Философия права (Гегель; Столпнер)/Часть 3/Отдел 2

Сочинения
автор Георг Вильгельм Фридрих Гегель
Источник: Георг Вильгельм Фридрих Гегель. Сочинения. — М.-Л.: Соцэкгиз, 1934. — Т. VII. — С. 211—262.

[211]
Отдел второй
ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО
§ 182

Одним принципом гражданского общества является конкретная личность, которая служит для себя целью как особенная, как целокупность потребностей и смесь природной необходимости и про­извола, — но особенное лицо, как существенно находящееся в соот­ношении с другой такой особенностью, так что оно заявляет свои при­тязания и удовлетворяет себя лишь как опосредствованное другим осо­бым лицом и вместе с тем как всецело опосредствованное формой всеобщностидругим принципом гражданского общества.

Прибавление. Гражданское общество есть разъединение, которое появляется посредине между семьей и государством, хотя развитие гражданского общества наступает позднее, чем развитие государства, так как в качестве разъединения оно предполагает наличность госу­дарства, которое оно должно иметь перед собою как нечто само­стоятельное, чтобы существовать. Гражданское общество создалось, впрочем, лишь в современном мире, который один только воздает свое каждому определению идеи. Когда государство представляют как единство различных лиц, как единство, которое есть лишь общ­ность, то этим разумеют лишь определение гражданского общества. Многие новейшие государствоведы не могли додуматься до другого воззрения на государство. В гражданском обществе каждый для себя — цель, все другие суть для него ничто. Но без соотношения с другими он не может достигнуть объема своих целей; эти другие суть потому средства для целей особенного. Но особенная цель посредством соот­ношения с другими дает себе форму всеобщности и удовлетворяет себя, удовлетворяя вместе с тем благо других. Так как особенность связана с условием всеобщности, то целое есть почва опосредствова­ния, на которой дают себе свободу все частности, все случайности ро­ждения и счастья, в которую вливаются волны всех страстей, упра­вляемых лишь проникающим в них сиянием разума. Особенность, ограниченная всеобщностью, есть единственная мера (Мая), при помощи которой всякая особенность способствует своему благу. [212]

§ 183

Таким образом, себялюбивая цель, обусловленная в своем осуществлении всеобщностью, обосновывает систему всесторонней зави­симости, так что пропитание и благо единичного лица и его правовое существование переплетены с пропитанием, благом и правом всех, основаны на них и лишь в этой связи действительны и обеспечены. Можно рассматривать эту систему ближайшим образом как внешнее государство, — как основанное на нужде государство рассудка.

§ 184

Идея в этом своем раздвоении сообщает этим моментам своеобраз­ное наличное бытие, сообщает особенности право развиваться и распространяться во все стороны, а всеобщности — право показать себя основанием и необходимой формой особенности, равно как и верхов­ной властью над нею и ее последней целью. — Именно система ушед­шей в свои крайности и потерявшейся в них нравственности и соста­вляет абстрактный момент реальности идеи, которая здесь имеется лишь в качестве относительной целостности и внутренней необходи­мости в этом внешнем явлении.

Прибавление. Нравственное ушло здесь в свои крайности, потеря­лось в них, и непосредственное единство семьи распалось здесь на мно­жество. Реальность есть здесь внешность, распад понятия, самостоя­тельность ставших свободными наличных моментов. Хотя в граждан­ском обществе особенность и всеобщность распались, они все же взаимно связаны друг с другом и обусловливают друг друга. Хотя и кажется, будто одна делает как раз противоположное другой и пола­гает, что может существовать лишь держа другую на почтительном расстоянии от себя, все же каждая имеет другую своей предпосыл­кой. Так, например, большинство людей смотрят на уплату налогов как на нарушение их особенности, как на нечто враждебное им, ме­шающее осуществлению их цели. Но, хотя им и на самом деле это кажется, все же особенность цели не может быть удовлетворена без всеобщего, и страна, в которой не уплачивали бы налогов, вряд ли отличалась бы и ростом силы особенности. Точно так же могло бы казаться, что со всеобщностью обстояло бы лучше, если бы она стя­нула к себе силы особенности, как это, например, осуществляется в платоновском государстве. Но и это опять-таки лишь иллюзия, так как обе существуют лишь друг для друга и друг посредством друга, переходят друг в друга. Способствуя осуществлению моей цели, я [213]способствую осуществлению всеобщего, а последнее в свою очередь способствует осуществлению моей цели.

§ 185

С одной стороны, особенность, как распространяющееся во все стороны удовлетворение своих потребностей, случайного произвола и субъективного каприза, разрушает в своих наслаждениях самое себя и свое субстанциальное понятие; с другой же стороны, удовлетворе­ние необходимых и случайных потребностей, как подвергающееся бес­конечному возбуждению, находящееся во всесторонней зависимости от внешней случайности и внешнего произвола, а также ограничен­ное властью всеобщности, случайно. Гражданское общество предста­вляет нам в этих противоположностях и их переплетении картину столь же необычайной роскоши, излишества, сколь и картину нищеты и общего обоим физического и нравственного вырождения.

Примечание. Самостоятельное развитие особенности (ср. § 124) представляет собою момент, который проявляется в античных госу­дарствах как наступающая порча нравов и последняя причина гибели этих государств. Эти государства, находящиеся частью под знаком патриархального и религиозного принципа, частью под знаком принципа более духовной, но вместе с тем более простой нравствен­ности, построенные вообще на основе первичного природного созерца­ния, не могли вынести его раздвоения, бесконечной рефлексии само­сознания в себя и пали под тяжестью этой рефлексии, когда она стала выдвигаться сначала в области умонастроения, а затем также и в дей­ствительности, потому что их еще простому принципу недоставало подлинно бесконечной силы, содержащейся лишь в том единстве, которое дает противоположностям разума развернуться во всей их мощи, преодолевает их и, следовательно, сохраняет себя в них и сдер­живает их внутри себя. — Платон в своем государстве изображает субстанциальную нравственность в ее идеальной красоте и истине, но он не может справиться с принципом самостоятельной особенности, ворвавшимся в его время в греческую нравственность, иным путем как противопоставляя этому принципу свое лишь субстанциальное государство, совершенно исключая его из последнего в самих его на­чатках, каковыми являются частная собственность (§ 46) и семья, исключая его затем также и в его дальнейшем развитии, как например, произвольный выбор сословия и т. п. Этот недостаток и является при­чиной того, что не замечают великой субстанциальной истины его [214]государства и смотрят обыкновенно на последнее как на мечту абстрак­тной мысли, как на то, что часто даже называют идеалом. Принцип самостоятельной внутри себя бесконечной личности единичного чело­века, субъективной свободы, взошедший внутренне в христианской религии, а внешне, и потому, в связи с абстрактной всеобщностью, — в римском мире, не получает подобающего положения в этой исключи­тельно лишь субстанциальной форме действительного духа. Этот прин­цип исторически появился позднее греческого мира и точно так же философская рефлексия, опускающаяся до этой глубины, есть более позднее явление, чем субстанциальная идея греческой философии.

Прибавление. Особенность сама по себе есть излишество и безмерное, и формы этого самого излишества тоже безмерны. Человек расширяет путем представлений и размышлении свои стремления, которые не представляют собою замкнутого круга, подобно инстинкту животных, и это расширение ведет их в дурное бесконечное. Но, с другой стороны, лишения и нужда суть также нечто безмерное, и это запутанное состояние может быть приведено в гармонию через ставшее его госпо­дином государство. Если платоновское государство хотело исключить особенность, то надо сказать, что этим нельзя помочь, ибо такая по­мощь противоречила бы бесконечному праву идеи освобождать особен­ность. Преимущественно в христианской религии взошло право субъ­ективности как бесконечность для-себя-бытия, и при этом целость дол­жна вместе с тем получить достаточную силу, чтобы приводить особен­ность в гармонию с нравственным единством.

§ 186

Но принцип особенности именно потому, что он развивается сам по себе в целостность, переходит во всеобщность и в ней одной обла­дает своей правдой и правом на свою положительную действительность. Это единство, которое вследствие самостоятельности указанных двух принципов на этой точке зрения раздвоения (§ 184) не есть нравствен­ное тожество — это единство имеется именно поэтому не как свобода, а как необходимость того, чтобы особенное возвысилось до формы всеоб­щего, чтобы оно искало и имело в этой форме свое существование.

§ 187

Индивидуумы суть в качестве граждан этого государства частные лица, преследующие как свою цель свой собственный интерес. Так как эта цель опосредствована всеобщим, которое следовательно, [215]представляется им средством, то она может быть достигнута ими лишь по­стольку, поскольку они сами определяют свое знание, воление и де­лание всеобщим способом и делают себя звеньями этой связующей цепи. Интерес идеи, не присутствующий в сознании этих членов гражданского общества как таковых, состоит в процессе поднятия их единичности и природности через естественную необходимость, так же как и через произвол потребностей, до формальной свободы и формальной всеобщ­ности знания и воления, процесс превращения субъективности, взя­той в ее особенности, в культурную субъективность.

С представлением о невинности естественного состояния, о простоте нравов некультурных народов, с одной стороны, и с умонастроением, рассматривающим потребности, их удовлетворение, удовольствия и удобства частной жизни и т. д. как абсолютные цели, с другой сторо­ны, находится в связи то обстоятельство, что культура (Bildung) рас­сматривается то как нечто лишь внешнее, гибельное, то лишь как средство для достижения вышеуказанных целей. Как первый, так и второй взгляд показывает незнакомство с природой духа и с целью разума. Дух имеет свою действительность лишь через то, что̀ раздваивается в себе самом, сообщает себе в естественных потребностях и в связи этой внешней необходимости предел и конечность, и именно тем самым внедряется внутрь их (sich hineinbildet), преодолевает их и обретает в них свое объективное наличное бытие. Целью разума не является поэтому ни указанная естественная простота нравов, ни удовольствия как таковые, получающиеся в ходе развития особенности, удоволь­ствия, достигаемые посредством культуры; цель разума заключается в том, чтобы посредством труда была удалена естественная про­стота, т. е. частью пассивное отсутствие эгоизма, частью примитив­ность знания и воления, т. е. непосредственность и единичность, в ко­торые погружен дух, и чтобы эта его внешность получила ближайшим образом ту разумность, к которой она способна, а именно, форму все­общности, осмысленность. Лишь таким образом дух в этой внешности как таковой чувствует себя уютно и у себя. Его свобода обладает, таким образом, в последней некиим наличным бытием, и он становится для себя в этом элементе, который сам по себе чужд его предназначе­нию к свободе и имеет дело лишь с тем, на что он наложил свою печать и что произведено им. Тем самым форма всеобщности получает для себя существование в мысли, — а эта форма единственно лишь и предста­вляет собою достойный элемент для существования идеи. Культура (Bildung — образование, культура, слово имеет здесь оба смысла; это — просветительская культура. Перев.) в своем абсолютном определении [216]есть поэтому освобождение и работа высшего освобождения, а именно, абсолютный переходный этап на пути к больше уже не непосредствен­ной, естественной, а духовной, также поднятой на высоту образа все­общности, бесконечно субъективной субстанциальности нравствен­ности. — Это освобождение представляет собою в субъекте тяжкий труд, направленный против голой субъективности поведения, против непосредственности стремлений, равно как и против субъективного тщеславия, свойственного чувству, и произвола каприза. То обстоятель­ство, что освобождение представляет собой этот тяжкий труд, и яв­ляется отчасти причиной нерасположения, с которым к нему относятся. Но именно благодаря этой работе культуры сама субъективная воля обретает в себе объективность, единственно лишь в которой она с своей стороны достойна и способна быть действительностью идеи. Вместе с тем эта форма всеобщности, до которой особенность возвысилась по­средством работы, путем переработки себя в процессе культуры, имеет тот смысл (die Verständigkeit), что особенность становится подлинным для-себя-бытием единичности, и, давая всеобщности наполняющее ее содержание и ее бесконечное самоопределение, она сама есть в нрав­ственности бесконечно для себя сущая, свободная субъективность. Это — та точка зрения, которая показывает, что культура представляет собою имманентный момент абсолютного и обладает своей беско­нечной ценностью.

Прибавление. Под словом «культурные люди» можно ближайшим образом понимать таких людей, которые в состоянии сделать все то, что делают другие, и которые не выставляют на показ своей частно­сти, между тем как у некультурных людей обнаруживается именно по­следняя, так как их поведение не следует всеобщим свойствам вещей. И в своих отношениях с другими людьми некультурный человек может легко их обидеть, так как он лишь дает себе волю и не предается раз­мышлениям о чувствах, которые испытывают другие. Он не хочет οскорблять других, но его поведение не согласуется с его волей. Куль­турность, следовательно, есть сглаживание особенности, чтобы она вела себя согласно природе предмета. Истинная оригинальность, являю­щаяся творчеством настоящего предмета, требует культурности, ме­жду тем как ложная оригинальность принимает форму тех безвкусных проявлений, которые приходят в голову лишь некультурным людям.

§ 188

Гражданское общество содержит в себе три следующих момента:

A. Опосредствование потребности и удовлетворение единичного [217]посредством его работы и посредством работы и удовлетворения по­требностей всех других, — систему потребностей.

B. Действительность содержащегося в этом опосредствовании все­общего свободы, покровительство собственности посредством правосудия.

C. Забота о борьбе со случайностью, оставшейся в вышеуказан­ных системах, и попечение об особенном интересе как об общем, посредством полиции и корпораций.

А. СИСТЕМА ПОТРЕБНОСТЕЙ
§ 189

Особенность, определенная ближайшим образом как противопо­ставленная всеобщему воли вообще (§ 60), есть субъективная потреб­ность, которая достигает своей объективности, т. е. своего удовлетво­рения посредством (α) внешних предметов, которые суть также собствен­ность и продукт других потребностей и воль, и (β) посредством деятель­ности и работы как того, чем опосредствуются обе стороны. Так как ее целью является удовлетворение субъективной особенности, а в отно­шении к потребностям и свободному произволу других показывает свою силу всеобщность, то это проникновение света разумности в эту сферу конечности есть рассудок, та сторона, которая важна при рассмотре­нии и которая составляет примиряющий момент внутри самой этой сферы.

Примечание. Политическая экономия есть наука, исходящая из этих точек зрения, но кроме этого она должна изобразить отношение и движение масс продуктов в их качественной и количественной определен­ности и запутанности. Это — одна из тех наук, которые возникли в новейшее время, так как имеют последнее своей почвой. Ее развитие являет интересный пример того, как мысль (см. Смит, Сэй, Рикардо) в бесконечном множестве частных фактов, которые она ближайшим образом имеет перед собой, отыскивает простые принципы предмета, действующий в нем, управляющий им рассудок. — Если, с одной сто­роны, это познание в сфере потребностей содержащейся в самой природе вещей разумности, лучи которой деятельно проникают в толщу част­ностей, представляет собою примиряющий момент, то и, наоборот, эта наука есть то поприще, на котором рассудок, исходящий из субъ­ективных целей и моральных мнений, изливает свое недовольство и моральную досаду. [218]

Прибавление. Существуют известные всеобщие потребности, как например, потребность в еде, питье, одежде и т. п., и всецело зависит от случайных обстоятельств способ, каким эти потребности удовлет­воряются. Почва здесь или там более или менее плодородна; годы различаются между собою по своей урожайности; один человек трудо­любив, другой ленив. Но этот кишмя кишащий произвол порождает из себя всеобщие определения, и факты, кажущиеся рассеянными и ли­шенными всякой мысли, управляются необходимостью, которая сама собою выступает. Отыскивание здесь этой необходимости есть задача политической экономии, науки, которая делает честь мысли, потому что она, имея перед собой массу случайностей, отыскивает их законы. Интересно видеть, как все зависимости оказывают здесь обратное дей­ствие, как особенные сферы группируются, влияют на другие сферы и испытывают от них содействие себе или помеху. Эта взаимная связь, в существование которой сначала не верится, потому что кажется, будто все здесь предоставлено произволу отдельного индивидуума, замечательна главным образом тем, — и сходна в этом с планетной системой, — что она всегда являет глазу лишь неправильные движе­ния, и все же можно познать ее законы.

а) Характер потребности и удовлетворения
§ 190

Животное обладает ограниченным кругом средств и способов удов­летворения своих тоже ограниченных потребностей. Человек доказы­вает также и в этой зависимости, что он вместе с тем выходит за ее пре­делы, доказывает свою всеобщность прежде всего созданием много­образия потребностей и средств, а затем различением в конкретной потребности отдельных частей и сторон и разложением ее на последние, которые становятся различными распавшимися на частности и, следовательно, более абстрактными потребностями.

Примечание. В праве предметом является лицо, с моральной точки зрения — субъект в семье — член семьи, в гражданском обществе — гражданин вообще (как bourgeois); здесь же на точке зрения потребно­стей (ср. § 123) предметом является то конкретное представление, ко­торое называется человеком; следовательно, собственно лишь здесь идет речь о человеке в этом смысле.

Прибавление. Животное есть некое частное, оно обладает своим ин­стинктом и отграниченными, непереступимыми средствами удовлетво­рения. Существуют насекомые, которые связаны с одним [219]определенным растением, существуют другие животные, круг которых более обширен, которые могут жить в разных климатах, но всегда поприще их жизни ограничено по сравнению с поприщем жизни человека. Потребность в жилище и одежде, необходимость не оставлять больше пищу сырой, а делать ее соответственной себе и разрушать ее природ­ную непосредственность приводит к тому, что человеку живется не так легко, как животному, да ему, как духу, и не должно так легко житься. Рассудок, который познает различия, вносит многообразие в эти потребности, а так как вкус и полезность делаются критериями оценки, то и сами потребности захватываются им. В конечном резуль­тате уже не потребность, а мнение должно быть удовлетворено, и раз­ложение конкретного на его особенности именно и составляет черту культуры. В разнообразии потребностей заключается как раз за­держка страстей, ибо, если людям нужны многие вещи, то стремление к одному предмету, в котором они чувствуют надобность, все же не так сильно, и это многообразие потребностей служит признаком того, что нужда вообще не так подавляет.

§ 191

Точно так же делятся и разнообразятся средства для распавшихся на частности потребностей и вообще способы их удовлетворения, ко­торые в свою очередь делаются относительными целями и абстрактными потребностями. Этому увеличению разнообразия нет конца, и оно в такой же мере есть разнообразие различения этих определений и оценки соответствия средств их целям, — оно есть утончение.

Прибавление. То, что англичане называют comfortable (комфор­том) есть нечто совершенно неисчерпаемое, нечто такое, чему нет конца, ибо каждое удобство обнаруживает в свою очередь также и свое неудобство, и этим изобретениям нет конца. Оно становится по­этому потребностью не столько тех, которые непосредственно поль­зуются им, сколько тех, которые ищут выгоды от его производства.

§ 192

Потребности и средства как реальное наличное бытие становятся бытием для других, чьими потребностями и работой взаимно обуслов­лено удовлетворение. Абстракция, становящаяся качеством потреб­ностей и средств (см. предшествующий параграф), становится также определением взаимных отношений индивидуумов друг к другу; эта всеобщность как признанность представляет собою тот момент, [220]который превращает их в их разрозненности и абстрактности в кон­кретные, делает их общественными потребностями, общественными средствами и способами удовлетворения.

Прибавление. Благодаря тому, что я должен согласоваться с дру­гими, здесь появляется форма всеобщности. Я приобретаю от других средства удовлетворения и должен вследствие этого принять их мне­ние. Но наряду с этим я вынужден производить средства для удовлет­ворения других. Одно, таким образом, переходит в другое и связано с ним; все частное превращается, таким образом, в общественное. В способе одеваться, в определенном времени для еды, есть некоторая условность, которую приходится принять, потому что не стоит труда проявлять в этих вещах свой ум, а всего благоразумнее поступать по отношению к ним так, как другие.

§ 193

Этот момент становится, таким образом, особенным целеопределением в отношении средств самих по себе и обладания ими, также как и в отношении характера и способа удовлетворения потреб­ностей. Он, далее, непосредственно содержит в себе требование равен­ства с другими в средствах и способах удовлетворения; потребность в этом равенстве и уравнении, подражание, так же как и, с другой стороны, потребность особенности, равным образом содержащейся в этом моменте, проявить себя каким-нибудь отличием, сам становится действительным источником роста разнообразия потребностей и их распространения.

§ 194

Между тем в общественных потребностях, как представляющих собою соединение непосредственной или естественной потребности и духовной потребности, созданной представлением, последняя как все­общее берет перевес, и потому в этом общественном моменте есть сто­рона освобождения, заключающаяся в том, что строгая естественная необходимость потребностей стушевывается, и человек считается со своим мнением, которое есть также всеобщее мнение, и с им-же самим созданной необходимостью, вместо того чтобы считаться лишь с внеш­ней и внутренней случайностью, с произволом.

Примечание. Имеется представление, будто человек в так называе­мом естественном состоянии, в котором у него, якобы, имеются лишь так называемые простые естественные потребности, употребляет для [221]их удовлетворения лишь такие средства и в таком виде, какие и в ка­ком виде ему непосредственно доставляет природа; представление, будто человек в таком состоянии был свободен в отношении потребно­стей, не принимает во внимание момента освобождения, заключающе­гося в труде, о чем скажем ниже. Это мнение ложно, потому что ес­тественная потребность как таковая и ее непосредственное удовлетво­рение были бы лишь состоянием погруженной в природу духовности и, значит, состоянием дикости и несвободы; свобода же получается лишь благодаря рефлексии духовного в себя, его различении себя от при­родного и его реакции на последнее.

§ 195

Это освобождение формально, так как особенность целей остается лежащим в основании содержанием. Нет предела направленности общественного состояния на неопределенное увеличивание разнообра­зия и специфизирование потребностей, средств и удовольствий, так же как и нет предела различию между естественными потребностями и потребностями культурных людей. Эта направленность — роскошь — есть столь же бесконечный рост зависимости и нужды, которой при­ходится иметь дело с оказывающей бесконечное сопротивление мате­рией, а именно — с внешними средствами, имеющими тот особый характер, что они являются собственностью свободной воли, следо­вательно, с чем-то абсолютно неподатливым, жестким.

Прибавление. Диоген во всей своей цинической фигуре представляет собою продукт афинской общественной жизни, и его определяло имен­но мнение, против которого он вообще реагировал своим образом жизни. Он поэтому не независим, а возник благодаря этому обществен­ному состоянию, и сам он представляет собою некрасивый продукт роскоши. Где последняя на одной стороне достигает своего высшего расцвета, там столь же велики на другой стороне нужда и беспомощ­ность, и цинизм порождается тогда своей противоположностью, утон­ченностью.

b) Характер труда
§ 196

Опосредствование изготовления и приобретения соответственных распавшимся на частности потребностям, столь же распавшихся на частности средств есть труд, который специфизирует для этих много­образных целей непосредственно доставляемый природой материал с [222]помощью многообразных процессов. Это формирование сообщает те­перь средству ценность и его целесообразность, так что человек в своем потреблении имеет отношение преимущественно к произведениям людей и он потребляет именно такие человеческие усилия.

Прибавление. Непосредственного материала, которого не приходит­ся обрабатывать, очень мало. Даже воздух приходится приобретать, так как его нужно нагревать; лишь воду, пожалуй, можно пить в том виде, в котором мы ее находим. Человеческий пот и человеческий труд добывают для человека средства удовлетворения его потребностей.

§ 197

На основе многообразия интересующих человека определений и предметов развивается теоретическая кулътура, не только многооб­разие представлений и познаний, но и подвижность и быстрота пред­ставления и перехода от одного представления к другому, схватывание запутанных и всеобщих отношений и т. д. Вообще, развитие (die Bil­dung) рассудка вообще и, следовательно, также и языка. — Практи­ческая культура, приобретаемая посредством труда, состоит в потреб­ности и привычке вообще чем-нибудь заниматься и, далее, в ограниче­нии своего делания, согласуясь частью с природой материала, частью же и преимущественно с произволом других, и в приобретаемой бла­годаря этой дисциплине привычке к объективной деятельности и обще­значимым умениям.

Прибавление. Варвар ленив и отличается от культурного человека тем, что он тупо и безучастно глядит перед собой, ибо практическая культура и состоит именно в привычке и потребности в занятии. Неумелый всегда производит не то, что он хочет произвести, потому что он не господин над своим собственным деланием, между тем как тот рабочий может быть назван умелым, который производит предмет та­ким, каким он должен быть, и который в своем субъективном делании не находит никакого сопротивления цели.

§ 198

Но всеобщее и объективное в труде заключается в абстракции, которая приводит к специфизированию средств и потребностей, тем самым специфизирует также и производство и создает разделение работ. Труд отдельного человека упрощается благодаря этому разделению, и благодаря этому увеличивается степень его умелости в его абстракт­ной работе, так же как и количество произведенных им продуктов. [223]

Вместе с тем эта абстракция в области умений и средств завершает зависимость и взаимоотношения людей в деле удовлетворения осталь­ных потребностей, превращая эту взаимную надобность в полную не­обходимость. Абстракция в производстве делает, далее, труд все более и более механичным и тем самым делает его подготовленным к тому, чтобы человек отошел от него и поставил на место себя машину.

с) Имущество
§ 199

В этой зависимости и взаимности труда и удовлетворения потреб­ностей субъективное себялюбие превращается в содействия удовлетво­рению потребностей всех других, — переходит как диалектическое движение в опосредствование особенного всеобщим, так что, когда каждый сам для себя приобретает, производит и потребляет, он вместе с тем именно этим приобретает и производит для потребления других. Эта необходимость, заключающаяся во всестороннем переплетении зависимостей всех ото всех, представляет собою теперь для каждого всеобщее, пребывающее имущество (см. § 170), содержащее в себе возмож­ность для него принять участие в этом имуществе своей образованно­стью и своими практическими умениями, чтобы быть обеспеченным средствами существования, — равно как и это опосредствованное его трудом добывание средств сохраняет и приумножает всеобщее имуще­ство.

§ 200

Но возможность принять участие во всеобщем имуществе, особен­ное имущество, обусловлена частью непосредственной собственной основой (капиталом), частью умениями, которые сами в свою очередь обусловлены первым, но вместе с тем обусловлены и случайными об­стоятельствами, многообразие которых создает различие в развитии уже самих по себе неодинаковых природных телесных и духовных за­датков; это различие проявляется в данной сфере особенности во всех направлениях и на всех ступенях, и, действуя вместе с прочими слу­чайностями и произволом, имеет своим необходимым следствием не­равенство имущества и умений индивидуумов.

Примечание. Противопоставление требования равенства содержа­щемуся в идее объективному праву особенности духа, которое не только не упраздняет в гражданском обществе неравенства людей, установ­ленного природой — этой стихией неравенства, — но и порождает его [224]из духа, поднимает его до неравенства умений, имущества и даже ин­теллектуальной и моральной культуры — это противопоставление требования равенства есть черта пустого рассудка, который принимает эту свою абстракцию и свое долженствование за реальное и разумное. Эта сфера особенного, которую всеобщее внедряет в себя, сохраняет в этом лишь относительном тожестве с последним как природную, так в произвольную особенность, сохраняет, следовательно, остаток есте­ственного состояния. Имманентный же в этой системе разум расчле­няет далее систему человеческих потребностей и их движение в орга­ническое целое различий (см. следующий параграф).

§ 201

Бесконечно многообразные средства и их также бесконечно скре­щивающееся и переплетающееся движение во взаимном порождении и обмене концентрируется благодаря имманентной его содержанию всеобщности и образует отличные друг от друга всеобщие массы, так что вся совокупность развивается в особенные системы потребностей, средств и работ, способов удовлетворения и теоретической и практи­ческой культуры, в системы, между которыми распределены индиви­дуумы, — развивается в различие сословий.

Прибавление. Способ участия во всеобщем имуществе предоставлен выбору каждой особенности индивидуумов, но всеобщая различность, диференциация гражданского общества, есть нечто необходимое. Если первым базисом государства является семья, то сословия суть его вто­рой базис. Последний потому так важен, что частные лица, хотя они и себялюбивы, все же вынуждены обращаться к другим. Здесь, следо­вательно, тот корень, посредством которого себялюбие связывается со всеобщим, с государством, и последнее должно заботиться о том, чтобы эта связь была основательной и прочной.

§ 202

Сословия определяют себя согласно понятию как субстанциальное или непосредственное сословие, как рефлектирующее или формаль­ное сословие и, наконец, как всеобщее сословие.

§ 203

а) Имуществом субстанциального сословия являются естественные произведения почвы, которую оно обрабатывает, почвы, способной быть [225]исключительной частной собственностью и требующей не только не­определенного пользования, но и объективного формирования. Корри­гируя связь труда и добывания средств к существованию с отдельными временами года, раз навсегда данными природой, и зависимость дохода от изменчивого характера естественного процесса, это сословие, имея в виду цель удовлетворения потребностей, прибегает к заботе о будущем, но благодаря условиям осуществления этой заботы она все же сохра­няет характер пропитания, не столь опосредствованного рефлексией и собственной волей, и в этом своем характере она вообще сохраняет субстанциальное умонастроение нравственности, непосредственно покоящейся на семейных отношениях и на доверии.

Примечание. Справедливо признавалось, что настоящим началом и первым основанием государства является введение земледелия и института брака, так как принцип государства ведет за собою форми­рование почвы, и, значит, исключительную частную собственность (ср. § 170), приводит кочевую жизнь дикаря, ищущего средств су­ществования в кочевничестве, к покою частного права и к обеспечен­ности удовлетворения потребностей; с этим связывается ограничение влечения полов друг к другу, развитие этого влечения в брак и, следовательно, расширение этих уз посредством их превращения в постоянный в себе всеобщий союз, расширения потребности в заботу о семье и имущества — до семейного имения. Обеспечение, упрочение, продолжительность удовлетворения потребностей и т. д. — все эти черты, которые мы ближайшим образом замечаем в этих учреждениях, суть не что иное, как формы всеобщности и образований, которыми проявляет себя в этих предметах разумность, абсолютная оконча­тельная цель. — В этой области нет ничего интереснее столь же остроумных, сколь ученых пояснений, которые мой высокоуважае­мый друг, господин Крейцер, нам дал в особенности в четвертом томе его «Mythologie und Symbolik» относительно земледельческих праздников, статуй и святынь древних, которые считали введение зем­леделия и связанных с ним институтов божественным деянием и по­свящали им поэтому религиозные культы.

То обстоятельство, что гражданским правом и, в особенности, правосудием, как и преподаванием и образованием, а также и религией вносятся в субстанциальный характер этого сословия видоизменения не в отношении субстанциального содержания, а в отношении формы и рефлективного развития, — это обстоятельство представляет собою уже дальнейший результат, который имеет место также и в отношении других сословий. [226]

Прибавление. В наше время хозяйство в имении тоже ведется рефлективно, как на фабрике, и оно тогда принимает противный его естественности, природности характер занятия второго сословия. Но все же первое сословие всегда больше сохранит свой патриархальный образ жизни и свое субстанциальное умонастроение. Человек здесь при­нимает даваемое и получаемое, непосредственным чувством благодарит за него бога и живет в благочестивом уповании, что эта благость не перестанет и впредь проявляться. Он удовлетворяется тем, что полу­чает; он его потребляет, ибо оно получится снова. Это — простое умо­настроение, не направленное на приобретение богатства; можно его также назвать староаристократическим умонастроением, которое про­живает то, что у него есть. У этого сословия главное делает природа, и, по сравнению с этим делом, собственное трудолюбие есть нечто вто­ростепенное, тогда как для второго сословия наиболее существенным является именно рассудок, а продукт природы может рассматриваться лишь как материал.

§ 204

b) Занятие промышленного сословия заключается в формировании продуктов природы, и в добывании средств своего существования он зависит от труда, от рефлексии и рассудка, равно как и главным об­разом от опосредствования потребностями и трудом других. Произве­денными и потребляемыми им предметами он обязан преимущественно себе самому, своей собственной деятельности. — Его занятия в свою очередь отличаются друг от друга; как более конкретный труд для удовлетворения отдельных потребностей и по желанию отдельных лю­дей — ремесленное сословие; как более абстрактная масса труда для удовлетворения отдельных потребностей, на которые есть всеобщий спрос — сословие фабрикантов; и как занятие обменом друг на друга разрозненных средств преимущественно посредством всеобщего средства обмена, денег, в которых действительна абстрактная ценность всех товаров: торговое сословие.

Прибавление. Индивидуум в промышленном сословии должен на­деяться на себя, и это чувство своего достоинства теснейшим образом связано с требованием правопорядка. Чувство свободы и порядка возникло поэтому главным образом в городах. Первому сословию, напротив, приходится мало самому думать; добываемое им есть дар чужого, природы: это чувство зависимости у него на первом плане, и с этим чувством у него легко связывается готовность терпеть от [227]людей все, что бы ни случилось; первое сословие поэтому больше склон­но к подчинению, а второе — к свободе.

§ 205

с) Занятие всеобщего сословия состоит в охранении всеобщих инте­ресов общества, оно должно быть поэтому свободно от необходимости непосредственного труда для удовлетворения своих потребностей либо благодаря обладанию частным состоянием, либо благодаря тому, что государство, требующее от него отдачи своей деятельности, возна­граждает его за нее, так что частный интерес находит свое удовлетво­рение в работе на пользу всеобщего.

§ 206

Сословие, как ставшая для себя объективная особенность, делится, таким образом, с одной стороны, согласно понятию на свои всеобщие различия. Но на принадлежность данного индивидуума к тому или другому особенному сословию оказывают, с другой стороны, влияние прирожденные черты характера, происхождение и внешние обстоятель­ства; последнее и существенное определение этой принадлежности заключается однако в субъективном мнении и особенном произволе, который сообщает себе в этой сфере свое право, свою заслугу и честь, так что то, что̀ в нем происходит по внутренней необходимости, опо­средствовано вместе с тем произволом и имеет для субъективного созна­ния форму дела его воли.

Примечание. Также и с этой стороны выступает в отношении прин­ципа особенности и субъективного произвола различие между поли­тической жизнью востока и запада, античного и нового мира. Разде­ление целого на сословия возникает, правда, в первых объективно, само собою, потому что оно разумно в себе, но вместе с тем принцип субъективной особенности не получает там того, что принадлежит ему по праву, так как, например, распределение индивидуумов по сосло­виям предоставлено или правителям, как например, в платоновском государстве (De Rep. III. p. 320, ed. Bip. t. VI), или одной лишь слу­чайности происхождения, как например, в индусских кастах. Таким образом субъективная особенность, не воспринятая в организацию целого и не примиренная в нем и, однако тоже выступающая как су­щественный момент, являет себя враждебной общественному порядку, гибельной для него (см. § 185); она либо выбрасывает последний за борт, как например, это происходило в греческих государствах и в римской республике, либо проявляется как внутренняя [228]испорченность и полнейшая деградация там, где общественный порядок, бла­годаря тому, что он обладает силой или благодаря религиозному ав­торитету, сохраняется, как это до некоторой степени происходило у лакедемонян, а в наше время полнее всего происходит у индусов. — Но когда объективный порядок держит субъективную особенность в соответствии с собою и вместе с тем не лишает ее того, что принадлежит ей по праву, она становится действенным началом всяческого оживле­ния гражданского общества, развития мыслящей деятельности, заслуги и чести. Признание, что то, что̀ разум делает необходимым в гражданском обществе и в государстве, должно совершаться через опосредствование произвола, и предоставление такого права последнему является ближайшим определением того, что в общем представле­нии преимущественно называется свободой (§ 121).

§ 207

Индивидуум сообщает себе действительность лишь тогда, когда он вообще вступает в наличное бытие когда он, следовательно, вступает в определенную особенность и этим самым исключительно ограничивается одной из особенных сфер потребностей. Нравственным умонастроением в этой системе является поэтому добропорядочность и сословная честь требующая, чтобы он, и именно по собственному определению, сделал себя посредством своей деятельности, своего усердия и умения членом одного из моментов гражданского общества и оставался таковым, чтобы он заботился о себе лишь через это опосредствование со всеоб­щим, равно как и требующая того, чтобы он лишь через это опосредствование получал признание в своем представлении и в представлении других. — Мораль занимает свое особое место в этой сфере, где господ­ствует рефлексия о своем собственном делании, цель особенной потреб­ности и особенного блага, и где случайность в их удовлетворении делает также обязанностью случайную и единичную отдельную помощь.

Примечание. То обстоятельство, что индивидуум ближайшим об­разом (т. е. в особенности в молодости) восстает против представления, что он должен решиться сделаться членом одного особенного сословия, и видит в этом ограничение своего всеобщего определения и часто — лишь внешнюю необходимость, имеет своей причиной абстрактное мыш­ление, которое останавливается на всеобщем, и, следовательно, недействительном, и не познает, что для того, чтобы существовать поня­тие вообще приходит к различению между понятием и его реальностью, и, значит, вступает в определенность и особенность (см. § 7), и что [229]лишь благодаря этому оно может обрести действительность и нрав­ственную объективность.

Прибавление. Говоря, что человек должен быть чем-нибудь, мы под этим разумеем, что он должен принадлежать к определенному сословию, ибо это «что-нибудь» означает, что он тогда представляет собою нечто субстанциальное. Человек без сословия есть лишь частное лицо и не находится в действительной всеобщности. С другой стороны, отдель­ный человек в своей особенности может считать себя всеобщим и мнить, что, если бы он вошел в сословие, он отдался бы более низкому. Это — ложное представление, полагающее, что когда нечто обретает необ­ходимое ему наличное бытие, оно этим ограничивает себя, отрекается от себя.

§ 208

Принцип этой системы потребностей как своя собственная особен­ность знания и воления обладает в себе и для себя сущей всеобщностью, всеобщностью свободы лишь абстрактно, следовательно, в каче­стве права собственности, которое однако выступает здесь уже не только в себе, но и в своей имеющей силу действительности как защита собственности судебным порядком.

В. ОТПРАВЛЕНИЕ ПРАВОСУДИЯ
§ 209

Относительное во взаимоотношении потребностей и труда, нужного для их удовлетворения, имеет ближайшим образом свою рефлексию внутри себя, вообще в бесконечной личности, в (абстрактном) праве. Но сама эта сфера относительного как образование дает праву наличное бытие в качестве всеобщепризнанного, знаемого и волимого, и опосред­ствует этой знаемостью и волимостью обладание им значимостью и объективной действительностью.

Примечание. Образованию, мышлению как сознанию единичного в форме всеобщего, свойственно понимать «я» как всеобщее лицо, в котором все тожественны. Человек обладает таким образом зна­чением, потому что он человек, а не потому, что он иудей, католик, протестант, немец, итальянец и т. д. и т. д. Это сознание, для ко­торого имеет значимость мысль, бесконечно важно и лишь в том случае ошибочно, когда оно в качестве космополитизма утверждается на точке зрения антагонизма к конкретной государственной жизни.

Прибавление. С одной стороны, право в качестве защиты [230]особенности становятся внешней необходимостью благодаря системе частных устремлений (System der Partikularität). Хотя эта защита и вытекает из понятия, однако она вступает в существование лишь потому, что она полезна для потребностей. Чтобы обладать мыслью о праве, нужно быть образованным, мыслить и уже не пребывать больше в одном лишь чувственном: нужно приспособлять к предметам форму всеобщности и руководиться всеобщим также и в воле. Законы могут образоваться лишь после того, как люди создали для себя многообразные потреб­ности и приобретение этих потребностей переплелось с удовлетво­рением.

§ 210

Объективная действительность права состоит частью в том, что оно есть для сознания, становится вообще знаемым, частью же в том, что оно обладает мощью действительности и имеет силу и, следовательно, становится также знаемым, как имеющее всеобщую силу.

а) Право как закон
§ 211

То, что̀ есть право в себе, положено в своем объективном наличном бытии, т. е. определено для сознания мыслью, и определено как то, что̀ есть право и считается правом, что̀ известно как закон; право есть вообще, благодаря этому определению, положительное право.

Примечание. Полагание чего-либо как всеобщего, т. е. осознание его как всеобщего, есть, как известно, мышление (ср. выше § 13 и § 21); сводя таким образом содержание к его простейшей форме, оно сооб­щает ему его последнюю определенность. То, что̀ есть право, только благодаря тому, что оно становится законом, получает не только форму своей всеобщности, но также и свою подлинную определенность. При представлении о законодательствовании надо поэтому иметь в виду не только тот момент, что посредством этого законодательствования нечто высказывается как правило поведения, имеющее силу для всех; важнее этого тот внутренний существенный момент, которым является познание содержания в его определенной всеобщности. Даже обычное право содержит в себе момент существования в качестве мысли и знаемого, так как животные обладают своим законом как инстинктом, и лишь люди обладают им как привычкой. Отличие норм обычного права от законов положительного права состоит лишь в том, что обычное право знаемо субъективным и случайным образом, и нормы обычного права поэтому сами по себе менее определенны и всеобщность мысли в [231]них более помутнена; а кроме того, еще в том, что знание права с той или другой стороны и вообще есть случайное достояние немногих. То якобы их преимущество, что они, благодаря своей форме обычаев, перешли в жизнь (в наше время, впрочем, чаще всего говорят о жизни и о переходе в жизнь как раз там, где говорящие об этом погружены в мертвеннейший материал и мертвеннейшие мысли), представляет собою иллюзию, так как действующие законы данного народа не перестают быть его привычками оттого, что их записали и собрали воедино. Когда нормы обычного права собраны и соединены вместе, что непременно должно произойти у каждого народа, достигшего хотя бы некоторого образования, то это собрание есть кодекс, и этот кодекс, разумеется, отличается бесформенностью, неопределенностью и неполнотой, так как он — только собрание законов. Он будет отличаться от так назы­ваемого кодекса в собственном смысле тем, что последний понимает и высказывает принципы права в их всеобщности, следовательно, в их определенности. Английское земское или обычное право содержится, как известно, в статутах (формальных законах) и в так называемом неписанном законе; этот неписанный закон, впрочем, также написан, и знание его может и должно быть приобретено только из чтения мно­гих томов in quarto, которые он наполняет. Но какая ужасная пута­ница получается как в тамошней судебной практике, так и в самых законах, — об этом рассказывают нам знатоки этого права. Они в особенности обращают внимание на то обстоятельство, что так как этот неписанный закон содержится в решениях судебных палат и судей, и судьи, следовательно, всегда играют роль законодателей, то они в одно и то же время и необязаны и обязаны руководствоваться автори­тетом своих предшественников; они обязаны руководствоваться им, так как их предшественники только высказали неписанный закон; они не обязаны руководствоваться им, так как они сами носят в себе неписанный закон и поэтому имеют право судить о прежних судебных решениях, соответствуют ли они или не соответствуют последнему. — Против подобной путаницы, которая могла возникнуть в позднейшей римской судебной практике благодаря авторитету всех различных знаменитых правоведов, один император придумал остроумное средство, носившее название закона о цитации, вводившее нечто вроде коллегии давно умерших правоведов с председателем во главе, постановлявшей решения большинством голосов (См. г. Гуго, Röm. Rechtsgeschichte, § 354). — Отказ образованному народу или его юридическому сосло­вию в способности составлять кодекс был бы величайшим поношением этого народа или этого сословия, так так здесь ведь не имеется в виду [232]создать систему новых по своему содержанию законов, а познать на­личное содержание законов в его определенной всеобщности, т. е. постичь его мыслью и вместе с тем указать его применение к особым слу­чаям.

Прибавление. Солнце и планеты имеют также свои законы, но они их не знают; варварами управляют влечения, нравы, чувства, но они не сознают этого. Благодаря тому, что право положено и знаемо, отпадает все случайное — чувства и мнения, форма мести и сострада­ния, себялюбия, и таким образом лишь теперь право получает свою истинную определенность и достигает подобающей ему чести. Лишь благодаря культивированию воспринимания оно становится способ­ным достигнуть всеобщности. Существование коллизий при примене­нии законов, в разрешении которых рассудок судьи находит себе по­добающее место, представляет собою совершенно необходимое явле­ние, так как в противном случае применение законов превратилось бы в нечто совершенно машинообразное. Если некоторые юристы напали на мысль покончить с коллизиями посредством предоставления решения многих вопросов благоусмотрению судей, то нужно сказать по поводу этой мысли, что такой выход куда хуже затруднения, которое он должен устранить, так как коллизия также принадлежит области мысли, мыслящего самосознания и его диалектики, между тем как голое ре­шение было бы произволом. Обыкновенно приводят в пользу обычного права тот довод, что оно есть живое право; но эта живость, т. е. то­жество определения с субъектом, еще не составляет сущности предмета; право должно быть знаемо в мысли, оно должно быть системой внутри себя самого, и лишь как таковое оно может иметь силу у образованных народов. Высказывавшийся недавно взгляд, отказывающий народам новейшего времени в призвании к законодательству, представляет собою не только поношение этих народов, но помимо того и нелепую мысль, будто при бесконечном множестве существующих законов нельзя допустить, что у отдельных лиц найдется умение привести их в последовательную систему, между тем как именно систематиза­ция, т. е. возведение к всеобщим началам, является бесконечной по­требностью нашего времени. Точно так же некоторые правоведы счи­тают, что собрание решений вроде того, которое мы имеем в Corpus juris, стоит выше кодекса, разработанного по наиболее всеобщим прин­ципам, так как в таких решениях все еще сохраняется некоторая особенность и исторические воспоминания, от которых не хотят отка­заться. Насколько такие собрания неудовлетворительны, достаточно показывает практика английского права. [233]

§ 212

В этом тожестве в-себе-бытия и положенности обязательно как право лишь то, что̀ есть закон. Положенность составляет ту сторону наличного бытия, в которой может появляться также и случайно поро­ждаемое своеволием и другой особенностью; поэтому то, что́ есть закон, все же еще может быть отличным по своему содержанию от того, что̀ есть право в себе.

Примечание. Поэтому в положительном праве закономерное есть источник того, что́ есть право, или, вернее, того, что законно; по­ложительная наука о праве представляет собою постольку истори­ческую науку, которая имеет своим принципом авторитет. Дальней­шее есть уже дело рассудка и касается внешнего расположения, сопо­ставления, последовательности, дальнейших применений и т. п. Теории, например, уголовного права показывают нам, что́ может наделать рас­судок со своими рассуждениями, исходящими из оснований, когда он пускается в рассмотрение природы самого предмета. Если положитель­ная наука, с одной стороны, не только имеет право, но даже обязана дедуцировать со всей подробностью из положительных данных как ход исторического развития, так и применение и расщепление данных правовых определений, равно как и показывать их последствия, то ее, по крайней мере, не должно абсолютно удивлять, с другой стороны, что и после всех этих доказательств задают вопрос, разумно ли то или другое определение права, хотя бы она и смотрела на такой вопрос, как на очень неприятный для ее дела. — Ср. сказанное нами о пони­мании в § 3.

§ 213

Так как право вступает в существование ближайшим образом в форме положенности, то оно и со стороны своего содержания высту­пает как применение к материи до бесконечности разрознивающихся и запутывающихся в гражданском обществе отношений и видов соб­ственности и договоров, затем — как применение к основанным на сердечности, любви и доверии нравственным отношениям, но как при­менение к последним оно выступает лишь постольку, поскольку в этих отношениях содержится сторона абстрактного права (§ 159). Моральная сторона и моральные заповеди, как касающиеся воли в ее самой настоящей субъективности и особенности, не могут быть пред­метом положительного законодательства. Дальнейший материал до­ставляют права и обязанности, имеющие своим источником само отправление правосудия, государство и т. д. [234]

Прибавление. В высших отношениях брака, любви, религии, го­сударства могут сделаться предметом законодательства лишь те сто­роны, которые по своей природе способны обладать в себе внешней стороной. Однако законодательства различных народов очень отли­чаются в этом отношении друг от друга. У китайцев, например, уста­новленный государством закон постановляет, чтобы муж любил свою первую жену более других своих жен, которых он одновременно имеет. Если его изобличают в том, что он действовал противоположно тре­бованию этого закона, он наказывается ударами. Точно так же мы находим в древних законодательствах много предписаний относительно верности и честности, которые не соответствуют природе закона, так как верность и честность всецело принадлежат сфере внутреннего. Лишь при присяге, в которой все предоставлено совести, честность и верность должны быть приняты во внимание в качестве чего-то суб­станциального.

§ 214

Но кроме применения к особенному положенность права заключает в себе применимость к отдельному случаю. Тем самым оно вступает в сферу неопределяемого понятием количественного (количественного, взятого само по себе, или количественного как определения ценности при обмене одного качественного на другое качественное). Определен­ность понятия указывает лишь общую границу, в пределах которой еще имеет место колебание в ту или другую сторону. Но это колебание должно быть прервано, дабы получилось осуществление, и вследствие этого появляется в данных пределах случайное и произвольное реше­ние, останавливаются на определенном пункте в пределах, указывае­мых понятием.

Примечание. В этом заострении всеобщего, в этом переходе не только к особенному, но и к единичному, т. е. к непосредственному применению, преимущественно и заключается чисто положительное в законе. Нельзя определить это положительное разумно; нельзя также посредством применения проистекающей из понятия определенности решить, что́ более справедливо — наказать ли за проступок сорока ударами или сорока без одного, наложить ли штраф в пять талеров или в четыре талера и двадцать три гроша, присудить ли к году тюрем­ного заключения или к году и одному, двум, трем дням, и т. п. И однако один лишний удар, один лишний или недостающий талер или грош, одной неделей, одним днем меньше или больше тюремного за­ключения есть уже несправедливость. — Сам разум определяет, чтобы [235]случайность, противоречие и видимость обладали своей все же ограниченной сферой, своей долей права, и чтобы мы не заботились о выравнивании и исправлении такого рода противоречий; здесь имеет место лишь один интерес: заинтересованность в осуществлении, в том, чтобы так или иначе определить и вырешить в известных пределах. Это ре­шение есть дело формальной уверенности в самом себе, дело абстракт­ной субъективности, которая всецело стоит за то, что нужно в выше­указанных пределах прервать и фиксировать, может быть лишь для того, чтобы нечто было зафиксировано, или исходит из таких основа­ний, как например, желание установить круглое число или, скажем, такое число, как сорок без одного. — Ничего не меняет то обстоятель­ство, что закон сам не устанавливает этой требуемой действительностью окончательной определенности, а предоставляет решение судье и ог­раничивает его лишь максимумом и минимумом, ибо каждое из этих максимумов и минимумов есть само по себе круглое число и не проти­вится тому, чтобы судья потом установил такое конечное, чисто по­ложительное определение, а, наоборот, признает за ним такое право, видя в последнем нечто необходимое.

Прибавление. В законах и в судебной практике есть одна сто­рона, содержащая в себе случайность и заключающаяся в том, что закон есть всеобщее определение, которое должно быть применено к отдельному случаю. Если заявим, что мы против этой случайно­сти, то выскажем нечто абстрактное. Количественную сторону ка­кого-нибудь наказания, например, нельзя сделать адэкватной опреде­лению понятия, и что бы мы ни решили, в нашем решении с этой сто­роны всегда будет заключаться произвол. Но эта случайность сама необходима, и если против закона выдвигается аргумент, что он не­совершенен, то не принимают во внимание ту сторону, в которой нельзя достигнуть совершенства и которую нужно принять такой, какова она есть.

b) Наличное бытие закона
§ 215

Обязательность исполнения закона заключает в себе со стороны права самосознания (§ 132) необходимость того, чтобы законы опубли­ковывались, доводились до всеобщего сведения.

Примечание. Повесить законы так высоко, чтобы их ни один гражда­нин не мог читать, как это делал тиран Дионисий, или же похоронить их в пространных и многочисленных ученых книгах, собраниях ре­шений, изложениях противоречащих друг другу суждений и мнений, [236]обычаев и т. д. в еще к тому же — в книгах, написанных на чужом язы­ке, так что знание действующего права оказывается доступным лишь тем, кто занимается учеными изысканиями, — все это является одина­ково несправедливым. Правители, которые, подобно Юстиниану, дали своим народам хотя бы и бесформенное собрание законов, а тем паче такие правители, которые дали определенный и упорядоченный кодекс, не только сделались величайшими благодетелями этих народов и с благодарностью восхвалялись ими за это, но также совершили этим великий акт справедливости.

Прибавление. Сословие юристов, обладающее особенным знанием законов, считает часто это знание своей монополией, и тот, кто не из их среды, не должен будто бы рассуждать об этом. Физики точно так же отнеслись к учению Гете о цветах, потому что он-де не специалист и к тому же еще поэт. Но точно так же, как не нужно быть сапожником, чтобы знать, подходят ли башмаки к ноге, так и не нужно быть специа­листом, чтобы обладать познаниями относительно предметов, которые представляют собою общий интерес. Право касается свободы, самого ценного и самого достойного в человеке, и он сам должен знать это право, поскольку оно для него обязательно.

§ 216

С одной стороны, мы должны требовать от официального кодекса простых всеобщих определений, а, с другой стороны — природа бес­конечного материала ведет к бесконечным дальнейшим определениям. С одной стороны, объем законов должен быть законченным, замкнутым целым, а, с другой стороны — есть постоянная потребность в новых правовых определениях. Но так как эта антиномия имеет место в области специализирования всеобщих принципов, которые при этом остаются незыблемыми, то эта антиномия не ограничивает права на законченный кодекс, так же как и права на то, чтобы всеобщие про­стые основоположения, взятые сами по себе, отличные от дальнейшего специального их развития, были понятны и поддавались ясной форму­лировке.

Примечание. Впрочем, главным источником запутанности законо­дательства является то обстоятельство, что в первоначальные уста­новления, содержавшие в себе несправедливость и являвшиеся таким образом чисто историческими, с течением времени проникает разум­ное, само по себе правовое, как это случилось с римским правом (§ 180), с ленным правом и т. д. Но важно понять следующее: сама природа конечного материала характеризуется тем, что применение к нему [237]даже самих по себе разумных, внутри себя всеобщих определений при­водит к бесконечному прогрессу. — Требование от кодекса, чтобы он был абсолютно законченным и не допускал дальнейших определений, представляет собою преимущественно немецкую болезнь. Это требо­вание и недопущение издания так называемого незавершенного, т. е. недопущение действительного осуществления, на том основа­нии, что оно не может быть вполне совершенным, являются резуль­татом непонимания природы таких конечных предметов, как граждан­ское право, в которых так называемое совершенство есть непрерывное приближение, а также результатом непонимания различия между ра­зумно всеобщим и рассудочно всеобщим и его применением к возра­стающему до бесконечности конечному и единичному материалу. Le plus grand ennemi du bien est le meilleur (величайшим врагом хоро­шего является лучшее) — вот выражение подлинного здравого смысла, идущего в разрез с суетным рассуждательским и рефлектирующим рассудком.

Прибавление. Полнотой называется собрание всех отдельных част­ностей, входящих в состав одной сферы, и в этом смысле никакая наука, никакое познание не может быть полным. Когда говорят, что философия или какая-нибудь другая наука неполна, то напрашивается мысль, что нужно подождать, пока они не сделаются полными, ибо ведь может статься, что не хватает самого лучшего. Но таким образом ничто не будет двигаться с места, ни геометрия, в которой, хотя она и кажется завершенной, все же появляются новые определения, ни философия, которая, разумеется, имеет своим предметом всеобщую идею, однако все же может быть все дальше и дальше специализиро­вана. Десять заповедей искони были всеобщим законом: не провозгла­сить закона: не убий, только потому, что кодекс не может быть полным, было бы явно нелепо. Каждый кодекс мог бы быть еще лучше; праздная рефлексия может смело это утверждать, ибо самое превосходное, самое возвышенное, самое прекрасное можно мыслить еще более превосходным, еще более возвышенным, еще более прекрасным. Но боль­шое старое дерево все более и более разветвляется, не становясь от этого новым деревом; было бы однако глупо не сажать деревьев из-за могущих появиться новых ветвей.

§ 217

Подобно тому как в гражданском обществе право в себе превра­щается в закон, так и бывшее раньше непосредственным и абстракт­ным наличное бытие моего единичного права получает значение [238]признанности в качестве некоторого наличного бытия в существующих все­общей воле и всеобщем знании. Приобретение собственности и другие акты, касающиеся собственности, должны поэтому предприниматься и совершаться в той форме, которая сообщает им это наличное бытие. Собственность покоится на договоре и на тех формальностях, которые делают ее способной быть доказанной и имеющей законную силу.

Примечание. Первоначальные, т. е непосредственные виды и закон­ные основания приобретения (§ 54 и сл.), отпадают, собственно говоря, в гражданском обществе и встречаются лишь как отдельные случай­ности или ограниченные моменты. — Формальности отвергаются ча­стью чувством, не идущим дальше субъективного, частью рефлексией, которая смотрит на абстракцию как на существенное; мертвый рас­судок может, напротив того, ухватиться за формальности, выдви­гать их в противоположность сути и умножать их число до бес­конечности. — Ход развития ведет, впрочем, к тому, что вместо первоначальной чувственной и непосредственной формы некоторого содержания достигается, благодаря длительным и напряженным усилиям, форма его мысли и, следовательно, соответствующее ему простое выражение, так что лишь в состоянии едва только начи­нающегося образования права торжественные церемонии и формаль­ности очень разветвлены и признаются скорее самой сутью дела, чем знаком. Поэтому же в римском праве были сохранены множество опре­делений и, в особенности, выражений, сопровождавших торжествен­ные церемонии, вместо того чтобы заменить их определениями мысли и адэкватным выражением последних.

Прибавление. Закон есть право, положенное таким, каким оно было в себе. Я чем-то обладаю, обладаю собственностью, которою я завладел как бесхозяйной; оно теперь должно еще быть признано и положено как мое. В обществе имеют поэтому место формальности в отношении собственности: ставятся пограничные камни как знак для признания границ другими людьми; заводятся ипотечные книги, регистрация собственности. Бо̀льшая часть собственности в гражданском обществе покоится на договоре, формальности которого твердо определены. Можно питать антипатию к таким формальностям и считать, что они существуют лишь для того, чтобы приносить начальству доход; можно даже их рассматривать как нечто оскорбительное и знак недове­рия, так как не признается положение: давши слово — держись, но на самом деле существенным в форме является то, что право в себе также и полагается как таковое. Моя воля есть разумная воля, она имеет силу, в эта ее значимость должна быть признана и другими. Здесь [239]должны отпасть моя субъективность и субъективность других, и воля должна достигнуть такой уверенности, твердости и объективности, которые она может получить лишь через форму.

§ 218

Так как собственность и личность в гражданском обществе поль­зуются признанием закона и имеют значимость то преступление те­перь уже не есть только поражение субъективно-бесконечного, а есть поражение всеобщего дела, обладающего в себе прочным и крепким су­ществованием. Здесь таким образом выступает точка зрения опасности преступного действия для общества; благодаря этому, с одной стороны, размер преступления увеличивается, но, с другой стороны, сила об­щества, его уверенность в своей силе и прочности уменьшает внешнюю важность поражения и приводит поэтому к бо̀льшей мягкости нака­зания.

Примечание. То обстоятельство, что в лице одного члена общества поражены и все другие, меняет природу преступления не согласно его понятию, а лишь со стороны внешнего существования, со стороны по­ражения, от которого теперь страдает представление и сознание гражданского общества, а не только существование непосредственно пораженного. Во времена героев (см. античные трагедии) граждане не считают себя пораженными теми преступлениями, которые члены царских домов совершают друг против друга. Так как наказание за преступление, представляющее в себе бесконечное поражение, обла­дает мерой со стороны своего наличного бытия, и наказание за него должно соразмеряться с его качественными и количественными раз­личиями (§ 96), а это его наличное бытие существенно определяется как представление о законах и сознание их действия, то опасность для гражданского общества есть некоторое определение размера преступ­ления или же одно из его качественных определений. Но это качество или размер изменяется соответственно состоянию гражданского об­щества, и в этом заключается оправдание как того, что кража несколь­ких су или репы карается смертной казнью, так и того, что кража предметов во сто или тысячу раз более ценных наказывается легко. Хотя и кажется, что точка зрения опасности для гражданского обще­ства делает преступление более тяжким, она в действительности преимущественно приводила к облегчению наказания. Уголовный кодекс связан поэтому главным образом со своей эпохой и с состоянием гражданского общества в эту эпоху.

Прибавление. То обстоятельство, что совершенное в обществе [240]преступление представляется более тяжким и все же карается менее су­рово, кажется самопротиворечивым. Но если, с одной стороны, обще­ство не может оставлять преступление безнаказанным, ибо последнее в таком случае полагалось бы как право, то все же преступление есть всегда лишь направленное против общества единичное покушение, нечто шаткое и изолированное, ибо общество уверено в самом себе. Благодаря прочности самого общества преступление оказывается в положении чего-то чисто субъективного, как-будто возникшего не столько из обдуманной воли, сколько из природных импульсов. Бла­годаря этому получается более мягкое отношение к преступлению, и наказание делается также менее суровым. Если положение самого общества еще шатко, тогда закону приходится посредством наказания устанавливать пример, ибо наказание само есть пример, направленный против примера данного преступления. Но в обществе, стоящем прочно, положенность преступления столь слаба, что с этим должно соразме­ряться также и упразднение этой положенности. Суровые наказания, следовательно, не суть сами по себе нечто несправедливое, а находятся в определенном соотношении с состоянием общества в данную эпоху; один и тот же уголовный кодекс не может годиться для всех времен, и преступления суть мнимые существования, которые могут влечь за собою большие или меньшие наказания.

с) Суд
§ 219

Право, вступившее в наличное бытие в форме закона, есть само по себе, самостоятельно противостоит особенному волению права и особен­ному мнению о праве и должно проявить свою силу как всеобщее. Это познание и осуществление права в особенном случае без субъектив­ного чувства особенного интереса представляет собою прерогативу официальной власти, суда.

Примечание. Историческое возникновение судьи и суда могло про­исходить в форме патриархальных отношений, или насилия, или добро­вольного выбора; это безразлично для понятия предмета. Рассматри­вать введение отправления правосудия со стороны государей и пра­вительств лишь как произвольный акт благоволения и милости, как это делает г. фон Галлер (в его «Restauration der Staatswissenschaft»), есть нелепая мысль, в которой нет ни следа понимания того, что когда мы говорим о законе и государстве, то важно установить, что их уч­реждения разумны сами по себе и потому необходимы, а форма их [241]возникновения и введения не есть то, что нас интересует при рассмотрении их разумного основания. Другой противоположной крайностью яв­ляется грубое представление, видящее в правосудии, как это было в период кулачного права, неподобающее насилие, подавление свободы и деспотизм. На правосудие надо смотреть одновременно и как на обя­занность и как на право предержащей власти, которое однако также не проистекает из капризного решения индивидуумов поручить или не поручить его исполнение особой власти.

§ 220

Право реагировать на преступление в форме мести (§ 102) есть лишь право в себе, но не право в форме права, т. е. не право, справедливое в своем существовании. Вместо пораженной стороны выступает пора­женное всеобщее, обладающее в лице суда своей особой действитель­ностью, и принимает на себя преследование и наказание преступления, которое благодаря этому перестает быть лишь субъективным и случай­ным возмездием посредством мести, а превращается в подлинное при­мирение права с самим собою в наказании. Это примирение является в объективном отношении примирением закона, восстановляющего себя через снятие преступления и тем самым осуществляющего себя как действительный; в субъективном же отношении, в отношении пре­ступника, это примирение является примирением его закона, знаемого им, имеющего силу для него и в целях его защиты, следовательно, закона, в исполнении которого на нем он сам находит удовлетворение справедливости, видит лишь свое собственное деяние.

§ 221

Член гражданского общества имеет право искать суда, так же как и обязан предстать перед судом и получить свое спорное право лишь от суда.

Прибавление. Так как каждый индивидуум имеет право искать суда, то он должен также знать законы, ибо в противном случае это право не оказало бы ему никакой помощи. Но индивидуум обязан также пред­стать перед судом. В эпоху феодализма могущественное лицо часто не являлось в суд, вело себя вызывающе по отношению к последнему и рассматривало вызов в суд могущественного лица как несправедли­вость по отношению к последнему. Но это — состояние, противоре­чащее тому, чем должен быть суд. В новейшее время государь в своих [242]частных делах должен признать власть суда над собою, и в свободных государствах он обычно проигрывает свои процессы.

§ 222

Перед судом право получает определение, согласно которому оно непременно должно быть доказуемо. Судопроизводство дает возмож­ность тяжущимся сторонам предъявлять свои доказательства и вы­сказывать свои доводы, и судья получает таким образом полное представление о деле. Эти стадии процесса суть сами права, их течение должно поэтому быть определено законом, и они составляют существенную часть науки о праве.

Прибавление. Человек может возмущаться, если он знает, что об­ладает правом, а ему между тем отказывают в нем на том основании, что оно не доказуемо. Но право, которым я обладаю, должно вместе с тем быть чем-то положенным. Я должен быть в состоянии изложить его, доказать его, и лишь благодаря тому, что в себе сущее также и положено, оно может иметь силу в обществе.

§ 223

Благодаря расщеплению этих актов на все более и более разроз­ненные акты и их права, не имеющие в себе границы, судопроизвод­ство, которое уже само по себе есть средство, выступает по отношению к своей цели как нечто внешнее. Так как сторонам принадлежит право пройти весь тот длительный путь разветвленных формальностей, который есть их право, а такие формальности могут быть превращены также и в зло и даже в орудие несправедливости, то стороны и само право, как представляющее собою то субстанциальное, которое одно лишь и имеет значение, должны быть защищены судом от злоупотреб­ления судопроизводством, в целях чего последний должен вменять тяжущимся сторонам в обязанность сначала обратиться к простому суду (к третейскому, мировому суду), сделать попытку прийти между собою к добровольному соглашению и лишь затем обратиться к формальному суду.

Примечание. Естественная справедливость подразумевает несоблю­дение формального права, происходящее по соображениям морального или другого свойства, и она относится ближайшим образом к содержа­нию тяжбы. Но суд совести имеет то значение, что он в постановляемом им решении по данному отдельному случаю не придерживается фор­мальностей судопроизводства и в особенности считается не исключи­тельно лишь с удовлетворяющими требования закона объективными [243]доказательствами, так же как и постановляет свое решение, имея в виду отдельный случай, как этот данный случай, а не должен­ствующее быть установленным всеобщее законное решение.

§ 224

В состав прав субъективного сознания входит не только публич­ное оглашение законов (§ 215), но также и возможность знать осуществление закона в особом случае, а именно — течение внешних про­цедур, правовых оснований и т. д., так как это течение само по себе есть происшествие, имеющее всеобщее значение, и хотя по своему осо­бенному содержанию данное дело и касается лишь интересов тяжущих­ся сторон, оно однако по всеобщему своему содержанию касается за­ключающегося в нем права, и судебное решение по нему затрагивает интересы всех: судопроизводство должно быть публичным.

Примечание. Совещания между собою членов суда о долженствующем быть вынесенным решении суть высказывания пока что еще особенных мнений и взглядов, и, следовательно, не суть нечто публич­ное по своей природе.

Прибавление. Публичность судопроизводства признается здравым человеческим рассудком справедливой и правильной. Против такой публичности всегда служила большим возражением важность господ судей, не желающих показываться всем и каждому и смотрящих на себя как на убежище правосудия, в которое профаны не должны иметь до­ступа. Но доверие, которое граждане питают к суду, как раз и пред­ставляет собою необходимую принадлежность права, и именно эта сторона права требует публичности судопроизводства. Право требо­вать публичности судопроизводства основано на том, что цель суда есть право, которое, как некое всеобщее, должно также и совершаться перед очами всеобщего; вместе с тем оно основано также и на том, что граждане при публичности судопроизводства выносят убеждение, что здесь действительно совершается правильный суд.

§ 225

В отправлении судоговорения, как применении закона к единич­ному случаю, есть две различные стороны, а именно, во-первых, позна­ние характера случая по его непосредственной единичности — имеется ли налицо договор и т. д., совершено ли нарушающее действие и кто его совершил, а в уголовном процессе — рефлексия как определение действия по его субстанциальному, преступному характеру (§ 119); во-вторых, подведение случая под закон восстановления права, [244]включая в это в уголовном процессе также и наказание. Решения по этим двум различным сторонам суть различные функции.

Примечание. В римском судопроизводстве различие этих функций проявлялось в том, что претор постановлял свое решение в случае, если дело обстоит так или иначе, а для расследования обстоятельства дела он назначал особого судью. Характеристика действия со стороны его определенного преступного качества (представляет ли оно собою, например, убийство или умерщвление) предоставлено в английском судопроизводстве разумению или произволу жалобщика, и суд не мо­жет формулировать другого определения, если он находит неправиль­ным определение, указанное жалобщиком.

§ 226

Главным образом, ведение всего хода расследования и заслушание сторон, две функции, которые как одна, так и другая, суть сами права (§ 222), а затем также и вторая сторона судопроизводства, постановление судебного решения (см. предшествующий параграф), есть специальное дело юриста-судьи, для которого как для органа закона случай должен быть подготовлен так, чтобы было возможно его подведение, т. е. возведение его эмпирического характера в при­знанный факт и всеобщую квалификацию.

§ 227

Первая сторона, познание случая в его непосредственной единично­сти и его квалификация, сама по себе не заключает в себе судопроизводства. Она представляет собою такое познание, на которое может изъявлять притязание любой образованный человек. Поскольку для квалификации действия существенен субъективный момент разумения и намерения действующего лица (см. 2-ю часть) и поскольку доказа­тельство и помимо того касается не предметов разума или абстракт­ного рассудка, а лишь подробностей, обстоятельств и предметов чув­ственного созерцания и субъективной достоверности, так что оно не содержит в себе никакого абсолютно объективного определения, по­стольку этот момент представляет собою в решении субъективное убеждение и совесть (animi sententia), и точно так же в отношении доказательства, покоящегося на высказываниях и заверениях других, присяга есть хотя и субъективное, но последнее подтверждение.

Примечание. При рассмотрении предмета, о котором идет речь, главное состоит в том, чтобы не упускать из виду природы доказатель­ства, которое здесь требуется, и различать между ним и познанием и [245]доказательствами другого рода. Доказательство определения разума, — таким определением является, например, само понятие права, т. е. познание его необходимости, — требует другого метода, чем дока­зательство геометрической теоремы. В последнем, далее, фигура определена рассудком и уже сделана абстрактной соответственно не­которому закону, но в эмпирическом содержании, каким является факт, материалом познания служит чувственное созерцание, чувствен­ная субъективная достоверность и высказывание последней, заверение в последней — над каковым материалом оперирует умозаключение и комбинирование таких высказываний, свидетельств, обстоятельств и т. п. Объективная истина, получающаяся из такого материала и со­ответствующего ему метода, истина, ведущая при попытке определить ее объективно, самое по себе, к полудоказательствам, а при подлинно последовательном продолжении этой попытки — каковая подлинная последовательность заключает в себе вместе с тем формальную непоследовательность — приводит к чрезвычайным наказаниям, — эта ис­тина имеет совершенно другой смысл, чем истина определения разума или суждения, материал которого уже ранее был абстрактно определен рассудком. Показать, что задача познания такой эмпирической истин­ности события есть дело собственно судебно-юридическое, что юристы обладают особой квалификацией для такого познания и что, следо­вательно, они обладают исключительным правом на решение этих во­просов и необходимо предоставить исключительно им это право, — вот что составляло главную исходную точку при решении вопроса о том, насколько должно признать делом формальных юридических судебных палат как суждение о факте, так и суждение о праве.

Прибавление. Нет основания признать, что лишь юрист-судья должен установить фактические обстоятельства, так как это дело всякого человека, обладающего общим образованием, а не только че­ловека, обладающего юридическим образованием; оценка фактиче­ского состояния дела исходит из эмпирических обстоятельств, из свидетельств о поступке и тому подобных показаний очевидцев, а за­тем — еще и из фактов, из которых можно вывести заключение о по­ступке и которые делают его вероятным или невероятным. Здесь должна быть достигнута уверенность, а не истина в высшем смысле, которая есть безусловно нечто вечное: здесь эта уверенность есть субъективное убеждение, совесть, и вопрос заключается в том, какую форму должна получить эта уверенность на суде. В требовании признания со стороны преступника, имеющемся обыкновенно в немецком праве, заключается то истинное, что этим удовлетворяется право субъективного [246]самосознания, ибо то, что̀ объявляют судьи, не должно быть разным в сознании, и лишь в том случае, когда преступник сознался в своем преступлении, не остается в приговоре ничего такого, что̀ противостояло бы ему как чуждое. Но здесь получается то затруднение, что преступник может отрицать свое преступление и тем нанести ущерб интересам справедли­вости. А если, напротив, признать, что должно иметь силу лишь субъек­тивное убеждение судьи, то в свою очередь совершится нечто жесто­кое, так как с человеком в таком случае уже не обращаются как со свободным. Примирение заключается в требовании, гласящем, что приговор, объявляющий виновность или невиновность, должен быть дан из души преступника, — суд должен быть судом присяжных

§ 228

Право самосознания стороны (т. е. тяжущегося или подсудимого перев.) сохраняется в приговоре судьи с той стороны, с которой он (приговор) есть подведение квалифицированного случая под закон как в отношении закона, так и в отношении подведения данного случая под закон; в отношении закона оно сохраняется благодаря тому, что он известен и, следовательно, есть закон самой стороны, а в отношении подведения — благодаря тому, что судоговорение происходит публично. Но в отношении решения об особенном субъективном и внешнем содержании дела, познание которого составляет часть первой из указанных в § 225 функций, это право находит свое удовлетворение в доверии к субъективности постановляющего решение. Это доверие основы­вается преимущественно на равенстве стороны с последним по своей особенности, по сословию и т. п.

Примечание. Право самосознания, момент субъективной свободы, может рассматриваться как субстанциальная точка зрения в вопросе о необходимости публичного судопроизводства и так называемых судов присяжных. К нему сводится то существенное, что в отношении полезности можно привести в защиту указанных институтов. Исходя из других соображений и оснований, можно очень много спорить о тех или других преимуществах или недостатках этих институтов; такие соображения, подобно всем рассудочным основаниям, являются второстепенными и не решающими или же заимствованы из других, может быть, высших сфер. Указывают, что судопроизводство само по себе может быть выполнено чисто юридическими судами хорошо и что оно, пожалуй, может быть выполнено ими лучше, чем другими ин­ститутами; но не об этой возможности идет речь, ибо, хотя бы даже эта возможность поднялась на степень вероятности и даже на степень [247]необходимости, все же право самосознания, с другой стороны, не пере­станет при этом предъявлять свои притязания и будет находить себя неудовлетворенным. — Если познание права благодаря характеру того, что представляет собою весь объем законов, а затем благодаря ходу судебного разбирательства и возможности следить за правом, является достоянием замкнутого сословия, которое остается замкну­тым также и потому, что оно пользуется терминологией, предста­вляющей собою как бы иностранный язык для тех, о правах которых идет речь, то члены гражданского общества, те, которые снискивают себе средства существования своей деятельностью, своим собствен­ным знанием и собственным волением, удерживаются в положении чужих в отношении того, что̀ есть не только наиболее личное и наи­более индивидуальное, но также и субстанциальное и разумное во всем этом, в отношении права, ставятся под опеку того сословия и даже в некоторого рода крепостную зависимость от него. Хотя они и имеют право телесно, ногами, присутствовать на суде (in judicio stare), но этого все же очень мало, если они не могут присутствовать духовно, своим собственным знанием, и право, которое они получают, остается для них внешней судьбой.

§ 229

В отправлении правосудия гражданское общество, в котором идея потеряла себя в особенности и внутреннее и внешнее разлучились друг от друга и распались, приводит себя назад к своему понятию, к единству в себе сущей всеобщности и субъективной особенности, причем возвра­щается однако так, что последняя оказывается в единичном случае, а первая — в значении абстрактного права. Осуществление этого един­ства распространением его на весь объем особенности ближайшим об­разом в качестве относительного объединения составляет назначение полиции, а осуществление этого единства в ограниченной, но конкрет­ной целостности, составляет корпорацию.

Прибавление. В гражданском обществе всеобщность есть лишь необходимость, а в отношении потребностей прочно лишь право как таковое. Но это право, представляющее собою только ограниченный круг, относится лишь к защите того, чем я обладаю: для права как такового благо есть нечто внешнее. Это благо есть однако в системе потребностей существенное определение. Всеобщее, представляющее собою ближайшим образом лишь право, должно, следовательно, рас­пространиться по всей области особенности. Справедливость пред­ставляет собою нечто великое в гражданском обществе: законы ведут [248]к процветанию государства, и свободная собственность есть основное условие его блеска. Но, будучи весь вплетен в особенность, я имею пра­во требовать, чтобы в этой связи получило содействие также и мое особенное благо; должно быть принято во внимание также и мое благо, моя особенность, и это совершается посредством полиции и корпора­ции.

С. ПОЛИЦИЯ И КОРПОРАЦИЯ
§ 230

Система потребностей есть пропитание и благо каждого отдель­ного человека как возможность, действительность которой обуслов­лена его произволом и природной особенностью, равно как и объектив­ной системой потребностей; посредством отправления правосудия истре­бляется поражение собственности и личности. Но право, действитель­ное в особенности, требует также уничтожения случайностей, противодействующих как одной, так и другой цели, и оно ведет к нерушимой обеспеченности лица и собственности, т. е. к обеспечению пропитания и блага индивидуумов — приводит к тому, чтобы особенное благо рассматривалось и осуществлялось как право.

а) Полиция
§ 231

Обеспечивающая сила всеобщего, поскольку принципом первой или второй цели еще остается особенная воля, частью ограничивается ближайшим образом кругом случайностей, частью же остается лишь некиим внешним порядком.

§ 232

Кроме преступлений, которые всеобщая власть должна преду­преждать или доводить до судебного разбирательства — кроме слу­чайности как произвола злого, — дозволенный произвол самих по себе правовых действий и частного потребления собственности также находится во внешних отношениях к другим индивидуумам, а равно и к публичным установлениям, имеющим в виду достижение общей цели. Благодаря этому всеобщему аспекту частные поступки становятся слу­чайностью, выходящей из-под моей власти и могущей принести или приносящей другим вред, могущей оказаться или оказывающейся по отношению к ним несправедливостью. [249]

§ 233

Это есть, правда, лишь возможность вреда, но то, что поступок не наносит никакого вреда, есть в качестве случайности также не боль­ше как возможность; это — аспект неправды, заключающейся в та­ких действиях, и, следовательно, последнее основание полицейской наказующей справедливости.

§ 234

Отношения внешнего существования (Daseyns) также входят в область рассудочной бесконечности; не существует поэтому границы, которая сама по себе указала бы нам, что́ вредно и что́ не вредно; не существует также и по отношению к преступлению такой границы, которая указала бы нам, что́ подозрительно и что́ не подозрительно, что́ нужно запретить или подвергнуть надзору и что́ не нужно подвер­гать запрещению, не нужно подчинять, заподозревать, подвергать допросу и требовать отчета. Ближайшие определения по всем этим де­талям дают нравы, дух государственного устройства, опасность дан­ного момента и т. д.

Прибавление. Здесь нельзя дать твердое определение и провести абсолютные границы. Все здесь лично, субъективное мнение появ­ляется на сцену, и дух государственного устройства, опасность дан­ного времени должны указать ближайшие обстоятельства. Во время войны, например, приходится рассматривать как вредное то, что в обычное время безвредно. Благодаря этим аспектам случайности и произвольного личного элемента полиция получает характер чего-то ненавистного. Она может при очень развитой рефлексии принять та­кое направление, что вовлечет в круг своих распоряжений все возмож­ные действия, ибо во всем можно находить отношение, посредством которого то или другое может сделаться вредным. Полиция может дей­ствовать очень педантично и стеснять повседневную жизнь людей. Но, хотя это и плохо, все же здесь нельзя провести объективной пограничной линии.

§ 235

Так как повседневные потребности неопределенно возрастают и переплетаются друг с другом, то в отношении к получению и обмену средств их удовлетворения, на беспрепятственную возможность ко­торых каждый полагается, равно как и в отношении связанных с ними изысканий и переговоров, которые желательно елико возможно сокра­тить, получаются аспекты, которые являются предметом общей [250]заинтересованности и вместе с тем могут быть устроены одним лицом за всех, получаются также средства и меры, которые могут быть употреблены для общей пользы и использованы сообща. Эти общие дела и общепо­лезные предприятия требуют контроля и заботы публичной власти.

§ 236

Различные интересы производителей и потребителей могут стол­кнуться друг с другом, и хотя в целом правильное отношение между ними и устанавливается само собою, все же их примирение также требует регулирования, сознательно предпринятого инстанцией, стоя­щей выше их обоих. Право на такое регулирование отдельных опера­ций (например, установление твердых цен на потребляемые всеми жиз­ненные продукты) заключается в том, что публичное выставление то­варов, являющихся предметом всеобщего повседневного потребления, предлагает их не столько отдельному лицу как таковому, сколько этому лицу как всеобщему, публике, право которой не быть обманутой и исследование товаров в качестве общего дела может быть осуществлено ее представителем, органом публичной власти. — Но более всего общая забота и руководство делаются необходимыми вследствие за­висимости крупных отраслей промышленности от заграничных обстоя­тельств и комбинаций, которые не могут быть охвачены в их взаи­модействии отдельными лицами, связанными с этими сферами.

Примечание. В противоположность свободе промыслов и торговли в гражданском обществе другой крайностью является опека над ра­ботой всех, так же как и ее определение публичными мерами; такова была, например, работа над древними пирамидами и над другими чу­довищными египетскими и азиатскими сооружениями, которые возво­дились для публичных целей помимо опосредствования труда отдель­ного лица его особенным произволом и особенным интересом. Этот интерес, протестуя против высшего регулирования, взывает к свободе, но чем больше он слепо погружен в себялюбивую цель, тем больше он нуждается в таком регулировании, возвращающем его к всеобщему, смягчающем опасные судороги и сокращающем длительность того про­межутка, в продолжение которого коллизии уладились бы путем бессознательной необходимости.

Прибавление. Полицейский надзор и опека имеет своей целью до­ставлять индивидууму имеющиеся налицо всеобщие возможности до­стижения индивидуальных целей. Полиция должна заботиться об улич­ном освещении, постройке и исправности мостов, установлении твер­дых цен на предметы повседневного потребления, так же как и о [251]здоровьи индивидуумов. И здесь есть два главных господствующих мне­ния. Одни утверждают, что полиции надлежит надзирать за всем, другие же утверждают, что полиция здесь ничего не должна опреде­лять, так как каждый будет направляться в своей деятельности по­требностями других. Отдельное лицо, разумеется, должно пользоваться правом зарабатывать свой хлеб тем или иным способом, но, с другой стороны, публика тоже имеет право желать, чтобы необходимое ей доставлялось должным образом. Нужно удовлетворить обе стороны, и свобода промыслов не должна быть такого рода, чтобы подвергать опасности общее благо.

§ 237

Хотя возможность участвовать во всеобщем имуществе и суще­ствует для индивидуумов и обеспечена публичной властью, она, по­мимо того, что ее обеспечение необходимо остается неполным, еще кроме того подвержена с субъективной стороны случайностям и при­том подвержена этим случайностям тем больше, чем больше она пред­полагает наличие известных условий: уменья, здоровья, капитала и т. д.

§ 238

Семья есть ближайшим образом то субстанциальное целое, которому выпадает на долю забота об особенной стороне индивидуума как в отношении средств и умений, чтобы сделать его способным зарабаты­вать, пользуясь всеобщим имуществом, так и в отношении доставле­ния ему средств к существованию и заботы о нем в случае наступления его неспособности к добыванию этих средств. Но гражданское обще­ство вырывает индивидуума из этой семейной связи, делает членов семьи чуждыми друг другу и признает их самостоятельными лицами; оно, далее, замещает внешнюю неорганическую природу и родитель­скую почву, в которой коренился отдельный индивидуум, своей соб­ственной почвой и делает случайным все существование самой семьи, зависимость индивидуума от нее. Индивидуум таким образом стал сыном гражданского общества; оно предъявляет к индивидууму тре­бования, и он в свою очередь обладает правами на общество.

Прибавление. Семья, правда, должна заботиться о пропитании ин­дивидуума, но она представляет собою в гражданском обществе нечто подчиненное и лишь кладет основание; объем ее деятельности уже не так велик. Гражданское же общество, наоборот, представляет собою могучую силу, увлекающую за собой человека, требующую от него, чтобы он на нее работал, чтобы лишь через общество он был всем, чем [252]он есть, и делал все, что он делает. Если таким образом человек есть член гражданского общества, то он имеет на него притязания и права так же, как и раньше на семью. Гражданское общество должно защи­щать своего члена, отстаивать его права так же, как и индивидуум имеет обязанности по отношению к гражданскому обществу и должен их выполнять.

§ 239

В своем качестве такой всеобщей семьи гражданское общество обя­зано и имеет право наблюдать за воспитанием и влиять на него напе­рекор произволу и случайности намерений родителей, поскольку это воспитание имеет отношение к способности стать членом общества, и оно имеет это право в особенности, если это воспитание должно быть дано ее самими родителями, а другими; поскольку могут быть приняты общие меры для осуществления этого воспитания, общество имеет также право и обязанность принимать такие меры.

Прибавление. Очень трудно здесь провести границу между правами родителей и гражданского общества. Родители обыкновенно того мне­ния, что они должны пользоваться полной свободой в отношении вос­питания своих детей и что они могут поступать так, как им угодно. При всякой публичности воспитания главная оппозиция обыкновенно исходит от родителей, они-то и высказывают свое неудовольствие учи­телями и учебными заведениями, потому что те не угождают их ка­призу. Несмотря на то, общество имеет право действовать в этой об­ласти согласно своим испытанным воззрениям: оно имеет право заста­влять родителей посылать своих детей в школу, прививать им оспу и т. п. Коллизии, существующие теперь между требованием свободы воспитания, т. е. свободы каприза родителей, и государственным над­зором за воспитанием, носят такой же характер.

§ 240

Общество точно так же обязано и имеет право брать под опеку тех, которые своей расточительностью уничтожают обеспеченность своего существования и существования своей семьи, и осуществлять вместо них цель общества и их цель.

Прибавление. В Афинах существовал закон, предписывавший каж­дому гражданину указать, чем он живет; в наше время полагают, что это никого не касается. Каждый индивидуум есть, правда, с одной стороны, нечто самостоятельное; однако он также является членом системы гражданского общества, и поскольку каждый человек имеет [253]право требовать от последнего средств к существованию, оно должно также и защищать его от него же самого. При этом имеет значение не только стремление не допускать смерти от голода, а приходится руко­водиться более дальнозорким соображением — стремлением не до­пускать возникновения черни. Так как гражданское общество обязано давать пропитание индивидуумам, то оно имеет также и право заста­влять последних заботиться о средствах к существованию.

§ 241

Но индивидуумы могут быть доведены до нищеты не только произ­волом, но и случайными, физическими и зависящими от внешних ус­ловий обстоятельствами (§ 200), а это состояние нищеты, оставляя для впавших в него весь объем потребностей гражданского общества, отняв у них вместе с тем природные средства заработка (§ 217) и разорвав более широкие узы семьи как рода (§ 181), лишает их более или менее всех преимуществ общества, возможности приобретать умение и вообще получать образование, а также и охраны их прав, заботы о здоровьи и часто даже утешений религии. Всеобщая власть зани­мает у бедных место семьи как в отношении их непосредственной нужды, так и в отношении борьбы с нежеланием работать, злоб­ностью и другими пороками, проистекающими из такого положения и чувства его несправедливости.

§ 242

Субъективное в бедности и вообще во всякого рода бедствиях, ко­торые могут постигнуть каждого человека уже в его природном кругу, требует также и субъективной помощи как в отношении частных об­стоятельств, так и в отношении сердца и любви. Здесь — то место, где при всех общих мероприятиях все еще остается достаточно дела для морали. Но так как эта помощь сама по себе и в ее действиях за­висит от случайности, то усилия общества направлены к тому, чтобы отыскать в нужде и оказываемой ей помощи нечто всеобщее, осуще­ствить всеобщие мероприятия по оказанию этой помощи и тем самым сделать менее необходимой субъективную помощь.

Примечание. Случайный элемент милостыни, благотворительных вкладов учреждений, так же как вечной лампады перед образом святых и т. п. дополняется общественными домами призрения для бедных, больницами, освещением улиц и т. д. Благотворительности еще остается достаточно дела, и благотворители, желающие, чтобы предоставили помощь бедствиям лишь особенности их сердца и [254]случайности их умонастроения и осведомленности, и чувствующие себя оскорбленными и обиженными обязательными всеобщими распоряже­ниями и велениями, стоят на ложной точке зрения. Положение обще­ства, напротив, следует признать тем более совершенным, чем меньше индивидууму остается делать для себя и согласно своему особенному мнению в сравнении с тем, что выполняется путем всеобщих мероприя­тий.

§ 243

Когда гражданское общество действует беспрепятственно, его народонаселение и промышленность растут. — Благодаря тому, что связь людей между собою, создаваемая их потребностями, и способы изго­товления и доставления средств для удовлетворения последних полу­чают всеобщий характер, накопление богатства увеличивается, ибо из этой двойной всеобщности извлекаются, с одной стороны, величайшие выгоды точно так же, как, с другой стороны, эта же двойная всеобщ­ность ведет к отрозненности и ограниченности особенного труда, а, следовательно, к зависимости и бедственности положения прикреплен­ного к этому труду класса, с чем также связана неспособность чувство­вать и наслаждаться дальше свободами и, в особенности, духовными преимуществами гражданского общества.

§ 244

Опускание жизни массы людей ниже уровня некоторого известного существования, который сам собою устанавливается как необходимый для члена общества, и связанная с этим понижением уровня жизни потеря чувства права, правомерности и чести существования собствен­ной деятельностью, собственным трудом приводит к возникновению черни, а это в свою очередь облегчает вместе с тем концентрацию чрез­мерных богатств в немногих руках.

Прибавление. Низший уровень жизни, уровень жизни черни, устававливается сам собою; этот минимум однако очень различен у раз­ных народов. В Англии самый бедный полагает, что он обладает не­которым правом; это право представляет собою нечто совершенно не похожее на то, чем удовлетворяются бедные в других странах. Бедность сама по себе никого не делает чернью; чернью делает лишь присо­единяющееся к бедности умонастроение, внутреннее возмущение про­тив богатых, общества, правительства и т. д. С этим, далее, связано и то, что человек, который добывает средства к существованию лишь случайно, делается легкомысленным и начинает избегать труда, подобно, например, неаполитанским лаццарони. Таким образом, в [255]человеке, принадлежащем к черни, возникает дурная черта, состоя­щая в том, что он не имеет чести зарабатывать себе средства к суще­ствованию своим собственным трудом и все же претендует, как на свое право, на получение этих средств к существованию. От природы никто не может искать своего права, но в общественном состоянии людей лишения тотчас же приобретают форму несправедливости, совершаемой по отношению к тому или другому классу. Важный вопрос о том, как бороться с бедностью, волнует и мучит преимущественно современные общества.

§ 245

Если бы на богатые классы возлагалось прямое бремя удерживать бессильную массу населения на их прежнем, подобающем уровне су­ществования, или если бы нашлись средства к этому в другой публич­ной собственности (в богатых лечебницах, благотворительных учрежждения, монастырях), то существование нуждающихся было бы обес­печено, не будучи опосредствовано трудом, а это было бы противно принципу гражданского общества, равно как и чувству независимости и чести входящих в него индивидуумов; если же эти средства к суще­ствованию были бы опосредствованы трудом (доставлением работы), то увеличилась бы масса продуктов, между тем как слишком большое обилие этих продуктов и отсутствие потребителей, самостоятельно производящих соответственно потреблению, именно и составляет то зло, против которого борются, и двояким образом его лишь увеличивают. В этом сказывается то обстоятельство, что при чрез­мерном богатстве гражданское общество не достаточно богато, т. е. не обладает достаточным собственным достоянием, чтобы бороться с чрезмерностью бедности и возникновением черни.

Примечание. Эти явления можно изучить в крупном масштабе в Англии и там же можно изучить результаты, к которым повели налоги в пользу бедных, огромное число благотворительных учреждений и столь же неограниченная частная благотворительность, а при этом также и главным образом упразднение корпораций. Опыт там, в осо­бенности, в Шотландии, показал, что наиболее прямым средством как против бедности, так и, в особенности, против отбрасывания стыда и чести, этих субъективных основ общества, против лени, расточитель­ности и т. д., благодаря чему возникает чернь, — что наиболее прямым средством против всех этих зол является предоставление бедных их судьбе и предоставление им возможности добывать средства к суще­ствованию открытым нищенством. [256]

§ 246

Эта диалектика заставляет гражданское общество выйти за свои пределы, сначала за пределы этого определенного общества, чтобы искать потребителей, и, следовательно, необходимые средства сущеществования у других народов, являющихся отсталыми по количе­ству тех средств, которыми оно избыточествует, или вообще по своей индустриальной рачительности и т. д.

§ 247

Если условием принципа семейной жизни является земля, твердая почва, то условием промышленности является оживленная в своем внеш­нем течении стихия, море. Стремление к наживе вследствие того, что оно связано с опасностью, поднимается вместе с тем выше одного лишь приобретательства, и прикрепленность к земле, к ограниченному кругу гражданской жизни, к ее наслаждениям и вожделениям переплетается с элементом текучести, опасности и гибели. Равным образом, указанное стремление к приобретению богатств благодаря морю, этому величай­шему связующему средству, приводит к тому, что завязываются сноше­ния и устанавливаются договорные правовые отношения между отдален­ными странами, а такие сношения оказываются вместе с тем значитель­нейшим средством образования, и торговля находит в них свое всемирно-историческое значение.

Примечание. Реки не представляют собой естественных границ, за каковые их выдавали в новейшее время, точно так же и моря скорее связывают между собою людей. Что это так, и что Гораций высказы­вает неправильную мысль, говоря (Саrm. 1, 3)

…deus abseidit.

Prudens.

Осеаnо dissociabili terras… (предвидящий бог отделил друг от друга земли, прорезав их неласковыми морями), — это показывают не только бассейны рек, на берегу которых обитают племена или народы, но так­же, например, и известные отношения между Грецией, Ионией и Ве­ликой Грецией, — между Бретанью и Британией, Данией и Норвегией, Швецией, Финляндией, Лифляндией и т. д.; это становится в особен­ности ясно, если сопоставим эту связь со слабой связью между жите­лями прибрежной полосы и жителями внутренней части страны. — А какое средство образования представляет собою связь с морем, это показывает сравнение мореходных народов с народами, которые от­казывались от мореходства: первые искусны и трудолюбивы, а вторые, как например, египтяне, индусы, тупы и погрязают в ужаснейших и [257]постыднейших суевериях; это показывает также и то обстоятельство, что все великие, стремящиеся вперед народы рвались к морю.

§ 248

Эту более широкую связь дает также и колонизация, к которой — к спорадической ли или систематической колонизации — развитое гражданское общество вынуждается и которая отчасти доставляет части своего населения возможность возвратиться на новой почве к семейному принципу, отчасти доставляет себе тем самым нового по­требителя и новое поприще для приложения своего труда.

Прибавление. Гражданское общество видит себя вынужденным ос­новывать колонии. Уже один рост народонаселения сам по себе влияет на него в этом направлении, но, в особенности, имеет значение то об­стоятельство, что часть населения не может удовлетворять свои по­требности трудом, если производство превышает нужду потребления. Спорадическая колонизация имеет место, в особенности, в Германии. Переселенцы отправляются в Америку, Россию, остаются без связи со своим отечеством и, таким образом, не приносят ему никакой поль­зы. Второй и совершенно отличный от первого вид колонизации пред­ставляет собою систематическая колонизация. Инициатором такой колонизации является государство, сознательно устанавливающее и регулирующее надлежащий способ ее осуществления. Этот вид ко­лонизации часто имел место у древних и, в особенности, у греков, у которых тяжелый труд не был делом граждан и их деятельность была, скорее, направлена на общественные дела государства. Когда же рост народонаселения доходил до того, что могло оказаться необходимым позаботиться о них, тогда государство отправляло молодежь в новую страну; последняя иногда особо указывалась заранее, а иногда предо­ставлялось самим колонистам отыскать ее. В новейшее время коло­ниям не предоставлялись одинаковые права с населением метрополии; такое положение приводило к войнам и, наконец, к получению коло­ниями самостоятельности, как это показывает история английских и испанских колоний. Освобождение колоний оказывается величайшим благодеянием для метрополии, точно так же как освобождение рабов оказывается величайшим благодеянием для их владельцев.

§ 249

Полицейское попечение осуществляет и сохраняет прежде всего содержащееся в особенности гражданского общества всеобщее, как внешний порядок и внешние мероприятия для защиты массы от [258]особенных целей и интересов, имеющих свое существование в этом всеобщем; как высшее же руководство оно равным образом заботится об инте­ресах (§ 246), ведущих за пределы гражданского общества. Так как согласно идее особенность сама делает целью и предметом своей воли и своей деятельности это пребывающее в ее имманентных интересах всеобщее, то нравственность возвращается назад в гражданское об­щество как некое имманентное; это составляет определение корпорации.

b) Корпорация
§ 250

Земледельческое сословие благодаря субстанциальному характеру своей семейной и природной жизни обладает своим конкретным всеоб­щим, в котором оно живет: всеобщее сословие имеет в своем определении целью своей деятельности и своей почвой всеобщее само по себе. Сре­дина между этими сословиями, промышленное сословие направлено преимущественно на особенное, и ему поэтому преимущественно свойственна корпорация.

§ 251

Труд гражданского общества распадается согласно природе своей особенности на различные отрасли. Так как он, сам по себе одинако­вый в особенности, получает существование в товариществе как об­щее, то направленная на свое особенное своекорыстная цель понимает и проявляет себя вместе с тем как всеобщее, и член гражданского общества является соответственно своему особенному умению членом той или другой корпорации, всеобщая цель которой, следовательно, совершенно конкретна и не обнимает собою ничего более широкого, ничего другого, кроме того, что содержится в промышленности, в ее собственном занятии и интересе.

§ 252

Согласно этому определению, корпорация имеет право под надзо­ром публичной власти заботиться о своих собственных, не выходящих за ее пределы интересах, принимать членов в определенном всеобщей связью количестве, руководясь при этом объективным свойством их умения и честности, имеет право для пользы входящих в нее членов принимать меры против могущих возникнуть особенных случайностей, заботиться об усовершенствовании их годности быть ее членами и [259]вообще имеет право заступаться за них, занять по отношению к ним то положение второй семьи, которое всеобщее гражданское общество, более отдаленное от индивидуумов и их особенных нужд, может за­нять лишь менее определенным образом.

Примечание. Человек, занимающийся промыслом, отличен от по­денщика, равно как и от того, который готов сделать отдельную слу­чайную работу. Первый — мастер или тот, кто хочет сделаться та­ковым, — является членом товарищества не в отношении отдельного случайного заработка, а в отношении всего объема, всего того, что есть всеобщего в его особенном способе пропитания. Привилегии как права отрасли гражданского общества, принявшей формы корпорации, и при­вилегии в собственном, этимологическом смысле этого слова отли­чаются друг от друга тем, что последние суть случайные исключения из всеобщего закона, между тем как первые суть лишь установленные законом определения, заключающиеся в самой природе особенности некоторой существенной отрасли общества.

§ 253

В корпорации семья не только имеет свою прочную почву, как обусловленную способностью обеспеченность пропитания, не только обладает прочным имуществом (§ 170), но и то, и другое признано, так что член корпорации не должен доказывать никакими другими внешними доказательствами свою годность и свое честное существо­вание, не должен доказывать, что он представляет собою нечто. Точно так же признается, что он входит в состав целого, которое само в свою очередь есть член всеобщего общества, и что он интересуется несвое­корыстными целями этого целого и прилагает старание к их осуще­ствлению. Член корпорации находит, таким образом, свою честь в своем сословии.

Примечание. Постольку учреждение корпораций своим обеспече­нием имущества соответствует введению земледелия и частной собствен­ности в другой сфере (§ 203). Если мы справедливо можем сетовать на роскошь и расточительность промышленных классов, в связи с чем находится возникновение черни (§ 244), то по отношению к другим при­чинам возникновения черни (например, все бо́льшее и бо́льшее механизирование труда), мы не должны упускать из виду того нравствен­ного основания, которое заключается в вышеуказанном обстоятель­стве. Не будучи членом правомочной корпорации (а корпорация су­ществует лишь как правомочное объединение), единичный человек не обладает сословной честью, так что благодаря этой своей [260]изолированности он должен рассчитывать лишь на эгоистическую сторону своего промысла, и его пропитание и удовольствия не имеют в себе ничего пребывающего. Он будет поэтому стремиться достигнуть признания внешними доказательствами своего успеха в своем промысле, дока­зательствами безграничными, так как он не живет соответственно своему месту в обществе (Stande), потому что такого места не сущест­вует, — ибо в гражданском обществе существует лишь то общее, ко­торое установлено и признано законом, — он, таким образом, не уста­навливает для себя соответствующего такому месту более всеобщего образа жизни. — В корпорации помощь, получаемая бедным, теряет свой характер случайности, а также характер чего-то несправедливого, унизительного, и богатство в исполнении им своего долга к товарище­ству теряет характер высокомерия и зависти, которые оно может вы­звать, именно высокомерие — в обладателе богатства, а зависть в дру­гом человеке: в корпорации добропорядочность получает свое под­линное признание и свою подлинную честь.

§ 254

В корпорации лишь постольку имеется ограничение так называе­мого естественного права пользоваться своим умением, с тем чтобы приобретать посредством него все доступное приобретению, поскольку это право определено в корпорации к разумности, а именно, поскольку оно освобождается от собственного мнения пользующегося им и слу­чайности, которой он подвергает это право, освобождается от опас­ности собственно для него, также как и от опасности для других, поскольку оно получает признание, обеспечивается и вместе с тем возводится в сознательную деятельность для общей цели.

§ 255

Наряду с семьей корпорация составляет второй, вырастающий на почве гражданского общества, нравственный корень государства. Первая содержит в себе моменты субъективной особенности и объектив­ной всеобщности в субстанциальном единстве, во втором эти моменты, которые в гражданском обществе сначала раскалываются на внутрь себя рефлектированную особенность потребности и наслаждения и на абстрактную правовую всеобщность, теперь содержатся объеди­ненные внутренним образом, так что в этом объединении особенное благо имеется как право и осуществлено.

Примечание. Святость брака и честь в корпорации суть те два [261]момента, вокруг ослабления которых вращается дезорганизация граждан­ского общества.

Прибавление. Если в новое время упразднили корпорацию, то это означает, что каждый единичный человек должен сам заботиться о себе. Но если и можно согласиться с этим, то нужно указать, что корпора­ция не вносит никакой перемены в обязанность отдельного человека добывать себе средства к существованию, заниматься определенным промыслом. В наших современных государствах граждане лишь в ограниченной мере принимают участие во всех общих государственных делах; однако необходимо предоставить нравственному человеку, кроме его частной цели, еще и всеобщую деятельность. Это всеобщее, которое государство не всегда ему дает, он находит в корпорации. Мы видели раньше, что, заботясь о себе в гражданском обществе, инди­видуум действует также и для пользы других. Но этой бессознательной необходимости недостаточно; познанной и мыслящей нравственностью она становится лишь в корпорации. Государству, разумеется, должен принадлежать высший надзор за нею, ибо в противном случае она залезла бы в свою собственную раковину, закостенела бы, замкнулась бы в себя, упала бы на жалкий уровень цеха. Но сама по себе взятая корпорация не есть замкнутый цех; она, скорее, представляет собою сообщение нравственного характера отдельно стоящему промыслу и включение его в высший круг, в котором он приобретает силу и честь.

§ 256

Истиной цели корпорации, как конечной и ограниченной, равно как и истина имеющегося в полицейском внешнем распорядке разделе­ния и относительного его тожества является в себе и для себя всеоб­щая цель и ее абсолютная действительность; сфера гражданского об­щества поэтому переходит в государство.

Примечание. Город и деревня, — первый есть местопребывание гражданского промысла, поглощенной собой и разрознивающей рефлек­сии, а вторая есть местопребывание нравственности, основанной на при­роде, — индивидуумы, опосредствующие в отношении к другим право­вым лицам свое самосохранение, и семья составляют вообще те два пока что еще идеализованных момента, из которых проистекает государство как их подлинное основание. Это развитие непосредственной нрав­ственности в государство, — развитие путем перехода в раздвоение гражданского общества и перехода затем этого промежуточного раз­двоения в государство, оказывающееся его подлинным основанием,— представляет собою научное доказательство понятия государства, и [262]лишь такое развитие представляет собою это доказательство. Так как в ходе научного понятия государство является как результат, а оно между тем оказывается подлинным основанием, то первое опосред­ствование и эта видимость также и самоснимается и переходит в непосредственность. В действительности поэтому государство есть во­обще скорее первое, лишь в пределах которого семья развивается в гражданское общество, и сама идея государства раскалывает себя на эти два момента; в ходе развития гражданского общества нравственная субстанция приобретает свою бесконечную форму, которая содержит в себе два момента: 1) момент бесконечного различения, доходящего до для себя сущего внутри-себя-бытия самосознания, и 2) момент формы всеобщности, заключающейся в образовании, в форме мысли, посредством которой дух в законах и учреждениях, в своей мыслимой воле, становится для себя объективным и действительным как органическая целостность.