| Пути Господни въ природѣ и въ Промыслѣ не наши пути, и формы, которыя мы создаемъ, не соизмѣримы съ безпредѣльностью, глубиной и неизгладимостью Его твореніи, болѣе глубокихъ, чѣмъ колодезь Демокрита. |
| Джозефъ Гленвилль. |
Мы добрались до вершины главнаго утеса. Прошло нѣсколько минутъ, пока старикъ отдышался и заговорилъ:
— Еще недавно, — сказалъ онъ, наконецъ, — я могъ бы васъ провести по этой дорогѣ не хуже младшаго изъ моихъ сыновей, но года три назадъ случилось со мной происшествіе, какого никогда не приходилось испытать ни единому смертному, а если и приходилось, то онъ не пережилъ его. Шесть часовъ смертельнаго ужаса, пережитые мною, сломили мое тѣло и мой духъ. Вы думаете, что я очень старъ, — это ошибка. Довольно было одного дня, чтобы превратить черные, какъ смоль, волосы въ сѣдые, ослабить члены и разстроить нервы такъ, что я задыхаюсь теперь при малѣйшемъ усиліи и пугаюсь тѣни. Повѣрите-ли, у меня кружится голова, когда я смотрю съ этого пригорка.
«Пригорокъ», на которомъ онъ расположился, беззаботно растянувшись на самомъ краю, свѣсивъ голову и верхнюю часть туловища внизъ и упираясь локтемъ въ скользкій край, — этотъ «пригорокъ» возвышался тысячи на полторы футовъ надъ сосѣдними утесами, въ видѣ крутой, отвѣсной и черной скалы. Я ни за какія деньги не согласился бы подойти ближе шести шаговъ къ его окраинѣ. Опасное положеніе товарища внушало мнѣ такой страхъ, что я растянулся на землѣ, уцѣпился за кустарникъ, и не рѣшался даже взглянуть на небо, — мнѣ все казалось, что вѣтеръ сорветъ скалу. Нескоро я оправился и овладѣлъ собой настолько, что рѣшился сѣсть и полюбоваться на окружающій ландшафтъ.
— Напрасно вы боитесь, — сказалъ проводникъ, — я нарочно привелъ васъ сюда, чтобы вы могли видѣть то мѣсто, гдѣ случилась исторія, о которой я сейчасъ упоминалъ — и которую разскажу вамъ подробно.
— Мы нахормся теперь, — продолжалъ онъ съ точностью, характеризовавшей его разговоръ, — на Норвежскомъ берегу, подъ шестьдесятъ восьмымъ градусомъ широты, въ провинціи Нордландъ, въ пустынномъ округѣ Лофоденъ. Скала, на которой мы сидимъ, — Гольсеггенъ. Теперь приподнимитесь немножко — держитесь за траву, если кружится голова, — вотъ такъ — и взгляните на море вонъ туда, за грядой тумановъ.
Я взглянулъ н увидѣлъ безбрежное пространство океана, чернаго какъ чернила, такъ что мнѣ вспомнилось описаніе Mare tenebrarum у нубійскаго географа. Воображеніе человѣческое не въ силахъ представить себѣ болѣе безотрадную панораму. Вправо и влѣво, насколько могъ хватить глазъ, простирались груды мрачныхъ, темныхъ утесовъ, казавшихся еще угрюмѣе среди бѣшеныхъ валовъ прибоя, съ визгомъ и ревомъ катившихъ свои сѣдые гребни. Какъ разъ противъ мыса, на вершинѣ котораго мы находились, на разстояніи пяти-шести миль, виднѣлся, почти исчезая въ волнахъ, маленькій островъ, двумя милями ближе — другой, еще меньше, голый, скалистый, усѣянный грудами черныхъ каменьевъ.
Океанъ на пространствѣ между берегомъ и самымъ отдаленнымъ островомъ имѣлъ какой-то странный видъ. Несмотря на сильнѣйшій вѣтеръ съ моря, волны кипѣли, вставали, двигались по всѣмъ направленіямъ, по вѣтру и противъ вѣтра. Пѣна была замѣтна только въ непосредственномъ сосѣдствѣ съ утесами.
— Тотъ островъ, что подальше, — сказалъ старикъ, — норвежцы называютъ Вургомъ. Поближе — Моское. На милю къ сѣверу — Амбааренъ. Вонъ тѣ утесы — Ислезенъ, Готгольмъ, Кейдгельмъ, Суарвенъ и Букгольмъ. Подальше — между Моское и Вургомъ — Оттергольмъ, Флименъ, Зандфлезенъ и Стокгольмъ. Таковы названія этихъ рифовъ, хотя зачѣмъ имъ даны названія, — ни вы, ни я не поймемъ. Слышите вы что-нибудь? Замѣчаете перемѣну въ морѣ?
Мы находились уже минутъ десять на Гельсеггенѣ, а взбирались на него со стороны Лофодена, такъ что не могли видѣть моря, пока не добрались до верхушки. При послѣднихъ словахъ старика я услышалъ громкій, постепенно усиливавшійся звукъ, напоминавшій ревъ стада бизоновъ на американской преріи; въ то же время поверхность моря измѣнилась, буруны превратились въ огромный потокъ, стремившійся въ восточномъ направленій. Быстрота этого теченія возростала на моихъ глазахъ. Черезъ пять минутъ вся масса воды до самаго Вурга, мчалась съ чудовищной быстротой, но главный потокъ направлялся между Моское и берегомъ. Онъ разбивался на тысячи рукавовъ, которые сталкивались, кипѣли, крутились въ безчисленныхъ водоворотахъ, — и все это съ визгомъ, ревомъ, воемъ, свистомъ неслось на востокъ съ неудержимой быстротой водопада.
Черезъ нѣсколько минутъ сцена скова измѣнилась. Поверхность сдѣлалась глаже, водовороты одинъ за другимъ стали исчезать; на мѣсто ихъ появились чудовищныя полосы пѣны, которой раньше вовсе не было. Онѣ расходились все дальше и дальше, сталкиваясь и принимая мѣстами спиральное направленіе, предвѣщавшее, повидимому, новый и болѣе обширный водоворотъ. Внезапно, — почти мгновенно, онъ явился въ видѣ круга болѣе мили въ діаметрѣ. Полоса сверкающей пѣны окаймляла устье этой чудовищной воронки, но внутренность ея, насколько могъ измѣрить глазъ, имѣла видъ гладкой, блестящей, черной, какъ уголь, водяной стѣны, наклоненной къ горизонту подъ угломъ градусовъ въ сорокъ пять и вертѣвшейся съ головокружительной быстротою, сотрясаясь, дрожа и оглашая окрестность ужаснымъ не то ревомъ, не то визгомъ, какого не посылаетъ къ небесамъ и Ніагара въ своей агоніи.
Гора дрожала до самаго основанія, скала колыхалась. Я бросился ничкомъ и уцѣпился за тощую траву.
— Это, — сказалъ я, наконецъ, — это можетъ быть только большой водоворотъ Мальштрема.
— Да, такъ его называютъ иногда, — отвѣчалъ старикъ. — Мы, норвежцы, называемъ его Моское-штремъ, отъ острова Моское.
Описанія этого водоворота, которыя мнѣ случалось читать, вовсе не подготовили меня къ такому зрѣлищу. Очеркъ Іоны Рамуса, быть можетъ, самый обстоятельный изъ всѣхъ, не даеть ни малѣйшаго понятія о великолѣпіи и ужасѣ сцены, ни о подавляющемъ чувствѣ небывалаго, охватывающемъ зрителя. Не знаю, когда и съ какого пункта этотъ писатель наблюдалъ Мальштремъ, но ужъ во всякомъ случаѣ не съ Гельсеггена и не во время шторма. Впрочемъ, я позаимствую у него нѣкоторыя подробности, хотя, повторяю, онѣ, не дадутъ никакого понятія о дѣйствительномъ характерѣ зрѣлища.
— Между Лофоденомъ и Моское, — говоритъ Рамусъ, — глубина моря отъ тридцати пяти до сорока фатомовъ, но по ту сторону острова, по направленію къ Веру (Вургъ) она такъ незначительна, что корабль, даже въ самую тихую погоду, рискуетъ разбиться о подводный камень. Во время прилива теченіе стремится къ берегу, между Моское и Лофоденомъ съ поразительной быстротой, при отливѣ же несется обратно съ такимъ неистовымъ бѣшенствомъ, что самый грозный и бурный водопадъ не сравнится съ этимъ потокомъ: грохотъ его слышно за нѣсколько лигъ, мѣстами образуются водовороты или воронки такой громадной величины, что корабль, попавшій въ подобную пучину, идетъ ко дну и разбивается въ дребезги о камни. Осколки его выбрасываются во время затишья. Но эти промежутки затишья бываютъ только между приливомъ и отливомъ при тихой погодѣ и длятся не болѣе четверти часа. Когда потокъ достигаетъ наибольшей быстроты и бѣшенство его усиливается штормомъ, опасно приближаться къ нему на норвежскую милю. Случалось, что лодки и корабли уносило въ пучину, хотя они находились еще далеко отъ нея. Случается также, что китъ подплыветъ слишкомъ близко къ этому мѣсту и потокъ уноситъ его. Невозможно описать, какъ онъ бьется и реветъ въ безполезной борьбѣ съ бѣшеной стихіей. Однажды медвѣдь, вздумавшій переплыть отъ Лофодена къ Моское, былъ затянутъ водоворотомъ, причемъ ревѣлъ такъ страшно, что слышно было на берегу. Огромныя сосны и ели, увлеченныя потокомъ, вылетаютъ обратно изодранныя и расщепленныя до такой степени, что кажутся обросшими щетиной. Это показываетъ, что дно состоитъ изъ камней и утесовъ. Направленіе потока измѣняется подъ вліяніемъ прилива и отлива, черезъ каждые шесть часовъ. Въ 1645 году, утромъ, въ Воскресенье, на масляницѣ, онъ свирѣпствовалъ съ такой силой, что каменные дома на берегу разваливались.
Я не понимаю, какимъ образомъ возможно опредѣлить глубину водоворота. «Сорокъ фатомовъ» — безъ сомнѣнія, относится къ той части потока, которая непосредственно примыкаетъ къ Моское или Лофодену. Въ центрѣ Моское-штрема, глубина, безъ сомнѣнія, несравненно больше, чтобы убѣдиться въ этомъ, довольно заглянуть въ устье воронки съ вершины Гелъсеггена. Глядя съ утеса на эту адскую пучину, я не могъ не улыбнуться простодушію честнаго Іоны Рамуса, который разсказываетъ о потопленіи китовъ и медвѣдей, какъ о чемъ-то невѣроятномъ. Мнѣ ясно было, что огромнѣйшій линейный корабль, попавъ въ сферу дѣйствія этого теченія, будетъ унесенъ, какъ пухъ ураганомъ, и исчезнетъ мгновенно.
Несостоятельность попытокъ объяснить это явленіе — нѣкоторыя изъ нихъ казались мнѣ довольно убѣдительными при чтеніи — слишкомъ очевидна. Вообще принято думать, что единственная причина Мальштрема, какъ и трехъ меньшихъ водоворотовъ между Фаррерскими островами — «встрѣча волнъ, поднимающихся или падающихъ во время прилива или отлива, съ грядою скалъ и рифовъ, которая стѣсняетъ ихъ такъ, что они обрушиваются въ видѣ водопада. Такимъ образомъ, чѣмъ выше приливъ, тѣмъ глубже паденіе; а естественнымъ результатомъ этого является водоворотъ, всасывающая сила котораго достаточно извѣстна по опытамъ въ меньшихъ размѣрахъ».
Такъ сказано въ Encyclopaedia Britannica. По мнѣнію Кирхера и нѣкоторыхъ другихъ, въ центрѣ Мальштрема находится пропасть, которая проникаетъ далеко вглубь земли и выходитъ на поверхность въ какомъ-нибудь отдаленномъ пунктѣ, — въ Ботническомъ заливѣ, напримѣръ. Признаюсь, это вздорное мнѣніе казалось мнѣ наиболѣе вѣроятнымъ теперь, когда я разсматривалъ водоворотъ съ вершины утеса. Я сообщилъ о немъ проводнику, но, къ моему удивленію, онъ объявилъ, что совершенно несогласенъ съ нимъ, хотя это мнѣніе общепринятое въ Норвегіи. Что касается вышеприведеннаго объясненія, то онъ откровенно заявилъ, что не понимаетъ его. Въ этомъ отношеніи мы сошлись; дѣйствительно, объясненіе, быть можетъ, очень логично на бумагѣ, но совершенно непонятно и даже нелѣпо, когда видишь пучину во-очію.
— Теперь вы можете хорошо разсмотрѣть водоворотъ, — сказалъ старикъ, — и если у васъ хватитъ духа пробраться вокругъ утеса въ мѣстечко, защищенное отъ вѣтра, гдѣ шумъ и грохотъ не будутъ заглушать моихъ словъ, я разскажу вамъ исторію, изъ которой вы увидите, что я довольно таки близко познакомился съ Моское-штремомъ.
Я послѣдовалъ по приглашенію, и онъ началъ:
— Я и двое моихъ братьевъ занимались рыбной ловлей среди острововъ за Моское, по близости отъ Вурга. У насъ была маленькая шхуна въ семьдесятъ тоннъ. Во время сильныхъ волненій всегда можно наловить рыбы, лишь бы хватило смѣлости; но изъ всѣхъ Лофоденскихъ рыбаковъ, только мы трое рѣшались пускаться къ этимъ островамъ. Главное мѣсто ловли находится значительно южнѣе; тамъ всегда можно найти рыбу; туда и отправляются наши рыбаки. Но самыя лучшія мѣстечки между утесами, близь Вурга, тутъ и уловъ богаче, и рыба самыхъ разнообразныхъ породъ. Намъ случалось въ одинъ день наловить больше, чѣмъ иной, болѣе трусливый, налавливалъ въ недѣлю. Въ сущности, мы пускались въ спекуляцію: презрѣніе къ смерти замѣняло трудъ, смѣлость отвѣчала за капиталъ.
Мы оставляли шхуну въ бухточкѣ миль за пять отсюда, а при хорошей погодѣ пользовались непродолжительнымъ затишьемъ между приливомъ и отливомъ, проплывали по главному протоку Моское-штрема и бросали якорь подлѣ Оттергольма или Зандфлезена, гдѣ водоворотъ свирѣпствовалъ не такъ сильно. Тутъ мы дожидались слѣдующаго затишья, а когда оно наступало, отправлялись домой. Эти поѣздки мы предпринимали при сильномъ боковомъ вѣтрѣ, когда были увѣрены, что онъ не прекратится до нашего отъѣзда — и очень рѣдко ошибались въ разсчетѣ. Только два раза въ теченіе шести лѣтъ, намъ случилось простоять на якорѣ всю ночь по милости мертваго штиля, явленія очень рѣдкаго въ этой мѣстности; а однажды буря задержала насъ на цѣлую недѣлю, такъ что мы чуть не околѣли съ голода. На этотъ разъ мы были бы унесены въ море (водоворотъ крутилъ насъ до того, что мы запутали якорь и тащили его по грунту), если бы не попали въ одно изъ безчисленныхъ перемѣнныхъ теченій, направляющихся сегодня въ одну сторону, завтра въ другую, которое занесло насъ въ затишье, къ Флимену, гдѣ намъ удалось лечь на якорь.
Я не ногу изобразить и тысячной доли тѣхъ затрудненій, которыя намъ приходилось испытывать. Мѣсто это неудобное для плаванья даже въ тихую погоду. Однако, намъ всегда удавалось благополучно справляться съ самимъ Моское-штремомъ, хотя, признаюсь, у меня не разъ душа уходила въ пятки, когда намъ случалось запоздать или слишкомъ поторопиться. Вѣтеръ не всегда былъ такъ силенъ, какъ мы разсчитывали, такъ что мы съ трудомъ ускользали отъ потока. У моего старшаго брата былъ сынъ восемнадцати лѣтъ, у меня — двое молодцовъ. Въ такихъ случаяхъ они много помогали намъ, работая веслами, да и въ рыбной ловлѣ оказывали немалую поддержку! — но мы не всегда рѣшались брать ихъ съ собой: не хватало духа подвергать ребятъ такой, опасности, такъ какъ опасность въ концѣ концовъ была чрезвычайная.
Черезъ нѣсколько дней исполнится три года со времени происшествія, о которомъ я намѣренъ вамъ разсказать. Оно случилось 10 іюля 18… года, — день, памятный, для здѣшняго населенія. Такого страшнаго урагана, какой пришлось намъ испытать въ этотъ день, не было на памяти человѣческой. А между тѣмъ все утро, и позднѣе, почти до сумерекъ, погода стояла чудесная, дулъ свѣжій, легкій вѣтеръ съ юго-запада, солнце ярко, свѣтило и самые опытные изъ нашихъ моряковъ въ мысляхъ не имѣли того, что случилось къ вечеру.
Мы трое — я и мои братья — отправились къ островамъ около 2 часовъ пополудни и скоро нагрузили рыбой нашу шхуну. Мы всѣ замѣтили, что рыба ловилась какъ никогда. Было, ровно семь по моимъ часамъ, когда мы отплыли домой, разсчитывая миновать самую опасную часть потока во время затишья, которое должно было наступить въ восемь часовъ.
Мы отплыли подъ свѣжимъ вѣтромъ справа кормы, и сначала шли очень быстро, не предвидя никакой опасности, да и не было никакихъ признаковъ опасности. Но у Гельсеггена вѣтеръ внезапно перемѣнился. Явленіе было совершенно необычайное — ничего подобнаго не случалось съ нами раньше — такъ что я почувствовалъ какое-то смутное безпокойство. Мы попытались плыть дальше, но это оказалось невозможнымъ по милости буруновъ. Тогда я предложилъ была вернуться и лечь на якорь, но тутъ, взглянувъ на небо, мы увидѣли странное мѣднокрасное облако, которое уже заволокло весь горизонтъ и росло съ поразительною быстротою. Вѣтеръ внезапно улегся и мы застряли на мѣстѣ, двигаясь то туда, то сюда, во всѣ стороны. Впрочемъ, мы не успѣли даже сообразить, въ чемъ дѣло. Не прошло минуты, какъ налетѣлъ ураганъ, не прошло двухъ минутъ, какъ небо одѣлось сплошными тучами — и воцарилась такая кромѣшная тьма, что мы не могли видѣть другъ друга.
Было бы безуміемъ пытаться описывать этотъ ураганъ. Старѣйшій изъ норвежскихъ моряковъ никогда не испытывалъ ничего подобнаго. Мы кинулись убирать паруса, но при первомъ же порывѣ вихря мачты снесло за бортъ, точно срѣзало. Главная мачта увлеки за собой моего меньшого брата, который привязалъ себя къ ней для безопасности.
Наша шхуна походила на перышко, брошенное въ пучину. У ней была совершенно ровная палуба съ маленькимъ люкомъ на носу; этотъ люкъ мы всегда закрывали, отправляясь въ море. Безъ этой предосторожности мы, безъ сомнѣнія, пошли бы теперь ко дну, такъ какъ по временамъ совершенно окунались въ воду. Какъ уцѣлѣлъ мой братъ, я не знаю, и никогда не могъ узнать. Что касается меня, то, выпустивъ фокъ-зейль, я кинулся ничкомъ на палубу, уперся ногами въ узкій шкафутъ, а руками уцѣпился за рымъ-болтъ у подножія передней мачты. Я сдѣлалъ это — лучшее, что я могъ сдѣлать — совершенно инстинктивно, такъ какъ былъ слишкомъ ошеломленъ, чтобы разсуждать и соображать.
Какъ я уже сказалъ, по временамъ мы совершенно погружались въ воду; въ такихъ случаяхъ я старался не дышать и изо всѣхъ силъ держался за рымъ-болтъ. Когда становилось не въ мочь, поднимался на колѣни и высовывалъ голову надъ водой. Но вотъ наше суденышко встряхнулось, какъ встряхивается собака, выйдя изъ воды, и поднялось надъ моремъ. Я немножко опомнился и сталъ собираться съ мыслями, когда кто-то схватилъ меня за руку. То былъ мой старшій братъ. Сердце мое затрепетало отъ радости, такъ какъ я былъ увѣренъ, что его снесло за бортъ — но въ ту же минуту эта радость смѣнилась ужасомъ, онъ нагнулся къ моему уху и крикнулъ только одно слово: — «Моское-штремъ»!
Какъ передать, что я почувствовалъ въ эту минуту? Я затрясся точно въ лихорадкѣ. Я зналъ, что значитъ это слово, зналъ, что онъ хочетъ мнѣ сказать. Вѣтеръ мчалъ наше судно въ водоворотъ Мальштрема, и ничто не могло спасти насъ!
— Пересѣкая главный потокъ, мы всегда держались какъ можно дальше отъ водоворота, даже при тихой погодѣ, да и то дожидались затишья. Теперь же насъ несло въ самый водоворотъ, да еще при такомъ ураганѣ! — Конечно, — подумалъ я, — мы попадемъ туда какъ разъ во время затишья, — значитъ, есть еще надежда… — Но въ ту же минуту я выругалъ самъ себя за эту безумную мысль. Разумѣется, нѣтъ никакой надежды; я очень хорошо понималъ, что гибель неизбѣжна, хотя бы мы были на девятьсотъпушечномъ кораблѣ.
«Между тѣмъ первый натискъ штурма ослабѣлъ, или, быть можетъ, мы привыкли къ ней; во всякомъ случаѣ поверхность моря, до тѣхъ поръ гладкая и ровная, вздулась чудовищными валами. На небѣ тоже произошла странная перемѣна. Всюду кругомъ оно оставалось чернымъ какъ варъ, только надъ головой прояснѣло въ видѣ круглой площадки чистѣйшей лазури, съ которой свѣтила яркая полная луна. Теперь мы могли ясно различать всѣ окружающіе предметы, но Боже! что за картина освѣтилась передъ нами!
«Я пробовалъ заговорить съ братомъ, но грохотъ, причины котораго я не понималъ, до того усилился, что онъ не слышалъ моихъ словъ, хотя я кричалъ во все горло надъ самымъ его ухомъ. Но вотъ онъ покачалъ головой, побѣлѣвъ, какъ полотно, и поднялъ палецъ, точно хотѣлъ сказать: — слушай!
«Сначала я не понималъ, въ чемъ дѣло, но вскорѣ у меня мелькнула ужасная мысль. Я вытащилъ изъ кармана часы, посмотрѣлъ на циферблатъ при свѣтѣ луны и, швырнувъ ихъ въ море, залился слезами. Они показывали семь. Мы упредили моментъ затишья; водоворотъ былъ въ полномъ разгарѣ!
«Если судно хорошей постройки, тщательно удиферентовано, не слишкомъ нагружено и идетъ полнымъ вѣтромъ, волны точно подкатываются подъ него — зрѣлище, которое всегда удивляетъ не моряка. До сихъ поръ мы легко скользили по волнамъ, но вотъ гигантскій валъ подхватилъ насъ подъ корму и сталъ поднимать — выше — выше — точно на небо. Я бы не повѣрилъ, что волна можетъ подняться на такую высоту. Затѣмъ мы помчались внизъ быстро — быстро — такъ что я почувствовалъ дурноту и головокруженіе, точно падалъ съ высокой горы. Но пока мы были наверху, я успѣлъ бросить взглядъ кругомъ — и этого взгляда было совершенно достаточно. Я тотчасъ опредѣлилъ наше положеніе. Водоворотъ Моское-штремъ находился за четверть мили отъ насъ, но онъ такъ же мало походилъ на обычный, знакомый мнѣ Моское-штремъ, какъ пучина, которую вы видите передъ собой, на мельничный ручей. Если бы я не зналъ, гдѣ мы находимся и чего должны ожидать, я бы совсѣмъ не узналъ мѣстности. Во всякомъ случаѣ я невольно закрылъ глаза отъ ужаса. Рѣсницы сомкнулись сами собою, точно въ судорогѣ.
«Минуты черезъ двѣ волненіе разомъ прекратилось и мы попали въ поясъ пѣны. Судно круто повернулось налѣво и помчалось въ этомъ направленіи съ быстротой молніи. Въ ту же минуту оглушительный ревъ превратился въ пронзительный свистъ — точно нѣсколько тысячъ пароходовъ вздумали разомъ выпустить паръ. Теперь наше судно мчалось въ поясѣ пѣны, которая всегда окаймляетъ устье водоворота, и я ждалъ, что мы, вотъ-вотъ ринемся въ бездну. Мы различали ее очень неясно, такъ какъ судно неслось съ чудовищною быстротой. Казалось, оно совсѣмъ не погружается въ воду, а скользитъ на поверхности пѣны подобно мыльному пузырю. Правой стороной оно было обращено къ водовороту, а лѣвой къ океану, который мы только что оставили. Онъ стоялъ стѣной, заслоняя отъ насъ горизонтъ.
«Какъ это ни страшно, но теперь, когда мы находились на краю бездны, я былъ гораздо спокойнѣе, чѣмъ раньше, когда мы приближались къ ней. Утративъ всякую надежду, я не испытывалъ ужаса, который такъ придавилъ меня въ началѣ. Вѣроятно, отчаяніе придало мнѣ силы.
«Вы примите мои слова за похвальбу, но, увѣряю васъ, въ эту минуту я думалъ, какъ великолѣпна подобная смерть и какъ нелѣпо безпокоиться о своей ничтожной особѣ при видѣ такого удивительнаго проявленія могущества Божія. Кажется даже, я покраснѣлъ отъ стыда, — подумавъ это. Немного погодя я не на шутку заинтересовался самимъ водоворотомъ. Мнѣ положительно хотѣлось изслѣдовать его пучины, хотя бы цѣною жизни; и я жалѣлъ только, что нельзя будетъ разсказать старымъ товарищамъ о тайнахъ, которыя мнѣ доведется увидѣть. Безъ сомнѣнія, это странныя мысли для человѣка, находящагося въ такомъ положеніи. Я часто думалъ съ тѣхъ поръ, что быстрое вращеніе судна привело меня въ такое возбужденное состояніе.
«Было и другое обстоятельство, подѣйствовавшее на меня успокоительно, именно то, что мы находились подъ защитой отъ вѣтра. Какъ вы сами видите, полоса пѣны находится значительно ниже уровня океана, который возвышался налѣво отъ насъ, въ видѣ громадной, черной стѣны. Если вы никогда не бывали на морѣ, при сильномъ волненіи, то не можете и представить себѣ, до чего угнетающе дѣйствуютъ вѣтеръ и пѣна. Они ослѣпляютъ, оглушаютъ, душатъ васъ, отнимаютъ у васъ всякую способность къ разсужденію и дѣйствію. Но теперь мы были избавлены отъ этой докуки, какъ приговоренные къ смерти преступники, которымъ разрѣшаютъ пользоваться маленькими удобствами, не дозволявшимися, пока участь подсудимыхъ еще не была рѣшена.
«Невозможно сказать, сколько круговъ мы сдѣлали въ поясѣ пѣны. Мы вертѣлись въ немъ около часа, постепенно приближаясь къ окраинѣ. Все время я держался за рымъ-болтъ. Мой братъ ухватился за пустой боченокъ отъ воды, привязанный на кормѣ, единственный предметъ, оставшійся на палубѣ, когда ураганъ налетѣлъ на насъ. Когда мы приблизились къ краю воронки, братъ оставилъ боченокъ, подползъ ко мнѣ и тоже ухватился за рымъ-болтъ, стараясь въ припадкѣ ужаса, оттолкнуть мои руки, такъ какъ для обоихъ насъ онъ былъ слишкомъ малъ. Не могу выразить, ракъ я былъ огорченъ этимъ поступкомъ, хотя и видѣлъ, что братъ себя не помнитъ, что онъ просто помѣшался отъ ужаса. Я не сталъ съ нимъ бороться. Я зналъ, что, въ сущности говоря, рѣшительно все равно, будемъ-ли мы держаться или нѣтъ. Итакъ, я предоставилъ ему рымъ-болтъ, а самъ перебрался на корму. Это было не особенно трудно, такъ какъ шхуна неслась ровно и держалась прямо на килѣ, покачиваясь только изъ стороны въ сторону. Не успѣлъ я ухватиться за боченокъ, какъ судно разомъ накренилось на лѣвый бортъ и ринулось въ пучину. Я прошепталъ молитву и приготовился къ смерти.
«Чувствуя сильное головокруженіе, я инстинктивно прижался къ боченку и закрылъ глаза. Въ теченіе нѣсколькихъ секундъ я не рѣшался открыть ихъ, ожидая смерти съ минуты на минуту, и удивляясь, что еще не задыхаюсь въ агоніи, въ водѣ. Но минута проходила за минутой. Я все еще оставался въ живыхъ. Ощущеніе паденія исчезло; повидимому, судно неслось также, какъ раньше, въ поясѣ пѣны. Я собрался съ духомъ и открылъ глаза.
«Никогда не забуду охватившихъ меня чувствъ ужаса, благоговѣнія и изумленія. Лодка точно волшебствомъ висѣла на внутренней поверхности воронки громадныхъ размѣровъ, чудовищной глубины, съ совершенно гладкими стѣнами. Можно бы было подумать, что онѣ выстроены изъ чернаго дерева, если бъ онѣ не вертѣлись съ сумасшедшей быстротой, отсвѣчивая страннымъ фантастическимъ блескомъ въ лучахъ полной луны, изливавшей потоки золотого свѣта далеко вглубь бездны.
«Въ первую минуту я былъ слишкомъ ошеломленъ, чтобы различать подробности. Я схватилъ только общее впечатлѣніе величія и ужаса. Но, оправившись немного, я сталъ всматриваться внизъ. Положеніе шхуны на наклонной плоскости водоворота давало мнѣ возможность заглянуть глубоко въ пучину. Судно держалось совершенно прямо на килѣ, иными словами, его палуба находилась въ плоскости параллельной плоскости воды, но такъ какъ та послѣдняя была наклонена подъ угломъ, градусовъ въ сорокъ пять съ лишнимъ, то казалось, будто мы лежимъ на бимсѣ. Тѣмъ не менѣе, мнѣ было такъ же легко вставать и ходить, какъ если бы мы стояли совершенно прямо: я объясняю это быстрымъ вращеніемъ шхуны.
«Лунный свѣтъ, казалось, стремился пробраться какъ можно глубже въ пучину, но я не могъ ничего разглядѣть въ ней, по милости густого тумана, надъ которымъ перекинулась радуга, въ видѣ узкаго, шаткаго мостика, въ родѣ того, который, по словамъ мусульманъ, служитъ единственной тропинкой между Временемъ и Вѣчностью. Этотъ туманъ или пѣна происходилъ, безъ сомнѣнія, вслѣдствіе столкновенія гигантскихъ стѣнъ водоворота на днѣ. Но вопль, подминавшійся къ небесамъ изъ этого тумана, не передаваемъ словами.
«Ринувшись изъ пояса пѣны въ пропасть, мы разомъ опустились довольно глубоко внизъ, но затѣмъ характеръ движенія измѣнился. Мы описывали круги, двигаясь съ изумительной быстротой, чудовищными скачками или прыжками, но опускаясь сравнительно медленно.
«Вглядѣвшись попристальнѣе, я замѣтилъ, что не мы одни были увлечены водоворотомъ. Надъ нами и подъ нами виднѣлись обломки кораблей, бревна, стволы деревьевъ, и менѣе крупные предметы: бочки, изломанные ящики, домашнія вещи, доски. Я уже говорилъ, что чувство ужаса смѣнилось во мнѣ почти неестественнымъ любопытствомъ. Оно возростало по мѣрѣ того, какъ мы приближались къ ужасной развязкѣ. Я съ удивительнымъ интересомъ разсматривалъ предметы, вертѣвшіеся вмѣстѣ съ нами. Очевидно, я находился въ горячечномъ состояніи, такъ какъ мнѣ доставляло удовольствіе вычислять относительную скорость движенія различныхъ предметовъ. Напримѣръ, я поймалъ себя на такомъ разсчетѣ: «Эта ель, безъ сомнѣнія, первая исчезнетъ въ пучинѣ», и былъ непріятно пораженъ, когда разсчеть не оправдался: обломокъ голландскаго корабля обогналъ ель и скрылся въ безднѣ. Тоже повторилось нѣсколько разъ и этотъ фактъ — эти постоянныя ошибки въ разечетѣ — натолкнули меня на мысль, отъ которой члены мои снова задрожали и сердце заколотилось въ груди.
«Но это было волненіе надежды, а не ужаса. Надежда возникла частью изъ воспоминаній, частью изъ теперешнихъ наблюденіи. Я вспомнилъ о безчисленныхъ обломкахъ, поглощенныхъ Моское-штремомъ и выброшеннымъ на берега Лофодена. Большая часть ихъ избита, изломана, расщеплена, исковеркана жесточайшимъ образомъ, но я отчетливо помнилъ, что нѣкоторые были совершенно цѣлы и невредимы. Мнѣ казалось возможнымъ лишь одно объясненіе: исковерканы только тѣ предметы, которые были поглощены вполнѣ. Тѣ же, которые попали въ водоворотъ слишкомъ поздно, или, почему-бы то ни было, опускались такъ медленно, что не успѣли попасть на дно воронки до начала обратнаго движенія, могли быть выброшены безъ поврежденій. Я замѣтилъ также три важныхъ факта. Во-первыхъ, чѣмъ больше были предметы, тѣмъ быстрѣе они спускались. Во-вторыхъ, изъ тѣлъ, одинаковыхъ по объему, сферическія спускались быстрѣе, цилиндрическія медленнѣе всѣхъ остальныхъ. Позднѣе я не разъ бесѣдовалъ объ этомъ съ нашимъ школьнымъ учителемъ, отъ котораго и заимствовалъ выраженія «сферическія» и «цилиндрическія». Онъ говорилъ, что замѣченная мною разница — естественный результатъ формы тѣлъ и объяснилъ — только я забылъ это объясненіе — почему цилиндръ, захваченный водоворотомъ, оказываетъ большее сопротивленіе его всасывающей силѣ, чѣмъ такое же тѣло другой формы [1].
«Одно замѣчательное обстоятельство подтверждало мои наблюденія и даже навело меня на мысль воспользоваться ими для своего избавленія. Именно, чуть не при каждомъ кругѣ мы обгоняли то боченокъ, то рею или мачту, и многіе изъ этихъ предметовъ, бывшіе на одномъ уровнѣ съ нами въ тотъ моментъ, когда я рѣшился открыть глаза, оказывались теперь гораздо выше насъ и, повідимому, почти не подвинулись внизъ.
«Я живо сообразилъ, что дѣлать. Я рѣшился привязать себя къ боченку, за который держался, и броситься вмѣстѣ съ нимъ въ пучину. Желая спасти брата, я попытался привлечь его вниманіе знаками, указывалъ на встрѣчныя бочки и всячески старался объяснить ему свой планъ. Кажется, онъ понялъ его, наконецъ, но не знаю, почему съ отчаяніемъ покачалъ головой и не захотѣлъ бросить рымъ-болтъ. Видя, что тутъ ничего не подѣлаешь, и что времени терять нельзя, я, какъ ни горько мнѣ было, предоставилъ его судьбѣ и, привязавъ себя къ боченку веревками, прикрѣплявшими его къ кормѣ, кинулся въ море.
«Результатъ былъ именно такой, какого я ждалъ. Такъ какъ я самъ разсказываю вамъ объ этомъ происшествіи, такъ какъ вы видите, что я дѣйствительно ускользнулъ отъ гибели, знаете какимъ образомъ ускользнулъ и можете сами представить себѣ остальное, то я могу сократить разсказъ. Спустя около часа послѣ того, какъ я ринулся въ пучину, шхуна, опустившаяся за это время глубоко внизъ, завертѣлась съ неимовѣрной быстротой и, увлекая за собой моего милаго брата, исчезла въ хаосѣ пѣны. Когда боченокъ, къ которому я былъ привязанъ, спустился приблизительно на половину разстоянія между дномъ воронки и тѣмъ мѣстомъ, гдѣ я бросился за бортъ, общій видъ пучины рѣзко измѣнился. Крутизна стѣнъ громадной воронки разомъ уменьшилась, быстрота вращенія ослабѣвала съ каждой минутой, пѣна и радуга исчезли, дно пучины начало подниматься. Небо было ясно, вѣтеръ упалъ, полная луна сіяла во всемъ своемъ великолѣпіи, когда я очутился на поверхности океана, въ виду береговъ Лофодена, нѣсколько выше того мѣста, гдѣ былъ водоворотъ Моское-штрема. Наступило затишье, но волненіе еще не улеглось. Меня помчало по главному рукаву и черезъ нѣсколько минутъ выбросило на берегъ въ той части моря, куда наши рыбаки собираются на ловлю. Тутъ меня подобрали въ лодку — истощеннаго усталостью и безъ языка отъ пережитаго мною ужаса (онъ сказался теперь, когда опасность миновала). Рыбаки, подобравшіе меня, были мои старые знакомые и товарищи, тѣмъ не менѣе они не узнали меня, точно я былъ выходецъ изъ страны духовъ. Мои волосы, черные какъ вороново крыло, стали сѣдыми; да и вся наружность измѣнилась. Я разсказалъ имъ о моемъ приключеніи — они не повѣрили. Теперь я разсказываю его вамъ, но не надѣюсь, что вы окажетесь болѣе довѣрчивымъ, чѣмъ простые лофоденскіе рыбаки».
Примѣчанія
править- ↑ См. Архимедъ „De Incidentibus in fluido“, lib 2.
