На следующее утро, когда Михаил Фосс и его сын сошлись в кухне, Мария уже ожидала их там. «Браво, моя девочка», закричал ей дядя еще издали и принялся ласкать и целовать ее, «какой же славный завтрак приготовила ты нам, странникам!» Мария улыбнулась и сказала ему что то ласковое: не ее лицо не выражало того, чего ей это стоило. «В последний раз Георг получает его из твоих рук», продолжал Михаил болтать, а он, бездельник, не хочет ценить этого, как бы следовало». Георг стоял к ним спиною, не говоря ни слова и слыша подобные речи, не в состоянии был даже улыбнуться. Мария лучше владела искусством предcтавлятьcя и хотя говорила немного, но показывала, по крайней мере, вид, будто вполне сочувствует шуткам дяди. Завтрак скоро был окончен. Когда оба удалились, Мария осталась одна со своими думами и главною, преобладающею, над всеми другими, мыслями, была: будет ли Георг говорить с отцом о том, что произошло между ними вчерашний день, или нет?
Когда оба Фосса вышли из дому, начинало уже светать и дул свежий, резкий ветер. «Скоро настанут морозы и тогда уже не будет более корму для скота», начал старший.
— До конца ноября можно еще будет посылать их на луга.
— Да, да, они могут там пастись, но вопрос в том, найдут ли животные что-нибудь для себя; я вообще думаю, что у нас нынче будет ранняя зима и мне кажется, нужно будет опять приняться за швейцарский корм.
Пока Михаил, в своих разговорах, не упоминал о Марии, он находил в Георге добровольного слушателя. Взбираясь на гору он стал говорить о своих предприятиях: «Аренда, требуемая общиной, становится так велика, что вся торговля лесом не приносит никакого барыша. С виду это дело кажется таким обширным, потому что занимает столько рук, но, в сущности, оно ничего не стоит.
— Ну, надеюсь, что это не так уж плохо, возразил Георг.
— Честью уверяю тебя, что оно не многим лучше и я бы давно отказался от него, если б не всадил своих денег в эту пильную мельницу.
— Я думаю, что если б ты привел в исполнение свое намерение, почувствовал бы будто тебе чего то не хватает, батюшка.
— Может быть потому, что дело это доставляет мне деятельность и движение. В доме женщины без меня справляются работами; конечно, всё пойдет иначе, когда Марии не будет, я об этом еще хорошенько не подумал! Она выросла у нас, так что знает во всём толк и между сотнями едва ли можно найти одну, похожую па нее, могу тебя в этом уверить, Георг! Теперь у неё будет богатый муж, но человек посредственного состояния, нашел бы в ней чистый клад, потому что с такою хозяйкою ему можно было бы отложить копейку и на черный день, говорю тебе она знает и понимает всё.
К чему он говорил ему всё это? Георг вспомнил тот день, когда отец выгнал его из дому, как он выражался, потому только что ему вздумалось жениться на этой девушке, бывшей таким сокровищем для мужчины. В чём же заключалась его вина и почему отец упустил из виду для своего же семейства этот вполне завидный союз?
— В Базеле ей не придется много напрягать своих сил, сказал наконец Георг, сердито.
— Этого теперь еще нельзя знать, возразил отец. Человеку торговому жена всегда может принести пользу своею деятельностью и у Адрияна Урманда. который, по всей вероятности, будет жить открыто, верно найдется многое, за чем нужен будет присмотр хозяйки.
— Он сам однако порядочная простофиля.
— Простофиля? Что тебе это пришло в голову: Если б ты когда нибудь видел, с каким толкомт он закупает свой товар, то имел бы о нём другое мнение. Нет, ни в каком случае его нельзя назвать глупым и он очень хорошо знает, какую берет умную жену.
— Может быть, почем я знаю!
— Тебе не следовало бы так необдуманно выражаться, в особенности о человеке, который, в скором времени, будет так близок к тебе.
Георг, имея в виду, еще до возвращения домой, высказаться отцу, остерегся еще более раздражить его противоречием. Он знал, что его признание ни в каком случае не смягчит его сердца и что, напротив, они войдут в гостиницу противниками но, уже раз решившись, ему не хотелось упустить столь удобного случая.
Они молча вошли на вершину горы, где повсюду разбросанными лежали толстые бревна и разговор снова обратился на торговлю лесом,
— Я имел намерение передать это дело тебе, но оно слишком маловажно и сделало бы из тебя бедного человека.
— Ах зачем не исполнил ты того, чего хотел!
— Как можно так говорить! Теперь, по крайней мере, тебе все дороги открыты! — Они сели на сосновый обрубок и Михаил Фосс, набил себе трубку.
— Нет, сын мой, продолжал он, тебе будет лучше, чем твоему отцу! В городе жизнь значительно приятнее, там слышишь столько новостей и приобретаешь так много полезных познаний. Но я нс смею жаловаться, Богу так было угодно и мне только так взгрустнулось, при мысли о будущем, когда тебя и Марии не будет здесь. Часто я думаю, что, когда Мария оставит нас, тогда дли меня, одинокому, всего лучше будет сидеть тут со своею трубкою, потому что общество его преподобия, господина Гондена, не может же быть для меня особенно занимательно и приятно.
— Что за несообразные мысли! думал между тем Георг. Кто же велел ему разлучить нас, вместо того как ничего не было бы легче как соединив нас оставить при себе. Нет, уж его жалобы на то что он сам причинил, заходят уж чересчур далеко!
— И даже порядочного табаку нет, которого бы стоило курить, продолжал Михаил плачевным голосом.
— Так я могу прислать тебе, батюшка, самого отменного из Кольмара!
— Ты сделал бы мне этим большое одолжение! Но иногда я думаю совсем бросить курить! Право, что тут за удовольствие, только Дым остается па платьях.
— Ты что го печален батюшка, не то тебе и в голову не пришли бы подобные мысли.
— Твоя правда, Георг, я даже совсем убит горем! Только тогда понял я кое, что теряю в Марии. когда дело было уже решено, и мысль о том делает меня стариком. Конечно, жена моя прекраснейшая женщина и дети у нас также есть, но Мария была душою всего дома! Дай-ко мне еще огонька, Георг, не Знаю, почему моя трубка так плохо курится!
— Так вот каково душевное состояние моего отца! думал Георг, едва приходя в себя от удивления. Все мы искренно любим друг друга и чувствуем, что друг без друга не можем быть счастливы; моему отцу кажется, даже, будто весь свет пусть, когда мы не при нём и не смотря на то он, безо всякой разумной причины, взял да и разлучил нас. Почему же? Потому что никто не осмеливается открыть отцу глаза, где именно ему следует искать счастья для себя и для тех, которых он любит!
Подобные мысли теснились в голове Георга, во время того, как он слушал жалобы отца на свою горькую судьбу и хотя его сердце было переполнено, но он всё еще не мог решиться высказаться ему.
Выкурив трубку, Михаил предложил сыну пойти на мельницу. Там Георг долго стоял погруженный в созерцание самостоятельного движения простого механизма, им самим устроенного, вдыхая при этом приятный запах свежих опилок и прислушиваясь, когда изредка умолкал шум колес, к мелодичному журчанью ручейка. Под впечатлением этой чудной природы, он живо сознавал, как всё здесь, вокруг него, в тысячу раз прекраснее той тесной комнатки в Кольмаре, где ому приходилось иногда отдавать отчеты мадам Фарагон и теперь Георг, более чем когда либо, почувствовал потребность объясниться с отцом. Может быть, думал он, всё обойдется благополучно.
Отец с сыном пробыли на мельнице около часа и Георг, не смотря на то, что его мысли были заняты другим, давал отцу многие полезные советы, которые тот охотно был готов исполнить.
— Послезавтра же я отправляюсь в Эпиналь! говорил Михаил, выходя из мельницы, чтобы посмотреть, не достану ли я там упомянутые тобой новые оцепи.
— У Гейнемон ты наверняка найдешь их.
До Гронпера им предстояло час ходьбы, почему Георг счел за лучшее, прямо, без обиняков, начать разговор, лежавший на его душе.
— Если для тебя так тяжела разлука с Мариею, то я удивляюсь, батюшка, почему же ты так стараешься отделаться от неё.
— Что же делать! Я считаю своею обязанностью ее хорошо пристроить.
— Ты прав, батюшка!
— Как же ты можешь говорить, что я стараюсь отделаться от неё! Не я посылаю ее от себя, а Урманд приедет и возьмет ее с собой; когда мы были молоды, то делали точно также, а теперь нас оставляют одних!
— По ей вовсе не хочется, чтобы ее увезли, намекнул Георг, идя прямо к цели.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Именно то, что сказал. Она подчиняется этому совсем против желания.
— Что это значит? Разве ты говорил с нею и разве она жаловалась тебе?
— Да, я говорил с нею, потому что собственно для этого и приехал сюда из Кольмара, когда узнал о её обручении. Не подлежит сомнению, что я имел полное право на то.
— Право — к чему? Я не знаю ни о каком праве! Если ты осмелился натворить бед дома, то я не прощу тебе этого во веки веков!
— Сперва выслушай меня, а потом уже суди. Помнишь ли ты, то время, когда запретил мне думать о Марии.
— Помню.
— Но тогда уже дела зашли слишком далеко для того, чтобы их можно были оставить.
— Бы выросли вместе — вот и всё!
— Не перебивай меня, батюшка, и погоди составлять свое мнение. Еще прежде, чем ты произнеся, хоть одно слово, Мария была уже обручена со мной.
— Какой вздор!
— Я имею её клятву, а она мою, и когда ты указал мне дверь, я ушел, правда сам еще не зная на что решиться, но с твердою уверенностью, что Мария останется мне верна.
— Рассчитывать на подобную глупость было весьма безрассудно.
— Дело только в том, что я не действовал. Месяц проходил за месяцем, а я всё еще медлил, потому что приходилось еще кое что обождать. Вдруг ко мне доносится слух, будто Мария невеста Урманда; хотя я этому не поверил, но всё-таки хотел удостовериться лично.
— Этот слух был справедлив!
— Нет — тогда еще нет! Когда я еще сюда приехал, мною овладела сильная ярость, потому что Мария обошлась со мной очень холодно и не уверила меня что подобное обручение немыслимо. Ты видишь, что я ничего не скрываю от тебя, батюшка.
— Теперь же она обручена с Адрияном Урмандом, это решено и подписано и из любви к нам, ты уже не смеешь вмешиваться.
— Не перебивай же меня и дай сперва кончить. По возвращении моем в Кольмар, немного времени спустя, я снова узнал, на этот раз известие это было справедливо, что Урманд уже объявленный жених Марии. Тогда и опять пустился в дорогу, с тем, чтобы осыпать ее упреками за её вероломство.
— В таком случае я с умею защитить ее от тебя! вскричал Михаил, поднимая трость, как будто с намерением ударит сына.
— Ах, батюшка, возразил Георг, пристально глядя на отца. Кто ж защитит ее против тебя? Если б я был уверен, что судьба, приготовленная ей тобою, послужила бы ей действительным счастьем, то, высказавшись бы и дав ей понять, каким несчастным она меня сделала — я уехал бы, с твердым намерением не быть вам более в тягость.
— Хорошо было бы с твоей стороны, тотчас же выполнить это благое намерение; твое присутствие мне в высшей степени неприятно.
— Теперь же я вполне убежден, что всего более страданий придутся на её долю, потому что она дала свое согласие тому человеку не из любви к нему, а только из повиновения твоим приказаниям!
— Но так как она уже сказала да, — то и будет его женою.
— Конечно, нельзя утверждать, чтобы Мария поступила похвально; по, во всяком случае, батюшка, она не заслуживает такого тяжкого наказания. В состоянии ли ты сделать ее несчастнейшею женщиною, потому только, что вся её вина заключается единственно в старании исполнить твою волю?
— В этом то, именно, она поступила как следует, а во всём другом нет ни одного осмысленного слова.
— Так спроси же ее сам!
— Я и не подумаю расспрашивать ее, но прикажу, чтобы она не осмеливалась сказать тебе хоть одно еще слово. Ты приехал сюда с злым намерением, поселить между нами раздор.
— Как ты несправедлив, батюшка!
— Однако это ведь правда! Без тебя, Мария была довольна и счастлива. Она привязана к этому молодому человеку и изъявила полную готовность встать с ним, в назначенный день, перед алтарем. Теперь, не подлежит уже никакому сомнению что она сделается его женой. Не можешь же ты считать нас способными изменить данному слову!
— Понятно, что я на это нс рассчитываю! Но если Урманд честный человек, то, когда Мария сознается, что раскаивается в своем поступке — когда опа скажет ему всю правду, ему не останется другого исхода, как возвратить ей её слово. Я, по крайней мере, при малейшем даже намеке не задумываясь поступил бы таким образом!
— Ничего подобное, однако, не должно случиться, потому что я этого не желаю! Мария более не думает о тебе и, с моей стороны, советую тебе. не начинать »того дела сызнова, если не хочешь быть прогнанным.
После этих слов Михаил, часто вытирая свой влажный лоб, быстро пошел вперед, не у достойная сына более ни одним взглядом. Как ни тяжела была ему разлука с Мариею, но одинаково невыносима была мысль, что его надежды и планы могут расстроиться. Не дав себе даже время обсудить признание Георга, он упорно стоял на одном, именно что будучи всегда верен своему слову и теперь также настоит на его исполнении. По этому, по его мнению, брак, во что бы то ни стало, должен был совершиться. До самого дома между отцом и сыном ни слова более не было говорено и только перед тем, чем войти, Михаил сказал: Надеюсь, что ты меня понял — ни слова с Мариею!
Дорогой он решил не обращаться строго с племянницею и предложить ей только один вопрос, вследствии, чего и попросил жену пригласить к нему Марию.
— Дитя мое, начал он, оставшись с нею наедине, и всеми силами стараясь казаться спокойным, хотя по его лицу ясно видно было, что произошло между отцом и сыном. — Мария, девочка моя, не правда ли, ведь ничего нет такого — чтобы могло служить препятствием для наших планов?
— Б каком отношении, дядя? спросила Мария, с тою только целью, чтобы собраться с духом.
— Всё равно! Скажи только, что всё в порядке; с меня и этого будет достаточно.
Молча стояла молодая девушка, не способная произнести ни одного слова.
— Ты знаешь, что я хочу сказать Мария! Согласна ты выдти за Адрияна Урманда?
— Если это непременно должно быть, шепнула она чуть слышно.
— Слушай, Мария, если ты на этот счет имеешь хоть малейшее сомнение, то связь между нами порвана навсегда. Здесь дело идет о моей и о твоей чести.
После этих слов Михаил, не дождавшись ответа Марии, бросился вон из комнаты, прямо на двор. Гнев душил его и он боялся, чтобы его вспыльчивость не перешла все границы благоразумия.
Георг, увидя отца, стремительно шагавшего но двору, вошел в дом. Он думал немедленно отправиться в Кольмар и хотел еще только перед отъездом проститься с Мариею и мачехою. Нашедши обеих вместе, он объявил им о своем намерении.
— Ты перессорился с отцом, Георг? спросила мадам Фосс.
— Надеюсь, что он не назовет таким именем то, что произошло между нами; получше, если я уеду.
— Георг, ведь туг нет ничего серьезного? При этом вопросе мадам Фосс взглянула на Марию; но та отвернулась, так что и Георгу невозможно было заметить выражение её лица.
— Мария, можешь ли ты мне объяснить, что всё это значит?
— Господи, хоть бы я умерла прежде чем войти в этот дом, простонала Мария. Я поселила раздор между теми, которые должны были бы друг другу быть дороже всего на свете!
Эти слова разъяснили мадам Фосс все её догадки.
— Мария, — начал Георг твердым и решительным голосом, — тебе не придется проклинать твое присутствие в Гронпере, если только послушаешь голоса твоего сердца и последуешь ему. Но как скоро ты выйдешь за человека, которого не любишь, то совершить преступление не только в отношении меня и себя, но и в отношении самого Бога! — сказав это он схватил шляпу и вышел.
На дворе он столкнулся с отцом.
— Куда ты, Георг, спросил его отец.
— В Кольмар. Это лучшее, что я могу сделать. Прощай, батюшка, сказал Георг, протягивая руку.
— Говорил ты с Мариею?
— Мать может повторить тебе каждое мое слово; я ничего не сказал ей наедине.
— Упоминал ли ты о браке?
— Да. Я сказал Марии, что она поступит против совести, если свяжет сбою судьбу с человеком, к которому не чувствует склонности.
— Какое право имеешь ты, молокосос, вмешиваться в мои домашние обстоятельства? Постарайся как можно скорей убраться из моих глаз и помни, что если осмелишься показаться сюда до свадьбы, то я прикажу своим слугам выгнать тебя вон, — всё ото Михаил проговорил задыхаясь почти от ярости. Георг молча отыскал свой возок, сел в него и умчался.