Послѣ того, какъ (нынѣшній) король польскій Стефанъ I, изъ рода Баторіевъ въ Семиградѣ, былъ, совмѣстно съ покойнымъ блаженной памяти императорскимъ величествомъ Максимиліаномъ, предложенъ кандидатомъ при выборѣ въ королевское достоинство, а такое предложеніе шло отъ господъ Зборовскихъ и ихъ адгерентовъ (приверженцевъ), то названный король Стефанъ ни на что уже болѣе не обращалъ вниманія, какъ на то, чтобы поскорѣе забрать въ свои руки скипетръ польской державы, предупредивъ въ томъ императора. И въ самомъ дѣлѣ, ему не трудно было видѣть, что, безъ рѣшительнаго образа дѣйствій, нечего было расчитывать на успѣхъ. Будучи низкаго званія, не располагая большими силами, имѣя за собою меньше другихъ голосовъ, что бы онъ подѣлалъ противъ императора, если бы тотъ предупредилъ его своимъ появленіемъ въ Польшѣ, подѣлалъ противъ такого могущественнаго государя, за котораго стояли самыя знатныя лица Рѣчи Посполитой, а также присоединенным къ Польшѣ земли прусскія и ливонскія съ богатыми и сильными городами; безъ рѣшительнаго образа дѣйствія онъ бы не совладалъ бы даже съ московскимъ великимъ княземъ, который при извѣстныхъ условіяхъ могъ бы имѣть надъ нимъ перевѣсъ. На выборахъ, происходившихъ на открытомъ полѣ подъ Варшавой, большинство голосовъ пало на помянутаго императора Максимиліана. Цесарцы сейчасъ же съ выборнаго поля съ тріумфомъ поспѣшили въ Варшаву (столицу мазуровъ и мѣстопребываніе королевы); архіепископъ гнѣзненскій отслужилъ молебенъ (Te Deum laudamus) въ соборѣ за благополучно оконченное избраніе и публично оповѣстилъ и провозгласилъ Максимиліана королемъ польскимъ. Но когда Стефанъ увидѣлъ, что императоръ и не думаетъ быть на правду королемъ, то, не желая отступиться отъ своего кандидатства, онъ, ни мало не мѣшкая, съ не очень большою дружиною, вышелъ изъ своей земли и вступилъ собственною особою въ Польшу. А такъ какъ Максимиліанъ, не смотря на многократныя и усиленныя просьбы Поляковъ не являлся въ Польшу, по болѣзни-ли, какъ думаютъ нѣкоторые, или же Богъ вѣсть какія странныя мысли имѣлъ въ головѣ, потому Стефанъ и преклонилъ на свою сторону: великаго маршала короннаго пана Опалинскаго, великаго подскарбія (казначея) Яна Дульскаго и великаго канцлера короннаго пана Яна Замойскаго. А поелику Стефанъ былъ человѣкъ не безъ образованія и разумный, то онъ и самъ, и при помощи названнаго великаго канцлера, и при помощи Зборовскихъ и ихъ адгерентовъ, преклонилъ къ себѣ умы и остальныхъ польскихъ сословій. Это ему тѣмъ легче было сдѣлать, что поляки въ глубинѣ души не очень-то были склонны къ нѣмецкому народу; въ тѣ времена они больше льнули къ венграмъ, которымъ подражали въ одеждѣ, оружіи и нравахъ, больше чѣмъ мы нѣмцы (благодаря Бога). Къ тому же Стефанъ обѣщалъ, а впослѣдствіи подтвердилъ и присягою, что будетъ свято сохранять ихъ отчасти варварскія привиллегіи, а также, что не будетъ обращать вниманія на продѣлки нѣкоторыхъ знатныхъ пановъ, совершенныя во время междуцарствія.
Хотя нѣкоторые изъ польскихъ сословій не были довольны Стефаномъ и стояли за императора, но въ концѣ концовъ и эта часть, какъ слабѣйшая, принуждена была пристать къ Стефану, за исключеніемъ немногихъ, которые предпочли удалиться изъ отечества, чѣмъ измѣнить своему долгу и присягѣ, данной императору. Изъ числа такихъ немногихъ, знатный воевода сѣрадзскій панъ Альбертъ Ласкій отправился къ императору и долго его просилъ, чтобы его величество не покидалъ ихъ, а прибылъ въ Польшу. За это самое, король отобралъ у Ласкаго его замокъ Ландскрону, который находился не подалеку отъ Кайсмаркта.
Московитъ также не упустилъ посылать свои великолѣпныя посольства къ императору съ пожеланіями ему счастія, напоминалъ ему брать корону польскую и просилъ снова уступить ему добровольно половину Ливоніи.
А между тѣмъ тѣ, что были за Стефана, не спали, а живо поспѣшили свадьбой Стефана съ сестрой покойнаго Сигизмунда-Августа и коронаціей. Ибо эта королева была признана наслѣдницей короны по смерти брата Сигизмунда-Августа; на ней-то и женился Стефанъ, а затѣмъ наступила коронація. Каждый, одинъ за однимъ, отставалъ отъ императора, а сердце и глаза обращалъ на Стефана. Провинціи прусскія и Ливонія, однако, держались еще и надѣялись на императора. Поэтому король Стефанъ самъ сдѣлалъ себя королемъ въ Пруссіи, а когда города Торнъ, Эльбингъ, Маріенбургъ и прочіе города королевской части Пруссіи преклонилъ на свою сторону, то созвалъ сеймъ въ Торнѣ. А поелику московитъ ни мало не былъ доволенъ королемъ, напротивъ дѣлалъ противъ него приготовленія, потому и городъ Гданскъ также не хотѣлъ признать королемъ Стефана на томъ основаніи, что уже присягнулъ императору, а присяги никто не снималъ съ него. Король и началъ совѣтоваться съ нѣкоторыми польскими панами, какъ ему быть съ городомъ Гданскомъ.
Что касается до гданчанъ, то о нихъ говорили, что между ними и королемъ были неоднократные переговоры, прежде чѣмъ дѣло дошло до осады ихъ города, а для оправданія себя они публиковали печатно; о чемъ дѣло шло при этихъ переговорахъ, это каждый можетъ прочитать. А какъ при подобныхъ оправданіяхъ, они начали упрямиться, потому король Стефанъ объявилъ ихъ врагами отечества и обложилъ ихъ городъ.
Но литовскія сословія не были довольны такимъ поступкомъ короля, не хотѣли ему прислать значительныхъ подкрѣпленій, увѣряя, что имъ несравненно необходимѣе готовиться къ войнѣ съ московитомъ.
Но сосѣди гданчанъ, воевода маріенбургскій, панъ Костка и абатъ оливскій наводили короля по большей части на это дѣло, да и Эрнестъ Вайеръ говорилъ, что экспедиція эта будетъ легкою; всѣ они получили за то справедливое отъ Господа Бога воздаяніе. Ибо когда названный воевода, спустя нѣкоторое время, вступилъ въ споръ съ нынѣшнимъ великимъ подскарбіемъ (казначеемъ) короннымъ, паномъ Яномъ Дульскимъ, въ присутствіи короля, то такъ уже полагался на свое большое значеніе и мнимую милость, что упрекалъ пана Дульскаго въ низкомъ происхожденіи и между прочимъ сказалъ, что никогда бы онъ, панъ Дульскій, не былъ возведенъ въ такія достоинства королемъ Сигизмундомъ-Августомъ, если бы своихъ вѣрныхъ службъ не исполнялъ преимущественно in adducendis mulierculis (доставленіемъ женщинъ). Въ присутствіи короля они схватились за сабли. Панъ Дульскій, по требованію великаго маршала, долженъ былъ стать на колѣни и просить прощенія у короля за то, что, въ его присутствіи, обнажилъ оружіе, а панъ Костка ни за что не хотѣлъ сдѣлать этого (т. е. на колѣняхъ просить прощенія у короля), потому и впалъ въ большую немилость и тѣмъ причинилъ паденіе и свое и своихъ.
Эрнстъ Вайеръ, совѣтовавшій королю осаду, думалъ что пользуется большою милостію у короля, снисканною какъ при этой осадѣ Гданска, такъ и въ московитскихъ походахъ, и потому былъ и радъ, и веселъ, и до того увѣренъ въ королевской милости, что велѣлъ своему слугѣ подстеречь между Гданскомъ и Оливою Пекарскаго, съ которымъ былъ въ ссорѣ изъ за ленныхъ имѣній, и подло застрѣлить его, а по этой причинѣ не увѣренъ сойдетъ-ли ему благополучно съ рукъ это убійство.
Но и этимъ абатъ оливскій, Каспаръ Гечковъ (Getzschaw), хвалившійся, что онъ нѣсколько лѣтъ былъ въ лейпцигскомъ университетѣ и достигъ самыхъ высшихъ достоинствъ, потерялъ всю милость при дворѣ, когда король увидѣлъ, куда онъ его велъ. Въ великій четвергъ 1584 г., ему приходилось совершать умовеніе ногъ своей монашествующей братіи, онъ и вздумалъ подкрѣпиться для подобного труда въ компаніи со своею обычною собутыльною братіею. Для того онъ и началъ жарить себѣ угря особеннымъ способомъ: обернулъ угря въ сукно, смоченное мальвазіею, и держалъ его въ горячей золѣ, обложенной кругомъ раскаленными углями. Когда угорь поджарился, застольники говорятъ: угорь не довольно прожарился, а онъ отвѣтилъ, что у него есть достаточно полыннаго масла (полынной настойки), которое онъ привезъ изъ Франціи отъ короля Генриха и которое хорошо помогаетъ пищеваренію. А такъ какъ онъ хотѣлъ быть алхимикомъ и занимался алхиміею, то и велѣлъ своему слугѣ и лаборанту, Шаллеру изъ Эйслебена, принести бутылочку съ полыннымъ масломъ, находившуюся, какъ онъ сказалъ, на такой-то полкѣ, и подъ такимъ-то номеромъ. Неизвѣстно, ошибся-ли Шаллеръ, или же самъ абатъ подъ указаннымъ имъ номеромъ поставилъ на мѣсто полыннаго другое вредное масло и забылъ про то, но только когда Шаллеръ принесъ бутылочку съ онымъ якобы полыннымъ масломъ, то абатъ по своему обычаю влилъ по нѣскольку капель этого масла сперва въ свою рюмку, а потомъ и въ другія рюмки. Всѣ достаточно напились этого масла, такъ что абатъ и одинъ гданскій аптекарь умерли на третій день, а чрезъ недѣлю о Пасхѣ похоронили и всѣхъ 12 его собутыльниковъ.
Въ то самое время, когда король стоялъ подъ Гданскомъ, московитъ съ большою силою вторгся въ Ливонію, разгромилъ и опустошилъ почти всю страну, перешелъ также чрезъ Двину, большую рѣку, которая подъ Ригою имѣетъ ширины до четверти нѣмецкой мили.
Тогдашній администраторъ ливонскій, Іоаннъ Ходкѣвичъ, увидѣвъ великую силу непріятеля, поспѣшилъ прибыть въ королевокій станъ подъ Гданскомъ и убѣдилъ короля бросить несвоевременную и безполезную войну и итти въ Ливонію отомстить московиту, но, къ сожалѣнію, этого нельзя было тогда исполнить, какъ о томъ будетъ сказано ниже.
Между тѣмъ въ то самое время, когда Ходкѣвичъ находился въ королевскомъ лагерѣ, секретарь его, Іоаннъ Биринкъ изъ Брауншвейна, побудилъ нѣсколькихъ добрыхъ гезелей къ войнѣ, которые снарядились и возросли численностію до нѣсколькихъ сотенъ человѣкъ. Они отнимали у московита замокъ за замкомъ, наконецъ, овладѣли замкомъ Трейденомъ, который былъ крѣпостью и изъ котораго они дѣлали вылазки и защищали сосѣдніе замки и дворы.
А замокъ Трейденъ достался имъ хитростію. Биринкъ переодѣлъ нѣсколько своихъ человѣкъ въ платье тамошнихъ мужиковъ (undeutsche Bawr — латышей), разузнавъ предварительно, что въ замкѣ гарнизонъ не великъ, съѣстныхъ припасовъ нѣтъ и въ особенности нѣтъ дровъ. Вотъ онъ и навалилъ нѣсколько телѣгъ дровами и посылаетъ одну телѣгу въ замокъ, а привезшій говорить, что у него есть еще дрова и, коли они хотятъ получить дровъ, то могутъ купить у него нѣсколько возовъ. Въ замкѣ обрадовались, что дровъ добудутъ, и отворили замковыя ворота пропустить возы; наѣхало возовъ пропасть и начали переодѣтые мужики ссору съ тѣми, что караулили ворота, а ссорились до тѣхъ поръ, пока подошли всѣ остальные (стояли недалеко оттуда) и овладѣли замкомъ.
Послѣ московитъ взялъ городъ Венденъ. Во время осады, и нѣкоторыя знатныя женщины и дѣвицы изъ замка могли видѣть какія тиранства совершались надъ старымъ и малымъ, сколько позора наносилось женщинамъ и дѣвицамъ и какъ ихъ послѣ того разрубали саблями. Вотъ онѣ съ нѣсколькими мущинами и малыми дѣтьми заперлись въ венденскомъ замкѣ въ сводчатой комнатѣ, близь столовой магистра, забрали съ собою, какіе были, съѣстные припасы, исповѣдались и причастились и надѣли на себя лучшія платья и украшенія. А когда они увидѣли, что московитъ уже беретъ и городъ и замокъ, тогда взяли на руки своихъ дѣтей и посредствомъ длинной лучины изъ окна подожгли порохъ, который онѣ заранѣе положили подъ сводомъ, другъ друга благословили и, призывая Господа Бога, взлетѣли на воздухъ. Такой поступокъ навелъ ужасъ на сосѣдніе города и замки, и сами московиты весьма дивились ему. И хотя рижскіе богословы много проповѣдывали противъ подобнаго самовзорванія венденскихъ женщинъ и дѣвицъ и осуждали оное, но, однакоже, пусть всякій разсудитъ, что имъ было дѣлать при угрожающемъ посрамленіи, послѣ котораго смерть все-таки заглянула бы имъ въ глаза.
Въ то самое время, когда московитъ овладѣлъ и занялъ городъ и замокъ Венденъ, тотъ Биринкъ не бездѣйствовалъ, а составилъ планъ отобрать со своею челядью городъ этотъ у московита. Собрались они ночью, въ числѣ 400 человѣкъ, неподалеку отъ замка на томъ мѣстѣ, гдѣ прежде шла сильнѣйшая пальба и которое московитъ снова укрѣпилъ деревяннымъ больверкомъ (тыномъ). Приставили они лѣстницы къ стѣнѣ въ этомъ мѣстѣ и, когда московиты предались сну, нѣсколько человѣкъ взобралось по лѣстницамъ на стѣну. Московиты и не замѣчали, что на стѣнѣ что-то движется. По лѣстницамъ полѣзли и другіе, овладѣли замкомъ и бросились на городъ прежде чѣмъ бывшіе тамъ московиты проснулись. Московитъ въ полѣ плохой воинъ, но защищается въ городахъ упорно, потому-то нападающимъ было много дѣла съ московитами въ городѣ. Московиты позапирались въ каменныхъ домахъ, окопались и забарикадировались, поразобрали черепицу съ крышъ, защищались этою черепицею и въ то же время стрѣляли изъ ружей. Такимъ образомъ, весь слѣдующій день до самой ночи бились нѣмцы съ московитами, пока съ Божіею помощіею всѣ непріятели не были перебиты, сожжены въ домахъ, а остальные взяты въ плѣнъ.
Этотъ городъ Венденъ расположенъ красиво и весело. Въ орденскія времена онъ былъ главнымъ городомъ Ливоніи и резиденціею гданскаго магистра. Въ городѣ находился красивый, большой замокъ, въ окружности съ четверть мили, и московитъ часто подступалъ къ Вендену, но всякій разъ былъ принуждаемъ къ отступление съ потерею нѣсколькихъ тысячъ человѣкъ, такъ что Венденъ для московитовъ былъ мѣстомъ вполнѣ ненавистнымъ и словомъ, и дѣломъ.
Какъ скоро король узналъ подъ Гданскомъ о бѣдствіи, постигшемъ Ливонію, то, быть можетъ, и отступилъ бы отъ этого города, потому что и литовцы, и многіе польскіе паны склоняли его къ тому, но онъ боялся людскихъ наговоровъ и насмѣшекъ, и того, что гданчане, вслѣдствіе его отступленія, могли бы черезъ-чуръ уже возгордиться. А гданчане не такъ бы скоро склонились къ миру, если бы въ сильной вылазкѣ подъ Дерсавомъ (Тчовомъ) не потеряли 3,000 мѣщанъ и хорошихъ солдатъ и если бы не прибыли многіе курфюрсты и князья, посланные отъ римской имперіи, чтобы серьезно ужь приступить къ заключенію мира.
Условія мира были главнѣйшимъ образомъ къ тому направлены, чтобы гданчане заплатили королю Стефану знатную сумму денегъ. Не касаясь событій, происходившихъ во время продолжительной осады Гданска, такъ какъ не имѣю въ виду писать обстоятельную и обширную исторію оной, не могу не упомянуть про смѣлый подвигъ одного шкипера.
Когда поляки и венгры рѣшились штурмовать блокгаузъ у Гданска, и когда часть ихъ перешла черезъ мостъ, перекинутый въ этомъ мѣстѣ, а другая шла еще по этому мосту, шкиперъ тотъ снялъ свой корабль съ якоря, распустилъ паруса и пустилъ корабль при полномъ вѣтрѣ къ деревянному мосту. Тѣ какъ то и не замѣчаютъ, что плыветъ корабль и грозитъ имъ опасностью. Корабль налетѣлъ на мостъ и разрушилъ его: тѣ, что шли по мосту, большею частію утонули, а, которые перешли, были перебиты или взяты въ плѣнъ, а находившимся по сю сторону моста была отрѣзана дорога къ отступленію.
Тщетно гданчане надѣялись на помощь короля датскаго. Воевода сѣрадзскій, Альбертъ (Войцѣхъ) Ласскій, находившійся при императорѣ, тщетно писалъ имъ, что скоро прибудетъ къ нимъ съ 4,000 гофлейтовъ и съ нѣкоторымъ числомъ пѣшихъ кнехтовъ и, когда они узнаютъ о его прибытіи, то чтобы сдѣлали вылазку съ одной стороны, а онъ нападетъ съ другой и, такимъ образомъ, принудитъ поляковъ къ бѣгству.
По прекращеніи смятеній въ Пруссіи, король написалъ ко всѣмъ каштелянамъ въ Ливоніи и администратору Яну Ходкѣвичу, напоминая имъ, чтобы они ободряли ливонцевъ и склоняли ихъ къ мужеству. Въ этихъ письмахъ король обѣщалъ сохранить и утвердить всѣ распоряженія, донаціи и т. п., сдѣланныя Ходкѣвичемъ и каштелянами, а также оказать милости заслуженнымъ особамъ.
Скоро послѣ того, коронныя и литовскія сословія одобрили и постановили предпринять походъ и сборы противъ московита. Король, оставивъ въ сторонѣ ливонскіе замки, въ которыхъ находились московитскіе гарнизоны, направился на княжество полоцкое и на Великіе Луки и скоро добылъ ихъ. Такимъ образомъ, поляки и венгры справедливою мѣрою воздали московитамъ за совершенные послѣдними въ Ливоніи убійства, пожары и другія тиранства.
Одержавъ побѣду, король возвратился въ Польшу, такъ какъ, согласно съ уставомъ, подходило время собраться сейму въ Варшавѣ. Сеймъ утвердилъ новые поборы и новый походъ. На этомъ сеймѣ находился турецкій посолъ, котораго султанъ прислалъ поздравить короля съ побѣдою и поднести въ подарокъ дорогую саблю съ пожеланіемъ, чтобы король употребилъ оную противъ своихъ непріятелей со славою и счастіемъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ султанъ жаловался, что казаки, проживающіе по границамъ Молдавіи и Валахіи, ежедневно и въ особенности, когда король въ отсутствіи, причиняютъ большія обиды молдаванамъ и валахамъ. Султанъ проситъ, чтобы казаковъ тѣхъ усмирить и казнить старшину ихъ (гетмана), прозываемаго Подковой, тѣмъ болѣе, что Подкова этотъ пойманъ и находится въ королевскихъ рукахъ. Султанъ приказалъ послу до тѣхъ поръ не уѣзжать изъ Польши, пока самъ собственными глазами не увидитъ, что Подковѣ отрубили голову. Если казнь не совершится, то султанъ будетъ считать ѳто знакомъ презрѣнія и непріязни къ нему со стороны короля и не преминетъ тогда думать о воздаяніи королю за то.
Этотъ Подкова былъ замѣчательный человѣкъ, одаренный необыкновенною силою. Новую, небывшую въ употребленіи, подкову онъ могъ сломать руками, какъ какой прутъ. Этого-то Подкову пограничные казаки выбрали себѣ предводителемъ (гетманомъ) и жестоко били турокъ. Тогда король придумалъ, чтобы какіе нибудь добрые пріятели Подковы написали къ нему письмо съ приглашеніемъ пріѣхать въ условленное ими мѣсто для переговоровъ и въ письмѣ завѣрили Подкову, что король обѣщаетъ сохранить за нимъ его честь и вѣру. Подкова, какъ честный воинъ, вѣритъ и отправляется къ этимъ своимъ добрымъ друзьямъ (не называю ихъ изъ скромности), которые ему тотчасъ же и объявили королевское повелѣніе оставить казаковъ и отправляться къ его королевскому величеству, завѣряя, что и волосъ съ головы его не упадетъ. Подкова повѣрилъ, подвыпилъ съ этими друзьями, и всѣ они поѣхали въ Польшу. Тутъ-то въ совѣтѣ и стали разсуждать какъ быть и какой отвѣтъ дать турецкому послу. Большинство было того мнѣнія, чтобы послу вѣжливо отказать въ его просьбѣ и не трогать Подкову, но король сказалъ: «Если Подковѣ ручались, что ему не сдѣлаютъ ничего дурнаго, то такое ручательство дано до прибытія турецкаго посла и касалось лишь до его справедливыхъ дѣйствій. Но, какъ теперь оказывается, что онъ дѣйствовалъ вопреки pacta foederis (мирныхъ договоровъ), и султанъ на него сильно жалуется, то защищать нарушителя присяги и мира не подходитъ. Если же они хотятъ не трогать Подкову, то должны помнить, что турокъ въ письмѣ своемъ ясно даетъ понять, что на случай отказа, онъ уже отточилъ свою саблю. Если они не обращаютъ вниманія на гнѣвъ, дружбу или вражду турка, то онъ, король, готовъ стать вмѣстѣ съ ними и противъ турка, какъ и противъ московита, жертвуя своимъ здоровьемъ и жизнію, но, однакоже, неблагоразумно вооружать противъ себя черезъ-чуръ многихъ.» Какъ только поляки уразумѣли, что дѣло это можетъ вовлечь ихъ бъ войну, то перешли на сторону султанскаго требованія и не только не защищали Подкову, но всѣ единогласно осудили его на смертную казнь.
На этомъ же самомъ сеймѣ король чинилъ земскій судъ и рѣшилъ большое число важныхъ дѣлъ, остававшихся нерешенными еще со временъ короля Сигизмунда- Августа. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ издалъ новыя хорошія учрежденія (constitutiones) и, отмѣнивъ устарѣвшіе и непригодные законы, замѣнилъ ихъ новыми. Между прочимъ онъ отмѣнилъ законъ, гласившій: если дворянинъ умышленно убьетъ мѣщанина или хлопа, то платитъ 20 копъ грошей штрафу, и усилилъ наказаніе за убійство.
На этотъ же сеймъ прибылъ снова изъ двора римскаго императора въ Варшаву воевода сѣрадзскій панъ Альбертъ (Войцѣхъ) Ласскій. Онъ покорился королю, который его ласково принялъ и привѣтствовалъ такъ: «Si dominatio tua citius accessisset, melius fecisset, sed quia salua nunc advenit, ota gaudet Respublica (т. е. было бы лучше, если-бы ваша милость явилась ранѣе, но вся Рѣчь Посполитая радуется, когда и теперь вы счастливо прибываете).» На слѣдующій день Ласскій принесъ присягу на вѣрность, и снова занялъ мѣсто въ радѣ (совѣтѣ).
Московское посольство также находилось на ономъ сеймѣ въ Варшавѣ. Послы домогались, чтобы король возвратилъ великому князю все завоеванное имъ въ послѣднемъ походѣ, а великій князь заключитъ выгодный миръ съ Ливоніею. Но король, догадавшись, что московитъ желаетъ лишь выгадать время, чтобы укрѣпиться, далъ послу такой отвѣтъ: «Если вашъ великій князь домогается такихъ трудныхъ и несбыточныхъ вещей, то, очевидно, о мирѣ онъ мало и думаетъ; объ этомъ имъ, посламъ, нечего и говорить, но пусть они только то скажутъ великому князю, что коли онъ взаправду хочетъ мира, то пусть даетъ посольству другія условія и совершенное полномочіе. Онъ, король, будетъ ждать такое посольство въ полѣ на московской землѣ и тамъ сейчасъ же дастъ и отвѣтъ.»
Когда турокъ успокоился казнію Подковы, а съ гданчанами пришли къ полному соглашенію, и сеймъ единогласно постановилъ предпринять противъ московита походъ и поборы, король въ свѣтлый понедѣльникъ св. Пасхи 1581 г. изъ Варшавы отправился въ Мсибовъ и Гродну, а сословія распустилъ, дабы они вооружались у себя по домамъ.
Между тѣмъ панъ Ласскій съ нѣкоторыми другими польскими панами сталъ думать, какъ бы напасть на московита и со стороны моря. Съ королевскаго разрѣшенія, послали они Лаврентія Миллера, доктора обоихъ правъ, къ королю шведскому и датскому разузнать какое бы участіе они приняли въ этомъ дѣлѣ. Предположеніе было напасть на московита съ моря, а для этого изъ за Норвегіи и Кореліи итти въ Бѣлое море будто въ портъ св. Николая и Холмогоры, а напасть на Соловецкій монастырь, куда, какъ слухъ идетъ, московскій великій князь свезъ всѣ свои сокровища; монастырь же хоть и укрѣпленъ, но гарнизона не имѣетъ и потому можетъ быть взятъ. Король датскій отвѣчалъ, что онъ съ московитомъ не только не находится въ открытой враждѣ, но напротивъ имѣетъ при немъ въ Москвѣ свое посольство, потому, впредь до возвращенія пословъ, ничего не можетъ и сказать по этому дѣлу. Но шведскому королю предложеніе это очень понравилось и онъ письменно далъ такой отвѣтъ: Какъ его любезный зять, король польскій, признаетъ лучшимъ поступить, такъ и онъ не прочь поступить, а корабли, гавани, снаряды, съѣстные припасы и люди во всякое время имѣются у него. Пусть король вспомнитъ, что его свѣтлость Георгъ Гансъ, пфальцграфъ рейнскій, предлагалъ тѣже средства и пути, потому онъ, король шведскій, и желаетъ это дѣло со всякимъ стараніемъ довести до конца.
Въ то время, когда панъ Ласскій и другіе хлопотали объ исполненіи этихъ предположеній, король въ іюнѣ собирался итти прямо въ московитскую землю и, оставивъ московскіе гарнизоны въ Ливоніи въ сторонѣ, осадить прежде всего Псковъ, что впослѣдствіи и было исполнено. Приготовляясь къ выступленію въ походъ, король далъ денегъ на руки 4,000 татарамъ, чтобы они шли подъ предводительствомъ старосты Черкасскаго (Вишневецкаго), войною на московитовъ. Московитъ провѣдалъ про это, и далъ тѣмъ же самымъ татарамъ денегъ вдвое больше, чтобы они шли войною противъ короля. Когда Черкасскій прибыль на то мѣсто, куда были посланы его татары, именно на границу княжества Острожскаго, то татары ему измѣнили: къ нимъ присоединилось еще нѣсколько тысячъ татаръ, и они задумали схватить Черкасскаго и выдать его московитамъ. Татары все полагали, что у Черкасскаго не много будетъ своего народа, а потому не могли воздержаться отъ грабежа; крестьяне князя Константина Острожскаго захватили въ плѣнъ нѣсколько грабившихъ татаръ, которые и выдали замыслы своей орды. Тогда князь Константинъ поспѣшилъ послать къ Черкасскому нѣсколько сотъ своихъ гофлейтовъ (надворнаго войска, конницы), да у Черкасскаго было своихъ хорошо обученыхъ аркебузировъ (пѣхоты, стрѣлковъ); съ этимъ войскомъ Черкасскій и напалъ на татаръ. Татары, не привыкшіе къ польскому и нѣмецкому строю, не смотря на свою многочисленность, были разбиты: множество ихъ пало въ битвѣ, а прочіе обратились въ бѣгство. Не мало было взято въ плѣнъ татарскихъ князей и другихъ. Но скоро они жестоко отомстили Рѣчи Посполитой за это пораженіе. Провѣдавъ, что короля нѣтъ въ краѣ, они внезапно переправились чрезъ Днѣпръ, сожгли 24 города и множество деревень, захватили въ плѣнъ нѣсколько тысячъ человѣкъ, угнали множество скота и всякой другой добычи. Татаринъ это такой врагъ, который расчитываетъ на бѣгство и на свою подвижность. Онъ неожиданно вторгается чрезъ границу съ 15, 16 и болѣе тысячами человѣкъ, хватаетъ, кого не встрѣтитъ, людей-ли или скотъ, уводить съ собою и продаетъ туркамъ. А какъ провѣдаетъ, что на него идетъ погоня, то сейчасъ сворачиваетъ на другую дорогу, на своихъ лихихъ коняхъ дѣлаетъ по 30 и 40 миль въ сутки; его не легко догнать, да онъ тогда и не останавливается.
Главнокомандующимъ войска, направленнаго подъ Псковъ, король назначилъ великаго канцлера Яна Замойскаго, а такое назначеніе усилило зависть и вражду, которую питалъ панъ Янъ Зборовскій къ великому канцлеру. Этотъ Зборовскій быль искусный и опытный воині; онъ много способствовалъ избранію короля Стефана и былъ главнокомандующимъ въ гданской экспедиціи. Его оскорбило предпочтеніе, оказанное королемъ предъ нимъ великому канцлеру, которому пристойнѣе было бы сидѣть въ канцеляріи, а не предводительствовать войскомъ. Точно также обижался назначеніемъ и воевода Подольскій, тотъ самый, что въ походѣ подъ Великіе Луки и Заволочье искусно дѣйствовалъ и былъ опытнымъ воиномъ.
Не очень-то были искусны распоряженія великаго канцлера, какъ то на дѣлѣ оказалось: какъ пришлось дѣйствовать артиллеріею, то ни пороху, ни снарядовъ не оказалось во всемъ королевскомъ обозѣ. Пришлось съ немалою опасностію посылать за порохомъ и снарядами въ Ригу за 50 миль. Если бы московитъ провѣдалъ про это обстоятельство, то пришлось бы полякамъ съ потерею отступить отъ Пскова.
Полковникъ Фаренсбахъ осадилъ московитскій монастырь Печоры, находившиеся недалеко отъ Пскова, и готовился взять оный штурмомъ. Но у монаховъ былъ гарнизонъ, они мужественно бились, а тутъ какой-то чертъ причинялъ неудачи осаждающимъ нѣмцамъ и другимъ (монахи говорили, что ихъ святая монастырская жизнь была тому причиною); они имѣли уже счастье въ рукахъ, и все-таки ничего не могли подѣлать съ погаными чернецами, а тѣ, что находились плѣнными въ монастырѣ (между прочими племянникъ герцога курляндскаго), разсказывали , что монахи хотѣли было на другой день сдать монастырь, и съ плѣнниками перемѣнили обращеніе, хорошо угощали ихъ, чтобы тѣ заступились за монаховъ у своихъ земляковъ, но въ эту самую ночь стража схватила какого-то ребенка, обходившаго монастырскіе валы, и когда спросили ребенка, какъ онъ попалъ въ монастырь, то этотъ ребенокъ отвѣчалъ: Господь Богъ послалъ его въ монастырь возвѣстить монахамъ, что у нихъ крѣпкія стѣны, провіанта, пороху, и снарядовъ довольно, и бьются они невредимы, такъ что̀ имъ за охота сдавать святой домъ Божій нѣмцамъ; пусть монахи продержутся три дня, тогда сами увидятъ, что непріятель отступитъ. Такъ и случилось, а дитя исчезло. Тогда монахи снова бросили плѣнныхъ въ тюрьму, со звономъ и пѣніемъ стали служить молебенъ, и въ то же время открыли сильную пальбу по нѣмецкому лагерю. Послѣ того они пожелали переговорить съ королевскими людьми, вывели плѣнныхъ нѣмцевъ на валъ, чтобы тѣ говорили съ королевскими. Съ королевской стороны выступилъ для переговоровъ венгерскій полковникъ, по прозванію Борнемисса, а московитскій полковникъ спросилъ его: «Какую такую обиду чернецы нанесли королевскимъ людямъ, что они такъ осаждаютъ и тѣснятъ монастырь? Коли королевскіе хотятъ быть настоящими воинами, то пусть свое мужество покажутъ подъ Псковомъ.» Борнемисса отвѣчалъ на это: «Городъ Псковъ обложенъ великою силою и въ скоромъ времени съ Божіею помощію будетъ въ рукахъ польскаго короля пусть чернецы пораздумаютъ: вѣдь ясно, что великій князь не придетъ имъ на помощь, такъ пусть они, чернецы, добровольно сдадутся королевскому величеству польскому, какъ христіанскому государю, который не только будетъ хранить ихъ свободу, но окажетъ имъ еще большую свою милость. Да и то еще непристойно, что они, чернецы, вопреки своего устава и ордена, дѣйствуютъ противъ королевскихъ людей будто враги, либо воинскіе люди. Пусть-ка чернецы подумаютъ о своемъ монастырѣ и поддадутся королю. Если не поддадутся, то королевскіе люди станутъ подъ монастыремъ еще съ большими силами, чѣмъ теперь, тогда камня на камнѣ не останется отъ монастыря и никто изъ монаховъ въ живыхъ не останется, какъ то и было подъ Полоцкомъ, подъ Заволочьемъ и подъ другими монастырскими замками во время прошлогодняго похода.»
На это московитъ возразилъ: «Удивительно, какъ это королевскіе люди хотятъ рыцарствовать надъ этимъ монастыремъ; коли они хотятъ прославиться, то лучше бы имъ оставить бѣдныхъ чернецовъ въ покоѣ и прежде овладѣть Псковомъ. Коли они добудутъ, какъ желаютъ, Псковъ и какъ скоро чернецы провѣдаютъ, что Псковъ въ королевскихъ рукахъ, то сами выйдутъ на встрѣчу королевскимъ и ключи принесутъ, а чтобы сдаваться до паденія Пскова, то объ этомъ раздумать еще надо, да оно и предосудительно чернецамъ. Къ тому же и то еще на мысль приходитъ, что обѣщаніямъ венгровъ вѣрить никакъ нельзя: въ Великихъ Лукахъ обѣщали они дать московитамъ свободный выходъ, а какъ бѣдные люди стали выходить, то венгры бросились на нихъ и часть убили, а остальныхъ ограбили. И это было на правду такъ, король же отговаривался, что де то произошло безъ его вѣдома и приказа. А потому монастырскіе имъ не вѣрятъ и стоятъ при своемъ, чтобы имъ биться до послѣдняго человѣка, какъ то имъ и повелѣлъ Господь Богъ въ прошлую ночь. А чтобы королевскіе люди видѣли, что въ монастырѣ довольно пороху и снарядовъ, то онъ, московитскій полковникъ, сейчасъ прикажетъ сдѣлать нѣсколько холостыхъ выстрѣловъ.»
Тогда Борнемисса сказалъ, чтобы не стрѣляли, пока онъ не отойдетъ къ своимъ. Московитъ разсмѣялся на это и сказалъ, чтобы онъ убирался поскорѣе. А тѣ, что были въ монастырѣ, открыли такую пальбу, такъ начали звонить и кричать, и бросать огромные камни, что легко было видѣть, имѣютъ-ли они охоту сдаваться. Такимъ образомъ полковникъ Фаренсбахъ вмѣстѣ съ венграми оставили монаховъ въ покоѣ и принуждены были снять осаду.
Печоры — это монастырь, находящейся въ милѣ разстоянія отъ Пскова, тамъ пребываютъ черные русскіе монахи греческой вѣры. Монастырь очень великъ и тамъ растутъ такія большія черныя деревья, будто густой лѣсъ какой. Много тамъ красивыхъ зданій, а за первымъ валомъ выкопанъ глубокій и широкій ровъ, извнѣ видны только крыши монастырскихъ строеній, и вообще монастырь можетъ смѣло выдержать сильное нападеніе.
Подъ Псковомъ королевскіе люди не очень-то много славы получили: московиты дѣлали смѣлыя вылазки и показали, что у нихъ довольно имѣется хорошихъ ратныхъ людей. Московитъ сосредоточилъ во Псковѣ лучшія свои воинскія силы и снабдилъ всякими снарядами и запасами, ибо всю свою надежду и утѣшеніе, счастіе и несчастіе возложилъ на спасеніи или паденіи этого города. Въ прошломъ году московитъ не высылалъ въ поле ратныхъ людей и кто былъ въ походѣ, тотъ знаетъ, что въ минувшемъ походѣ ни подъ Полоцкомъ, ни подъ Великими Луками, какъ и теперь подъ Псковомъ, московитъ не высылалъ своихъ ратниковъ въ открытое поле для отраженія королевскихъ людей, но всѣ свои силы сосредоточилъ въ городѣ, такъ что Псковъ, какъ свидѣтельствуютъ плѣнные, сдѣлался Москвою и если бы королевскіе овладѣли Псковомъ, то овладѣли бы всѣмъ мосоксвскимъ государствомъ.
Городъ Псковъ находится въ 50 большихъ миляхъ отъ Риги; лежитъ онъ на прекрасной мѣстности, окруженной невысокими плодоносными холмами, у красивой, богатой рыбою рѣки, изъ которой зимою, во время мира, отправляется до ста саней, нагруженныхъ рыбою большею частію язи, окуни и корюшка, въ Венденъ, Вольмаръ, Кокенгаузенъ и Ригу. Рыбу укладываютъ въ большіе сани, сдѣланные изъ широкаго лыка, а укладываютъ ее живою слоями, пересыпая снѣгомъ. И хотя рыба замерзнетъ и въ дорогѣ пробудетъ сутокъ двое, но, брошенная въ воду вмѣстѣ со снѣгомъ, оттаиваетъ и оживаетъ. Самъ городъ великъ, и какъ мнѣ показалось, будетъ не меньше Парижа; онъ окруженъ довольно крѣпкими стѣнами, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ въ добрыхъ три клафтера (сажени) шириною, укрѣпленными еще толстымъ частоколомъ, что для тѣхъ мѣстъ очень пригодно. Во Псковѣ много монастырей и церквей съ вызолочеными куполами, представляющими при солнечномъ блескѣ прекрасное зрѣлище. Выше было сказано, что королевское войско ничего знаменитаго не совершило подъ этимъ городомъ; часть городскихъ валовъ была пробита выстрѣлами; думали чрезъ эти проломы штурмовать городъ, но за валами находился крѣпкій деревянный больверкъ (частоколъ), такъ что изъ тѣхъ, которые чрезъ проломъ бросились на штурмъ, не многіе воротились обратно. При этомъ штурмѣ былъ застрѣленъ и убить знаменитый воинъ господинъ Бекѣшъ, тотъ самый, который съ королемъ Стефаномъ былъ въ Семиградской землѣ и многія тяжкія войны велъ. Какъ обыкновенно при осадахъ бываетъ, происходили подъ Псковомъ жаркія сраженія: московиты крѣпко обороняли городъ и крѣпость, и ни за что не хотѣли выходить изъ нихъ.
Въ то самое время, когда король польскій пробовалъ своего счастья подъ Полоцкомъ и Великими Луками въ прошлогоднемъ и подъ Псковомъ въ нынѣшнемъ походѣ, король шведскій также не бездѣйствовалъ, ибо оба эти короля породнились между собою (они были женаты на двухъ сестрахъ короля Сигизмунда-Августа), и пришли къ соглашенію между собою такого рода, чтобы сообща воевать съ московитомъ и что который возьметъ у московита, то тому и принадлежать будетъ. Вслѣдствіе этого король шведскій послалъ военачальника своего, Понтуса де ла Гарди, со шведскими и нѣмецкими конными и пѣшими ратниками въ Финляндію, которому посчастливилось не только отобрать у московита завоеванное имъ въ послѣдніе годы, но занять порядочный кусокъ, миль на сто, московитской земли, даже до Кореліи, при чемъ онъ взялъ славный замокъ этой земли, Кексгольмомъ называемый.
Лѣтомъ, когда польскій король стоялъ подъ Псковомъ, король шведскій снарядилъ свои военные корабли въ походъ противъ московита. Когда множество кораблей со всѣхъ мѣстъ прибыли въ Стокгольмъ и Кальмаръ, король приказалъ арестовать ихъ; большая часть этихъ кораблей должна была плыть съ его кораблями и помогать перевозкѣ людей и провіанта, а другая часть оставалась въ портѣ, пока все войско не отплыло по назначенію. Тогда онъ послалъ тайно господина Понтуса съ войскомъ и достаточнымъ количествомъ снарядовъ къ Нарвѣ. Господинъ Понтусъ, 4 сентября 1581 г., направилъ къ Нарвѣ 24 большихъ картауны (осадныя орудія) и изъ нихъ 12 поставилъ противъ одной стороны города, а 12 другихъ противъ другой стороны, и открылъ огонь изъ нихъ. Послѣ трехдневнаго обстрѣливанія, городскія стѣны пали и сравнялись съ землею, такъ что гофлейты и пѣшіе ратники могли идти на штурмъ. 6 сентября 1581 г., Нарва была взята штурмомъ, при чемъ погибло 5,000 человѣкъ молодыхъ и старыхъ. Въ городѣ они нашли порядочный запасъ припасовъ и, что странно, нашли пороху больше, чѣмъ сами употребили на стрѣльбу.
Господинъ Понтусъ немедленно же послалъ нѣсколько войска къ Ямгороду, миляхъ въ трехъ отъ Нарвы, гдѣ московиты имѣли складъ своихъ товаровъ, отправляемыхъ на мелкихъ судахъ къ Нарвѣ. Шведы добыли Ямгородъ со всѣмъ, что въ немъ было, и направились къ новому замку, который построилъ герцогъ Магнусъ, братъ датскаго короля, когда былъ у великаго князя. Замокъ этотъ лежалъ въ красивой мѣстности на берегу озера Пейпуса. Всѣмъ этимъ овладѣли шведы.
Замокъ противъ Нарвы есть крѣпость, расположеная на великой горѣ. Русскіе зовутъ эту крѣпость Ивангородомъ, купцы же называютъ ее русскою Нарвою, а самый городъ нѣмецкою Нарвою. Въ Ивангородѣ находился гарнизонъ, состоявшій изъ 3,000 московитовъ, не желавшихъ сдаваться. Господинъ Понтусъ, предложивъ сдачу, далъ имъ три дня на размышленіе, а по минованіи этого срока, направилъ свои картауны на крѣпость и велѣлъ сдѣлать залпъ на воздухъ по верхъ крѣпости. Московиты хорошо знали, что великій князь не приходилъ на помощь ни Полоцку, ни Великимъ Лукамъ, не придетъ и къ Пскову, безъ всякаго сомнѣнія знали, что московитамъ былъ важенъ единственно Псковъ, могли также изъ крѣпости видѣть, какъ обошлись шведы съ московитами въ Нарвѣ, потому потребовали еще разъ переговоровъ. Когда же имъ былъ дозволенъ свободный выходъ изъ крѣпости со всѣмъ тѣмъ, что могли унести на себѣ, то они и сдали весьма сильную крѣпость Ивангородъ господину Понтусу. Выходили они изъ крѣпости опечаленные, и когда имъ пришлось проходить между двумя рядами шведскихъ ратниковъ, то никому въ глаза не смотрѣли, а глядѣли на небо, и знаменовали себя, по ихъ обычаю, крестомъ на лобъ, грудь и оба плеча, наклоняли голову къ землѣ и снова смотрѣли въ небо. Ихъ проводили до границы. Въ крѣпости нашли достаточно всякаго провіанта, но изъ большихъ орудій нашли не болѣе шести, изъ чего можно заключить, какову силу непріятель сосредоточилъ въ Псковѣ.
Господине Понтусъ оставилъ въ живыхъ двухъ знатныхъ московитскихъ бояръ, которые обѣщали ему, что, если ихъ приведутъ къ нѣкоторымъ замкамъ, то замки тѣ непремѣнно сдадутся шведамъ по ихъ одному слову. Понтусъ и пошелъ вмѣстѣ съ тѣми боярами къ Вейсенштейну, также хорошей и сильной крѣпости, и ему удалось взять таковую.
Въ то время, когда Понтусъ такъ счастливо велъ войну, поляки все еще стояли подъ Псковомъ. Наступала зима. Понтусъ рѣшился распустить свое войско до весны, но, провѣдавъ, что въ польскомъ войскѣ ощущается большой недостатокъ въ порохѣ и снарядахъ и что между пѣхотинцами, въ особенности между кнехтами Фаренсбаха, свирѣпствуетъ большая смертность, предложилъ свою готовность явиться на помощь полякамъ со своими людьми, порохомъ, снарядами и исправною артиллеріею. Нѣмцы и ливонцы совѣтовали принять предложеніе, но поляки, думая, что предложенная помощь послужить къ ихъ ущербу, отвергли предложеніе Понтуса, предпочитая заключеніе невыгоднаго мира съ московитомъ принятію помощи.
Если бы поляки сохранили заключенный союзъ со шведами, то не только бы добыли Псковъ, но и совершенно бы обезсилили и уничтожили московитовъ, ибо послы казанскихъ и астраханскихъ татаръ прошлымъ лѣтомъ были у шведскаго короля, принесли съ собою богатые подарки и обѣщали напасть на московитовъ со стороны Астрахани, что и сдѣлали, потому что въ то время, когда шведъ стоялъ подъ Нарвой и воевалъ въ этихъ мѣстахъ съ московитомъ, а полякъ осаждалъ Псковъ и русскіе были угнетаемы со всѣхъ сторонъ, татары тѣ напали на московитскія земли, жгли, опустошали ихъ и ушли съ огромною добычею. А въ то же самое время князь Христофоръ Радзивиллъ подходилъ къ самой Москвѣ, опустошилъ и сжегъ тамъ цѣлую область, московитъ же не смѣлъ и глазъ показать.
Но поляки, какъ ни были плохо снабжены въ своемъ лагерѣ, но предпочли лучше перенесть недостатки, чѣмъ принять шведскую помощь. Дѣла съ московитомъ пришли къ тому, что начали переговаривать о мирѣ. Прежде на варшавскомъ сеймѣ поляки и слышать не хотѣли о возвращеніи московиту завоеванныхъ земель, а нынѣ радовались, что возвращеніемъ можно кончить дѣло. Миръ, при посредничествѣ папскаго легата Поссевина, былъ заключенъ на такихъ условіяхъ: король возвратитъ московиту недавно завоеванное у него княжество Великія Луки, а московитъ за то уступить полякамъ всю Ливонію въ ея прежнихъ предѣлахъ, съ тѣмъ, однакоже, что московскіе люди имѣютъ право забрать съ собою изъ замковъ все, что касается военныхъ снарядовъ и припасовъ. И этотъ миръ былъ заключенъ на 10 лѣтъ, при чемъ было условіе, что, если который изъ договаривавшихся государей умретъ раньше истеченія 10-ти лѣтняго срока мира, то оставшійся въ живыхъ государь воленъ съ землею и людьми умершаго государя поступить какъ непріятель и пр.
Московитамъ этотъ миръ былъ очень выгоденъ, но полякамъ не принесъ большой славы: они имѣли было московита точно въ мѣшкѣ, и послѣдуй только разумному совѣту военныхъ людей, озаботься въ свое время устраненіемъ недостатка въ порохѣ, снарядахъ и деньгахъ и не отвергай изъ высокомѣрія и изъ зависти шведской помощи, то, конечно, заключили бы миръ на болѣе почетныхъ и выгодныхъ для себя условіяхъ.
Московиты изъ всѣхъ замковъ, уступленныхъ полякамъ, увезли съ собою значительные запасы и хорошія орудія, такъ что замки эти нынѣ стоять обнаженные и обезоруженные и невидно чѣмъ бы вновь и когда поляки желали и могли вооружить тѣ замки. Поляки при мирныхъ переговорахъ не только не обращали вниманія на союзъ, передъ тѣмъ заключенный ими со шведами, но напротивъ имъ прискорбно было, что шведъ столь мужественно и рыцарски отобралъ у московита Нарву и другіе замки, и они въ мирный договоръ включили: если полякъ или московитъ отберутъ у шведовъ Нарву, то другому вольно пробовать своего счастія на этотъ городъ и миръ чрезъ то не будетъ считаться нарушеннымъ. Король по этому поводу писалъ въ Польшу къ воеводамъ: Такъ какъ въ пунктѣ о Нарвѣ сказано, что въ случаѣ если московитъ отберетъ эту крѣпость у шведовъ, то польскому королю предоставляется право отбирать оную у великаго князя, чрезъ что миръ не нарушается, и на оборотъ, то не будетъ-ли выгодно, королю предупредить московита и осадить Нарву прежде его. Но дѣло это отложили до тѣхъ поръ, пока король отступитъ отъ Пскова и московиты очистятъ Ливонію.
Когда договорились о мирныхъ условіяхъ, король уѣхалъ отъ Пскова, поручивъ великому канцлеру войско и окончательное заключеніе мира. Миръ былъ заключенъ 15 января 1582 г. Московиты очистили всѣ города, замки и дворы въ Ливоніи и сдали ихъ полякамъ, а всѣ большія и малыя орудія, порохъ, снаряды и провіантъ увезли съ собою и бѣдные ливонцы, ненѣмецкіе крестьяне (латыши и эстонцы), должны были усердно помогать имъ въ этой перевозкѣ.
Послѣ заключенія мира, король чрезъ Ливонію отправился въ Ригу, ибо хотя городъ Рига былъ переданъ магистромъ коронѣ польской прежде всей Ливоніи, однакоже городъ не согласился на подчиненіе, прикрываясь римскою имперіею, тѣмъ не менѣе въ концѣ концовъ Рига послѣдовала за всею землею и не задолго предъ тѣмъ поддалась, присягнувъ воеводѣ виленскому, Николаю Радзивиллу, какъ представителю короля польскаго. На минувшемъ сеймѣ въ Варшавѣ, при нынѣшнемъ королѣ, городъ Рига имѣлъ своего синдика и эльтермана малой гильдіи. Тамъ на сеймѣ за нѣсколько новыхъ привиллегій, они поступились старыми вольностями въ величайшему предосужденію потомства. Они принуждены были принять намѣстника въ рижскій замокъ и въ магистратъ королевскаго бургграфа, чрезъ что добровольно упустили изъ своихъ рукъ старую свободу и право судить дворянина, совершившаго преступленіе въ городѣ, и такимъ образомъ изъ вольныхъ людей обратились на вѣчныя времена въ служилыхъ рабовъ. Для предупреждения всѣхъ подобныхъ Ригѣ республикъ служитъ слѣдующій приговоръ, оригиналъ котораго можно видѣть во всякое время у автора этой книги. Изъ приговора этого видно, какъ плачевно древній, знаменитый городъ Рига, не покорившйся передъ тѣмъ всей силѣ московита, чрезъ своекорыстіе и честолюбіе своихъ же представителей, былъ униженъ и въ настоящее время вынужденъ подчиниться принужденію, угнетенію и подчиненности. Названный приговоръ гласить такъ[1]:
«Георгій, Божіею и священной римской церкви милостію, пресвитеръ-кардиналъ Радзивиллъ, постоянный администраторъ виленскаго епископства, князь Олыкскій и Несвижскій, его величества короля польскаго въ Ливоніи намѣстникъ.
Объявляемъ всѣмъ вообще и каждому порознь, кому о томъ вѣдать надлежитъ, что позванъ былъ къ намъ и суду нашему почтенный и благомудрый Каспаръ Бергъ, бургграфъ рижскій, по жалобѣ на него благорожденнаго, намъ милаго Андрея Плесса, на обиды, учиненныя ему и словомъ и дѣломъ. Срокъ явки его къ суду истекаетъ сегодня, а онъ не явился. Вслѣдствіе сего мы, съ ассесорами и совѣтниками нашими обсудивши, что отговорка, приводимая названнымъ бургграфомъ при назначеніи ему перваго срока о неподсудности его нашему суду, не имѣетъ никакого значенія, ибо его величество король, коего намѣстникомъ мы состоимъ въ здѣшней провинціи, имѣетъ полное и неоспоримое право судить бургграфа и всѣ судныя его дѣла. А поелику онъ на два вызова и позыва наши къ суду не прибылъ и сегодня во весь день не явился, потому мы объявили и объявляемъ его непослушнымъ и не покорнымъ, а по жалобѣ вышеназваннаго Андрея Плесса, принесенной намъ, объявляемъ его, бургграфа, виновнымъ. Во первыхъ приговариваемъ его, чтобы онъ взялъ назадъ свои лживыя клеветы, на уплату всѣхъ какихъ бы то нибыло убытковъ, понесенныхъ Плессомъ, а также и всякихъ потерь, какія бы онъ доказалъ понесенными въ Германіи отъ проволочки въ здѣшнемъ городѣ, когда нанялъ было уже корабль для себя и имѣлъ все въ готовности къ отплытію. Наконецъ, по поводу нарушенія общественнаго спокойствія и нанесенныхъ обидъ, приговариваемъ названнаго бургграфа къ денежной пени, которая имѣетъ быть обращенною на снаряженіе рижскаго замка, исполненіе чего предоставляемъ намъ и суду нашему. Дано и совершено и пр.
Этотъ кардиналъ — молодой, ученый и разумный князь; въ молодости онъ учился въ лейпцигскомъ университетѣ, за религіозныя дѣла никого не преслѣдовалъ и позволялъ покойно жить каждому. За многочисленныя добродѣтели онъ достоинъ всяческой похвалы. И хотя онъ доброжелательствовалъ рижанамъ и хотѣлъ, чтобы они лучше устроились, но, однакоже, измѣнить того не могъ.
Король, пробывъ нѣсколько недѣль въ Ригѣ, поручилъ ему ввести въ Ливоніи хорошую полицію и порядокъ, а папскій легатъ Поссевинъ и другіе іезуиты ежедневно твердили ему, чтобы онъ, во славу Божію, способствовалъ утвержденію вновь католической вѣры въ Ливоніи и помогалъ распространенію ея.
Король по этому поводу предположилъ: вмѣсто архіепископа рижскаго и епископа дерптскаго поставить одного епископа на всю Ливонію, резиденція котораго была бы въ Венденѣ и чтобы епископъ этотъ на свое содержаніе пользовался по своему сану доходами не съ венденской области и ея замковъ, а съ Вольмара, Трикатена, Буртнека и другихъ урядовъ. Кромѣ того въ Венденѣ предположено быть пробству, которое бы содержалось десятиною и др. доходами.
А такъ какъ, по смерти архіепископа, городъ Рига произвольно разрушилъ и присвоилъ себѣ епископскую собственность, въ томъ числѣ и каѳедральный соборъ, потому рижане должны соборъ передать снова королю и очистить для католическаго богослуженія.
Тутъ-то рижская община начала смекать, куда завело ихъ исканіе личной пользы и удовлетвореніе личнаго честолюбія. Король, однако, не сталъ добиваться возвращенія собора, а потребовалъ церкви св. Іакова на тотъ конецъ, что если онъ, король, или его намѣстникъ-кардиналъ, или кто либо другой изъ королевскихъ прибудетъ въ Ригу, то чтобы для нихъ можно было имѣть католическое богослуженіе, для котораго при церкви будутъ состоять не болѣе двухъ іезуитовъ.
Бѣдная община была очень огорчена этимъ требованіемъ и собиралась то тутъ, то тамъ, никакъ не хотѣла исполнить королевскаго желанія, хотя и видѣла, что у короля довольно силъ и въ замкѣ и въ городѣ. Въ это самое время въ Ригѣ находился христіанскій благочестивый князь, герцогъ курляндскій, тотъ самый, что прежде былъ магистромъ тевтонекаго ордена и сдалъ Ливонію бывшему королю польскому Сигизмунду-Августу. Къ нему-то, какъ къ своему бывшему властителю, и обратились рижане съ просьбою дать имъ, ради Бога, добрый совѣтъ. Герцогъ, будучи королевскимъ ленникомъ, отвѣчалъ имъ: тяжело ему дать добрый совѣтъ, но онъ, герцогъ, совѣтуетъ всей общинѣ обратиться къ королю со всеподданнѣйшею просьбою и всѣмъ, старымъ и молодымъ, съ женами и дѣтьми, пасть къ стопамъ его королевскаго величества. Онъ, герцогъ, самъ пойдетъ къ королю, и не сомнѣвается, что король, когда увидитъ ихъ усердіе, то вспомнитъ свою присягу и обѣщаніе, завѣренное своеручною подписью и печатью, оставитъ въ Ригѣ всѣхъ вообще и каждаго въ частности при аугсбургскомъ исповѣданіи, и склонится на ихъ просьбы. Вслѣдствіе этого рижская община собралась въ церкви св. Петра и тутъ постановила послѣдовать герцогскому совѣту. Но ихъ синдикъ съ немногими другими пошли къ королю вручить ключи отъ церкви св. Іакова; іезуиты, не мѣшкая, воспользовались врученіемъ ключей и занимаютъ церковь св. Іакова въ присутствіи синдика. Община между тѣмъ отправилась къ королю, чтобы пасть къ ногамъ его съ просьбою не отбирать церкви. Но было уже поздно: церковь была уже передана. Такъ въ религіозныхъ дѣлахъ была нарушена свобода рижанъ, утвержденная присягою, но и въ дѣлахъ политическихъ эта свобода безпрестанно была нарушаема. Такъ одинъ богатый и почетный бюргеръ, Дирикъ Фридрихсонъ, по ложному донесенію, былъ, вопреки городскихъ привиллегій, выданъ головою пану Трокскому, каковую выдачу магистратъ могъ бы искусно отклонить, если бы имѣлъ мужество напомнить королю о городскихъ свободахъ. Это, впрочемъ, было пропѣто имъ pro introitu (начало обѣдни), обѣдня-то (Messe) прозвучала имъ гораздо хуже.
Въ это самое время король имѣлъ въ рукахъ хорошее дѣло, но не смогъ сдѣлать его. Было приказано объявить ненѣмецкимъ мужикамъ (untetschen Bawren), которыхъ зовутъ ливами (Lübischen) и эстонцами (Esischen), что его величество, король, жалѣетъ ихъ, видя какъ юнкеры (помѣщики) обратили ихъ въ прежнія времена въ своихъ крѣпостныхъ людей, день въ день и во всякое время принуждаютъ ихъ къ работѣ безъ отдыха, а чуть который провинится, то бьютъ и истязуютъ ихъ. Его величество король желаетъ облегчить участь мужиковъ и учредить у нихъ лучшіе порядки, именно, чтобы мужики работали на помѣщика лишь извѣстное количество дней, смотря по мѣстнымъ условіямъ каждаго имѣнія (ни одинъ мужикъ въ тѣхъ мѣстахъ не имѣетъ никакой земельной собственности, но все безъ исключенія принадлежитъ юнкерамъ, которые могутъ согнать мужика съ земли или перевести его, куда хотятъ) и чтобы мужики за провинности не подвергались тѣлеснымъ наказаніямъ, а платили денежные штрафы или несли другія какія взысканія. Но выборные отъ мужиковъ пали въ ноги королю и просили, ради Бога, оставить ихъ при прежней барщинѣ и при прежнихъ наказаніяхъ. Король долженъ былъ смѣяться тому, что они упорнѣе стоятъ при своихъ варварскихъ, скверныхъ обычаяхъ, чѣмъ рижане при своихъ старинныхъ вольностяхъ, и приказалъ оставить мужиковъ по ихъ просьбѣ, при ихъ прежнихъ службахъ (барщинѣ) и штрафахъ.
Въ настоящее время ненѣмцы — это крѣпостные крестьяне въ Ливоніи; въ старину вся земля въ Ливоніи наслѣдственно принадлежала имъ, но бременскіе купцы и шкиперы, лѣтъ за 500 тому назадъ, провѣдали положеніе Ливоніи, и узнавъ, что въ ней живетъ языческій, варварскій и грубый народъ, силою забрали гавани этой земли и на небольшомъ островѣ близь Риги, называемомъ Кирхгольмъ (гольмъ значитъ островъ), построили церковь. Послѣ многихъ сраженій съ этимъ народомъ, они покорили его своей власти и нѣкоторую часть его обратили въ христіанство. Когда они почти совсѣмъ овладѣли этою землею и нашли ее пригодною для себя, сюда прибыли многіе изъ Вестфаліи, пока наконецъ папа основалъ здѣсь тевтонскій орденъ. Въ орденъ вступили большею частію вестфальскіе дворяне, да и по настоящій день наибольшая часть ливонскихъ жителей, владѣющіе бѣдными ненѣмецкими крестьянами, все вестфальцы. Ненѣмцами ливонскіе мужики потому называются, что говорятъ своими особенными языками, не похожими ни на московитскій, ни на польскій, ни на какой другой языкъ. У нихъ говорятъ не на одномъ, а на трехъ разныхъ языкахъ. Тѣ, что живутъ подъ Дерптомъ называются эстами и языкъ ихъ эстонскій; живущіе подъ Ригой — суть ливы и языкъ ихъ называется ливскимъ; третьи же куроны и ихъ языкъ зовется куронскимъ. Между ними существуетъ древній родъ, встарину управлявшій всѣми ими, а потомки этого рода зовутся куронскими королями. Въ настоящее время эти короли не что иное, какъ богатые вольные крестьяне, и старшина ихъ имѣетъ всегда подъ своею властію ленъ изъ 100 крестьянъ. Но поляки при послѣднихъ смутахъ въ курляндской епархіи (объ этомъ будетъ рѣчь ниже), почти совсѣмъ уничтожили этихъ куронскихъ королей.
Ненѣмецкій народъ вообще народъ очень варварскій, скотскій и глупый, одна половина его, правда, приняла христіанство, но другая половина падаетъ ницъ передъ какимъ ни попало отдѣльно стоящимъ деревомъ въ полѣ и молится ему. Женщины въ самую даже суровую зиму покрываются лоскутомъ синяго или краснаго сукна, составляющимъ ихъ одежду. Для украшенія навѣшиваютъ на себя мѣдныя кольца и раковины, а на ноги привѣшиваютъ множество свѣтлыхъ побрякушекъ, такъ что ихъ издали слышно, когда онѣ идутъ. Обувь себѣ они плетутъ изъ лыка, да и другія вещи плетутъ также изъ лыка. Поля они воздѣлываютъ первобытнымъ способомъ: имѣютъ легкій плугъ съ небольшимъ желѣзнымъ сошникомъ; этимъ плугомъ, запряженнымъ въ одну мелкой породы лошадь, легко управляетъ всякій крѣпкій подростокъ-крестьянинъ, проводя мелкая борозды. Яровыя они сѣютъ не задолго передъ Ивановымъ днемъ и раньше не сѣютъ, потому что только съ этого дня начинается тепло. Да и послѣ этого времени по ночамъ падаетъ холодная роса, днемъ же стоитъ такая жара, какая и въ Италіи не встрѣчается, а дождя мало. Въ теченіе восьми недѣль яровыя поспѣваютъ. Во время жатвы они устраиваютъ въ сараяхъ сушильни, которыя называютъ ригами (отсюда и городъ Рига получилъ свое названіе). Внутри сарая кладутъ большую каменную печь, на подобіе хлѣбопекарной, топятъ эту печь, пока она не раскалится, тепло отъ этой печи держится дня два. До молотьбы развѣшиваютъ въ этой ригѣ хлѣбъ на длинныхъ жердяхъ, какъ переплетчики планируютъ бумагу, хлѣбъ сушится тутъ, а послѣ его молотятъ цѣпами, зерно выколачивается скоро и очень чисто. Ихъ хлѣба очень пригодны и на посѣвъ, и на солодъ; сохраняются они очень хорошо, потому на корабляхъ отправляются въ Испанію, даже въ Индію.
А пиво свое они варятъ такъ: берутъ булыжникъ, раскаляютъ его до красна и бросаютъ въ воду, смѣшанную съ солодомъ и хмѣлемъ. Вода закипаетъ и они бросаютъ въ нее раскаленные булыжники до тѣхъ поръ, пока не увидятъ, что вода довольно кипѣла. Получается хорошее, крѣпкое пиво, нравящееся даже иноземцамъ.
Хотя король, въ бытность свою въ Ригѣ, думалъ ввести нововведенія въ Лифляндіи, но, однакоже, долженъ былъ отложить ихъ до слѣдующаго сейма, который назначался въ Варшавѣ на 4 октября 1582. На этотъ сеймъ должны были явиться и тѣ лифляндцы, которые ходатайствовали о возвращеніи имъ имѣній, отнятыхъ у нихъ московитами.
Между тѣмъ король польскій послалъ своего стольника (Küchenmeister) италіанца Доминика, а за тѣмъ въ посольствѣ Христофора Варшевицкаго къ королю шведскому съ письмомъ слѣдующаго содержанія:
Король шведскій благоволитъ вспомнить, что вся безъ исключенія Ливонія подчинилась наслѣдственно коронѣ польской и если недавно былъ заключенъ союзъ между шведскимъ и польскимъ государствами, направленный противъ московитовъ, то союзъ этотъ имѣлъ въ основаніи ту мысль, что каждый изъ союзниковъ можетъ у московита отнять все то, что московитъ взялъ у него прежде. Шведъ достаточно пріобрѣлъ въ Финляндіи, противъ чего полякъ ничего не имѣетъ, но когда польскій король узналъ, что шведъ подвинулся къ Нарвѣ, то предостерегаетъ шведскаго короля, чтобы онъ не касался Ливоніи, принадлежащей, какъ выше сказано, коронѣ польской, достаточно, благодаря Господу Богу, сильной самой по себѣ. Король шведскій можетъ, если желаетъ, отбирать, у московита его земли, какъ то дѣлаетъ король польскій, но если король шведскій овладѣлъ Ревелемъ и нынѣ взялъ обѣ Нарвы, Витенштейнъ, Везенбергъ, весь Викъ, также Гаріенъ и Вирландъ съ заложенными замками Гапсалемъ, Лотомъ, Леалемъ, взялъ области, почти самыя лучщія въ Ливоніи, то таковыя области король шведскій долженъ уступить коронѣ польской, получивъ справедливое вознаграждение за понесенные убытки, дабы не возникало никакой недружбы между обоими свояками.
Варшевицкій, посланный вслѣдъ за стольникомъ, довѣрительно совѣтовалъ королю шведскому согласиться на предложедіе могущественнаго и непобѣдимаго короля польскаго и не давать себя проводить ливонцамъ, народу легкомысленному. Если король щведскій желаетъ сдѣлать угодное польскому, то пусть старается искоренять нѣмцевъ, а король польскій также будетъ искоренять, чтобы избавиться отъ нихъ. Этого искорененія желаютъ многіе коронные и литовскіе паны, какъ то можно видѣть изъ рѣчи подскарбія литовскаго пана Глебовича. Король шведскій немедленно же далъ знать ливонцамъ о сказанномъ ему на ихъ счетъ Варшевицкимъ, и не уважай король въ немъ посла, хоть и не разсудительнаго, то сдѣлалъ-бы королю въ Польшѣ длинную реляцію о томъ.
Шведъ съ обоими послами обращался по ихъ достоинству: и съ Варшевицкимъ по его состоянію и званію, и съ кухмистромъ, какъ съ италіанскимъ кухмистромъ. Страннымъ, нѣсколько казалось, что у короля польскаго не нашлось людей: по такимъ важнымъ дѣламъ онъ послалъ италіанскаго кухмистра. Шведъ не держалъ ихъ у себя дома, а отправилъ въ Польшу съ письмомъ слѣдующаго содержанія:
Королю польскому извѣстно, что королю шведскому при бракосочетаніи его съ королевною польскою была обѣщана знатная сумма денегъ въ приданое и извѣстно также, что Щвеція дала въ займы коронѣ польской деньги подъ залогъ замковъ Руена, Каркуса, Гельмета, Эрмеса и др. Шведъ не получилъ ни приданаго за женою, ни данныхъ въ займы денегъ, ни даже процентовъ съ капитала не получилъ, а король польскій все-таки владѣетъ заложенными замками. Вслѣдствіе этого король шведскій домогается своихъ денегъ вмѣстѣ съ понесенными расходами и потерями. А что щведъ занялъ Гапсаль, Лотъ и Леаль, то вѣдь эти замки были заложены королю датскому. А когда московитъ позабиралъ всѣ эти замки, причинивъ тѣмъ шведскому королевству много вреда, то никто не можетъ вмѣнять во зло шведу, если онъ свои убытки старался возмѣстить на недріятелѣ, гдѣ только могъ. Къ тому же онъ, король шведскій, и его предки болѣе сдѣлали для Ливоніи, чѣмъ поляки. Ибо если бы шведъ не стоялъ за Ревелемъ и не помогъ бы Вендену, то вся Ливонія, по винѣ поляковъ, подверглась бы мщенію московинта. О благодарности шведу и не думали, но еще шведскія орудія задержали для Вендена. Шведскій король хотя все это терпѣлъ, однако же, не молчалъ, но всегда своего требовалъ. Нынѣ король шведскій былъ бы утѣшенъ, если бы его своякъ, король польскій, знаменитый своими воинскими подвигами, пришелъ бы во всемъ къ соглашенію съ нимъ, королемъ шведскимъ, по родственному.
И то еще король польскій благоволитъ вспомнить, что онъ со шведскимъ вступилъ въ союзъ противъ московита ради совмѣстнаго нападенія и общей прибыли: шведскій не привыченъ къ венгерскимъ и италіанскимъ исключеніямъ, условіямъ, предоставленіямъ и объясненіямъ, и утверждать, будто при союзѣ имѣлись въ виду единственно наследственныя московитскія земли, а отнюдь не Ливонія, нельзя, ибо того нельзя доказать ни единою буквою. Было бы очень нескромно со стороны шведскаго короля, если бы онъ предложить столь разумному польскому королю отдать ему то, что онъ добылъ своимъ мечомъ. Словомъ, мнѣніе шведского короля таково: онъ не только не уступитъ хоть бы пяди земли, но напоминаетъ, чтобы ему отдали приданое и возвратили занятыя деньги съ процентами. И Господь Богъ и весь свѣтъ не осудятъ, если шведскій король будетъ домогаться своего другими средствами. Да къ тому же, развѣ король польскій не читалъ, какъ кимвры и готы вторглись въ Италію; Римъ разрушили и смѣлые подвиги совершили. Онъ вѣдь король тѣхъ самыхъ народовъ и съ Божіею милостію владѣетъ землями, которымъ присвоилъ титулъ королевства, а народъ его, благодаря Господа Бога, имѣетъ такое же мужественное сердце, какое было у его предковъ, чтобы не поддаться ни московиту, ни поляку.
Отвѣтъ этой задѣлъ за живое поляковъ, но тѣ промолчали и не припоминали его.
Въ это самое время перемиріе между Польшею, Іивоніею и Москвою сохранялось до варшавскаго сейма, происходившаго 4 октябри 1582 г. На этомъ сеймѣ большое московитское посольство подтвердило миръ присягою.
Шведъ продолжалъ войну съ московйтомъ, но въ полѣ ничего особеннаго между ними не произошло. Господинъ Понтусъ отправился въ Швецію, а его намѣстникъ, котораго онъ оставилъ подъ Нетенбуромъ Ѳрѣшекь, сильная крѣпость, принадлежавшая московитамъ) вздумалъ испытать своего счастія, думая, въ отсутствіи Понтуса, дать доказательства своего прилежанія. Но какъ онъ не имѣлъ на то яснаго приказанія и преступилъ предѣлы своего порученія, потому Господь Богъ и не далъ ему счастія, и онъ долженъ былъ отступить, не понеся, однако, потери.
Послѣ того московиты и шведы не разъ заключали перемиріе между собою на два и на три месяца. Московитъ всячески уговаривалъ шведа уступить ему взятое, чтобы заключить пристойный вѣчный миръ, но шведъ и слышать о томъ не хотѣлъ. Потому господинъ Понтусъ нѣсколько разъ дѣлалъ походы даже до Блавенберга, но ничего особеннаго изъ того не выходило, пока наконецъ московитъ собралъ много народа и двинулъ его въ поле съ большими орудіями, распустивъ слухъ, что идетъ подъ Блавенбергъ на богомолье каяться за смерть своего сына, котораго не за долго до заключенія мира онъ убилъ жезломъ, на какой обыкновенно опирался.
Ревельцы и нарвцы не только не довѣряли такимъ молитвамъ, но приняли особыя предосторожности: подвинулись къ Копорью, усилили гарнизоны въ Нарвѣ, Ревелѣ и другихъ крѣпостяхъ, ждали прибытія московита и изготовились.
Но московитъ, смекнувъ, что его замыслы и притворства разгаданы, съ большимъ гнѣвомъ отступилъ обратно, и то уже былъ его послѣдній походъ.
Въ іюнѣ 1582 г. король польскій разослалъ сословіямъ Рѣчи Посполитой приглашенія на вальный (общій) сеймъ, имѣвшій открыться въ Варшавѣ 4 октября того года по новому календарю, возъимѣвшему свое начало около этого времени. Вмѣстѣ съ тѣмъ король сообщилъ сенаторамъ, что именно будетъ обсуждаться на сеймѣ (literas deliberatoris) и какія предложенія (propositiones) внесутся на обсужденіе. Изъ такихъ предложеній важнѣйшее было: Такъ какъ всѣ мы смертны, то слѣдовало бы при жизни короля подумать какимъ образомъ и кто будетъ править королевствомъ по смерти нынѣшняго короля, дабы, при наступившемъ внезапно междуцарствіи, сословія не были, какъ бывало до сего, разномысленны на счетъ выбора и дабы московитъ не имѣлъ причинъ и поводовъ предпринять что либо опасное и уничтожить такимъ образомъ пріобрѣтенное съ такимъ трудомъ и издержками. Необходимо также подумать объ упорядоченіи и администраціи несчастной Ливоніи, какъ равно и о татарахъ, которые въ отсутствіи короля причинили такой вредъ королевству, да и теперь снова появились на границахъ. Также необходимо нѣмцевъ и нѣкоторыхъ венгерскихъ гофлейтовъ, отпущенныхъ изъ подъ Пскова, снова принять въ службу и послать въ Подолію для отпора тому врагу, татарамъ. Кромѣ того необходимо выдать жалованье не только войску, но и нѣкоторымъ нѣмецкимъ князьямъ. А поелику двухлѣтній срокъ, по истеченіи котораго, на основаніи польскихъ статутовъ, долженъ быть созванъ сеймъ, минулъ, потому и напоминается сословіямъ, чтобы каждый лично и безотговорочно прибылъ на сеймъ.
Когда всѣ собрались, король думалъ, что сословія прямо и начнутъ съ обсужденія внесеннаго предложенія о наслѣдствѣ короля, но вышло не такъ. Земскіе послы (на плохой латыни называемые nuntii terrestres по той причинѣ, что ихъ шляхта выбрала на сеймъ вмѣсто себя отъ воеводствъ и каштелянствъ; ихъ голосъ на сеймѣ имѣетъ наибольшее значеніе) воспротивилось тому, говоря, что совѣщаться, при жизни короля, о наслѣдникѣ ему противорѣчило бы ихъ привиллегіямъ, свободамъ и древнимъ обычаямъ. Они хорошо понимаютъ въ чемъ состоитъ мнѣніе короля, но они вольные поляки: умретъ король, будетъ и вольный выборъ. Они сейчасъ же взяли въ руки другія привиллегіи, обвиняя короля, что онъ поступаетъ вопреки тѣмъ привиллегіямъ и въ особенности укоряли короля въ томъ, что онъ стремится присвоить себѣ неподлежащую ему власть: помимо сейма и трибунала казнитъ польскаго шляхтича. Король на это возражалъ, что привиллегія, препятствующая королю немедленно же и по справедливости наказать совершенное преступленіе, есть языческая, нехристіанская и варварская привиллегія. Отъ этой привиллегіи сословія перешли къ другимъ, и земскіе послы настойчиво потребовали, чтобы король объявилъ желаетъ ли онъ сохранять ихъ свободы или нѣтъ.
Король хотѣлъ подробно изложить свое мнѣніе по этому вопросу, но земскіе послы не дали ему и слова сказать, требуя отъ него категорическаго отвѣта (puram et rotundam declarationem).
Такъ прошло нѣсколько недѣль, при чемъ ежедневно переговаривали съ земскими послами ad partem, но ничего особеннаго изъ этого не вышло, за исключеніемъ только того, что король съ сенатомъ чинилъ судъ по земскимъ дѣламъ и много дѣлъ на этотъ разъ было покончено. Между прочимъ одинъ знатный каштелянъ былъ обезглавленъ за то, что за нѣсколько лѣтъ предъ тѣмъ (такъ продолжительно влеклось это дѣло) другаго каштеляна порубилъ на мелкіе кусочки, которые перемѣшалъ съ мѣсивомъ и бросилъ на съѣденіе свиньямъ. Этотъ каштелянъ засѣдалъ въ королевскомъ судѣ въ качествѣ ассесора и прежде чѣмъ былъ произнесенъ приговоръ надъ нимъ, прочіе сенаторы сняли съ него это званіе, онъ долженъ былъ встать и идти за печку. За тѣмъ ему дозволили написать завѣщаніе, которое онъ и писалъ всю ночь, а раннимъ утромъ на другой день ему отрубили голову. Послѣ казни тѣло его положили на великолѣпную колесницу и друзья казненнаго съ честію увезли колесницу.
Ливонскимъ дворянамъ было предложено явиться на этотъ сеймъ. Каждый изъ нихъ по одиночкѣ и поѣхалъ по своей нуждѣ съ большими издержками, а пути было миль со сто. Но когда тѣ дворяне изложили свое дѣло на сеймѣ, то возникли споры между поляками и литовцами: литовцы говорили, что Ливонія принадлежите имъ и ихъ канцеляріи, а поляки говорили, что принадлежитъ имъ. И та, и другая сторона имѣли свои резоны, но большая справедливость была, однако, на литовской сторонѣ: за много лѣтъ до подчиненія и соединенія, ливонцы заключили союзъ съ литовцами, и всякій разъ, когда московитъ вторгался въ Ливонію или предпринималъ походъ на ливонцевъ, литовцы дѣйствовали больше, чѣмъ поляки.
Когда подходило время закрывать, согласно устава, сеймъ, то земскіе послы снова подняли врцросъ по первому пункту, касавшемуся ихъ привиллегій. Между цослами было два выдающіеся оратора: Чарнковскій и Немоевскій. Послѣдній сказалъ королю такъ: Я долженъ тебѣ, король Стефанъ, напомнить то, чего ты не зналъ или забылъ: мы, поляки, нашимъ вольнымъ выборомъ сдѣлали тебя королемъ и имѣемъ право (если бы къ тому были непреложныя причины) низложить тебя. Что же ты по настоящее время сдѣлалъ? привелъ ты бунтовщиковъ къ послушащю, а нащихъ враговъ принудилъ къ миру? хорошо-ли ты правилъ государствомъ? Милостивый-ли судъ чинилъ, чтобъ мы тебя могли за все благодарить. Незнаемъ какой тайный врагъ нашего отечества вкрался въ твое сердце и обманываетъ тебя, когда ты поднимаешь вопросы, прямо противные нашимъ привиллегіямъ и твоимъ собственнымъ обѣщаніямъ. Мы допускаемъ, что тѣ, которые тебя обманываютъ, рады бы превознестись на счетъ ущерба земли и нашихъ вольностей; допускаемъ, что они пытаются узнать съумѣемъ-ли мы стать на защиту правъ своихъ, но мы не только не надѣемся, что ты, король, принесенную присягу и обѣщанія нарущилъ съ умысломъ, но просимъ ради Создателя сохранить таковыя. А чего отъ насъ потребуешь и что согласцо съ заповѣдями божіими и нашими вольностями, мы обѣщаемъ тебѣ исполнять денно и ночно съ послушаніемъ, не щадя живота, имуществъ и крови нашей.
Когда король чрезъ великаго канцлера рѣзко отвѣчалъ на эту рѣчь и послѣ неоднократныхъ вопросовъ заявилъ, что остается при своемъ мнѣніи, земскіе послы отошли отъ него, но чрезъ нѣскодько дней снова всѣ пришли къ королю съ жалобами, что они столь продолжительное время несутъ напрасно тяжелые расходы, надѣясь на перемѣну мыслей короля, но какъ король остается при своемъ мнѣніи, то и они съ своей стороны не могутъ отступиться отъ всего земства и потому, не входя въ дальнѣйшія разъясненія онаго пункта, жедаютъ проститься съ его величествомъ и на преминуть протестовать. А что король такъ или иначе постановитъ по ихъ удаленіи, то не будетъ имѣть силы. Поелику же и нынѣшнее собраніе прошло, не достигнувъ конца и безплодно, то и нечего это вписывать въ сеймовыя постановленія. Тотъ же самый Немоевскій прямо сказалъ королю: «Король Стефанъ, если ты сохранишь наши привиллегіи, которыя ты принялъ, утвердилъ и которымъ присягнулъ, то будешь нашимъ любезнымъ королемъ. Если же нѣтъ, то будешь Стефанъ Баторій, а я Яковъ Немоевскій». Такимъ образомъ ничего не постановивши, они разъѣхались въ концѣ ноября.
Ливонцы усиленно ходатайствовали о возвращеніи имъ ихъ имѣній, но ничего не добились: имъ сказали, чтобы они обратились къ провинціальному ландтагу (сеймику), который будетъ происходить у нихъ въ Ливоніи. Одно только они получили утѣшеніе: король своею подписью и печатью завѣрилъ, что каждый изъ нихъ можетъ оставаться при аугсбургскомъ вѣроисповѣданіи. Вмѣстѣ съ тѣмъ король объявилъ имъ, что всѣ пожалованія (donationes) и подтверждения (confirmationes), данныя архіепископомъ, магистромъ до маркграфа Вильгельма, а также королемъ Сигизмундомъ-Августомъ, будутъ сохранены. Такое письменное заявленіе ливонцы Получили въ самомъ концѣ сейма, когда земскіе послы начали разъѣзжаться и король садился на коня, а это для того, чтобы они много не возражали. Не успѣли они дойти до дома и прочесть заявления, король уѣхалъ. Великій канцлеръ проводилъ короля до перваго ночлега, чтобы не было какихъ забѣганій къ нему. Когда канцлеръ возвратился, то ливонцы начали домогаться объяснений нѣкоторыхъ пунктовъ королевскаго рескрипта, именно: какъ слѣдуетъ понимать выраженіе до маркграфа Вильгельма: включительно или исключительно. Великій канцлеръ въ утѣшеніе имъ, улыбаясь, сказалъ, что имъ нѣтъ поводовъ недовѣрять королю, что не только это сомнѣніе, но и другія, если окажутся, его величество милостиво устранить.
Ливонцы не хотѣли довѣрять такому отпуску и разъясненію канцлера, напротивъ приняли то, протестуя; большая часть съ огорченіемъ отправилась домой. Часть же тѣхъ, которые служили королю въ обоихъ походахъ, отправилась, по королевскому приказу, въ Краковъ, гдѣ долго проживала и поразоряласъ. Наконецъ канцлеръ каждому, по его состоянію и заслугамъ, далъ въ Ливоніи имѣнія въ ленное владѣніе, инвеституру на которыя они должны были купить въ канцеляріи дорогою цѣною. Но когда они прибыли въ Ливонію, то нашли, что часть дарованныхъ имъ леновъ состоитъ изъ песчаныхъ холмовъ, гдѣ посѣва и десяти шефелей нельзя было сдѣлать: никакъ эти лены не стоили тѣхъ денегъ, которыя они заплатили за нихъ въ канцеляріи. Я ужь умолчу какъ они честили великаго канцлера и секретаря Альберта Барановскаго за такіе лены и сколько горя они перенесли. Другая же часть дарованныхъ леновъ находилась уже въ безспорномъ владѣніи другихъ лицъ, такъ что кардиналъ (Радзивиллъ, ливонскій администраторъ) такія новыя привиллегіи (т. е. инвеституры на лены) кассировалъ, какъ ex errore concessa (данныя по ошибкѣ), защищая права законныхъ владѣльцевъ (legitimos possessores jure mediante). Другіе же дворяне, какъ-то нѣкоторые Икскули, Денгофы и иные знатныхъ родовъ, не пожелавшіе больше ѣздить на польскомъ конѣ jutro, jutro (т. е. завтра, завтра и ничего больше), отправились къ королю шведскому, у котораго были хорошо приняты и одарены, хотя и служили не ему, а королю польскому, и присоединились не къ Швеціи, а къ Польшѣ.
Въ маѣ слѣдующаго 1583 г. король польскій выдалъ дочь своего брата, Гизильду Баторіеву, въ замужество за великаго канцлера короннаго пана Яна Замойскаго, вслѣдствіе чего вражда и зависть къ канцлеру со стороны знатныхъ польскихъ пановъ не только не уменьшились, а еще болѣе увеличились. Свадьбу праздновали въ Краковѣ весьма роскошно въ теченіе многихъ дней. Король и канцлеръ настаивали, чтобы вѣнчаніе происходило съ большимъ торжествомъ въ католической церкви, но она ни за что не хотѣла согласиться на это, говоря, что лучше откажется отъ брака или даже самую смерть понесетъ, чѣмъ повѣнчается за паписткою обѣднею, потому ее и должны были оставить при ея христіанской твердости. При свадебныхъ празднествахъ происходили великолепные турниры и зрѣлища (spectacula), а также московитскій тріумфъ, чему всему королевскій секретарь Рейнгольдъ Гайденштейнъ составилъ особое описаніе для маркграфа Бранденбургскаго и герцога прусскаго и напечаталъ, не объявляя своего имени (то была брошюра: Epistola R. H. I. R. ad Georgium Fridericum Marchionem Brandeburgensen in Prussia Ducem. Прим. пер.).
Въ то время, когда происходили свадебные банкеты, ландтагъ (сеймъ) въ Ригѣ занимался плачевными ливонскими дѣлами. Кардиналъ Радзивиллъ былъ королевскимъ предсѣдателемъ ландтага, и при немъ находился присланный коммисаръ Станиславъ Пэнкославскій.
Кардиналъ открылъ ландтагъ заявленіемъ, что онъ, кардиналъ, получилъ отъ его королевскаго величества порученіе учинить это собраніе и совѣщанія совмѣстно съ ливонскимъ земствомъ, каковое порученіе охотно исполняетъ. Изъ присланной ему капитуляціи онъ, кардиналъ, между прочимъ, усмотрѣлъ, что его королевское величество обѣщалъ предоставить свободу аугсбургскому исповѣданію, каковому обѣщанію онъ, кардиналъ, сочувствовать неможетъ ни по совѣсти, ни по своему сану, ни по должности, и хотя не можетъ прямо воспротивиться королевскому обѣщанію, но не соглашается на оное и не преминетъ протестовать противъ онаго въ законной формѣ передъ сеймомъ. Что же касается до прочихъ требованій его королевскаго величества, то онъ, кардиналъ, готовъ съ прилежаніемъ, на сколько можетъ, исполнять оные и напоминаетъ земству (т. е. дворянству), чтобы оно приняло къ сердцу отеческую заботу его королевскаго величества и всеподаннѣйше положиться на его милостивыя мѣропріятія, совершить которыя онъ предположилъ въ Ливоніи.
Самое важное и прежде другихъ заявленное королевское распоряженіе было такое: его королевское величество, по важнымъ причинамъ, всѣ пожалованія ленами, донаціи и заставы замковъ, дворовъ и усадебъ въ Ливоніи, совершенныя бывшимъ ливонскимъ администраторомъ Іоанномъ Ходкѣвичемъ и не получившія спеціальнаго утвержденія со стороны короля Сигизмунда- Августа, признаетъ не имѣющими силы; всѣ же прочія пожалованія ленами, совершенныя прежними ливонскими властителями до архіепископа маркграфа Вильгельма (не включительно, однако, по вполнѣ основательньшъ причинамъ) должны сохранятся въ ихъ силѣ.
Его королевское величество признаетъ также необходимымъ слѣдующее: многочисленность замковъ въ Ливоніи въ военное время приноситъ болѣе вреда, чѣмъ пользы, такъ какъ московитъ есть такой врагъ, который легко преодолѣвается въ открытомъ полѣ, но какъ только онъ начнетъ забирать замки одинъ за другимъ, какъ то и бывало, то при осадѣ въ замкахъ держится крѣпко и не легко вытѣсняется изъ нихъ. Вслѣдствіе сего господа юнкеры (помѣщики) должны свои замки срыть, оставивъ для жительства лишь нижніе этажи, оградивъ ихъ лишь деревяннымъ заборомъ. Его королевское величество желаетъ самъ свои собственные казенные замки уничтожить и подать начало этому дѣлу.
А для того, чтобы знать кому, какія помѣстья и по какому праву принадлежатъ необходимо произвести ревизію во всей Лифляндіи, при чемъ каждый владѣлецъ обязанъ доказать свои права на владѣніе грамотою съ печатью, а гдѣ таковыя грамоты во время войны утеряны или сгорѣли, то право на владѣніе должно быть доказано присягою какъ самаго владѣльца, такъ и трехъ дворянъ, свидѣтельствующихъ это право. Ландтагъ (gemeine Landschaft, общее земство, т. е. дворяне) по обсужденіи этихъ предложеній, подалъ такой письменный отвѣтъ на оныя съ изложеніемъ своихъ нуждъ: За то, что королевское величество снова милостиво заявилъ о намѣреніи оставить и сохранить въ лифляндской провинціи аугсбургское исповѣданіе, они (общее земство) приносятъ всеподданнѣйшую благодарность, не сомнѣваясь, что Господь Богъ тѣмъ паче благословитъ короля. Вмѣстѣ съ тѣмъ общее земство цокорнѣйше проситъ господина кардинала милостиво отмѣнить свою ревность, ради исполняемой должности. Ибо его княжеская милость въ этой землѣ не состоитъ ни наслѣдственнымъ владѣльцемъ, ни патрономъ церквей, а лишь намѣстникомъ (locum tenens) его королевскаго величества. Аугсбургское исповѣданіе въ здѣшнихъ мѣстахъ у старыхъ и малыхъ, благодареніе Богу, такъ распространилось и укоренилось, что никто и не знаетъ другой религіи или исповѣданія.
Что касается до заявленія его королевскаго величества о томъ, что жалованныя грамоты съ печатями бывшаго администратора на пожалованіе, лены и заставы, не получившія спеціальнаго утвержденія короля Сигизмунда-Августа, должны потерять силу и быть уничтоженными и кассированными, то общее земство полагаетъ, что если бы его королевское величество надлежащимъ образомъ зналъ истинное положеніе вещей, какъ они были, то оставилъ бы ихъ въ прежнемъ видѣ. Ибо покойный администраторъ былъ назначенъ королемъ Сигизмундомъ-Августомъ съ полною властію и присланъ правителемъ въ Ливонію и раздавалъ лены не такъ, чтобы зря одному тамъ, а другому въ другомъ мѣстѣ по произволу, а раздавалъ по крайней необходимости. Когда московитъ дѣлалъ безпрерывныя вторженія, то блаженной памяти администраторъ раздавалъ нѣкоторыя усадьбы въ ленъ добрымъ и честнымъ людямъ, которые мужественно вели себя противъ врага, въ примѣръ и поощреніе другимъ. А также во время войны, когда иноземные наемные ратники требовали уплаты жалованья, а въ Ливоніи былъ недостатокъ въ наличныхъ деньгахъ, а изъ Польши денегъ присылалось еще меньше, тогда онъ раздавалъ ратникамъ вмѣсто наличныхъ денегъ кому усадьбу, а кому и больше, смотря по количеству долга и по человѣку, вмѣсто того, чтобы выдавать послѣднія деньги; бывало и такъ, что закладывались нѣкоторыя усадьбы, чтобы получить наличныя деньги. Если въ настоящее время только тѣ, которые получили подтвержденіе, останутся при своихъ владѣніяхъ по прежнему, а другіе будутъ отрѣшены отъ владѣнія, то земство находитъ, что это будетъ и несправедливо, и безжалостно. Ибо тѣ, которые не искали никакого подтвержденія, полагались на свои вѣрныя службы, всѣмъ извѣстныя, а равно полагались на полную власть, которую имѣлъ покойной Ходкѣвичъ. Да и у кого изъ нихъ было столько денегъ, чтобы за 100 миль ѣхать къ королю и нести издержки, которыхъ не стоитъ и весь жалованный закладъ. Но и нынѣшній король, когда стоялъ подъ Гданскомъ, а московитъ ломился въ край, то писалъ каштеляну Якову Фюрстенбергу (письмо и понынѣ цѣло), чтобы ободрять ливонцевъ и побуждать ихъ къ стойкости. А въ письмѣ томъ его величество обѣщалъ: сохранять всѣ прежнія пожалованія и награды и кромѣ того заслуженныхъ лицъ имѣть въ своей особенной милости. Точно также его величество король писалъ наслѣдникамъ Ходкѣвича, чтобы они сохранили грамоты и печати покойнаго отца своего. Вслѣдствіе сего общее земство всепокорнѣйше просить князя намѣстника милостиво вспомнить и про то еще, что онъ исполняетъ такую должность, чтобы вмѣсто его королевскаго величества многіе предметы устроить и распорядить, на которые въ послѣдующіе годы потомство ссылаться будетъ. Да поможетъ же онъ и совѣтомъ и дѣломъ, дабы распоряженія, грамоты и печати, данныя его предмѣстниками, покойнымъ Ходкѣвичемъ, а также его, кардинала, отцемъ Николаемъ Радзивилломъ, княземъ на Олыкѣ и пр., равно уполномоченными короля Сигизмунда-Августа послами и коммисарами, не были отмѣняемы и уничтожаемы. Что касается до грамотъ и печатей его княжеской милости кардинала, его разрѣшеній и запрещеній, касающихся до земли, то земство также проситъ, чтобы все сдѣланное или установленное или утвержденное его, кардинала, властью не было уничтожаемо или отмѣняемо королемъ или польскими сословіями послѣ того, какъ его княжеская милость, кардиналъ, отбудетъ изъ края.
Не могло общее земство (ландтагъ) согласиться и на то, дабы пожалованіе ленами и другія грамоты и печати бывшихъ ливонскихъ властителей имѣли силу лишь тѣ, которые были даны исключительно до архіепископа маркграфа Вильгельма. Ибо что касается до этого покойнаго архіепископа, то корона польская явилась бы весьма неблагодарною къ нему, если бы признала его грамоты и печати не имѣющими силы и подлежащими уничтоженію, ибо онъ былъ первою причиною того, что Ливонія подчинилась его другу, королю Сигизмунду-Августу. Не много-бы благодарилъ за подобное распоряженье курфирсъ Бранденбурскій и не много бы оно снискало себѣ чести и славы. Да и слѣдующіе господа магистры, Генрихъ Галенъ, Вилгельмъ Фирстенбергъ и Вильгельмъ Кетлеръ, нынѣшній герцогъ курляндскій, будучи господами и неоспоримыми начальниками земли, не опровергали и не отмѣняли грамотъ и пожалованій того архіепископа, напротивъ утверждали ихъ.
Было бы крайне непріятно слышать, что король польскій уничтожаетъ силу грамотъ и печатей тѣхъ властителей, которые ихъ дали, ибо они были властителями земли, когда полякамъ и неснилось даже, чтобы Ливонія попала имъ въ руки, и уже тогда существовали грамоты и пожалованія Газенкампа, Галена и Фирстенберга.
Было бы крайнею неблагодарностію и забывчивостію, если бы подвергнуть сомнѣнію или разбору грамоты и печати послѣдняго магистра, нынѣ правящаго Курляндіею герцога. Ибо названный герцогъ добровольно, никѣмъ не принуждаемый, уступилъ и передалъ всю Ливонію коронѣ польской и между прочимъ съ тѣмъ условіемъ, чтобы всѣ привиллегіи, данныя магистромъ, имѣли всегда силу и значеніе и были сохраняемы. Если бы въ настоящее время подвергли разсмотрѣнію и отмѣнѣ грамоты и печати, пожалованіе ленами и свободы, когда герцогъ, добровольно сдавшій весь край коронѣ польской, еще живъ, то какого бы утѣшенія и покровительства отъ короля могло ждать ливонское земство, когда этотъ благочестивый, почтенный и преклонныхъ уже лѣтъ герцогъ (да продлитъ Господь Богъ ему жизнь) сложитъ свою голову? Теперь еще нѣсколько стыдятся, а вѣдь тогда и всякому стыду конецъ будетъ.
Вслѣдствіе этого ландтагъ, ради Создателя, проситъ, дабы его княжеская милость не приводилъ въ исполненіе королевскаго предположенія, а представилъ бы при покорнѣйшей просьбѣ земства, чтобы его королевское величество болѣе милостиво отнесся къ ливонцамъ и не причинялъ имъ, столь радовавшимся побѣдами его величества, крайняго огорченія, а обратилъ бы вниманіе на то, сколь много лишивщіяся крова бѣдные вдовы и сироты денно и нощно молились Господу Богу о дарованіи побѣды и счастія его королевскому величеству въ надеждѣ, что съ побѣдою его величества имъ будутъ возвращены ихъ имѣнія. Если его королевское величество останется при своемъ, то нетолько многія сотни вдовъ и сиротъ не получать того, что имъ слѣдуетъ къ возврату, но и несравненно большее число вдовъ и сиротъ, которыя при ихъ упомянутомъ врагѣ спокойно владѣли своими усадьбами, впадутъ въ нищету при исполненіи королевскаго предположенія, и заключеннымъ миромъ не только не будутъ утѣшаться, но будутъ ужасаться этого мира, а королевскую честь и хвалу будутъ тушить у иноземныхъ государей и господъ и во всѣхъ христіанскихъ сердцахъ. И подобные тиранскіе поступки нѣкоторые будутъ проклинать, а прежнія молитвы лишившихся крова подданныхъ и несчастныхъ плѣнниковъ въ Москвѣ замѣнятся въ проклятія и жалобы, и, быть можетъ, все прежнее счастіе перемѣнится и поворотится въ несчастіе.
На уничтоженіе и срытіе крѣпостей или замковъ, принадлежащихъ помѣщикамъ (юнкерамъ), ландтагъ также не желаетъ и не можетъ согласиться, ибо хотя и сказано, что при существованіи замковъ труднѣе изгонять московитовъ, но общее земство, призвавъ Бога въ свидетеля, можетъ по совѣсти подтвердить присягою, что сколько разъ московитъ не вторгался въ Ливонію, ливонцы въ своихъ бѣдныхъ замкахъ нерѣдко такъ держались, что московитъ долженъ былъ отступить отъ замковъ. И если бы поляки, по своей присягѣ и обѣщанію, въ силу которыхъ вся земля эта была ввѣрена ихъ защитѣ, пришли на помощь, когда это требовалось, то не трудно было бы вытеснить непріятеля изъ края, ибо онъ не такъ страшенъ своею силою, сколько наводимымъ ужасомъ, какъ недавно то, благодареніе Богу, было доказано. И въ то время, когда король стоялъ подъ Гданскомъ, а бѣдные ливонцы были оставлены всѣми охранителями безъ помощи и совѣта, эти замки сослужили хорошую службу, ибо въ нихъ массы народа находили убѣжище, по временамъ изъ замковъ были дѣлаемы вылазки и до тѣхъ поръ московита изъ замковъ тревожили, пока онъ не ушелъ совсѣмъ прочь, будучи не въ состояніи выносить нападеній. А у всѣхъ имперскихъ князей такъ: если который ленный вассалъ уничтожить и сроетъ свой замокъ, то такой вассалъ считается шельмою и измѣнникомъ. Потому то у нихъ съ испоконъ вѣковъ не водится уничтожать замковъ и они скорѣе позволять себѣ отрубить головы, чѣмъ дозволить срыть замокъ и тѣмъ осрамиться на весь свѣтъ.
Наконецъ ландтагъ поставилъ на видь и то обстоятельство, что его королевское величество всѣ королевскія должности и крѣпости замѣщаетъ исключительно поляками, а поляки не только не расположены къ нѣмцамъ, но часто пахолки (слуги) господъ старостъ выходятъ и забираютъ у нѣмцевъ скотъ, и отъ поляковъ нѣмецъ только и видитъ, что убытокъ, да оскорбленія, да насмѣшки. Если бы нѣмцы поуничтожали свои дворы и замки, то имъ пришлось бы опасаться, что за столомъ или въ постелѣ на нихъ нападутъ и убьютъ.
Потому ландтагъ, ради самаго Создателя, проситъ еще разъ его княжескую милость, дабы онъ ходатайствовалъ у его королевскаго величества объ отмѣнѣ предположенія касательно уничтоженія замковъ.
Что касается до ревизіи имѣній, то само земство желаетъ, чтобы таковая была произведена немедленно, тогда и окажется, что у нѣкоторыхъ имѣются лишь грамоты и печати на владѣніе, а другіе самовольно, во время военныхъ сумятицъ, позавладѣвали помѣстьями. Земство надѣется и всеподданнѣйше проситъ, чтобы каждому, по содержанію его доказательствъ было оказано равное право и справедливость.
Хотя кардиналъ и желаетъ сдѣлать, чрезъ Андрея Шпилля, свои возраженія противъ мнѣній и заявленій земства, но земство твердо стояло на своемъ и просило, чтобы его заявленія были доведены до свѣдѣнія короля, кь которому земство желаетъ отправить своихъ пословъ.
Независимо сего, все земство постановило произвести ревизію всей лифляндской земли, какою она осталась послѣ выхода московитовъ. Вслѣдствіе сего для ревизіи весь ливонскій край, за исключеніемъ герцогствъ курляндскаго и семигальскаго, курляндскаго епископства, которымъ владѣлъ герцогъ Магнусъ и земель, отошедшихъ къ Швеціи, быль раздѣленъ на три округа: перновскій, дерптскій и венденскій. Въ каждый округъ назначены ревизорами одинъ ливонецъ и одинъ чужеземецъ, именно: въ перновскій округъ былъ назначенъ Лаврентій Миллеръ, докторъ правъ, чужеземецъ, и Бернгардъ Гольцшухеръ ливонецъ; въ дерптскій Іоаннъ Дрелихъ иноземецъ и Вильгельмъ Детванъ ливонецъ; въ венденскій округъ Даніилъ Германъ иноземецъ и Фромгольдъ фонъ Тизенгаузенъ ливонецъ. Они обязаны были по каждому частному имѣнію освѣдомиться о грамотахъ и печатяхъ на него, пересмотрѣть ихъ и сдѣлать опись. Эту опись слѣдовало представить его королевскому величеству, дабы онъ, какъ въ зеркалѣ, могъ видѣть обстоятельства, доходы и положеніе всей земли.
Въ то самое время, когда одни занялись ревизіею помѣстій, его княжеская милость, кардиналъ, снова взялся за судопроизводство въ Ливоніи и о всѣхъ насиліяхъ, какіе кто произвелъ за это время, онъ разузналъ и разсудилъ. Такъ, во время военныхъ смятеній, нѣкоторые польскіе военачальники, какъ напримѣръ, Дембинскій, Суходольскій, Полубѣнскій, Млодовскій и др., вторгались въ ливонскія земли и, подъ видомъ защиты ихъ, притѣсняли народъ и причиняли ему вредъ. Этимъ военачальникамъ Іоаннъ Бюрингъ, о которомъ было упомянуто выше, оказывалъ сопротивленіе и не только рыцарски дѣйствовалъ противъ московитовъ, но и съ поляками обращался по достоинству ихъ, защищая вдовъ и сиротъ. Кардиналу въ такихъ дѣлахъ было довольно хлопотъ.
Въ то самое время общее земство (ландтатъ) начало дѣло противъ двухъ новыхъ бароновъ (Freyherrn) Іоанна Таубе (онъ умеръ во время производства дѣла) и Эйльгарта Краузе (Эйлерта Крузе), обвиняя ихъ въ измѣнѣ отечеству. Говорили и доказывали, что они поотрывали печати герцога курляндекаго, нѣкоторыхъ городовыхъ и знатныхъ землевладѣльцевъ, и писали московиту, будто вся земля желаетъ подчиниться ему. На это Таубе и Краузе, въ оправданіе свое, говорили, что дѣлали то на благо отечества: такъ какъ московитъ въ то время двинулся уже въ походъ, а король стоялъ подъ Гданскомъ и нельзя было надѣяться ни на какую помощь, то они и думали подобнымъ письмомъ обезоружить московита и воздержать его отъ вторженія въ край.
Земство въ свою очередь возражало на это, что московитъ прежде и не думалъ подступать къ Вендену, но что именно они, Таубе и Крузе, своими ложными обѣщаніями приманили туда московита и причинили тѣмъ большіе убытки, убійства, пожары и грабежи. Имъ, какъ частнымъ лицамъ, никакъ не подходило входить въ такія важныя дѣла безъ вѣдома комитета земства.
О Таубе и Крузе многіе судили такъ, что съ паденіемъ всей земли и опустошеніемъ ея, они действовали, чтобы снискать себѣ милость у великаго князя, ибо, будучи еще прежде взяты въ плѣнъ и приведены въ Москву, они придумывали разные планы и передавали ихъ московиту, именно какимъ бы способомъ великому князю и обратиться и войти въ союзъ съ римскимъ императоромъ, чтобы сделаться государемъ всей Польши и Ливоніи. Эти обширные планы понравились великому князю и онъ далъ свободу Таубе и Крузе и сдѣлйлъ ихъ великими господами. И они, вслѣдствіе того, повели дѣло такъ, что московшгъ посылалъ нѣсколько посольствъ къ императору; писали они между тѣмъ и къ ливонцамъ, стараясь внушить, что великій князь по отношенію къ ливонцамъ одушевленъ наилучшими намѣреніями, а такъ какъ ливонцы не имѣютъ никакой защиты противъ такого могущественнаго монарха, потому они отъ души и совѣтуютъ имъ поддаться великому князю. Они жизнію своею отвѣчали, что великій князь предоставитъ Ливоніи такія привиллегіи, какія не въ состояніи дать никакой другой государь-покровитель.
Посольство къ римскому императору кой-чего достигло, ибо начали переговаривать о капитуляціи и поэтому поводу, при посредствѣ герцога Альбрехта прусскаго, не разъ былъ посылаемъ къ великому князю Витъ Зенге, да и впослѣдствіи кавалеръ (рыцарь) Фридрихъ Шперъ не мало приложилъ на то денегъ, труда и работы, какъ о томъ хорошо извѣстно при императорекомъ дворѣ.
Но когда ливонцы заявили Таубе и Крузе, что имъ не вѣрятъ и съ тираномъ не хотятъ имѣть никакого дѣла, а московитъ между тѣмъ настойчиво требовалъ отвѣта, то они, Таубе и Крузе, стали раздумывать какъ тутъ вытти имъ изъ затрудненія. Скопивъ большое богатство и пользуясь полнымъ довѣріемъ московита, они тайно покинули его, прибыли къ королю Сигизмунду-Августу съ большимъ великолѣпіемъ и заявили ему, что все сдѣланное ими сдѣлано на тотъ конецъ, чтобы вывѣдать какіе замыслы имѣетъ великій князь на овладѣніе Ливоніею и на заключеніе союза съ римскою имперіею. Король хорошо ихъ принялъ, одарилъ значительными помѣстьями въ Ливоніи и Литвѣ и обоимъ далъ титулъ бароновъ (фрейгеровъ). Московитъ же негодовалъ не только за то, что измѣннически былъ обмануть ими обоими, но и за то, что его планы открылись. Вслѣдствіе того онъ написалъ королю, чтобы онъ выдалъ ему обоихъ бѣглецовъ, иначе всѣ плѣнные тяжко пострадаютъ. Но король предпочелъ ихъ обоихъ всѣмъ бѣднымъ плѣннымъ, а тогда московитъ и приказалъ казнить позорною смертію нѣсколько тысячь плѣнныхъ, каковой казни они избѣгли бы, если бы имъ не пришлось поплатиться за Таубе и Крузе.
Московитъ на этотъ разъ былъ очень силенъ и въ готовности къ походу, потому всякому и приходило на мысль, какъ сказано выше, что они потому послали ложныя грамоты къ московиту, чтобы снова какъ нибудь прицѣпиться къ нему и показать, что держатъ свое слово твердо и что обѣщали, то и исполнятъ.
Такъ какъ это дѣло между земствомъ и обоими баронами было очень важное, потому кардиналъ и отослалъ оное къ королю и на сеймъ. Но его величество не только ничего не предпринялъ противъ названныхъ обоихъ бароновъ, но велѣлъ возвратить имъ всѣ ихъ имѣнія въ дерптскомъ епископствѣ, хотя король никому не возвращаетъ наслѣдственныхъ имѣній въ этомъ епископствѣ, а въ замѣнъ ихъ отводитъ соотвѣтствующее количество земли въ другихъ мѣстахъ, желая удержать при себѣ для своего стола дерптекое епископство какъ лучшее мѣсто въ Ливоніи.
Въ то время, когда въ въ Ливоніи происходилъ этотъ ландтагъ, умеръ герцогъ Магнусъ, братъ короля датскаго, при жизни котораго и теперешней смерти произошли столь большія, перемѣны, что я считаю неизлишнимъ сказать объ оныхъ нѣсколько словъ, преимущественно же о тѣхъ перемѣнахъ, которыя произошли по его смерти и въ мое время и которыя, быть можетъ, въ будущемъ послужатъ причиною къ еще большимъ перемѣнамъ въ Ливоніи.
Многимъ въ тѣхъ мѣстахъ извѣстно, какъ мать герцога Магнуса условливалась съ епископомъ курляндскимъ, происходившемъ изъ рода Мэнихгаузеновъ, чтобы онъ уступилъ и продалъ за деньги ея сыну, герцогу Магнусу, епископства эзельское и курляндское. Вслѣдствіе продажи, герцогъ Магнусъ, о которомъ тутъ идетъ рѣчь, и вступилъ тому назадъ около 24 лѣтъ во владѣніе этими епископствами, а поелику въ началѣ всѣ возлагали большія надежды и утѣшенія на короля, его брата, потому герцогъ имѣлъ многихъ себѣ приверженцевъ. Вскорѣ послѣ этого онъ отправился къ великому князю въ Москву, который и выдалъ за него дочь своего брата. Передъ тѣмъ великій князь приказалъ казнить отца невѣсты, мать, брата, сестру, весь родъ, по ложному подозрѣнію въ покушеніи на овладѣніе правленіемъ. Что въ то время дѣлалъ герцогъ Магнусъ у великаго князя, какъ былъ объявленъ ливонскимъ королемъ, какъ подобнымъ объявленіемъ московитъ хитростію овладѣлъ почти всею землею, какъ этотъ добрый, благочестивый герцогъ былъ вводимъ въ заблужденіе ложными московита обѣщаніями и злыми людьми, по большей части самими прирожденными ливонцами, все это дѣла старыхъ лѣтъ и не принадлежатъ къ исторіи моего времени, потому я и не желаю касаться ихъ.
Послѣ того, какъ герцогъ Магнусъ съ опасностію жизни оставилъ московита, онъ въ мое уже время съ землею и людьми отдался королю польскому, который мирно и оставилъ его въ курляндскомъ епископствѣ. О пасхѣ 1583 г. онъ умеръ въ замкѣ Пильтенъ названнаго епископства, тогда его подданные выбрали себѣ предводителемъ Іоганна Берена, который и послалъ къ королю датскому увѣдомленіе о смерти герцога съ просьбою принять ихъ въ свое подданство. Названный Беръ нарочно преувеличилъ доходы епископства, чтобы побудить короля къ тому, чтобы онъ оевободилъ курляндское епископство отъ польскаго ига.
Король датскій немедленно отправилъ обратно этого посла, давъ ему нѣсколько орудій, пороха и снарядовъ. Кардиналъ же послалъ въ замки, находившіеся въ закладномъ владѣніи у герцога Магнуса, именно въ Каркусъ, Эрмесъ, Гельметъ и Руенъ, взять съ нихъ присягу королю польскому. Послалъ онъ также въ курляндское епископство Томаса Эмбдена и своего маршалка Северина Залевскаго, чтобы они также привели это епископство къ присягѣ королю польскому. Пильтенцы же отвѣтили на то, что по смерти своего властителя, герцога Магнуса, они связаны присягою королю датскому; король же датскій не только не освободилъ ихъ отъ присяги, напротивъ далъ новыя приказанія, чтобы они оставались при своихъ обязанностяхъ.
Съ такимъ отвѣтомъ послы возвратились къ кардиналу, но вскорѣ опять прибыли въ епископство и начали склонять пильтенцевъ присягнуть королю польскому. На этотъ разъ къ посламъ прибавили совѣтниковъ (ратовъ) герцога курляндскаго, Саломона Геннига и Луку Гибнера. Когда сіи послѣдніе замѣтили, что пильтенцы никоимъ образомъ не желаютъ переходить въ подданство королю польскому, то сказали имъ, чтобы они не забывали, что король Сигизмундъ-Августь и нынѣшній король постановили, что вслучаѣ смерти герцога Магнуса или же вслучаѣ удаленія герцога, епископство курляндское должно отойти къ герцогу курляндскому. И то еще пильтенцы должны помнить, что герцогъ Магнусъ, еще при жизни своей, курляндское герцогство младшему курляндскому герцогу записалъ и завѣщалъ. Кромѣ того сами ландзассы постановили, что со смерти герцога Магнуса они не будутъ признавать своимъ властителемъ никого, кромѣ помянутаго курляндскаго герцога. Вслѣдствіе сего они сказали пильтенцамъ, что если они не хотятъ поддаваться непосредственно королю польскому, то пусть присягаютъ герцогу курляндскому. Но пильтенцы предпочитали оставаться подъ покровительствомъ Даніи, потому оба посла и воротились къ кардиналу, не достигнувъ никакого результата.
Тогда кардиналъ немедленно послалъ въ курляндское епископство польскаго полковника Оборскаго со всадниками и кнехтами (пѣхотою). Оборскій нанесъ большой вредъ епископству грабежами, пожарами и убійствами, думая, что, дѣйствуя страхомъ, онъ принудитъ пильтенцевъ къ повиновенію. Но пильтенцы не покорились; сами взялись за оружіе, укрѣпили замки, поручили Господу Богу всю землю, и всѣ запасы, а также весь народъ, юнкеровъ (помѣщиковъ), бюргеровъ и крестьянъ, поукрывали въ замкахъ, и за тѣмъ начали дѣлать успѣшныя вылазки и нападенія изъ замковъ на поляковъ и самаго Оборскаго застрѣлили.
Тутъ кардиналъ и его маршалокъ Залевскій (онъ учавствовалъ съ Донъ Жуаномъ австрійскимъ въ морской битвѣ противъ турокъ и былъ таки человѣкъ не трусъ), видя, что дѣло съ пильтенцами плохо и что у нихъ люди есть таки, рѣшились посовѣтоваться съ благочестивымъ герцогомъ курляндскимъ и пригласили его на свиданіе въ одномъ мѣстѣ на половинѣ дороги между Ригою и Митавою. Сюда прибылъ кардиналъ съ маршалкомъ и Станиславомъ Косткой, подкоморіемъ хомской (кульмской) земли въ королевской части Пруссіи. Съ герцогомъ было нѣсколько довѣренныхъ совѣтниковъ. Кардиналъ поставилъ герцогу на видъ опасность, могущую возникнуть и для него и для его подданныхъ, вслучаѣ если пильтенцы не будутъ покорены и принуждены къ послушанію, а приведеніе къ повиновенію пильтенцевъ есть рѣшительная воля, приказаніе и мнѣніе его королевскаго величества. Но какъ герцогъ курляндскій есть королевскій вассалъ, потому кардиналъ и проситъ его прислать нѣсколько войска для совмѣстнаго дѣйствія съ нимъ, кардиналомъ, чтобы пильтенцевъ принудить къ присягѣ прежде чѣмъ они получатъ помощь отъ короля датскаго.
Герцогъ отвѣчалъ на это, что когда посылали Оборскаго противъ пильтенцевъ, то совѣта у герцога не спрашивали; онъ, герцогъ, быть можетъ, тогда предложилъ бы другія средства для достиженія цѣли. На посылку своего войска онъ, герцогъ, не имѣетъ никакого спеціальнаго къ себѣ королевскаго повелѣнія, и не знаетъ также, что именно поручено кардиналу. Но какъ онъ, герцогъ, видитъ, что съ пильтенцами не легко справиться безъ пушекъ, которыхъ нѣтъ, потому онъ, герцогъ, не только не желаетъ вести войну какъ попало, но не желаетъ даже и вмѣшиваться въ оную, ибо его подданные и пильтенцы одной вѣры, породнились между собою, у нихъ между собою и братья и сестры, и отцы и зятевья: не легко будетъ поднять курляндцевъ итти войною на ихъ родныхъ, не имѣя на то яснаго и строгаго королевскаго повелѣнія. Къ тому же онъ, герцогъ курляндскій, къ пильтенцамъ живетъ поближе, чѣмъ король датскій, и кому какой мѣрой онъ будетъ мѣрить, дома ему, герцогу, не замедлятъ отмѣрить. Принесутъ коли жалобу на него, герцога, королю и сословіямъ, то у него отговорка та, что повелѣнія не было. Онъ, герцогъ, въ этомъ дѣлѣ кромѣ вреда себѣ и позора ничего не предвидитъ, и потому проситъ кардинала не привлекать его къ этому дѣлу, къ которому и вначадѣ не привлекали.
Хотя въ то время разошлись, ничего не рѣшивши, кардиналъ однакоже, не бросилъ дѣла, а скоро послѣ того снова послалъ пана Костку къ герцогу въ Митаву, который и началъ тамъ налегать на гердога и вѣрющую грамоту къ нему отъ короля вручилъ, содержаніе каковой грамоты было слѣдующее: поелику панъ Костка отправляется къ вашей герцогской свѣтлости, то его величество король поручилъ ему переговорить съ вашею герцогскою свѣтлостью, которому и подобаетъ вѣру дать. Панъ Костка эту вѣрющую грамоту къ тому направлялъ, будто король приказалъ говорить съ герцогомъ; именно о пильтенскомъ дѣлѣ. Но въ вѣрющей грамотѣ объ этомъ дѣлѣ не упоминалось ни слова, да и писана она была шесть недѣль тому назадъ.
Герцогъ былъ очень остороженъ въ подобномъ щекотливомъ дѣлѣ. Ему посоветовали возможно скорѣе послать къ королю съ извѣстіемъ, что по оной вѣрющей грамотѣ (смыслъ которой панъ Костка направлялъ къ тому, чтобы герцогъ двинулся противъ пильтенцевъ) герцогъ никоимъ образомъ не можетъ двинуть свое войско и проситъ, чтобы его королевское величество милостиво пощадилъ его бѣдныхъ подданныхъ, а если же невозможно обойтись безъ похода, то пусть король дастъ спеціальный приказъ о томъ и инструкцію. Герцогъ не хотѣлъ согласиться на походъ, но не хотѣлъ также навлекать на себя и подозрѣнія въ неисполненіи присяги и обязанности, потому и послалъ со 100 всадниками полковника Бартеля (Варѳоломея) Бутлера занять замокъ Виндаву, чтобы онъ оттуда наблюдалъ за границею и морскимъ берегомъ, не трогая пильтенцевъ; если же пильтенцы сами нападутъ на него, то тогда онъ можетъ дать отпоръ. Панъ Костка долженъ былъ удовлетвориться подобнымъ распоряженіемъ герцога.
Многіе были тѣхъ мыслей, что кардиналъ потому такъ настойчиво торопился снарядить экспедицію на Пильтенъ, что это епископство съ древнихъ вррменъ принадлежало монахамъ, и расположено очень выгодно, надъ самымъ моремъ: іезуиты потому все и нашептывали кардиналу, чтобы онъ поскорѣе кончалъ дѣло и чтобы онъ чрезъ папскаго легата, пребывавшего при королевскомъ дворѣ, выхлопоталъ для нихъ, іезуитовъ, это епископство.
Пильтенцы видѣли это и соображали и ежедневно убѣждались, какъ укоренялись іезуиты въ придвинскомъ княжествѣ и какъ они величались торжествомъ своего ученія. Ибо кардиналъ приказалъ красиво возобновить рижскій замокъ внутри и делѣлъ написать на стѣнахъ нижеслѣдующіе и другіе стихи, въ видѣ тріумфа, что рижане приняли іезуитовъ.
Devicto Moscho, qui vincere sueverat omnes,
His ubi pax terris reddita rursus erat,
Prisca atque religio Rigam revocata vigere
Coeperat in templo dive Jacobo tuo,
Haec renovata arx est, и пр.
Также и новый епископъ венденскій возобновилъ тамошній замокъ и следующее двустишіе помѣстилъ надъ своимъ гербомъ:
Haeresis et Moschi postquam devicta potestas:
Livonidum primus pastor ovile rego.
И многіе простодушные люди такъ разсуждали, что тутъ вѣру ставили на первый планъ, а не изгнаніе московитовъ. А подобныя мысли изъ того возникали, что однажды нѣсколько іезуитовъ отправились въ море съ ненѣмецкими (латышскими) рыбаками и велѣли они рыбакамъ забросить сѣти и потомъ вытянуть, за тѣмъ спрашиваютъ ихѣ: отчего, это такъ вышло, что мало рыбы поймали, вѣдь прежде они лавливали гораздо больше? Рыбаки отвѣчали, что помнятъ лучшія времена, когда рыбы точно лавливали больше, а теперь рыба ужь такъ не ловится. Іезуиты и спрашиваютъ причину того, но бѣдные простаки не умѣли какъ объяснить это. Тогда одинъ іезуитъ и говоритъ: Это отъ того происходцтъ, что вы твердо не стояли при словѣ Божіемъ и древней чистой католической вѣрѣ. И начали іезуиты ревностно напоминать рыбакамъ о томъ и зачерпнули немного воды изъ моря, и взяли пойманную рыбу и, послѣ совершенія обрядовъ и заклинаній окрестили море «во имя Отца и Сына и Св. Духа», благословили воду и пойманную рыбу и рыбу ту живою бросили опять въ море. Затѣмъ сказали рыбакамъ, чтобы они серебряную и всякую другую рыбу, какую въ этихъ мѣстахъ ловятъ, ловили въ честь св. Іакова въ Ригѣ, и чтобы они не сомнѣвались, что какъ только войдутъ въ общеніе съ папскою католическою церквію, то по молитвѣ іезуитовъ и рыбы почнутъ ловить больше. Хотя они говорили такъ для того, чтобы простодущныхъ бѣдныхъ людей привлечь къ большему страху Божію, но такія слова навели многихъ простаковъ на другія мысли и соображенія.
А также былъ еще и другой новый католикъ, ливонецъ, изъ дворянскаго рода Шенкинговъ. Онъ былъ выбранъ пробстомъ въ Венденъ и по собственному усердію, какъ онъ самъ говоритъ, пошелъ въ Ригу, проповѣдуя бѣднымъ ненѣмецкимъ крестьянамъ (латышамъ), ибо латышскій языкъ зналъ, какъ свой нѣмецкій. Между разными доказательствами непреложности католической вѣры, онъ, по преимуществу, приводилъ слѣдующее: еретическіе проповѣдники все это купцы, проповѣдующіе изъ за денегъ, а которые проповѣдывали слово Божіе безъ платы, по собственному усердію, то тѣ ради душъ бѣдныхъ людей мало что дѣлали.
У католиковъ не далеко ходить за примѣрами безкорыстія. Хоть бы вотъ и самъ кардиналъ: онъ княжескаго рода, но все покинулъ и посвятилъ себя службѣ святой католической церкви добровольно и изъ богоугоднаго усердія, заботясь о спасеніи души своей и бѣдныхъ обманутыхъ людей. И еще онъ ставилъ въ примѣръ самого себя: онъ происходилъ изъ хорошаго дворянскаго стараго рода Шенкинговъ, но не посмотрѣлъ на то, а бросилъ своихъ изъ истиннаго усердія, чтобы возвратить въ своемъ отечествѣ бѣдныхъ людей къ истинной вѣрѣ. Изъ этого ясно слѣдуетъ, что католичество есть настоящая христіанская церковь; онъ это напоминаетъ имъ для того, чтобы они вступили на истинный богоугодный путь. Онъ, пробстъ, не хочетъ принуждать ихъ къ тому: пусть они подумаютъ четыре недѣли, и тогда онъ придетъ къ нимъ за отвѣтомъ.
Бѣдные ненѣмецкіе крестьяне, необладавшіе большимъ и добрымъ разумомъ, совѣтовались то тутъ, то тамъ, и обратились наконецъ за совѣтомъ къ одному нищему, восьмидесятилѣтнему старику, который просилъ милостыни на церковной паперти. Онъ посовѣтовалъ отвѣчать, что они бѣдные, не свѣдущіе люди и въ нынѣшней вѣрѣ воспитаны ихъ начальствомъ, ихъ юнкеры (помѣщики) и господа всѣ также твердо держатъ эту вѣру, а надобно полагать, что они по своей волѣ не пошли бы къ дьяволу въ лапы. Такъ пусть онъ, Шенкингъ, сначала обратитъ юнкеровъ и господъ, и послѣ ужь пусть къ мужикамъ приходитъ, они тогда и отвѣтятъ ему. Такой именно отвѣтъ они ему и дали.
Равно нѣкоторые негодяи, заслужившіе смертную казнь, объявляли, что желаютъ исповѣдываться у іезуитовъ, и тогда ихъ освобождали отъ казни. Изъ такихъ негодяевъ былъ нѣкто Петръ изъ Гамбурга. Былъ онъ долженъ одному почтенному рижскому бюргеру нѣкоторую сумму денегъ и не могъ заплатить ее. Шлетъ онъ жену свою къ этому кредитору въ городъ и велитъ ей сказать ему: боленъ онъ теперь, самъ бы отнесъ деньги, коли бы не хворалъ, а такъ какъ онъ, кредиторъ, нерѣдко прогуливается по форштату и ходитъ мимо его дома, то пусть когда нибудь зайдетъ и росписку съ собою захватитъ, тогда онъ ему и заплотитъ деньги, если и не всѣ, то большую половину. Добрый человѣкъ не откладываетъ получить деньги и когда пришелъ къ нему, то засталъ въ комнатѣ гладкую (красивую) дѣвку, которая управившись, проситъ его итти къ другому камину (въ тѣхъ мѣстахъ въ комнатахъ ставятъ камины); добрякъ идетъ туда, думая, что его должникъ лежитъ тамъ въ постели больной. Но дѣвка пошла за нимъ и стала занимать его разумными словами: просила садиться, говоря, что Петръ сейчасъ придетъ, сама садится съ нимъ рядомъ, дружески бесѣдуя. А между тѣмъ жена Петра все подстроила: вбѣгаетъ въ комнату Петръ съ длинною рогатиной, а за нимъ другой негодяй, хватаютъ добраго человѣка и показываютъ видъ, что хотятъ убить его за то, что онъ его пріятельницу, которая жаловалась, подговаривалъ къ распутству. Тутъ приходитъ сосѣдъ заранѣе уже подговоренный, начинаетъ мирить противниковъ, успокаивать Петра, чтобы онъ не сердился и пощадилъ жизнь своего кредитора, который отдастъ ему его росписку, и оба пусть поклянутся не разглашать происходившаго. Но однако же дѣло всплыло наружу. Петра и дѣвку засадили подъ арестъ, а жена и другіе бѣжали. Дѣвку публично заклеймили, а Петра, какъ стараго мошенника, присудили повѣсить. Онъ и потребовалъ іезуита духовникомъ къ себѣ и сталъ его просить заступиться за него у кардинала и освободить его. Іезуитъ и спрашиваетъ: вѣритъ-ли онъ, что Матерь Божія можетъ, по могуществу своему, даровать ему жизнь? А тотъ отвѣчаетъ, что онъ прежде что-то слышалъ о томъ, да городскіе проповѣдники говорятъ, что это неправда. Іезуитъ началъ увѣщевать его, говоря, что ему стоитъ только вѣрить въ Матерь Божію и дать такой обѣтъ, что если освободится, то сдѣлается католикомъ и другимъ будетъ разсказывать о содѣянномъ Божіею Матеріею чудѣ, и тогда увидитъ, что все совершится по вѣрѣ его. Когда Петръ далъ такой обѣтъ, то іезуитъ выхлопоталъ, чтобъ его освободили, чѣмъ и другимъ висѣльникамъ былъ поданъ примѣръ къ отступничеству.
И іезуиты не только подобными услугами начали совращать народъ, но и кардиналъ впослѣдствіи запретилъ нѣкоторымъ рижскимъ проповѣдникамъ произносить проповѣди и указомъ предписалъ магистрату выдать ему, для наказанія, даленскаго проповѣдника Іоанна. Причина была та, что этотъ проповѣдникъ, прочитавъ стихъ изъ посланія къ Галатамъ: O insensati Galatae, quis vos fascinavit (о неразумные галаты, кто васъ околдовалъ), сказалъ, что можно бы и теперь спросить, кто околдовалъ бѣдныхъ рижанъ, когда они безъ всякой нужды приняли къ себѣ снова іезуитовъ. Подосланные тайно іезуитами молодые люди подхватили слово fascinavit (околдовалъ) и стали говорить, будто проповѣдникъ обвиняетъ іезуитовъ въ колдовствѣ. Кардиналъ и потребовалъ, вслѣдствіе того, выдачи Іоанна Даленскаго, и хотя магистратъ въ этомъ дѣлѣ велъ себя очень трусливо, но когда оно дошло до общины, то она серьезно заступилась за проповѣдника, при чемъ стороною дали понять кардиналу, что имъ не впервые выгонять архіепископа изъ города, и буде кардиналъ будетъ поднимать подобныя дѣла, то, пожалуй выбѣленная вновь церковь св. Іакова окрасится въ кровавый цвѣтъ. Такъ коса нашла на камень.
Какія дѣла іезуиты въ Ригѣ продѣлывали, хотя еще и не имѣли тутъ много власти, про то пильтенцы довольно знали и хорошо понимали, что съ ними будетъ, когда іезуиты войдутъ въ настоящую силу, потому они никоимъ образомъ не хотѣли поддаваться въ іезуитскія руки, предпочитая поголовно всѣмъ погибнуть, чѣмть отдаваться іезуитамъ. Кардиналъ также не хотѣлъ уступать и, видя что полковникъ Оборскій и большая часть его войска перебита, назначилъ маріенбургскаго гауптмана Пэнкославскаго (Маріенбургскій замокъ находился на московитской границѣ) полковникомъ и послалъ его съ отрядомъ войскъ противъ пильтенцевъ. Пэнкославскій выступилъ въ походъ и, посѣтивъ прежде всего герцога курляндскаго, объявилъ, что кардиналъ обѣщалъ ему, будто герцогъ сейчасъ же дастъ ему свое войско для совмѣстнаго дѣйствія противъ пильтенцевъ и потому онъ, Пэнкославскій, просилъ герцога послать кого либо изъ своихъ къ полковнику Бутлеру съ приказомъ, чтобы тотъ помогалъ польскому войску, когда въ томъ явится надобность. Вмѣстѣ съ тѣмъ Пэнкославскій проситъ герцога доставлять провіантъ польскому войску: за одну часть доставленнаго провіанта будутъ заплочены наличныя деньги, а другая часть будетъ, по распоряженію кардинала, возвращена герцогу изъ Риги натурою сколько чего было отпущено.
Все это не только удивило герцога, но и сильно затруднило. Послѣ долгихъ переговоровъ, онъ наконецъ далъ такой отвѣтъ, что, согласно обѣщанію, онъ поставилъ въ Виндавскомъ замкѣ сто человѣкъ конницы для наблюденія и охраны морскаго берега, но онъ, герцогъ, не можетъ приказать своимъ подданнымъ воевать съ пильтенцами, ибо на то такого королевскаго повелѣнія нѣтъ, да и самые пильтенцы и король датскій не объявлены врагами. Доставлять провіантъ онъ, герцогъ, также не можетъ, ибо польскіе отряды (президіи) входили въ Курляндію и большіе убытки причинили и въ скотѣ и въ хлѣбѣ.
Герцогъ былъ человѣкъ рѣшительный, но и раты (совѣтники) хорошо ему совѣтовали, когда говорили, что онъ не долженъ причинять ни себѣ, ни своимъ преемникамъ, ни всей землѣ никакого ущерба, каковой произошелъ бы, если бы онъ согласился на домогательства намѣстника. Ибо его герцогское высочество не зависитъ отъ приказаній или запрещеній кардинала, а долженъ ждать грамоты или приказа непосредственно отъ самого короля.
Вслѣдствіе всего этого, польскій начальникъ одинъ пощелъ на пильтенцевъ, которые не уклонились отъ военныхъ дѣйствій и въ первой же схваткѣ положили на мѣстѣ до полутораста поляковъ.
Въ это время полковникъ Фаренсбахъ, бывшій на Эзелѣ полковникомъ короля датскаго, послалъ отъ себя пословъ къ кардиналу попытаться, нельзя ли какъ нибудь помирить пильтенцевъ съ кардиналомъ. Соглашеніе, быть можетъ, и произошло-бы, если бы не пришло въ то время донесеніе о вышесказанной схваткѣ, въ которомъ говорилось, что самые знатные юнкеры (помѣщики) погибли въ этомъ сражении. Уже начали было договариваться, чтобы пильтенцы временно сдались герцогу курляндскому, пока короли датскій и польскій не согласятся между собою на ихъ счетъ, но кардиналъ, получивъ донесеніе, прекратилъ переговоры, думая, что поляки побѣдили въ томъ сраженіи, и приказалъ нѣмецкому ротмистру Клаусу Корфену (Корфу) вновь занять замокъ Амботенъ, тотъ самый, который не задолго предъ тѣмъ одинъ изъ епископскихъ, изъ рода Криденеровъ, безъ нужды сдалъ кардиналу.
А между тѣмъ всякіе безначальные кнехты, которые только и ждали возможности грабежа, пошли къ литовскимъ и шмудскимъ границамъ и сдѣлали набѣгъ на литовскихъ пановъ, забирая у нихъ все, что ни попадется. Литовскіе паны донесли о томъ королю и жаловались на смятенія на морскомъ прибрежьи, такъ какъ изъ нихъ могло произойти большое несчастіе всей землѣ, которыя начинались безъ всякаго на то дозволенія государственныхъ чиновъ.
Король, хорошо не знавшій объ этихъ смутахъ, а можетѣ быть и знать не желавшій, написалъ кардиналу, чтобы онъ немедленно прекратилъ военныя дѣйствія и вывелъ бы польское войско изъ епископства курляндскаго въ Жмудь, и сохраняя совместно съ герцогомъ курляндскимъ лишь оборонительное положеніе, заботился, чтобы не выходило какихъ потерь.
Это письмо возбудило неудоволъствіе кардинала противъ герцога курляндскаго, но онъ не высказывалъ его, а говорилъ, что имѣетъ строгій королевскій приказъ продолжать войну, и потому снова послалъ пана Костку къ герцогу сказать, какъ много зависитъ успѣхъ отъ поспѣшности, и проситъ снова герцога двинуться съ его войскомъ въ походъ, кардиналъ же не сомнѣвается, что Господь Богъ пошлетъ удачу. Добрый и благочестивый герцогъ очень колебался какъ ему быть въ этомъ дѣлѣ и какъ поступить, но тутъ одинъ добрый человѣкъ (авторъ этихъ записокъ, Миллеръ) подалъ ему такой совѣтъ: пусть герцогъ напишетъ кардиналу, что выступить въ походъ съ войскомъ безъ королевскаго приказа нельзя, а такого приказа у него, герцога, нѣтъ. Но если кардиналъ имѣетъ подобный приказъ и все возьметъ на свою отвѣтственность, то онъ, герцогъ, дастъ кардиналу 2000 талеровъ на наемъ войска, пока король не подошлетъ помощи, и пусть кардиналъ ведетъ войну сообразно своей волѣ и королевскаго указа.
Но Господь Богъ не соизволилъ, чтобы подобныя ухищренія не обнаружились. Послѣ того какъ ротмистръ Клаусъ Корфъ, въ качествѣ начальника, хотѣлъ было выступить изъ своего лагеря, пильтенцы напали на лагерь и между прочимъ захватили экипажъ Корфа, а въ экипажѣ нашли переписку кардинала съ Корфомъ, нашли и извлеченіе изъ королевскаго приказа, которое кардиналъ переслалъ Корфу, испрашивая у него совѣта, а въ приказѣ именно и было сказано, чтобы прекратить всякую войну. Пильтенцы переслали герцогу курляндскому копію съ этого письма кардинала, чтобы онъ видѣлъ, слѣдуетъ-ли ему начинать войну, о которой король польскій вовсе и не думалъ.
Смутили эти слова герцога, но его всячески уговаривали и наконецъ постановили: обо всемъ самому переговорить съ кардиналомъ. Вслѣдствіе этого герцогъ отправился на островокъ, находившийся въ четверти мили отъ Риги и называемый Мейстеръ-гольмъ, съ нѣсколькими довѣренными совѣтниками и служителями. Отсюда герцогъ далъ знать кардиналу о своемъ прибытіи и просилъ его пріѣхать на островъ, такъ какъ онъ, герцогъ, на этотъ разъ въ Ригѣ быть не думаетъ.
Кардиналъ отправился на своей яхтѣ къ герцогу и началъ выговаривать ему, отчего онъ пріѣхалъ такъ тайно и не дозволяетъ оказать ему надлежащей почести. Но герцогъ не думалъ о почестяхъ, а сейчасъ же заговорилъ о печальномъ положеніи курляндскаго епископства и о большихъ потеряхъ, происходящихъ отъ того его подданнымъ, а потомъ заговорилъ и о письмѣ, присланномъ ему пильтенцами, именно о томъ, что король не только не думаетъ о войнѣ, напротивъ приказалъ вывести войска изъ епископства, упомянулъ также и о томъ, что кардиналъ собственноручно писалъ на польскомъ языкѣ полковнику, что нѣмцамъ никогда довѣрять не слѣдуетъ. Хотя всему этому герцогъ не вѣритъ, но, однакоже, дружески проситъ кардинала выяснить истинное положеніе дѣла.
Кардиналъ отошелъ въ сторону со своими людьми и, переговоривши съ ними, заявилъ, что король дѣйствительно приказалъ прекратить войну и вывести войско, но его королевское величество никогда бы не давалъ такого приказанія, если бы только зналъ, до чего, благодаря Бога, дѣла дошли, что пильтенцы не могутъ уже долго противиться. Онъ, кардиналъ, поступилъ, однакоже, согласно королевскаго приказа и писалъ польскому полковнику, чтобы онъ выступилъ изъ епископства, оставивъ тамъ одну президію (отрядъ), дабы не показать пильтенцамъ, что поляки бѣгутъ отъ нихъ. Что же касается до словъ кардинала, чтобы полковникъ не довѣрялъ нѣмцамъ, то эти слова слѣдуетъ понимать такъ, что полякамъ вообще нечего довѣряться нѣмецкой помощи и черезъ чуръ полагаться на нее. Пильтенцы, узнавъ изъ перехваченныхъ писемъ, что король не желаетъ войны, ободрились, сами открыли наступательныя дѣйствія, а многіе изъ пильтенцевъ начали грабить, разсѣялись по крестьянскимъ хатамъ и многихъ крестьянъ поубивали и хаты пожгли. И самимъ полякамъ они дали себя знать: самъ Пэнкославскій долженъ сознаться, что пильтенцы храбрый народъ и если бы у нихъ было столько распорядительности, сколько мужества, то никто бы изъ поляковъ не ушелъ отъ нихъ. Вскорѣ послѣ того польскій полковникъ съ своимъ войскомъ выступилъ изъ княжества.
Въ то время, когда это происходило, король датскій отправилъ своего посла, польскаго дворянина (шляхтича) по имени Матвѣя Буднаго, въ Краковъ къ королю польскому, съ жалобою на кардинала за его дѣйствія въ Пильтенѣ. Король польскій въ свою очередь отправилъ въ Данію нарочнаго посла съ жалобою, что король датскій вступается за польскихъ мятежниковъ пильтенцевъ, ибо курляндское епископство должно было перейти къ коронѣ польской съ подчиненіемъ всей Ливоніи. А если бы пришлось разбирать дѣла съ самаго начала, то вѣдь епископъ Мюнхгаузенъ не имѣлъ права продавать за деньги кому либо свое епископство, такъ какъ продажа совершалась вопреки общаго писаннаго права и вопреки его собственнаго реверса. Въ этомъ своемъ реверсѣ, который и теперь еще можно видѣть, названный Мюнхгаузенъ обязывался, ничего не предпринимать, ничего не измѣнять, а тѣмъ болѣе что либо продавать безъ вѣдома и согласія магистра. Продажа совершилась вопреки публичной уступки ему земли. И такъ съ самаго начала контракта о продажѣ ничего не значилъ, какъ составленный вопреки писаннаго права, вопреки собственнаго обязательства и уставамъ земли той. Вслѣдствіе сего все то, что съ самаго начала не имѣло никакого значенія не можетъ пріобрѣсти значенія и впослѣдствіи. А если по настоящее время было терпимо происходившее при жизни герцога Магнуса, то изъ этого еще не слѣдуетъ, чтобы дозволенное ему владѣніе епископствомъ могло переходить кому либо по наслѣдству, за кѣмъ же было и за кѣмъ остается право раздачи бенефицій, это легко доказать. Нельзя оспаривать и того, что герцогъ Магнусъ, по удаленіи отъ московита, подчинился коронѣ польской, не упоминая уже о томъ, что послы короля датскаго, Улефельдтъ и Павелъ Венике, еще прежде уступили и передали великому князю московскому всѣ права герцога Магнуса по наслѣдованію, вслучаѣ его смерти; въ настоящее время московитъ всю Ливонію снова уступилъ королю польскому.
Равно и то король датскій долженъ принять во вниманіе, что спрошенный въ началѣ нынѣшняго московитскаго похода, какъ бы онъ хотѣлъ поступить при этой войнѣ, онъ отвѣчалъ, что отправить войска не можетъ, а пришлетъ нѣсколько денегъ и за то, чтобы ему дали кусокъ земли. Однакоже онъ, король, денегъ не прислалъ и король польскій въ долгъ у него ничего не бралъ. Вслѣдствіе всего этого, такъ какъ король польскій былъ, при жизни герцога Магнуса, и есть, по его смерти, властителемъ епископства, а нынѣ нѣкоторые подданные того епископства бунтуютъ противъ своего властителя, потому король польскій напоминаетъ и проситъ короля датскаго не безпокоить королевскихъ поссесій и недавать помощи бунтовщикамъ. Но если король датскій имѣетъ претензію, что ему за отданные за епископство деньги принадлежитъ что къ возврату, то пусть положится на судъ арбитровъ (полюбовный судъ) и тогда, что судьи присудятъ, король польскій отдастъ. Георгъ Фридрихъ, маркграфъ бранденбургскій, герцогъ прусскій опасаясь, что оба короля могутъ разойтись между собою при раздражительной перепискѣ, принялъ на себя посредничество по дѣлу объ епископствѣ и на столько успѣлъ у короля датскаго, что тотъ ввѣрилъ ему это дѣло. Тогда герцогъ Георгъ Фридрихъ, не мѣшкая, отправилъ своего посла, Бюлова, къ кардиналу заявить о томъ, и потомъ у короля польскаго на столько успѣлъ, что тотъ согласился, дабы каждый спокойно владѣлъ тѣмъ, что занялъ, впредь, до того времени пока оба государя, датскій и польскій, придутъ къ соглашенію между собою по дѣлу объ епископствѣ.
Въ то самое время, когда описанное происходило въ курляндскомъ епископствѣ, татаринъ съ большою силою вновь собрался на Днѣпрѣ и не задолго предъ тѣмъ прислалъ къ королю въ Краковъ своего посла требовать дани и возвращенія добычи, отнятой у нихъ, татаръ, казаками. Въ это же самое время и турокъ имѣлъ свое посольство у короля, которое просило, дабы король отдалъ татарину, брату турка, и дань и все, что у него отобрано. Ибо въ настоящее время турокъ побратался съ татариномъ, чтобы итти на персіанъ, и миръ съ императоромъ на восемь лѣтъ заключилъ, чтобы расчитаться съ персомъ. За тѣмъ явились послы воеводы волошскаго, которые съ своей стороны представляли коронѣ, что турецкое посольство между прочимъ домогается, чтобы король возвратилъ тѣ сокровища, которыя онъ забралъ у предшествовавшего волошскаго воеводы, того самаго, котораго король обезглавилъ въ русскомъ Львовѣ за то, что онъ переписывался съ султаномъ и съ большими сокровищами хотѣлъ бѣжать въ Венгрію. Такъ пусть король удовлетворитъ могущественнаго турецкаго султана, дабы онъ не искалъ себѣ удовлетворенія съ волошской земли.
Король нѣсколько задержалъ пословъ, а между тѣмъ велѣлъ тайно собрать нѣсколько войска изъ нѣмцевъ, венгровъ и поляковъ, и послалъ то войско въ Подолію развѣдать, куда татаринъ думаетъ направиться. Но татаринъ смекнулъ это и отступилъ домой.
Въ сентябрѣ того же 1583 г. литовцы начали споръ съ герцогомъ курляндскимъ изъ за границъ. Ибо въ тѣ времена, когда герцогъ былъ магистромъ и передалъ Ливонію коронѣ польской, а удержалъ за собою и своими преемниками Курляндію и Семигалію въ видѣ наслѣдственнаго лена, нельзя было провести точныхъ границъ, такъ какъ и безъ того московитъ надѣлалъ довольно хлопотъ землѣ. Но когда наступилъ миръ, литовцы начали настаивать на точномъ проведеніи границъ. Вслѣдствіе этого, король назначилъ знатныхъ коммисаровъ для этой цѣли: Мельхіора (Гедройца) епископа жмудскаго, Яна Волминскаго каштеляна полоцкаго, и Вацлава Агрипу нотаріуса великаго княжества литовскаго[2]. Но коммисары не пришли ни къ какому соглашенію. Ибо литовцы хотѣли получить обратно населенную землю на 30 миль въ длину и готовы были присягнуть, что этою землею владѣли ихъ предки съ древнѣйшихъ временъ, но доказать документами этого не могли: не было того въ обычаѣ у литовскаго рыцарства. Курляндцы же доказали свое право на владѣніе грамотами и печатями, данными за полтораста лѣтъ тому назадъ. Обѣ стороны такъ и разошлись съ досадою другъ на друга, и дѣло отложили.
Въ ноябрѣ 1583 г. король получилъ извѣстіе, оказавшееся вѣрнымъ, что турки королевскаго посла и конющаго Полидовскаго (Подледовскаго) убили и всю его свиту порубили на кусочки, кромѣ небольшого мальчика, которому удалось чудеснымъ образомъ спастись и потомъ бѣжать оттуда. Вскорѣ послѣ того султанъ прислалъ къ королю посла съ письмами, въ которыхъ извинялся, что ничего не знаетъ о случившемся, но разузнаетъ про все обстоятельно и тогда пришлетъ знатное посольство, которое и донесетъ королю обо всемъ подробно. Между тѣмъ король послалъ одного своего придворного дворянина къ великому хану переговорить о томъ, чтобы ханъ прекратилъ безпрерывные набѣги крымскихъ татаръ на польскія земли. Всѣ татары главнѣйшимъ образомъ суть троякіе: во первыхъ, казанскіе и астраханскіе. Этимъ татарамъ за нѣсколько лѣтъ предъ тѣмъ московитъ причинилъ великій ущербъ и завоевалъ все астраханское царство. Другіе татары — это перекопскіе. Они живутъ далеко отъ Польши и потому не могутъ много вредить ей. Но крымскіе татары граничатъ съ Подоліею, разсѣлившись отъ Кіева вдоль по Днѣпру до Чернаго моря. Эти то татары производять частые набѣги: переправляются чрезъ Днѣпръ, жгутъ, грабятъ и бѣгутъ назадъ за Днѣпръ.
У этихъ крымскихъ татаръ богатая и плодоносная земля, но они ее вовсе не обрабатываютъ, живя исключительно грабежемъ. Въ 1581 году, около Троицы, когда воевода Черкасскій (Вишневецкій) съ помощію князя Острожскаго разбилъ татаръ (какъ о томъ выше упомянуто), то мы прощли знатную часть ихъ земли, но нашли все въ ней необитаемымъ и запустѣлымъ. Трава тамъ растетъ такая высокая и такая плотная, что ѣхать по ней въ телѣгѣ невозможно: трава опутываетъ колеса и не пускаетъ телѣгу. Въ лѣсахъ тамъ и деревьяхъ множество пчелъ. На одной сторонѣ холмовъ тамъ произрастаетъ растеніе, похожее на виноградную лозу, растеніе это и считаютъ дикимъ виноградомъ. Вообще земля бы тамъ все производила, если бы только нашелся кто, который воздѣлывалъ бы ее.
Былъ съ нами одинъ волынскій дворянинъ, по имени Войновскій, котораго намъ далъ Бретвичъ, староста трембовельскій. Войновскій былъ силезецъ родомъ; отецъ его не разъ бивалъ татаръ.
Онъ зналъ положеніе страны, былъ ученый и бывалый человѣкъ, былъ хорошимъ поэтомъ, искуснымъ историкомъ, зналъ хорошо по гречески и оттлично по еврейски, такъ что подольскіе евреи считали его своимъ евреемъ, хорошо зналъ и по татарски. Этотъ Войновскій добылъ изъ библіотеки въ Валахіи, когда деспотъ, посаженный паномъ Ласскимъ, былъ разбить турецкимъ губернаторомъ Александромъ, великолѣпныя рукописи ( monumenta scripta) и между ними книги Цицерона de Republica ad Atticum, золотыми буквами написанные на пергаментѣ, а на оборотѣ имѣвшія какую то незнакомую намъ печать, которую можно было еще видѣть. Навѣрное эти книги принадлежали какому нибудь великому господину высоко цѣнившему ихъ. Этотъ-то Войновскій сказалъ нѣкоторымъ изъ насъ, не хочетъ ли кто ѣхать съ нимъ: онъ покажетъ намъ истинную гробницу Овидія. Нѣкоторые изъ нашихъ согласились и мы на легкихъ коняхъ, ѣдучи отъ Днѣпра пустынею, на шестые сутки остановились на прелестнѣйшей площадкѣ у колодца, обросшаго свѣжею зеленью. Поодаль отъ этого колодца, на разстояніи какъ бы брошеннаго камня, Войновскій вынулъ свою саблю, скосилъ высокую траву, мы помогали ему, расчистили мѣсто и увидѣли остатки надгробнаго камня. Буквы на этомъ камнѣ заросли мохомъ, а кусокъ камня спереди было отбитъ и его не было. Мы отскребли буквы ножемъ, выжгли порохомъ, вычистили камень, и нашли, что все сказанное Войновскимъ оправдалось. Ибо на томъ камнѣ были высѣчены слѣдующіе четыре стиха:
Hic situs est Vates, quem divi Caesaris ira,
Augusti Latio cedere jussit humo.
Saepe miser voluit patriis occumbere terris
Sed frustra: hunc illi fata dedere locum.[3]
Слово Latio нельзя было прочесть и мы полагали сначала, что по всей вѣроятности и по буквамъ, тутъ должно быть изсѣчено patrio, но какъ въ слѣдующемъ стихѣ снова встрѣчается слово patriis, то всѣ мы были такого мнѣнія, что невѣроятно чтобы тутъ нарочно или по неосмотрительности было два раза поставлено одно и тоже слово, потому мы и полагали, что это неясное слово слѣдуетъ читать Latio, а не patrio. Я это говорю къ тому, что если бы кто видѣлъ и читалъ или записалъ эту надпись, то чтобы не досадовалъ, что я такъ записалъ. Мы взяли съ дерева смолы, посредствомъ пороха на огнѣ превратили ее въ смольчугъ (черную смолу), и этою смолою залили буквы, чтобы они не такъ легко заростали мохомъ. Этотъ самый Войновскій разсказывалъ намъ, что на Волыни передавали ему, будто тѣло Овидія было перевезено въ Кіевъ. Но это не такъ: впослѣдствіи мы тщательно разыскивали про это въ Кіевѣ, но ничего не могли ни разыскать, ни разузнать. Мѣсто, гдѣ находится этотъ надгробный камень, лежитъ на границѣ Греціи и было нѣкогда населено, какъ о томъ можно судить по древнимъ каменнымъ развалинамъ и по красивому колодцу. Войновскій говоритъ, что отсюда недалеко до Чернаго моря, но мы не отважились ѣхать дальше.
Городъ Кіевъ въ древнія времена должно быть былъ великолѣпнымъ и обширнымъ городомъ. Это видно по стариннымъ стѣнамъ, окружающимъ его на восемь миль, и по великолѣпнымъ большимъ церквамъ. Въ этихъ церквахъ имѣются красивые великолѣпные подземные своды (пещеры), а въ нѣкоторыхъ изъ этихъ пещеръ лежитъ много нетлѣнныхъ тѣлъ, которые высохли, будто изжаренные, но не черные, а настоящаго человѣческаго цвѣта, чему нельзя довольно надивиться. Кіевляне говорятъ, что эти тѣла все тѣла мучениковъ. Татаринъ сюда не ходить для грабежа, потому что сколько разъ не пытался онъ приходить сюда всякій разъ не уходилъ безнаказанно не столько отъ людей, сколько отъ Бога. Въ одной изъ такихъ пещеръ лежитъ тѣло дѣвицы, красивое и пріятное по наружности, съ длинными свѣтлыми волосами, одѣтое въ небольшую драгоцѣнную и прозрачную ткань, совершенно нетлѣнное, такъ что всѣ члены можно распознать и осязать. Тамошніе жители вѣрятъ и говорятъ, что это есть тѣло великомученицы Варвары, но та ли она самая, какъ въ исторіи ея значится, пусть читатель самъ разслѣдуетъ и судитъ. Въ этихъ церквахъ имѣются большія каменныя колонны, будто вылитые, и разсказывалъ тамошній епископъ (онъ склоненъ къ лютеранскому ученію и происходилъ изъ литовскаго рода Пацовъ), что отъ Кіева до Смоленска (коимъ еще владѣетъ московитъ) идутъ подземные ходы, проведенные даже подъ широкую рѣку Днѣпръ, и всѣ эти ходы, презнатной работы: сколько же они стоили денегъ, труда и работы! Изъ этого легко можно понять, что за великолѣпный городъ былъ Кіевъ въ старину. Кіевляне говорятъ, что то строили италіанскіе купцы, а въ новѣйшія времена генуэзцы заботились, чтобы здѣсь снова выстроить вольный порть. Обо всемъ этомъ я упоминаю, ибо то упоминаетъ и объясняетъ исторія этихъ мѣстѣ.
Хотя татаринъ, какъ выше сказано, и поворотилъ домой, но къ зимѣ снова появился съ большою силою и прошелъ всю землю, не доходя на 18 миль до московской границы, страшно все жегъ и и многія тысячи мущинъ и женщинъ взялъ въ плѣнъ и увелъ съ собою, между плѣнными было до 1500 знатныхъ пановъ и шляхты, а всѣхъ, кого татаринъ не полонитъ, продаетъ онъ туркамъ.
Въ это время лифляндскіе дворяне снова прибыли въ Вильну, повторили свои прежнія жалобы и просили короля, дабы онъ, ради Бога, пріостановился съ уничтоженіемъ ихъ древнихъ грамотъ и печатей, а бѣдныхъ изгнанниковъ, чтобы снова возстановилъ въ ихъ отческихъ наслѣдіяхъ.
Тогда же для пріема короля прибылъ въ Вильну великій подскарбій литовскій. Онъ заставилъ своего десятилѣтняго сынка выучить наизусть орацію (стихотворную рѣчь) въ листъ величиною, эту орацію мальчикъ долженъ былъ прочесть королю. Содержаніе орацій было таково: ребенокъ поздравляетъ короля съ побѣдою надъ сѣвернымъ чудовищемъ московитомъ, король миръ и согласіе снова возстановилъ, чему онъ, мальчикъ, тѣмъ болѣе радуется, что чрезъ то свободныя искусства снова пойдутъ въ гору; далѣе онъ желалъ его королевскому величеству отъ Господа Бога много счастій и побѣдъ надъ веѣми врагами, а въ особенности же просилъ короля, чтобы онъ исполнилъ все то, исполненію чего препятствовала московитская война, именно: чтобы заморскихъ выходцевъ, наводнившихъ Ливонію, король уничтожилъ и за море назадъ выгналъ изъ этой земли, которая по справедливости принадлежитъ Литвѣ, ибо литовцы много тяжкихъ трудовъ и издержекъ понесли въ защиту этой земли. Все это лифляндцы относили къ самимъ себѣ, въ особенности когда по своимъ просьбамъ ничего не получили. Король, несмотря на ливонскія просьбы, не смотря на письма къ нему нѣкоторыхъ имперскихъ курфирстовъ и князей, послалъ въ Ливонію Пэнкославскаго, чтобы онъ вышеупомянутыя распоряжнія и порядки, направленныя противъ нѣмцевъ, приводилъ въ исполненіе. Онъ началъ съ Кокенгаузена, но все земство протестовало противъ того и рѣшилось обратиться отъ короля худо распорядившаго это дѣло къ королю, который бы получше распорядился онымъ, а вслучаѣ, если бы король не принялъ ихъ ходатайства, они рѣшились обратиться ad aperta comitia (вальнаго сейма).
Выше было упомянуто, что полковникъ Георгъ Фаренсбахъ, намѣстникъ короля датского на Эзелѣ, съ позволенія своего государя, находился подъ Псковомъ. Король польскій обѣщалъ въ награду ему пожаловать ленъ въ его отечествѣ, Ливоніи, и вслѣдствіе того позволилъ ему просить о ленѣ у варшавскаго сейма, и что ему сеймъ назначитъ, то чтобы онъ этимъ и владѣлъ. Но на сеймѣ, происходившемъ послѣ похода, два года тому назадъ, ничего не было постановлено, какъ о томъ выше сказано. Но когда между королями польскимъ и датскимъ снова началась сильная рознь, то Фаренсбахъ и сталъ просить короля польскаго, чтобы онъ исполнилъ обѣщаніе, далъ ему что нибудь въ награду за службу подъ Псковомъ. Король далъ ему замокъ Каркусъ, тотъ самый, который принадлежалъ прежде герцогу Магнусу и къ которому было приписано не менѣе 1000 человѣкъ крестьянъ, кромѣ того приказалъ отпускать ему, какъ полковнику, по 1000 талеровъ въ годъ изъ рижской фунтъ-камеры и назначили его президентомъ всего венденскаго округа. Получивъ замокъ, Фаренсбахъ началъ выгонять дворянъ и другихъ людей, которымъ герцогъ Магнусъ далъ замковыя имѣнія въ лены, а лены эти приписалъ снова къ замку, а самъ отправился на Эзель. Этотъ островъ король датскій далъ ему въ пожизненное владѣніе: съ острова этого онъ могъ получать до 2000 гульденовъ въ годъ дохода и, получивъ его во владѣніе, далъ подписку королю датскому, что безъ его вѣдома, не будетъ служить никакому другому государю. Когда король датскій узналъ, что Фаренсбахъ получилъ отъ польскаго короля замокъ и назначенъ президентомъ венденскаго округа, то послалъ своего гофъ-юнкера, Георга Швабена, отобрать у Фаренсбаха островъ Эзель. Но Фаренсбахъ сказалъ, что лично прійдетъ въ Данію и, вслучаѣ нужды, оправдается предъ королемъ. Обо всемъ этомъ я вкратцѣ упоминаю для того, чтобы знать о поводахъ, ибо Фаренсбахъ изъ всѣхъ полковникѳвъ лицо очень извѣстное. Поѣдетъ-ли онъ въ Данію и какъ оправдается предъ королемъ — покажетъ время. То, однакоже, вѣрно, что король датскій очень разсердился на Фаренсбаха, и всѣхъ ливонцевъ, коихъ у него при дворѣ состояло много и нѣкоторые занимали важные довѣренные должности, уволилъ отъ службы.
Въ это же время прибылъ въ Гродну турецкій посланникъ Мустафа-Чаушъ, король также пріѣхалъ туда изъ Вильны. Посольство это привезло съ собою оправданіе по поводу убійства польскаго посла и конюшаго Подледовскаго, именно: онъ преступилъ границы своего полномочія, подошелъ къ войску, снаряженному султаномъ противъ персовъ, осматривалъ войско, вслѣдствіе чего, безъ всякаго вѣдома и повелѣнія султана, убили его. Султанъ посылаетъ виновныхъ въ убійствѣ къ королю, чтобы онъ казнилъ ихъ. Посолъ съ своей стороны требовалъ удовлетворенія за великія убытки, постоянно наносимые туркамъ казаками, и выдачи казацкаго гетмана, который подобно Подковѣ, повѣривъ обманнымъ словамъ, прйбылъ въ Гродну и тутъ былъ заключенъ въ тюрьму. Этотъ казацкій гетманъ былъ очень смѣлый воинъ и много зла причинилъ туркамъ, вотъ выдачи этого-то гетмана и требовалъ турокъ, выдавая королю головами двухъ какихъ-то бездѣльниковъ, которые, быть можетъ, и безъ того заслужили казнь. Турецкому послу велѣли идти въ его квартиру и когда онъ ушелъ, король вслухъ всѣмъ разсказалъ, что этотъ Мустафа Чаушъ былъ при жизни отца короля въ Семиградѣ учителемъ въ аріатской школѣ. Когда его выгнали изъ школы, онъ ушелъ къ туркамъ и вотъ теперь сдѣлался посломъ могущественнаго государя. Онъ правилъ свое посольство на очень хорошемъ латинскомъ языкѣ; поляки говорили, что сколько турокъ ни присылалъ въ Польшу пословъ, до сихъ поръ не было ни одного, который посольство правилъ бы на латинскомъ языкѣ. Съ этимъ турецкимъ посломъ, знавшимъ по латыни, я познакомился. Онъ охотно пилъ вино и разсказывалъ, что ихъ нынѣшній султанъ почти ежедневно напивается пьянъ, и что обычай пить вино входитъ у нихъ въ употребленіе: они въ вино кладутъ свѣжую полынь, и послѣ уже пьютъ. О Христѣ онъ говорилъ не только безъ всякаго презрѣнія, напротивъ говорилъ, что Христосъ выше Магомета, былъ гораздо большимъ пророкомъ чѣмъ послѣдній и былъ потому больше чѣмъ человѣкъ. Многіе просили его, чтобы онъ въ ихъ записныхъ книжкахъ кратко написалъ свое мнѣніе о Богѣ, нашемъ Христѣ Спасителѣ и Магометѣ и онъ написалъ такъ:
Non sunt Dii, sed unus est vere Deus; Jesus est Spiritus Dei, et Mahometh ejus nuncius. Т. е. Нѣтъ многихъ боговъ, но дѣйствительно есть только одинъ Богъ; Іисусъ есть Духъ Божій, а Магометъ его посолъ или апостолъ.
О казацкомъ гетманѣ просили самые знатные паны и король, чтобы не отказывать имъ въ просьбѣ, велѣлъ этого гетмана отвести до русской границы, чтобы турки его не видѣли, и потомъ сказать имъ, что онъ убѣжалъ. Но скоро пришла вѣсть, что онъ всетаки попался въ руки туркамъ, которые и отрубили ему голову.
Въ это же время пришло извѣстіе, что великій князь умерь въ Москвѣ, но это извѣстіе было пока еще невѣрное, но вскорѣ прибыло посольство отъ нынѣшняго великаго князя въ траурной одеждѣ, которое подтвердило извѣстіе о смерти.
Въ концѣ апрѣля великій канцлеръ коронный Янъ Замойскій захватилъ Самуила Зборовскаго и приказалъ отрубить ему голову. Разскажу вкратцѣ какъ было дѣло.
Самуилъ Зборовскій, Янъ, бывшій главнымъ начальникомъ подъ Гданскомъ, Андрей и Кристофъ, находившіеся вмѣстѣ съ паномъ Ласскимъ нѣкоторое время при дворѣ римскаго императора, были родные братья изъ знатнаго древняго рода короны польской. Самуилъ, во время короля Генриха, убилъ какого-то шляхтича и былъ за то приговоренъ къ изгнанію изъ края. Съ цѣлію освободится отъ изгнанія, онъ отправился во Францію и тамъ помирился съ Генрихомъ. Этотъ-то Самуилъ, со своими братьями Яномъ и Іоанномъ, какъ было уже сказано въ началѣ, знатное количество своего имущества выдали, чтобы Стефана Баторія сдѣлать королемъ въ Польшѣ. И точно: безъ пановъ Зборовскихъ и ихъ приверженцевъ, король Стефанъ никакъ бы не достигъ польскаго престола. Я не говорю, чтобы Господь Богъ не дѣйствовалъ посредствомъ другихъ органовъ и другихъ лицъ, но все таки паны Зборовскіе въ сущности были истинные casuae sine quibus non. На проскрипціи (изгнаніи) Самуила Зборовскаго не только не настаивали, но онъ много разъ присутствовалъ въ публичныхъ собраніяхъ въ Краковѣ и другихъ мѣстахъ , гдѣ находились и король и великій канцлеръ, всегда былъ хорошей мысли, такъ что никакъ нельзя сказать, чтобы онъ былъ казненъ и по закону и по уставу за убійство шляхтича, но причины его казни были совсѣмъ другія, эти причины сохранялись въ тайнѣ и о нихъ не многіе знали въ Коронѣ Польской. Много толковъ изъ за этого возникло и не мало въ тѣхъ мѣстахъ было сомнѣній въ оправданіи поступка, потому я и разскажу вѣрное и правдивое объ ономъ.
Выше было сказано, что польскій король послалъ противъ татаръ нѣсколько войска, собраннаго на скорую руку. Къ войску этому были, между прочими, назначены двое венгерскихъ господъ, Зибергъ и Цобаръ. Зибергъ сталъ на ночлегъ по ту сторону русскаго Львова, а Цобаръ заночевалъ въ самомъ Львовѣ. Въ постояломъ дворѣ, гдѣ онъ присталъ, попадается ему порядочный торбанистъ, игравшій на торбанѣ какую-то фантазію про себя. Цобаръ, хорошо знавшій по польски и по нѣмецки, спрашиваетъ у этого торбаниста не нуждается ли онъ въ службѣ, если нуждается, то онъ, Цобаръ, дастъ ему мѣсто. Торбанистъ отвѣчалъ, что служитъ у пана Самуила Зборовскаго. Какъ только Цобаръ услышитъ это имя, то сейчасъ же сталъ распрашивать торбаниста про этого пана, ибо ходила такая догадка, что Зборовскій не прочь былъ сдѣлаться казацкимъ гетманомъ. Вотъ Цобаръ выпилъ вмѣстѣ съ торбанистомъ и спрашиваетъ, гдѣ его панъ въ настоящее время. Торбанистъ отвѣчаетъ, что онъ находится недалеко отъ Львова. Цобаръ спрашиваетъ дальше, что же Зборовскій подѣлываетъ въ этихъ мѣстахъ, коли слухъ идетъ про татарскій набѣгъ? Торбанистъ отвѣчалъ, что Зборовскому нужно тутъ переговорить кое съ кѣмъ и прибавилъ, что тутъ великія дѣла замышляются. Цобаръ подсѣлъ къ торбанисту и, слушая его игру, похвалиль его искусство, подарилъ ему пару венгерскихъ гульденовъ; снова они выпили, снова Цобаръ подсѣлъ къ нему и говоритъ, что его панъ не очень-то старается предъ королемъ, что де ссоры съ великимъ канцлеромъ его, Зборовскаго, къ добру не поведутъ. Торбанистъ, съ пьяныхъ-ли глазъ, или по глупости своей, начинаетъ вздыхать и говоритъ, что хотѣлъ бы съ честью отстать отъ своего пана, ибо Зборовскіе такія дѣла затѣваютъ, что, какъ вспомнишь, такъ волосъ дыбомь становится. Цобаръ, развѣдавши такъ много, подсѣль еще ближе, и говоритъ, что доставитъ ему службу у короля, что ему подобаетъ быть вѣрнымъ больше королю, чѣмъ невѣрному пану, а если знаетъ что худое про своего пана, то долженъ сказать, и увѣрилъ его, что ему рѣшительно нечего бояться. Торбанистъ обѣщалъ все открыть, но какъ въ этотъ вечеръ онъ пьянъ, то пусть Цобаръ дастъ ему срока до утра. Чтобы торбанистъ не забылъ къ утру своего обѣщанія и помнилъ о немъ, Цобаръ вынулъ свою записную табличку (книжку) и, говоритъ, , чтобы торбанистъ самъ написалъ въ ней, что завтра откроетъ замыслы Зборовскаго противъ короля. Торбанистъ написалъ. Въ эту же ночь съ великою поспѣшностію Цобаръ послалъ своего служителя къ Зибергу, чтобы тотъ его не ждалъ, что ему, Цобару, предстоить идти дальше во имя Господа Бога, ибо онъ провѣдалъ про такіе замыслы, которые угрожаютъ жизни короля и собственному ихъ всѣхъ благополучію, о чемъ онъ скоро самъ ему разскажетъ. Онъ приказалъ такие своему повару приготовить къ утру хорошій завтракъ и чтобы, прежде чѣмъ проснется торбанистъ, на столѣ стояла мальвазія и друіче конфекты. Самъ Цобаръ совсѣмъ снарядился въ дорогу и, говоря, что ему нельзя ждать даже четверти часа, торопилъ торбаниста присѣсть и попробовать конфектъ, а между тѣмъ хозяинъ приноситъ супъ и другія кушанья. Цобаръ показываетъ видъ, что кушанья не нужно и онъ не заказывалъ ихъ, но напослѣдокъ говоритъ, что коли приготовлено, то и поѣдимъ. Онъ тогда велѣлъ своимъ телѣгамъ и нѣкоторымъ гофлейтамъ отправляться впередъ и указалъ мѣсто, гдѣ имъ подождать его. Начинаетъ онъ съ торбанистомъ снова пить, хвалитъ его искусство и снова дарить несколько венгерскихъ гульденовъ. Торбанисту, не очень то, быть можетъ, много видавшему отъ своего пана венгерскихъ червонцевъ, понравилось все это; онъ и говоритъ, что-де большую охоту имѣетъ служить при королевскомъ дворѣ. Цобаръ подаетъ ему руку, прощается съ нимъ, говоря, что пора ему ѣхать, расчитывается съ хозяиномъ и вынимаетъ свою записную книжку посмотрѣть, не забыто-ли чего. Притворяясь, что теперь только онъ увидѣлъ написанное вчерашнимъ вечеромъ торбанистомъ, напоминаетъ, что это его рука и обѣщаніе и потому, коли что знаетъ про замыслы Зборовскихъ, то пусть ему разскажетъ. Торбанистъ говоритъ, что-де разскажетъ, если изъ того не выйдетъ никакой опасности для него и если для него при дворѣ будетъ служба у другаго господина. Тогда Цобаръ подалъ ему руку въ знакъ завѣренія, и вмѣстѣ съ тѣмъ сказалъ, кто онъ такой и зачѣмъ его цосылаютъ. Ну, коли такъ, сказалъ торбанистъ, то знайте, что панъ Самуилъ Зборовскій находится отсюда въ нѣсколькихъ миляхъ; я доставлю вамъ подлинныя письма, писанныя къ Самуилу его братьями, а изъ писемъ тѣхъ можно видѣть, что они, Зборовскіе, уговорились между собою отравить короля и отрубить голову великому канцлеру. Пусть только Цобаръ выставитъ своихъ лошадей на полъ-дорогѣ на тотъ случай, что если Зборовскій въ скорости хватится и не найдетъ нѣкоторыхъ писемъ, то велитъ преслѣдовать его и нагонитъ, если у него, торбаниста, не будетъ подставныхъ лошадей. Такъ и сдѣлали: торбанистъ явился обратно и принесъ съ собою нѣсколько писемъ, которыми трое братьевъ, Самуйлъ, Андрей и Криштофъ, обязывались между собою дѣйствовать, какъ выше сказано. Въ письмахъ этихъ признали ихъ руки и печати. Тогда Цобаръ и Зибергъ посадили этого торбаниста на лучшаго коня, дали ему въ провожатые нѣсколькихъ изъ своихъ людей и отправили его къ королю съ письмами и донесениями. Король въ это время находился еще въ Краковѣ съ великимъ канцлеромъ и сейчасъ же назначилъ торбанисту хорошее содержиніе. Между тѣмъ Зборовскій цровѣдаль, что его торбанистъ находится въ Краковѣ и, не зная, что онъ находится у короля, пишетъ одному изъ своихъ шурьевъ, чтобы тотъ слѣдилъ за торбанистомъ и буде гдѣ его встрѣтитъ, то чтобы отослалъ его обратно къ нему, Зборовскому. Шуринъ встрѣтилъ торбаниста въ краковскомъ замкѣ и велѣлъ своимъ слугамъ взять его оттуда, но слуги великаго канцлера замѣтили то и немедленно же дали знать ему, что хотятъ брать торбаниста. Великій канцлеръ сошелъ внизъ и говорить шурину Зборовскаго, чтобы онъ оставилъ торбаниста въ покоѣ, что торбанистъ состоитъ уже въ королевской службѣ и служитъ королю вѣрнѣе, чѣмъ Зборовскіе. Когда щуринъ обо всемъ этомъ извѣстилъ Зборовскаго, то Зборовскій догадался, что великій канцлеръ видѣлъ письма, что эти письма перенесены торбанистомъ и такимъ образомъ ихъ замыслы обнаружатся. Въ этихъ письмахъ не упоминалось имени Яна Зборовскаго, брата Самуилова, потому онъ, увѣдомленный объ этихъ дѣлахъ, или же по просьбѣ братьевъ, не мѣшкая пошелъ къ королю и просилъ его величество бѣглому проходимцу, торбанисту, не вѣрить. Но король показалъ ему письма и печати, тогда обезкураженный Янъ Зборовскій долженъ былъ удалиться и молчать. Зборовскіе начали оправдываться предъ королемъ и напирали на то, что и письма и печати вовсе не ихъ, а если рука и похожа, то все же они писемъ никакихъ не писали. Пусть король вспомнитъ, что у него самаго недавно еще былъ секретарь, который могъ писать подъ всѣ руки, такъ что самъ король не могъ признать, что онъ самъ писалъ, а что водилъ перомъ тотъ негодяй. Вслѣдствіе чего, они просили короля, чтобы онъ, согласно польскаго статута, выдалъ имъ бѣглеца, торбаниста, или же, по крайней мѣрѣ отослалъ бы его въ такое мѣсто, гдѣ бы можно было искать на немъ своего права. Кромѣ того они обвиняли торбаниста въ томъ, что онъ чернокнижникъ (Nigromanticus) и потому тѣмъ легче можетъ поддѣлывать всякую руку. Но торбанистъ въ скоромъ времени исчезъ или бѣжалъ куда, когда увидѣлъ, какую игру онъ затѣялъ, а можетъ быть куда нибудь его и запрятали, чтобы его не убили и чтобы впослѣдствіи можно было поставить его свидѣтелемъ. Многіе, жившіе съ нимъ вмѣстѣ, разсказываютъ, что то былъ большой проходимецъ и, кажется, кое что смыслилъ и въ чернокнижіи. Все это такъ шло въ теченіе цѣлаго года, пока наконецъ въ концѣ апрѣля 1584 г. великій канцлеръ, послѣ потери своей жены, долженъ былъ ѣхать изъ Книшина въ Краковъ въ трибуналъ. Онъ узналъ, что Самуилъ Зборовскій съ тремя стами всадниковъ поджидаетъ его. Онъ поѣхалъ очень медленно, сворачивая съ большой дороги. Между тѣмъ онъ поспѣшно донесъ королю, чтобы получить отъ него приказъ и наставленіе какъ поступить, если Зборовскій попадется ему въ руки. Получивъ отъ короля отвѣтъ, что мертвый песъ не кусается (quod mortuus canis non morderet) , великій канцлеръ незамѣтно собирается съ силами, а Зборовскій, будучи вполнѣ увѣренъ въ своей безопасности гостилъ у дочери своей сестры въ Неполомицахъ въ трехъ миляхъ отъ Кракова, а его свита вся разсѣялась по деревнѣ. Тутъ люди великаго канцлера сдѣлали внезапное нападеніе, а Зборовскій, видя что ему не миновать плѣна, выбѣжалъ въ одной рубашкѣ изъ своей комнаты и скрылся въ домѣ своей пріятельницы. Люди канцлера прибѣжали вслѣдъ за нимъ, и онъ, видя невозможность скрыться куда либо, спрятался позади своей пріятельницы и другихъ женщинъ. Его нашли, схватили и увели оттуда, потомъ принесли его одежду, позволили ему одѣться, но сундуки забрали подъ стражу. Предъ отправленіемъ своимъ въ Краковъ, великій канцлеръ писалъ къ вдовѣ убитаго Зборовскимъ шляхтича, не желаетъ-ли она принести жалобу на Зборовскаго , но она отвѣтила, что если канцлеръ и король имѣютъ что противъ Зборовскаго, то пусть и дѣйствуютъ противъ него, она же на этотъ разъ со своею жалобою мѣшаться не будетъ. Великій канцлеръ пошелъ въ тюрьму къ Зборовскому и говоритъ, что ему, канцлеру, крайне прискорбно, что онъ свои дѣла не повелъ иначе, и что онъ, канцлеръ, очень бы желалъ, чтобы Зборовскій не запутывался въ нихъ. Но когда ужь такъ вышло, то пусть онъ прочитаетъ королевское письмо и приказъ: онъ тогда узнаетъ, что тутъ Замойскій ни при чемъ, но строгій королевскій приказъ повелѣваетъ начать противъ него, Зборовскаго, подобный процессъ. Потому Замойскій и проситъ Зборовскаго извинить его, и помнить, что то есть кара и судъ Господа Бога, а также помнить, что король и онъ, канцлеръ, не разъ предостерегали его чрезъ знатныхъ персонъ. На это Зборовскій отвѣчалъ: онъ хорошо видитъ, что на то есть королевскій приказъ, но что все несчастіе его есть дѣло канцлера, то на это имѣетъ достаточныя доказательства. За тѣмъ онъ спросилъ: не могло ли бы какъ иначе повернуться дѣло и неужели королю и ему, канцлеру, такъ нужна ужь его жизнь. Канцлеръ снова началъ его просить, чтобы онъ не считалъ его виновникомъ своей смерти и чтобы сознался, что онъ самъ виною своего несчастія, но если свое дѣло желаетъ представить на судъ Божій и потребуетъ духовника для христіанской исповѣди, то въ томъ отказа не будетъ. Но Зборовскій никакъ не хотѣлъ признать, что канцлеръ неповиненъ въ его смерти, напротивъ все твердилъ, что онъ причиною его смерти, что на страшномъ судѣ Христовомъ онъ призоветъ его къ отвѣту. Тогда канцлеръ прослезился, слезы потекли по его щекамъ и онъ именемъ Господа Бога заклиналъ Зборовскаго извинить и простить ему, ибо то былъ королевскій приказъ. Наконецъ Зборовскій отвѣтилъ, что, если ужь онъ просить ради Создателя, то прощаетъ ему, но на ономъ страшномъ судѣ пусть канцлеръ запасется хорошими ораторомъ, и адвокатами, ибо онъ будетъ взывать къ Господу Богу о мщеніи. Онъ потребовалъ духовника. Къ нему допустили католическаго ксендза, который былъ нѣсколько пьянъ и началъ вдаваться съ нимъ въ диспуты. Вслѣдствіе этого Зборовскій не захотѣлъ исповѣдываться, но всю ночь пролежалъ на землѣ, оплакивая свой грѣхъ, такъ что весь полъ омочилъ своими слезами. Раннимъ утромъ у малыхъ дверецъ замка его казнили въ тайнѣ.
Этотъ процессъ Зборовскаго произвелъ сильное раздраженіе не только между друзьями его, но и во всей Польшѣ. Выше было сказано, что сеймъ 1582 г. разошелся, ничего не порѣшивъ, ибо послы никакъ не соглашались допускать, чтобы король могъ судить дворянина безъ приговора трибунала и государственныхъ чиновъ и изменять шляхетскія привиллегіи.
Незадолго предъ Троицею въ этомъ году въ Варшаву прибыли московитскіе послы въ траурныхъ одѣяніяхъ. Они сообщили вѣрное извѣстіе, что великій князь Іоаннъ Васильевичъ умеръ 20 марта; и передали королю два письма, одно отъ великаго князя, а другое отъ польскаго посланника. Эти письма гласили слѣдующее:
Ѳеодоръ Іоанновичъ, великій князь всея Руси, владимірскій, московскій, новгородскій, царь казанскій и астраханскій и т. д. великій князь смоленскій, ливонскій и всея Сибири и пр. брату нашему, великому князю Стефану. Посылаемъ къ тебѣ, братъ нашъ король Стефанъ, посла нашего Андрея Яковъ-кира Измайлова, и что онъ тебѣ устно скажетъ, можешь ему смѣло вѣрить. Дано въ нашемъ замкѣ нашего княжества московскаго 9 апрѣля 1584 г.
Другое письмо было слѣдующаго содержанія:
Послалъ ты къ нашему блаженной памяти родителю посла твоего Льва Сапѣгу, поелику же родитель нашъ не былъ уже въ живыхъ и твой посолъ уже не нашелъ его, потому онъ и не хотѣлъ объявлять намъ своего посольства за неимѣніемъ отъ тебя на то приказа, а сказалъ своему приставу, чтобы онъ привелъ его къ боярамъ, съ которыми онъ имѣетъ переговорить нѣчто. Когда мы узнали отъ нашихъ бояръ о желаніи твоего посла, то и согласились на оное, чтобы онъ въ нашемъ замкѣ видался съ ними. Посолъ твой съ нашимъ бояриномъ княземъ Ѳедоромъ Михайловичемъ Трубецкимъ (Trubicum) и другими переговаривалъ и заявилъ, что онъ тебя, нашего брата, къ родителю нашему, великому князю московскому, послалъ по важнымъ дѣламъ. Но какъ онъ не засталъ родителя нашего въ живыхъ, то и не пригоже ему, послу, править такъ его посольство, и онъ проситъ, чтобы мы послали къ тебѣ, нашему брату Стефану, нашихъ пословъ, а ему дозволили возвратиться домой. Мы съ тобою, нашимъ братомъ Стефаномъ, живущіе въ мирѣ, послали къ тебѣ нашего посла съ тѣмъ, чтобы Левъ Сапѣга могъ удалиться отсюда, а посолъ нашъ, чтобы приложилъ стараніе, дабы христіанство между нами въ мирѣ пребывало. А поелику блаженной памяти родитель нашъ съ тобою нащимъ братомъ доброе дѣло началъ и распорядилъ, потому и мы желаемъ, чтобы ты, нашъ братъ, это доброе дѣло мира укрѣпилъ и установилъ, дабы братская любовь между нами множилась для упроченія мира въ нащемъ христіанствѣ. А когда посолъ нашъ, Проня Толстой, съ нашими письмами придетъ къ тебѣ, то не задерживай его, а не мѣщкая отправь обратно. Напиши также къ твоему послу, Льву Сапѣгѣ,, чтобы устроилъ между нами миръ и подтвердилъ. Дано, какъ выше, 12 апрѣля 1584 г.
При этомъ и Левъ Сапѣга, посланный около Срѣтенія еще при жизни стараго московита въ Москву съ приличествующими подарками, писалъ королю нижеслѣдующее:
Послы, которыхъ великій князь и его бояре шлютъ къ вашему королевскому величеству, какъ я уразумѣлъ, имѣютъ главною цѣлію заключеніе мира; я со своей стороны не желаю вѣрить, чтобы ваше величество легко согласились на миръ. Ваше величество сами знаете, въ какомъ положеніи и находится эта страна. Ненависть и раздоръ господствуютъ между самыми знатными лицами, какъ я о томъ уже писалъ прежде, а это означаетъ ихъ упадокъ. Нынѣ самое удобное время покорить это государство, и объ этомъ уже здѣсь думаютъ и явно говорятъ, что ваше королевское величество не упустите этого случая и, какъ я слышалъ отъ здѣщнихъ бояръ, они сами мысленно уже присоединяютъ къ вамъ оба княжества, Смоленское и Сѣверское, а Бѣльскій даже пророчествуетъ (дай Богъ, чтобы оправдалось), что ваше величество въ скоромъ времени будете въ самой Москвѣ. И это вполнѣ возможное дѣло, ибо ваше величество, овладѣвъ съ Божіею помощіею Смоленскомъ, не встретите до самой Москвы никакой крѣпости, которая бы могла задержать васъ, такъ какъ замки, находящіеся между Смоленскомъ и Москвою, какъ то: Дорогобужъ, Вязьма и Можайскъ находятся въ совершенномъ упадкѣ и могутъ быть взяты безъ всякаго труда, тѣмъ болѣе, что многіе, а особенно Бѣльскій, благопріятствуютъ вашему величеству. Тутъ такъ думаютъ, что Бѣльскій вмѣстѣ съ казаками, которые бѣжали изъ подъ Пскова, скоро будетъ при вашемъ величествѣ. Онъ это замышлялъ, когда предвидѣлъ смерть великаго князя, но его никто не бралъ въ подозрѣніе, и Павликъ, бывшій казацкимъ гетманомъ, въ настоящее время освобожденъ и пр.
Король польскій не медлилъ обратнымъ отправленіемъ московскихъ пословъ и своему послу, Льву Сапѣгѣ, который долженъ былъ ожидать въ Москвѣ ихь возвращенія, далъ для руководства слѣдующую инструкцію:
Стефанъ и пр. Изъ твоего предшествовавшаго письма мы узнали, почему ты о смерти великаго князя московскаго Іоанна Васильевича о тайныхъ и тихихъ похоронахъ его и о тяжеломъ своемъ сбереженіи не писалъ намъ своевременно, а также и о томъ, что ты тяготишься долговременнымъ своимъ пребываніемъ въ Москвѣ. Изъ этого мы познаемъ твое усердіе и ревность служить намъ и общей пользѣ. Ты доносишь намъ то, что мы милостиво узнаемъ и увѣрены, что ты и впредь такъ поступать будешь, именно прилежно будешь узнавать все то, что намъ необходимо знать. А что ты посольства своего великому князю Ѳедору не объявилъ, хотя онъ и требовалъ того, то ты это хорошо сдѣлалъ. О томъ же, что нынѣшній великій князь намъ писалъ и что велѣлъ устно объявить чрезъ посла своего Андрея Яковъ-кира, мы сообщаемъ тебѣ, и вмѣстѣ съ тѣмъ желаемъ, чтобы ты и впредь оставался при великомъ князѣ, ради чего посылаемъ великому Князю вѣрющую грамоту, а тебѣ особую инструкцію, по которой ты долженъ расположить свой дѣйстйія. По полученіи этой инструкціи, ты долженъ заявить великому князю, что желаешь говорить съ нимъ секретно, именно о полученномъ нами вѣрномъ извѣстіи, что Синаинъ-паша донесъ султану, что не только татары, но и подданные великаіго князя, живущіе по Днѣпру, сильно вредили турецкому войску, возвращавшемуся съ персидскаго похода, и нѣкоторыхъ убили, и что турокъ на томъ стоитъ, чтобы добывать Астрахань для легчайшаго и вѣрнѣйшаго прохода въ Персію. Мы желаемъ предостеречь великаго князя объ этомъ. Если бы послѣ того бояре спросили, почему мы не хотимъ брать ихъ опасныхъ грамотъ для нашихъ пословъ, то ты имъ долженъ отвечать, что мы въ оныхъ не нуждались, и хотя родитель его прислалъ такія грамоты чрезъ Архора Нащокина (Archora Nossgokin), чтобы мы наше посольство по онымъ прислали, но мы однакоже объ этомъ ничего не писали и тѣхъ грамотъ не взяли, и когда Нащокинъ получилъ совершенный отпускъ, то просилъ еще разъ аудіенцій, показалъ намъ вѣрющую грамоту великаго князя и просилъ, что если мы нашихъ пословъ не пошлемъ, то чтобы мы дали опасный грамоты ихъ посламъ, что мы и учинили, и великокняжескіе послы по онымъ грамотамъ прошли чрезъ все наше государство до самыхъ Великихъ Лукъ. Обычай этотъ потому не могъ быть измѣненъ, что унія Короны Польской съ Литвой требуетъ, дабы въ такихъ важныхъ дѣлахъ распоряжался единственно общій сеймъ. И хотя нынѣшній великій князь заявляетъ намъ свою дружбу, но на дѣлѣ оказывкетъ противное, ибо пишетъ себя княземъ ливонскимъ. Его родитель владѣлъ частію Ливоніи, которую намъ уступилъ, нынѣшній же великій князь ничѣмъ въ Ливоніи не владѣетъ, потому и титуловаться ливонскимъ княземъ не можетъ. Кромѣ того мы съ родителемъ его спорили о Новгородѣ, Псковѣ и Смоленскѣ, прилегающихъ къ великому княжеству литовскому и издревле ему цринадлежащихъ, но однакоже воздерживаемся именоваться въ нашемъ титулѣ княземъ этихъ земель. Но если бы объ этомъ могъ состояться подобающій договоръ или соглашеніе, то дѣло могло бы обойтись безъ пролитія крови христіанской, чему мы были бы очень рады. Чтобы показать наше усердіе и стараніе о пользахъ христіанства, гдѣ возможно, посылаемъ вмѣстѣ съ симъ опасную грамоту для московитскихъ пословъ, дабы они могли присутствовать у насъ на сеймѣ, который мы съ Божіею помощію откроемъ въ концѣ текущаго года для обсужденія происшедшихъ тяжелыхъ дѣлъ, а также и разногласий, возникшихъ между нами и его родителемъ. Мы приказали, какъ онъ желалъ, сохранять миръ по границамъ. Что же касается до плѣнныхъ, то ты долженъ приложить всякое стараніе къ освобожденію двухъ слугъ князя Троцкаго, такъ какъ они взяты въ плѣнъ съ бою. О другихъ плѣнныхъ ты разузнай, взяты-ли они съ бою или во время какихъ казацкихъ набѣговъ, и тогда будешь знать какъ поступать для ихъ освобожденія. Что касается до твоего строгаго содержанія, о которомъ ты пишешь въ своемъ письмѣ, то наши паны-рада говорили о томъ съ московитскими послами и дали имъ понять, что если у нихъ подобнымъ образомъ обходятся съ нашими послами, то мы перестанемъ посылать къ нимъ пословъ, ибо вольную шляхту посылать къ нимъ не подобаетъ. Они должны такъ обходиться съ нашими послами, какъ наши сословія обходятся съ ихъ послами, ибо даже съ татарскими послами они обходятся лучше, чѣмъ съ нашими, и пр.
Когда московскій великій князь видѣлъ, какъ указано выше, смерть передъ глазами (онъ долго былъ боленъ и опухъ, и тѣло такъ разложилось, что невозможно было вынуть внутренностей, онъ умеръ 26 марта, а 28 марта его похоронили тихо и безъ всякой огласки), то позвалъ къ себѣ своихъ бояръ и наказалъ имъ, чтобы они его втораго сына, Ѳеодора Іоанновича, признавали и почитали великимъ княземъ (старшаго своего сына онъ пронзилъ палкою, которую обыкновенно носилъ, за то, что тотъ совѣтовалъ заключить миръ). А такъ какъ Ѳеодоръ былъ нѣсколько тупоуменъ, потому умирающій великій князь и пожелалъ, чтобы четверо старшихъ бояръ, которыхъ онъ позвалъ и представилъ, состояли при Ѳеодорѣ и правили государствомъ. Онъ говорилъ имъ, что лучше быть подъ неразумнымъ, но своимъ государемъ, чѣмъ подъ умнымъ, но чужимъ. За нѣсколько лѣтъ предъ тѣмъ онъ велѣлъ казнить своего двоюроднаго брата, его жену и дѣтей, подозрѣвая его въ намѣреніи овладѣть престоломъ. Осталась въ живыхъ молоденькая дочь этого князя Владиміра и то потому, что великому князю сказали, что она на него похожа. Эту-то молоденькую дѣвушку великій князь и отдалъ въ замужество за герцога Магнуса.
Теперешній московскій князь Ѳеодоръ былъ всегда презираемъ своимъ родителемъ за то, что тотъ во всѣхъ дѣлахъ являлся неспособнымъ: онъ однажды самъ побѣжалъ въ церковь и началъ звонить. И Сапѣга, королевскій посолъ, доносилъ, что невидно въ немъ разума. Но московиты говорили, что онъ только притворялся такимъ, ибо видѣлъ, что отецъ любитъ только старшаго сына, и потому боялся за свою жизнь. Но и то быть можетъ, что московиты такъ говорятъ, не желая, чтобы про нихъ разсказывали, что у нихъ государь не разуменъ. Приставленные къ Ѳеодору четыре боярина, вскорѣ по смерти великаго князя, перессорились между собою, потому весьма было возможно, что двинься король Стефанъ въ то время на Москву, то овладѣлъ бы всѣмъ московскимъ государствомъ. Но не судилъ того Господь Богъ: яблоко раздора вверглось между королемъ и польскими сословіями, такъ что не было у нихъ согласія въ дѣлахъ. А овладѣй король Москвой, то не только бы пріобрѣлъ достаточно народа и земли, но и овладѣлъ бы несмѣтными сокровищами, оставленными великимъ княземъ, а въ отвагѣ на великія и обширныя дѣла недостатка у Стефана не было.
Польскія сословія за два года тому назадъ ни на что не дали своего согласія, отчего разногласіе между государемъ и его подданными увеличивалось болѣе и болѣе. И хотя король въ февралѣ снова созвалъ сеймъ, но, по причинѣ дѣла Зборовскихъ, на этомъ сеймѣ немногаго было достигнуто. Короля на этомъ сеймѣ нѣкоторые послы рѣзко осуждали, однакоже, не только все осталось по старому, но Христофъ Зборовскій былъ лишенъ чести и осужденъ на изгнаніе, и если онъ не остережется во время, то и его постигнетъ участь его брата.
Король на этомъ сеймѣ безпрепятственно производилъ уголовный судъ, и снова казнилъ нѣсколькихъ дворянъ. Одинъ пильтенскій дворянинъ, Бонецкій, долженъ былъ быть обезглавленнымъ, но палачь нанесъ ему лишь несмертельную рану, разсѣкъ затылокъ между ушами, и Бонецкій спасся отъ смерти.
На этотъ же сеймъ прибыло знатное московитское посольство въ 300 человѣкъ и просило о продолженіи мира. Король и нѣкоторые паны охотно бы начали войну, но земля и все шляхетство войнѣ воспротивилось, ибо хотя нѣкоторые воеводы и стали на сторонѣ короля, но если земскіе послы, избираемые отъ шляхетства, на что не согласятся, то съ тѣмъ ничего нельзя и подѣлать. Большинство въ другое время, быть можетъ, и пристало бы къ королю, но теперь земскіе послы, по поводу дѣла Зборовскихъ, ни на что не соглашались, и такъ недовольные разъехались и съ этого сейма. Какой конецъ изъ этого выдетъ, покажетъ время.
Быть можетъ найдется кто либо, кто заохоченный моими исторіями, будетъ прилежно слѣдить за будущими событіями. А поелику при королѣ Стефанѣ начались большія перемѣны, то и следовало бы таковыя оцѣнить, но и поразмыслить какъ Господь Богъ ведетъ къ перемѣнамъ , ему угоднымъ. Все что я лично видѣлъ и слышалъ, я вкратцѣ изложилъ въ этой книгѣ на нѣмецкомъ языкѣ, предполагая издать то и по латыни. Ливонскіе войны и перемѣны, а также дѣло Зборовскихъ въ свѣжей памяти у всѣхъ. Я не только имѣлъ въ виду поученіе изъ событій прошлаго, но писалъ, чтобы можно было поразмыслить и позамѣтить и послѣдующія событія, совершившіеся при настоящемъ королѣ, а другихъ выяснить причины.
Примѣчанія править
- ↑ У Миллера приговоръ этотъ приведенъ на латинскомъ языкѣ; здѣсъ онъ помѣщается въ переводѣ на русскій языкъ. Прим. пер.
- ↑ Въ ливонткой хроникѣ Давида Хитреуса (Лейпцигъ, 1594) на стр. 77 означенъ коммисаромъ сверхъ того Станиславъ Нарушевичъ, инстигаторъ виленскій. Со стороны Курляндіи и Семигаліи коминсарами были: бургграфъ Вильгельмъ Эфернъ, Гергардъ Нольде, Михаилъ Брунау и Юрій Тизенгаузенъ. Комисары эти, по четыре съ каждой стороны, и должны были отграничить земли литовскаго великаго княжества отъ земель герцогства курляндскаго и семигальскаго. Прим. пер.
- ↑ Т. е. Здѣсь положенъ старецъ, которому гнѣвъ божескаго цезаря Августа повелѣлъ покинуть латинскую землю. Часто несчастный желалъ лечь въ родной землѣ, но тщетно: судьба ему здѣсь дала мѣсто. Прим. пер.