съ тѣмъ чтобъ, по отпечатаніи, представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. Сентября 13, 1832.
Исторія всегда была наставницею человѣка; но никогда уроки ея не были столь поучительны, какъ въ наше время. Не одни Правители Государствъ почерпаютъ въ ея скрижаляхъ спасительныя наставленія; каждому, и воину и художнику, и ученому и купцу, она служитъ надежнымъ путеводителемъ. Этого мало: Исторія возвысила, облагородила человѣчество; укоры ея страшатъ наглую силу; привѣтъ ея ободряетъ изнемогающую доблесть; въ ней находятъ подругу утѣшительную, неизмѣнную несчастныя жертвы Рока. „Вспомните,“ говорилъ Де-Сезъ кровожаднымъ судьямъ Конвента, когда уже не было надежды спасти Людовика, „вспомните, что васъ ожидаетъ приговоръ Исторіи!“
Эту власть надъ умами, рѣшительную, всеобщую, она пріобрѣла въ недавнее время, съ тѣхъ поръ, когда Юмы и Гиббоны, Гердеры и Шпитлеры, открывъ тайну и цѣль Бытописанія, доказали, что Исторія должна быть вѣрною картиною минувшаго. И Древніе говорили то же; но они часто измѣняли сему правилу: не имѣя средствъ вполнѣ узнать истину, которыя даетъ намъ книгопечатаніе, не имѣя вѣрныхъ понятій о человѣчествѣ, объясненныхъ Европѣ Святою Вѣрою и образованностію, Древніе съ неподражаемымъ искусствомъ, въ безсмертныхъ твореніяхъ ума и жизни, обманывали и себя и потомство. Увлекаемые народнымъ самолюбіемъ, они были несправедливы къ иноземцамъ: Греки безъ пощады клеветали на Персовъ, Римляне на Карѳагенянъ; свои же дѣла, славныя и безславныя, нерѣдко превозносили до небесъ. Сверхъ того, недостатокъ извѣстій современныхъ объ одномъ и томъ же событіи дозволялъ каждому Историку говорить, что ему было угодно: рѣдкое происшествіе описано двумя или тремя современниками; потомство часто должно вѣрить одному свидѣтелю слѣпо, невольно, ибо не имѣетъ средствъ уличить его. Однимъ словомъ, трудно спорить съ Древними въ искусствѣ разсказа; но святая истина была не ихъ удѣломъ. А это нынѣ главное.
Въ наше время Исторія должна быть чистымъ зеркаломъ, гдѣ вѣки, народы, событія, нравы являются взорамъ наблюдателя со всѣми ихъ отличительными свойствами, со всѣми оттѣнками. Мы требуемъ отъ Историка, чтобы онъ начерталъ картину жизни народной въ извѣстное время кистію вѣрною и точною, указалъ бы связь событій, разставилъ бы героевъ въ истинномъ свѣтѣ, объяснилъ бы ихъ поступки, но безъ дальнихъ умствованій, не присвоивая себѣ ни суда, ни расправы: онъ долженъ быть въ сторонѣ. Пусть только нарисуетъ картину живую, одушевленную, со всѣми признаками вѣка, со всею выразительностію лицъ, и намъ оставитъ трудъ сказать: „тотъ былъ злодѣй, а сей—великій человѣкъ!“
Эта мысль нынѣ служитъ основою Бытописанія; отъ сего во всѣхъ образованныхъ Государствахъ собираютъ полуразрушенные памятники стараго времени; отрываютъ въ архивахъ полуистлѣвшія хартіи. Акты Государственные, Записки людей знаменитыхъ, Лѣтописи безъименныя, даже памятники неписьменные, возбуждаютъ любопытство просвѣщеннаго потомства: ибо все, что только уцѣлѣло отъ ѣдкости временъ, отъ варварства человѣка—и развалины городовъ, и слѣды старинныхъ зданій, гробницы, одежды, оружіе, монеты,—все имѣетъ цѣну для знатока и наблюдателя, воскрешая предъ нимъ мертвую древность: въ полуразбитомъ сосудѣ, въ ржавомъ панцырѣ, въ истлѣвающей картинѣ, онъ видитъ вкусъ, образъ мыслей, степень образованности цѣлаго народа за нѣсколько столѣтій. Но болѣе всего въ нашъ вѣкъ обращаютъ вниманіе на Записки современниковъ; даже Лѣтописцы Среднихъ вѣковъ находятъ многихъ читателей, не потому, чтобы они могли спорить съ краснорѣчивыми Историками новѣйшими: Жуанвиль въ сравненіи съ Монтескье есть то же, что простой солдатъ предъ искуснымъ Генераломъ; однакожъ мы охотно слушаемъ его простодушные разсказы des saintes paroles et des bons faicts de notre Roy saint Looys: въ нихъ видимъ этого благочестиваго героя, красу Рыцарей, такимъ, каковъ онъ былъ на самомъ дѣлѣ, со всѣми его добродѣтелями и недостатками; видимъ всѣ очерки времени, дышемъ воздухомъ XIII вѣка.
Не одинъ Жуанвиль, единственный, несравненный въ своемъ родѣ, всякій очевидный свидѣтель описуемыхъ событій доставляетъ пищу уму и воображенію внимательнаго читателя: нерѣдко однимъ стариннымъ словомъ, счастливымъ выраженіемъ, онъ живѣе рисуетъ вѣкъ, чѣмъ новый Бытописатель глубокомысленными изслѣдованіями; нерѣдко сухой дневникъ, домашняя записка открываетъ тайну вѣковыхъ событій. Если же, съ запасомъ свѣденій, съ любовію къ истинѣ, Авторъ соединяетъ прелесть слога: перо его очаровательнѣе кисти самаго искуснаго Романиста.
Исторія каждаго Европейскаго народа изобилуетъ такими памятниками; болѣе всѣхъ Французская. Съ половины XIII столѣтія мы видимъ въ ней необозримый рядъ современныхъ Записокъ.1) Нѣтъ событія сколько нибудь замѣчательнаго, которое не было бы описано самовидцемъ: ибо жить, наслаждаться жизнію, разсказывать о себѣ самомъ и о другихъ откровенно, просто, иногда безъ всякой цѣли, изъ одного удовольствія говорить — есть отличительная черта Француза; его стихіи: непрестанная дѣятельность, какое-то веселое добродушіе, любезность, болтливость и страсть къ насмѣшкамъ; отъ сего каждый какъ будто спѣшитъ повѣрить свои мысли, свои впечатлѣнія знакомымъ и незнакомымъ, современникамъ и потомству. Такъ составилась громада Историческихъ Записокъ, которая тѣмъ болѣе увеличивалась, чѣмъ полнѣе развивался характеръ Французовъ. Въ наше время Барантъ Исторіею Герцоговъ Бургундскихъ доказалъ, какое сокровище имѣетъ Франція въ Запискахъ Среднихъ вѣковъ; о достоинствѣ подобныхъ сочиненій послѣднихъ трехъ столѣтій мы не упоминаемъ: что была бы Новая Исторія безъ признаній Сюлли, Реца, С. Симона, Бурьеня?
Жатву не столь обильную находятъ Нѣмцы, Англичане, Испанцы и другіе Европейцы въ своихъ древнихъ Хроникахъ: въ каждомъ народѣ есть особенный отпечатокъ, который отсвѣчивается во всѣхъ произведеніяхъ его ума и вкуса. Англичане своекорыстны, себялюбивы, недоступны; Нѣмцы слишкомъ углублены въ размышленія, слишкомъ расчетливы: отъ сего Хроникамъ и современнымъ Запискамъ ихъ не достаетъ той заманчивой прелести, той милой болтливости, которая одушевляетъ Французскія. Тѣмъ не менѣе онѣ драгоцѣнны: ибо въ нихъ душа народная.
Сказанія нашихъ праотцевъ имѣютъ свой отличительный характеръ: у насъ мало Записокъ особъ извѣстныхъ;2) главное наше сокровище—безъименныя Лѣтописи, въ коихъ повѣствуется объ основаніи Государства, о войнахъ древнихъ Князей съ Византіею, о введеніи въ Россію Христіанской вѣры, о междоусобныхъ распряхъ, о внутреннихъ неустройствахъ, о битвахъ со врагами отечества, о дѣлахъ церковныхъ, о знаменіяхъ небесныхъ и необыкновенныхъ явленіяхъ природы. Все это описано, одно за другимъ, въ хронологическомъ непрерывномъ порядкѣ, въ иныхъ сборникахъ до начала XIII столѣтія, въ другихъ до начала XIV, нѣкоторые же простираются за половину XVII вѣка.3) Сверхъ того есть подобныя же собранія хронологическихъ извѣстій о частныхъ событіяхъ области Новгородской, Кіевской, Волынской, Псковской, и о дѣяніяхъ нѣкоторыхъ особъ отдѣльно, наприм. Довмонта Псковскаго, Александра Невскаго, Димитрія Донскаго, Іоанна Грознаго.4)
Кому же обязано потомство тѣми любопытными извѣстіями, кои заключаются въ нашихъ Лѣтописяхъ? кто первый сталъ собирать ихъ, чье перо продолжало его сказанія? гдѣ останавливался одинъ Лѣтописецъ, гдѣ начиналъ другой? откуда они почерпали свои свѣденія и для чего повѣряли ихъ бумагѣ или пергамену, для потомства ли, для собственнаго ли удовольствія? Ни Шлецеръ, ни Карамзинъ не рѣшили большей части сихъ вопросовъ; да едва ли кто и разгадаетъ ихъ: ибо читая и перечитывая свои Лѣтописи, видимъ только непрерывную Хронику, которая, въ теченіе нѣсколькихъ столѣтій, не измѣнялась ни въ слогѣ, ни въ сужденіяхъ сочинителей; не много находимъ признаковъ, по коимъ догадываемся, что одинъ Лѣтописецъ былъ Инокъ монастыря Кіевопечерскаго, жилъ въ концѣ XI вѣка и писалъ отчасти какъ самовидецъ, а болѣе по разсказамъ друга своего Яна: потомство именуетъ сего Лѣтописца Несторомъ; другой мирилъ озлобленныхъ Князей, бесѣдовалъ въ темницѣ съ несчастнымъ Княземъ Теребовльскимъ и самъ себя называетъ Василіемъ; третій говоритъ мимоходомъ, что онъ слышалъ отъ самого Александра Невскаго о побѣдѣ его надъ Шведами; четвертый упоминаетъ, что ему разсказывали самовидцы о войнѣ Іоанна III съ Новымгородомъ—и только: болѣе не знаемъ ничего о нихъ. Но благочестивыя размышленія, особенная подробность въ описаніи дѣлъ церковныхъ, образъ мыслей, тонъ разсказа, самый языкъ (библейскій), все доказываетъ, что наши безъименные Лѣтописцы едва ли не всѣ были особы Духовныя, и что они, ради скуки, можетъ быть и въ подражаніе Византійскимъ своимъ наставникамъ, вели родъ Дневника, въ коемъ записывали для памяти все, что имъ казалось наиболѣе замѣчательнымъ, вставляя иногда о событіяхъ важнѣйшихъ, о набѣгахъ Половцевъ, о нашествіи Монголовъ, о Донской битвѣ извѣстія самовидцевъ и частію донесенія Воеводъ Государямъ.
Едва ли помышляя о потомствѣ, повѣряя свои мысли и свѣденія пергамену болѣе для памяти, для собственнаго удовольствія, скромные Историки наши не имѣли никакого повода разсказывать небылицы, вымыслы собственнаго воображенія: говорили, что слышали или видѣли сами; могли ошибаться, писать нелѣпости, но безъ умысла, отъ чистаго сердца, и Лѣтописцы иноземные по большей части согласны съ ними въ главныхъ обстоятельствахъ. Справедливо сказалъ Шлецеръ, что не многіе изъ Европейскихъ народовъ имѣютъ подобное богатство, какимъ обладаетъ Россія въ своихъ Хроникахъ: т. е. трудно найти Историка, который былъ бы откровеннѣе, прямодушнѣе Русскаго Лѣтописца. Рѣдко злоба водила перомъ ихъ, лесть почти никогда. Не одинъ Несторъ писалъ о Владимірѣ, что сей Князь любяше жены; всѣ продолжатели его смѣло говорили, что знали, или безмолвствовали.—При всемъ томъ извѣстія ихъ не вполнѣ удовлетворяютъ нашему любопытству.
Слушая съ благоговѣніемъ повѣсть сихъ мужей благочестивыхъ, мы видимъ непрерывную шестивѣковую цѣпь дѣяній, видимъ нѣсколько сотъ владѣтельныхъ Князей, непрестанныя войны внѣшнія и внутреннія, разрушеніе и основаніе городовъ, нашествіе разноплеменныхъ народовъ; но рѣдкому событію понимаемъ главныя, истинныя причины; не многихъ находимъ героевъ съ отличительнымъ характеромъ; съ трудомъ угадываемъ духъ вѣка, степень народной образованности: все мелькаетъ какъ будто въ сумрачномъ туманѣ, въ едва замѣтныхъ очеркахъ. Этотъ недостатокъ зависитъ, кажется, отъ двухъ причинъ, отъ цѣли и званія Бытописателей.
Древніе Князья наши всегда уважали пастырей духовныхъ, любили бесѣдовать съ ними о дѣлахъ Государственныхъ, употребляли ихъ посредниками въ своихъ раздорахъ, повѣряли имъ свои мысли и намѣренія: знаемъ, что изъ нашихъ Лѣтописцевъ одинъ велъ важные переговоры съ Княземъ Теребовльскимъ, другой бесѣдовалъ съ Александромъ Невскимъ; могли и многіе иные пользоваться такою же довѣренностію Князей владѣтельныхъ, могли видѣть весь ходъ замѣчательныхъ событій, и главныя причины ихъ, и подробности; но какъ они вносили извѣстія въ свой сборникъ большею частію для себя, а не для потомства, то имъ и не нужно было входить въ излишнія подробности; для нихъ достаточно было только сказать, что и какъ случилось въ такомъ то году и мѣсяцѣ. Поссорились, напримѣръ, Князья, сразились: одинъ бѣжалъ, другой палъ на ратномъ полѣ, третій побѣдилъ. За что же именно рѣзались Князья, какая была первая, тайная вина ихъ распрей? Историкъ почти никогда сего не объясняетъ: это для него уже дѣло постороннее. Если же, утомленный разсказомъ безпрерывныхъ бѣдствій, онъ углубится въ размышленіе, откуда они проистекаютъ, то всегда и вездѣ, въ благочестивомъ негодованіи, встрѣчаетъ одного и того же виновника всѣхъ золъ человѣческихъ, неутомимаго сатану: ему, или грѣхамъ, приписываетъ и раздоры Князей, и нашествіе враговъ, и своеволіе народа. Іоаннъ объявилъ войну славнымъ Новгородцамъ, ибо они олаяли пословъ его и хотѣли передаться Королю Польскому: что же побудило ихъ къ сему поступку? ихъ соблазнили измѣнники, говоритъ Историкъ, наученные бѣсомъ.
Если бы Судьба умомъ и любопытствомъ Нестора одушевила какого нибудь Гридня или Боярина: въ древней Русской Исторіи мы увидѣли бы не безцвѣтные очерки, но картину живую и разнообразную. Иноки нигдѣ не бывали Иродотами. Предполагая даже, что нѣкоторые изъ нашихъ Лѣтописцевъ принимали клобукъ послѣ бурной жизни и что они провели юность свою въ трудахъ гражданскихъ или военныхъ, и въ такомъ случаѣ извѣстія ихъ не могутъ быть вполнѣ удовлетворительны: облеченные въ схиму, отказавшись отъ свѣта, они смотрѣли на суету мірскую съ новыми понятіями, лучшими, чистѣйшими въ смыслѣ нравственномъ, но весьма неблагопріятными для цѣли Бытописанія. Тамъ, гдѣ Историкъ-воинъ разсказалъ бы съ живостію, съ огнемъ о великой битвѣ, Историкъ-монахъ говоритъ съ сокрушеніемъ сердца объ ослѣпленіи людей, о бѣдствіяхъ кровопролитія; тамъ, гдѣ Русскій Филиппъ де-Коминь объяснилъ бы намъ истинныя причины Княжескихъ раздоровъ, со всѣми заманчивыми подробностями, благочестивый Отшельникъ описываетъ междоусобіе родственниковъ, буйство народа, какъ плоды злаго навожденія. Въ такомъ духѣ писалъ Несторъ; въ такомъ же тонѣ повѣствовали и продолжатели его: никогда никакой Робертсонъ или Барантъ не успѣетъ воздвигнуть нашимъ Князьямъ памятника достойнаго ихъ храбрости, или написать выразительную картину древнихъ народныхъ нравовъ и обычаевъ: черты ихъ изчезли невозвратно! И не только мы не имѣемъ истиннаго, яснаго понятія о многихъ важнѣйшихъ событіяхъ, не знаемъ подробностей, столь занимательныхъ въ Исторіи Французской или Англійской, не видимъ, какое участіе въ дѣлахъ и спорахъ Князей принимали наши Ксеніи и Евдокіи (Иноку прекрасный полъ былъ незамѣтенъ); но и самое Искусство Историческое долженствовало оставаться на той же степени, на которой оставилъ его первый Лѣтописецъ, доколѣ Бытописаніемъ занимались одни Отшельники.
Вотъ почему, плѣняясь Записками Сюлли, С. Симона, Бурьеня, сказанія своихъ праотцевъ мы едва удостоиваемъ благосклоннымъ взоромъ: публика ихъ не читаетъ. Напрасно говоримъ ей: и дымъ отечества намъ сладокъ и пріятенъ; Хроники наши покоятся въ архивахъ, въ книгохранилищахъ. Но если мы хотимъ знать свою Исторію основательно, если желаемъ ей успѣховъ, плодовъ зрѣлыхъ: не одни люди ученые, и образованные любители оной должны познакомиться съ древними ея памятниками: тогда образуется мнѣніе общественное, которое, какъ гласъ народа, будетъ руководить Бытописателя. Притомъ же не всѣ памятники нашей Исторической Литературы такъ безцвѣтны, что одинъ только изыскатель можетъ найти въ нихъ пищу своему воображенію: многіе украсили бы и Французскую Литературу. Для насъ они тѣмъ болѣе должны быть привлекательны: они говорятъ намъ о Россіи.
Убѣжденный въ этихъ истинахъ, я рѣшился посвятить золотое время жизни на изданіе въ свѣтъ наиболѣе занимательныхъ современныхъ Записокъ о нашемъ отечествѣ, оставленныхъ Русскими и иностранцами, и притомъ въ такомъ видѣ, чтобы каждому онѣ принесли пользу и удовольствіе. Утѣшительная мысль облегчала мою трудную работу: я надѣялся оказать услугу и ученымъ изыскателямъ, и любителямъ Исторіи. Для первыхъ я извлекалъ изъ мрака забвенія драгоцѣнныя рукописи, извѣстныя имъ большею частію только по слуху; вторымъ я давалъ средства удовлетворить благородному любопытству, услышать выразительный голосъ старины, увидѣть жизнь и дѣла предковъ въ неподдѣльной картинѣ. Съ сею цѣлію, я напечаталъ въ минувшемъ году Сказанія современниковъ о Димитріи Самозванцѣ; съ тою же мыслію издаю нынѣ Сказанія Князя Курбскаго.
Пора намъ наконецъ взглянуть на сей величественный памятникъ нашей Исторіи и Словесности! Что́ сказали бы Нѣмцы или Англичане, если бы они свѣдали, съ какимъ равнодушіемъ смотримъ мы на произведенія пера Курбскаго, оставляя оныя въ жертву тлѣнія, въ безобразныхъ спискахъ, въ недоступныхъ книгохранилищахъ, куда нерѣдко съ неимовѣрнымъ затрудненіемъ проникаетъ умъ, жаждущій познаній? Но будемъ справедливы: стеченіе разныхъ обстоятельствъ доселѣ затрудняло изданіе Курбскаго: и чрезвычайная рѣдкость исправныхъ списковъ, коими не всякому удается пользоваться, и тягость труда, и неувѣренность въ успѣхѣ предпріятія, и многіе другіе расчеты устрашали самыхъ отважныхъ. Для меня преградъ сихъ не было: вездѣ, куда ни обращался, я встрѣчалъ самое лестное участіе.5) Мнѣ оставался только трудъ сводить рукописи, угадывать смыслъ, повѣрять сказанія Автора, доказывать справедливость однихъ извѣстій, неосновательность другихъ, писать объясненія и примѣчанія.... Я достигъ наконецъ берега; теперь одно только желаніе: да будутъ просвѣщенные любители Исторіи снисходительны къ недостаткамъ моего труда усерднаго!
Правила, коими я руководствовался при изданіи въ свѣтъ Сказаній Курбскаго, суть слѣдующія:
Доселѣ намъ извѣстно, что онъ написалъ: 1. Исторію Царя Іоанна Грознаго; 2. четыре письма къ сему Государю; 3. 12 писемъ къ Князю Константину Острожскому, Княгинѣ Чарторижской, Пану Троцкому и другимъ лицамъ; 4. Исторію флорентійскаго Собора; и 5. перевелъ шесть Бесѣдъ Іоанна Златоуста и нѣсколько отрывковъ изъ Исторіи Евсевія.6)
Въ смыслѣ Историческомъ достаточно было бы напечатать Записки его объ Іоаннѣ Грозномъ и письма къ сему Государю, съ отвѣтами на оныя; но какъ многіе любители старины вѣроятно пожелаютъ видѣть полное собраніе твореній Курбскаго, то я рѣшился издать все, что сохранилось изъ его писаній (кромѣ его переводовъ Бесѣдъ Златоуста, большею частію напечатанныхъ), съ присовокупленіемъ трехъ посланій къ нему Іоанна Грознаго и двухъ Синодиковъ сего Государя.
Въ слогѣ Автора не сдѣлано ни малѣйшей перемѣны: оставлены всѣ неправильные обороты, всѣ Полонизмы, всѣ слова иностранныя. Поправлять или поновлять оный для нѣкоторыхъ читателей было бы дерзко, непростителъно. Перелагать же его на новый ладъ также не принесло бы пользы; да едва ли кто и успѣлъ бы въ этомъ: по крайней мѣрѣ, можно ручаться, что въ самомъ щегольскомъ нарядѣ новаго покроя, Курбскій не будетъ столь плѣнителенъ, какъ въ своемъ старинномъ Боярскомъ кафтанѣ. Руководствуясь сею мыслію, я болѣе всего заботился объ исправности текста. Старинныя рукописи наши, какъ и вездѣ, наполнены грубыми ошибками писцовъ, нерѣдко и умышленными поправками. Курбскій не спасся отъ руки невѣжества, хотя не болѣе двухъ вѣковъ съ половиною существуютъ его творенія. Единственнымъ средствомъ къ исправленію ошибокъ переписчиковъ былъ сводъ нѣсколькихъ хорошихъ списковъ. Я имѣлъ семь: пять безъ поправокъ, но со многими описками—Патріаршій, Румянцовскій, Академическій, Казанскій, Бороздинскій, и два поновленные въ слогѣ—Эрмитажный и мой собственный.
Лучшій, древнѣйшій, по всѣмъ признакамъ современный списокъ, и притомъ весьма исправный, есть Патріаршій: онъ принятъ мною основаніемъ текста и напечатанъ слово въ слово, исключая только очевидныхъ ошибокъ, или такихъ выраженій, которыя, судя по смыслу, по общему свойству слога, казались мнѣ описками: въ такихъ случаяхъ заимствованы слова изъ другихъ рукописей; но всегда, при малѣйшемъ уклоненіи отъ главнаго списка, читатель найдетъ подъ текстомъ замѣчаніе, откуда именно взято то или другое слово, и увидитъ, какое стоитъ въ рукописи Патріаршей. Сверхъ того, указаны подъ текстомъ всѣ вообще варіанты, или разнословія другихъ шести списковъ. Число оныхъ простирается по крайней мѣрѣ до 20.000, и многіе такъ нелѣпы, что можно было бы и не приводить ихъ; но какъ нѣкоторые варіанты, особенно изъ поновленнаго Эрмитажнаго, объясняя значеніе словъ старинныхъ, избавляютъ читателя отъ труда рыться въ примѣчаніяхъ, сверхъ того недовѣрчивый Антикварій въ случаяхъ сомнительныхъ приписалъ бы ошибки переписчика, даже самого Автора моему недосмотру: то я счелъ полезнѣе указать всѣ вообще отмѣны прочихъ списковъ подъ текстомъ главнаго. Въ правописаніи я строго держался сего послѣдняго, кромѣ явныхъ несообразностей съ нынѣшнею Грамматикою, напримѣръ въ словахъ: отъ куды, впредобрый и проч. Неисправленіе подобныхъ ошибокъ только утомляло бы читателя. Само собою разумѣется, что всѣ неправильныя формы языка, выражающія характеръ слова, оставлены безъ поправокъ.
Очистивъ такимъ образомъ текстъ, я счелъ необходимымъ написать примѣчанія. Они двухъ родовъ: пояснительныя и критическія. Цѣль первыхъ истолковать слова не всякому понятныя, въ особенности Польскія, изложить подробнѣе многія событія, на кои Авторъ только намѣкаетъ, и дать, по мѣрѣ возможности, обстоятельное свѣденіе о всѣхъ лицахъ, имъ упоминаемыхъ. Толкованіе словъ болѣе или менѣе невразумительныхъ, иностранныхъ и устарѣвшихъ, помѣщено подъ текстомъ и въ отдѣльномъ Словарѣ, для удобности читателя. Цѣль примѣчаній критическихъ—указать, въ какой степени Авторъ достовѣренъ. Сказанія Курбскаго, сподвижника и любимца Іоаннова въ счастливые годы его правленія, такъ много объясняютъ Исторію сего Государя и такъ мало еще изслѣдованы, что они заслуживаютъ разбора знатоковъ, болѣе меня опытныхъ и проницательныхъ. По крайней мѣрѣ, съ чистою любовью къ истинѣ, съ хладнокровнымъ безпристрастіемъ, съ пособіемъ всѣхъ доселѣ извѣстныхъ источниковъ, я повѣрялъ Курбскаго, какъ могъ и какъ умѣлъ. Подробности моихъ изслѣдованій читатель найдетъ въ примѣчаніяхъ, а результатъ оныхъ въ особенной статьѣ, подъ заглавіемъ: Жизнь Князя Курбскаго, гдѣ собравъ все, что извѣстно о немъ изъ Государственныхъ Актовъ, изъ современныхъ Лѣтописей нашихъ, изъ преданій иноземцевъ, изъ писемъ Іоанновыхъ и изъ сочиненій Курбскаго, я старался объяснить достоинства и недостатки его, какъ Писателя и какъ Историка.
Портретъ Іоанна Грознаго, приложенный къ сей книгѣ, скопированъ, безъ малѣйшей перемѣны въ очертаніи лица, по руководству Его Высокопревосходительства А. Н. Оленина, изъ старинной рукописи, принадлежавшей нѣкогда Графу А. И. Мусину Пушкину, и теперь хранящейся въ Академіи Художествъ.7)
Карта окрестностей Казани снята съ новѣйшей офиціальной, а мѣстоположеніе древняго города найдено по указанію Курбскаго, Лѣтописей и Карты похода Казанскаго, составленной при Императрицѣ Екатеринѣ II, и нынѣ хранящейся въ Депо Картъ Главнаго Штаба.
Въ заключеніе считаю долгомъ сказать нѣсколько словъ о бывшихъ у меня спискахъ сочиненій Князя Курбскаго. Они суть слѣдующіе:
1. П. Патріаршій. Такъ названъ мною лучшій, весьма исправный списокъ всѣхъ доселѣ извѣстныхъ твореній Курбскаго, выписанный для меня Его Прев. С. Д. Нечаевымъ, по указанію П. М. Строева, изъ Патріаршей или Синодальной библіотеки: онъ писанъ въ листъ, старинною скорописью, тремя разными почерками, по всѣмъ признакамъ въ началѣ XVII вѣка, на 266 листахъ; принадлежалъ нѣкогда Кириллобѣлозерскому монастырю, куда доставленъ, какъ видно изъ надписи на выходномъ листѣ, Ѳедоромъ Поликарповымъ, Директоромъ Московской Духовной типографіи, жившимъ въ концѣ XVII и въ началѣ XVIII столѣтій; изъ монастыря же Кирилловскаго, неизвѣстно по какому случаю, перешелъ въ Москву, въ Патріаршую библіотеку; нынѣ онъ значится по каталогу ея подъ №136. На первомъ листѣ написано современною списку рукою: „Исторія Князя Андрея Курбского Ерославскаго о Казанскомъ взятіи, и о Ифлянскомъ разореніи, и о Московскихъ настоящихъ древнихъ бѣдахъ. У кого окамененное сердце бъ было, и тотъ бы вздохнувъ прослезился. Писана при державѣ Царя и Великаго Князя Іоанна Васильевича Московскаго и всея Россіи Самодержца.“ Съ слѣдующей страницы идетъ текстъ: „Много кратъ ото многихъ свѣтлыхъ мужей,“ и проч. Для заглавія оставлено значительное пространство. На поляхъ находятся писанныя киноварью поясненія нѣкоторыхъ старинныхъ и Польскихъ словъ (они указаны мною въ варіантахъ); прописныя буквы въ началѣ отдѣльныхъ статей также писаны киноварью.—Принявъ сей списокъ основаніемъ текста сочиненій Курбскаго, я не уклонялся отъ онаго не только въ слогѣ, но и въ расположеніи статей; прибавилъ только для удобности читателя содержаніе главъ, указанныхъ самимъ Авторомъ, и выставилъ на поляхъ страницъ годы, основываясь на разныхъ источникахъ. Знатокъ можетъ судить о времени и важности Патріаршаго списка по вѣрному снимку почерка онаго, приложенному въ концѣ сей книги.
2. Э. Эрмитажный Въ листъ, на 280 л. съ слѣдующимъ заглавіемъ: „Книга о разныхъ происшествіяхъ со времени Великаго Князя Василія Іоанновича. Сочинена Княземъ Курбскимъ.“ Сей списокъ, новый, далеко уступаетъ Патріаршему, какъ потому, что въ немъ недостаетъ многихъ статей (12 писемъ Курбскаго къ Острожскому, Княгинѣ Чарторижской и Бесѣдъ Златоуста); такъ и потому, что переписчикъ замѣнялъ, часто весьма неудачно, многія слова Польскія или старинныя Славянскія Русскими новыми, вѣроятно съ намѣреніемъ сдѣлать его вразумительнѣе для Императрицы Екатерины II. Она читала сей списокъ и оставила въ немъ нѣсколько собственноручныхъ замѣчаній, кои всѣ напечатаны мною буква въ букву, въ примѣчаніяхъ. Прежде сей списокъ находился въ Эрмитажѣ; нынѣ же хранится въ Императорской Публичной библіотекѣ. Кромѣ Исторіи Курбскаго, сей списокъ содержитъ еще старинный переводъ V книги Гваньиніева Описанія Московіи, подъ заглавіемъ: „Лѣтописіа Польскаго Александра Гвагнина. Книга 7, часть 4, о обычаяхъ Царя и Великаго Князя Іоанна Васильевича Московскаго и всея Россіи.“
3. Р. Румянцовскій. Въ четверть листа, на 456 стр. съ заглавіемъ: „Исторія Царя „Іоанна Васильевича, писанная бѣжавшимъ въ 1662 (!) году въ Польшу Бояриномъ Княземъ Андреемъ Курбскимъ.“ Хранится въ Румянцовскомъ Музеумѣ; новъ и обезображенъ грубыми ошибками, хотя слогъ и безъ поправокъ. Въ немъ такъ же, какъ и въ Эрмитажномъ есть старинный переводъ Сочиненія Гваньини (347—476); но не достаетъ ни 12 писемъ Курбскаго къ разнымъ особамъ въ Польшѣ, ни перевода Бесѣдъ Златоустовыхъ.
4. К. Казанскій. Въ четверть листа, на 151 стр. съ заглавіемъ: „Записки о походахъ и дѣлахъ Царя Ивана Васильевича, писанныя Бояриномъ и Воеводою его Княземъ Андреемъ Михайловичемъ Курбскимъ, во время пребыванія его въ Польшѣ. Списокъ со списка, находящагося въ библіотекѣ Общества отечественной Словесности при Императорскомъ Казанскомъ Университетѣ.“ Помѣта Г. Арцыбашева: „Сей списокъ повѣряли Казанскаго Университета Кандидатъ Иванъ Верцеліусъ и Студентъ Александръ Дубровскій. Августа 20 дня 1823 года. Съ подлиннымъ вѣрно: Николай Арцыбашевъ.“ Хранится въ Румянцовскомъ Музеумѣ. Списокъ исправный, лучше предыдущаго, но не полный: нѣтъ ни 12 писемъ Курбскаго, ни переводовъ, ни Исторіи Флорентійскаго Собора; самая переписка Курбскаго съ Іоанномъ весьма неудовлетворительна: изъ перваго посланія Царя списана только четверть или еще менѣе.
5. А. Академическій. Въ четверть листа на 179 страницахъ; заглавіе: „Исторія Великаго Князя Московскаго о дѣлехъ его, „Еже слышахомъ оу достовѣрныхъ мужей, и еже видѣхомъ очима нашима. Сіе сокращеніе вмѣщающи яко возмогохъ написахъ многого ради принужденія ото множащихъ.“ Хранится въ библіотекѣ С. Петербургской Духовной Академіи (по каталогу ея подъ N. 302); писанъ скорописью въ половинѣ XVII вѣка; весьма исправенъ и вѣренъ, но не полонъ: заключаетъ только Исторію Іоанна; въ перепискѣ же его съ Курбскимъ весьма много пропусковъ; переводовъ и писемъ нѣтъ.
6. Б. Бороздинскій. Въ 3 частяхъ, въ листъ; въ первой части 106 листовъ; во второй 117; въ третьей 87. Заглавіе: „Ковчегъ Русской правды или книга въ мірѣ Бытіи прошлыхъ сокровеннѣйшихъ лѣтъ. Жизнеописаній великихъ людей, Россійскія земли Царствъ и градовъ основанія, чудеса Волховца, Златыя бабы и происхожденій никому неизвѣстныхъ Исторіи Россійскія.“ Не смотря на столь странное заглавіе и на новый почеркъ, сей списокъ, снятый съ весьма стариннаго, имѣетъ многія преимущества предъ прочими, у меня бывшими, исключая Патріаршаго; онъ довольно вѣренъ и притомъ полонъ: въ немъ находится переводъ большей части Гваньиніева Описанія Московіи. Къ сожалѣнію переписчикъ, не разобравъ многихъ словъ въ подлинникѣ, оставилъ по мѣстамъ пробѣлы. По всѣмъ признакамъ, сей списокъ снятъ съ Сулокадзіева, который, сколько могу судить по бѣглому обозрѣнію онаго, относится къ первой половинѣ XVII вѣка и притомъ весьма исправенъ. (Не взирая на всѣ мои старанія, я не могъ пользоваться спискомъ Сулокадзіевымъ).
7. Описаніе Курбскаго о Царѣ Іоаннѣ Васильевичѣ. Въ четверть листа на 105 стр. Списокъ, мнѣ принадлежащій; не имѣетъ особенныхъ достоинствъ: не полонъ и притомъ поновленъ въ слогѣ. Въ концѣ находится переводъ V главы сочиненія Гваньини.
Кромѣ сихъ списковъ, я пользовался еще Степенною Книгою Митрополитовъ Кипріана и Макарія, писанною въ царствованіе Алексѣя Михайловича, въ листъ, скорописью, на 872 л. Содержитъ Исторію Россіи до 1620 года. Въ ней помѣщено первое письмо Курбскаго и посланіе къ нему Царя Іоанна Васильевича, къ сожалѣнію, со многими пропусками. Изъ всѣхъ списковъ Степенной Книги, сей есть самый лучшій; въ чемъ удостовѣряетъ знатокъ древней Литературы нашей Высокопреосвященный Митрополитъ Евгеній; достался отъ извѣстнаго Ученаго нашего Адама Селлія библіотекѣ С. Петербургской Духовной Академіи, гдѣ хранится подъ N. 288.
Повѣряя сказанія Курбскаго, я имѣлъ слѣдующія рукописи, въ коихъ нашелъ свѣденія любопытныя: 1. Обиходникъ Келарской старой. Рукопись конца XVI вѣка изъ Кириллобѣлозерскаго монастыря, неизвѣстная Карамзину; въ четверть листа; 274 стр. Здѣсь въ особенности важны Книги Кормовыя, въ коихъ подробно означено, въ какой день „кормы кормити по Христолюбцехъ за здравіе и за упокой.“ 2. Книга Розрядная Ц. Ивана Васильевича. Рукопись библіотеки Академіи Наукъ; въ листъ, 694 стр. Заключаетъ росписаніе Воеводъ по полкамъ съ 1443 до 1632 года. 3. Синодикъ Царя Іоанна Васильевича, присланный въ Кирилл. монастырь, въ 1583 г. въ двухъ частяхъ. Онъ будетъ напечатанъ вполнѣ при 2 части Сказаній Курбскаго.
Изчислять книги печатныя, въ коихъ я искалъ объясненій, считаю излишнимъ: смѣю увѣрить, что я не упускалъ изъ виду никакого памятника, относящагося къ моему предпріятію, не жалѣя ни силъ, ни времени, помышляя единственно объ исправности изданія… И могъ ли я дѣйствовать иначе, когда Судьба доставила мнѣ случай быть Издателемъ Курбскаго?
| 4 Сентября, |
| 1832. |