Они молча вошли на вершину горы, гдѣ повсюду разбросанными лежали толстыя бревна и разговоръ снова обратился на торговлю лѣсомъ,
— Я имѣлъ намѣреніе передать это дѣло тебѣ, но оно слишкомъ маловажно и сдѣлало бы изъ тебя бѣднаго человѣка.
— Ахъ зачѣмъ не исполнилъ ты того, чего хотѣлъ!
— Какъ можно такъ говорить! Теперь, по крайней мѣрѣ, тебѣ всѣ дороги открыты! — Они сѣли на сосновый обрубокъ и Михаилъ Фоссъ, набилъ себѣ трубку.
— Нѣтъ, сынъ мой, продолжалъ онъ, тебѣ будетъ лучше, чѣмъ твоему отцу! Въ городѣ жизнь значительно пріятнѣе, тамъ слышишь столько новостей и пріобрѣтаешь такъ много полезныхъ познаній. Но я нс смѣю жаловаться, Богу такъ было угодно и мнѣ только такъ взгрустнулось, при мысли о будущемъ, когда тебя и Маріи не будетъ здѣсь. Часто я думаю, что, когда Марія оставитъ насъ, тогда дли меня, одинокому, всего лучше будетъ сидѣть тутъ со своею трубкою, потому что общество его преподобія, господина Гондена, не можетъ же быть для меня особенно занимательно и пріятно.
— Что за несообразныя мысли! думалъ между тѣмъ Георгъ. Кто же велѣлъ ему разлучить насъ, вмѣсто того какъ ничего не было бы легче какъ соединивъ насъ оставить при себѣ. Нѣтъ, ужъ его жалобы на то что онъ самъ причинилъ, заходятъ ужъ черезъ чуръ далеко!
— И даже порядочнаго табаку нѣтъ, котораго бы стоило курить, продолжалъ Михаилъ плачевнымъ голосомъ.
— Такъ я могу прислать тебѣ, батюшка, самаго отмѣннаго изъ Кольмара!
— Ты сдѣлалъ бы мнѣ этимъ большое одолженіе! Но иногда я думаю совсѣмъ бросить курить! Право, что тутъ за удовольствіе, только Дымъ остается па платьяхъ.
— Ты что го печаленъ батюшка, не то тебѣ и въ голову не пришли бы подобныя мысли.
— Твоя правда, Георгъ, я даже совсѣмъ убитъ го-
Они молча вошли на вершину горы, где повсюду разбросанными лежали толстые бревна и разговор снова обратился на торговлю лесом,
— Я имел намерение передать это дело тебе, но оно слишком маловажно и сделало бы из тебя бедного человека.
— Ах зачем не исполнил ты того, чего хотел!
— Как можно так говорить! Теперь, по крайней мере, тебе все дороги открыты! — Они сели на сосновый обрубок и Михаил Фосс, набил себе трубку.
— Нет, сын мой, продолжал он, тебе будет лучше, чем твоему отцу! В городе жизнь значительно приятнее, там слышишь столько новостей и приобретаешь так много полезных познаний. Но я нс смею жаловаться, Богу так было угодно и мне только так взгрустнулось, при мысли о будущем, когда тебя и Марии не будет здесь. Часто я думаю, что, когда Мария оставит нас, тогда дли меня, одинокому, всего лучше будет сидеть тут со своею трубкою, потому что общество его преподобия, господина Гондена, не может же быть для меня особенно занимательно и приятно.
— Что за несообразные мысли! думал между тем Георг. Кто же велел ему разлучить нас, вместо того как ничего не было бы легче как соединив нас оставить при себе. Нет, уж его жалобы на то что он сам причинил, заходят уж чересчур далеко!
— И даже порядочного табаку нет, которого бы стоило курить, продолжал Михаил плачевным голосом.
— Так я могу прислать тебе, батюшка, самого отменного из Кольмара!
— Ты сделал бы мне этим большое одолжение! Но иногда я думаю совсем бросить курить! Право, что тут за удовольствие, только Дым остается па платьях.
— Ты что го печален батюшка, не то тебе и в голову не пришли бы подобные мысли.
— Твоя правда, Георг, я даже совсем убит го-
