11-го Марта. Сегодня сказали мы послѣднее прости гостепріимному дому Платера, веселому жилищу нашему въ Домбровицѣ, и всему что насъ любило, и всему что насъ плѣняло! Мы идемъ въ Бѣльскъ, выостримъ свои пики, сабли, и пойдемъ далѣе.
Говорятъ старики уланы, что всякой разъ, какъ войско Русское двинется куда-нибудь, двинутся съ нимъ и всѣ непогоды. На этотъ разъ надобно имъ повѣрить: со дня выступленія провожаютъ насъ снѣгъ, холодъ, вьюга, дождь и пронзительный вѣтеръ. У меня такъ болитъ кожа на лицѣ, что не могу до нее дотронуться; по совѣту старшаго Торнези, я каждый вечеръ умываюсь сывороткой, и отъ этого средства боль немного прошла, но я сдѣлалась такъ черна, такъ черна, что ничего уже не знаю чернѣе себя.
Подъямпольскій занятъ расчетами въ штабѣ; я осталась старшимъ офицеромъ по немъ и командую эскадрономъ; впрочемъ я калифъ на часъ; черезъ два дни царствованіе мое кончится.
Кастюкновка. Въ этомъ селеніи назначена эскадрону нашему дневка. Квартирою намъ четверымъ — Чернявскому, двумъ Торнези и мнѣ, служитъ крестьянская хижина почернѣлая, закоптѣлая, напитанная дымомъ, съ разтрепанною соломенной кровлею, землянымъ поломъ, и похожая снаружи на раздавленную черепаху. Передній уголъ этой лачуги принадлежитъ намъ; у порога и печи расположились наши денщики, прилѣжно замимаясь чисткою удилъ, мундштуковъ, стремянъ, смазываньемъ ремней и тому подобными кавалерійскими работами. Не ужели намъ оставаться цѣлый день въ такой конуркѣ и въ такомъ товариществѣ! Мы рѣшились ѣхать на весь день къ помѣщику селенія Соколовскому.
Онъ принялъ насъ очень ласково, и мы провели у него день весело и пріятно. Я очень была обрадована, узнавъ, что онъ тотъ самый Соколовскій, о которомъ писалъ Коцебу въ своемъ достопамятномъ годѣ жизни. Коцебу называетъ его Соколовымъ, видно по ошибкѣ. Соколовскій разсказываетъ намъ, какъ жилъ въ Сибири, грустилъ, надѣялся, ходилъ на охоту, и ждалъ съ терпѣніемъ и философіею перемѣны къ лучшему. Я спрашивала, такъ ли жилъ Коцебу въ Сибири, какъ описываетъ, и былъ ли онъ печаленъ? Онъ жилъ весело, отвѣчалъ смѣючись Соколовскій, игралъ каждый день въ карты, каждый день выигрывалъ, и по наружности, казалось, мало заботился о томъ, что будетъ съ нимъ далѣе.
— Селенье ****. Здѣсь остановились мы не знаю на долго ли. Мнѣ отвели квартиру у Уніятскаго священника; молодая жена его, очень нѣжно заботится доставлять мнѣ все что есть лучшаго у нее въ домѣ; всякое утро приноситъ мнѣ сама кофе, сливки, сахарные сухари, тогда какъ для мужа приготовляетъ просто стаканъ грѣтаго пива съ сыромъ; обѣдъ ея всегда вкусенъ, деликатенъ, и только чтобъ не до конца прогнѣвить супруга, готовится одно какое-нибудь блюдо по его вкусу, который, надобно признаться, довольно грубъ.
Вчера пастырь нашъ былъ очень разсерженъ чѣмъ-то; во все продолженіе обѣда, хмурился и отталкивалъ блюда, которыя жена его подставляла ему, пріятно усмѣхаясь; къ счастію, гнѣву его не довелось разразиться на словахъ. Никто не говорилъ съ нимъ, и даже старались не встрѣчаться взглядами; въ этомъ маневрѣ жена была изъ первыхъ.
Хозяйка выводитъ меня изъ терпѣнія; нѣтъ дня чтобъ она не говорила мнѣ: вы должны быть непремѣнно Полякъ! Почему вы такъ думаете? спрашиваю я, и получаю въ отвѣтъ какую-нибудь пышную глупость: вы такъ пріятно говорите; пріемы ваши такъ благородны! Она съ ума сошла!..... — Не уже ли пріятность разговора и благородство пріемовъ, принадлежатъ, по вашему мнѣнію, исключительно однимъ Полякамъ? Чѣмъ же провинились передъ вами всѣ другія націи, позвольте спросить; что̀ вы отнимаете у нихъ эти преимущества?.. Вмѣсто отвѣта она смѣется, отдѣлывается шутками и снова начинаетъ открывать во мнѣ различныя доблести Поляка. Отбиваясь всѣми возможными доводами отъ чести быть Полякомъ, сказала я, между прочимъ хозяйкѣ, что если она замѣчаетъ во мнѣ что̀-нибудь не совсѣмъ русское, такъ это можетъ быть отъ того, что въ крови моей есть частицы Малороссійской и Шведской крови, что бабки мои съ отцовской и материнской стороны, были одна Малороссіянка, другая Шведка. Хозяйка зачала хвалить Шведовъ, превознося до небесъ ихъ храбрость, твердость, правоту; хозяинъ примѣтно терялъ терпѣніе; на бѣду въ это самое время подали ему любимое блюдо его, гречневую кашу, облитую сверху саломъ, и усыпанную выжаренными кусочками этого же самаго сала; въ Польшѣ называютъ ихъ, не знаю уже длячего и почему — Шведами. Хозяинъ, схватя блюдо, поставилъ его передъ собою и съ изступленіемъ сталъ бить ложкою по этимъ безвиннымъ кусочкамъ, приговаривая: не люблю Шведовъ! не люблю Шведовъ! Сальные брызги летѣли на мундиръ и эполеты мои; я поспѣшно встала изъ-за стола, обтирая платкомъ лице... Ахъ, мой Боже! вскликнула хозяйка, стараясь вырвать у него изъ рукъ ложку, помѣшался, совсѣмъ помѣшался!
Дни черезъ три послѣ этой сцены, хозяйка принесла мнѣ по утру кофе, какъ то дѣлала всякій день; но въ этотъ разъ она уже не дожидалась пока я возьму изъ рукъ ея чашку; она поставила все передо мною на столикъ, и неговоря ни слова, сѣла задумчиво у окна: что̀ такъ не весела, моя прекрасная хозяйка? спросила я; — nic, panie poruczniku! Помолчавъ съ минуту, она стала говорить: будете вы помнить меня? — Буду, клянусь честію, буду! — Дайте же мнѣ залогъ этого обѣщанія. — Извольте; что̀ вамъ угодно? — Это кольцо! Она взяла мою руку, сжимая легонько мизинецъ, на которомъ было золотое кольцо..... Этого я не ожидала; молча и въ замѣшательствѣ смотрѣла я на молодую попадью, устремившую на меня свои черные глаза, и не знала что̀ дѣлать!... Кольцо это было подарено дѣвицею Павлищевой, и я поклялась ей никогда не разставаться съ нимъ. Между тѣмъ хозяйка ждала отвѣта, и разумѣется невольно смѣшалась, видя, что я не снимаю въ ту жъ секунду кольцо, чтобъ отдать ей... Что̀ это значитъ мой другъ, что ты сидишь у г. поручика, и забыла что я еще не завтракалъ? Это говорилъ разгнѣванный хозяинъ; онъ растворилъ дверь моей комнаты, и увидя, что жена его держитъ мою руку, остановился на порогѣ. Жена кинулась къ нему: ахъ, жизнь моя, душа моя, прости мнѣ пожалуйста! сей часъ все будетъ готово! Говоря это, она какъ молнія проскочила мимо мужа, и оставила его въ положеніи статуи, на порогѣ дверей, прямо противъ меня. Успокоенная счастливымъ оборотомъ дѣла, грозившаго сначала лишить меня кольца, этого безцѣннаго залога дружбы, я просила хозяина войти ко мнѣ. — Я скажу вамъ радостную вѣсть, господинъ поручикъ, говорилъ хозяинъ, входя въ комнату. — Какую жъ это, почтенный отецъ? — Вы завтра идете въ походъ. — Завтра! а вы какъ это знаете? — Я сейчасъ отъ вашего ротмистра; просилъ было чтобъ васъ перемѣстили къ кому другому. Вы, надѣюсь не прогнѣватесь на это; я не такъ богатъ чтобъ давать столъ и всѣ выгоды офицеру долѣе двухъ или трехъ дней, а вы стояли у меня около двухъ недѣль. Все это я представилъ вашему ротмистру; но онъ сказалъ, что сію минуту получено повелѣніе выступить въ походъ, и что завтра въ восемь часовъ утра эскадронъ вашъ выйдетъ отсюда. — Поздравляю васъ, любезный хозяинъ! вѣсть эта конечно радостнѣе вамъ, нежели мнѣ; теперь время не слишкомъ благопріятно для похода: и дождь, и снѣгъ, и холодъ, и пыль, все вмѣстѣ! Я думалъ, мы дождемся здѣсь пока весна установится прочно. — Что̀ жь дѣлать! когда велятъ, надобно итти. Сказавъ это, хозяинъ поклонился мнѣ съ ироническою усмѣшкою, и отправился пить свое грѣтое пиво.
Итакъ походъ! да и къ лучшему, итти, такъ итти; на этихъ квартирахъ мы только безполезно разнѣживаемся; привыкаемъ къ лакомствамъ, ласкамъ, угожденіямъ; бѣлыя атласныя ручки легонько треплютъ по щекѣ; рвутъ нѣжно за ушко; даютъ конфектъ, варенья; стелютъ мягкую постель, и какъ легко, какъ пріятно свыкаться! Совсѣмъ этимъ вдругъ походъ, вдругъ надобно перейти отъ нѣги къ суровостямъ, пересѣсть съ бархатной софы на бурнаго коня, и такъ далѣе: во всемъ контрастъ! Я не успѣла кончить своихъ размышленіи, какъ ротмистръ прислалъ за мною. — Ну, братъ, сказалъ онъ, какъ только я отворила дверь къ нему въ горницу, прощайся съ черноглазой попадьей своей, завтра походъ! — Слава Богу, ротмистръ. — Слава Богу? вотъ новость!... да не ты ли былъ piękne dziecko и czerwonę iablko? Неблагодарный!... Шутка ротмистра напомнила мнѣ, что я въ самомъ дѣлѣ неблагодарна; за любовь хозяйки, я не могла заплатить ни любовью, ни золотымъ кольцомъ; но все надобно было бы подарить что̀-нибудь на память, и разумѣется не деньги! Я возвратилась на квартиру; хозяйка печально накрывала столъ; хозяинъ стоялъ у окна, игралъ какую-то жалобную пѣсню на скрипкѣ и посматривалъ иронически на жену.
До обѣда оставался еще цѣлый часъ; я пошла въ свою горницу чтобъ посмотрѣть не найду ли чего подарить хозяйкѣ; роясь въ вещахъ своихъ, отыскала я двѣ дюжины Сарпинскихъ платковъ, радужно блестящихъ; я купила ихъ въ Сарептѣ и послала батюшкѣ; но когда была у него въ гостяхъ, онъ подарилъ мнѣ ихъ обратно, и они лежали у меня безъ употребленія; я вынула ихъ и разложила по столу. Продолжая ревизовать свое имущество, я отыскала въ углу чемодана свой силуэтъ, снятый еще въ гусарскомъ полку и въ томъ же мундирѣ; я положила его къ платкамъ, и опять зачала перебрасывать все что было въ чемоданѣ. Наскуча наконецъ искать и недоискиваться, и чтобъ кончить все однимъ разомъ, я взяла чемоданъ за дно, перевернула, вытрясла всю его начинку на полъ и сѣла сама тутъ же; въ ту самую минуту, какъ я съ восторгомъ схватила одною рукой стразовую пряжку къ поясу, а другою большой платокъ, подаренный сестрою, вошла хозяйка: обѣдъ готовъ! что̀ вы это дѣлаете? — Вы хотѣли имѣть какую-нибудь вещь на память, сдѣлайте мнѣ удовольствіе, выберите что̀ вамъ понравится, говорила я, показывая ей на платки, силуэтъ, пряжку и платокъ большой. — Я выбрала кольцо. — Его нельзя отдать, это подарокъ друга. — Святая вещь, подарокъ друга! берегите его!... Она подошла къ столу, взяла силуэтъ, и не обращая глазъ на другія вещи, пошла къ дверямъ, говоря что мужъ ея ждетъ меня обѣдать. Выборъ подарка тронулъ меня, я побѣжала за нею, обняла ее одною рукой и убѣдительно просила взять еще хоть стразовую пряжку для пояса: вѣдь вы любите меня, моя добрая хозяюшка! длячего жъ не хотите взять вещь, которую будете носить такъ близко къ сердцу? Она не отвѣчала ничего и даже не взглянула на меня; но прижавъ къ груди руку мою, взяла изъ нее легонько пряжку и сошла внизъ, не говоря ни слова. Черезъ минуту я послѣдовала за нею; хозяинъ сидѣлъ уже за столомъ, хозяйка показывала ему пряжку: ну что̀ я въ этомъ разумѣю, говорилъ онъ, отталкивая руку ея и пряжку. Увидя меня, онъ всталъ, прося меня садиться за столъ: а что̀ мой другъ, сегодня надобно бы получше угостить господина поручика, вѣдь онъ разстается съ нами вѣроятно навсегда; что̀ у насъ сегодня? — Увидишь. Послѣ этого короткаго отвѣта, сказаннаго какъ-будто съ досадою, она сѣла на свое мѣсто. — Моя жена сердится на васъ, сталъ говорить хозяинъ; вы слишкомъ дорого платите ей за эти двѣ недѣли, въ которыя мы имѣли удовольствіе доставлять вамъ кой-какія неважныя выгоды. — Кажется я ничѣмъ не платилъ вамъ; блестящую бездѣлку нельзя принимать какъ уплату; это просто для...... я хотѣла сказать — воспоминанія, но хозяйка взглянула на меня, и я замолчала, какъ можно замѣтить, очень некстати; хозяинъ докончилъ: подарокъ для памяти, не такъ ли? Но мы и безъ него помнили бы васъ. День этотъ весь, до самаго вечера, хозяинъ былъ въ хорошемъ нравѣ; онъ шутилъ, смѣялся, игралъ на скипкѣ, цѣловалъ руки женѣ и просилъ ее спѣть подъ аккомпанеманъ его игры: vous me quittez...., прося и меня присоединить мои убѣжденія къ его. — Вы еще не знаете, какъ прекрасно поетъ моя жена!... Наконецъ жена потеряла терпѣніе, укоризненно взглянула на своего мужа глазами полными слезъ, и ушла. Это разстроило хозяина; онъ въ замѣшательствѣ и торопливо повѣсилъ скрипку на стѣну и отправился въ слѣдъ за женою. Я пошла къ ротмистру, и пробыла тамъ до полночи, именно длятого чтобъ не видаться, если можно, этого вечера ни съ однимъ изъ моихъ хозяевъ; но обманулась въ своемъ расчетѣ; оба они дожидались меня ужинать, и были повидимому въ самомъ лучшемъ согласіи. Видя, какъ хозяйка амурно прилегла на грудь своего супруга, я подумала было, что подозрѣнія мои неосновательны, и обрадовавшись этому открытію, стала говорить съ нею весело, дружески и довѣрчиво; но разочарованіе было готово. Мужъ оборотился къ дверямъ приказывать что̀-то человѣку; хозяйка въ это время проворно вынула изъ-за косынки мой силуэтъ, показала мнѣ его, поцѣловала и опять спрятала; все это сдѣлала она въ двѣ секунды, и когда мужъ ея снова обернулся къ намъ, она опять прильнула къ плечу его.
Я встала на разсвѣтѣ, на минуту завернула къ хозяину и женѣ его, пожелала имъ счастливо оставаться, и отправилась къ ротмистру ожидать часа, назначеннаго для похода. Насмѣшникъ Торнези всю дорогу ѣхалъ подлѣ меня, и пѣлъ: nie kochaysie we mnie, bo to nadaremnie.....
— Мы идемъ неторопясь, переходы наши невелики, и вотъ снова велѣно намъ остановиться впредь до повелѣнія, и какъ нарочно квартиры достались самыя невыгодныя. Деревня эта бѣдна, дурна и разорена, надобно думать, непомѣрными требованіями ея помѣщика. Мы всѣ четверо квартируемъ въ одной большой избѣ, и размѣстились, Чернявскій съ старшимъ Торнези у оконъ на лавкахъ; а я съ младшимъ, у печи на нарахъ; прямо противъ насъ на печи, подъ самымъ потолкомъ, сидитъ старуха лѣтъ въ девяносто. Не знаю длячего она беретъ себя безпрерывно двумя пальцами за носъ, говоритъ при этомъ самымъ тонкимъ голосомъ — хмъ! и потомъ прикладываетъ эти два пальца къ стѣнѣ. Первые дни, мы съ Торнези хохотали какъ сумасшедшіе надъ этимъ упражненіемъ нашей Сивиллы, но теперь уже привыкли, и не смотря на пронзительное хмыканье, иногда забываемъ что надъ нашими головами есть нѣчто дышащее.
Этого года весна какая-то грустная, мокрая, холодная, вѣтренная, грязная; я, которая всегда считала прогулкою обходить конюшни своего взвода, теперь такъ не охотно сбираюсь всякое утро въ этотъ обходъ, лѣниво одѣваюсь, медлю, смотрю двадцать разъ въ окно, не разъяснивается ли погода; но какъ дѣлать нечего, итти надобно непремѣнно, иду, лѣплюсь по кладкамъ, цепляюсь руками за заборъ, прыгаю черезъ ручейки, пробираюсь по камнямъ, и все таки разъ нѣсколько попаду въ грязь всею ногой. Возвратясь изъ своего грязнаго путешествія, я застаю моихъ товарищей всѣхъ уже вмѣстѣ: Чернявскій читаетъ Расина, Сезаръ куритъ трубку и всегда кладетъ кусочекъ алоя на верхъ табаку, говоря что такъ дѣлаютъ Турки: Торнези, Иванъ, представляетъ иногда балетъ — Аріадна на островѣ Наксосѣ, и всегда самую Аріадну. Это могло бъ разсмѣшить и умирющаго; я забываю въ тужъ минуту затруднительный вояжъ по грязнымъ улицамъ.
Подъямпольскій поѣхалъ въ штабъ для какихъ-то отчетовъ дни на три; товарищей моихъ послали доставать овса и сѣна для нашихъ лошадей, а я осталась командиромъ эскадрона и повелителемъ всей деревни по праву сильнаго. Я такъ мало заботилась знать что-нибудь въ этой деревнѣ кромѣ своихъ конюшень, что даже незнала есть ли въ ней почта или нѣтъ; сегодня утромъ я имѣла случай узнать это. Окончивъ всѣ занятія по службѣ, взяла я какую-то Вольтерову сказку перечитывать въ сотый разъ отъ нечего дѣлать и отъ нечего читать; и когда я съ нехотѣніемъ и скукою развернула книгу, и легла было на походный диванъ свой — лавку съ ковромъ, дверь вдругъ отворилась и вошелъ молодой пѣхотный офицеръ: позвольте узнать, кто здѣсь командуетъ эскадрономъ? — Я. — Прикажите, сдѣлайте милость, дать мнѣ лошадей; я спѣшу въ полкъ, вотъ моя подорожная; жидъ, содержатель почты, не даетъ мнѣ лошадей, говоритъ что всѣ въ разгонѣ, но онъ лжетъ; я видѣлъ множество ихъ ведутъ поить. — Сію минуту будутъ у васъ лошади. Прошу садиться. Послать ко мнѣ дежурнаго!... Дежурный пришелъ. — Ступай сей-часъ на почту и прикажи заложить лошадей въ экипажъ господина офицера, какихъ найдешь, хотя бы жидъ и сказалъ, какъ то они говорятъ обыкновенно, что у него однѣ только курьерскія. Дежурный пошелъ, и въ двѣ минуты возвратился съ жидомъ содержателемъ почты; Іуда клялся и говорилъ, что недастъ лошадей, потому что остались только однѣ курьерскія. — А вотъ увидимъ какъ ты не дашь лошадей! Я оборотилась къ дежурному: я приказалъ тебѣ чтобъ лошади были непремѣнно заложены; зачѣмъ ты пришелъ ко мнѣ съ жидомъ? Съ окончаніемъ этого вопроса, дежурный и жидъ въ одну секунду исчезли; ихъ обоихъ точно вихремъ вынесло за дверь, и черезъ десять минутъ экипажъ офицера подкатился къ крыльцу моей квартиры. Офицеръ всталъ: не служили ль вы когда въ гусарахъ, спросилъ онъ. — Служилъ. — И вѣрно въ Маріупольскомъ? и вѣрно вы Александровъ? — Да, почему вы это знаете? — Я былъ съ вами знакомъ въ Кіевѣ; мы были вмѣстѣ на ординарцахъ у Милорадовича; не уже ли вы меня не вспомните? — Нѣтъ. — Я Горленко. — Ахъ, Боже мой! теперь только я припоминаю себѣ черты ваши; какъ я радъ! Посидите же у меня еще немного; разскажите мнѣ о другихъ нашихъ товарищахъ; гдѣ Шлеинъ, Штейнъ, Косовъ? — Богъ ихъ знаетъ; я съ ними, такъ вотъ какъ и съ вами, до сего времени нигдѣ не встрѣчался. Увидимся гдѣ нибудь всѣ; теперь настало время разгульнаго житья, то есть, безпрестанной ходьбы, ѣзды, походовъ, переходовъ, то туда, то сюда, гдѣ нибудь да столкнемся; съ ними я не былъ такъ друженъ какъ съ вами. Помните ли какъ мы садились всегда въ концѣ стола, чтобъ быть далѣе отъ генерала, и брать на свободѣ конфекты? Ташка ваша всегда была нагружена для обоихъ насъ на цѣлый день. — Нѣтъ, это вы уже шутите, я что-то не помню чтобъ нагружалъ свою ташку десертомъ. — А я такъ помню! Прощайте, Александровъ! Дай Богъ намъ увидѣться опять такими же какъ разстаемся! Онъ сѣлъ въ повозку, и понесся вдоль по ухабистой дорогѣ посереди тучи грязныхъ брызгъ. Я возвратилась въ свою дымную лачужку, очень довольная тѣмъ, что заставила проклятаго жида дать лошадей; я еще не забыла тѣхъ придирокъ и задержекъ, которыя испытывала на станціяхъ, когда ѣздила въ отпускъ. Всѣ продѣлки смотрителей тотчасъ пришли мнѣ на память какъ только Горленко сказалъ, что ему не даютъ лошадей, подъ предлогомъ будто онѣ всѣ въ разгонѣ, и я обрадовалась случаю отмстить хоть одному изъ этого сословія.