наслышкѣ, не испытавъ его на себѣ. Теперь же онъ вознамѣрился убѣдить заблуждающихся на основаніи личнаго горькаго опыта и съ этой цѣлью прибѣгнуть къ содѣйствію Гаукинса. На обязанности послѣдняго лежало стоять возлѣ него съ бутылкой виски, разсчитывать пріемы, наблюдать за ихъ дѣйствіемъ, отличать результаты и вообще всячески способствовать предпринятому лекторомъ эксперименту надъ самимъ собою. Времени у нихъ оставалось немного, такъ какъ почтенныя леди — члены общества трезвости, носившаго названіе «Дщерей Силоама» — должны были собраться около полудня и Селлерсу предстояло шествовать во главѣ устроенной ими процессіи.
Между тѣмъ часы проходили за часами. Гаукинсъ замѣшкался. Селлерсъ не могъ откладывать далѣе опыта и принялся за коньякъ въ одиночку, отмѣчая самъ дѣйствіе винныхъ паровъ. Когда же его другъ пришелъ, наконецъ, домой, то при первомъ взглядѣ на лектора, не говоря ни слова, спутился внизъ и сталъ во главѣ процессіи. Собравшіяся леди были крайне огорчены, узнавъ о внезапной болѣзни защитника трезвости, но Вашингтонъ успокоилъ ихъ, сказавъ, что, не смотря на острый характеръ недуга, паціентъ навѣрно поправится черезъ нѣсколько дней.
Цѣлыя сутки старый джентльменъ не подавалъ признаковъ жизни, о которыхъ стоило бы упоминать. По истеченіи же этого срока, онъ освѣдомился насчетъ процессіи и узналъ о случившемся. Бѣдняга былъ сильно огорченъ, говоря, что спеціально готовился къ этому случаю. Полковникъ провелъ въ постели нѣсколько дней; жена и дочь поочередно ухаживали за нимъ. Часто принимался онъ гладить Салли по головѣ, стараясь ее утѣшить.
— Не плачь, дитя мое, умоляю тебя, — говорилъ онъ, — ты вѣдь знаешь, что твой старикъ-отецъ поступилъ такъ по невѣдѣнію, безъ всякаго дурного умысла; ты знаешь, онъ ничего не сдѣлаетъ такого, что могло бы принести тебѣ безчестіе въ глазахъ людей. Я имѣлъ въ виду общественную пользу и выпилъ лишнее по неопытности, изъ-за того, что тутъ не было Гаукинса, который могъ указать мнѣ настоящую дозу. Не плачь же, дорогая, мнѣ больно видѣть тебя въ слезахъ и сознавать, что я навлекъ такое униженіе на свое родное дитя; вѣдь ты у меня такая славная дочь, и твой отецъ не чуетъ въ тебѣ души! Никогда больше не буду я дѣлать этого, можешь быть покойна, душечка. Ну, вотъ и спасибо; что ты смотришь немного повеселѣе.
Однако, Салли плакала также неутѣшно, когда и не сидѣла у постели отца. Въ такихъ случаяхъ мать принималась утѣшать ее и говорила:
— Не плачь, голубка, отецъ твой не сдѣлалъ ничего дурного;
