Розенкранцъ. У меня и въ мысляхъ этого не было, принцъ.
Гамлетъ. Чего же ты смѣялся, когда я сказалъ, что мужчины мнѣ скучны?
Розенкранцъ. Я думалъ, какъ постно угостите вы актеровъ, если это такъ. Мы съѣхались съ ними дорогой; они ѣдутъ сюда предложить вамъ свои услуги.
Гамлетъ. Играющій королей — добро пожаловать. Я заплачу дань его величеству. Странствующій рыцарь найдетъ дѣло мечу и копью; любовникъ не будетъ вздыхать даромъ; весельчакъ спокойно дотянетъ роль свою; дуракъ разсмѣшитъ смѣшливыхъ, и героиня свободно выскажетъ свои мысли, если онѣ не споткнутся о стихи. Что это за актеры?
Розенкранцъ. Тѣ самые, которые вамъ такъ нравились: городскіе трагики.
Гамлетъ. Зачѣмъ же они странствуютъ? Постоянное жилище выгоднѣе для славы и доходовъ ихъ.
Розенкранцъ. Я думаю, тому причиной кой-какія нововведенія.
Гамлетъ. Что, пользуются они тѣмъ же уваженіемъ, какъ и прежде, когда я былъ въ городѣ? Попрежнему ихъ посѣщаютъ?
Розенкранцъ. Нѣтъ, уже не столько.
Гамлетъ. Отчего? Позаржавѣли они?
Розенкранцъ. Нѣтъ, они трудятся, какъ и прежде. Но нашлось гнѣздо дѣтей, маленькихъ птенцовъ, которые вѣчно пищатъ громче смысла и имъ безчеловѣчно за то аплодируютъ. Теперь они въ модѣ и шумятъ на народныхъ театрахъ — какъ называютъ они ихъ — до того, что многіе со шпагою въ рукѣ боятся гусинаго пера и не смѣютъ туда войти.
Гамлетъ. Какъ? они дѣти? Кто же содержитъ ихъ? какъ имъ платятъ? И покинутъ ли они свое искусство, когда потеряютъ голосъ? Выросши до обыкновенныхъ актеровъ — что очень вѣроятно, если они лишены лучшихъ средствъ — не обвинятъ ли они въ несправедливости своихъ авторовъ, заставлявшихъ ихъ декламировать противъ собственной будущности?
Розенкранцъ. Право, съ обѣихъ сторонъ довольно было дѣла, и народъ не совѣстился раздражать ихъ другъ противъ друга. Нѣсколько времени нельзя было выручить ни копѣйки за пьесу, если авторъ и актеры не бранились въ ней съ своими противниками.
Гамлетъ. Возможно ли!
Гильденштернъ. И головамъ доставалось.
Гамлетъ. И дѣти побѣдили?
Розенкранцъ. Безъ сомнѣнія, принцъ, и самого Геркулеса.
Гамлетъ. Неудивительно, потому что мой дядя сталъ королемъ Даніи, и тѣ, которые дѣлали ему рожи при жизни отца моего, даютъ теперь 20, 40, 50, даже 100 червонцевъ за миніатюрный портретъ его. Чортъ возьми! тутъ оказалось бы нѣчто сверхъестественное, если бы философіи удалось доискаться истины! (Трубы за сценой).
Гильденштернъ. Вотъ и актеры.
Гамлетъ. Друзья, я радъ видѣть васъ въ Эльсинорѣ. Дайте ваши руки. Гостей всегда принимаютъ съ комплиментами и церемоніями: позвольте же и васъ принять на тотъ же манеръ, затѣмъ что, иначе, мое обращеніе съ актерами, которое, увѣряю васъ, наружно будетъ очень хорошо, покажется лучше, нежели съ вами. Добро пожаловать! Но мой дядя-отецъ и тетка-мать ошибаются…
Гильденштернъ. Въ чемъ, принцъ?
Гамлетъ. Я безуменъ только при нордвестѣ; если же вѣтеръ съ юга, я еще могу отличить сокола отъ цапли.
Полоній. Здравствуйте, господа.
Гамлетъ. Послушай, Гильденштернъ, и ты, Розенкранцъ — на каждое ухо по слушателю: это большое дитя еще не вышло изъ пеленокъ.
Розенкранцъ. Можетъ быть, онъ снова попалъ въ нихъ. Говорятъ же, что старые люди дѣлаются дѣтьми.
Гамлетъ. Я предсказываю, что онъ пришелъ извѣстить объ актерахъ. Замѣчайте! Да, точно, это было въ понедѣльникъ утромъ.
Полоній. У меня есть новости, принцъ.
Гамлетъ. И у меня есть новости: когда Росцій былъ въ Римѣ актеромъ…
Полоній. Актеры пріѣхали, принцъ.
Гамлетъ. Быть не можетъ!
Полоній. Увѣряю васъ честью.
И каждый ѣхалъ на ослѣ…
Полоній. Лучшіе актеры въ свѣтѣ! Лучшіе для трагедій, комедій, пастушескихъ драмъ, пастушеско-комическихъ, историко-пастушескихъ, трагико-историческихъ, траги-комико-историко-пастушескихъ, для нераздѣльнаго дѣйствія и безграничныхъ поэмъ. Сенека для нихъ не слишкомъ печаленъ, Плавтъ — не слишкомъ веселъ. Нѣтъ равныхъ имъ ни въ заученномъ, ни въ импровизаціи.
Гамлетъ. О, Іевѳай, судья Израиля! какимъ сокровищемъ обладалъ ты!
Розенкранц. У меня и в мыслях этого не было, принц.
Гамлет. Чего же ты смеялся, когда я сказал, что мужчины мне скучны?
Розенкранц. Я думал, как постно угостите вы актеров, если это так. Мы съехались с ними дорогой; они едут сюда предложить вам свои услуги.
Гамлет. Играющий королей — добро пожаловать. Я заплачу дань его величеству. Странствующий рыцарь найдет дело мечу и копью; любовник не будет вздыхать даром; весельчак спокойно дотянет роль свою; дурак рассмешит смешливых, и героиня свободно выскажет свои мысли, если они не споткнутся о стихи. Что это за актеры?
Розенкранц. Те самые, которые вам так нравились: городские трагики.
Гамлет. Зачем же они странствуют? Постоянное жилище выгоднее для славы и доходов их.
Розенкранц. Я думаю, тому причиной кой-какие нововведения.
Гамлет. Что, пользуются они тем же уважением, как и прежде, когда я был в городе? По-прежнему их посещают?
Розенкранц. Нет, уже не столько.
Гамлет. Отчего? Позаржавели они?
Розенкранц. Нет, они трудятся, как и прежде. Но нашлось гнездо детей, маленьких птенцов, которые вечно пищат громче смысла и им бесчеловечно за то аплодируют. Теперь они в моде и шумят на народных театрах, — как называют они их, — до того, что многие со шпагою в руке боятся гусиного пера и не смеют туда войти.
Гамлет. Как? они дети? Кто же содержит их? как им платят? И покинут ли они свое искусство, когда потеряют голос? Выросши до обыкновенных актеров, — что очень вероятно, если они лишены лучших средств, — не обвинят ли они в несправедливости своих авторов, заставлявших их декламировать против собственной будущности?
Розенкранц. Право, с обеих сторон довольно было дела, и народ не совестился раздражать их друг против друга. Несколько времени нельзя было выручить ни копейки за пьесу, если автор и актеры не бранились в ней с своими противниками.
Гамлет. Возможно ли!
Гильденштерн. И головам доставалось.
Гамлет. И дети победили?
Розенкранц. Без сомнения, принц, и самого Геркулеса.
Гамлет. Неудивительно, потому что мой дядя стал королем Дании, и те, которые делали ему рожи при жизни отца моего, дают теперь 20, 40, 50, даже 100 червонцев за миниатюрный портрет его. Черт возьми! тут оказалось бы нечто сверхъестественное, если бы философии удалось доискаться истины! (Трубы за сценой).
Гильденштерн. Вот и актеры.
Гамлет. Друзья, я рад видеть вас в Эльсиноре. Дайте ваши руки. Гостей всегда принимают с комплиментами и церемониями: позвольте же и вас принять на тот же манер, затем что иначе мое обращение с актерами, которое, уверяю вас, наружно будет очень хорошо, покажется лучше, нежели с вами. Добро пожаловать! Но мой дядя-отец и тетка-мать ошибаются…
Гильденштерн. В чем, принц?
Гамлет. Я безумен только при норд-весте; если же ветер с юга, я еще могу отличить сокола от цапли.
Полоний. Здравствуйте, господа.
Гамлет. Послушай, Гильденштерн, и ты, Розенкранц — на каждое ухо по слушателю: это большое дитя еще не вышло из пеленок.
Розенкранц. Может быть, он снова попал в них. Говорят же, что старые люди делаются детьми.
Гамлет. Я предсказываю, что он пришел известить об актерах. Замечайте! Да, точно, это было в понедельник утром.
Полоний. У меня есть новости, принц.
Гамлет. И у меня есть новости: когда Росций был в Риме актером…
Полоний. Актеры приехали, принц.
Гамлет. Быть не может!
Полоний. Уверяю вас честью.
И каждый ехал на осле…
Полоний. Лучшие актеры в свете! Лучшие для трагедий, комедий, пастушеских драм, пастушеско-комических, историко-пастушеских, трагико-исторических, траги-комико-историко-пастушеских, для нераздельного действия и безграничных поэм. Сенека для них не слишком печален, Плавт — не слишком весел. Нет равных им ни в заученном, ни в импровизации.
Гамлет. О, Иевфай, судья Израиля! каким сокровищем обладал ты!
