На завтра телеграмма, конечно, не пришла. Какое ужасное несчастіе! Трэси не могъ идти къ Селлерсамъ безъ этого клочка бумаги, совершенно ничтожнаго съ виду. Но если неполученіе телеграммы въ первый день могло быть названо ужасной бѣдой, то по какому лексикону составить фразу, достаточно сильную для обозначенія степени несчастія Трэси, когда и десятый день не принесъ ему удачи? Само собою разумѣется, что не получая отвѣта отъ отца, молодой человѣкъ становился каждые двадцать четыре часа все мрачнѣе, все болѣе стыдился самого себя, а Салли съ каждыми сутками все сильнѣе убѣждалась, что у него не только нѣтъ никакого отца гдѣ бы то ни было, но даже и сообщника, — откуда слѣдовало, что онъ мошенникъ, и больше ничего.
Барроу и старымъ художникамъ также приходилось довольно солоно; они лѣзли изъ кожи, стараясь урезонить Трэси. Особенно усердствовалъ преданный ему столяръ, посвященный во всѣ тайны своего молодого товарища; онъ придумывалъ всевозможные способы образумить этого сумасброда, осторожно выбить у него изъ головы несчастную манію о графскомъ титулѣ и о томъ, что знатный, богатый отецъ долженъ не сегодня—завтра прислать ему желаемый отвѣтъ. Впрочемъ, видя безполезность своихъ усилій, Барроу въ концѣ концевъ пересталъ спорить съ безумцемъ. Его дружескія увѣщанія дѣйствовали очень дурно на паціента, доводя его до опасныхъ кризисовъ бѣшенства. Тогда онъ, ради опыта, принялся поддакивать Трэси, дѣлая видъ, будто бы вѣритъ въ существованіе проблематическаго папеньки. Результатъ былъ настолько хорошъ, что онъ сталъ продолжать съ необходимыми предосторожностями начатый опытъ, соглашаясь съ больнымъ и въ томъ, что онъ принадлежитъ къ знатному роду; Трэси становился все спокойнѣе, довѣрчивѣе, и тогда Барроу попробовалъ внушить ему, что у него, пожалуй, даже два отца, но это не понравилось юношѣ, и столяръ похерилъ одного изъ нихъ, а вмѣсто того принялся увѣрять пріятеля, что телеграмма непремѣнно придетъ, хотя былъ твердо увѣренъ въ противномъ. Однако, онъ не переставалъ о ней толковать ежедневно съ такой твердой надеждой, что поддерживалъ въ Трэси остатокъ бодрости. И въ самомъ дѣлѣ, если бѣдный англичанинъ оставался живъ, то единственно благодаря возможности опереться на мнѣніе Барроу. Салли переживала съ своей стороны тяжелые дни, облегчая себя только слезами втихомолку. Разсѣянно относясь ко всему окружающему, она вдобавокъ простудилась, потеряла аппетитъ и совсѣмъ захирѣла. Въ то же время, какъ будто всѣ силы природы и обстоятельствъ обратились противъ нея. Такъ, напримѣръ, на другой день послѣ разрыва съ Трэси, Гаукинсъ и Селлерсъ вычитали изъ газетъ, что игрушка-головоломка, называемая: «Свинки въ клеверѣ», пріобрѣла внезапную популярность за послѣднія недѣли, что отъ Атлантическаго до Тихаго океана все населеніе Соединенныхъ Штатовъ бросило работу, чтобъ заниматься игрушкою, и по этому поводу всѣ дѣла въ странѣ пришли къ ужасному застою. Судьи, адвокаты, ночные грабители, попы, мазурики, купцы, ремесленники, душегубы, женщины, дѣти, грудные младенцы, однимъ словомъ, всѣ съ утра и до глубокой ночи были заняты только однимъ: какъ бы имъ загнать въ загородку непослушныхъ свинокъ и не выпустить оттуда ни одну изъ нихъ. Всякія развлеченія пріостановились; всякая веселость покинула американскую націю, смѣнившись недовольствомъ и озабоченностью; тревога, уныніе, горе читались на всѣхъ лицахъ, преждевременно старили ихъ, причиняя людямъ душевныя болѣзни и формальное умопомѣшательство; фабрики въ восьми городахъ работали день и ночь, изготовляя эту игрушку, и все-таки не могли удовлетворить требованіямъ покупателей. Гаукинсъ сходилъ съ ума отъ радости, но Селлерсъ оставался хладнокровнымъ. Мелочи жизни не могли нарушить его философскаго спокойствія.
— Такъ всегда бываетъ, — говорилъ онъ. — Вы изобрѣтаете вещь, которая въ состояніи произвести революцію въ искусствахъ, дать горы золота, облагодѣтельствовать міръ, и никто не обратитъ на нее вниманія; она пропадаетъ безслѣдно, а изобрѣтатель останется нищимъ, какъ былъ. Но стоитъ вамъ изобрѣсти ничтожную игрушку для собственной потѣхи, чтобы забросить ее въ случаѣ неудачи, какъ вдругъ она внезапно прогремитъ по цѣлому свѣту и доставитъ вамъ богатство. Ступай-ка, дружище Гаукинсъ, къ твоему янки да получи съ него, что слѣдуетъ. Половину можешь взять себѣ, какъ я уже говорилъ. А мнѣ самому некогда. Я долженъ приготовить свою лекцію.
Это была лекція о трезвости. Селлерсъ состоялъ предсѣдателемъ общества «трезвенниковъ» и отъ времени до времени читалъ лекціи въ интересахъ высокой добродѣтели — умѣренности, но былъ недоволенъ собственнымъ краснорѣчіемъ, вслѣдствіе чего вздумалъ взяться за дѣло съ другой стороны. Серьезно обсудивъ вопросъ, онъ пришелъ къ тому заключенію, что плохой успѣхъ его публичныхъ рѣчей обусловливается недостаткомъ въ нихъ ораторскаго пыла, ибо самъ лекторъ является не болѣе какъ диллетантомъ по избранному предмету. Слушатели слишкомъ ясно понимали, что онъ описываетъ пагубное дѣйствіе алкоголя только по наслышкѣ, не испытавъ его на себѣ. Теперь же онъ вознамѣрился убѣдить заблуждающихся на основаніи личнаго горькаго опыта и съ этой цѣлью прибѣгнуть къ содѣйствію Гаукинса. На обязанности послѣдняго лежало стоять возлѣ него съ бутылкой виски, разсчитывать пріемы, наблюдать за ихъ дѣйствіемъ, отличать результаты и вообще всячески способствовать предпринятому лекторомъ эксперименту надъ самимъ собою. Времени у нихъ оставалось немного, такъ какъ почтенныя леди — члены общества трезвости, носившаго названіе «Дщерей Силоама» — должны были собраться около полудня и Селлерсу предстояло шествовать во главѣ устроенной ими процессіи.
Между тѣмъ часы проходили за часами. Гаукинсъ замѣшкался. Селлерсъ не могъ откладывать далѣе опыта и принялся за коньякъ въ одиночку, отмѣчая самъ дѣйствіе винныхъ паровъ. Когда же его другъ пришелъ, наконецъ, домой, то при первомъ взглядѣ на лектора, не говоря ни слова, спутился внизъ и сталъ во главѣ процессіи. Собравшіяся леди были крайне огорчены, узнавъ о внезапной болѣзни защитника трезвости, но Вашингтонъ успокоилъ ихъ, сказавъ, что, не смотря на острый характеръ недуга, паціентъ навѣрно поправится черезъ нѣсколько дней.
Цѣлыя сутки старый джентльменъ не подавалъ признаковъ жизни, о которыхъ стоило бы упоминать. По истеченіи же этого срока, онъ освѣдомился насчетъ процессіи и узналъ о случившемся. Бѣдняга былъ сильно огорченъ, говоря, что спеціально готовился къ этому случаю. Полковникъ провелъ въ постели нѣсколько дней; жена и дочь поочередно ухаживали за нимъ. Часто принимался онъ гладить Салли по головѣ, стараясь ее утѣшить.
— Не плачь, дитя мое, умоляю тебя, — говорилъ онъ, — ты вѣдь знаешь, что твой старикъ-отецъ поступилъ такъ по невѣдѣнію, безъ всякаго дурного умысла; ты знаешь, онъ ничего не сдѣлаетъ такого, что могло бы принести тебѣ безчестіе въ глазахъ людей. Я имѣлъ въ виду общественную пользу и выпилъ лишнее по неопытности, изъ-за того, что тутъ не было Гаукинса, который могъ указать мнѣ настоящую дозу. Не плачь же, дорогая, мнѣ больно видѣть тебя въ слезахъ и сознавать, что я навлекъ такое униженіе на свое родное дитя; вѣдь ты у меня такая славная дочь, и твой отецъ не чуетъ въ тебѣ души! Никогда больше не буду я дѣлать этого, можешь быть покойна, душечка. Ну, вотъ и спасибо; что ты смотришь немного повеселѣе.
Однако, Салли плакала также неутѣшно, когда и не сидѣла у постели отца. Въ такихъ случаяхъ мать принималась утѣшать ее и говорила:
— Не плачь, голубка, отецъ твой не сдѣлалъ ничего дурного; это была одна изъ тѣхъ случайностей, которыхъ нельзя избѣгнуть, когда производишь опыты надъ самимъ собой. Ты видишь, я не плачу, оттого что хорошо знаю твоего отца. Я не смѣла бы никому взглянуть въ лицо, если бы онъ напился изъ пристрастія къ вину. Но его намѣренія были чисты и возвышенны, а потому и самый его поступокъ не имѣетъ въ себѣ ничего предосудительнаго; твой отецъ только зашелъ черезчуръ далеко въ своемъ самопожертвованіи. Это не кладетъ на насъ ровно никакого пятна; имъ руководили благородныя побужденія и намъ нечего стыдиться. Не плачь же, моя дорогая!
При такихъ условіяхъ, старый джентльменъ былъ полезенъ дочери въ теченіе этихъ дней, потому что его состояніе служило благовиднымъ предлогомъ для ея слезъ. Она была благодарна ему, когда онъ журилъ ее, но часто говорила себѣ: «какъ стыдно съ моей стороны оставлять его въ заблужденіи, что я плачу изъ-за него; онъ страдаетъ при видѣ моего горя и винитъ себя, хотя никогда въ жизни не сдѣлалъ ничего такого, въ чемъ бы я могла упрекнуть его. Но мнѣ нельзя откровенно сознаться ему во всемъ; пускай ужь лучше думаетъ, что хочетъ, онъ — единственный человѣкъ, передъ кѣмъ я могу выплакаться, а мнѣ такъ необходимо чье-нибудь участіе». Какъ только Селлерсъ поправился и узналъ, что на имя его и Гаукинса положены въ банкъ большія суммы денегъ предпріимчивымъ столяромъ-янки, — фабриковавшимъ изобрѣтенную имъ игрушку, — онъ сказалъ: — Теперь мы скоро увидимъ, кто изъ насъ претендентъ и кто настоящій графъ. Я непремѣнно отправлюсь за океанъ и подниму на ноги палату лордовъ.
Слѣдующіе дни онъ и его жена были такъ заняты сборами въ далекое путешествіе, что Салли могла оставаться въ полнѣйшемъ уединеніи и никто не мѣшалъ ей заливаться слезами. Почтенная чета отправилась въ Нью-Іоркъ, чтобы отплыть оттуда въ Англію.
Послѣ отъѣзда родителей, Салли осталась совершенно на свободѣ и могла располагать собой, какъ хотѣла. По ея мнѣнію, жизнь при теперешнихъ условіяхъ была совсѣмъ невыносима. Если ей придется махнуть рукой на жалкаго обманщика и умереть съ горя, она, конечно, покорится неизбѣжному, но нельзя-ли еще найти какой-нибудь исходъ, напримѣръ, разсказать обо всемъ случившемся доброму, безпристрастному человѣку и попросить его совѣта? Молодая дѣвушка долго обдумывала этотъ вопросъ; когда же Гаукинсъ пришелъ къ ней въ первый разъ послѣ отъѣзда отца и матери, — причемъ ихъ разговоръ коснулся Трэси, — она рѣшилась посвятить государственнаго мужа въ свою тайну. Салли открыла передъ нимъ все происшедшее, и онъ слушалъ ее съ грустнымъ участіемъ; наконецъ, она заключила свою исповѣдь такими словами:
— Не говорите мнѣ, что онъ обманщикъ; я сама подозрѣваю это, но не кажется-ли вамъ, что онъ какъ будто правъ?.. Вы хладнокровно смотрите на дѣло, какъ человѣкъ посторонній, и, пожалуй, также не считаете Трэси способнымъ на низость. Сжальтесь надо мной, скажите: такъ-ли это?
Бѣдняга былъ смущенъ, но счелъ своей обязанностью не уклоняться отъ истины. Походивъ кругомъ и около скользкаго вопроса, онъ отказался, однако, отъ всякой попытки оправдать Трэси.
— Воля ваша, — заявилъ майоръ, — этотъ человѣкъ — обманщикъ.
— Ну, да, хорошо, допустимъ, что онъ дѣйствовалъ не совсѣмъ честно, но все-таки у васъ есть кое-какія сомнѣнія на этотъ счетъ, мистеръ Гаукинсъ?
— Мнѣ очень жаль, однако, я долженъ сказать, — если вы меня къ тому принуждаете, — что его мошенничество несомнѣнно.
— О, мистеръ Гаукинсъ, какъ можно заходить такъ далеко! Никто не можетъ знать въ настоящемъ случаѣ, гдѣ правда и гдѣ ложь. Вѣдь это еще не доказано, что Трэси ложно выдаетъ себя за другое лицо?
Вашингтонъ задумался: — не облегчить-ли ему своего сердца, не сказать-ли ей всей правды? Да, по крайней мѣрѣ, большую часть того, что есть. Дѣйствительно, это слѣдуетъ сдѣлать. Онъ стиснулъ зубы и, не колеблясь, приступилъ къ дѣлу, рѣшивъ пощадить молодую дѣвушку только въ одномъ отношеніи: — онъ хотѣлъ умолчать передъ ней о преступности Трэси.
— Послушайте, дорогая Салли, теперь я открою вамъ всю истину. Хоть мнѣ и тяжела эта откровенность, и вамъ будетъ непріятно выслушать мои слова, но мы оба должны быть тверды. Я знаю все объ этомъ художникѣ и знаю также, что онъ не графскій сынъ.
Глаза дѣвушки загорѣлись, и она замѣтила ему:
— Я ни капли не забочусь о знатности происхожденія этого молодого человѣка; — пожалуйста, говорите дальше.
Замѣчаніе миссъ Селлерсъ было такъ неожиданно, что Гаукинсъ запнулся, не вѣря своимъ ушамъ, и наконецъ произнесъ:
— Не знаю, такъ-ли я васъ понялъ; вы хотите сказать, что если бы онъ оказался порядочнымъ человѣкомъ, то вы отнеслись бы совершенно равнодушно къ тому, имѣетъ-ли онъ право на графскій титулъ, или нѣтъ?
— Разумѣется!
— Вы удовольствовались бы любовью Трэси, независимо отъ его происхожденія, и графское достоинство не прибавило бы ему въ вашихъ глазахъ никакой цѣны?
— Ни малѣйшей. Я должна сознаться, мистеръ Гаукинсъ, что бросила всѣ эти глупыя бредни насчетъ графскаго наслѣдства, аристократизма и тому подобныхъ нелѣпостей, что я помирилась съ своимъ скромнымъ общественнымъ положеніемъ и довольна имъ вполнѣ. Этой благотворной перемѣной я обязана никому иному, какъ Трэси. Повѣрьте, что я готова любить его такимъ, каковъ онъ есть; никакое внѣшнее условіе не можетъ прибавить ему цѣны въ моемъ мнѣніи. Онъ для меня цѣлый міръ; въ немъ самомъ заключается все, что имѣетъ цѣну. Какимъ же образомъ громкій титулъ можетъ прибавить ему что-нибудь?
«Однако, она далеко зашла», — подумалъ Вашингтонъ и мысленно продолжалъ, разсуждая самъ съ собою: — «мнѣ надо измѣнить свой планъ, только это дѣло мудреное. Не открывая преступности бѣднаго малаго, надо придумать про него что-нибудь такое, что могло бы разочаровать Салли насчетъ ея бывшаго жениха, а въ случаѣ неудачи я буду, по крайней мѣрѣ, знать, что бѣдняжкѣ ничѣмъ не поможешь и лучше оставить ее въ покоѣ». Затѣмъ онъ сказалъ вслухъ:
— Видите, Гвендолэнъ…
— Называйте меня, пожалуйста, Салли.
— Отлично, я очень этому радъ. Мнѣ гораздо больше нравится ваше прежнее имя. Такъ вотъ, моя милая, я хочу вамъ разсказать про этого Снодграса.
— Снодграса? да развѣ его такъ зовутъ?
— Да, онъ Снодграсъ. Говардъ Трэси — его псевдонимъ.
— Но это преотвратительная кличка!
— Согласенъ съ вами, только, къ сожалѣнію, вѣдь мы не можемъ выбирать себѣ именъ.
— И неужели это его настоящее имя, а не Говардъ Трэси?
— Нѣтъ, и это ужасно жаль, — подтвердилъ Гаукинсъ съ печальной миной.
— Снодграсъ, Снодграсъ! — молодая дѣвушка съ трудомъ выговаривала эту фамилію. — Нѣть, рѣшительно я не могу съ ней примириться, не могу къ ней привыкнуть. Лучше я буду называть Трэси просто по имени; какое же у него имя?
— Его имя… гм… онъ подписывается заглавными буквами С. М.
— Заглавными буквами? Что мнѣ за дѣло до его заглавныхъ буквъ! Я не могу называть его по заглавнымъ буквамъ. Что такое онѣ обозначаютъ?
— Его отецъ былъ докторъ и… какъ бы вамъ сказать?.. боготворилъ свою профессію, а будучи крайне эксцентричнымъ…
— Нѣтъ, вы мнѣ скажите, что обозначаютъ эти заглавныя буквы? Почему вы заминаете мой вопросъ?
— Онѣ… онѣ обозначаютъ имя Спиналь Менингитисъ. Такъ какъ отецъ его былъ до…
— Никогда не слыхала такого отвратительнаго имени! У кого повернется языкъ назвать имъ личность, которая… которая вамъ дорога! Да я и злому врагу не дала бы этой клички. Она похожа на какой-то эпитетъ! — И минуту спустя Салли прибавила съ оттѣнкомъ досады: — Ну, вдругъ мнѣ придется носить такую фамилію? На письмахъ, адресованныхъ ко мнѣ, напишутъ такую гадость!
— Да, васъ будутъ величать миссисъ Спиналь Менингитисъ Снодграсъ.
— Ахъ, пожалуйста, не повторяйте; пожалуйста, не повторяйте! Я не могу этого слышать. Вѣрно, его отецъ былъ помѣшанный?
— Нѣть… по крайней мѣрѣ, его не признавали такимъ…
— Тѣмъ лучше; помѣшательство переходитъ по наслѣдству. Въ такомъ случаѣ, что же съ нимъ было?
— Въ ихъ семьѣ было много идіотовъ, и потому можетъ быть…
— Какое ужъ тугъ «можетъ быть»; по крайней мѣрѣ, этотъ докторъ былъ полнѣйшій идіотъ.
— Пожалуй. Люди подозрѣвали въ немъ что-то неладное.
— Подозрѣвали! — съ раздраженіемъ воскликнула Салли. — Развѣ можно подозрѣвать, что наступитъ темнота, когда видишь, что звѣзды затмѣваются на небѣ? Довольно, однако, объ этомъ глупцѣ; дураки меня нисколько не интересуютъ. Разскажите мнѣ лучше о сынѣ.
— Очень охотно; такъ называемый Говардъ Трэси былъ самымъ старшимъ въ семьѣ, но вмѣстѣ съ тѣмъ и нелюбимымъ; братъ его, Зилобальзамъ…
— Постойте, дайте мнѣ опомниться; вы меня просто ошеломили. Зило… Какъ вы его назвали?
— Зилобальзамъ.
— Никогда не слыхала такого имени, оно похоже на названіе какой-то болѣзни. Скажите, это не болѣзнь?
— Нѣтъ, не думаю… Это скорѣе изъ священнаго писанія или…
— Вовсе не изъ священнаго писанія!
— Ну, тогда изъ анатоміи. Я знаю, что это одно изъ двухъ. Да, дѣйствительно, я припомнилъ, — это изъ анатоміи. Такъ называется ганглій — нервный узелъ, то, что извѣстно въ патологіи подъ именемъ зилобальзамнаго процесса…
— Хорошо, говорите дальше. А если опять дойдете до именъ, то лучше пропускайте ихъ; отъ такихъ словечекъ коробитъ и морозъ подираетъ по кожѣ.
— Извольте, будь по вашему. Итакъ, я сказалъ, что старшій сынъ не былъ любимъ въ семьѣ; родители оставили его на произволъ судьбы, не дали ему образованія, позволяли мальчику находиться въ обществѣ безнравственныхъ, грубыхъ людей. Послѣ этого, нѣтъ ничего удивительнаго, что онъ выросъ неучемъ, пошлякомъ, самымъ необузданнымъ нахаломъ и…
— Какъ, онъ? Да съ чего вы взяли? Ну, не ожидала я отъ васъ, что вы станете клеветать такъ жестоко на бѣднаго юношу, заброшеннаго судьбою на чужбину! Нѣтъ, въ немъ рѣшительно не найдется ни одной упомянутой вами черты. Напротивъ, онъ почтителенъ, любезенъ, услужливъ, деликатенъ, утонченно воспитанъ и образованъ. О, какъ вамъ не стыдно взводить на него разныя небылицы!
— Я не осуждаю васъ, милая Салли, за ваше пристрастіе. Вы до такой степени ослѣплены любовью, что не замѣчаете мелкихъ недостатковъ предмета своего увлеченія. Однако, другимъ они бросаются въ глаза; всякій, кто только…
— Мелкіе недостатки! Вы называете это мелкими недостатками? Вотъ разодолжили! Какъ же вы назовете тогда преступныя дѣйствія, въ родѣ убійства или поджога?
— На такой вопросъ трудно отвѣтитъ сразу; оцѣнка подобныхъ дѣяній находится въ прямой зависимости отъ обстановки. Со стороны одного человѣка эти нравоученія будутъ болѣе преступны, со стороны другого — менѣе. Впрочемъ, къ нимъ нерѣдко относятся неодобрительно.
— Это къ убійству-то и поджогу?!
— О, во многихъ случаяхъ!
— Неодобрительно! Скажите на милость, кто эти пуритане, о которыхъ вы толкуете? Но постойте! Откуда вамъ извѣстно столько подробностей насчетъ семейства Трэси? Гдѣ это вы собрали такую бездну голословныхъ уликъ?
— Салли, я вовсе не повторяю пустой молвы. Семья эта мнѣ лично знакома.
Она была поражена.
— Неужели? Вы дѣйствительно знакомы съ ними?
— Я зналъ брата мистера Трэси, Зило, какъ мы его называли; зналъ ихъ отца, доктора Снодграса. Съ вашимъ любезнымъ мы не были знакомы, хотя онъ показывался къ отцу отъ времени до времени, возбуждая о себѣ много толковъ. Бѣдный малый сдѣлался въ нѣкоторомъ родѣ притчею во языцѣхъ, по поводу своего…
— Вѣроятно, по поводу того, что онъ былъ поджигателемъ и убійцей? Такіе подвиги, конечно, заставляютъ говорить о себѣ. Гдѣ же вы встрѣчали эту семью?
— Въ Чироки-Стрипъ.
— О, какъ важно! Да въ Чироки-Стрипъ не наберется даже настолько народу, чтобы создать кому-нибудь репутацію, хорошую или худую. Эта мѣстность не получила права гражданства и все ея населеніе состоитъ изъ нѣколькихъ шаекъ конокрадовъ.
— Такъ вотъ нашъ знакомый и былъ однимъ изъ нихъ, — невозмутимо отвѣтилъ Гаукинсъ.
Глаза дѣвушки загорѣлись; дыханіе стало отрывистымъ; однако, она не дала воли гнѣву и смолчала. Государственный мужъ сидѣлъ смирно, выжидая, что будетъ дальше. Онъ былъ доволенъ своей выдумкой. По его мнѣнію, это былъ чудный образецъ дипломатическаго искусства, и послѣ такого подвига онъ могъ съ спокойной совѣстью предоставить Салли поступить по ея собственному усмотрѣнію. Гаукинсъ полагалъ, что она махнетъ рукой на своего матеріализованнаго духа; онъ даже не сомнѣвался въ томъ и только хотѣлъ одобрить съ своей стороны ея рѣшеніе.
Между тѣмъ Салли задумалась и къ досадѣ майора произнесла вердиктъ противъ него.
— У Трэси нѣтъ въ нашемъ городѣ друзей, кромѣ меня, — сказала она, — я не хочу покинуть его въ несчастіи. Я не выйду за него замужъ, если онъ окажется дурнымъ человѣкомъ, но если онъ оправдается, то соглашусь отдать ему свою руку и даже сама постараюсь съ нимъ увидаться. Мнѣ онъ кажется вполнѣ хорошимъ человѣкомъ; я не замѣтила въ немъ ни единой дурной черты, исключая, разумѣется, того, что онъ называлъ себя графскимъ сыномъ, но, можетъ быть, въ сущности, это одно невинное тщеславіе. Я не могу повѣрить, чтобы онъ сколько-нибудь походилъ на портретъ, который вы мнѣ нарисовали. Будьте такъ добры, сходите къ нему и пошлите его ко мнѣ. Я буду умолять, чтобы онъ поступилъ со мной по чести и сказалъ всю правду, не опасаясь ничего.
— Хорошо, я согласенъ, вспомните, однако, Салли, что онъ бѣденъ и…
— О, мнѣ это рѣшительно все равно. Итакъ, вы сходите за нимъ?.
— Схожу. Когда?
— Какъ жаль, что теперь уже темнѣетъ. Идти въ такое позднее время неловко. Но вы обѣщаете мнѣ отправиться къ нему завтра утромъ?
— Едва только настанетъ день, онъ будетъ у васъ.
— Ну, вотъ теперь вы опять стали прежнимъ, добрѣйшимъ майоромъ Гаукинсомъ, даже милѣе, чѣмъ когда-нибудь.
— Я не могъ ожидать ничего выше этой похвалы. До свиданья, моя дорогая.
Оставшись одна, Салли на минуту погрузилась въ размышленія, а потомъ сказала про себя серьезнымъ тономъ: «Я люблю его, не смотря на гадкое имя», и съ облегченнымъ сердцемъ пошла заниматься своими дѣлами.