Обдумывая все происшествия последних дней, Георгу не радостно было на душе и только одна мысль доставляла ему отраду, именно, что Мария не переставала его любить. — Но что в том толку, — думал он, — если она один раз была слишком слаба для сопротивления, то так, верно, будет и во второй раз. Женщины уже так воспитаны, чтобы всегда подчиняться воли другого лица и для них главными средствами для достижения цели служат тонкая хитрость, льстивые речи и слезы. Всё это, конечно, Мария пустила в ход, но, вероятно, тщетно и потому подчинилась требованию дяди. — Георг, хотя теперь и знал сердечную тайну Марии, но, как зачастую случается между молодыми людьми, слишком мало был знаком с её характером. Он не понимал, как глубоко должно было повлиять на нее его молчание и как натуральна в ней была вера в его забвение. Поэтому ему невозможно было сообразить, как совсем в ином виде должен был ей показаться брак с Урмандом теперь, когда она была уверена во взаимности своего возлюбленного, чем тогда, когда считала себя оставленною. Кроме того, Георг и не подозревал сколько самоотвержения заключалось в её повиновении дядиной ноли, которое опа считала своим долгом, в благодарность за всё, что он для неё сделал. Если б он всё это знал, то мнение его о Марии было бы, вероятно, другого рода и он не так твердо верил бы в непроложность её брака с Адрияном Урмандом.
Самые мучительные мысли преследовали Георга и чего чего не передумал он во время пути. — Не собраться ли ему в Базель, с тем чтобы заставит своего соперника отказаться от невесты или, в случае несогласия, задушить его собственными руками? Но тотчас же, поняв всю несообразность этой мысли, он отбросил ее и стал обдумывать до мельчайшей подробности самые красноречивые Фразы, чтобы убедить его в подлости, пользоваться для своих видов, зависимым положением девушки. — Она последует без малейшей искры любви и останется с тобой только до тех пор, пока твое присутствие не станет для неё до того невыносимым, что принудит ее искать спасение в бегстве. — В таком роде хотел Георг разрисовать Урманду перспективу его будущей жизни, одним словом, он намеревался всё испробовать, чтобы только помешать этой свадьбе и с этим решением въехал он в Кольмар, по двор гостиницы.
Мадам Фарагон тотчас же осыпала его вопросами о дне свадьбы.
— Не знаю, будет ли она вообще, — резко ответил Георг.
— Что такое? Неужели жених пошел на понятный? Не думала я от Михаила Фосса, чтобы он был такой человек, который мог бы допустит в женихе подобную мысль!
— А я такой человек, который задушил бы его если б ему это не вздумалось, — гневно вскричал Георг, выходя из двери.
Он тотчас же понял, как опрометчиво поступил, выразив мадам Фарагон свои чувства, но дело нельзя уже было поправить.
Вечером, поймав Георга, мадам Фарагон снова начала свои расспросы, от которых он сначала старался отделаться уклончивыми ответами. Когда ж она уж слишком стала приставать, он, наконец, сказал.
— Помехой для свадьбы служит только самая безделица, именно то, что Урманд слишком ничтожен в глазах Марии.
— Что вы говорите? Такой богатый, прекрасный молодой человек.
Да, действительно, не чудо ли это, что молодая девушка слепа ко всем этим достоинствам? Всё равно, однако, ее вероятно принудят, не спрашивая, согласна ли она или нет!
— Разумеется, как его невеста должна же она будет его взять.
— А потом будет тишина и спокойствие, — насмехался Георг.
Еще один вопрос так и вертелся на языке у мадам Фарагон, но она не решалась высказать его прямо, и только обиняками достигла своей цели.
— Я надеюсь, что вы не замешаны в это дело, Георг? — спросила она между прочим.
— О, никак нет, как бы это могло быть! Но в ту же минуту, пожалев о том, что обманул добрую старуху, так любившую его, Георг, прибавил.
— Это дело, впрочем, на столько касается меня, что Мария дала слово быть моей женой, еще прежде, чем речь была об этом Урманде.
— О, Георг! Никогда вы об этом не говорили ни одного слова! Думаете ли вы. что господин Урманд откажется, когда узнает обо всём?
Георг, немного подумав, отвечал:
— Если в нём есть хоть искра честного человека, то ему нельзя будет поступить иначе!
— А что же вы думаете делать, Георг?
— Что я думаю делать? Да, ничего! Ведь отец прогнал меня!
Несколько дней вопрос этот не возобновлялся, но взоры мадам Фарагон с участием всюду следили за Георгом и она думала про себя, в состоянии ли подобная любовь разрушительно подействовать на такого молодого человека. Он в точности исполнял свою обыденную работу, но страдальческое выражение его лица болезненно отзывалось на сердце старухи и участие её к нему становилось всё теплее и живее.
— Что если б вы поехали в Базель и переговорили бы с молодым человеком? — посоветовала она как то Георгу, дружественно протягивая ему свою пухлую руку.
— А что бы я ему мог сказать? Ведь он, по настоящему, ничем не виноват. Между нами, в случае если он также вспыльчив, как я, разве только могла бы произойти ссора.
— О, Георг, только не ссора! К чему бы это повело? Ни к чему — решительно ни в чему.
— Когда же я ему причинил бы какой-либо вред, тогда уже не мог бы надеяться иметь Марию своей женой, а если б заставил его страдать ради неё, то этим возбудил бы в ней, может быть, только сочувствие к нему. Всего проще, конечно, было бы, если бы он меня спровадил со свету.
После этого разговора мадам Фарагон не упоминала уже больше о Базеле.