Подъ однимъ большимъ и торговымъ городомъ, въ своемъ собственномъ домѣ, жилъ богатый купецъ съ молодой, красивой и очень умной женою.
Они уже имѣли двухъ маленькихъ дѣтей, ни въ чемъ не нуждались и между собою жили очень согласно, такъ что и другимъ служили примѣромъ хорошей, пріятной и христіанской жизни. Но жена при красотѣ своей была еще и веселаго нрава и очень любила наряды, а мужъ былъ немного ревнивъ и очень расчетливъ.
Когда жена покупала себѣ новое платье или уборъ — мужъ любовался на нее тайно, но ей всегда почти говорилъ, насупивши грозно брови:
— Конечно, это очень красиво и къ тебѣ пристало. Только на что это замужней женщинѣ такъ часто украшать себя? Постороннихъ мужчинъ искушать красотой своей тебѣ грѣхъ… Ты вѣдь добродѣтельна и вѣрна, на что же безпокоить ихъ напрасно; а мнѣ ты и попросту хороша…
— Прости ужъ мнѣ, несчастной такой и глупой женщинѣ, — отвѣчала ему красавица съ лукавой кротостью. — Такая я дура. Для самой себя люблю наряжаться…
Мужъ вздыхалъ, глядѣлъ угрюмо; а наряды и самъ покупалъ, и деньги давалъ ей; хоть и неохотно и гнѣваясь, а всё-таки давалъ, потому что, въ случаѣ отказа, она умѣла такое печальное и кроткое лицо сдѣлать, и глаза у нея были такіе прекрасные и сладкіе, что онъ покачаетъ головой, ногой даже топнетъ иногда, а деньги, хоть и не просто дастъ, а все-таки кинетъ передъ ней со звономъ отъ досады на столъ и скажетъ, махнувъ рукой:
Под одним большим и торговым городом, в своем собственном доме, жил богатый купец с молодой, красивой и очень умной женою.
Они уже имели двух маленьких детей, ни в чём не нуждались и между собою жили очень согласно, так что и другим служили примером хорошей, приятной и христианской жизни. Но жена при красоте своей была еще и веселого нрава и очень любила наряды, а муж был немного ревнив и очень расчетлив.
Когда жена покупала себе новое платье или убор — муж любовался на нее тайно, но ей всегда почти говорил, насупивши грозно брови:
— Конечно, это очень красиво и к тебе пристало. Только на что это замужней женщине так часто украшать себя? Посторонних мужчин искушать красотой своей тебе грех… Ты ведь добродетельна и верна, на что же беспокоить их напрасно; а мне ты и попросту хороша…
— Прости уж мне, несчастной такой и глупой женщине, — отвечала ему красавица с лукавой кротостью. — Такая я дура. Для самой себя люблю наряжаться…
Муж вздыхал, глядел угрюмо; а наряды и сам покупал, и деньги давал ей; хоть и неохотно и гневаясь, а всё-таки давал, потому что, в случае отказа, она умела такое печальное и кроткое лицо сделать, и глаза у неё были такие прекрасные и сладкие, что он покачает головой, ногой даже топнет иногда, а деньги, хоть и не просто даст, а всё-таки кинет перед ней со звоном от досады на стол и скажет, махнув рукой:
