Гамлетъ. Дорогіе друзья мои! Что ты подѣлываешь, Гильденштернъ? А, Розенкранцъ! Каково поживаете?
Розенкранцъ. Какъ всѣ ничтожные сыны персти.
Гильденштернъ. Мы счастливы, потому что не слишкомъ счастливы; мы не маковка на шляпѣ Фортуны.
Гамлетъ. Но и не подошва ея башмаковъ?
Розенкранцъ. И то нѣтъ.
Гамлетъ. Стало быть, вы живете около ея пояса, въ средоточіи ея милостей?
Гильденштернъ. Да, правда, мы съ нею близки.
Гамлетъ. Какъ! оба? Правда — она женщина легкаго поведенія… Что новаго?
Розенкранцъ. Ничего, принцъ; развѣ, что свѣтъ сталъ честнымъ.
Гамлетъ. Значитъ, близокъ день страшнаго суда. Но ваша новость несправедлива! Позвольте поразспросить васъ подробнѣе. Въ чемъ провинились вы, друзья, передъ Фортуною, что она посылаетъ васъ сюда въ тюрьму?
Гильденштернъ. Въ тюрьму, принцъ?
Гамлетъ. Данія — тюрьма.
Розенкранцъ. Такъ и весь свѣтъ тюрьма.
Гамлетъ. Превосходная. Въ ней много ямъ, каморокъ и канурокъ. Данія одна изъ худшихъ.
Розенкранцъ. Мы другого мнѣнія, принцъ.
Гамлетъ. Такъ для васъ она и не тюрьма. Само по-себѣ ничто ни дурно, ни хорошо; мысль дѣлаетъ его тѣмъ или другимъ. Для меня Данія — тюрьма.
Розенкранцъ. Ваша любовь къ славѣ дѣлаетъ ее тюрьмою; она слишкомъ тѣсна для вашего духа.
Гамлетъ. О, Боже! Я могъ бы заключиться въ орѣховую скорлупу и считать себя королемъ необъятнаго пространства, если бы не злые сны мои.
Гильденштернъ. Эти сны — честолюбіе. Истинная сущность честолюбія есть только тѣнь сновидѣнія.
Гамлетъ. Сновидѣніе само есть только тѣнь.
Розенкранцъ. Конечно, и мнѣ кажется, что честолюбіе такъ воздушно и туманно, что оно только тѣнь тѣни.
Гамлетъ. Итакъ, наши нищіе — тѣла, а короли и великолѣпные герои — тѣни нищихъ. Не пойти ли ко двору? Я, право, не мастеръ разсуждать.
Розенкранцъ и Гильденштернъ. Мы къ вашимъ услугамъ.
Гамлетъ. Ни слова объ этомъ. Я не хочу считать васъ за-одно съ прочими моими покорнѣйшими слугами; должно отдать имъ справедливость, они мнѣ ужасно прислуживаютъ. Будемъ же говорить, какъ друзья: зачѣмъ вы въ Эльсинорѣ?
Розенкранцъ. Мы желали посѣтить васъ — и только.
Гамлетъ. Нищій, я бѣденъ и благодарностью; но благодарю васъ, друзья, и, повѣрьте, мое спасибо еще полушкою дороже. За вами не посылали? Вы сами вздумали пріѣхать? добровольно? Ну, руку на сердце и говорите прямо.
Гильденштернъ. Что же сказать намъ, принцъ?
Гамлетъ. Что угодно — только дѣло. За вами посылали и въ вашихъ взорахъ есть что-то въ родѣ признанія: ваша скромность не довольно хитро его скрываетъ. Я знаю, добрый король и королева посылали за вами.
Розенкранцъ. Зачѣмъ, принцъ?
Гамлетъ. Это вы должны мнѣ сказать! Заклинаю васъ правами нашего товарищества, союзомъ юности, всегда вѣрною любовью, всѣмъ еще болѣе дорогимъ, чѣмъ тронулъ бы вашу душу лучшій ораторъ — скажите прямо: посылали за вами или нѣтъ?
Розенкранцъ (Гильденштерну). Что ты на это скажешь?
Гамлетъ (тихо). Довольно: понимаю. (Громко). Не скрывайте ничего, если вы меня любите.
Гильденштернъ. Принцъ, за нами посылали.
Гамлетъ. Я скажу вамъ, зачѣмъ; моя догадка предупредитъ ваше признаніе и вы не нарушите тайны короля и королевы. Съ недавнихъ поръ, не знаю отчего, утратилъ я всю мою веселость, оставилъ обычныя занятія, и точно — въ душѣ моей такъ худо, что это прекрасное созданіе, земля, кажется мнѣ безплодною скалою; этотъ чудесный небосклонъ, эта величественная кровля, сверкающая золотымъ огнемъ — что-жъ, мнѣ она кажется только смѣшеніемъ ядовитыхъ паровъ. Какое образцовое созданіе человѣкъ! Какъ благороденъ разумомъ! какъ безграниченъ способностями! какъ значителенъ и чудесенъ въ образѣ и движеніяхъ! Въ дѣлахъ какъ подобенъ ангелу, въ понятіи — Богу! Краса міра! вѣнецъ всего живого! И что жъ для меня эта эссенція праха? Мнѣ мужчины скучны, а женщины — тоже, хотя твоя улыбка и несогласна, кажется, съ этимъ.
Гамлет. Дорогие друзья мои! Что ты поделываешь, Гильденштерн? А, Розенкранц! Каково поживаете?
Розенкранц. Как все ничтожные сыны персти.
Гильденштерн. Мы счастливы, потому что не слишком счастливы; мы не маковка на шляпе фортуны.
Гамлет. Но и не подошва ее башмаков?
Розенкранц. И то нет.
Гамлет. Стало быть, вы живете около ее пояса, в средоточии ее милостей?
Гильденштерн. Да, правда, мы с нею близки.
Гамлет. Как! оба? Правда — она женщина легкого поведения… Что нового?
Розенкранц. Ничего, принц; разве что свет стал честным.
Гамлет. Значит, близок день страшного суда. Но ваша новость несправедлива! Позвольте порасспросить вас подробнее. В чем провинились вы, друзья, перед фортуною, что она посылает вас сюда в тюрьму?
Гильденштерн. В тюрьму, принц?
Гамлет. Дания — тюрьма.
Розенкранц. Так и весь свет тюрьма.
Гамлет. Превосходная. В ней много ям, каморок и канурок. Дания одна из худших.
Розенкранц. Мы другого мнения, принц.
Гамлет. Так для вас она и не тюрьма. Само по себе ничто ни дурно, ни хорошо; мысль делает его тем или другим. Для меня Дания — тюрьма.
Розенкранц. Ваша любовь к славе делает ее тюрьмою; она слишком тесна для вашего духа.
Гамлет. О, боже! Я мог бы заключиться в ореховую скорлупу и считать себя королем необъятного пространства, если бы не злые сны мои.
Гильденштерн. Эти сны — честолюбие. Истинная сущность честолюбия есть только тень сновидения.
Гамлет. Сновидение само есть только тень.
Розенкранц. Конечно, и мне кажется, что честолюбие так воздушно и туманно, что оно только тень тени.
Гамлет. Итак, наши нищие — тела, а короли и великолепные герои — тени нищих. Не пойти ли ко двору? Я, право, не мастер рассуждать.
Розенкранц и Гильденштерн. Мы к вашим услугам.
Гамлет. Ни слова об этом. Я не хочу считать вас заодно с прочими моими покорнейшими слугами; должно отдать им справедливость, они мне ужасно прислуживают. Будем же говорить, как друзья: зачем вы в Эльсиноре?
Розенкранц. Мы желали посетить вас — и только.
Гамлет. Нищий, я беден и благодарностью; но благодарю вас, друзья, и, поверьте, мое спасибо еще полушкою дороже. За вами не посылали? Вы сами вздумали приехать? добровольно? Ну, руку на сердце и говорите прямо.
Гильденштерн. Что же сказать нам, принц?
Гамлет. Что угодно — только дело. За вами посылали и в ваших взорах есть что-то вроде признания: ваша скромность не довольно хитро его скрывает. Я знаю, добрый король и королева посылали за вами.
Розенкранц. Зачем, принц?
Гамлет. Это вы должны мне сказать! Заклинаю вас правами нашего товарищества, союзом юности, всегда верною любовью, всем еще более дорогим, чем тронул бы вашу душу лучший оратор — скажите прямо: посылали за вами или нет?
Розенкранц (Гильденштерну). Что ты на это скажешь?
Гамлет (тихо). Довольно: понимаю. (Громко). Не скрывайте ничего, если вы меня любите.
Гильденштерн. Принц, за нами посылали.
Гамлет. Я скажу вам, зачем; моя догадка предупредит ваше признание и вы не нарушите тайны короля и королевы. С недавних пор, не знаю отчего, утратил я всю мою веселость, оставил обычные занятия, и точно — в душе моей так худо, что это прекрасное создание, земля, кажется мне бесплодною скалою; этот чудесный небосклон, эта величественная кровля, сверкающая золотым огнем — что ж, мне она кажется только смешением ядовитых паров. Какое образцовое создание человек! Как благороден разумом! как безграничен способностями! как значителен и чудесен в образе и движениях! В делах как подобен ангелу, в понятии — богу! Краса мира! венец всего живого! И что ж для меня эта эссенция праха? Мне мужчины скучны, а женщины — тоже, хотя твоя улыбка и несогласна, кажется, с этим.
