[-]ДВИНСКИЕ ИЛИ БОРИСОВЫ КАМНИ.
Исследование А. Сапунова,
Действительного Члена Витебского Губернского Статистического Комитета, Члена-Соревнователя Императорского Общества Истории и Древностей Российских при Московском университете и Действительного Члена Исторического Общества при Императорском С.-Петербургском университете.
Издание Витебского Губернского Статистического Комитета.
ВИТЕБСК.
Типография Витебского Губернского Правления.
1890. [-]
Печатано по распоряжению Витебского Губернского Статистического Комитета.
[1]
В числе вопросов, предложенных на обсуждение на VIII археологическом съезде, поставлен и вопрос о Двинских камнях. Это обстоятельство послужило для меня поводом еще раз внимательнее изучить эти драгоценные памятники древнего Полоцкого княжества и на месте проверить все существующие снимки с них. Результат моего исследования — настоящая статья. Статья эта предназначалась для VIII археологического съезда; но за невозможностью ждать очередного заседания она прочитана не была и, следовательно, не могла, к сожалению, вызвать прений, уяснивших бы, без сомнения, многое.
Двинские или Борисовы камни, действительно, заслуживают самого внимательного и разностороннего изучения. Камни эти — лучшие и беспристрастные свидетели, что Белоруссия — страна искони русская, искони православная:
Здесь русский дух,
Здесь Русью пахнет!..
|
До последнего, однако, времени для русского общества «знакомство с
Белоруссией, по выражение Ивана Сергеевича Аксакова, что-то вроде Колумбова открытия Нового Света»… Возрождением своим к новой жизни Белоруссия обязана в немалой степени археологии; она, эта наука, «являясь, по выражению августейшего председателя археологического съезда, звеном между отдаленным прошлым и настоящим, помогает изучению отечественной истории»… Благодаря изучению памятников древности мало-помалу рассеивается густой туман, со всех сторон облекавший нашу Белоруссию и препятствовавший братьям великой русской семьи ближе разглядеть друг друга, ближе познакомиться друг с другом. Оторванные, в силу исторических обстоятельств, в течение пяти веков братья при встрече лицом к лицу почти не узнали друг друга: столько туману напустили враги веры православной, враги народа русского… Светоч науки уже рассеял этот туман в глазах ученых; но то, что [2]теперь ясно для немногих, вскоре, даст бог, сделается достоянием и массы народной; дружные, братские усилия людей науки и местных скромных тружеников и должны быть направлены к более широкому ознакомлению народа с памятниками древности (великую пользу в этом отношении приносят археологичеокие съезды и их выставки); знакомство это послужит к более тесному сплочению, взаимному уважению и доверию членов семьи Единой Великой Руси…
В заключение, считаю приятным для себя делом выразить мою глубокую, искреннюю благодарность его сиятельству, князю Василию Михайловичу Долгорукову, как председателю витебского Губернского статистического комитета, по предложению которого напечатана и издана настоящая брошюра.
Приношу также мою душевную благодарность: библиотекарю Румянцевского музея, Д. П. Лебедеву, доставившему мне выписки из писем Канкрина; студентам Московского университета К. К. Бергнеру и А. А. Фомину, доставлявшим мне выписки и рисунки из разных изданий; его превосходительству А. К. Морелю и законоучителю Полоцкой учительской семинарии, отцу Михаилу Дубровскому, принимавшим самое деятельное непосредственное участие в снимках надписей на Двинских камнях; художнику А. Н. Гребневу, рисовавшему Борисовы камни; М. Ф. Кусцинскому, доставившему фотографический снимок второго камня, и фотографу С. А. Юрковскому, употребившему все усилия для снятия первого из Двинских камней.
А. Сапунов.
Город Витебск.
17 марта 1890 г. [3]
Двинские, или Борисовы камни.
Двинские, или Борисовы камни не раз уже обращали на себя внимание ученых. Темь не менее, до сих пор еще не вполне выяснены вопросы: кем именно, когда и для какой цели иссечены кресты и надписи на этих камнях? Кроме того, надписи Двинских камней на существующих снимках с них переданы весьма неточно, а потому и могли подавать повод, к разным недоразумениям и сомнениям.
В виду этого, я считаю необходимым еще раз поговорить об этих замечательных памятниках древнего Полоцкого княжества.
Первый обративший внимание па один из Двинских камней был Стрыйковский, живший и писавший в Витебске, во второй половине XVI в. Вот что говорить он по занимающему нас вопросу в своей „Хронике“:[1] „Явное [4]свидетельство (благочестия Бориса, князя полоцкого) найдет всякий и ныне: это — возвышающийся из Двины камень, в одной миле от нынешняго, основанного на нашей памяти, города Дисны и в семи милях от Полоцка, между Дриссою и Дисною, если плыть вниз, в Ригу; на этом камне есть крест, иссеченный на русский образец, именно так:
под ним напись этого князя Бориса, русскими письменами: „Вспоможи, Господи, раба своего Борисса сына Гинвиловего“. Это показывал мне, — прибавляет Стрыйковский, — один купец из Дисны, когда несколько нас, воинов, ехало на струге из Витебска в Динамюнд, что на Балтийском море. Мы ночевали здесь, причалив струги к берегу, и ездили на лодке к этому камню, желая видеть древний предмет“.
Иезуит Виюк-Коялович, — который, по словам Крашевского, только перерабатывал Стрыйковского, стараясь, по своему, исправлять (к слову сказать, далеко не всегда к лучшему) побасенки (baieczke) так, чтобы они были ближе к истине, - упоминает также об одном из Двинских камней, конечно, о том самом, о котором писал Стрыйковский. В сочинении Виюк-Кoялoвича „Historia Litvaniae“ говорится:[2] „И [5]теперь можно видеть памятник христианского благочестия его (князя Бориса), именно — огромный камень, выдающийся из глубины Двины; на нём изображен пятерной
крест, с следующею грубою[3], но полною благочестия надписью: „Miserere Dоminе mancipio tuo Boryso, Ginvilonis filio“ Виюк-Коялович не говорит, на каком языке сделана надпись, что и ввело в заблуждение ученого Шлецера.
А. Л. Шлецер, следовавший в своей истории Литвы Виюк-Кояловичу, не имел, по всей вероятности, пред глазами Хроники Стрыйковского, который ясно говорить, что надпись на камне иссечена „русскими письменами“. Шлецер почти буквально повторяет слова Виюк-Кояловича об этой надписи:[4] „В Полоцке пишет Шлецер — княжил Борись Гинвилович, который женился на дочери тверского князя, и первый из князей литовских принял христианскую веру... Старость свою он провел в молитвах и в созидании храмов Божиих. Еще во дни сочинителя (т. е. Виюк-Кояловича), среди [6]Двины находился большой камень, на котором, по повелению Бориса, иссечен, был пятерной крест, с следующею, хотя и не латинскою[5] но благочестивою надписью: „Miserere Domine mancipio tuo Boryso, Ginvilonis filio“
В 1818 году впервые стали известны еще три Двинские камни. В этом году производилась очистка Двины от камней, затруднявших судоходство. Генерал-интендант 1-й армии, Канкрин, поручил, полицмейстеру двинского судоходства, Масальскому, доставить ему сведения о камнях с надписями. Это приказание несколько опоздало: два камня с надписями были уже взорваны... Тем не менее, распоряжение Канкрина послужило к сохранению не взорванных еще камней: Масальский, с своей стороны, предписал, чтобы на будущее время камней с надписями не истреблять, а предварительно доносить о них ему, с подробными описаниями. В Румянцевском Музее хранятся донесения Канкрину и письмо его к канцлеру, графу Румянцеву. Вот некоторые данные из этой переписки:
В „Дневных записках работами по Двине от г. Дисны до г. Динабурга, производимым смотрителем судоходства, подпоручиком Дебоналем“, записано:
„Середа, 2 октября (1818 г.). Сегодня работа производилась у тех же важных каменистых [7]гряд Наровских порогов, где истребляя оные, вытянуто из самого фарватера, водою 30 с. и берегом на гору 32 с., семь камней, каждый в окружности от 2 саженей до 2 с. 1 ар., высотою oт 1 до 1¼ аршина, и сложены на горе. Между сей работы пробуравлен камень от города Дисны 7 ворст, под названием Борисоглебский, на коем был, выбит крест, имя сего князя и год, ҂афлд лѣтъ, на семь дыр: 5 по аршину, а 2 по ¾; вокруг оной 18 сажен, в вышину 2½ с., на средине Двины лежащий».
«Пятница, 25 октября. Сим числом работа производилась истреблением гряды по средине Двины около местечка Креславки, где вытянуто из оной 9 камней, каждый вокруг от 2½ до 3 с., вышиною от 1½ до 2 аршин; и между оной работы выбуравлен камень 16 с., вышиною в 1½ с.; в плоской фигуре, на котором выбит щит древних рыцарей, на коем солнце и славянскими литерами надпись: да не ꙋбоiтсѧ дꙋша моѧ врага моего ѧкоc твердою рꙋкою десницы отросль Свѧтополка Александръ, — которому дано было шесть дыр, каждая шесть четвертей и расстрелян в мелкие дребезги, от коего только три куска отвалились по 1½ с.»
Представляя графу Румянцеву эти выписки, Канкрин писал, 24 октября 1818 г.: «Ныне смотритель дисенского провиантского магазейна, Катков, уведомляет меня: 1) От города Дисны, расстоянием в трех верстах, против
[8]по правую сторону Паковников (т. е. Наковников), а по левую Березовой (ныне Осиповка), найден камень, окружность коего 6, а в вышину более 1-й саж.; на поверхности же изображен крест с надписью: Господи помози рабу своему Борису. К сожалению, верхней половины креста нет, по причине, что надзиратель водяной коммуникации, подпоручик Дебональ, разрывал его порохом. Впрочем, надпись осталась, кажется, вся невредима“.
В письме от 31 декабря 1818 г., Канкрин представляет канцлеру копию отзыва Масальского о двух камнях: „Первый, под названием Борисоглебский, с именем сего (как пишется) князя, есть, вероятно, тот, о коем я имел честь уведомить Ваше Сиятельство от 24 декабря; я однако поручил проведаться ближе, на Наровских ли он порогах и тот ли? И притом писал доставить ожидаемые сведения о прочих тамошних камнях. Год, по-видимому, худо скопирован. Первая буква, без сомнения, означает 6.000, вторая ф — 500, третья л — 30, а Д — 4: стало быть 6534 г. (1026). Но тут не нахожу Бориса в истории. Если ж считать 6634, то можно некоторым образом отнести cиe к отцу Рогвольда. Впрочем cиe — одно предварительное заключение.
„Второй, бывший около Креславки, имеет что-то рыцарское и может быть сделан во время Меченосцев; но даже догадками еще не мог дойти, кто тот отрасль Святополка, Александр. Есть какой-то Святополк (1144), женатый на [9]княгине моравской, но потомства от него но показывается; однако, отрасль не значить точно законного потомка“...
К письмам Канкрина приложен и довольно точный, сравнительно, рисунок одного из Двинских камней (2-го, по теперешнему счету).
В №91 „Северной Почты" за 1818 г. напечатана переписка Канкрина с графом Румянцевым; но здесь, кроме камней, о которых говорится в вышесказанной переписке, упоминается еще о двух Двинских камнях, а именно:
„Другой камень, далее первого (о котором сказано в письме Канкрина к графу Румянцеву, от 24 октября) расстоянием на 3 версты, лежащий по правую сторону против деревни Болотки, а по левую двора помещика Русецкого, но только еще покрыт водою на поларшина. По-видимому, величина его более того, и поверхность плоская, также с изображением креста и с надписью: что она означает вода препятствует рассмотреть, и с ожиданием мелководья обещают дальнейшее сведение.
„От сего камня в дальнейшем расстоянии лежит третий камень.
„Равномерно на другом месте, в р. Дисенке, между двух островков, в таком же расстоянии от гор. Дисны, есть и четвертый. Но оба они без надписи, с одними только небольшими крестами и покрыты водою“.
В „Списке Русским памятникам“, Кеппена, тоже упоминается о [10]„Двинских камнях с надписями, времен Бориса, сына Генвилова“. Сам Кеппен не видел Двинских камней. „При проезде моем — пишет Кеппен — чрез Дисну, в 1821 году, камни cия, по причине бесконечных дождей и по разлитию рек, находились под водою и не могли быть списаны“... Кеппен повторяет сообщенное в „Северной Почте“.
Более обстоятельные сведения, притом обо всех существующих по ныне четырех Двинских камнях, появились в 1842г., в статье графа Плятера, помещенной в журнале „Rubon“
[6].
[I]
Двинские камни
(по рисункам, помещенным во II т. журнала «Rubon» за 1842 г.) [11]К статье приложены и рисунки всех четырех камней. Хотя, без сомнения, граф Плятер
[12]сам видел все описываемые им камни, но или он нарисовал их впоследствии, по памяти, или же не совсем внимательно прочитал надписи на них, только представленные им рисунки и надписи весьма неточны.
[II]
Двинской (2й) камень.
(по рисунку, помещ. в соч. графа Е. Тышкевича)
„Rzut oka na zrodła archeologii krajowej.“ 1842 г. [13]
В том же 1842 г., граф Тышкевич, в сочинeнии своем „Rzut oka na źródła archeologii krajowej“, упоминает об одном (2-м, именно) Двинском камне. Вот слова Тышкевича:[7] „Недалеко от Дисны, уездного города Минской губернии, в р. Двине находится камень с древнею надписью, поставленный князем Борисом, как знак границы Полоцкого княжества. Стрыйковский, описывая этот камень и доказывая, что он был положен по приказанию Бориса, сына Гинвиллы, и княгини тверской, а внука Мингайлы, кн.
[14]новогродского, приводит и самую надпись, снятую, как говорит он в своей Хронике, во время осмотра этого камня, на пути из Витебска в Динамюнд, следующего содержания: „Господи Боже, поможи рабу твоему Борису!“ и добавляет (чего нет на камне) „Гинвиловичу“. Камень этот, прилагаемый здесь в снимке, следует отнести совсем к другому Борису. Стрыйковский, по всей вероятности, из желания остаться при своей догадке относительно Гинвиловича, не совсем осторожно прибавил это слово, забыв, что, пиша об этом, держал вь руке перо историка“.
К статье приложен рисунок камня (второго), очевидно, взятый из статьи графа Плятера; но странно, что Тышкевич говорит только об одном камне, тогда как Плятер сообщает о четырех. Какому именно Борису следует приписать камень — Тышкевич не говорит.
Вслед затем, в 1846 г., появилась статья в № 14 „Витебских Губернских Ведомостей“: „О древних камнях с надписями, находящихся в р. Двине (от XIII в.) близ Полоцка и Дисны“. Описаны все четыре камни, на основaнии изысканий Плятера. В статье допущено несколько грубых ошибок: „Михайло“ вместо „Мингайло“ и др.
Ни Плятер, ни Тышкевич, повидимому, не знали о письмах Канкрина и статье „Северной Почты“. В свою очередь, и их труды не получили широкого распространения, так что
[III]
Двинской (2й) камень.
(по рисунку, помещ. в III т. „Ученых Записок Императорской Академии Наук по 1-му и 3-му отд.“ за 1855.) [15]не были известны даже такому ученому, как Кеппен.
В 1855 г., в „Melanges russes" (II, 390 — 405), появилась статья Кеппена о Рогволодовом и Борисовых камнях. Эта же статья, в переводе на русский язык, напечатана в III т. (стр. 59 — 70) „Ученых Записок Императорской Академии Наук но 1-му u 3-му отд.“. Нового в статье Кеппена относительно Двинских камней нет ничего: он передает только содержание статьи
„Северной Почты“ и писем Канкрина к гр. Румянцеву. К статье приложен рисунок одного (именно, 2-го) из Двинских камней; рисунок заимствован из упомянутого выше письма Канкрина к гр. Румянцеву; рисунок этот гораздо точнее, чем рисунки Плятера u Тышкевича.
В „Виленском Вестнике“ за 1864 г., № 56, помещена заметка: „Камни Бориса Всеволодовича и Василия Борисовича“. В статье говорится только о двух из Двинских камней (именно, о 1-м и 2-м); заметка основана на статье гр. Плятера.
В „Памятной книжке Витебской губернии на 1867 г.“ напечатана статья[8] А. М. Сементовского: „Памятники Старины Витебской губернии“. Здесь, между прочим, говорится и о Двинских Камнях; нового в сообщении г. Сементовского нет ничего: это просто перевод, в сокращении, [16]статьи гр. Плятера[9]. Приложенные к статье рисунки Двинских камней — точные снимки с рисунков гр. Плятера.
В том же 1867 году, в „Древностях“, Тышкевич снова коснулся вопроса о Двинских камнях[10]. Нового и в этой статье нет ничего; нет и рисунков. В тех же „Древностях“ помещены „Библиографические дополнения к истории вопроса о западно-русских камнях“[11].
В 1869 г., довольно обстоятельные сведения о Двинских камнях появились в „Трудах“ 1-го Археологического Съезда. Сведения доставлены М. Ф. Кусцинским и К. Шмидтом. Статья г. Шмидта носит заглaвие: „Описание древних камней с славянскими надписями XIII в., находящихся в русле реки Западной Двины около Полоцка, с четырьмя рисунками“. Приложенные к статье рисунки несколько точнее, чем у Плятера; но начертания некоторых букв опять-таки не точны; кроме того, некоторые слова (особенно на 1-м камне) прочтены неверно.
В 1874 году в „Bceмирной Иллюстрации“, № 267, помещен рисунок одного из Двинских камней (2-го), под названием „Писаника“.
Этот же самый рисунок помещен в III т.
„Живописной Pocсии“, в отделе „Первобытные времена Литовского полесья“,
[IV]
Двинские камни.
(по рисункам, помещенным в I т. „Трудов Первого Археологического Съезда в Москве.“ 1869 г.) [V]
Двинской (2й) камень.
(по рисунку помещенному во „Всемирной Иллюстрации“ (1874г., №267) и в III т. „Живописной России“). [VI]
Двинские камни.
(по рисункам помещенным в соч. „Белоруссия и Литва“) [17]принадлежащем перу А. К. Киркора. Киркор говорить только о трех из Двинских камней (2-м, 3-м н 4-м).
В, начале нынешнего 1890 года, г. Сементовский издал свое сочинение под заглавием „Белорусские Древности“. В предисловии автор выясняет, что указанное сочинение его издано в виду того, что первое издание „Памятников старины Витебской губернии“, издан. в 1867 г., в настоящее время представляет библиографическую редкость, а также вследствие того, что „при дальнейшем изучении нами (г. Сементовским) белорусской старины, многое из напечатанного пришлось изменить, пополнить или разъяснить“... Существенная часть статьи о Двинских камнях, представляющая, как было замечено выше, перевод, в сокращении, статьи графа Плятера, осталась без всяких изменений и дополнений; рисунки камней приложены прежние, т. е. скопированные с рисунков гр. Плятера. Впрочем, приложен еще один снимок 2-го камня; но и этот рисунок неудовлетворителен[12].
Наконец, в настоящем же 1890 году, в известном издании П. Н. Батюшкова „Белоруccия и Литва“, помещены, на стр. 15, снимки с 3-х Двинских камней (1-го, 2-го и 3-го). 1-й и 3-й камень, как сказано в объяснительной (86) статье [18]к ним, заимствованы из „Памятников Старины Витебской губернии“, г. Сементовского (т. е. воспроизведены, следовательно, рисунки гр. Плятера); а 2-й из „Живописной Poccии“, Вольфа.
Замечания как об этом последнем снимке, так и о вышеуказанных будут сделаны мною ниже, при моем описании Двинских камней) к которому и перехожу.
Первый из Двинских, или Борисовых камней находится верстах в 5 от Полоцка, вниз по Двине, почти у самого левого берега, близ двух оврагов, известных под названием
Прорыток; на правом берегу реки — поселок
Зеленщина, а несколько ближе к Полоцку — мыза
Гераквиль. Камень — полевой шпат, красноватого цвета. Размеры камня, креста и надписи можно видеть на прилагаемом рисунке (таб. VII. Б), к которому приложен масштаб. Камень этот, вероятно, вследствие того, что основание его было подмыто сильным течением реки, опрокинуть так, что вершина креста наклонена к воде. Поверхность камня вследствие выветривания полевого шпата, весьма неровная, отчего подпись весьма не ясна. Тем не менее, нам удалось снять надпись довольно точно, при помощи самой внимательной накладки бумаги на буквы и тщательного их измерения. Попытка снять камень посредством фотографии, несмотря на всё усилия опытного фотографа, удалась не вполне (таб. VII. А).
[VII]
Двинской или Борисов камень 1й. [19]Камень этот известен у народа под именем „Бориса“ или „Бориса-Глеба“
[13]. Надпись на нём следующая: у самой вершины креста, по правую его сторону:
ХС (очевидно, некогда, по левую сторону, было:
IС; но время уничтожило совершенно эти буквы); во второй строке, у самой поперечной части креста, слева:
НI (по-видимому,
Н было соединено чертою с
I, так что, вероятно, было начертание:
НI, справа:
КА; в третьей строке, слева:
Г҃И, справа:
МОЗИ; в четвертой строке, слева:
РАБЮ СВ, справа:
ОЕМꙋ; в пятой строке слева:
БОРИСꙋ.
Следовательно, надпись читается так:
Т. е. ХС. Ника. Господи, помози рабю своему Борису[14]. [20]
Второй камень (таб. VIII. А), сероватый гранитный валун, лежит верстах в 5 ниже г. Дисны, почти посредине Двины (на отмели), ближе к правому берегу, между деревней Наковниками, на правом берегу, и корчмой Осиновкой, на левом. Этому камню посчастливилось более других: по всей вероятности, этот именно камень видел Стрыйковский; с этого же камня снимок приложен к письму Канкрина, воспроизведенный в „Ученых Записках Императорской Академии Наук“; а затем рисунок этого камня помещен: у Плятера, у Тышкевича, в „Трудах“, во „Всемирной иллюстрации“, в „Живописной России“, в „Белорусских Древностях“ и в соч. „Белоруссия и Литва“; с этого же единственно камня есть и фотографический снимок, снятый лет 10 тому назад М. Ф. Кусцинским, отыскавшим и один из отколовшихся кусков, на котором уцелела надпись: I҃С (таб. VIII. Б).
Высота камня около 2¾ ар., а окружность около 15 ар. Верхняя часть его взорвана в 1818
[VIII]
Двинской или Борисов камень 2й. [21]году. Трудно, однако, решить, об этом ли камне сообщал Дебональ, так как у него размеры „
Борисоглебскаго“ камня невероятные: „вокруг 18 саж., в вышину 2½ сажени“. Вероятно, надо читать „локтей“, — тогда не будет большего противоречия ни с рисунком Канкрина (где мера — локти), ни с действительностью. Этот камень, по преимуществу, известен под названием „
Писаника“, а также „
Борисоглебскаго“.
Взрывом, в 1818 г., камень расколот пополам вдоль и сорвана верхушка его; надпись, кроме верхней части, неповреждена. Надпись и расположение строк на всех снимках переданы довольно точно; но начертание букв неудовлетворительно.
Надпись читается так:
Т. е. Ника. Господи, помози рабу своему Борису[15]. [22]
Третий камень, самый большой из всех Двинских, или Борисовых камней, лежит верстах в двух от вышеописанного камня, по самой средине р. Двины, между деревнею, с правой стороны,
Болотками
[16], а с левой — имением
Повянушка. Поверхность камня, сероватого
[IX]
Двинской или Борисов камень 3й. [23]гранитного валуна, довольно гладкая и ровная. Размеры камня, креста и надписи можно определить посредством масштаба, приложенного к рисунку (таб. IX.) Камень этот виден только во время самой малой воды. Подставка креста представляет полушар с каким-то неясным изображением внутри, во всей вероятности, — черепа, часто изображаемого у подножия крестов. Надпись сделана искуснее, чем на остальных камнях и, за исключением некоторых уничтоженных временем букв, читается легко.
В первой строке, слева:
I҃С[17], справа:
Х҃С (части букв
С исчезли); во второй строке, слева:
Н҃I справа:
К҃А; в третьей строке, слева:
Г҃И ПОМО (буква
М почти вся уничтожена временем); в четвертой строке, слева:
ꙀИ Р..ꙋ (очевидно,
РАБꙋ, но сохранилась только часть буквы
Р и буква
ꙋ); в третьей строке, справа:
СВОIЕМꙋ (буквы
С и
В отчасти уничтожены временем; отлично сохранилась буква
О; а затем, кажется, было
IЕ, но
Е почти совсем исчезло; нижней части буквы
М также нет уже); в четвертой строке, справа:
БОР..ꙋ (нет буквы, по-видимому
И, а от
С осталась только нижняя часть)
[18].
[24]
Следовательно, надпись надо читать так: IC. ХС. Ника. Господи, помози рабу своему Борису.
Четвертый, наконец, самый меньший камень, красноватого гранита, лежал у левого берега Двины, почти рядом с З-м, близ впадения в Двину речки
Повянушки. В 1879 году, по поручению графа Уварова, Н. Ф. Кусцинский доставил этот камень в Москву, в
[X]
Двинской или Борисов камень 4й. [25]Археологический Музей; ныне же камень находится в Историческом Музее. (Таб. X)
[19].
На этом камне иссечен 4-конечный крест на полукруге[20] и следующая очень хорошо сохранившаяся [21], но загадочная надпись:
Надпись эту гр. Плятер, Шмидт и М. Ф. Кусцинский читают так: „Сильный, храбрый Борис свят“[22].
Иссечение креста и надписи на этом камне, по моему мнению, следует отнести к более позднему времени, чем надписи на остальных [26]камнях: и форма креста, и самая надпись совсем иного характера; да и слово „СТЪ“, — если даже принять толкование этого слова, предложенное гр. Плятером, а именно: „благочестивый" (poboźny), — препятствует отнести надпись ко времени самого Бориса. Надпись иссечена, по всей вероятности, уже после смерти Бориса; тогда уместно будет и слово „СТЪ“, как память о его благочестии.
В „Памятниках старины Витебской губернiи“, г. Сементовского, а затем и в „Белорусских Древностяхъ“ его же сообщается еще об одном камне. Этот последний камень находился (теперь его неть) насупротив Успенского собора, шагах в 25 от подошвы круто подымающегося берега Западной Двины; на камне этом изображен глубоко высеченный шестиконечный крест; „размерь верхней перекладины креста, а также часть от вершины до большой перекладины — по одному футу длины. Наибольшая видимая величина камня равна двум аршинам четырем вершкам, а наибольшая ширина — один аршин два вершка“. Камень этот назывался Iосафатовымъ“. (Таб. IV. 5).
Мною отыскан еще один камень с глубоковырезанным (глубина более вершка) шестиконечным крестом, но без надписи; этот камень лежит посредине Двины, верстах в 5 от Витебска и верстах в 2 от Маркова монастыря, близ дер.
Забежье. (Таб. XI).
[XI]
Двинской или Борисов камень 5й. [27]Камни с крестами встречаются в Двине и близ
Ашерадена, в Фридрихштадтском уезде, Лифляндской губернии. Профессор
Крузе замечает, что многочисленные камни с крестами совершенно подобны другим Двинским камням и принадлежат, вероятно, к одному времени, потому что Ашераден принадлежал к Полоцкому княжеству. Эти камни лежат отчасти в самой реке, отчасти также около берега. (Таб. IV. 6)
[23]Е. Р. Романов сообщает еще об одном - Борисовом камне, находящемся в с. Высоком Городце, Сенненского у. Могилевской губ. [24].
Кто же, когда именно и для какой цели иссекал все эти кресты и надписи?
На первый из этих вопросов отвечать нетрудно. Уже Стрыйковский утверждал, что надпись и крест на виденном им камне иссечены по приказанию князя полоцкого Бориса; Стрыйковский заблуждался только в том, что считал этого Бориса сыном никогда не существовавшего кн. Гинвила. Камня с такою надписью, какую приводить Стрыйковский, нет, как это заметили еще гр. Плятер и Тышкевичъ, хотя ни тот, ни другой не отвергают существования Гинвила. Но в настоящее время, [28]после изысканий В. Б. Антоновича, едва ли может быть и речь о князе полоцком Гинвиле[25].
В упомянутой выше заметке о Двинских (1-м u 2-м) камнях, напечатанной в „Виленском Вестнике“, камни эти приписываются Борису Всеволодовичу, именно, „ко времени между 1102 г., когда быль основан г. Борисов, и 1128 г., т. е. годом кончины Бориса“. Но в 1128 г. скончался Борис не Всеволодович, а Всеславичъ; ему-то, по всей вероятности, и следует приписать иссечение этих надписей[26]. К сожалению, единственное точное указание времени иссечения надписей погибло безвозвратно; я имею в виду слова Дебоналя о том, что на одном из взорванных им камней „был выбить крест, имя сего князя и год; но именно год-то и списан Дебоналем, очевидно, неверно, на что указывал уже Канкрин; по словам Дебоналя, год был следующий: ҂афлд лѣтъ; но по всей вероятности, первая буква была не ҂а с знаками на верху, а ҂ѕ вместо же ф, быть может — х тогда бы год был ҂ѕхлд лѣтъ — 6634, т. е. 1126. Мне кажется, что около этого именно времени и были [29]иссечены кресты и надписи па всех камнях, кроме, как я уже заметил выше,—четвертого.
Ответить на вопрос: „с какою целью иссечены эти кресты и надписи“ — гораздо труднее, и тут возможны только догадки[27].
Стрыйковский делает такое предположение, выдаваемое им за факт: Борис строил в Полоцке церковь св. Софии, монастырь и церковь свв. Бориса и Глеба, девичий монастырь и храм св. Спаса на Полоте. Для всех этих сооружений кирпич, известь и другие материалы доставлялись на стругах, будто бы, из Инфлянт; вот в память этого-то и [30]иссечена, будто бы, надпись на том камне, который видел Стрыйковский.
Но едва ли кирпич нужно было возить так далеко. В Житии препод. Евфросинии, кн. полоцкой, — весьма древнем в основе, — прямо говорится: „уже скончаней бывши церкви, и мало не доставши плитам, нечем бяша верьха совершити... и ей (препод. Евфросинии) помолшеся, заутра по строению Божию обретошася плиты в пещи“... Думается, что эти последние слова указывают на то, что кирпич приготовлялся на месте, в Полоцке.
Граф Плятер говорит, что надписи и кресты иссечены для увековечения памяти Бориса. Граф Тышкевич принимает их за пограничные знаки; но чего? Если Полоцкого княжества, то, ведь, камни с крестами начинаются у Витебска и идут почти до Балтийского моря; а когда же граница Полоцкого княжества шла по Двине на таком громадном пространстве?
А. К. Киркор справедливо замечает: „При Борисе эти камни пограничного значения не могли иметь никакого, потому что они лежали внутри страны, а не на рубеже“. Из дальнейших слов А. К. Киркора можно заметить, что он склоняется к предположению графа Плятера, т. е., что надписи иссечены для увековечения памяти Бориса: „Известно ведь, — говорить он, — много камней у Славян с надписями и без надписей, имеющих значение памятников в честь знаменитых людей или славных событий“[28]. [31]Как известно, Двина, с незапамятных времен, была большою торговою дорогою Полочан; колонии их простирались вплоть до самого Балтийского моря; по этой же реке князья полоцкие совершали свои походы. Князь Борис известен своим благочестием: например, в Литовской летописи говорится: „И будучи ему (Борису) Русином был вельми набожон“... О благочестии его говорить и Стрыйковский. Что ж удивительного, если этот благочестивый князь, желая хоть чем-нибудь отвратить беду, которою грозили громадные Двинские камни предприимчивым его подданным, плававшим на своих стругах но Двине, — пожелал, так сказать, обезвредить эти камни делом благочестия — иссечением крестов и благочестивых надписей? Эго своего рода евфемизм. В то же время эти камни должны были громко свидетельствовать и о том, что князья полоцкие — единственные полноправные хозяева этого важного торгового пути, и что они — господа всей земли, по которой течет эта белорусская река...
Конечно, я вовсе не выдаю своего мнения за непреложное и неопроверживое; нет, не на решение этого вопроса обращено было всё внимание мое; цель моя была: представить точные снимки с этих драгоценных памятников древнего Полоцкого княжества, что я и исполнил, на сколько хватило моих сил и уменья. Делать же выводы предоставляю людям науки, более меня компетентным...