоимости работ по выработке, длины провоза и его ценности — на пуд.
Из настоящей статьи, полагаю, видно, что добыча угля, в больших размерах, находится в Экибастузе в периоде организации, поэтому точная цифра стоимости угля на месте не может быть дана, но можно и должно взять такую цифру, выше которой, по всем соображениям, при правильном ведении дела, цена не поднимется. К. П. Михайлов определяет её в три копейки, что весьма правдоподобно, а потому принято и в настоящем расчёте. При этом условии, вычислим цену пуда угля в Златоусте:
- Уголь на месте ― 3 к.;
- Перевозка по своей ж. д. до Воскресенской пристани за 108 вёрст ― 1½ к.;
- Перевозка по Иртышу до Омска[6] ― 2¾ к.;
- Перевозка по Сибирской ж. д. от Омска до Златоуста, по тарифу 1/125 с пудо-версты, за 897 вёрст ― 7,2 к.;
- Весь расход по добыче и доставке в Златоуст ― 14,7 к.
При тарифе на Сибирской дороге в 1/100, эта цифра увеличится до 16½ к. Кроме того, для определения полной стоимости пуда угля, надо ввести стоимость выгрузки из баржей в вагоны Сибирской ж. д., выгрузку из вагонов на месте доставки и станционные расходы. Всё это вместе составит не менее 1½ к. на пуд, и тогда цена угля в Златоусте, в зависимости от тарифа, будет от 16,2 до 18 к. Цена эта понизится, если осуществятся надежды на железную дорогу от Петропавловска, или от какой другой станции Сибирской ж. д., до Павлодара. На расстоянии Омск-Петропавловск, при тарифе 1/100, стоимость провоза равна 2,56 к. с пуда; новая железная дорога сократить путь более, чем на это расстояние, и следовательно цена угля на 2,56 к. будет менее, т. е. уголь в Златоусте обойдётся около 13,6 — 15,4 при тарифах, как сказано, в 1/125 — 1/100. Таким образом, с предпринимательским барышом, с расходами на складах, которые необходимо будет построить, по тарифу 1/125, уголь в Златоусте будет стоить около 15 к. за пуд. Новая железная дорога, от Петропавловска на Павлодар, или какая-либо другая, ей эквивалентная, будет иметь большое значение в другом отношении, а именно она позволит везти уголь круглый год, а не только пока есть навигация по Иртышу; она, следовательно, сократить расходы на складах и, кроме того, мертвый капитал в виде угля в огромном количестве (годовая выработка должна быть перевезена по Иртышу в несколько месяцев) будет почти совсем устранён. Затем, регулярность доставки, независимость от мелководья и проч. понятны сами собой. Ко всему этому надо прибавить ещё очень вероятное соображение, что стоимость добычи угля может быть значительно уменьшена, если выработка будет доведена до тех размеров, на какие можно рассчитывать, судя по будущему рынку угля и кокса, в виде целого Урала.
Мне остаётся сказать теперь только о других рудных богатствах степи. Из официальных ведомостей, составленных по моей просьбе в Омске за 1894 — 1899 гг., а также из данных, собранных в Павлодаре, видно, что заявок на рудные богатства поступает сравнительно много, но, к сожалению, за серьезную разработку принимаются очень немногие, а для остальных это роль игры на бирже. Тем не менее, заявки указывают всё-таки на места, где существуют какие-либо полезные ископаемые, и таких мест оказывается много. Самые крупные из более известных и надежных месторождений относительно железной руды — Кень-Тюбе и Тогай; это две горы, стоящие рядом, находящиеся почти к югу от Павлодара в 250 верстах; туда ездил В. В. Мамонтов из Экибастуза, и, по сведениям, им добытым, разведки, там произведенный, ещё слишком недостаточны, чтобы можно было определить хоть приблизительно рудные запасы этих мест. Обе горы заявлены на имя Воскресенского товарищества. Там найден железный блеск, магнитный железняк и другие образцы железной руды. У Балхаша А. И. Дёрову принадлежит месторождение серебро-свинцовых руд, не разрабатывавшееся до сих пор, по недостатку топлива.
На каменный уголь заявок очень много; из них выдаются заявки по реке Ишиму на юго-запад от Петропавловска, по своей близости к железной дороге, и месторождение коксующегося каменного угля Куу-чеку на запад от Баян-Аула; это последнее принадлежим также Воскресенскому обществу и, принимая во внимание колоссальность Экибастуза, не будет вероятно долго ещё разработано. Есть много заявок на медную и железную руду, но о степени их важности судить нельзя. Все эти заявки относятся по преимуществу к уездам Кокчегавскому, Акмоллинскому, Каркаралинскому, Баян-Аульскому и Павлодарскому. Неосуществление выработок определяется гораздо более отсутствием денег, чем ненадежностью месторождений, которые обыкновенно остаются совершенно не наследованными. Железная дорога, без сомнения, и тут оказала бы услугу, вызвав сюда капиталы из других мест Poссии.
По окончании осмотра и магнитных наблюдений, я 13-го августа выехал из Экибастуза в обратный путь.
В Павлодаре пришлось ждать парохода на Омск. Узнав, что у А. И. Дерова во дворе его дома есть два кулана, я попросил разрешения снять с них фотографический снимок, что и удалось сделать (стр. 266). Замечательно, что лошади, находящиеся на том же дворе, куланов возненавидели, и между той и другой породой идёт непрерывная война. 16-го вечером, наконец, пришёл пароход и я выехал на Омск.
(С фотографии Усаковский).
- ↑ Говорю со cлов К. П. Михайлова
- ↑ Я забыл упомянуть, что в руднике для откатки угля везде проложены рельсы
- ↑ Экибастуз был исследован русскими горными инженерами: Мейстером, Страусом и французским — де-Кателеном. Позднейшие исследования де-Кателена и Страуса. Последний производил свой осмотр по поручению Киевского Коммерческого банка и в связи с переходом всего дела от А. И. Дёрова к Воскресенскому товариществу.
- ↑ Фотография этой поисковой пapтии вместе с шахтером приложена к настоящей статье на стр. 280
- ↑ Статья носит название: «Экибастузский каменноугольный бассейн». Екатеринбург, 1899 г. Не могу не выразить сожаления, что данных, обещанных К. П. Михайловым, по составу углей, мы не получали.
- ↑ См. выше. Это цена, предложенная Воскресенскому обществу пароходчиками