Гамлет (Шекспир; Кронеберг)/ПСС 1902 (ВТ)/Действие II
| ← Действие I | Гамлет | Действие III → |
Оригинал: англ. The Tragedy of Hamlet, Prince of Denmark. — Источник:  Полное собрание сочинений Шекспира / под ред. С. А. Венгерова — СПб.: Брокгауз-Ефрон, 1902. — Т. 3. — С. 79—144. — (Библиотека великих писателей). • См. также переводы других авторов |
- Википроекты
Отдай ему, Рейнальдо, эти деньги
И письма.
Слушаю.
Куда умно,
Рейнальдо, добрый мой, было б сначала
Узнать о том, как он себя ведет,
А там и посетить.
Я так и думал.
Прекрасно сказано, прекрасно! Видишь:
Сперва спроси, кто из датчан в Париже,
И где, и как, и почему живут,
С кем знаются и сколько проживают.
Потом, когда окольною дорогой
Твоих расспросов ты дойдешь до цели,
Заметишь, что они Лаэрта знают —
И ближе приступи. Спроси о нем,
Как будто вы издалека знакомы;
Скажи, что знаешь ты его отца,
Приятелей, отчасти и его.
Что, понял ли, Рейнальдо?
Понимаю.
Отчасти и его, но, впрочем, мало;
И если это тот, так он буян
И водится за ним и то, и се, —
А там налги, что хочешь, на Лаэрта,
Лишь чести не затрагивай его —
От этого остерегись, а эдак
Про разные веселые проказы,
Известные сопутники свободы
И юности.
Как, например, игра?
Да, или пьянство, клятвы, поединки,
Разврат; но дальше уж нейди.
Но это запятнает честь.
Нисколько,
Когда сумеешь к делу подойти.
Его не должен ты давать в добычу,
Как невоздержного, злословию людей.
Я разумел не то! Его проступки
Старайся осветить пристойным светом:
Пусть кажутся они пятном свободы,
Огнем и вспышкой пламенной души,
Волнением неукротимой крови —
Уделом всех.
Однако…
Ты хотел бы
Узнать, зачем все это надо делать?
Да, мне хотелось бы.
Ну, вот мой план —
И, кажется, ловушка недурна.
Когда слегка его ты запятнаешь,
Как будто он в делах своих нечист,
Заметь — и тот, с которым говоришь ты,
Видал когда-нибудь, что молодец
Виновен был в означенных пороках,
Поверь, что так начнет он говорить:
«Любезный друг», «почтеннейший» иль «сударь»,
Как водится приветствовать людей
У них в земле.
Я слушаю — что дальше?
Полоний. Потом — он вот что сделает: он… Да что бишь я хотел сказать? Ей-богу, я что-то хотел сказать! На чем я остановился?
На том, что «так начнет он говорить…»
Что так начнет он говорить: «Да точно»,
Он скажет: «Я ведь молодца-то знаю;
На днях или вчера, или тогда-то
Его я видел с тем или другим;
И — точно — он, как говорите вы,
Вел страшную игру; тогда был пьян,
Тогда поссорился за карточным столом…»
Иль даже: «Я видал, как заходил он
В публичный дом» — и прочее такое.
И примечай, как на приманку лжи
Ты рыбку истины поймаешь. Так
Мы, люди с толком и с умом, умеем
Обходами за скрытым переулком
Проселками пройти в село. Итак,
Ты можешь, следуя моим советам,
Лаэрта испытать. Меня ты понял —
Не правда ль?
Да.
Ну, бог с тобой!
Прощайте.
Сам наблюдай его поступки.
Слышу.
Да музыку чтоб он не покидал.
Исполню все.
Прощай. Ну что, Офелия, что скажешь?
Ах, как я испугалась, о мой боже!
Чего же, бог с тобой? Что там случилось?
Я шила в комнате моей, как вдруг
Вбегает Гамлет: плащ на нем разорван
На голове нет шляпы, а чулки
Развязаны и спущены до пяток;
Он бледен, как стена; колени гнутся;
Глаза блестят каким-то жалким светом,
Как будто он был послан преисподней,
Чтоб рассказать об ужасах ее.
Таков он был.
Безумный от любви?
Не знаю, но боюсь, что это так.
О чем же он с тобою говорил?
Он крепко за руку меня схватил
И, отступив потом на всю длину
Руки своей, другою осенил он
Глаза и пристально смотрел в лицо мне,
Как будто бы хотел его писать.
Так долго он стоял; потом, слегка
Пожавши руку мне, он покачал
Три раза головой и так глубоко,
Так жалобно вздохнул, как будто тело
На части распадется с этим вздохом
И жизнь из груди улетит. Вздохнувши,
Он отпустил меня; через плечо
Закинув голову, казалось, путь свой
Он видел без очей: без их участья,
Он вышел за порог и до конца
Меня их светом озарял.
Пойдем,
Пойдем со мной — я короля сыщу.
Вот истинно безумие любви:
Оно свирепствует против себя
И нас влечет к отчаянным делам
Не реже, чем любая из страстей,
Терзающих нас под луною. Жаль!
Ты с ним не говорила ль слишком грубо?
Нет,
Я только не брала его посланий
И самого к себе не принимала,
Как вы вчера, отец, мне приказали.
Он от того и помешался. Жаль,
Что раньше я об этом не подумал;
Но я боялся, что Гамлет шалит
И только хочет погубить тебя.
Будь проклято такое подозренье!
Мы, старики, мне кажется, готовы
Во мнениях переступать за цель,
Как юноша нередко забывает
Предусмотрительность. Идем же к королю:
Он должен все узнать. Гораздо хуже
Скрыть эту страсть от короля,
Чем тайну Гамлета разоблачить.
Пойдем. (Уходят)
Добро пожаловать, мой Розенкранц
И Гильденштерн! Желанье вас увидеть
И вместе с тем потребность в вашей службе
Заставили призвать вас так поспешно.
Вы слышали уже о том, что Гамлет
Преобразился вдруг. Так говорю я
Затем, что он ни телом, ни душою
Не тот, что был. И я не понимаю,
Что, — если не родителя кончина, —
Могло так глубоко его расстроить.
Обоих вас прошу я, господа —
Вы с ним воспитаны, вы так знакомы
С его душой — останьтесь здесь на время
В моем дворце. Старайтесь заманить
Его в веселости, игру, в забавы,
И — сколько вам на след напасть удастся —
Узнайте, чем он сильно так расстроен.
Быть может, мы, найдя тому причину,
Найдем и средство излечить болезнь.
Он очень часто вспоминал о вас,
И я уверена, что нет других,
К кому бы он привязан был так сильно.
Когда вы так добры, что захотите
Нам времени немного посвятить,
Мы вас по-королевски наградим.
Вы властью царскою облечены:
К чему просить? — вам стоит повелеть.
Мы повинуемся. К стопам монаршим,
По мере сил, готовы нашу службу
Повергнуть мы. Повелевайте нами.
Благодарим вас, верный Розенкранц
И добрый Гильденштерн.
Благодарим
Вас, Гильденштерн и добрый Розенкранц.
Прошу сейчас отправиться к Гамлету.
Как изменился он, мое дитя!
Пусть кто-нибудь из свиты вас проводит.
Господь благослови — ему на радость
И благоденствие — старанья наши все.
Аминь. (Розенкранц, Гильденштерн и некоторые из свиты уходят)
Корнелий, посланный к норвежскому двору,
И Вольтиманд счастливо воротились
С ответом радостным, мой государь.
Ты был всегда отцом вестей счастливых.
Я был им, да? О, смею вас уверить,
Что долг мой, государь, люблю я так же,
Как жизнь мою, а короля — как бога.
И я вполне, мне кажется, успел —
Иль этот мозг по хитрости дороге
Летит не так уж метко, как бывало, —
Мне кажется, что я успел открыть,
Что собственно ума лишило принца.
О, говори! я жажду это слышать.
Сперва послушайте послов; мое же
Известье будет за столом десертом.
Так сделай же им честь, введи их сам.
Он говорит, любезная Гертруда,
Что он открыл причину и источник
Расстройства сына твоего.
Причина
Одна, боюсь я: смерть его отца
И скорый брак наш.
Хорошо, узнаем.
Добро пожаловать! Что ты привез
От славного норвержского монарха.
Мой добрый Вольтиманд?
Желанье счастья,
Поклон за дружелюбный ваш поклон.
Едва успели мы промолвить слово,
Как он велел набор остановить.
Он полагал, что цель вооруженья —
Поход на поляков; но, вникнув в дело,
Нашел, что вам готовится удар.
Обиженный, что так легко играют
Его болезнью, саном и летами,
Арестовать велит он Фортинбраса.
Принц повинуется; из уст монарха
Он строго осужден и, наконец,
Дает пред дядею обет вовеки
Оружия на вас не подымать.
Старик, в восторге, подарил ему
Пять тысяч крон доходов ежегодных
И полномочие вести солдат,
Им набранных, на поляков. Он просит —
Все это здесь изложено подробно —
Чтоб вы благоволили разрешить
Войскам поход чрез датские владенья
На тех условиях о платеже
И безопасности, какие здесь
Означены в письме, мной вам врученном.
Мы на досуге разберем письмо,
Дадим ответ и дело все обсудим,
А между тем благодарим за труд.
Теперь идите отдохнуть, а ночью
Мы попируем вместе. Очень рады
Вас видеть здесь!
Благополучно дело
Окончено. Пресветлый государь
И государыня, распространяться,
Что значит преданность, что власть монарха,
Зачем? день — день, ночь — ночь и время — время,
Все значило бы это расточать
И день, и ночь, и время попустому.
И так как краткость есть душа ума,
А многословие — его прикраса,
Я буду краток. Сын помешан ваш.
Так называю я его затем,
Что в чем ином и состоит безумство,
Когда не в том, что человек безумен?
Но не о том…
Поменее искусства,
Но дела больше!
Честью вам клянусь,
В моих словах нисколько нет искусства.
Что он безумен — это правда; правда,
Что жаль его, и жаль, что это правда.
Метафора глупа, так прочь ее!
Я без искусства к делу приступаю.
Мы приняли, что он сошел с ума —
Что остается нам? Открыть причину
Сего эффекта — правильней: дефекта,
Затем, что дефективный сей эффект
На чем-нибудь основан. Вот в чем дело!
Подумайте об этом, королева.
Я дочь имею, ибо эта дочь
Моя; из должного повиновенья
Она мне вот что отдала. Теперь
Прошу отгадывать и заключать.
«Небесной, идолу души моей, прелестнейшей Офелии». Дурное выражение, истертое. «Прелестнейшая» истертое выражение. Но слушайте только. «Ее милой, снежной груди» — и прочее.
И это Гамлет к ней писал?
Позвольте:
Я все вам расскажу. (Читает)
«Не верь, что есть огонь в звездах,
Что солнце ходит в небесах
И согревает грудь твою;
Но верь, что я тебя люблю».
«О, милая Офелия, стихи мне не даются: я не владею искусством размерять свои вздохи, но верь мне, что я тебя глубоко люблю, моя милая! Прощай. Твой навсегда, пока живет еще это тело.
Вот что мне дочь послушная вручила
И все подробно рассказала мне:
Когда и как в любви он признавался.
Как приняла она его любовь?
Какого мнения вы обо мне?
Ты — честный, благородный человек.
И это я желал бы доказать.
Но что подумали бы вы, узнавши,
Что видел я, как вспыхнула любовь?
А должно знать, что я ее заметил,
Когда мне дочь еще не говорила.
Что обо мне подумали бы вы
Иль государыня, супруга ваша,
Играй я роль кармана для записок
Иль писчего стола? Смотри я праздно
На их любовь, что думали бы вы?
Но нет, я прямо к делу приступил;
Моей красавице сказал я вот что:
«Ведь Гамлет — принц; он не тебе чета, —
И этому не быть». Я приказал ей
Пред Гамлетом замкнуть покрепче дверь,
Не принимать любви его залогов
И посланных его не допускать.
Она вкусила плод моих советов,
А он, отверженный, — чтоб сократить рассказ, —
Предался грусти, вслед за тем — посту,
Потом бессоннице, потом впал в слабость,
Потом в рассеянность и шаг за шагом
Дошел к безумию, а нас поверг в печаль.
Ты думаешь, что так?
Оно весьма возможно.
Желательно бы знать, когда случилось,
Чтоб положительно сказал я: это так,
А вышло иначе?
Я не припомню.
Так с плеч мне голову снимите,
Когда оно не так. Уж если я
Попал на след, так истину сыщу,
Хоть будь она сокрыта в самом центре.
Но как бы нам разведать все поближе?
Вы знаете, он в этой галерее
Часа четыре иногда гуляет.
Да, правда.
И в такой-то час пошлю я
К нему Офелию. Мы с вами станем
Здесь за ковром. Заметьте их свиданье,
И если он не от любви безумен,
Так пусть вперед не буду я придворным,
А конюхом, крестьянином простым.
Увидим.
Посмотри, как грустно, бедный,
Идет он и читает.
Прочь, прошу вас!
Идите оба прочь! Я с ним займусь.
Позвольте!
Как поживаете, принц Гамлет?
Гамлет. Слава богу, хорошо.
Полоний. Знаете вы меня, принц?
Гамлет. Совершенно. Ты — рыбак.
Полоний. Нет, принц.
Гамлет. Так я желал бы, чтобы ты был так же честен.
Полоний. Честен, принц?
Гамлет. Да, сударь, быть честным — значит, как ведется на этом свете, быть избранным из десяти тысяч.
Полоний. Сущая правда, принц.
Гамлет. Потому что если солнце, божество, зарождает червей, касаясь мертвого тела… Есть у тебя дочь?
Полоний. Есть, принц.
Гамлет. Не пускай ее на солнце. Плодородие благодатно; но если такая благодать достанется в удел твоей дочери — берегись, дружок!
Полоний. Что вы хотите этим сказать? (Тихо) Все на мою дочь сворачивает. А сначала он меня не узнал; сказал, что я рыбак! Далеко, далеко зашел он! А, право, в молодости и я страдал от любви немало, почти так же, как и он. Заговорю с ним опять. (Громко) Что вы читаете, принц?
Гамлет. Слова, слова, слова.
Полоний. Но о чем они говорят?
Гамлет. С кем?
Полоний. Я разумею, что написано в книге, принц?
Гамлет. Клевета. Этот мерзавец сатирик утверждает, что у стариков седые волосы, что лица их в морщинах, с ресниц течет амбра и вишневый клей, что у них излишний недостаток остроумия и слабые ноги. Хотя я свято и крепко во все это верую, но, мне кажется, не годится все писать. Вы сами, сударь, сделались бы так же стары, как я, если бы могли ползти, как рак, назад.
Полоний (тихо). Это хотя и безумие, однако систематическое. (Громко). Не угодно ли вам укрыться от ветра, принц?
Гамлет. В могиле?
Полоний. Да, это точно значило бы укрыться от ветра. (Тихо) Как метки иногда его ответы! И это часто удается безумию, а уму и здравому рассудку — не так-то. Оставлю его и постараюсь устроить свидание его с моею дочерью. (Громко) Позвольте, принц, засвидетельствовать вам мое почтение и попросить вас дать мне отпуск.
Гамлет. Я ничего не дам вам охотнее, исключая моей жизни, моей жизни, моей жизни.
Полоний. Прощайте, принц.
Гамлет (тихо). Несносные старые дураки!
Полоний. Вы ищете принца Гамлета? Он там.
Розенкранц. Благодарю вас. (Полоний уходит)
Гильденштерн. Ваше высочество!
Розенкранц. Глубокоуважаемый принц!
Гамлет. Дорогие друзья мои! Что ты поделываешь, Гильденштерн? А, Розенкранц! Каково поживаете?
Розенкранц. Как все ничтожные сыны персти.
Гильденштерн. Мы счастливы, потому что не слишком счастливы; мы не маковка на шляпе фортуны.
Гамлет. Но и не подошва ее башмаков?
Розенкранц. И то нет.
Гамлет. Стало быть, вы живете около ее пояса, в средоточии ее милостей?
Гильденштерн. Да, правда, мы с нею близки.
Гамлет. Как! оба? Правда — она женщина легкого поведения… Что нового?
Розенкранц. Ничего, принц; разве что свет стал честным.
Гамлет. Значит, близок день страшного суда. Но ваша новость несправедлива! Позвольте порасспросить вас подробнее. В чем провинились вы, друзья, перед фортуною, что она посылает вас сюда в тюрьму?
Гильденштерн. В тюрьму, принц?
Гамлет. Дания — тюрьма.
Розенкранц. Так и весь свет тюрьма.
Гамлет. Превосходная. В ней много ям, каморок и канурок. Дания одна из худших.
Розенкранц. Мы другого мнения, принц.
Гамлет. Так для вас она и не тюрьма. Само по себе ничто ни дурно, ни хорошо; мысль делает его тем или другим. Для меня Дания — тюрьма.
Розенкранц. Ваша любовь к славе делает ее тюрьмою; она слишком тесна для вашего духа.
Гамлет. О, боже! Я мог бы заключиться в ореховую скорлупу и считать себя королем необъятного пространства, если бы не злые сны мои.
Гильденштерн. Эти сны — честолюбие. Истинная сущность честолюбия есть только тень сновидения.
Гамлет. Сновидение само есть только тень.
Розенкранц. Конечно, и мне кажется, что честолюбие так воздушно и туманно, что оно только тень тени.
Гамлет. Итак, наши нищие — тела, а короли и великолепные герои — тени нищих. Не пойти ли ко двору? Я, право, не мастер рассуждать.
Розенкранц и Гильденштерн. Мы к вашим услугам.
Гамлет. Ни слова об этом. Я не хочу считать вас заодно с прочими моими покорнейшими слугами; должно отдать им справедливость, они мне ужасно прислуживают. Будем же говорить, как друзья: зачем вы в Эльсиноре?
Розенкранц. Мы желали посетить вас — и только.
Гамлет. Нищий, я беден и благодарностью; но благодарю вас, друзья, и, поверьте, мое спасибо еще полушкою дороже. За вами не посылали? Вы сами вздумали приехать? добровольно? Ну, руку на сердце и говорите прямо.
Гильденштерн. Что же сказать нам, принц?
Гамлет. Что угодно — только дело. За вами посылали и в ваших взорах есть что-то вроде признания: ваша скромность не довольно хитро его скрывает. Я знаю, добрый король и королева посылали за вами.
Розенкранц. Зачем, принц?
Гамлет. Это вы должны мне сказать! Заклинаю вас правами нашего товарищества, союзом юности, всегда верною любовью, всем еще более дорогим, чем тронул бы вашу душу лучший оратор — скажите прямо: посылали за вами или нет?
Розенкранц (Гильденштерну). Что ты на это скажешь?
Гамлет (тихо). Довольно: понимаю. (Громко). Не скрывайте ничего, если вы меня любите.
Гильденштерн. Принц, за нами посылали.
Гамлет. Я скажу вам, зачем; моя догадка предупредит ваше признание и вы не нарушите тайны короля и королевы. С недавних пор, не знаю отчего, утратил я всю мою веселость, оставил обычные занятия, и точно — в душе моей так худо, что это прекрасное создание, земля, кажется мне бесплодною скалою; этот чудесный небосклон, эта величественная кровля, сверкающая золотым огнем — что ж, мне она кажется только смешением ядовитых паров. Какое образцовое создание человек! Как благороден разумом! как безграничен способностями! как значителен и чудесен в образе и движениях! В делах как подобен ангелу, в понятии — богу! Краса мира! венец всего живого! И что ж для меня эта эссенция праха? Мне мужчины скучны, а женщины — тоже, хотя твоя улыбка и несогласна, кажется, с этим.
Розенкранц. У меня и в мыслях этого не было, принц.
Гамлет. Чего же ты смеялся, когда я сказал, что мужчины мне скучны?
Розенкранц. Я думал, как постно угостите вы актеров, если это так. Мы съехались с ними дорогой; они едут сюда предложить вам свои услуги.
Гамлет. Играющий королей — добро пожаловать. Я заплачу дань его величеству. Странствующий рыцарь найдет дело мечу и копью; любовник не будет вздыхать даром; весельчак спокойно дотянет роль свою; дурак рассмешит смешливых, и героиня свободно выскажет свои мысли, если они не споткнутся о стихи. Что это за актеры?
Розенкранц. Те самые, которые вам так нравились: городские трагики.
Гамлет. Зачем же они странствуют? Постоянное жилище выгоднее для славы и доходов их.
Розенкранц. Я думаю, тому причиной кой-какие нововведения.
Гамлет. Что, пользуются они тем же уважением, как и прежде, когда я был в городе? По-прежнему их посещают?
Розенкранц. Нет, уже не столько.
Гамлет. Отчего? Позаржавели они?
Розенкранц. Нет, они трудятся, как и прежде. Но нашлось гнездо детей, маленьких птенцов, которые вечно пищат громче смысла и им бесчеловечно за то аплодируют. Теперь они в моде и шумят на народных театрах, — как называют они их, — до того, что многие со шпагою в руке боятся гусиного пера и не смеют туда войти.
Гамлет. Как? они дети? Кто же содержит их? как им платят? И покинут ли они свое искусство, когда потеряют голос? Выросши до обыкновенных актеров, — что очень вероятно, если они лишены лучших средств, — не обвинят ли они в несправедливости своих авторов, заставлявших их декламировать против собственной будущности?
Розенкранц. Право, с обеих сторон довольно было дела, и народ не совестился раздражать их друг против друга. Несколько времени нельзя было выручить ни копейки за пьесу, если автор и актеры не бранились в ней с своими противниками.
Гамлет. Возможно ли!
Гильденштерн. И головам доставалось.
Гамлет. И дети победили?
Розенкранц. Без сомнения, принц, и самого Геркулеса.
Гамлет. Неудивительно, потому что мой дядя стал королем Дании, и те, которые делали ему рожи при жизни отца моего, дают теперь 20, 40, 50, даже 100 червонцев за миниатюрный портрет его. Черт возьми! тут оказалось бы нечто сверхъестественное, если бы философии удалось доискаться истины! (Трубы за сценой).
Гильденштерн. Вот и актеры.
Гамлет. Друзья, я рад видеть вас в Эльсиноре. Дайте ваши руки. Гостей всегда принимают с комплиментами и церемониями: позвольте же и вас принять на тот же манер, затем что иначе мое обращение с актерами, которое, уверяю вас, наружно будет очень хорошо, покажется лучше, нежели с вами. Добро пожаловать! Но мой дядя-отец и тетка-мать ошибаются…
Гильденштерн. В чем, принц?
Гамлет. Я безумен только при норд-весте; если же ветер с юга, я еще могу отличить сокола от цапли.
Полоний. Здравствуйте, господа.
Гамлет. Послушай, Гильденштерн, и ты, Розенкранц — на каждое ухо по слушателю: это большое дитя еще не вышло из пеленок.
Розенкранц. Может быть, он снова попал в них. Говорят же, что старые люди делаются детьми.
Гамлет. Я предсказываю, что он пришел известить об актерах. Замечайте! Да, точно, это было в понедельник утром.
Полоний. У меня есть новости, принц.
Гамлет. И у меня есть новости: когда Росций был в Риме актером…
Полоний. Актеры приехали, принц.
Гамлет. Быть не может!
Полоний. Уверяю вас честью.
И каждый ехал на осле…
Полоний. Лучшие актеры в свете! Лучшие для трагедий, комедий, пастушеских драм, пастушеско-комических, историко-пастушеских, трагико-исторических, траги-комико-историко-пастушеских, для нераздельного действия и безграничных поэм. Сенека для них не слишком печален, Плавт — не слишком весел. Нет равных им ни в заученном, ни в импровизации.
Гамлет. О, Иевфай, судья Израиля! каким сокровищем обладал ты!
Полоний. Каким, принц?
Гамлет. Каким?
Он красавицу-дочь
Всей душою любил.
Полоний (Тихо). Всё о моей дочери!
Гамлет. Не прав ли я, старый Иевфай?
Полоний. Если вы называете меня Иевфаем, принц, так у меня есть дочь, которую я горячо люблю.
Гамлет. Нет, этого вовсе не следует.
Полоний. Что же следует, принц?
Гамлет. Что?
Что придет все к концу,
Как угодно творцу.
А потом — ты сам знаешь:
И случилось с ней то,
Что нам всем суждено.
Остальное ты можешь дочитать в святочной песне. Речь мою прерывают новые лица.
Гамлет. Добро пожаловать, приятели! Здравствуйте! Рад видеть тебя здоровым! Здорово, друзья! А, старый друг, как же обросло лицо твое с тех пор, как я видел тебя в последний раз! Надеюсь, ты не будешь шептать себе в бороду? А, красавица моя! Ты поднялась к небу на целый каблук. Дай бог, чтобы твой голос не потерял свою звонкость, как истертая монета. Добро пожаловать, господа! Бросимся же, как французские соколиные охотники, на первое, что ни встретится. Сейчас что-нибудь представить! Покажите ваше искусство. Ну, патетический монолог!
1-ый актер. Что прикажете, принц?
Гамлет. Я слышал когда-то, как ты декламировал монолог, — но его никогда не произносили на сцене или не больше одного раза: я помню, пьеса не понравилась толпе; это был апельсин для известного рода животных. Но я и другие, которых мнение в этих вещах гораздо основательнее моего, почитали ее превосходной пьесой; сцены были расположены искусно и обработаны с умом и простотою. Я помню, кто-то сказал, что в стихах нет соли и перцу для приправы смысла, а в выражениях нет мыслей, которые обличали бы в авторе чувство; но он назвал эту пьесу простою, здоровою и приятною, и гораздо больше прекрасною, чем украшенною. Один отрывок нравился мне особенно: рассказ Энея Дидоне, особенно в том месте, где он говорит об убийстве Приама. Если помнишь, начни с этого стиха… Постой… постой… «Суровый Пирр, как африканский лев…» Нет, я ошибаюсь; но начинается Пирром…
«Суровый Пирр, которого доспехи,
Как черный замысел, подобны были тьме
Той полночи, когда лежал он в чреве
Бедой грозившего коня, — теперь
Переменил на образе ужасном
Ужасный цвет: от головы до пят
Он весь багров; обрызган алой кровью
Родителей, сынов и дочерей;
Весь закален огнем горящих улиц,
Предательски светящих на пути
К цареубийству. Распаленный гневом,
В крови, засохшей на его доспехах,
С огнем в очах, свирепый ищет Пирр
Отца Приама…»
Продолжай!
Полоний. Ей-богу, принц, вы прекрасно декламируете: с хорошим выражением и благородно.
«Он его находит:
Приама меч не досягает греков;
Не повинуется ему клинок —
Лежит, где пал, не внемля повеленью.
В неравный бой вступает Пирр с Приамом;
Во гневе меч занес он далеко,
Но старец пал, не выждавши удара,
От свиста лезвия. Казалось, Троя
Полмертвая воскресла от удара,
Главою пламенной поникла в прах
И Пирра слух сковала страшным треском.
Его клинок, уже летящий долу
На снежную главу Приама-старца,
Казалось, в воздухе повис —
Так Пирр стоял, как статуя тирана,
И будто бы без силы и без воли
Не делал ничего. Но так же,
Как часто мы пред бурей замечаем,
Притих зефир, безмолвны облака,
Улегся ветр, земля, как смерть, недвижна —
И вдруг пространство рассекает гром:
Так, после тихого мгновенья, Пирр
Опять восстал для яростного мщенья —
И никогда циклопов тяжкий молот
Не падал так на Марсову броню,
Как Пирра меч пал на царя Приама.
Погибни же, изменница Фортуна!
Владычества ее лишите, боги!
| Лит. И. Кадушина. С. П. Б. |
Переломайте спицы колеса
И в недра тартара скатите обод
С высот небесных!»
Это слишком длинно
Гамлет. Как твоя борода. Не худо бы и то, и другое обрить. Пожалуйста, продолжай. Он спит, когда не слышит пошлостей или непристойностей. Продолжай о Гекубе.
«Но кто — увы, кто в скорбном одеяньи
царицу зрел».
Гамлет. Царицу в скорбном одеяньи?
Полоний. Это хорошо. Царица в скорбном одеяньи — хорошо!
«Как босоногая она блуждала,
Грозя огонь залить рекою слез;
Лоскут на голове, где так недавно
Сиял венец; на место царской мантьи,
Наброшено в испуге покрывало
На плечи, исхудавшие от горя.
Кто это видел, ядовитой бранью
Тот обесчестил бы богиню счастья!
И если бы ее узрели боги,
Когда она увидела, как Пирр
Супруга труп надменно рассекал —
Взрыв вопля их, когда они не чужды
Чувств смертного, заставил бы рыдать
Небес огнистые глаза и пробудил бы
В сердцах богов бессмертных состраданье!»
Полоний. Смотрите: он изменился в лице, он плачет. Ради бога, перестань!
Гамлет. Довольно. Остальное доскажешь в другой раз. Не угодно ли вам позаботиться об угощении актеров? Слышите! Чтоб их хорошо приняли. Они зеркало и краткая летопись своего времени. Плохая эпитафия повредит тебе после смерти меньше, чем злая эпиграмма из уст их, пока ты жив.
Полоний. Принц, я приму их по заслугам.
Гамлет. Нет, прими их лучше. Если обращаться с каждым по заслугам, кто же избавится от пощечины? Прими их согласно с твоею честью и саном; чем меньше они стоят, тем выше будет твое снисхождение. Возьми их с собою!
Полоний. Пойдемте, господа.
Гамлет. Идите за ним, друзья. Завтра вы сыграете пьесу. (Полоний и все актеры, кроме 1-го, уходят). Послушай, старый приятель, можете вы сыграть убийство Гонзого?
1-ый актер. Можно, принц.
Гамлет. Так представьте же его завтра ввечеру. В случае нужды ведь можно выучить строчек двенадцать, которые мне хочется сочинить и вставить в пьесу — не правда ли?
1-ый актер. Можно, ваше высочество.
Гамлет. Прекрасно! Ступайте за ним, только не смейтесь над ним. (1-ый актер уходит). Друзья мои, прощайте до вечера. Очень рад видеть вас в Эльсиноре.
Слушаем, принц (Уходят).
Бог с вами! Я один теперь.
Какой злодей, какой я раб презренный!
Не дивно ли: актер при тени страсти,
При вымысле пустом был в состояньи
Своим мечтам всю душу покорить;
Его лицо от силы их бледнеет;
В глазах слеза дрожит, и млеет голос,
В чертах лица отчаянье и ужас,
И весь состав его покорен мысли.
И все из ничего — из-за Гекубы!
Что он Гекубе? что она ему?
Что плачет он о ней? О! если б он,
Как я, владел призывом к страсти,
Что б сделал он? Он потопил бы сцену
В своих слезах и страшными словами
Народный слух бы поразил, преступных
В безумство бы поверг, невинных в ужас,
Незнающих привел бы он в смятенье,
Исторг бы силу из очей и слуха.
А я, презренный, малодушный раб,
Я дела чужд, в мечтаниях бесплодных
Боюсь за короля промолвить слово,
Над чьим венцом и жизнью драгоценной
Совершено проклятое злодейство.
Я трус? Кто назовет меня негодным?
Кто череп раскроит? Кто прикоснется
До моего лица? Кто скажет мне: ты лжешь?
Кто оскорбит меня рукой иль словом?
А я обиду перенес бы. Да!
Я голубь мужеством; во мне нет желчи,
И мне обида не горька; иначе,
Уже давно раба гниющим трупом
Я воронов окрестных угостил бы.
Кровавый сластолюбец, лицемер!
Бесчувственный, продажный, подлый изверг!
Глупец, глупец! Куда как я отважен!
Сын милого, убитого отца,
На мщенье вызванный и небесами,
И тартаром, я расточаю сердце
В пустых словах, как красота за деньги;
Как женщина, весь изливаюсь в клятвах.
Нет, стыдно, стыдно! К делу, голова!
Гм! Слышал я, не раз преступных душу
Так глубоко искусство поражало,
Когда они глядели на актеров,
Что признавалися они в злодействах.
Убийство немо, но оно порою
Таинственно, но внятно говорит.
Пусть кое-что пред дядею представят
Подобное отцовскому убийству:
Я буду взор его следить, я испытаю
Всю глубину его душевной раны.
Смутится он — тогда свой путь я знаю.
Дух мог быть сатана; лукавый властен
Принять заманчивый, прекрасный образ.
Я слаб и предан грусти; может статься,
Он, сильный над скорбящею душой,
Влечет меня на вечную погибель.
Мне нужно основание потверже.
Злодею зеркалом пусть будет представленье —
И совесть скажется и выдаст преступленье.