Родоначальникомъ Князей Курбскихъ былъ потомокъ Владиміра Мономаха, Св. Чудотворецъ Ѳеодоръ Ростиславичъ Смоленскій и Ярославскій, жившій въ концѣ XIII вѣка.8) Внукъ его, Василій Грозный, владѣлъ Ярославлемъ въ XIV столѣтіи независимо, съ именемъ Великаго Князя, и оставилъ многочисленное потомство, которое, раздробивъ область Ярославскую на многія отчины, раздѣлилось на 40 поколѣній, разныхъ названій: Аленкиныхъ, Гагиныхъ, Заозерскихъ, Кубенскихъ, Львовыхъ, Прозоровскихъ, Шаховскихъ и проч.9) Въ числѣ сихъ Князей были и Курбскіе. Имя ихъ упоминается впервые въ половинѣ XV столѣтія, когда владѣтели Москвы, руководимые мудрою политикою, давно уже успѣли, вмѣстѣ съ прочими Князьями, подчинить себѣ и Ярославскихъ.10) Курбскіе служили имъ вѣрно: по крайней мѣрѣ ни въ мятежныя времена Василія Темнаго, ни въ смуты Іоаннова малолѣтства, столь обильныя крамолами Бояръ, ни одинъ изъ нихъ не запятналъ добраго имени. Многіе сверхъ того отличались добродѣтелями гражданскими и дарованіями воинскими.11) Таковъ былъ Князь Семенъ Ѳедоровичъ Курбскій, который славился мужествомъ героя и удивительнымъ благочестіемъ, изумившимъ Герберштейна. Таковъ былъ и Михайло Михайловичъ Курбскій, одинъ изъ главныхъ Воеводъ въ малолѣтство Іоанна IV: онъ двукратно водилъ войско въ Литву, до самой Вильны, и не участвуя въ безпорядкахъ внутренняго правленія, счастливо воевалъ съ врагами отечества. По смерти его, въ 1546 году, остались три сына: Андрей, Иванъ и Романъ.12) Старшій былъ Авторомъ сочиненій, нами издаваемыхъ.
Князь Андрей Михайловичъ Курбскій родился около 1528 года, въ княженіе Василія Іоанновича.13) Гдѣ и какъ провелъ онъ юность свою, неизвѣстно; но рано Исторія вписала имя его въ свои скрижали. На 21 году жизни, онъ сопутствовалъ Іоанну подъ стѣны Казани,1549. въ званіи Стольника, и находился въ Есаулахъ, вмѣстѣ съ Никитою Романовичемъ Юрьевымъ, братомъ Царицы Анастасіи, дѣдомъ Царя Михаила.14) Не знаемъ, отличился ли тамъ онъ мужествомъ; достовѣрно только то, что Царь, по возвращеніи изъ страны Казанской, ввѣрилъ ему дѣло трудное, охраненіе юговосточныхъ предѣловъ Россіи, назначивъ его Воеводою въ городъ Пронскъ, куда ожидали нашествія Татаръ Крымскихъ.15) Спустя годъ, Курбскій начальствовалъ уже Правою Рукою всего Царскаго войска, вмѣстѣ съ Княземъ Петромъ Щенятевымъ, и стоялъ на берегахъ Оки, готовясь встрѣтить соединенное войско Татаръ Крымскихъ и Казанскихъ, шедшее на Россію.16) Онъ ждалъ враговъ тщетно: Татары воротились. Между тѣмъ юный Царь, руководимый Боярами, спѣшилъ устроить войско, чтобы всегда имѣть готовую защиту, и для сего роздалъ1550. въ окрестностяхъ Москвы помѣстья Боярамъ и Дѣтямъ Боярскимъ. Князь Курбскій, записанный въ числѣ сихъ послѣднихъ, въ первой статьѣ, получилъ на свою долю 200 четвертей земли:17) каждый изъ такихъ владѣльцевъ обязанъ былъ, по первому требованію, являться на службу и приводить съ собою нѣсколько ратниковъ, исправно вооруженныхъ.
Не даромъ Іоаннъ заботился о войскѣ: настало время вступить въ борьбу съ самою опасною тогда соперницею Россіи, съ Казанью. Въ 1552 году на лугахъ Коломенскихъ собралось до 150.000 бодрыхъ воиновъ въ достопамятный походъ Казанскій; но прежде, чѣмъ сіе войско тронулось, получили вѣсть, что Ханъ Крымскій ворвался въ Россію и уже осадилъ Тулу. Его спѣшили отразить. Большой Полкъ, предводительствуемый Княземъ Воротынскимъ, славнѣйшимъ изъ Воеводъ,18) и Правая Рука, подъ начальствомъ Боярина Щенятева и Воеводы Курбскаго, двинулись быстро на помощь осажденнымъ. Испуганный неожиданнымъ появленіемъ Царскаго войска, Ханъ бѣжалъ въ степи; но болѣе 30.000 Татаръ еще опустошали окрестности Тулы, не зная о бѣгствѣ его. Курбскій вмѣстѣ съ Княземъ Щенятевымъ ударилъ на злодѣевъ: не многимъ изъ нихъ удалось ускакать въ Орду; всѣ прочіе пали на берегахъ рѣки Шиворони. Въ сей кратковременной, жестокой битвѣ,1552. ему изсѣкли голову, плеча и руки.19)
Тяжкія раны не остановили юнаго героя: чрезъ восемь дней по разбитіи Татаръ, онъ былъ уже на конѣ и повелъ тринадцатитысячный отрядъ къ стѣнамъ Казани, гдѣ уже не разъ ратовали его дѣды,20) чрезъ земли Рязанскую и Мещерскую, заслоняя Царя, ѣхавшаго чрезъ Муромъ къ Свіяжску, отъ Татаръ Заволжскихъ. Цѣлыя пять недѣль онъ шелъ до береговъ Суры степями безлюдными, нерѣдко и дремучими лѣсами, въ особенности Мордовскими.21) 20 Августа 1552 года увидѣли Казань и обступили ее. Курбскій, имѣя 24 года, начальствовалъ при осадѣ сего города Правою Рукою, вмѣстѣ съ Княземъ Петромъ Щенятевымъ, столь же храбрымъ, какъ и безсмертный въ нашей Исторіи дѣдъ его, Даніилъ Васильевичъ Щеня. Оба они стояли по правому берегу Казанки, на обширномъ лугу, между великими болотами, противъ самой крѣпости, которая здѣсь казалась неприступною и по крутизнѣ горы, и по своимъ твердынямъ.22) Постъ Курбскаго былъ самый трудный: Казанцы тревожили его непрестанно съ крѣпости, Черемисы безпокоили съ тыла. Осада продолжалась шесть недѣль и весьма утомило войско.23) Всѣ ожидали съ нетерпѣніемъ приступа: его назначили 2 Октября 1552 года.
Когда взорвало подкопъ, Курбскій съ двѣнадцатитысячнымъ отрядомъ бросился на гору, прямо на главную башню. Казанцы допустили его до самой крѣпости, и вдругъ дали залпъ изъ всѣхъ орудій; ядра вырвали цѣлые ряды; стрѣлы затмили воздухъ; кипящіе вары обливали Русскихъ, камни и бревна давили ихъ. Богъ даровалъ имъ храбрость и запамятованіе смерти. Юный братъ Курбскаго, Князь Романъ, первый взошелъ на стѣну; за нимъ прочіе.24) Въ то же время другіе Воеводы ринулись со всѣхъ сторонъ, и послѣ кровопролитной сѣчи, овладѣли городомъ.1552. Казань была наша; но самые упорные Татары еще оборонялись мужественно въ Царскомъ Дворцѣ, не выдавая Царя своего Едигера. Наконецъ, въ числѣ 10.000, хотѣли пробиться сквозь наше войско на чистое поле за Казанку, и устремились къ нижней части города, гдѣ стоялъ Курбскій съ 200 ратниковъ, пресѣкая въ тѣсной улицѣ дорогу имъ и удерживая каждый ихъ шагъ. Поражаемые съ тыла главнымъ войскомъ нашимъ, враги стремглавъ кинулись чрезъ стѣны, бросили Царя и успѣли переправиться за Казанку. Ихъ было еще 5.000.
Князья Курбскіе сѣли на коней, съ малочисленною дружиною обскакали непріятеля, отрѣзали ему дорогу и вступили въ бой, въ виду всего войска Христіанскаго, которое съ стѣнъ города смотрѣло на сію отчаянную битву. Князь Андрей Курбскій прежде всѣхъ врѣзался въ толпу Татаръ: три раза конь его опирался о враговъ, въ четвертый палъ среди ихъ, вмѣстѣ съ Княземъ. Оглушенный ударами, истекая кровью, Курбскій потерялъ память и долго не могъ очнуться. Тутъ прискакалъ на помощь братъ его, Князь Романъ: ринулся на враговъ, два раза проѣхалъ среди ихъ, поражая Бусурманъ направо и налѣво. Когда же конь его палъ, онъ, забывъ тяжкія язвы, вскочилъ на другаго, догналъ снова Татаръ и довершилъ ихъ пораженіе. Оба Князья-герои были учащены ранами: старшаго спасла отъ смерти броня прародительская; младшій умеръ на другое лѣто.25)
Извѣдавъ мужество и усердіе Князя Курбскаго, Царь оказывалъ ему самую лестную довѣренность и поручалъ дѣла, требовавшія дѣятельности, искусства, личной храбрости. Такъ,1553. мѣсяцевъ чрезъ шесть по завоеваніи Казани, предпринявъ набожное путешествіе съ супругою и сыномъ въ монастырь Кириллобѣлозерскій, Іоаннъ взялъ его съ собою въ числѣ немногихъ близкихъ особъ; а на другой годъ послалъ съ Княземъ Микулинскимъ и Шереметевымъ усмирить мятежи въ землѣ Казанской, гдѣ Вотяки, Луговая Черемиса и Татары не хотѣли ни дани платить, ни Царскимъ Намѣстникамъ повиноваться, рѣзали Русскихъ, истребляли цѣлые отряды и своими набѣгами тревожили самые предѣлы Нижегородскіе. 1554.Въ жестокую зиму Курбскій и товарищи его углубились въ дремучіе лѣса, гдѣ скрывались бунтовщики, сражались болѣе 20 разъ, побили около 10.000 непріятелей, вмѣстѣ съ славнымъ кровопійцемъ Христіанскимъ Янчурою, и захвативъ въ плѣнъ до 1.600 Мурзъ, Князей Татарскихъ, возвратились въ отечество. Съ сего времени строптивая Казань смирилась, и навсегда. Царь украсилъ грудь доблестныхъ Воеводъ золотыми медалями, съ своимъ изображеніемъ: что было тогда самою лестною наградою; а Князь Курбскій возведенъ,1556. сверхъ того, въ достоинство Боярина.26)
Новые труды, новыя опасности и славнѣйшіе подвиги ожидали его въ Ливоніи. Доселѣ онъ билъ толпы Татаръ Крымскихъ и Казанскихъ; настало время измѣрить силы съ Рыцарями Ливонскими, нѣкогда знаменитыми въ Европѣ и храбростью и воинскимъ искусствомъ. Іоаннъ, раздраженный непріязненными поступками Ордена Ливонскаго, заслонявшаго Россію отъ Европы, увѣренный въ своемъ могуществѣ и счастіи, напомнилъ Рыцарямъ, что нѣкогда Магистръ ихъ Плеттенбергъ обязался платить дань дѣду его, Іоанну Великому, и требовалъ сей дани; Орденъ не согласился: слѣдствіемъ была война, ужасная, кровопролитная, двадцатичетырехлѣтняя. Въ началѣ войны,1558. успѣхи Іоанновы были быстры: опустошенная войсками его Ливонія, не имѣла силъ бороться съ Русскою Державою; гибель ея казалась неизбѣжною. Но мужественный Кетлеръ избранъ былъ Главою Ордена, и дѣла приняли другой оборотъ: умомъ, дѣятельностію, убѣдительнымъ краснорѣчіемъ онъ пробудилъ въ Рыцаряхъ старинную храбрость и 1559.склонилъ Королей Польскаго, Датскаго, Шведскаго подать помощь гибнущему отечеству. Царь долженъ былъ воевать съ тремя Державами и въ то же время удерживать Татаръ Крымскихъ, приходившихъ съ мечемъ, съ пламенемъ въ Россію. Силы его раздѣлились; лучшіе Воеводы посланы были туда; гдѣ опасность казалась очевиднѣе, противъ Хана Крымскаго; въ Ливоніи дѣла запутались; Нѣмцы ободрились; наши Воеводы уступали; Русское войско пріуныло. Надлежало или отказаться отъ Ливовоніи, или принять рѣшительныя мѣры къ покоренію оной.
Царь призываетъ Курбскаго и говоритъ ему: „Принужденъ быхъ отъ прибѣгшихъ Воеводъ моихъ або самъ итти сопротивъ Лифлянтовъ, або тебя, любимаго моего, послати, да охрабрится паки воинство мое, Богу помогающу ти; сего ради иди и послужи мнѣ вѣрнѣ.“27) Курбскій не измѣнилъ ни мужеству, ни искусству: въ два мѣсяца1560. одержалъ восемь побѣдъ надъ Рыцарями, взялъ въ плѣнъ многихъ Командоровъ, разгромилъ Ливонію, и открылъ другимъ Воеводамъ путь къ побѣдамъ, которыя принудили Кетлера сложить званіе Магистра, признать надъ собою власть Короля Польскаго и отдать1561. ему Ливонію. Не взирая на силы Короля, Іоаннъ могъ обѣщать себѣ вѣрные успѣхи въ борьбѣ съ нимъ, имѣя многочисленное войско и Воеводъ мужественныхъ, опытныхъ. Судьба устроила иначе: онъ не воспользовался ихъ талантами, и скоро лишился лучшаго, храбрѣйшаго Полководца.
Доселѣ Курбскій служилъ Іоанну вѣрно; ни одно пятно не затмѣвало его славы: бился ли онъ подъ Тулою, подъ Казанью, въ степяхъ ли Башкирскихъ, или на поляхъ Ливоніи, вездѣ побѣда украшала его чело своми лаврами, вездѣ удары меча его рѣшали битвы къ славѣ и чести Россіи. Въ 1563 году онъ измѣнилъ своему Государю, покинулъ отечество и сталъ служить главному врагу Іоаннову, Королю Польскому. Что побудило его къ сему поступку, достовѣрно неизвѣстно. Современный Польскій Лѣтописецъ, Мартинъ Бѣльскій, приписываетъ бѣгство его опасенію потерять голову за неудачную битву, и разсказываетъ слѣдующія обстоятельства: „Въ 1563 году (осенью) на Сеймѣ Варшавскомъ получено изъ Литвы радостное извѣстіе о пораженіи нашими 40.000 Россіянъ, подъ Московскимъ замкомъ Невлемъ.28) Коронный Гетманъ, Флоріанъ Зебржидовскій, самъ будучи боленъ, отрядилъ изъ Озерищъ Черскаго Каштеляна, Станислава Леснёвельскаго, съ 1500 Польскихъ воиновъ и съ десятью полевыми орудіями къ Невлю, близъ коего расположилось сорокатысячное войско непріятелей. Леснёвельскій, узнавъ достовѣрно о силѣ ихъ, приказалъ ночью развести во многихъ мѣстахъ огни, чтобы отрядъ его казался многочисленнѣе, и сталъ на весьма выгодномъ мѣстѣ, имѣя съ двухъ сторонъ воду. Рано утромъ устроилъ свое войско, разставилъ орудія въ скрытныхъ мѣстахъ и ждалъ нападенія. Вскорѣ показались Москали: ихъ такъ было много, что наши не могли окинуть ихъ взоромъ. Русскіе же, видя горсть Поляковъ, дивились ихъ смѣлости, и Московскій Гетманъ Князь Крупскій29) говорилъ, что однѣми нагайками загонитъ ихъ въ Москву. Наконецъ сразились. Битва продолжалась съ утра до вечера. Сначала Москали,1563. имѣя превосходныя силы, одолѣвали; но наши устояли на полѣ сраженія и перебили ихъ весьма много: пало по крайней мѣрѣ семь или восемь тысячъ, кромѣ утонувшихъ и побитыхъ во время преслѣдованія. Нашъ уронъ былъ незначителенъ.... Такъ Господь Богъ даровалъ намъ вовсе неожиданную побѣду, къ великому удивленію Москалей. Товарищъ Крупскаго, приписывая сему Полководцу всю неудачу, упрекалъ его въ проигранной битвѣ. Онъ же, указавъ на наше войско, отвѣчалъ на упреки: Они еще здѣсь: попробуй, не удастся ли тебѣ лучше, чѣмъ мнѣ. Я же не хочу измѣрятъ силъ своихъ вторично: ибо знаю Поляковъ. Крупскій былъ раненъ, и опасаясь, что товарищъ обвинитъ его предъ Великимъ Княземъ, бѣжалъ къ намъ: Король далъ ему помѣстье Ковель и другія. Въ гербѣ его былъ левъ.“30)
Извѣстіе Бѣльскаго, въ главномъ обстоятельствѣ, кажется, справедливо: Курбскій дѣйствительно сражался съ Литовцами подъ Невлемъ и проигралъ битву. Іоаннъ, упрекая его въ нерадѣніи, говоритъ, что съ пятнадцатитысячнымъ войскомъ, онъ не умѣлъ одолѣть 4.000 Литовцевъ, да и самъ едва спасся.31) Раздраженный случайною неудачею, мечтая только о крамолахъ и измѣнахъ Воеводъ, Царь вспомнилъ, что Курбскій былъ другомъ ненавистнаго Адашева — и вѣроятно готовилъ ему ту же чашу, которую въ послѣдствіи испили Воротынскіе и Шереметевы; по крайней мѣрѣ знаемъ достовѣрно, что Іоаннъ грозилъ ему, и сею угрозою, предвѣстницею вѣроятной смерти, внушилъ мысль искать спасенія въ Польшѣ.32) Это подтверждается какъ самимъ Курбскимъ, такъ и извѣстіемъ, сохранившимся въ одной рукописи нашего Архива, въ коей разсказаны слѣдующія подробности о бѣгствѣ его изъ Россіи:
„Въ 1563 году, бывъ Воеводою въ Юрьевѣ Ливонскомъ или Дерптѣ, съ зятемъ своимъ Княземъ Михаиломъ Ѳедоровичемъ Прозоровскимъ, онъ свѣдалъ о гнѣвѣ Царя: мысль о позорной казни, послѣ толикихъ заслугъ, ожесточила его. „Чего хочешь ты, спросилъ онъ свою жену: мертвымъ ли меня видѣть предъ собою или съ живымъ растаться на вѣки?“ Выборъ не могъ быть сомнителенъ. „Не только видѣть тебя мертвымъ, но и слышать о смерти твоей не желаю,“ отвѣчала жена. Съ горькими слезами облобызавъ1563. супругу и девятилѣтняго сына, Князь тайно перелѣзъ чрезъ стѣну крѣпостную, бросилъ городскіе ключи въ колодезь, нашелъ двухъ коней, приготовленныхъ его слугою Шибановымъ, и ускакалъ съ нимъ въ городъ Вольмаръ,33) занятый Литовцами. Здѣсь немедленно написалъ къ Іоанну письмо, исполненное упрековъ, и послалъ съ онымъ Шибанова въ Москву. Сей вѣрный слуга подалъ письмо самому Іоанну на Красномъ Крыльцѣ, сказавъ: „отъ Господина моего, твоего измѣнника, Князя Курбскаго.“ Царь, пылая гнѣвомъ, подозвалъ Шибанова, ударилъ его въ ногу своимъ остроконечнымъ посохомъ и пробилъ ее: кровь полилась изъ язвы; Шибановъ, не измѣняясь въ лицѣ, молчалъ. Царь же налегъ на посохъ и приказалъ читать письмо.“34)
Никогда не случалось ему слышать того, что писалъ Курбскій и, нѣтъ сомнѣнія, единственнымъ тогда желаніемъ его было, заручить дерзкаго, по крайней мѣрѣ наказать его участниковъ; но тщетно: Шибановъ въ мученіяхъ пытки не открылъ ничего и въ самыхъ жестокихъ изтязаніяхъ хвалилъ своего Господина.35) Царь рѣшился отмстить, какъ могъ, и написалъ отвѣтъ,1564. весьма пространный, цѣлую книгу. Призвавъ на помощь все свое остроуміе, все велерѣчіе, и Древнюю Исторію, и книги Св. Писанія и творенія Св. Отцевъ, Іоаннъ на каждое почти слово Курбскаго давалъ объясненія, старался уличить его въ безстыдной лжи, оправдывалъ свои дѣла, винилъ Бояръ. Отвѣтомъ на сіе любопытное посланіе было второе письмо, исполненное язвительныхъ насмѣшекъ, и быстрое нашествіе враговъ на Россію, руководимыхъ самимъ Курбскимъ: въ порывѣ страстей, онъ рѣшился мстить Іоанну всѣми способами, даже ко вреду своего отечества. Король Польскій Сигизмундъ II, подстрекаемый его совѣтами, призвалъ Крымцевъ, Пруссовъ, Нѣмцевъ, Венгровъ, Волоховъ, и устремилъ ихъ на Россію.36) Этого мало: зимою 1564 года самъ Курбскій съ 15.000 Поляковъ и Татаръ разорялъ область Великолуцкую, жегъ села и монастыри.37) „Я посланъ былъ, писалъ онъ къ Царю, моимъ Государемъ Королемъ Польскимъ. Давидъ, гонимый Сауломъ, воевалъ свое отечество съ Царемъ невѣрнымъ: я же исполнялъ волю Христіанскаго Вѣнценосца.“ Довольный усердіемъ ослѣпленнаго злобою врага Іоаннова, Король принялъ его въ свою Раду и наградилъ богатымъ Княжествомъ Ковельскимъ.38) Преемникъ Сигизмундовъ, Стефанъ Баторій также изъявлялъ Курбскому особенную милость, спрашивалъ его совѣтовъ, ходилъ съ нимъ воевать Россію и отчасти ему обязанъ быдъ покореніемъ Полоцка.39) Изъ сего города, въ третій день по взятіи онаго приступомъ (30 Августа 1579 года), Курбскій снова писалъ къ Іоанну: года за два до сего, Царь, овладѣвъ Вольмаромъ, вспомнилъ, что здѣсь нѣкогда укрывался измѣнникъ и что отсюда онъ предвѣщалъ ему гнѣвъ небесный; гордый успѣхами своего оружія, завоеваніемъ почти всей Ливоніи, Царь хотѣлъ пристыдить измѣнника, и въ посланіи своемъ доказывалъ,1577. что не Бояре, не крамолники были виною прежнихъ успѣховъ Русскаго оружія. Курбскій молчалъ, доколѣ Баторій, быстрымъ движеніемъ на Россію, не привелъ Іоанна въ трепетъ. 1579.Вмѣстѣ съ вѣстію о паденіи Полоцка, Царь получилъ отвѣтъ на свое Вольмарское посланіе.
Симъ прекратилась ихъ переписка. Іоаннъ заключилъ въ Баторіемъ миръ и чрезъ два года умеръ (1584). Не знаемъ, пережилъ ли его Курбскій: достовѣрно только то, что въ лѣтахъ мужества, онъ былъ уже убѣленъ сѣдинами, отягченъ недугами: не раны тѣлесныя, — раны сердца сокрушили его. 1580.Онъ кончилъ дни свои въ Польшѣ, послѣ 1580 года.40) Какая участь постигла его семейство, покинутое въ Россіи, неизвѣстно; можно, по крайней мѣрѣ, предполагать, что оно не было жертвою Іоаннова гнѣва: иначе Курбскій не умолчалъ бы о семъ въ своихъ письмахъ къ Царю, или въ Исторіи жизни его, гдѣ упоминая о смерти единоколѣнныхъ братій, ни слова не говоритъ о женѣ и сынѣ. По всей вѣроятности, жизнь ея прекратилась вскорѣ послѣ бѣгства мужа: ибо въ Польшѣ онъ женился на Княгинѣ Дубровицкой, двоюродной сестрѣ знатнаго Пана Евстафія Воловича, изъ рода Князей Корецкихъ и Чарторижскихъ, и взялъ за нею богатое приданое съ городомъ Дубровицы. Впрочемъ не любилъ ея и развелся.41)
Смертью сего бѣглеца злополучнаго не пресѣклось поколѣніе Курбскихъ: онъ оставилъ въ Польшѣ трехъ сыновей, Дмитрія, Андрея и Ивана, и одну дочь. Дмитрій и Андрей были Маршалами, а Иванъ Судьею въ Упитѣ. Дочь его сочеталась бракомъ съ Михаиломъ Кунчевскимъ и имѣла трехъ сыновей: Яна, Подкоморія Новогродскаго, Якуба и Матвѣя.42) Сверхъ того намъ извѣстны: внукъ его Касперъ Курбскій, имѣвшій маетности въ Витебскомъ Воеводствѣ, и два правнука Яковъ и Александръ, которые въ правленіе Царевны Софіи, выѣхали изъ Польши и поселились въ Россіи, отдавъ себя въ вѣчное холопство, за милость прадѣда и дѣда юныхъ Царей къ прадѣду ихъ, Андрею Курбскому.43) Въ послѣдній разъ упоминается сіе имя знаменитое въ 1693 году, когда „Князь Александру сыну Борисову Крупскому чинено наказанье: битъ кнутомъ за то, что онъ жену убилъ.“44)
Поселясь въ Польшѣ, Князь Андрей Михайловичъ не находилъ отрады ни въ богатствахъ, ни въ ласкахъ Пановъ; искалъ утѣшенія въ дружбѣ, въ наукахъ; выучился на старости языку Латинскому;45) читалъ Цицерона, Герберштейна, заботился о переводѣ твореній Златоуста, Дамаскина на Славянскій языкъ, для утвержденія въ Волыни православія, колеблемаго Іезуитами, и съ сею цѣлію велъ переписку съ Князьями, Панами, Учеными и Типографщиками. Между тѣмъ, многіе свѣтлые мужи просили его убѣдительно объяснить причины странной перемѣны Государя Московскаго, Царя Іоанна, въ юности ознаменованнаго доброю славою, а въ старости покрытаго безславіемъ. Долго отвѣчалъ онъ однимъ молчаніемъ и тяжкими вздохами; наконецъ убѣжденный неотступными просьбами друзей, написалъ для нихъ и для потомства: Исторію Князя Великаго Московсксаго о дѣлѣхъ, яже слышахомъ у достовѣрныхъ мужей и яже видѣхомъ очима своима.
Сіе сочиненіе содержитъ Исторію жизни Іоанна IV отъ самаго дѣтства его до 1578 года.46) Упомянувъ сначала о характерѣ Великаго Князя Василія Іоанновича и о разводѣ его съ первою супругою, Курбскій описываетъ несчастное воспитаніе Грознаго и смерть многихъ мужей знаменитыхъ, погибшихъ во время малолѣтства его; далѣе разсказываетъ великій мятежъ Москвы и чудное исправленіе Іоанна стараніемъ Сильвестра и Адашева; потомъ весьма подробно повѣствуетъ о покореніи Царства Казанскаго, о походахъ на Крымскихъ Татаръ, о завоеваніи Астрахани и о войнѣ Ливонской; наконецъ приступаетъ къ главному предмету своего сочиненія, къ описанію злыхъ дѣяній Іоанна IV; указываетъ на главныя причины бѣдственной перемѣны сего Государя, и вычисляетъ многія жертвы его жестокосердія до 1578 года.
Исторія Курбскаго замѣчательна не потому только, что она есть произведеніе пера современника, участвовавшаго въ дѣлахъ Государственныхъ; она имѣетъ высшія достоинства: съ природною силою ума, съ врожденнымъ даромъ слова соединяя свѣденія разнообразныя, Курбскій постигъ тайну Историческаго искусства, коего образцы имѣлъ безъ сомнѣнія предъ глазами,47) и оставилъ обыкновенную стезю Русскихъ Лѣтописцевъ. Доселѣ наши Историки разсказывали происшествія безъ всякой связи, безъ малѣйшаго единства внутренняго, въ строгомъ хронологическомъ порядкѣ; Курбскій смотрѣлъ выше: стараясъ объяснить причины Іоанновыхъ поступковъ, добрыхъ и злыхъ, онъ имѣлъ цѣль опредѣлительную и устремлялъ къ ней всѣ свои мысли. Чему обязанъ былъ Іоаннъ блестящимъ успѣхомъ первыхъ лѣтъ своего правленія? Довѣренности къ мужамъ разумнымъ: тогда были съ нимъ Стратиги вѣку отцевъ нашихъ, говоритъ Авторъ, состарѣвшіеся въ добродѣтеляхъ и въ ратныхъ дѣлахъ искусные. Но Татаринъ опустошилъ Москву, когда Царь воздалъ имъ презлыми за предобрѣйшее, и въ сладкихъ рѣчахъ наушниковъ напился смертнаго яда. На сей мысли основано сочиненіе Курбскаго; она связываетъ всѣ событія и сообщаетъ оному то единство, безъ коего нѣтъ изящнаго. Руководствуясь ею, Авторъ начерталъ двѣ картины противоположныя: въ одной видимъ блескъ и славу, видимъ рядъ героевъ, завоевателей Казани, Астрахани, Ливоніи, грозныхъ мстителей за отечество; двадцатилѣтній Государь ведетъ ихъ къ побѣдамъ; съ знаменемъ въ рукѣ останавливаетъ бѣгущее воинство подъ стѣнами Казани, или смѣло, съ малочисленною дружиною, спѣшитъ встрѣтить несмѣтное войско Татаръ Крымскихъ. Таковъ былъ Царь нашъ, говоритъ Авторъ, доколѣ любилъ около себя добрыхъ и правду совѣтующихъ. Въ другой картинѣ видимъ иное зрѣлище: тутъ являются уже скоморохи и человѣкоугодники; а храбрые Сигклиты выходятъ только на смерть позорную. Страшное слово: убіенъ — паки убіенъ, паки погубленъ такой-то Бояринъ, такой-то Стратигъ, безпрестанно повторяемое, наводитъ ужасъ на читателя.
Прекрасное въ цѣломъ, въ планѣ, сочиненіе Курбскаго не менѣе замѣчательно и въ подробностяхъ: Историкъ описывалъ не по слуху, а по собственнымъ наблюденіямъ, по крайней мѣрѣ большую часть важнѣйшихъ событій. Дѣла минувшія рѣзко запечатлѣлись въ его памяти, и ему стоило только, подобно Ксенофонту, передать вѣрно свои впечатлѣнія, чтобы нарисовать картину живую, разнообразную. Не только въ описаніи похода Казанскаго, при всякомъ случаѣ Курбскій обнаруживаетъ умъ наблюдательный, глубокое познаніе сердца человѣческаго: когда онъ говоритъ о битвахъ, мы живо представляемъ ратное поле, движеніе войскъ, сѣчу; когда разсказываетъ о бесѣдѣ Царя съ Вассіаномъ, мы слышимъ шипѣніе змѣи. Какъ послушенъ ему языкъ Русскій, какъ величественно его изображеніе доблестей и какъ язвительны его горькія укоризны!… Смѣло можемъ сказать, рѣдкій изъ нашихъ писателей умѣлъ владѣть такъ удачно сильнымъ, величественнымъ словомъ нашимъ.48) Но имѣетъ ли Курбскій равное право на уваженіе потомства, какъ Бытописатель?
До появленія въ свѣтъ IX тома Исторіи Государства Россійскаго, у насъ признавали Іоанна Государемъ великимъ; видѣли въ немъ завоевателя трехъ Царствъ и еще болѣе мудраго, попечительнаго законодателя. Знали, что онъ былъ жестокосердъ, но только по темнымъ преданіямъ, и отчасти извиняли его во многихъ дѣлахъ, считая оныя необходимыми для утвержденія благодѣтельнаго самодержавія. Самъ Петръ I хотѣлъ подражатъ ему. Это мнѣніе поколебалъ Карамзинъ, который объявилъ торжественно, что Іоаннъ, въ послѣдніе годы своего правленія, не уступалъ ни Людовику XI, ни Каллигулѣ; но что до смерти первой супруги своей, Анастасіи Романовны, онъ былъ примѣромъ Монарховъ благочестивыхъ, мудрыхъ, ревностныхъ къ славѣ и счастію Государства. Если же вѣрить Курбскому, Іоаннъ до покоренія Казани дѣйствовалъ невольно, по совѣту Бояръ, а потомъ началъ поступать по внушенію собственнаго разума и сердца; въ слѣдствіе сей мысли, приписывая всю славу внутреннихъ благихъ учрежденій Сильвестру, Адашеву и друзьямъ ихъ, а славу оружія доблестнымъ Стратигамъ, Курбскій старается доказать, что Россія наслаждалась золотымъ вѣкомъ только тогда, когда великіе Сигклиты, посѣдѣвшіе въ добродѣтеляхъ, руководили Іоанна, какъ младенца; когда же ихъ не стало и онъ самъ началъ царствовать, тогда Россія испытала иную участь. Кто же правильнѣе судилъ Іоанна: современный ли писатель, видѣвшій дѣла его, но питавшій къ нему злобу непримиримую, или позднѣйшій Историкъ, который не имѣлъ никакого повода быть пристрастнымъ, и съ помощію многихъ свидѣтелей могъ открыть истину?
Съ одной стороны, потомство можетъ подозрѣвать Курбскаго если не въ умышленной клеветѣ, по крайней мѣрѣ въ несправедливомъ пристрастіи: одному Богу извѣстно, думалъ ли онъ очернить память Іоаннову, чтобы оправдать свою измѣну и спасти свое имя отъ вѣчнаго позора; но мы вправѣ сказать: кто въ рѣшительную минуту, когда наше войско стремглавъ бросилось изъ Казани, преслѣдуемое непріятелемъ, сталъ предъ нимъ и остановилъ робкихъ, кто своею рукою писалъ правила Стоглава, заботился о торговлѣ, о просвѣщеніи, тотъ не былъ бѣгунъ, не знавшій, гдѣ укрыться отъ толпы Татаръ, или малодушный властитель, коего силою заставили полюбить на время добродѣтель.
Съ другой же стороны, Курбскій имѣетъ право сказать предъ судомъ потомства: „выслушайте собственное признаніе Царя, улики, свидѣтелей, разсмотрите всю жизнь его, и тогда судите насъ.“ Такъ отзывался самъ Іоаннъ о блестящемъ времени своего правленія, когда по нашему понятію, онъ былъ виновникомъ счастія Россіи и героемъ добродѣтели: „Я былъ неволъникомъ на тронѣ; Попъ Сильвестръ и Адашевъ не давали мнѣ никакой власти; клевреты ихъ посадили меня, аки плѣнника, въ судно, и везли въ непріятельскую землю (подъ стѣны Казани!..); вымышляли дѣтскія страшила, чтобы привести въ ужасъ мою душу: теперь я царствую самъ.“ Такъ говорилъ Іоаннъ, учреждая Опричнину. Но если въ семъ случаѣ онъ клевещетъ на себя, какъ думаетъ Карамзинъ, если нельзя отнять у него всей славы добрыхъ дѣлъ, какъ хочетъ Курбскій, по крайней мѣрѣ другое обвиненіе сего Историка, въ погубленіи многихъ невинныхъ Бояръ, Воеводъ, цѣлыхъ семействъ, даже двоюроднаго брата, подтверждается свидѣтельствомъ и своихъ писателей и чужеземцевъ, и Государственными актами. Этого мало: потомство знаетъ Іоанновы Синодики, или списки невинныхъ страдальцевъ, разосланные самимъ Царемъ въ разные монастыри для поминовенія за упокой души ихъ: тамъ изчислены жертвы его гнѣва, иныя поимянно, другія сотнями, иныя тысячами. Всѣ почти лица, погибшія, по извѣстію Курбскаго, несчастною смертію, поименованы въ Кирилловскомъ Синодикѣ; о тѣхъ же особахъ, которыя въ ономъ не означены, осталась память въ нашихъ Лѣтописяхъ, въ Розрядахъ, въ Спискѣ старинныхъ Сановниковъ, въ дѣлахъ Посольскихъ; однимъ словомъ, неболѣе двухъ или трехъ извѣстій Курбскаго остаются недоказанными. Потомство можетъ только сомнѣваться въ справедливости ужасныхъ подробностей, имъ описуемыхъ: правда иноземцы изображаютъ ихъ еще болѣе мрачными красками; но какъ при всемъ томъ, мы не имѣемъ доказательствъ сему неоспоримыхъ: то будемъ по крайней мѣрѣ утѣшать себя мыслію, не въ оправданіе Іоанна, а изъ уваженія къ человѣчеству, что Курбскій иногда вѣрилъ неосмотрительно злословію враговъ сего Государя.
Въ заключеніе замѣтимъ: дѣла Іоанновы такъ необыкновенны, такъ непостижимы, что едва ли мы не должны болѣе удивляться ему, чѣмъ обвинять его. Скорѣе укоримъ Курбскаго: измѣнивъ Государю, онъ покинулъ въ жертву вѣроятной смерти жену и сына; прислалъ въ Москву на пытку, на муку вѣрнаго Шибанова, — и для чего же? чтобы сказать Іоанну укоръ безполезный! А горестнѣе всего: съ Поляками, съ Татарами, опустошалъ Россію, обливался Русскою кровью… И хотя по всей вѣроятности та же месть, которую изливалъ онъ разореніемъ Русскихъ селъ и монастырей, побудила его взяться за перо и начертать величественную картину доблестей злополучныхъ героевъ вѣка Іоаннова; при всемъ томъ ни подвиги юныхъ лѣтъ, ни слава краснорѣчиваго Писателя не оправдаютъ его въ измѣнѣ отечеству, предъ судомъ безпристрастнымъ.