Подъ однимъ большимъ и торговымъ городомъ, въ своемъ собственномъ домѣ, жилъ богатый купецъ съ молодой, красивой и очень умной женою.
Они уже имѣли двухъ маленькихъ дѣтей, ни въ чемъ не нуждались и между собою жили очень согласно, такъ что и другимъ служили примѣромъ хорошей, пріятной и христіанской жизни. Но жена при красотѣ своей была еще и веселаго нрава и очень любила наряды, а мужъ былъ немного ревнивъ и очень расчетливъ.
Когда жена покупала себѣ новое платье или уборъ — мужъ любовался на нее тайно, но ей всегда почти говорилъ, насупивши грозно брови:
— Конечно, это очень красиво и къ тебѣ пристало. Только на что это замужней женщинѣ такъ часто украшать себя? Постороннихъ мужчинъ искушать красотой своей тебѣ грѣхъ… Ты вѣдь добродѣтельна и вѣрна, на что же безпокоить ихъ напрасно; а мнѣ ты и попросту хороша…
— Прости ужъ мнѣ, несчастной такой и глупой женщинѣ, — отвѣчала ему красавица съ лукавой кротостью. — Такая я дура. Для самой себя люблю наряжаться…
Мужъ вздыхалъ, глядѣлъ угрюмо; а наряды и самъ покупалъ, и деньги давалъ ей; хоть и неохотно и гнѣваясь, а всё-таки давалъ, потому что, въ случаѣ отказа, она умѣла такое печальное и кроткое лицо сдѣлать, и глаза у нея были такіе прекрасные и сладкіе, что онъ покачаетъ головой, ногой даже топнетъ иногда, а деньги, хоть и не просто дастъ, а все-таки кинетъ передъ ней со звономъ отъ досады на столъ и скажетъ, махнувъ рукой:
— Сказано — женщина! Одно слово, понимаешь ли ты, — женщина!
— Понимаю, очень даже понимаю, — отвѣтитъ жена, и возьметъ и поцѣлуетъ.
А онъ ей:
— Ну, вотъ видишь, видишь, не правду ли я говорю — сказано: женщина! И что это за волшебство такое?!. Отъ Бога это намъ утѣшеніе, или отъ сатаны погибель? — не знаю, и не постигнетъ никогда этого мой умъ!..
— Отъ Бога!.. отъ Бога!.. — увѣряла жена, лаская его. Я знаю, что я отъ Бога; а если тебѣ другая понравится, и ты ей не только подарки сдѣлаешь, но только полюбуешься на нее — такъ это будетъ отъ дьявола… Право, ты мнѣ вѣрь, радость моя, — это такъ…
— Ну, а ты, когда ты взглянешь на молодца — это ничего?..
— Я гляжу только, у меня глаза есть — что жъ дѣлать!.. Конечно, это ничего…
— Ну, а они-то на тебя смотрятъ? Какъ ты скажешь…
— Пусть смотрятъ и тебѣ завидуютъ — вотъ и все… Я очень рада…
— Знаю, знаю, что рада! Вы всѣ этому рады! — укорялъ мужъ, и глаза его хотя и сверкали притворной на нее злобой, но она знала, что это все притворно, и что онъ не только самъ ее любитъ, но и вѣритъ ея къ себѣ любви.
Спорили они между собою иногда и о другомъ. Мужъ говорилъ, что у него «глаза такіе открытые», что ни одна женщина его обмануть не можетъ; а жена говорила, что нѣтъ такого мужчины, котораго бы женщина умная не могла бы обмануть…
— Если жена у тебя хорошая и честная, и тебя любитъ, то надо ей вѣрить; а обмануть и тебя можно, хотя ты и очень умный…
Разъ такъ-то они разсуждали и дружески спорили при постороннихъ людяхъ, которые пришли къ нимъ въ гости, и мужъ воскликнулъ:
— Не обманетъ меня женщина… Никогда!.. Даже ядесъ я всегда выиграю у нея, потому что я очень хитеръ и внимателенъ…
— Такъ давай сдѣлаемъ ядесъ! — сказала жена.
— Давай!.. Принеси косточку.
Жена сходила въ кухню, принесла куриную косточку и сказала:
— Вотъ теперь у насъ и свидѣтели есть… Если я выиграю ядесъ, чтобы мужъ мнѣ купилъ полосатой: хашламы на одно платье, и голубого атласа тоже на одно платье, и пару серегъ брилліантовыхъ, и далъ бы еще слово, что больше своимъ умомъ и хитростью противу женщинъ хвалиться впередъ не будетъ… И еще…
— Довольно! Довольно! — воскликнули гости.
— Пусть назначаетъ больше! — сказалъ мужъ насмѣшливо. — Я на все согласенъ. Даю слово, потому что проиграть не боюсь. Она проиграетъ…
Жена улыбнулась и не сказала ни слова. Одинъ изъ гостей тогда спросилъ:
— А что же вы, госпожа моя, обязываетесь сдѣлать, если вы проиграете? Мы свидѣтели, мы же и судьи между вами будемъ.
— Что прикажетъ тогда мой мужъ, то и сдѣлаю безпрекословно и съ радостью… Пусть его на то воля будетъ… Назначать ему мнѣ, что бы то ни было, едва ли придется, потому что вѣдь я не боюсь проиграть. Только прошу, чтобы игра продолжалась до трехъ разъ, а не кончалась бы съ одного раза.
Всѣ, и мужъ, и свидѣтели изъявили на это согласіе. Тогда они переломили косточку и съ этой минуты игра началась.
Длилась она болѣе трехъ мѣсяцевъ и все не кончалась.
Обоимъ было трудно. Необходимо было большое вниманіе. У мужа умъ былъ занятъ торговыми оборотами; у жены хозяйствомъ и дѣтьми. У каждаго были свои затрудненія и горести; мужъ безпокоился о двухъ корабляхъ съ пшеницей, которые были отправлены имъ далеко, и никакихъ извѣстій объ нихъ долго не было. У жены было отягощеніе по дому, потому что старая, вѣрная служанка, во многомъ ее замѣнявшая, въ это время заболѣла, и ей, съ новой и неопытной наемницей, было иногда очень трудно. Было и общее имъ обоимъ страданіе, когда заболѣлъ младшій ихъ мальчикъ, котораго они оба очень любили.
Но, несмотря на все это, они оба объ игрѣ своей не забывали, и между ними продолжалась упорная и безмолвная борьба. Приходилось цѣлый вечеръ, послѣ возвращенія мужа къ обѣду домой изъ города, гдѣ онъ торговалъ, обоимъ остерегаться ежеминутно. Жена привычна была, конечно, мужу служить; а мужъ привыкъ приказывать ей:
— Мариго́! Подай мнѣ чубукъ!
Или:
— Кутумъ-Мариго, принеси мнѣ, жизнь ты моя, немножко винца хорошаго… Утомился я что-то.
Черезъ это ему было труднѣе, чѣмъ ей; она подавала ему въ руки, или молча, или нарочно отвлекая его разными разговорами… Ему приходилось безпрестанно брать у нея изъ рукъ и каждый разъ нужно было вспомнить и сказать: ядесъ…
Первые дни онъ былъ очень остороженъ; потомъ дѣловыя заботы взяли перевѣсъ надъ игрой, и онъ подъ рядъ проигралъ два раза; но послѣ этого снова такъ утвердился, что уже до третьяго и послѣдняго проигрыша жена никакими силами не могла его довести. Кстати же, онъ къ тому времени получилъ благопріятныя извѣстія о своихъ корабляхъ и очень много денегъ; сталъ веселѣе и покойнѣе, и не на минуту объ ядесъ не забывалъ.
Однажды въ ясный лѣтній день мужъ уѣхалъ съ утра въ городъ, а Мариго осталась дома и, сидя у окна, вышивала золотомъ по голубому шелку, какъ вдругъ какой-то путникъ на большомъ и хорошемъ мулѣ остановился у воротъ ихъ дома. Онъ подозвалъ служанку и умолялъ дать ему утолить жажду, которой онъ мучился, долго не встрѣчая на пути хорошаго ключа или фонтана.
Мариго слышала, какъ онъ говорилъ служанкѣ:
— Ахъ, я очень утомленъ и нездоровъ и не знаю, какъ я доѣду до города и гдѣ я найду въ немъ покой себѣ и пристанище…
Служанка спросила у путника:
— Развѣ у васъ нѣтъ въ нашемъ городѣ родныхъ и друзей?
— Нѣтъ у меня никого близкаго въ этомъ городѣ, — отвѣчалъ онъ.
— Къ кому же вы ѣдете? — спросила служанка.
— Я ни къ кому въ гости не ѣду; я путешествую по различнымъ мѣстамъ и поучаюсь житейской мудрости. Ибо съ мудростью книжной я знакомъ вполнѣ и хочу стать мудрецомъ совершеннымъ…
Мариго была очень гостепріимна и знала, что и мужъ одобряетъ эту ея добродѣтель. Она вышла на порогъ дома и сама сказала молодому путнику такъ:
— Если вы, господинъ мой, устали и не совсѣмъ здоровы, то вмѣсто того, чтобы ѣхать въ жаркое время дня въ незнакомый вамъ городъ, милости просимъ отдохнуть у насъ въ домѣ. Мы сочтемъ это за честь и удовольствіе!..
Путешественникъ былъ доволенъ этимъ предложеніемъ и отвѣчалъ ей очень важно:
— Не нахожу, госпожа моя, выраженій, соотвѣтственныхъ той глубинѣ признательности, которую ощущаетъ сердце мое! Я непремѣнно и безотлагательно впишу въ книгу моихъ наблюденій замѣтку о необыкновенной добротѣ и гостепріимствѣ домохозяекъ въ этой благословенной Богомъ странѣ!.. Это будетъ для меня весьма утѣшительно, такъ какъ житейская мудрость, которую я, изучивши книжную мудрость до корня, теперь стараюсь постичь, научаетъ видѣть въ людяхъ, и особенно въ женщинахъ, больше пороковъ, чѣмъ добродѣтелей.
Послѣ этихъ словъ путешественникъ сошелъ съ мула и вошелъ вслѣдъ за хозяйкой въ домъ.
Мариго отвела его въ большую и прохладную пріемную съ широкой софою вокругъ стѣнъ, съ высокими окнами, на которыхъ стекла были разноцвѣтныя, и подъ окномъ, вблизи немолчно стремился по камнямъ, сбѣгая съ высоты, прекрасный ручей, такъ что въ комнатѣ этой постоянно было слышно пріятное и веселое журчаніе.
Въ одно мгновеніе ока служанка сняла съ путника пыльную обувь его, постелила ему на софѣ мягкій шелковый тюфякъ, положила подушки и покрыла все голубымъ шелковымъ одѣяломъ съ золотыми цвѣтами.
Сама хозяйка подала ему немедленно на серебряномъ подносѣ прекрасной ключевой воды и двухъ сортовъ варенья; а за нею молодой служитель арабъ поднесъ ему кофе на золоченыхъ зарфикахъ.
Путешественникъ принималъ все съ достоинствомъ высшаго сана, и хозяйкѣ его надменное обращеніе казалось удивительнымъ и забавнымъ.
Потомъ она спросила его, что предпочитаетъ онъ: принять какую-нибудь, пищу или уснуть? И путникъ отвѣчалъ откровенно, что усталость и сонъ преодолѣваютъ въ немъ голодъ.
Тогда Мариго и слуга ея удалились, притворивъ за собою двери; а молодой путешественникъ раздѣлся и, съ радостью опустившись на богатое и чистое ложе, уснулъ немедленно и глубоко.
Мариго между тѣмъ строго запретила людямъ шумѣть; сама сходила на конюшню и велѣла накормить мула ячменемъ, а потомъ занялась на кухнѣ приготовленіемъ самаго вкуснаго завтрака.
Ужъ солнце зашло далеко за полдень, когда сладко уснувшій путешественникъ проснулся. Онъ вышелъ изъ комнаты, умылся у фонтана, надѣлъ чистую одежду, досталъ изъ своей дорожной сумки книгу и, сѣвши покойно на софѣ у окна, открытаго на немолчный ручей, сталъ читать. За этимъ занятіемъ застала его хозяйка дома; она пришла узнать, хорошо ли онъ отдохнулъ и каково его здоровье.
Войдя она примѣтила на лицѣ его недовольство, и онъ видимо неохотно отвѣчалъ ей. Вообще, хотя онъ и говорилъ ей по необходимости обычныя слова привѣтствій и признательности, но она еще съ той минуты, какъ вышла на крыльцо, чтобы пригласить его, ни разу не видала улыбки на его мрачномъ лицѣ.
Годами, замѣтно, онъ былъ еще довольно молодъ;: но безобразно худъ, блѣденъ, черезъ мѣру бородатъ и вовсе лицомъ не красивъ и не пріятенъ; а придавалъ всѣмъ движеніямъ, словамъ и даже взглядамъ своимъ великую степенность и сановитость. Эти особенности возбуждали любопытство молодой хозяйки, и ей очень захотѣлось побесѣдовать съ таинственнымъ и угрюмымъ странникомъ.
Поэтому, какъ будто бы не обращая вниманія на его нахмуренныя брови, она почтительно сѣла поодаль на диванѣ и спросила его: «хорошо ли онъ себя чувствуетъ?»
— Очень хорошо, госпожа моя; благодарю васъ, — отвѣчалъ философъ, не оставляя книги своей.
— Облегчился ли тотъ недугъ, на который вы утромъ жаловались, стоя у нашихъ воротъ? — спросила еще Мариго. — Облегчился.
— Хорошо ли вы почивали?
— Хорошо, — еще неохотнѣе отвѣтилъ онъ.
Но Мариго все притворялась, что не замѣчаетъ его досады.
— Вы должно быть вообще очень слабы здоровьемъ? Я замѣчаю это по вашей блѣдности и худобѣ, — продолжала она.
Путешественникъ на это отвѣчалъ ей мрачно и грозно.
— Нѣтъ, госпожа моя, нѣтъ! и еще разъ — нѣтъ! Я худъ и блѣденъ — это справедливо, но вовсе не отъ недуговъ, а отъ чрезмѣрной учености моей. Съ раннихъ лѣтъ я постигъ великую истину, что прежде чѣмъ вступить на путь жизни дѣятельной, мудрый юноша долженъ познать всю мудрость прошлыхъ вѣковъ, сохраняемую какъ въ сокровищницѣ въ этихъ книгахъ, всюду и всегда меня сопровождающихъ. Теперь, хотя, изучивши мудрость книжную вполнѣ, я путешествую для познанія мудрости житейской, но все-таки паки и паки освѣжаю свой умъ живой водою древняго любомудрія, для сохраненія незыблемой ничѣмъ твердости духа. Да, госпожа моя, я еще юнъ годами, но умомъ и познаніемъ я богатъ, я очень богатъ!!
И онъ, кончая эту рѣчь, взглянулъ на нее еще сердитѣе.
— Что же пишутъ въ вашихъ книгахъ про женщинъ? — спросила Мариго.
— Все худое, — отвѣчалъ мудрецъ. — Въ этихъ книгахъ перечисляется все то зло, которое сдѣлали женщины отъ сотворенія міра и до нашего времени, и изображаются ихъ пороки. — Въ этомъ согласны мудрецы всѣхъ странъ и всѣхъ временъ; Не женою ли грѣхъ первородный вошелъ въ міръ? Ева соблазнила Адама. Не за красивую ли женщину; пролито столько геройской крови подъ стѣнами Иліона? Далила погубила Самсона. Омфала унизила Иракла, павшаго у ея ногъ. Іезавель и Гоѳолія потрясали основанія еврейскаго царства. Ксантипа отравляла жизнь Сократа. Жены же совратили великаго царя и мудреца Соломона и заставили его поклоняться идоламъ. Изъ всѣхъ золъ, причиненныхъ на свѣтѣ этомъ, какъ привлекательностью женщинъ, такъ и пороками ихъ; не перечесть и до вечера. — Прекрасно уподобилъ одинъ изъ древнихъ разныхъ женщинъ разнымъ животнымъ: «Одна изъ нихъ, говоритъ онъ: горда и неукротима, какъ дикая кобылица; другая лукава и жестока, какъ лиса или кошка; третья неопрятна, сварлива и безстыдна, какъ псица… И только одна изъ десяти быть можетъ заслуживаетъ сравненія съ трудолюбивой и полезной пчелою».
Мариго почтительно дослушала его, а потомъ вздохнула печально и, вставая съ мѣста своего, сказала:
— Хотя я не знаю, къ какому изъ перечисленныхъ этимъ мудрецомъ животныхъ себя, бѣдную, приравнять, — къ пчелѣ не смѣю, а къ собакѣ, къ лошади и къ кошкѣ злой и хитрой — не желаю, однако, думаю, что хоть въ одномъ уподоблюсь пчелѣ — это въ томъ, что позаботилась, какъ могла, объ утоленіи голода вашего и прошу васъ сдѣлать мнѣ и мужу моему честь вкусить отъ трапезы нашей въ садовомъ кіоскѣ. Пожалуйте!
Она повела его въ кіоскъ, гдѣ уже былъ приготовленъ обильный и роскошный завтракъ. Кіоскъ былъ весь обвитъ виноградомъ, кромѣ передней стѣны, по которой стлался необычайно душистый жасминъ. Вокругъ цвѣли алыя и бѣлыя розы и другіе цвѣты. Колонны кіоска были ярко раскрашены, полъ его былъ мраморный; вокругъ широкій пунцовый диванъ, а посреди кіоска билъ фонтанъ обильнымъ снопомъ ключевой воды. Мариго нарочно приказала для гостя открыть его.
На дорогой скатерти, въ первый разъ вынутой изъ сундука, стояло множество разныхъ блюдъ и напитковъ и посреди всего превосходный ягненокъ, начиненный мелкими стафидами и кедровымъ орѣхомъ.
Фрукты также были различные, и черешни бѣлыя съ темными вмѣстѣ, перемѣшанныя для красы, были связаны длинными гроздями на подобіе кистей винограда.
Молодой философъ и прекрасная хозяйка кушали вмѣстѣ съ большимъ удовольствіемъ и подъ конецъ обѣда, когда уже и старое вино, вынутое нарочно для этого особаго случая изъ погреба, развеселило суроваго гостя, Мариго возобновила прежній разговоръ:
— Однако, — сказала она, — не все жъ объ однихъ порокахъ женскихъ передаетъ намъ исторія рода человѣческаго. Были и примѣры добродѣтелей… Не правда ли?
Мудрецъ улыбнулся и сказалъ ей на это любезно:
— Вѣдь и тотъ женоненавистникъ, который сравнивалъ женщинъ съ разными животными, уподобилъ же нѣкоторыхъ изъ нихъ пчелѣ. Про васъ, кирія Мариго, можно сказать двояко: по трудолюбію, по домостроительству вашему, вы именно та всеполезная и драгоцѣнная пчелка, которой сей древній мужъ воздавалъ хвалу; по красотѣ же вашей и миловидности вы, напротивъ того, подобны одной изъ этихъ восхитительныхъ и пестрокрылыхъ бабочекъ, которыя порхаютъ въ эту минуту по цвѣтущему и благоухающему Эдему вашего сада! О! кирія Мариго, какъ долженъ быть счастливъ вашъ мужъ!!.
Мариго поблагодарила его за похвалы, стыдливо опуская глаза и, вставши, вышла поспѣшно и приказала служанкамъ скорѣе убрать со стола. Онѣ убрали и подали гостю кофе на серебряномъ подносѣ и наргиле.
Онъ сталъ курить, внимая пріятному шуму фонтана, шелесту густыхъ деревьевъ сада и веселому, кроткому пѣнію птицъ.
Мариго возвратилась скоро и снова сѣла возлѣ него, только еще ближе прежняго. Гость, казалось, былъ упоенъ блаженствомъ и, безпрестанно улыбаясь, глядѣлъ на нее молча.
— Да, да! Не всѣ, не всѣ порочны!.. — повторялъ онъ и еще придвинувшись къ ней взялъ ея руку.
Мариго не отняла руки.
— О, кирія Мариго! — опять воскликнулъ онъ, — какъ долженъ быть счастливъ вашъ мужъ и какъ я завидую ему!.. Мариго глубоко и печально вздохнула.
— Вы вздыхаете, царица красоты?!.. Вы несчастны!?.. — спросилъ онъ съ жаромъ.
— Мужъ мой очень ревнивъ и недовѣрчивъ… и даже теперь…
— Что? что теперь?! — съ испугомъ спросилъ мудрецъ.
— Даже и теперь, — отвѣчала Мариго, — когда мнѣ такъ пріятно съ вами — я непокойна… Я жду его съ минуты на минуту изъ города…
Философъ испугался; наргиле выпалъ изъ руки его; онъ всталъ съ дивана и воскликнулъ:
— Зачѣмъ же вы мнѣ не сказали прежде, что онъ вамъ запрещаетъ даже самое законное гостепріимство!!
— Нѣтъ, — отвѣтила Мариго, — онъ не запрещаетъ его; но онъ недовѣрчивъ и очень гнѣвенъ, и я боюсь, чтобы онъ…
Она не кончила… На дворѣ раздался конскій топотъ, и громкій мужской голосъ сердито сказалъ:
— Возьмите лошадь скорѣе и поводите ее… Эй! Гдѣ вы!?
— Это онъ! Это мужъ! — съ притворнымъ испугомъ прошептала Мариго, — идите, идите сюда!.. Скорѣй!!! Я васъ запру въ шкапъ!.. Иного спасенья нѣтъ!..
И, быстро увлекши за собой въ домъ философа, она втолкнула его въ шкапъ, заперла его на ключъ и вышла.
Онъ стоялъ въ темнотѣ среди женскихъ одеждъ, со страхомъ думая о томъ, что можетъ ему предстоять; каялся въ своемъ безуміи и въ томъ, что измѣнилъ такъ неожиданно и такъ глупо своей книжной премудрости.
Но страхъ его перешелъ въ истинный ужасъ и въ совершенное отчаяніе, когда онъ услыхалъ изъ шкапа, что Мариго вводитъ сама въ эту комнату мужа своего и говоритъ ему:
— Вотъ видишь ли, другъ мой, ты иногда какъ будто не довѣряешь мнѣ и ревнуешь; я этого больше не желаю; я хочу, чтобы ты мнѣ всегда вѣрилъ… Сегодня пріѣхалъ откуда-то издалека одинъ молодой мудрецъ и просилъ напиться и отдохнуть. Я пригласила его, успокоила и угостила; но онъ, злоупотребивъ правами гостепріимства, началъ ухаживать за мной и объяснился мнѣ въ любви…
— Гдѣ онъ? гдѣ онъ?.. Я его убью… — закричалъ въ изступленіи мужъ.
Мариго начала просить:
— За мою вѣрность и любовь и за то, что я такъ съ тобой откровенна, я прошу и умоляю тебя, мой другъ, не обагряй рукъ твоихъ кровью. Мы сдѣлаемъ ему только наставленіе и отпустимъ его… Обѣщай мнѣ это, и я укажу тебѣ, гдѣ онъ…
— Говори, говори, гдѣ онъ? — кричалъ мужъ. — За твою любовь и вѣрность обѣщаю тебѣ отпуститъ его живымъ… Но я сокрушу ему ребра… Скажи только, гдѣ онъ?!.
Голосъ хозяина былъ силенъ и грозенъ, и бѣдный философъ стоялъ въ шкапу ни живъ, ни мертвъ, и возсылалъ только къ небу страстныя и слезныя мольбы.
Мариго долго уговаривала мужа, наконецъ, сказала ему:
— Онъ въ этомъ шкапу… Не убивай его только до смерти… Вотъ тебѣ ключъ… Держи.
— А! а! — радостно вскрикнулъ разъяренный супругъ.
А путешественникъ въ послѣдній разъ возвелъ очи къ небу и мысленно сказалъ:
«Боже Праведный, спаси меня!»
Но въ ту же минуту, прежде чѣмъ мужъ успѣлъ подойти къ шкапу, раздался громкій смѣхъ Мариго и веселый возгласъ ея:
— Ядесъ, ядесъ!! Я все выдумала и солгала — въ шкапу нѣтъ никого, а ты взялъ ключъ и не сказалъ мнѣ ядесъ!.. Садись же сейчасъ на коня и опять скачи въ городъ и привези подарки…
Ахъ! дьявольская хитрость женщины!.. — воскликнулъ мужъ.
И, бросивъ ключъ на землю, закричалъ изъ окна слугамъ:
— Эй! не разсѣдлывайте коня… Я сейчасъ ѣду опять въ городъ.
И съ этими словами вышелъ и поспѣшно ускакалъ.
Какъ только все утихло, Мариго отперла шкапъ и, выпуская оттуда полумертваго гостя, сказала ему:
— Вотъ видите, вы еще не всѣ хитрости женскія знаете, и васъ, какъ и всякаго, умная женщина можетъ обмануть, если захочетъ.
Философъ повинился, покаялся, благодарилъ ее и хотѣлъ было поспѣшно уѣхать, но она остановила его, говоря Такъ:
— Нѣтъ, останьтесь, ужинайте и ночуйте у насъ. Скоро ночь, и куда вы скроетесь, и гдѣ хорошо отдохнете въ незнакомомъ городѣ? Вѣрьте мнѣ, что мужъ мой обойдется съ вами теперь очень хорошо. Я беру все на себя… И даже мула вашего я запретила сѣдлать и выводить изъ конюшни. Вы понимать должны, что мужъ мой отъ слугъ можетъ потомъ узнать, что все-таки кто-то былъ у меня спрятанъ въ шкапу, и я его тайкомъ выпустила… И тогда я довѣріе утрачу невозвратно, и мы будемъ несчастливы всю жизнь нашу. А когда онъ васъ увидитъ, и я поговорю съ нимъ, то онъ будетъ мною доволенъ и станетъ смѣяться…
Напуганный философъ умолялъ ее отпустить его, но Мариго была непреклонна и рѣшительно объявила ему, что онъ плѣнникъ, — и такъ онъ остался поневолѣ въ домѣ ждать хозяина и смиренно молился, все сокрушаясь и все больше и больше робѣя.
Наконецъ раздался снова по камнямъ двора конскій топотъ. Мариго тотчасъ же снова заперла въ Шкапъ полумертваго отъ ужаса гостя, сказавши ему:
— Не бойтесь, я все устрою.
И сама пошла встрѣчать мужа. Подарки были прекрасные, и всѣ слуги и служанки собрались смотрѣть ихъ и восхищались ими. Тогда, при всѣхъ нихъ, Мариго взяла за руку мужа и ласково глядя на него сказала:
— Милый мой! мнѣ довѣріе и любовь твоя драгоцѣннѣе всѣхъ этихъ подарковъ. Я утрудила тебя и заставила для моего удовольствія усталаго второй разъ проѣхаться въ городъ. Сейчасъ я буду сама служить за столомъ, который уже совсѣмъ готовъ. Но прежде я должна признаться тебѣ, что я тебя вдвойнѣ обманула. Ты бросилъ ключъ на полъ и повѣрилъ, что въ шкапу никого нѣтъ, но это неправда. Тамъ и теперь запертъ полумертвый отъ страха молодой человѣкъ — путникъ, который хвастался, что никакая женщина обмануть его не можетъ, до того онъ мудръ и проницателенъ. Я нарочно задержала его до твоего пріѣзда, чтобы выиграть ядесъ и вмѣстѣ съ тѣмъ наказать и его за самохвальство и гордость.
Мужъ съ удивленіемъ и безпокойствомъ смотрѣлъ на нее. Служанки и слуги всѣ улыбались, а старшая, и болѣе смѣлая изъ прислужницъ, вмѣшалась въ дѣло и воскликнула:
— И гордиться ему нечѣмъ, — хоть и молодой, да такой плохой, худой, бородатый и страшный, что Боже упаси!..
Тогда уже всѣ служители и служанки засмѣялись громко, и нѣкоторые сказали:
— Правда, правда, что собой онъ дурной и скверный!
Послѣ этого успокоившійся мужъ сказалъ:
— Ну, отпирай и веди его скорѣй со мной ужинать. Я ему обиды не сдѣлаю, довольно съ него стыда и страха.
Философа отперли и вывели въ залу къ хозяину дома, который, увидавъ, что онъ въ самомъ дѣлѣ некрасивъ и очень напуганъ, протянулъ ему дружески руку и сказалъ съ улыбкой:
— Я радъ, господинъ мой, видѣть васъ у себя въ домѣ. Милости прощу поужинать со мною, чѣмъ Богъ послалъ, и выпьемъ вмѣстѣ за здоровье всѣхъ умныхъ и добродѣтельныхъ женщинъ, на этомъ свѣтѣ существующихъ!
— Да, есть женщины, которыя много мудрѣе насъ! — вздыхая замѣтилъ философъ.
Они пріятно поужинали. Мариго сама весело служила имъ; они выпили оба за ея здоровье, потомъ оба пошли каждый къ себѣ и уснули спокойно; а рано утромъ пристыженный философъ уѣхалъ, обогащенный на этотъ разъ уже не одной книжной премудростью, но и настоящимъ житейскимъ опытомъ.
- ↑ Такъ называется особаго рода игра, или пари. Берутъ косточку изъ груди курицы и двое играющихъ, или бьющихся объ закладъ, переламываютъ ее вмѣстѣ для обозначенія начала игры, достаточно извѣстной и у насъ.
