Двинские или Борисовы камни (Сапунов)

«Двинские или Борисовы камни» — Двинские или Борисовы камни
автор Сапунов А. П.

Источник: Сапунов А. П.. «Двинские или Борисовы камни». — Витебск: Типография Витебского Губернского Правления, 1890. — С. - — 31

ДВИНСКИЕ ИЛИ БОРИСОВЫ КАМНИ.

Исследование А. Сапунова,

Действительного Члена Витебского Губернского Статистического Комитета, Члена-Соревнователя Императорского Общества Истории и Древностей Российских при Московском университете и Действительного Члена Исторического Общества при Императорском С.-Петербургском университете.

Издание Витебского Губернского Статистического Комитета.

ВИТЕБСК. Типография Витебского Губернского Правления. 1890.

Печатано по распоряжению Витебского Губернского Статистического Комитета.

В числе вопросов, предложенных на обсуждение на VIII археологическом съезде, поставлен и вопрос о Двинских камнях. Это обстоятельство послужило для меня поводом еще раз внимательнее изучить эти драгоценные памятники древнего Полоцкого княжества и на месте проверить все существующие снимки с них. Результат моего исследования — настоящая статья. Статья эта предназначалась для VIII археологического съезда; но за невозможностью ждать очередного заседания она прочитана не была и, следовательно, не могла, к сожалению, вызвать прений, уяснивших бы, без сомнения, многое.

Двинские или Борисовы камни, действительно, заслуживают самого внимательного и разностороннего изучения. Камни эти — лучшие и беспристрастные свидетели, что Белоруссия — страна искони русская, искони православная:

Здесь русский дух,
Здесь Русью пахнет!..

До последнего, однако, времени для русского общества «знакомство с Белоруссией, по выражение Ивана Сергеевича Аксакова, что-то вроде Колумбова открытия Нового Света»… Возрождением своим к новой жизни Белоруссия обязана в немалой степени археологии; она, эта наука, «являясь, по выражению августейшего председателя археологического съезда, звеном между отдаленным прошлым и настоящим, помогает изучению отечественной истории»… Благодаря изучению памятников древности мало-помалу рассеивается густой туман, со всех сторон облекавший нашу Белоруссию и препятствовавший братьям великой русской семьи ближе разглядеть друг друга, ближе познакомиться друг с другом. Оторванные, в силу исторических обстоятельств, в течение пяти веков братья при встрече лицом к лицу почти не узнали друг друга: столько туману напустили враги веры православной, враги народа русского… Светоч науки уже рассеял этот туман в глазах ученых; но то, что теперь ясно для немногих, вскоре, даст бог, сделается достоянием и массы народной; дружные, братские усилия людей науки и местных скромных тружеников и должны быть направлены к более широкому ознакомлению народа с памятниками древности (великую пользу в этом отношении приносят археологичеокие съезды и их выставки); знакомство это послужит к более тесному сплочению, взаимному уважению и доверию членов семьи Единой Великой Руси…

В заключение, считаю приятным для себя делом выразить мою глубокую, искреннюю благодарность его сиятельству, князю Василию Михайловичу Долгорукову, как председателю витебского Губернского статистического комитета, по предложению которого напечатана и издана настоящая брошюра.

Приношу также мою душевную благодарность: библиотекарю Румянцевского музея, Д. П. Лебедеву, доставившему мне выписки из писем Канкрина; студентам Московского университета К. К. Бергнеру и А. А. Фомину, доставлявшим мне выписки и рисунки из разных изданий; его превосходительству А. К. Морелю и законоучителю Полоцкой учительской семинарии, отцу Михаилу Дубровскому, принимавшим самое деятельное непосредственное участие в снимках надписей на Двинских камнях; художнику А. Н. Гребневу, рисовавшему Борисовы камни; М. Ф. Кусцинскому, доставившему фотографический снимок второго камня, и фотографу С. А. Юрковскому, употребившему все усилия для снятия первого из Двинских камней.

А. Сапунов.

Город Витебск.

17 марта 1890 г.

Двинские, или Борисовы камни.

Двинские, или Борисовы камни не раз уже обращали на себя внимание ученых. Темь не менее, до сих пор еще не вполне выяснены вопросы: кем именно, когда и для какой цели иссечены кресты и надписи на этих камнях? Кроме того, надписи Двинских камней на существующих снимках с них переданы весьма неточно, а потому и могли подавать повод, к разным недоразумениям и сомнениям.

В виду этого, я считаю необходимым еще раз поговорить об этих замечательных памятниках древнего Полоцкого княжества.

Первый обративший внимание па один из Двинских камней был Стрыйковский, живший и писавший в Витебске, во второй половине XVI в. Вот что говорить он по занимаю­щему нас вопросу в своей „Хронике“:^[1] „Явное свидетельство (благочестия Бориса, князя полоцкого) найдет всякий и ныне: это — возвышающийся из Двины камень, в одной миле от нынешня­го, основанного на нашей памяти, города Дисны и в семи милях от Полоцка, между Дриссою и Дисною, если плыть вниз, в Ригу; на этом камне есть крест, иссеченный на русский образец, именно так: под ним напись этого князя Бориса, русскими письменами: „Вспоможи, Господи, раба своего Борисса сына Гинвиловего“. Это показывал мне, — прибавляет Стрыйковский, — один купец из Дисны, когда несколько нас, воинов, еха­ло на струге из Витебска в Динамюнд, что на Балтийском море. Мы ночевали здесь, причалив струги к берегу, и ездили на лодке к этому камню, желая видеть древний предмет“.

Иезуит Виюк-Коялович, — который, по словам Крашевского, только перерабатывал Стрыйковского, стараясь, по своему, исправлять (к слову сказать, далеко не всегда к лучшему) побасенки (baieczke) так, чтобы они были ближе к истине, - упоминает также об одном из Двинских камней, конечно, о том самом, о ко­тором писал Стрыйковский. В сочинении Виюк-Кoялoвича „Historia Litvaniae“ говорится:^[2] „И теперь можно видеть памятник христианского благочестия его (князя Бориса), именно — огромный камень, выдающийся из глубины Двины; на нём изображен пятерной крест, с следующею грубою^[3], но полною благочестия надписью: „Miserere Dоminе mancipio tuo Boryso, Ginvilonis filio“ Виюк-Коялович не говорит, на каком языке сделана надпись, что и ввело в заблуждение ученого Шлецера.

А. Л. Шлецер, следовавший в своей истории Литвы Виюк-Кояловичу, не имел, по всей вероятности, пред глазами Хроники Стрыйковского, который ясно говорить, что надпись на камне иссечена „русскими письменами“. Шлецер почти буквально повторяет слова Виюк-Кояловича об этой надписи:^[4] „В Полоцке пишет Шлецер — княжил Борись Гинвилович, который женился на дочери тверского князя, и первый из князей литовских принял христианскую веру... Старость свою он провел в молитвах и в созидании храмов Божиих. Еще во дни сочинителя (т. е. Виюк-Кояловича), среди Двины находился большой камень, на котором, по повелению Бориса, иссечен, был пятерной крест, с следующею, хотя и не латинскою^[5] но благочестивою надписью: „Miserere Domine mancipio tuo Boryso, Ginvilonis filio“

В 1818 году впервые стали известны еще три Двинские камни. В этом году производилась очистка Двины от камней, затруднявших судоходство. Генерал-интендант 1-й армии, Канкрин, поручил, полицмейстеру двинского судоходства, Масальскому, доставить ему сведения о камнях с надписями. Это приказание несколь­ко опоздало: два камня с надписями были уже взорваны... Тем не менее, распоряжение Канкрина послужило к сохранению не взорванных еще камней: Масальский, с своей стороны, пред­писал, чтобы на будущее время камней с надпи­сями не истреблять, а предварительно доносить о них ему, с подробными описаниями. В Румянцевском Музее хранятся донесения Канкрину и письмо его к канцлеру, графу Румянцеву. Вот некоторые данные из этой переписки:

В „Дневных записках работами по Двине от г. Дисны до г. Динабурга, производимым смотрителем судоходства, подпоручиком Дебоналем“, записано:

„Середа, 2 октября (1818 г.). Сегодня работа производилась у тех же важных каменистых гряд Наровских порогов, где истребляя оные, вытянуто из самого фарватера, водою 30 с. и берегом на гору 32 с., семь камней, каждый в окружности от 2 саженей до 2 с. 1 ар., высотою oт 1 до 1¼ аршина, и сложены на горе. Между сей работы пробуравлен камень от города Дисны 7 ворст, под названием Борисоглебский, на коем был, выбит крест, имя сего князя и год, _҂афлд лѣтъ, на семь дыр: 5 по аршину, а 2 по ¾; вокруг оной 18 сажен, в вышину 2½ с., на средине Двины лежащий».

«Пятница, 25 октября. Сим числом работа производилась истреблением гряды по средине Двины около местечка Креславки, где вытянуто из оной 9 камней, каждый вокруг от 2½ до 3 с., вышиною от 1½ до 2 аршин; и между оной рабо­ты выбуравлен камень 16 с., вышиною в 1½ с.; в плоской фигуре, на котором выбит щит древних рыцарей, на коем солнце и славянски­ми литерами надпись: да не ꙋбоiтсѧ дꙋша моѧ врага моего ѧкоc твердою рꙋкою десницы отросль Свѧтополка Александръ, — которому дано было шесть дыр, каждая шесть четвертей и расстрелян в мелкие дребезги, от коего только три куска отвалились по 1½ с.»

Представляя графу Румянцеву эти выписки, Канкрин писал, 24 октября 1818 г.: «Ныне смотритель дисенского провиантского магазейна, Катков, уведомляет меня: 1) От города Дисны, расстоянием в трех верстах, против по правую сторону Паковников (т. е. Наковников), а по левую Березовой (ныне Осиповка), найден камень, окружность коего 6, а в выши­ну более 1-й саж.; на поверхности же изображен крест с надписью: Господи помози рабу своему Борису. К сожалению, верхней половины креста нет, по причине, что надзиратель водяной коммуникации, подпоручик Дебональ, разрывал его порохом. Впрочем, надпись осталась, кажется, вся невредима“.

В письме от 31 декабря 1818 г., Канкрин представляет канцлеру копию отзыва Масальского о двух камнях: „Первый, под названием Борисоглебский, с именем сего (как пишется) князя, есть, вероятно, тот, о коем я имел честь уведомить Ваше Сиятельство от 24 декабря; я однако поручил проведаться ближе, на Наровских ли он порогах и тот ли? И притом писал доставить ожидаемые сведения о прочих тамошних камнях. Год, по-видимому, худо скопирован. Первая буква, без сомнения, означает 6.000, вторая ф — 500, третья л — 30, а Д — 4: стало быть 6534 г. (1026). Но тут не нахожу Бо­риса в истории. Если ж считать 6634, то можно некоторым образом отнести cиe к отцу Рогвольда. Впрочем cиe — одно предварительное заключение.

„Второй, бывший около Креславки, имеет что-то рыцарское и может быть сделан во вре­мя Меченосцев; но даже догадками еще не мог дойти, кто тот отрасль Святополка, Александр. Есть какой-то Святополк (1144), женатый на княгине моравской, но потомства от него но показывается; однако, отрасль не значить точно законного потомка“...

К письмам Канкрина приложен и доволь­но точный, сравнительно, рисунок одного из Двинских камней (2-го, по теперешнему счету).

В №91 „Северной Почты" за 1818 г. на­печатана переписка Канкрина с графом Румянцевым; но здесь, кроме камней, о которых гово­рится в вышесказанной переписке, упоминается еще о двух Двинских камнях, а именно:

„Другой камень, далее первого (о котором сказано в письме Канкрина к графу Румянце­ву, от 24 октября) расстоянием на 3 версты, лежащий по правую сторону против деревни Болотки, а по левую двора помещика Русецкого, но только еще покрыт водою на поларшина. По-видимому, величина его более того, и поверхность плоская, также с изображением креста и с надписью: что она означает вода препятствует рассмотреть, и с ожиданием мелководья обещают дальнейшее сведение.

„От сего камня в дальнейшем расстоянии лежит третий камень.

„Равномерно на другом месте, в р. Дисенке, между двух островков, в таком же расстоянии от гор. Дисны, есть и четвертый. Но оба они без надписи, с одними только небольшими крестами и покрыты водою“.

В „Списке Русским памятникам“, Кеппена, тоже упоминается о „Двинских камнях с надписями, времен Бориса, сына Генвилова“. Сам Кеппен не видел Двинских камней. „При проезде моем — пишет Кеппен — чрез Дисну, в 1821 году, камни cия, по причине бесконечных дождей и по разлитию рек, находились под водою и не могли быть списаны“... Кеппен повторяет сообщенное в „Северной Почте“.

Более обстоятельные сведения, притом обо всех существующих по ныне четырех Двин­ских камнях, появились в 1842г., в статье гра­фа Плятера, помещенной в журнале „Rubon“^[6].

Двинские камни
(по рисункам, помещенным во II т. журнала «Rubon» за 1842 г.)

К статье приложены и рисунки всех четырех камней. Хотя, без сомнения, граф Плятер сам видел все описываемые им камни, но или он нарисовал их впоследствии, по памяти, или же не совсем внимательно прочитал надписи на них, только представленные им рисунки и над­писи весьма неточны.

Двинской (2й) камень.
(по рисунку, помещ. в соч. графа Е. Тышкевича)
„Rzut oka na zrodła archeologii krajowej.“ 1842 г.

В том же 1842 г., граф Тышкевич, в сочинeнии своем „Rzut oka na źródła archeologii krajowej“, упоминает об одном (2-м, именно) Двинском камне. Вот слова Тышкевича:^[7] „Недалеко от Дисны, уездного города Минской губернии, в р. Двине находится камень с древнею надписью, по­ставленный князем Борисом, как знак гра­ницы Полоцкого княжества. Стрыйковский, описывая этот камень и доказывая, что он был положен по приказанию Бориса, сына Гинвиллы, и княгини тверской, а внука Мингайлы, кн. новогродского, приводит и самую надпись, снятую, как говорит он в своей Хронике, во время осмотра этого камня, на пути из Витебска в Динамюнд, следующего содержания: „Господи Боже, поможи рабу твоему Борису!“ и добавляет (чего нет на камне) „Гинвиловичу“. Ка­мень этот, прилагаемый здесь в снимке, следует отнести совсем к другому Борису. Стрыйковский, по всей вероятности, из желания остаться при своей догадке относительно Гинвиловича, не совсем осторожно прибавил это слово, забыв, что, пиша об этом, держал вь руке перо историка“.

К статье приложен рисунок камня (вто­рого), очевидно, взятый из статьи графа Плятера; но странно, что Тышкевич говорит только об одном камне, тогда как Плятер сообщает о четырех. Какому именно Борису следует приписать камень — Тышкевич не говорит.

Вслед затем, в 1846 г., появилась статья в № 14 „Витебских Губернских Ведомостей“: „О древних камнях с надписями, находя­щихся в р. Двине (от XIII в.) близ Полоцка и Дисны“. Описаны все четыре камни, на основaнии изысканий Плятера. В статье допущено несколько грубых ошибок: „Михайло“ вместо „Мингайло“ и др.

Ни Плятер, ни Тышкевич, повидимому, не знали о письмах Канкрина и статье „Северной Почты“. В свою очередь, и их труды не получили широкого распространения, так что

Двинской (2й) камень.
(по рисунку, помещ. в III т. „Ученых Записок Императорской Академии Наук по 1-му и 3-му отд.“ за 1855.)

не были известны даже такому ученому, как Кеппен.

В 1855 г., в „Melanges russes" (II, 390 — 405), появилась статья Кеппена о Рогволодовом и Борисовых камнях. Эта же статья, в переводе на русский язык, напечатана в III т. (стр. 59 — 70) „Ученых Записок Императорской Академии Наук но 1-му u 3-му отд.“. Нового в статье Кеппена относительно Двинских камней нет ничего: он передает только содержание статьи „Северной Почты“ и писем Канкрина к гр. Румянцеву. К статье приложен рисунок одного (именно, 2-го) из Двинских камней; рисунок заимствован из упомянутого выше письма Канкрина к гр. Румянцеву; рисунок этот гораздо точнее, чем рисунки Плятера u Тышкевича.

В „Виленском Вестнике“ за 1864 г., № 56, помещена заметка: „Камни Бориса Всево­лодовича и Василия Борисовича“. В статье говорится только о двух из Двинских камней (именно, о 1-м и 2-м); заметка основана на статье гр. Плятера.

В „Памятной книжке Витебской губернии на 1867 г.“ напечатана статья^[8] А. М. Сементовского: „Памятники Старины Витебской губернии“. Здесь, между прочим, говорится и о Двинских Камнях; нового в сообщении г. Сементовского нет ничего: это просто перевод, в сокращении, статьи гр. Плятера^[9]. Приложенные к статье рисунки Двинских камней — точные снимки с рисунков гр. Плятера.

В том же 1867 году, в „Древностях“, Тышкевич снова коснулся вопроса о Двинских кам­нях^[10]. Нового и в этой статье нет ничего; нет и рисунков. В тех же „Древностях“ помещены „Библиографические дополнения к истории вопроса о западно-русских камнях“^[11].

В 1869 г., довольно обстоятельные сведения о Двинских камнях появились в „Трудах“ 1-го Археологического Съезда. Сведения доставлены М. Ф. Кусцинским и К. Шмидтом. Статья г. Шмидта носит заглaвие: „Описание древних камней с славянскими надписями XIII в., находящихся в русле реки Западной Дви­ны около Полоцка, с четырьмя рисунками“. Прило­женные к статье рисунки несколько точнее, чем у Плятера; но начертания некоторых букв опять-таки не точны; кроме того, некоторые сло­ва (особенно на 1-м камне) прочтены неверно.

В 1874 году в „Bceмирной Иллюстрации“, № 267, помещен рисунок одного из Двинских камней (2-го), под названием „Писаника“.

Этот же самый рисунок помещен в III т. „Живописной Pocсии“, в отделе „Перво­бытные времена Литовского полесья“,

Двинские камни.
(по рисункам, помещенным в I т. „Трудов Первого Археологического Съезда в Москве.“ 1869 г.)

Двинской (2й) камень.
(по рисунку помещенному во „Всемирной Иллюстрации“ (1874г., №267) и в III т. „Живописной России“).

Двинские камни.
(по рисункам помещенным в соч. „Белоруссия и Литва“)

принадлежащем перу А. К. Киркора. Киркор гово­рить только о трех из Двинских камней (2-м, 3-м н 4-м).

В, начале нынешнего 1890 года, г. Сементовский издал свое сочинение под заглавием „Белорусские Древности“. В предисловии автор выясняет, что указанное сочинение его издано в виду того, что первое издание „Памятников старины Витебской губернии“, издан. в 1867 г., в настоящее время представляет библиографическую редкость, а также вследствие того, что „при дальнейшем изучении нами (г. Сементовским) белорусской старины, многое из напечатанного пришлось изменить, пополнить или разъяснить“... Существенная часть статьи о Двинских камнях, представляющая, как было замечено выше, перевод, в сокращении, статьи графа Плятера, осталась без всяких изменений и дополнений; рисунки камней приложены прежние, т. е. скопированные с рисунков гр. Плятера. Впрочем, приложен еще один снимок 2-го камня; но и этот рисунок неудовлетворителен^[12].

Наконец, в настоящем же 1890 году, в известном издании П. Н. Батюшкова „Белоруccия и Литва“, помещены, на стр. 15, снимки с 3-х Двинских камней (1-го, 2-го и 3-го). 1-й и 3-й ка­мень, как сказано в объяснительной (86) статье к ним, заимствованы из „Памятников Старины Витебской губернии“, г. Сементовского (т. е. воспроизведены, следовательно, рисунки гр. Плятера); а 2-й из „Живописной Poccии“, Вольфа.

Замечания как об этом последнем снимке, так и о вышеуказанных будут сделаны мною ниже, при моем описании Двинских камней) к которому и перехожу.

Первый из Двинских, или Борисовых камней находится верстах в 5 от Полоцка, вниз по Двине, почти у самого левого берега, близ двух оврагов, известных под названием Прорыток; на правом берегу реки — поселок Зеленщина, а несколько ближе к По­лоцку — мыза Гераквиль. Камень — полевой шпат, красноватого цвета. Размеры камня, креста и надпи­си можно видеть на прилагаемом рисунке (таб. VII. Б), к которому приложен масштаб. Камень этот, вероятно, вследствие того, что основание его было подмыто сильным течением реки, опроки­нуть так, что вершина креста наклонена к во­де. Поверхность камня вследствие выветривания полевого шпата, весьма неровная, отчего подпись весьма не ясна. Тем не менее, нам удалось снять надпись довольно точно, при помощи самой внимательной накладки бумаги на буквы и тщательного их измерения. Попытка снять камень посредством фотографии, несмотря на всё усилия опытного фотографа, удалась не вполне (таб. VII. А).

Двинской или Борисов камень 1^й.

Камень этот известен у народа под именем „Бориса“ или „Бориса-Глеба“^[13]. Надпись на нём следующая: у самой вершины креста, по правую его сторону: ХС (очевидно, некогда, по левую сторону, было: IС; но время уничтожило совершенно эти буквы); во второй строке, у самой поперечной части креста, слева: НI (по-видимому, Н было соединено чертою с I, так что, вероятно, было начертание: НI, справа: КА; в третьей строке, слева: Г҃И, справа: МОЗИ; в четвертой строке, слева: РАБЮ СВ, справа: ОЕМꙋ; в пятой строке слева: БОРИСꙋ.

Следовательно, надпись читается так:

Т. е. ХС. Ника. Господи, помози рабю своему Борису^[14].

Второй камень (таб. VIII. А), сероватый гранитный валун, лежит верстах в 5 ниже г. Дисны, почти посредине Двины (на отмели), ближе к правому берегу, между деревней Наковниками, на правом берегу, и корчмой Осиновкой, на левом. Этому камню посчастливилось более других: по всей вероятности, этот именно камень видел Стрыйковский; с этого же камня снимок приложен к письму Канкрина, воспроизведенный в „Ученых Записках Императорской Академии Наук“; а затем рисунок этого камня помещен: у Плятера, у Тышкевича, в „Трудах“, во „Всемирной иллюстрации“, в „Живописной России“, в „Белорусских Древностях“ и в соч. „Белоруссия и Литва“; с этого же единственно камня есть и фотографический снимок, снятый лет 10 тому назад М. Ф. Кусцинским, отыскавшим и один из отколовшихся кусков, на котором уцелела надпись: I҃С (таб. VIII. Б).

Высота камня около 2¾ ар., а окружность около 15 ар. Верхняя часть его взорвана в 1818

Двинской или Борисов камень 2^й.

году. Трудно, однако, решить, об этом ли камне сообщал Дебональ, так как у него размеры „Борисоглебскаго“ камня невероятные: „вокруг 18 саж., в вышину 2½ сажени“. Вероятно, надо читать „локтей“, — тогда не будет большего противоречия ни с рисунком Канкрина (где мера — локти), ни с действительностью. Этот камень, по преимуществу, известен под названием „Писаника“, а также „Борисоглебскаго“.

Взрывом, в 1818 г., камень расколот пополам вдоль и сорвана верхушка его; надпись, кроме верхней части, неповреждена. Надпись и расположение строк на всех снимках переданы довольно точно; но начертание букв неудовлетво­рительно.

Надпись читается так:

Т. е. Ника. Господи, помози рабу своему Борису^[15].

Третий камень, самый большой из всех Двинских, или Борисовых камней, лежит верстах в двух от вышеописанного камня, по самой средине р. Двины, между деревнею, с правой стороны, Болотками^[16], а с левой — имением Повянушка. Поверхность камня, сероватого

Двинской или Борисов камень 3^й.

гранитного валуна, довольно гладкая и ровная. Размеры камня, креста и надписи можно определить посредством масштаба, приложенного к рисунку (таб. IX.) Камень этот виден только во время самой малой воды. Подставка креста представляет полушар с каким-то неясным изображением внутри, во всей вероятности, — черепа, часто изображаемого у подножия крестов. Надпись сделана искуснее, чем на остальных камнях и, за исключением некоторых уничтоженных временем букв, читается легко. В первой строке, слева: I҃С^[17], справа: Х҃С (части букв С исчезли); во второй строке, слева: Н҃I справа: К҃А; в третьей строке, слева: Г҃И ПОМО (буква М почти вся уничтожена временем); в четвертой строке, слева: ꙀИ Р..ꙋ (очевидно, РАБꙋ, но сохранилась только часть буквы Р и буква ꙋ); в третьей строке, справа: СВОIЕМꙋ (буквы С и В отчасти уничтожены временем; отлично сохранилась буква О; а затем, кажется, было IЕ, но Е почти совсем исчезло; нижней части буквы М также нет уже); в четвертой строке, справа: БОР..ꙋ (нет буквы, по-видимому И, а от С осталась только нижняя часть) ^[18].

Следовательно, надпись надо читать так: IC. ХС. Ника. Господи, помози рабу своему Борису.

Четвертый, наконец, самый меньший камень, красноватого гранита, лежал у левого берега Двины, почти рядом с З-м, близ впадения в Двину речки Повянушки. В 1879 году, по поручению графа Уварова, Н. Ф. Кусцинский доставил этот камень в Москву, в

Двинской или Борисов камень 4^й.

Археологический Музей; ныне же камень находится в Историческом Музее. (Таб. X)^[19].

На этом камне иссечен 4-конечный крест на полукруге^[20] и следующая очень хорошо сохра­нившаяся ^[21], но загадочная надпись:

Надпись эту гр. Плятер, Шмидт и М. Ф. Кусцинский читают так: „Сильный, храбрый Бо­рис свят“^[22].

Иссечение креста и надписи на этом камне, по моему мнению, следует отнести к более позднему времени, чем надписи на остальных камнях: и форма креста, и самая надпись совсем иного характера; да и слово „СТЪ“, — если даже принять толкование этого слова, предложен­ное гр. Плятером, а именно: „благочестивый" (poboźny), — препятствует отнести надпись ко времени самого Бориса. Надпись иссечена, по всей вероятности, уже после смерти Бориса; тогда уместно будет и слово „СТЪ“, как память о его благочестии.

В „Памятниках старины Витебской гу­бернiи“, г. Сементовского, а затем и в „Белорусских Древностяхъ“ его же сообщается еще об одном камне. Этот последний камень находился (теперь его неть) насупротив Успенского собо­ра, шагах в 25 от подошвы круто подымающегося берега Западной Двины; на камне этом изображен глубоко высеченный шестиконечный крест; „размерь верхней перекладины креста, а также часть от вершины до большой перекладины — по одному футу длины. Наибольшая видимая вели­чина камня равна двум аршинам четырем вершкам, а наибольшая ширина — один аршин два вершка“. Камень этот назывался Iосафатовымъ“. (Таб. IV. 5).

Мною отыскан еще один камень с глубоковырезанным (глубина более вершка) шестиконечным крестом, но без надписи; этот ка­мень лежит посредине Двины, верстах в 5 от Витебска и верстах в 2 от Маркова мо­настыря, близ дер. Забежье. (Таб. XI).

Двинской или Борисов камень 5^й.

Камни с крестами встречаются в Двине и близ Ашерадена, в Фридрихштадтском уезде, Лифляндской губернии. Профессор Крузе замечает, что многочисленные камни с крестами совершенно подобны другим Двинским камням и принадлежат, вероятно, к одному времени, потому что Ашераден принадлежал к По­лоцкому княжеству. Эти камни лежат отчасти в самой реке, отчасти также около берега. (Таб. IV. 6)^[23]

Е. Р. Романов сообщает еще об одном - Борисовом камне, находящемся в с. Высоком Городце, Сенненского у. Могилевской губ. ^[24].

Кто же, когда именно и для какой цели иссекал все эти кресты и надписи?

На первый из этих вопросов отвечать нетрудно. Уже Стрыйковский утверждал, что надпись и крест на виденном им камне иссечены по приказанию князя полоцкого Бори­са; Стрыйковский заблуждался только в том, что считал этого Бориса сыном никогда не существовавшего кн. Гинвила. Камня с такою надписью, какую приводить Стрыйковский, нет, как это заметили еще гр. Плятер и Тышкевичъ, хотя ни тот, ни другой не отвергают существования Гинвила. Но в настоящее время, после изысканий В. Б. Антоновича, едва ли может быть и речь о князе полоцком Гинвиле^[25].

В упомянутой выше заметке о Двинских (1-м u 2-м) камнях, напечатанной в „Виленском Вестнике“, камни эти приписываются Борису Всеволодовичу, именно, „ко времени ме­жду 1102 г., когда быль основан г. Борисов, и 1128 г., т. е. годом кончины Бориса“. Но в 1128 г. скончался Борис не Всеволодович, а Всеславичъ; ему-то, по всей вероятности, и следует приписать иссечение этих надписей^[26]. К сожалению, единственное точное указание време­ни иссечения надписей погибло безвозвратно; я имею в виду слова Дебоналя о том, что на одном из взорванных им камней „был вы­бить крест, имя сего князя и год; но именно год-то и списан Дебоналем, очевидно, неверно, на что указывал уже Канкрин; по словам Дебоналя, год был следующий: _҂афлд лѣтъ; но по всей вероятности, первая буква была не _҂а с знаками на верху, а _҂ѕ вместо же ф, быть может — х тогда бы год был _҂ѕхлд лѣтъ — 6634, т. е. 1126. Мне кажется, что около этого именно времени и были иссечены кресты и надписи па всех камнях, кроме, как я уже заметил выше,—четвертого.

Ответить на вопрос: „с какою целью иссечены эти кресты и надписи“ — гораздо труднее, и тут возможны только догадки^[27].

Стрыйковский делает такое предположе­ние, выдаваемое им за факт: Борис строил в Полоцке церковь св. Софии, мо­настырь и церковь свв. Бориса и Глеба, девичий монастырь и храм св. Спаса на Полоте. Для всех этих сооружений кирпич, известь и другие материалы доставлялись на стругах, будто бы, из Инфлянт; вот в память этого-то и иссечена, будто бы, надпись на том камне, кото­рый видел Стрыйковский.

Но едва ли кирпич нужно было возить так далеко. В Житии препод. Евфросинии, кн. по­лоцкой, — весьма древнем в основе, — прямо го­ворится: „уже скончаней бывши церкви, и мало не доставши плитам, нечем бяша верьха совершити... и ей (препод. Евфросинии) помолшеся, заутра по строению Божию обретошася плиты в пещи“... Думается, что эти последние слова указывают на то, что кирпич приготовлялся на месте, в Полоцке.

Граф Плятер говорит, что надписи и кресты иссечены для увековечения памяти Бо­риса. Граф Тышкевич принимает их за пограничные знаки; но чего? Если Полоцкого кня­жества, то, ведь, камни с крестами начинаются у Витебска и идут почти до Балтийского моря; а когда же граница Полоцкого княжества шла по Двине на таком громадном пространстве?

А. К. Киркор справедливо замечает: „При Борисе эти камни пограничного значения не могли иметь никакого, потому что они лежали внутри страны, а не на рубеже“. Из дальнейших слов А. К. Киркора можно заметить, что он склоняется к предположению графа Плятера, т. е., что надписи иссечены для увековечения памяти Бориса: „Известно ведь, — говорить он, — много камней у Славян с надписями и без надписей, имеющих значение памятников в честь знаменитых людей или славных событий“^[28]. Как известно, Двина, с незапамятных времен, была большою торговою дорогою Полочан; колонии их простирались вплоть до самого Балтийского моря; по этой же реке князья полоцкие совершали свои походы. Князь Борис известен своим благочестием: например, в Литовской летописи говорится: „И будучи ему (Борису) Русином был вельми набожон“... О благочестии его говорить и Стрыйковский. Что ж удивительного, если этот благо­честивый князь, желая хоть чем-нибудь отвра­тить беду, которою грозили громадные Двинские камни предприимчивым его подданным, плававшим на своих стругах но Двине, — пожелал, так сказать, обезвредить эти камни делом благочестия — иссечением крестов и благочестивых надписей? Эго своего рода евфемизм. В то же время эти камни должны были громко свидетель­ствовать и о том, что князья полоцкие — един­ственные полноправные хозяева этого важного торгового пути, и что они — господа всей земли, по которой течет эта белорусская река...

Конечно, я вовсе не выдаю своего мнения за непреложное и неопроверживое; нет, не на решение этого вопроса обращено было всё внимание мое; цель моя была: представить точные снимки с этих драгоценных памятников древнего Полоцкого княжества, что я и исполнил, на сколько хватило моих сил и уменья. Делать же выводы предоставляю людям науки, более меня компетентным...

ПримечанияПравить

1. „A togo każdy najdzie i dziś jawne świadectwo, kamień w Dżwinie wynios­ły, od Dzisny, dzisiejszego naszej pamięci założonego miasta, mila, a od Potocka siedm, między Drissą a Dzisną, na niż do Rygi płynąc, na którym kamieniu jest krzyż ruskim wyryty kształtem, taki: a tego xiążęcia Borissa napis pod vim: Wspomoży Hospody raba swojoho, Borissa syna Gynwiloweho! ruskimi literami, co mnie ukazował jeden kupiec z Dzisny gdy nas kilko żolnierzów z Witebska w strugu jechało do Dinamuntu nad Inflandckie morze, a iżeśmy tam w tym miejscu z przygody nocowali, strugi do brzegu przypchąwszy, do tegośmy się kamienia w czółnie wozili, chcąc widzieć starożytną dawność rzeczy“. (Kronika Macieja Stryjkowskiego. Warszawa, 1846, t. I, str. 241—242).
2. „Monumentum Christianae in eo pietatatis nunc etiam ostenditur ingens saxum, e mediis Dunae vorticibus eminens, quina cruce signatum cum rudi hac, set solidae ас excultae pietatis, inscriptióne. Miserere Domine mancipio tuo, Boryso Ginvilonis filio“. (Historiae Litvanae, auct. P. Alb. Wiiuk-Koialowicz. Dantisci, a. 1650, t. I. p. 74—75.
3. Мне кажется, что надпись названа грубою — rudis — в том смысле, что написана она по-славянски; об этом, однако, ученый иезуит умолчал.
4. „Noch zu des Verfassers Zeiten sah man mittcn in der Düna einen grossen Stein, auf dem er (Borys) ein fünffaches Kreutz hatte hauen lassen, mit der zwar unlateinischen, aber doch frommen Aufschrift: Miserere Domine etc. (Allgemeine Nordisclie Geschichte..., herausgegeben von Sclilotzer. Th. I. Halle 1771. 8. cf. „Ученые Записки Акадсмии Наук но 1-му и 3-му отд., т. III, 1855 г.).
5. „Unlateinischen“ („rudis“ у Кояловича) сказано в том смысле, что надпись написана на плохом латинском языке; но, как было уже сказано, это латынь не надписи, а Виюк-Кояловича, который славянскую надпись перевел на плохой латинский язык.
6. O starożytnych kamieniach z napisami, znajdujących się w rzece Dźwinie (od XIII wieku) kolo Połocka i Dziesny.
   Od Połocka aż zi Dziesnę, widzieć się dają w Dźwinie starożytne kamie­nie z wyrytemi na nich krzyżami i napisami slowiańskiemi, poświęcone pamięci niegdyś połockiego Kiążęcia Borysa Ginviłowicza. Wiele z takowych musiało już zaginać, wiedzialne jeszcze dzisiaj są następujące.
   Kamień, Borysem zwany, leży w Dźwinie o pięć wiorst niżej Połocka, blizko levegi brzegu, naprzeciw rowu, na tymże brzegu położonego, Prorytkiem zvanego, i majętności Herachty, leżącej na prawym brzegu tej rzeki.
   Wysokość jego, od dna rzeki, 4 i ¾ łokcia, długość do 6 łokci, a obwód toki i 16 wyrosi. Sklada się on z granitu czerwonego, a powierzchnia jego nad wodą, z powodu wywietrzenia polwika, (*) jest nierówna, i jakby muszlowata. Kamień tri parciem lodów, lab przez usunięcie się gruntu, widocznie został przewrócony w kierunku ku zachodowi, tak, iż napis i krzyż na nim wyryty, widny jest dzisiaj podstawą do góry.
   Podstawa krzyża składa się ze trzech stopni. Krzyż o iednym promieniu; na­pis na nim, w r. 1841 zdięty, jak Fig. 1 przedstawia, bardzo już nie czytelny, a ztąd niektóre litery mogły być mylnie zrysowane. Z lewej strony promie­nia krzyż, litery J. Ch. słowiańskie z linijką czyli tytlem na wierzchu, oznaczają Jezus Chrystus, z prawej zaś słowiańskie J. K. A. oznacza wyraz grec­ki JKa czyli Zbawcę: spodem we trzech wierszach slowiańskiemi też literami na­pis skrócony hospodi pomoży rabu swojemu Borysu, (Panie dopomoż słudze swo­jemu Borysowi) (**).
   Drugi kamień, który w r. 1864 zrysowałem, leźy w Dźvinie о pięć wiorst niżej miasta Dziesny, bliżej prawego brzegu, między wsią, Nakownikami po prawej, i karczmą Osinówką po lewej stronie rzeki. Granit to szary, zaokrąglony, (Fig. 2) do 6 łokci długi, 3 łokcie nad wodą wysoki, w obwodzie do 18 łokci wynoszący. Urzędnicy wodnej-kommunikacji prochem go chcieli rozsadzić, lecz pospólstwo twierdzi, iż się nie podał, a tak zostił tylko narysowany i krzyż u wierzchu się potrzaskał. Od strony wschodu wyryty na nim krzyż o jednym pro­mieniu, na podstawie, z ozlobami listeczków po kątach; w górze po obu stro­nach krzyża być musiały litery J. Ch. (Jezus Chrystus); pod ramieniem krzyża z lewej strony litery słowiańskie N. J., z prawćj K. A., znaczą Nika (Zba­wiciel); niżej po obu stronach we dwóch rzędach napis słowiański hospodi pomożi rabu swojemu Borysu.
   Tu z porządku wypada pomieścić trzeci kamień, który Stryjkowski, Kro karz litewski, w roku 1576 płynąc Dźwiną w Witebska do Dyamentu (Dünamunde) widział o miłę od Dziesny, a na nim wyryty krzyż z napisem ruskim Wspomoży hospody raba swoieho Borysa Syna Ginwiłowaho. (Wspomoż Panie sługę swojego Borysa Syna Ginwily) (***). Dzisiaj koło Dzićsny kamienia z po­dobnym napisem nie widać, albo więc został on zuiszczony, albo był tenże sam, który pod Fig. 2 opisałem, a Stryjkowski z domysłu widać dodał do napisu Syna Ginwiłowago dla wskazania czyim był synem Borys.
   Trzeci największy kamień leży prawie pośród Dżwiny, o siedem wiorst niżej Dzićsny, między majątkami, Bołotkami z prawej, a Powianużką z lewej strony rzeki; wysokość jego od dna rzeki jest łokci cztery; w r. 1841, we Wrześniu, wodą był zajęty od 3 łokci; obwód 31 łokci. Z szarego złożony granitu, musiał takoż przez lody zostać przewrócony, gdyż podstawa krzyza służy w górę, a ramiona w dół spuszczone w kierunku ku wschodowi. Na płaszczyz­nę równej wyryty krzyż duży grecki dwupromienisty; wysokość jego łokci czte­ry, całów piec, promień górny długi na łokieć i całów 3, dolni na łokieć, całów 16. Podstawa wysoka na łokieć i całów 6, szeroka na łok. 1, calów 9½; wysokość litery calów 5. {Fig. 3). Nad górnym promieniem krzyża z lewej strony litery greckie oznaczają Jezus, z prawej Chrystus, nad dolnym promieniem Nika (Zbawiciel); pod temże we dwóch rzędach po obu stronach krzyża, polożony napis słowiański, który z powodu bardzo zatartych liter być może też niedokładnie zdjęty, wszakże czytany wprzód po lewej stronie, pożniój po prawej zdaje się wyrażać: hospodi pomoży rabu x swojemu Borysu. Na podstawie wi kólku trzy rówki naksztalt t ruskiego oznaczają zapewne trupią główę, która, się zwyczajnie kładzie u spodu krzyżów greckich.
   Tegoż samego podobno kamienia rysunek miałem sobie udzielony z bibljoteki XXży Dominikanów zabialskich; opisał go w r. 1809 Xiądz Faustyn Cie­cierski, Przeor Konwentu, lecz nie wiem dla czego na rysunku był krzyż o jed­nym promieniu, i bez żadnej podstawy, podobny bardzo do tego, który w swem dziele zrysowal Stebelski. Napis na nim był takiż, jak na kamieniu pod Fig. 3.
   Nakoniec kamień najmniejszy leży w jednej linji z wyżej opisanym poprzek rzeki po lewój stronie brzegu, nie daleko ujścia rzeczki Powianużk do Dżwiny, o kroków kilka ol brzegu. W latach 1824 i 1841 (bardzo suchych) był on jeszeze na ¼ łokcia pod wodą. w roku 1811 powierzchnia jego okazała się równo z wodą. został on natenczas zrysowany przez dzedzica Powianużki obywatela Rusieckiego.
   Składa się on z granitu czerwonego, długość jego łokci dwa i pól, sze­rokość łokci dwa, grubość ¾ łokcia wynosi. Powierzchnią ma płaską, na któ­rej krzyż wyryty kształtein wskazanym pod Fig. 4, na łokieć długi, obrócony ku wschodowi, z podstawą okrągłą. Po obu stronach jego napis słowiański zdaje się wyrażać w skróceniu wyrazów Sylny chrobry Borys Sviaty, (silny, mjżny Borys święty). Napis takowy już dzisiaj jest prawie nie czytelny (****).
   Zdaje się nie podpadać wątpliwości, iż te kamienie były tak nacechowane dla uwiecznienia pamięci pobożnego Borysa Ginwiłowieza, Xiążęcia polockiego...
   Możnaby wnioskować, iż kamienie, lezące w Dzwinie od Polocka do rzeczki Powianużki, oznaczały granicę państwa Xięcia Borysa; że dwa ka­mienie, leżące w poprzek Dżwiny naprzeciw ujścia Powianużki, wskazywały po­wrót granicy taż rzeczką; lecz w takowym razie byłoby więcej podobnych ka­mieni w górę Dżwiny za Połockiem, i na suchych granicach Xieztwa. Podobniej jest sądzić ze Stryjkowskim, iż Xiąże Borys, będąc pobożnym panem (*****) i wznosząc w Połocku tyle świątyń i klasztorów, widząc osobiście w Inflantach, w czasie swej tam wyprawy, potrzebne materjały do budów, sprowadzał je Dżwiną, a dla uproszenia błogosławieństwa Boskiego takowej żegludze, (dotąd niebez­piecznej w tych miejscach z powodu wielkiej ilości brył granitu), znaczniejsze Poświęcił Bogu wyrytemi na nich krzyżami i napisami, tem bardziej, że i Narbut, pisząc o kamieniu, odkrytym kolo Orszy, polecającym opiece Boskiej Wasila, syna Borysa, powiada, iż był zwyczaj u Krewiczów stawienia kamieni z krzyżami i napisami, co oznaczało pobożne westchnienia o szczęściu Xiążąt panuiących“. („Rulon,“ T. II). A. Plater.
   ___________________
   (*) Polwik Feldespath.
   (**)Kojałowicz na karcie 74 swej Kroniki powiada, że za jego czasów (za­pewne koło Połocka) widzieć można było niezmierny kamień, w pośród Dżwiny sterczący, na którym piecioraki krzyż był wybity z napisem za­pewne przetłumaczonym ze słowiańskiego na łaciński język (Miserere domine mancipio tuo Borysa Ginvilonis filio). Świecki, Opis starożytnej Polski, tom II, karta 234. Z podobnym krzyżem kamienia nie zauważałem teraz ani kolo Polocka, ani też koło Dzićsny.
   (***) Stryjkowskiego Kronika, i Stebelski, żywot ŚŚ, Efrozyny i Parascewji r. 1781. Ten ostatni w dziele swem daje krzyżowi kształt odmienny do tego, który przedstawia rysunek pod Fig. 2.
   (****) Przesyłając niniejsze pisemko Redaktorowi Rubona, zawiadomiony zostałem o dwóch lub trzech jeszcze podobnych kamieniach, jakoby leżących rzece Dzieśnie, między Dziesną a majątkiem Mikołijewem, o pięć wiorst od tego miasta odległym; gdy dokładniejszą o nich powezmę wiadomość, nie omieszkam jej udzielić uczonej publiezności.
   (*****) Kamień, przedstawiony na rycinie pod Fig. 4, jest dowodem, iż Xiążc Bo­rys od swych poddanych był miany za pobożnego, gdyż wyraz swiaty, wy­ryty na nim, uważać należy za pobożny. Albowiem nie był on uznany za świętego.
   
7. „Niedaleko od Dzisny, miasta powiatowego guber. Mińskiej, znajduje się w rzece Dżwinie kamień z napisem starosłowiańskim, postawiony przez księcia Borysa na znak granicy Księztwa Polockiego. Stryjkowski, opisuiąc ten kamień. i dowodząc, że on położony został z rozkazu Borysa, syna Ginwiłły, i księżniczki Twerskiej, a wnuka Mingajły, księcia Nowogrodzkiego, dołącza zdjęty napis, jak powiada w swej Kronice, w czasie oglądania tego kamienia, w podróży z Witebska do Dünamünde, w brzmieniu następującem: „Hospody Boże pomoży rabu twojemu Borysu“! i dodaje (czego niema na kamieniu) „Ginwiłłowiczu“. Kamień ten, dołączony tu w wizerunku, zupełnie do innego Borysa odnieść wypada. Stryjkowski z domysłu, zapewne, przez który chce się utrzymać przy Ginwiłłowiczu, mniej bacznie dodał ten wyraz, zapomniawszy, że pisząc o tem, pioro historyka trzymał w ręku“. („Rzut оka na źrodła archeologii krajowej“).
8. Статья эта издана и отдельными оттисками.
9. Имя гр. Плятера в ст. Сементовского не упоминается; зато он ссылается на статью какого-то Щита. Такого ученого, писавшего о Двинских камнях, насколько мне известно, нет и не было.
10. „Древности“ Археологический Вестник, изд. под редакцией Л. Котляревского, июль—август, стр. 156.
11. „Древности“, 1867 г., июль—август, стр. 159—160.
12. Вь этом сочинении своем г. Сементовский позволил себе неуместные глумления по поводу попытки извлечь на берег один из Двинских камней; г. Сементовский называет это „ревностью не по разуму“. Слова удивительные в устах г. „действительного члена Археологического Общества,“ который, по его словам, так озабочен сохранением памятников старины. Подробнее говорить об этом считаю неуместным и излишним.
13. Cледует заметить что букву „г“ Белоруссы произносят очень мягко почти как „х“ (вернее, как латинское h); следовательно, народ наш произносит „Борис-Хлеб“. Упустив это из виду, г. Сементовский уверяет что народ называет этот камень „Борис-Хлебник“.
14. В существующих снимках и описаниях 1-го из Двинских, или Борисовых камней допущены следующие неточности и ошибки: Ни на одном из рисунков букв XC нет; зато на всех рисунках, по левую сторону поперечной части креста, изображено IХ этих букв (которые, к тому же, должны бы быть выше) нет: очевидно, неверно прочтено: НI. В третьей строке под поперечной частью креста, и у Плятера, и в „Трудах“ слева: ГОСПО; справа, у Плятера — весьма неясные буквы, в „Трудах“ — МОЖИ. В чет­вертой строке, слева, у Плятера: РАБИОСК, в „Трудах“: РАБꙋ (вм. РАБЮ) СВ; справа, у Плятера: УСТ. в „Трудах“ правильно: ОЕМꙋ В пятой строке, слива, у Плятера: IПОМО, в „Трудах“: БОРИ; справа у Плятера — ничего (как и на самом деле), в „Трудах“: СОУ.
    Я не упоминаю о других снимках и описаниях, так как все они взяты из соч. Плятера.
15. У Стрыйковского, Кояловича и Стебельского (Zywoty ss. Ewfrozyny y Parascewii, str.150) — изображение креста на 2-м камне фантастическое. На рисунке Канкрина (таб. III) неверно: IН (как раз наоборот); начертания остальных букв довольно точны. У Плятера (таб. I, f. 2) неверно НI, затем Z — скорее латинское; вместо Е (в слове СВОЕМꙋ) поставлено Ь вместо Н в слове БОРНСОУ — И. Кроме того, на рисунке Плятера показаны три трещины, которых на самом деле нет: камень расколот пополам вдоль. В „Трудах“ (таб. IV, 2. а) неверно: НI (вм. НI); вместо Е поставлено С (— ЕМꙋ); там же (таб. IV. 2. б) изображен крест на этом камне. в таком виде, какой, по мнению автора, крест имел до взрыва. На рисунке, помещенном во „Всемирной Иллюстрации“ и „Живописной России“ неверно: IН (вместо НI); затем, пред буквою Г — какой-то знак, чего на самом деле нет; в букве Ꙁ нет верхней черточки, отчего буква при­няла вид h; вместо О (СВО) — С; вместо ЕМꙋ — ЕЛОꙋ; вместо БОРНСОУ изображено БОРИСОХ. В „Белорусских Древностях“ г. Сементовского, кроме рисунка, взятого из соч. Плятера, находится другое изображение этого же 2-го камня; хотя рисунок сделан с фотографии М. Ф. Кусцинского, но, вероятно, по небрежности гравера, допущены следующие промахи (кото­рых г. Сементовский не заметил): IН (вместо НI); затем латинское Z (как на рисунке Плятера); вместо Р (в слове РАБꙋ) изображена цифра 2 вместо ЕМꙋ, — ЕЛЛꙋ. Но самый неточный рисунок помещен в соч. „Белоруссия и Литва“. В объяснительной статье (86) к камням ска­зано, что рисунок 2-го камня заимствован из „Живописной России“; но кроме неточностей этого рисунка, указанных выше, на рассматриваемом рисунке есть, к сожалению, весьма важный промах; вместо НI (в слове НИКА) поставлено IЙ, а впереди какой-то знак, вроде Z и буква М, так что первая строка читается:ZМИЙ, произошло это оттого, что гравер награвировал титло (относящееся к слову ГI) и букву М выше, чем следовало.
16. Не „Болотниками“, как сказано у г. Сементовского, и не „Волот­ками“, как в „Трудах“.
17. Чрез такое соединение I с Е не имел ли в виду иссекавший надпись изобразить слово IИ҃С, т е. IИСꙋС ?
18. На существующих, снимках с этого камня допущены следующие неточности и ошибки:
    В первой строке, у Плятера и в „Трудах“ I не соединено с С. Во второй строке, слева, у Плятера НI, в „Трудах“ НI без титла. В третьей строке, слева, у Плятера и в „Трудах“ все буквы отчетливо видны: Г҃И ПОМО. В четвертой строке, слева, у Плятера и в „Трудах“ ꙀИ Р ꙋ; начертание букв Ꙁ и И неправильное. В третьей строке, справа , у Плятера СВОР ꙋ; в „Трудах“ СВОIЕМꙋ. В четвертой строке, справа, у Плятера и в „Трудах“ БОР ꙋ.
19. В „Белорусских Древностях“, на стр. 98, г. Сементовский рассказывает о доставке, этого камня в Москву. Занятый подробностями этой „Истории“, автор не обратил внимания на две неточности в своем рассказе: во-первых, камень доставлен не в 1837 году, а во-вторых, камень этот находится пинг, не в музее Московского Археологического Общества.
20. Не на круге, как показано у Плятера и в „Трудах“.
21. Гр. Плятер, не знаю почему, пишет: „Napis takowy dzisiay jest prawie nie czytelny“. Повторяя эти слова, г. Сементовский прибавляет: „Впрочем, можно догадываться, что ею (т. е. этою надписью) призывается благословение Божие на Бориса“ (?).
22. На рисунках Плятера и в „Трудах“ неверно изображено после Р (в двух случаях) Ъ: на самом деле там Ь.
23. Necrolivonica. Generalbericht, р. 24, (tab. 69, № 1—6). См. Таб. IV. 6; ср. „Труды первого Археологического Съезда“.
24. XIII т. „Древностей“, издаваемых Московским Археологическим Обществом.
25. Монография по истории Западной и Юго-Западной Руси; ср. Витеб. Стар., т. V, ч. 1, прим. 7; мою же брошюру: „Католическая легенда о Параскеве, кн. Полоцкой.“ стр 27-28.
26. Киркор („Живописная Рocciя“, т. III, стр. 9) говорит: „Борис, кн. полоцкий, был сын Всеслава, внук Брячеслава, кн. полоцкого, умершего в 1129 г.“ (?).
    В известном издании П. Н. Батювшова: „Белоруссия и Литва“ камни справедливо приписываются Борису Всеславичу, скончавшемуся в 1128 г.
27. О постановке кем-либо таких громадных камней, каковы 1-й, 2-й и особенно 3-й, — не может быть и речи: и при теперешнем развитии техники это было бы весьма и весьма трудно. Эти камни, быть может, очутились здесь еще в Ледниковый период, и кн. Борис только воспользовался готовым, так сказать, материалом.
    Интересный вопрос ставить A. К. Киркор. „Исследователи Двинских камней не обратили внимания на то, нет ли в окрестностях другого русла Западной Двины; не изменяла ли она своего течения, что, как известно, часто случается с большими реками? Может быть, в XII ст. эти камни бы­ли положены на суше, а не в русле реки?“.
    Действительно, этот вопрос напрашивается невольно, при первом же взгляде на Двинские камни. 3-й, например, камень, — имеющий почти плоскую поверхность, в длину около 6, а в ширину около 5 арш., — лежит в самом русле Двины и виден только во время самой малой воды, да и то только, вершка на 2—3; как же, при таком положении, можно было иссекать крест и надпись? Необходимо, следовательно, предположить, что или уровень воды в Двине в XII в. был ниже, чем ныне (а это едва ли можно допустить), или же, что в то время камень находился на берегу, а уже впоследствии, при изменении русла Двины, он очутился на самой средине реки. О 1-м из Двинских камней, лежащем саженях в 2—3 от левого берега, можно ска­зать почти утвердительно, что он в XII в. лежал на самом берегу: в этом месте, на правом берегу, на значительном протяжении, ясно видны следы древнего русла Двины.
28. „Живописная Россия“, т. III, стр. 10.

Это произведение находится в общественном достоянии в странах, где срок охраны авторских прав равен сроку жизни автора плюс 70 лет, или менее.