нообразную. Не только въ описаніи похода Казанскаго, при всякомъ случаѣ Курбскій обнаруживаетъ умъ наблюдательный, глубокое познаніе сердца человѣческаго: когда онъ говоритъ о битвахъ, мы живо представляемъ ратное поле, движеніе войскъ, сѣчу; когда разсказываетъ о бесѣдѣ Царя съ Вассіаномъ, мы слышимъ шипѣніе змѣи. Какъ послушенъ ему языкъ Русскій, какъ величественно его изображеніе доблестей и какъ язвительны его горькія укоризны!… Смѣло можемъ сказать, рѣдкій изъ нашихъ писателей умѣлъ владѣть такъ удачно сильнымъ, величественнымъ словомъ нашимъ.48) Но имѣетъ ли Курбскій равное право на уваженіе потомства, какъ Бытописатель?
До появленія въ свѣтъ IX тома Исторіи Государства Россійскаго, у насъ признавали Іоанна Государемъ великимъ; видѣли въ немъ завоевателя трехъ Царствъ и еще болѣе мудраго, попечительнаго законодателя. Знали, что онъ былъ жестокосердъ, но только по темнымъ преданіямъ, и отчасти извиняли его во многихъ дѣлахъ, считая оныя необходимыми для утвержденія благодѣтельнаго Самодер-
