Рамны. На разстояніи почти трехъ нѣмецкихъ миль отъ устьевъ Тибра тянутся по обоимъ берегамъ рѣки вверхъ противъ ея теченія небольшіе холмы, болѣе высокіе на правомъ берегу, чѣмъ на лѣвомъ; съ этими послѣдними возвышенностями связано имя Римлянъ въ теченіе, по меньшей мѣрѣ, двухъ съ половиной тысячелѣтій. Конечно, нѣтъ никакой возможности опредѣлить, когда и откуда оно взялось; достовѣрно только то, что при извѣстной намъ, самой древней формѣ этого имени, члены общины назывались Рамнами (Ramnes), но не Римлянами, а это измѣненіе главной буквы, часто встрѣчающееся въ первомъ періодѣ развитія языковъ, но рано прекратившееся въ латинскомъ языкѣ[1] служитъ яснымъ доказательствомъ незапамятной древности самаго имени. О происхожденіи названія нельзя сказать ничего достовѣрнаго, но весьма возможно, что Рамны то-же, что прибрежные жители.
Тицiи, Луцеры. Но не одни они жили на холмахъ по берегамъ Тибра. Въ своемъ раздѣленіи на части самое древнее римское гражданство сохранило слѣды своего происхожденія изъ сліянія трехъ первоначально, по всему вѣроятію, самостоятельныхъ волостей — Рамновъ, Тиціевъ и Луцеровъ, стало-быть изъ такого-же синекизма, изъ какого вознікли въ Аттикѣ Аѳины[2]. О глубокой древности такого тройнаго состава общины[3] всего яснѣе свидѣтельствуетъ тотъ фактъ, что Римляне, — въ особенности въ томъ, что́ касалось государственнаго права, — постоянно употребляли вмѣсто словъ «дѣлить» и «часть» слова «троить» (tribuere) и «треть» (tribus), а эти выраженія, подобно нашему слову «кварталъ», рано утратили свое первоначальное числовое значеніе. Еще послѣ своего соединенія въ одно цѣлое, каждая изъ этихъ трехъ когда-то самостоятельныхъ общинъ владѣла одной третью общей земельной собственности и въ томъ-же размѣрѣ участвовала какъ въ ополченіи гражданъ, такъ и въ совѣтѣ старшинъ; точно такъ и въ сферѣ богослужебной, вѣроятно, отъ такого же разтроенія происходитъ дѣлимое на три число членовъ почти всѣхъ древнѣйшихъ коллегій, какъ-то коллегій Святыхъ Дѣвственницъ, Плясуновъ, Земледѣльческаго Братства, Волчьей Гильдіи и Птицегадателей. Эти три составныя части, на которыя распадалось древнее римское гражданство, послужили поводомъ для самыхъ нелѣпыхъ догадокъ; неосновательное предположеніе, будто римская нація была смѣсью различныхъ народовъ, находится въ связи съ такими догадками; оно старается придти различными путями къ заключенію, что три великія италійскія расы были составными частями древняго Рима, и превращаетъ въ мусоръ отъ этрусскихъ, сабинскихъ, эллинскихъ и даже пелазгійскихъ развалинъ такой народъ, у котораго языкъ, государственныя учрежденія и религія развились съ рѣдко встрѣчающеюся у другихъ народовъ самостоятельностію. Откладывая въ сторону частію нелѣпыя, частію неосновательныя гипотезы, мы скажемъ въ немногихъ словахъ все, что́ можетъ быть сказано о національности составныхъ эллементовъ самаго древняго римскаго общиннаго устройства. Что Рамны были однимъ изъ латинскихъ племенъ, не подлежитъ сомнѣнію, такъ такъ, давая новому римскому объединенію свое имя, они вмѣстѣ съ тѣмъ опредѣляли и національность объединившихся отдѣльныхъ общинъ. О происхожденіи Луцеровъ можно сказать только то, что ничто не мѣшаетъ и ихъ отнести, подобно Рамнамъ, къ латинскому племени. Напротивъ того, второй изъ этихъ общинъ единогласно приписываютъ сабинское происхожденіе, а для этого мнѣнія можетъ служить подтвержденіемъ, по меньшей мѣрѣ, сохранившееся въ братствѣ Тиціевъ преданіе, что при вступленіи Тиціевъ въ объединившуюся общину эта священническая коллегія была учреждена для охраненія особыхъ обрядовъ сабинскаго богослуженія. Возможно и то, что въ очень отдаленныя времена, когда племена латинское и сабельское еще не отличались одно отъ другаго по языку и нравамъ такъ рѣзко, какъ впослѣдствіи отличались Римляне отъ Самнитовъ, какая-нибудь сабельская община вступила въ латинскій общинный союзъ; это правдоподобно потому, что, по самымъ древнимъ и достовѣрнымъ преданіямъ, Тиціи постоянно удерживали первенство надъ Рамнами и, стало-быть, вступившіе въ общину Тиціи могли заставить древнихъ Рамновъ подчиниться требованіямъ синекизма. Во всякомъ случаѣ, тутъ также происходило смѣшеніе различныхъ національностей, но оно едва-ли имѣло болѣе глубокое вліяніе чѣмъ, напримѣръ, происшедшее нѣсколькими столѣтіями позже переселеніе въ Римъ сабинскаго уроженца Атта Клауза или Аппія Клавдія вмѣстѣ съ его одноплеменниками и кліентами. Какъ это принятіе рода Клавдіевъ въ среду Римлянъ, такъ и болѣе древнее принятіе Тиціевъ въ среду Рамновъ не даетъ права относить общину Рамновъ къ числу такихъ, которыя состояли изъ смѣси различныхъ народностей. За исключеніемъ, быть можетъ, нѣкоторыхъ національныхъ установленій, перешедшихъ въ богослужебные обряды, въ Римѣ незамѣтно и никакихъ сабельскихъ элементовъ; а для догадокъ этого рода нельзя найти рѣшительно никакихъ подтвержденій въ латинскомъ языкѣ[4]. Дѣйствительно, было-бы болѣе, чѣмъ удивительно, если бы отъ включенія только одной общины изъ племени, находившагося въ самомъ близкомъ племенномъ родствѣ съ латинскимъ, сколько-нибудь замѣтнымъ образомъ нарушилось единство латинской національности; при этомъ главнымъ образомъ не слѣдуетъ позабывать того факта, что въ то время, когда Тиціи получили постоянную осѣдлость рядомъ съ Рамнами, не Римъ, а Лаціумъ служилъ основой для латинской національности. Если новая трехчленная римская община и заключала въ себѣ первоначально нѣкоторую примѣсь сабельскихъ элементовъ, она все-таки была тѣмъ-же, чѣмъ была община Рамновъ — частію латинской націи.
Римъ во главѣ Лацiума. Задолго до того времени, когда возникла на берегахъ Тибра городская осѣдлость, выше упомянутые Рамны, Тиціи и Луцеры, вѣроятно, имѣли — сначала порознь, а потомъ совокупно — укрѣпленныя убѣжища на римскихъ холмахъ, а свои поля обработывали, живя въ окрестныхъ деревняхъ. Дошедшимъ отъ этихъ древнѣйшихъ временъ преданіемъ можетъ считаться тотъ «волчій праздникъ», который справлялся на Палатинскомъ холму родомъ Квинктіевъ; это былъ праздникъ крестьянъ и пастуховъ, отличавшійся патріархальнымъ простодушіемъ своихъ незатѣйливыхъ забавъ и — что́ замѣчательно — сохранившійся даже въ христіанскомъ Римѣ долѣе всѣхъ другихъ языческихъ празднествъ. — Изъ этихъ поселеній впослѣдствіи возникъ Римъ. Объ основаніи города въ томъ собственномъ смыслѣ этого слова, который усвоенъ народными сказаніями, конечно, не можетъ быть и рѣчи: Римъ былъ построенъ не въ одинъ день. Но сто́итъ внимательнаго разсмотрѣнія вопросъ, какимъ путемъ Римъ такъ рано достигъ въ Лаціумѣ политическаго преобладанія, между тѣмъ какъ, судя по его географическому положенію, слѣдовало-бы скорѣе ожидать противнаго. Мѣстность, въ которой находится Римъ, была и менѣе здоровой и менѣе плодородной, чѣмъ мѣстность большинства древнихъ латинскихъ городовъ. Въ ближайшихъ окрестностяхъ Рима плохо ростутъ виноградъ и смоковница и въ нихъ мало обильныхъ источниковъ, такъ какъ ни превосходный въ другихъ отношеніяхъ Каменскій родникъ, находившійся передъ Капенскими воротами, ни тотъ Капитолійскій родникъ, который былъ впослѣдствіи открытъ въ Тулліанской тюрьмѣ, не отличались изобиліемъ воды. Къ этому слѣдуетъ присовокупить частые разливы рѣки, у которой русло недостаточно покато, такъ что она не успѣваетъ изливать въ море массы воды, стремительно ниспадающія съ горъ въ дождливую пору, и потому затопляетъ и обращаетъ въ болота лежащія промежъ холмовъ долины и низменности. Для поселенцевъ такая мѣстность не имѣетъ ничего привлекательнаго, и еще въ древнія времена высказывалось мнѣніе, что первые переселенцы не могли выбрать въ столь благодатномъ краѣ такую нездоровую и неплодородную мѣстность и что только необходимость или какая-нибудь другая особая причина могла побудить ихъ къ основанію тамъ города. Даже легенда сознавала странность такого предпріятія: разсказъ объ основаніи Рима альбанскими выходцами подъ предводительствомъ альбанскихъ княжескихъ сыновей Ромула и Рема ничто иное, какъ наивная попытка со стороны древней такъ-называемой исторіи объяснить странное возникновеніе города въ столь неудобномъ мѣстѣ и вмѣстѣ съ тѣмъ связать основаніе Рима съ всеобщей метрополіей Лаціума. Исторія должна прежде всего отбросить такіе вымышленные разсказы, выдаваемые за настоящую исторію, а въ дѣйствительности принадлежащіе къ разряду не очень остроумныхъ выдумокъ; но ей, быть можетъ, удастся сдѣлать еще одинъ шагъ впередъ и, взвѣсивъ особыя мѣстныя условія, высказать опредѣленную догадку не объ основаніи города, а о причинахъ его быстраго развитія и его исключительнаго положенія въ Лаціумѣ. — Прежде всего посмотримъ, какія были самыя древнія границы римской области. Къ востоку отъ нея находились города Антемны, Фидены, Цэнина, Коллаціи, Габіи, частію отдѣлявшіеся отъ воротъ Сервіевскаго Рима разстояніемъ менѣе, чѣмъ въ одну нѣмецкую милю; стало-быть границы волостей должны были находиться подлѣ самыхъ городскихъ воротъ. Съ южной стороны мы находимъ на разстояніи трехъ нѣмецкихъ миль отъ Рима могущественныя общины Тускула и Альбы, поэтому римская городская область, какъ кажется, не могла заходить въ этомъ направленіи далѣе Клуиліевскаго рва, находившагося въ одной нѣмецкой мили отъ Рима. Точно такъ-же и въ юго-западномъ направленіи граница между Римомъ и Лавиніемъ находилась у шестаго милеваго камня. Между тѣмъ какъ римская территорія была заключена въ самыя тѣсныя границы со стороны континента, она напротивъ того изстари свободно тянулась по обоимъ берегамъ Тибра въ направленіи къ морю, не встрѣчая на всемъ протяженіи отъ Рима до морскаго берега ни какого-либо стариннаго центра другой волости, ни какихъ-либо слѣдовъ старыхъ волостныхъ границъ. Правда, народныя сказанія, которымъ извѣстно происхожденіе чего бы то ни было, объясняютъ намъ, что принадлежавшіе Римлянамъ на правомъ берегу Тибра «семь деревень» (septem pagi) и значительныя соляныя копи, находившіяся близъ устьевъ рѣки, были отняты царемъ Ромуломъ у Вейентовъ и что царь Анкъ возвелъ мостовое укрѣпленіе на правомъ берегу Тибра, на такъ-называемомъ Янусовомъ холмѣ (Janiculum), а на лѣвомъ берегу построилъ римскій Пирей — портовой городъ при «устьѣ» (Ostia). Но о томъ, что владѣнія на этрусскомъ берегу уже изстари входили въ составъ римской области, служитъ болѣе вѣскимъ доказательствомъ находившаяся у четвертаго милеваго камня впослѣдствіи проложенной къ гавани дороги, роща богини плодородія (dea dia), гдѣ изстари справлялся праздникъ римскихъ земледѣльцевъ и гдѣ изстари находился центръ римскаго земледѣльческаго братства; дѣйствительно, именно тамъ съ незапамятныхъ временъ жилъ родъ Ромиліевъ, безспорно одинъ изъ самыхъ знатныхъ римскихъ родовъ; въ то время Яникулъ былъ частію самого города, а Остія была колоніей гражданъ, то есть городскимъ предмѣстіемъ. И это не могло быть простой случайностью. Тибръ былъ природнымъ торговымъ путемъ Лаціума, а его устье у бѣднаго удобными гаванями прибрежья неизбѣжно должно было служить якорной стоянкой для мореплавателей. Сверхъ того Тибръ съ древнѣйшихъ временъ служилъ для латинскаго племени оборонительной линіей для защиты отъ нападеній сѣверныхъ сосѣдей. Въ качествѣ складочнаго мѣста для занимавшихся рѣчною и морскою торговлею Латиновъ и въ качествѣ приморской пограничной крѣпости Лаціума, Римъ представлялъ такія выгоды, какихъ нельзя было найти ни въ какомъ другомъ мѣстѣ: онъ соединялъ въ себѣ выгоды крѣпкой позиціи и непосредственной близости къ рѣкѣ, господствовалъ надъ обоими берегами этой рѣки вплоть до ея устья, занималъ положеніе одинаково удобное и для лодочниковъ, спускавшихся внизъ по Тибру или по Аніо, и для мореплавателей (такъ какъ морскія суда были въ ту пору небольшихъ размѣровъ), а отъ морскихъ разбойниковъ доставлялъ болѣе надежное убѣжище, чѣмъ города, находившіеся подлѣ самаго морскаго берега. Что Римъ былъ обязанъ если не своимъ возникновеніемъ, то своимъ значеніемъ этимъ преимуществамъ въ отношеніяхъ торговомъ и стратегическомъ, ясно видно по многимъ другимъ указаніямъ, гораздо болѣе вѣскимъ, чѣмъ выдумки такъ-называемыхъ историческихъ повѣствованій. Отсюда происходятъ очень древнія сношенія съ Цере, который былъ для Этруріи тѣмъ-же, чѣмъ былъ Римъ для Лаціума, а впослѣдствіи сдѣлался ближайшимъ сосѣдомъ Рима и его собратомъ по торговлѣ; отсюда объясняется и необыкновенное значеніе моста черезъ Тибръ и вообще та важность, которую придавали въ римской общинѣ постройкѣ мостовъ; отсюда-же понятно, почему галера была городскимъ гербомъ. Отсюда вела свое начало старинная римская портовая пошлина, которая изстари взималась въ Остійской гавани только съ того, что́ привозилось для продажи (promercale), а не съ того, что́ привозилось собственникомъ груза для его личнаго потребленія (usuarium), и которая, стало-быть, въ сущности была налогомъ на торговлю. Отсюда, — если мы заглянемъ впередъ, — объясняется сравнительно раннее появленiе въ Римѣ чеканной монеты и торговыхъ трактатовъ съ заморскими государствами. Въ этомъ смыслѣ Римъ, дѣйствительно, могъ быть тѣмъ, за что́ его выдаютъ народныя сказанія, — скорѣе искуственно созданнымъ, чѣмъ возникшимъ самъ собою городомъ, и скорѣе самымъ юнымъ, чѣмъ самымъ старымъ изъ латинскихъ городовъ. Не подлежитъ сомнѣнію, что мѣстность уже была отчасти обработана и какъ на альбанскихъ горахъ, такъ и на многихъ другихъ возвышенностяхъ Кампаніи, уже стояли укрѣпленные за́мки въ то время, когда на берегахъ Тибра возникъ пограничный рынокъ Латиновъ. О томъ, чѣмъ было вызвано основаніе Рима, — рѣшеніемъ-ли латинской федераціи, геніальной-ли прозорливостью всѣми забытаго градостроителя или естественнымъ развитіемъ торговыхъ сношеній, — мы не въ состояніи высказать даже простой догадки. Но къ этому взгляду на Римъ, какъ на рынокъ Лаціума, примыкаетъ другое соображеніе. Съ той минуты, какъ въ исторіи начинается эпоха разсвѣта, Римъ стоитъ совершенно особнякомъ въ латинскохъ общинномъ союзѣ. Латинское обыкновенiе жить въ незащищенныхъ селеніяхъ и пользоваться общимъ укрѣпленнымъ за́мкомъ только для празднествъ и для сходокъ или въ случаѣ опасности, стало исчезать въ римской волости, по всему вѣроятію, гораздо ранѣе, чѣмъ въ какой-либо другой изъ латинскихъ волостей. Причиной этого было не то, что Римлянинъ пересталъ самъ заниматься своимъ хозяйствомъ или пересталъ считать свою усадьбу за свой родимый кровъ, а то, что нездоровый воздухъ Кампаніи заставлялъ его переселяться на городскіе холмы, гдѣ онъ находилъ болѣе прохлады и болѣе здоровый воздухъ; рядомъ съ этими крестьянами тамъ, должно быть, изстари часто селились также неземледѣльцы и изъ иноземцевъ и изъ туземцевъ. Этимъ объясняется, почему было такъ густо населеніе древней римской территоріи, которая заключала въ себѣ по бо́льшей мѣрѣ 5½ квадратныхъ миль частію болотистой и песчаной почвы, а между тѣмъ еще по древнѣйшимъ городскимъ уставамъ выставляла гражданское ополченіе изъ 3300 свободныхъ людей и стало быть насчитывала по меньшей мѣрѣ 10,000 свободныхъ жителей. Но этого еще мало. Кто знаетъ, чѣмъ были Римляне, и знакомъ съ ихъ исторіей, тому извѣстно, что своеобразный характеръ ихъ общественной и частной дѣятельности истекалъ изъ ихъ городскаго и торговаго быта и что ихъ отличіе отъ остальныхъ Латиновъ и вообще отъ Италійцевъ было преимущественно отличіемъ горожанъ отъ поселянъ. Впрочемъ Римъ не былъ такимь-же торговымъ городомъ, какъ Коринѳъ или Карѳагенъ, потому что Лаціумъ въ сущности земледѣльческая страна, а Римъ и былъ и оставался прежде всего латинскимъ городомъ. Но то, чѣмъ отличался Римъ отъ множества другихъ латинскихъ городовъ, должно быть, безъ сомнѣнія, приписано его торговому положенію и обусловленному этимъ положеніемъ духу его гражданскихъ учрежденій. Такъ какъ Римъ служилъ для латинскихъ общинъ торговымъ складочнымъ мѣстомъ, то понятно, что рядомъ съ латинской сельско-хозяйственной организаціей и даже преимущественно передъ нею тамъ сильно и быстро развился городской бытъ, чѣмъ и былъ заложенъ фундаментъ для будущаго величія города. Гораздо интереснѣе и гораздо легче прослѣдить это торговое и стратегическое развитіе города Рима, чѣмъ браться за безплодный химическiй анализъ древнихъ общинъ, которыя и сами по себѣ незначительны и мало отличаются одна отъ другой. Въ этомъ случаѣ намъ могутъ служить въ нѣкоторой мѣрѣ указаніями преданія о мало-по-малу возникавшіхъ вокругъ Рима оградахъ и укрѣпленіяхъ, сооруженіе которыхъ, очевидно, шло рука объ руку съ превращеніемъ римскаго общиннаго быта въ городской.
Палатинскiй городъ и семь холмовъ. Первоначальная городская основа, изъ которой въ теченіе нѣсколькихъ столѣтій выросталъ Римъ, обнимала, — по достовѣрнымъ свидѣтельствамъ, — только Палатинъ, который въ болѣе позднюю пору назывался также четыреугольнымъ Римомъ (Roma quadrata), потому что Палатинскій холмъ имѣетъ форму неправильнаго четыреугольника. Остатки воротъ и стѣнъ этой первоначальной городской окружности были видны еще во времена имперіи; даже намъ хорошо извѣстно, гдѣ находились двое изъ этихъ воротъ — Porta Romana подлѣ S. Giorgio in Velabro и Porta Mugionis подлѣ арки Тита, а палатинскую стѣну описалъ по личному осмотру Тацитъ по крайней мѣрѣ съ тѣхъ ея сторонъ, которыя обращены къ Авентину и къ Целію. Многочисленные признаки указываютъ на то, что именно здѣсь находились центръ и первоначальная основа городской осѣдлости. На Палатинѣ находился священный символъ этой основы — такъ-называемое «подземелье» (mundus), куда каждый изъ первыхъ поселенцевъ клалъ запасы всего, что́ нужно въ домашней жизни, и сверхъ того комокъ дорогой ему родной земли. Кромѣ того, тамъ находилось зданіе, въ которомъ собирались всѣ куріи, — каждая у своего собственнаго очага, — для богослуженія и для другихъ цѣлей (curiae veteres). Тамъ-же находились: зданіе, въ которомъ собирались «скакуны» (curia saliorum) и въ которомъ хранились священные щиты Марса, святилище «волковъ» (lupercal) и жилище Юпитерова жреца. На этомъ холмѣ и подлѣ него сосредоточивались всѣ народныя сказанія объ основаніи города; тамъ представлялись взорамъ вѣрующихъ въ эти сказанія: покрытое соломой жилище Ромула, пастушья хижина его пріемнаго отца Фавстула, священная смоковница, къ которой былъ прибитъ волнами коробъ съ двумя близнецами, вишенное дерево, которое выросло изъ древка копья, брошеннаго въ городскую стѣну основателемъ города съ Авентинскаго холма черезъ лощину цирка, и другія такого-же рода святыни. О храмахъ въ настоящемъ смыслѣ этого слова еще не имѣли понятія въ ту пору, а потому и на Палатинѣ не могло быть остатковъ отъ такихъ памятниковъ древности. Но центры общинныхъ сборищъ не оставили послѣ себя никакихъ слѣдовъ по той причинѣ, что были рано перенесены оттуда въ другія мѣста; можно только догадываться, что открытое мѣсто вокругъ подземелья (mundus), впослѣдствіи названное площадью Аполлона, было самымъ древнимъ сборнымъ пунктомъ гражданъ и сената, а на поставленныхъ надъ самымъ подземельемъ подмосткахъ устраивались древнѣйшія пиршества римской общины. — Напротивъ того, въ «семихолмномъ празднествѣ» (septimontum) сохранилось воспоминаніе о болѣе широкой осѣдлости, мало-по-малу образовавшейся вокругъ Палатина; тамъ появлялись одни въ слѣдъ за другими новыя предмѣстія, изъ которыхъ каждое было обнесено особой, хотя и не очень крѣпкой оградой, и примыкало къ первоначальной городской стѣнѣ Палатина точно такъ, какъ въ болотистыхъ мѣстностяхъ къ главной плотинѣ примыкаютъ другія второстепенныя. Въ число «семи поясовъ» входили: самъ Палатинъ; Цермалъ — склонъ Палатина къ той низменности (velabrum), которая тянется по направленію къ рѣкѣ между Палатиномъ и Капитоліемъ; Велiа, — хребетъ холма, соединяющій Палатинъ съ Эсквилиномъ и впослѣдствіи почти совершенно застроенный императорами; Фагуталъ, Оппій и Циспій — три возвышенности Эсквилина; наконецъ Сукуза или Субура — крѣпость, заложенная ниже S. Pietro in Vincoli, въ лощинѣ между Эсквилиномъ и Квириналомъ и вне землянаго вала, защищавшаго новый городъ на Каринахъ. По этимъ, очевидно, мало-по-малу возникавшихъ пристройкахъ, можно до нѣкоторой степени ясно прослѣдить самую древнюю исторію Палатинскаго Рима, въ особенности, если имѣть при этомъ въ виду Сервiевское раздѣленіе Рима на округа, основанное на этомъ болѣе древнемъ раздѣленiи города на части. — Палатинъ былъ первоначальнымъ центромъ римской общины, — самой древней и первоначально единственной ея оградой; но городская осѣдлость возникла въ Римѣ, какъ и повсюду, не внутри за́мка, а подъ его стѣнами; оттого-то самыя древнія изъ извѣстныхъ намъ поселеній, впослѣдствіи составившiя, въ Сервіевскомъ раздѣленіи города, кварталы первый и второй, были расположены вокругъ Палатина. Примѣромъ этого могутъ служить: поселеніе, образовавшееся на склонѣ Цермала къ Тускской улицѣ (въ названіи которой, вѣроятно, сохранилось воспоминаніе объ оживленныхъ торговыхъ сношеніяхъ между Цермтами и Римлянами, существовавшихъ еще въ ту пору, когда городъ занималъ одинъ Палатинскій холмъ), и поселеніе на Веліи; эти два пригорода впослѣдствiи образовали въ Сервіевскомъ городѣ вмѣстѣ съ крѣпостнымъ холмомъ одинъ кварталъ. Въ составъ позднѣйшаго втораго квартала входили: предмѣстіе на Целійскомъ холму, вѣроятно, занимавшее лишь самый внѣшній выступъ этого холма надъ будущимъ Колизеемъ; предмѣстіе на Каринахъ, то-есть на томъ возвышеніи, которое образуетъ склонъ Эсквилина къ Палатину; наконецъ долина и передовое укрѣпленіе Субуры, отъ которой и весь кварталъ получилъ свое названіе. Эти два квартала и составляли первоначальный городъ, а его Субуранскій округъ, тянувшійся подъ крѣпостнымъ холмомъ примѣрно отъ арки Константина до S. Pietro in Vincoli и по лежащей внизу долинѣ, былъ, какъ кажется, болѣе значительнымъ и, быть можетъ, болѣе древнимъ, чѣмъ поселенiя, включенныя Сервіемъ въ Палатинскій округъ, такъ какъ первый предшествуетъ второму въ спискѣ кварталовъ. Замѣчательнымъ памятникомъ несходства этихъ двухъ частей города служитъ одинъ изъ самыхъ древнихъ священныхъ обычаевъ позднѣйшаго Рима, заключавшійся въ томъ, что на Марсовомъ полѣ ежегодно приносили въ жертву октябрьскаго коня: жители Субуры до очень поздней поры состязались на этомъ праздникѣ съ жителями священной улицы изъ-за лошадиной головы и, смотря потому, на какой сторонѣ оставалась побѣда, эту голову прибивали гвоздями или къ Мамиліевской башнѣ (мѣсто нахожденія которой неизвѣстно) въ Субурѣ или къ царскому дому у подножія Палатина. Въ этомъ случаѣ двѣ части древняго города состязались между собою на равныхъ правахъ. Стало-быть Эсквиліи, — названіе которыхъ въ сущности дѣлало излишнимъ употребленіе слова Карины — были на самомъ дѣлѣ тѣмъ, чѣмъ назывались, то-есть внѣшними постройками (ex-quiliae — подобно inquilinus отъ colere) или городскимъ предмѣстіемъ; при позднѣйшемъ раздѣленіи города онѣ вошли въ составъ третьяго квартала, который всегда считался менѣе значительнымъ, чѣмъ Субуранскій и Палатинскій. Быть можетъ и другія сосѣднія высоты, какъ напримѣръ Капитолій и Авентинъ, были также заняты общиной семи холмовъ; это видно главнымъ образомъ изъ того, что уже въ ту пору существовалъ (для чего служитъ вполнѣ достаточнымъ доказательствомъ одно существованіе понтификальной коллегіи) тотъ «мостъ на сваяхъ» (pons sublicius), для котораго служилъ натуральнымъ мостовымъ устоемъ островъ Тибра; не слѣдуетъ оставлять безъ вниманія и того факта, что мостовое укрѣпленіе находилось на этрусскомъ берегу, на возвышеніи Яникула; но община не включала этихъ мѣстъ въ сферу своихъ укрѣпленій. Сохранившееся до поздней поры въ богослужебномъ уставѣ правило, что мостъ долженъ быть сложенъ безъ желѣза, изъ одного дерева, очевидно имѣло ту практическую цѣль, что требовался летучій мостъ, который можно было во всякое время легко изломать или сжечь; отсюда видно, какъ долго римская община не могла разсчитывать на вполнѣ обезпеченное и непрерывное обладаніе рѣчной переправой. — Мы не имѣемъ никакихъ указаній на какую-либо связь между этими постепенно выроставшими городскими поселеніями и тѣми тремя общинами, на которыя римская община распадалась съ незапамятныхъ временъ. Такъ какъ Рамны, Тиціи и Луцеры, повидимому, первоначально были самостоятельными общинами, то слѣдуетъ полагать, что каждая изъ нихъ первоначально имѣла свою собственную осѣдлость; но на семи холмахъ онѣ, конечно, не отдѣлялись одна отъ другой особыми оградами, а все, что́ было на этотъ счетъ выдумано въ старину или въ новое время, должно быть поставлено осмотрительнымъ изслѣдователемъ на ряду съ забавными сказками о Тарпейской скалѣ и о битвѣ на Палатинскомъ холму. Скорѣе можно предположить, что оба квартала древняго города — Субура и Палатинъ, равно какъ тотъ кварталъ, который состоялъ изъ его предмѣстій, были раздѣлены на три части между Рамнами, Тиціями н Луцерами; съ этимъ можно-бы было поставить въ связь и тотъ фактъ, что въ субуранской и въ палатинской частяхъ города, равно какъ во всѣхъ позже образовавшихся его кварталахъ, находилось по три пары Аргеіскихъ капищъ. Палатинскій семихолмный городъ, быть можетъ, имѣлъ свою исторію, но до насъ не дошло о немъ никакихъ другихъ свѣдѣній, кромѣ только того, что онъ дѣйствительно существовалъ. Но подобно тому, какъ падающіе съ лѣсныхъ деревьевъ листья подготовляютъ почву къ новой веснѣ, хотя за ихъ паденіемъ и не слѣдитъ человѣческій глазъ, — и этотъ исчезнувшiй семихолмный городъ подготовилъ почву для историческаго Рима.
Холмовые Римляне на Квириналѣ. Но не одинъ Палатинскій городъ издревле занималъ то пространство, которое было впослѣдствіи обнесено Сервiевской стѣной; въ непосредственномъ съ нимъ сосѣдствѣ стоялъ другой городъ на Квириналѣ. «Древній за́мокъ » (Capitolium vetus) съ святилищами Юпитера, Юноны и Минервы и съ тѣмъ храмомъ богини «честнаго слова», въ которомъ публично выставлялись государственные договоры, былъ яснымъ прототипомъ позднѣйшаго Капитолія съ его храмами въ честь Юпитера, Юноны и Минервы и съ его храмомъ римской «Вѣрности», также игравшимъ роль дипломатическаго архива; этотъ за́мокъ служилъ безспорнымъ доказательствомъ того, что и Квириналъ когда-то былъ центромъ самостоятельнаго общиннаго быта. То-же видно изъ поклоненія Марсу и на Палатинѣ и на Квириналѣ, такъ какъ Марсъ былъ первообразомъ воина и самымъ древнимъ высшимъ божествомъ италійскихъ гражданскихъ общинъ. Съ этимъ находится въ связи и то, что завѣдывавшія поклоненіемъ Марсу, два очень древнихъ братства — «скакуновъ» (Salii) и «волковъ» (Luperci) существовали въ позднѣйшемъ Римѣ въ двойномъ комплектѣ такъ, что рядомъ съ палатинскими скакунами существовали скакуны квиринальскіе, а рядомъ съ квинктійскими волками Палатина — Фабіевская волчья гильдія, святилище которой находилось, по всему вѣроятію, на Квириналѣ[5]. Всѣ эти указанія вѣски сами по себѣ, но пріобрѣтутъ еще болѣе важное значеніе, если мы припомнимъ, что въ точности извѣстная намъ окружность Палатинскаго семихолмного города не вмѣщала въ себѣ Квиринала и что въ Сервіевскомъ Римѣ, который состоялъ изъ трехъ первыхъ округовъ, соотвѣтствовавшихъ прежнему объему πалатинскаго города, былъ впослѣдствіи сформірованъ четвертый кварталъ изъ Квиринала и изъ сосѣдняго съ нимъ Виминала. Отсюда объясняется и цѣль, для которой было возведено внѣшнее укрѣпленіе Субуры за городской стѣной, въ долинѣ между Эсквилиномъ и Квириналомъ: тутъ соприкасалісь границы двухъ территорій, и поселившіеся на этой низменности Палатінцы нашли нужнымъ построіть тутъ крѣпость для защиты отъ обитателей Квиринала. - Наконецъ, несовершенно исчезло даже то названіе, которымъ жители Квиринала отличались отъ своихъ палатинскихъ сосѣдей. Палатинскій городъ назывался городомъ «семи горъ» и названiе его жітелей происходило отъ слова гора (montani), подъ которымъ разумѣли преимущественно Палатинъ, но также и другія принадлежавшія къ нему высоты; напротивъ того, вершина Квиринала (которая была не только не ниже вершины Палатина, но даже немного выше) вмѣстѣ съ принадлежавшимъ къ ней Виминаломъ никогда не называлась иначе, какъ холмомъ (сοllіs); даже въ актахъ, относящіхся къ религіозной сферѣ, Квириналъ нерѣдко называется просто «холмомъ», безъ прибавленія какого-либо объяснительнаго слова. Точно такъ и ворота при спускѣ съ этой возвышенности обыкновенно называются холмовыми воротами (porta collina), живущіе тамъ священнослужители Марса — холмовыми священнослужителями (salii collini) въ отличіе отъ палатинскихъ (salli Palatini), а образовавшійся изъ этого округа четвертый Сервіевскій кварталъ — холмовымъ кварталомъ (tribus collina)[6]. Названіе Римлянъ, подъ которымъ первоначально разумѣли всѣхъ жителей той мѣстности, могло быть усвоено какъ холмовыми жителями, такъ и обитателями горы и первые изъ нихъ могли называться холмовыми Римлянами (Romani collini). Нѣтъ ничего невозможнаго въ томъ, что между жителями двухъ сосѣднихъ городовъ существовало и племенное различiе; но мы не имѣемъ достаточныхъ основанiй для того, чтобъ признать основанную на Квириналѣ общину за иноплеменную, точно такъ же, какъ не имѣемъ основанiя признать иноплеменной которую-либо изъ общинъ, основанныхъ на латинской территорiи[7].
Взаимныя отношенiя общинъ палатинской и квиринальской. И такъ, жившiе на Палатинѣ нагорные Римляне и жившiе на Квириналѣ холмовые Римляне стояли въ ту пору во главѣ римскаго общиннаго устройства, составляя двѣ отдѣльныя общины, которыя, безъ сомнѣния, часто враждовали между собою и въ этомъ отношенiи имѣли нѣкоторое сходство съ теперешними римскими Монтигiанами и Трастеверианами. Что семигорная община изстари была могущественнѣе квиринальской, безспорно доказывается и болѣе ши размѣрами ея пристроекъ и предместий и темъ второстепеннымъ положенiемъ, которымъ прежнiе холмовые Римляне принуждены были довольствоваться въ позднѣйшемъ Сервiевскомъ городскомъ устройствѣ. Но и внутри палатинскаго города едва-ли успѣли вполне объединиться его различныя составныя части. О томъ, какъ Субура и Палатинъ ежегодно состязались между собою изъ-за лошадиной головы, уже было упомянуто ранѣе; но и обитатели каждой возвышенности, даже члены каждой курiи (въ ту пору еще не было общаго городскаго очага, а очаги у каждой курiи были особые, хотя и стояли одинъ подлѣ другаго), вѣроятно, сильнѣе сознавали свою самостоятельность, чѣмъ свое единство, такъ что Рим былъ скорѣе совокупностью городскихъ поселений, чѣмъ цѣльнымъ городомъ. По многимъ признакамъ слѣдуетъ полагать, что даже жилища древнихъ могущественныхъ фамилiй были укрѣплены такъ, что были способны защищаться отъ нападенiй и, стало-быть, нуждались въ защитѣ. Величественная стѣна, постройка которой приписывается царю Сервiю-Туллiю, впервые окружила одной оградой не только два города, стоявшiе на Палатинѣ и на Квириналѣ, но и не входившiя въ черту этих городовъ возвышенности Капитолiя и Авентина, и такимъ образомъ создала новый Римъ, — тотъ Римъ, с которымъ знакома всемiрная исторiя. Но прежде, чѣмъ было приступлено къ возведенiю этого громаднаго сооруженiя, положенiе Рима среди окружавшей его мѣстности, должно было, безъ сомнѣнiя, совершенно измѣниться. Та пора — когда земледѣлецъ вспахивалъ своимъ плугомъ землю на семи римскихъ холмахъ точно такъ же, какъ и на другихъ латинскихъ, а зародыши болѣе прочной осѣдлости появлялись только на некоторыхъ вершинахъ, въ тѣхъ укрѣпленныхъ убѣжищахъ, которыя оставались пустыми вѣ мирное время, — соотвѣтствовала той древнѣйшей эпохѣ, когда латинское племя еще не вело никакой торговли, и не совершало никакихъ замѣчательныхъ подвигов. Та болѣе поздняя пора́ — когда стали раpцвѣтать поселенiя на Палатинѣ и внутри «семи оград», — совпадаетъ съ завладѣнiемъ римскою общиною устьями Тибра и вообще съ болѣе оживленными и болѣе свободными сношенiями Латиновъ между собою, съ развитiемъ городскихъ нравовъ, въ особенности въ Римѣ, и также съ болѣе прочнымъ политическимъ объединенiемъ какъ отдѣльныхъ общинъ, такъ и всего латинскаго мiра. Точно такъ и появленiе созданнаго Сервiевскою стѣной цѣльнаго большаго города совпадаетъ съ той эпохой, когда городъ Римъ былъ въ состоянiи начать борьбу изъ-за преобладанiя въ латинскомъ союзѣ и когда он былъ въ состоянiи достигнуть этой цѣли.
Примечания
править- ↑ Примѣрами такого измѣнения гласной буквы могутъ служить слѣдующія слова, которыя всѣ измѣнились соотвѣтственно самому древнему типу; pars portio, Mars mors, farreum вмѣсто horreum, Fabii Fovii, Valerins Volesus, vacuus, vocivus.
- ↑ Не слѣдуетъ думать, что съ понятіемъ о синекизмѣ необходимо соединяется понятіе о совмѣстной осѣдлости; всѣ по прежнему живутъ на своихъ мѣстахъ, но уже для всѣх существуютъ только одна дума и одинъ центръ управленія. Ѳукид. 2, 15; Геродотъ, I, 170.
- ↑ Если принять въ соображеніе аттическое слово τριττύς и умбрійское trifo, то можно даже задаться такимъ вопросомъ: не была-ли трехчленность общины основною греко-италійскою формой; если бы этотъ вопросъ былъ разрѣшенъ утвердительно, то уже нельзя-бы было объяснять трехчленность римской общины сліяніемъ нѣсколькихъ, когда-то самостоятельныхъ племенъ. Но для того, чтобъ отстоять столь несогласное съ преданіемъ предположеніе, нужно-бы было доказать, что раздѣленіе на три составныя части встрѣчалось въ греко-италійской сферѣ чаще, чѣмъ это оказывается въ дѣйствительности, и что оно повсюду является основной формой. Умбры могли усвоить слово tribus подъ вліяніемъ римскаго преобладанія; нельзя съ увѣренностью утверждать, чго оно было употребительнымъ на языкѣ Осковъ.
- ↑ Хотя въ настоящее время совершенно отложено въ сторону старинное мнѣніе, что латинскій языкъ долженъ считаться смѣсью греческихъ элементовъ съ негреческими, даже серьозные изслѣдователи [какъ напр. Schwegler, R. G. I, 164. 193] все-таки находятъ въ латинскомъ языкѣ смѣшеніе двухъ родственныхъ италійскихъ нарѣчій. Но было-бы напрасно требовать филологическихъ или историческихъ доказательствъ такого мнѣнія. Когда какой-нибудь языкъ является промежуточнымъ между двумя другими, то каждый филологъ понимаетъ, что это происходитъ всего чаще отъ органическаго развитія, чѣмъ отъ внѣшнихъ примѣсей.
- ↑ Что квинктійскіе Луперки стояли по своему рангу выше фабіевскихъ, видно изъ того, что баснопісцы называли Квинктіевъ приверженцами Ромула, а Фабіевъ — приверженцами Рема [Овид. Fasti, 2, 373 и слѣд.; Vict., De Orig. 22]. Что Фабіи принадлежали къ чисду жившихъ на холмахъ Римлянъ, доказывается тѣмъ, что ихъ родъ совершалъ свои жертвоприношенія на Квириналѣ (Ливій, 5, 46, 52], а въ этомъ случаѣ безразлично, находились-ли эти жертвоприношенія въ связи съ Луперкаліями, или нѣтъ, — Луперкъ этой коллегіи называется въ надписяхъ [Orelli 2253] Lupercus Quinctialis vetus, а названіе Kaeso [см. Римск. изслѣд. Моммсена, 1, 17], по всему вѣроятію, находящееся въ связи съ культомъ Луперкалій, встрѣчается исключительно только у Квинктіевъ и у Фабіевъ; поэтому часто употребляемая писателями форма Lupercus Quinctilius и Quinctilianus должна считаться за искаженіе, а эта коллегія существовала не у Квинктиліевъ, которые были сравнительно менѣе древняго происхожденія, а у Квінктіевъ, просхожденіе которыхъ было гораздо болѣе древне. Когда-же, наоборотъ, Квінктіи [Лівій; 1, 30] или Квинктіліи [Діонисій, 3, 29] упоминаются въ числѣ альбанскихъ родовъ, то здѣсь слѣдуетъ предпочитать послѣднюю орѳографiю и считать квинктiйскiй родъ за древне-римскiй.
- ↑ Хотя та возвышенность, на которой жили холмовые Римляне, и носила впослѣдствіи общеупотребительное названіе квиринальскаго холма, изъ этого еще не слѣдуетъ заключать, что названіе Квиритовъ первоначально было названіемъ жившихъ на Квириналѣ гражданъ. Съ одной стороны, — какъ объяснено выше, — всѣ древнѣйшіе слѣды свадѣтельствуютъ ο томъ, что эти жители назывались Collini; съ другой стороны безспорно доказано, что и изстари и въ болѣе позднюю пору названіе Квириты обозначало полноправныхъ гражданъ и не имѣло ничего общаго съ отличіемъ обитателей холма отъ обитателей горы, montani отъ collini [сравн. ниже главу 5]. Позднѣйшее названіе Quirinalis возникло отъ того, что хотя Mars quirinus, мечущій копья богъ смерти, и былъ предметомъ поклоненія какъ на Палатинѣ, такъ и на Квириналѣ [такъ какъ въ древнѣйшихъ надписяхъ, найденныхъ въ такъ-называемомъ храмѣ Квирина, это божество называется Марсомъ], но впослѣдствіи, во избѣжаніе смѣшенія, стали называть бога жившихъ на горѣ Римлянъ преимущественно Марсомъ, а бога жившихъ на холмѣ Римлянъ — преимущественно Квирином. — Хотя Квириналъ и называется также жертвеннымъ холмомъ, collis agonalis, но этимъ указывается только на то, что онъ былъ для холмовыхъ Римлянъ богослужебнымъ центром.
- ↑ То, что выдаютъ за такiе основанiя [сравн. наприм. Швеглера, Римск. Ист. 1, 480] въ сущности сводится на высказанную Варреномъ и, по обыкновенiю, повторявшуюся вслѣдъ за нимъ позднѣйшими писателями, этимолого-историческую гипотезу, что латинскiя слова quiris, quirinus были одного происхожденiя съ названiемъ сабинскаго города Cures и что, стало-быть, квиринальскiй холмъ былъ заселен переселенцами из Курь. Одинакое происхожденiе этихъ словъ правдоподобно, но сдѣланный изъ него историческiй выводъ, бесспорно, не имѣетъ достаточнаго основанiя. Иные утверждали, но не могли доказать, что древнiя святилища, находившiяся на этой горѣ [гдѣ также былъ и такой холмъ, который назывался Лацiарiйскимъ], были сабинскiя. Mars quirinus, Sol, Salus, Flora, Semo Sancus или Deus fidius, конечно, были сабинскими божествами, но они вмѣстѣ съ тѣмъ были латинскими божествами, которымъ стали поклоняться, очевидно, еще въ ту пору, когда Латины и Сабины жили нераздельно. Если же съ святилищами Квиринала, впослѣдствiи отодвинувшагося на второй планъ, преимущественно связано названiе такого божества, какъ Semo Sancus [сравн. происшедшее отъ его имени названiе porta sanqualis], — впрочемъ встрѣчающееся и на островѣ Тибра, — то всякiй безпристрастный изслѣдователь усмотритъ въ этомъ фактѣ лишь доказательство глубокой древности этого культа, а не его заимствованiе изъ сосѣдней страны. При этомъ не слѣдуетъ отвергать возможности влiянiя племеннаго различiя; но если бы это различiе и дѣйствительно существовало, оно исчезло для насъ безслѣдно, а ходячiя между нашими современниками разсужденiя объ участiи сабинскаго элемента въ устройствѣ римскаго быта лишь могутъ служить предостереженiемъ отъ такого переливанiя изъ пустаго въ порожнее.