Полоній. Какимъ, принцъ?
Гамлетъ. Какимъ?
Онъ красавицу-дочь
Всей душою любилъ.
Полоній (Тихо). Все о моей дочери!
Гамлетъ. Не правъ ли я, старый Іевѳай?
Полоній. Если вы называете меня Іевѳаемъ, принцъ, такъ у меня есть дочь, которую я горячо люблю.
Гамлетъ. Нѣтъ, этого вовсе не слѣдуетъ.
Полоній. Что же слѣдуетъ, принцъ?
Гамлетъ. Что?
Что придетъ все къ концу,
Какъ угодно Творцу.
А потомъ — ты самъ знаешь:
И случилось съ ней то,
Что намъ всѣмъ суждено.
Остальное ты можешь дочитать въ святочной пѣснѣ. Рѣчь мою прерываютъ новыя лица.
Гамлетъ. Добро пожаловать, пріятели! Здравствуйте! Радъ видѣть тебя здоровымъ! Здорово, друзья! А, старый другъ, какъ же обросло лицо твое съ тѣхъ поръ, какъ я видѣлъ тебя въ послѣдній разъ! Надѣюсь, ты не будешь шептать себѣ въ бороду? А, красавица моя! Ты поднялась къ небу на цѣлый каблукъ. Дай Богъ, чтобы твой голосъ не потерялъ свою звонкость, какъ истертая монета. Добро пожаловать, господа! Бросимся же, какъ французскіе соколиные охотники, на первое, что ни встрѣтится. Сейчасъ что-нибудь представить! Покажите ваше искусство. Ну, патетическій монологъ!
1-ый актеръ. Что прикажете, принцъ?
Гамлетъ. Я слышалъ когда-то, какъ ты декламировалъ монологъ — но его никогда не произносили на сценѣ, или не больше одного раза: я помню, пьеса не понравилась толпѣ; это былъ апельсинъ для извѣстнаго рода животныхъ. Но я и другіе, которыхъ мнѣніе въ этихъ вещахъ гораздо основательнѣе моего, почитали ее превосходной пьесой; сцены были расположены искусно и обработаны съ умомъ и простотою. Я помню, кто-то сказалъ, что въ стихахъ нѣтъ соли и перцу для приправы смысла, а въ выраженіяхъ нѣтъ мыслей, которыя обличали бы въ авторѣ чувство; но онъ назвалъ эту пьесу простою, здоровою и пріятною, и гораздо больше прекрасною, чѣмъ украшенною. Одинъ отрывокъ нравился мнѣ особенно: разсказъ Энея Дидонѣ, особенно въ томъ мѣстѣ, гдѣ онъ говоритъ объ убійствѣ Пріама. Если помнишь, начни съ этого стиха… Постой… постой… „Суровый Пирръ, какъ африканскій левъ…“ Нѣтъ, я ошибаюсь; но начинается Пирромъ…
„Суровый Пирръ, котораго доспѣхи,
Какъ черный замыселъ, подобны были тьмѣ
Той полночи, когда лежалъ онъ въ чревѣ
Бѣдой грозившаго коня — теперь
Перемѣнилъ на образѣ ужасномъ
Ужасный цвѣтъ: отъ головы до пятъ
Онъ весь багровъ; обрызганъ алой кровью
Родителей, сыновъ и дочерей;
Весь закаленъ огнемъ горящихъ улицъ,
Предательски свѣтящихъ на пути
Къ цареубійству. Распаленный гнѣвомъ,
Въ крови, засохшей на его доспѣхахъ,
Съ огнемъ въ очахъ, свирѣпый ищетъ Пирръ
Отца Пріама…“
Продолжай!
Полоній. Ей-богу, принцъ, вы прекрасно декламируете: съ хорошимъ выраженіемъ и благородно.
„Онъ его находитъ:
Пріама мечъ не досягаетъ грековъ;
Не повинуется ему клинокъ —
Лежитъ, гдѣ палъ, не внемля повелѣнью.
Въ неравный бой вступаетъ Пирръ съ Пріамомъ;
Во гнѣвѣ мечъ занесъ онъ далеко,
Но старецъ палъ, не выждавши удара,
Отъ свиста лезвея. Казалось, Троя
Полмертвая воскресла отъ удара,
Главою пламенной поникла въ прахъ
И Пирра слухъ сковала страшнымъ трескомъ.
Его клинокъ, уже летящій долу
На снѣжную главу Пріама-старца,
Казалось, въ воздухѣ повисъ —
Такъ Пирръ стоялъ, какъ статуя тирана,
И будто бы безъ силы и безъ воли
Не дѣлалъ ничего. Но такъ же,
Какъ часто мы предъ бурей замѣчаемъ,
Притихъ зефиръ, безмолвны облака,
Улегся вѣтръ, земля, какъ смерть, недвижна —
И вдругъ пространство разсѣкаетъ громъ:
Такъ, послѣ тихаго мгновенья, Пирръ
Опять возсталъ для яростнаго мщенья —
И никогда циклоповъ тяжкій молотъ
Не падалъ такъ на Марсову броню,
Какъ Пирра мечъ палъ на царя Пріама.
Погибни же, измѣнница Фортуна!
Владычества ее лишите, боги!
Полоний. Каким, принц?
Гамлет. Каким?
Он красавицу-дочь
Всей душою любил.
Полоний (Тихо). Всё о моей дочери!
Гамлет. Не прав ли я, старый Иевфай?
Полоний. Если вы называете меня Иевфаем, принц, так у меня есть дочь, которую я горячо люблю.
Гамлет. Нет, этого вовсе не следует.
Полоний. Что же следует, принц?
Гамлет. Что?
Что придет все к концу,
Как угодно творцу.
А потом — ты сам знаешь:
И случилось с ней то,
Что нам всем суждено.
Остальное ты можешь дочитать в святочной песне. Речь мою прерывают новые лица.
Гамлет. Добро пожаловать, приятели! Здравствуйте! Рад видеть тебя здоровым! Здорово, друзья! А, старый друг, как же обросло лицо твое с тех пор, как я видел тебя в последний раз! Надеюсь, ты не будешь шептать себе в бороду? А, красавица моя! Ты поднялась к небу на целый каблук. Дай бог, чтобы твой голос не потерял свою звонкость, как истертая монета. Добро пожаловать, господа! Бросимся же, как французские соколиные охотники, на первое, что ни встретится. Сейчас что-нибудь представить! Покажите ваше искусство. Ну, патетический монолог!
1-ый актер. Что прикажете, принц?
Гамлет. Я слышал когда-то, как ты декламировал монолог, — но его никогда не произносили на сцене или не больше одного раза: я помню, пьеса не понравилась толпе; это был апельсин для известного рода животных. Но я и другие, которых мнение в этих вещах гораздо основательнее моего, почитали ее превосходной пьесой; сцены были расположены искусно и обработаны с умом и простотою. Я помню, кто-то сказал, что в стихах нет соли и перцу для приправы смысла, а в выражениях нет мыслей, которые обличали бы в авторе чувство; но он назвал эту пьесу простою, здоровою и приятною, и гораздо больше прекрасною, чем украшенною. Один отрывок нравился мне особенно: рассказ Энея Дидоне, особенно в том месте, где он говорит об убийстве Приама. Если помнишь, начни с этого стиха… Постой… постой… «Суровый Пирр, как африканский лев…» Нет, я ошибаюсь; но начинается Пирром…
«Суровый Пирр, которого доспехи,
Как черный замысел, подобны были тьме
Той полночи, когда лежал он в чреве
Бедой грозившего коня, — теперь
Переменил на образе ужасном
Ужасный цвет: от головы до пят
Он весь багров; обрызган алой кровью
Родителей, сынов и дочерей;
Весь закален огнем горящих улиц,
Предательски светящих на пути
К цареубийству. Распаленный гневом,
В крови, засохшей на его доспехах,
С огнем в очах, свирепый ищет Пирр
Отца Приама…»
Продолжай!
Полоний. Ей-богу, принц, вы прекрасно декламируете: с хорошим выражением и благородно.
«Он его находит:
Приама меч не досягает греков;
Не повинуется ему клинок —
Лежит, где пал, не внемля повеленью.
В неравный бой вступает Пирр с Приамом;
Во гневе меч занес он далеко,
Но старец пал, не выждавши удара,
От свиста лезвия. Казалось, Троя
Полмертвая воскресла от удара,
Главою пламенной поникла в прах
И Пирра слух сковала страшным треском.
Его клинок, уже летящий долу
На снежную главу Приама-старца,
Казалось, в воздухе повис —
Так Пирр стоял, как статуя тирана,
И будто бы без силы и без воли
Не делал ничего. Но так же,
Как часто мы пред бурей замечаем,
Притих зефир, безмолвны облака,
Улегся ветр, земля, как смерть, недвижна —
И вдруг пространство рассекает гром:
Так, после тихого мгновенья, Пирр
Опять восстал для яростного мщенья —
И никогда циклопов тяжкий молот
Не падал так на Марсову броню,
Как Пирра меч пал на царя Приама.
Погибни же, изменница Фортуна!
Владычества ее лишите, боги!
