Её связь с естественным подбором родичей — Обширный смысл термина — Геометрическая прогрессия возрастания — Быстрое размножение натурализованных растений и животных — Свойство препятствий к размножению — Всеобщее соперничество — Действие климата — Количество особей обеспечивает существование вида — Сложные соотношения между всеми растениями и животными — Борьба за существование всего ожесточённее между особями и разновидностями одного вида; часто сильна между видами одного рода — Первостепенная важность соотношений между организмами.
Прежде, чем приступить к предмету этой главы, мне следует указать вкратце на связь между борьбою за существование и естественным подбором родичей. Мы видели в предыдущей главе, что органические существа при естественных условиях одарены известною степенью индивидуальной изменчивости; этот факт, как мне кажется, никем и никогда не оспаривался. Для нас несущественно, будет ли придано множеству сомнительных форм название видов, подвидов или разновидностей; какую степень, например, должны занять две или три сотни сомнительных британских растений, если мы только допустим существование резких разновидностей. Но одно существование индивидуальной изменчивости и некоторых резких разновидностей — хотя его признание необходимо для нас как исходная точка — ещё не объясняет нам способа, которым в природе возникают виды. Каким образом сложились эти изумительно тонкие приспособления одной части организма к другой и к жизненным условиям, и взаимные приспособления разных органических существ? Эти дивные приспособления явно обнаруживаются перед нами, например, в омеле или в дятле; и лишь менее ярко в каждом мелком паразите, цепляющемся за волос зверя или за перо птицы; в строении жука, ныряющего под воду; в оперённом семечке, уносимом лёгким ветерком; словом, повсюду в органическом мире мы встречаемся с этими чудными приспособлениями.
Далее, можно спросить, каким способом разновидности, которые я назвал зачинающимися видами, наконец превращаются в несомненно отдельные, резко разграниченные виды, большею частью очевидно разнящиеся между собою в большей мере, чем разновидности тех же видов? Каким образом возникают те группы видов, которые мы называем родами; группы, разнящиеся между собою более, чем виды одного рода? Все эти результаты, как мы ещё полнее увидим в следующей главе, необходимо вытекают из борьбы за существование. Благодаря этой борьбе за существование, всякое изменение, как бы оно ни было легко и от каких бы причин оно ни зависело, если оно сколько-нибудь выгодно для особи какого-либо вида, при его сложных соотношениях с другими органическими существами и с внешнею природою — всякое такое изменение будет содействовать сохранению особи и большею частью передастся её потомству. Это потомство будет иметь более шансов на существование, ибо из множества особей каждого вида, периодически рождающихся на свет, выживают лишь немногие. Я назвал этот процесс, посредством которого сохраняется всякое малейшее уклонение, если оно полезно, «естественным подбором родичей» (natural selection), чтобы показать его аналогию с искусственным подбором родичей (selection) человеком. Мы видели, что человек посредством такого подбора, несомненно, может добиться значительных результатов, может приспособить органические существа к служению своим нуждам, накопляя лёгкие, но полезные уклонения, данные ему природою. Но естественный подбор родичей, как мы увидим впоследствии, есть начало, действующее безостановочно и так же неизмеримо превышающее по энергии слабые усилия человека, как природа вообще превышает искусство.
Мы теперь разберём несколько подробнее вопрос о борьбе за существование. В будущем моём сочинении этот предмет будет изложен гораздо полнее, как он того заслуживает. Старший Декандоль и Лайель доказали в широких размерах и с научною точностью, что все органические существа находятся в постоянном, настойчивом состязании. Относительно растений никто не писал об этом предмете так основательно и умно, как У. Герберт, декан в Манчестере, отличающийся своею обширною опытностью в садоводстве. Ничего нет легче, как признать на словах действительность всеобщей борьбы за существование; ничего нет труднее — по крайней мере я испытал это на себе — как постоянно иметь её в виду при обсуждении частных явлений. Но я убеждён, что не запечатлевши в уме своём всё значение, все размеры этого процесса, мы не можем охватить ясным взглядом, не можем верно понять всего строя природы, с бесчисленными фактами распределения, редкости, обилия, угасания и изменения, из которых слагается этот строй. Природа представляется нам ликующею и ясною; всякому живому существу она, по-видимому, даёт пищу в изобилии; мы не видим или забываем, что птицы, беспечно поющие вокруг нас, по большей части питаются насекомыми и семенами, следовательно, беспрестанно уничтожают жизнь; мы забываем, в каком количестве эти певцы или их яйца и птенцы уничтожаются хищными зверями и птицами; мы не всегда помним, что пища, теперь обильная, скудеет в известные месяцы, в известные года.
Я должен предупредить читателя, что я употребляю термин: «борьба за существование» в смысле обширном и метафорическом, разумея под ним всякую зависимость одного живого существа от другого, а также (что ещё важнее) не только существование особи, но и способы её размножения. О двух собаках в голодное время можно сказать в точном смысле этого слова, что они борются за пищу, борются за существование. Но и про растение на окраине пустыни можно сказать, что оно борется с засухою, хотя более правильно говорить, что оно зависит от влаги. Про растение, производящее ежегодно тысячу семян, из которых средним числом лишь одно достигает зрелости, можно уже с большею точностью сказать, что оно борется с подобными себе и иными растениями, уже покрывающими почву. Омела зависит от яблони и некоторых других деревьев, но про неё лишь с некоторою натяжкою можно сказать, что она борется с этими деревьями, потому что при развитии слишком большого количества омел на одном дереве, оно чахнет и умирает. Но про несколько сеянок омелы, всходящих одна около другой на древесной ветке, можно сказать в смысле более точном, что они борются между собою. Так как семена омелы разносятся птицами, её существование зависит от них, и можно сказать метафорически, что она борется с другими растениями, носящими ягоды, соперничает с ними в привлечении птиц, которые могли бы разнести её семена. Во всех этих различных значениях, незаметно переходящих одно в другое, я ради удобства буду употреблять выражение «борьба за существование».
Борьба за существование необходимо вытекает из быстрой прогрессии, в которой стремятся размножиться все органические существа. Всякий организм, производящий в течение своей жизни много яиц или семян, должен подвергаться истреблению в известные возрасты или в известные времена года, не то в силу геометрической прогрессии число его потомков быстро возросло бы так безмерно, что никакая страна в мире не была бы в силах их пропитать. Следовательно, так как родится более особей, чем сколько может их выжить, во всяком случае должна происходить борьба за существование либо с особями того же вида, либо с особями другого вида, либо с физическими условиями жизни. Это — учение Мальтуса, приложенное к растительному и животному царству и приложенное в строжайшем его смысле; потому что тут невозможно ни искусственное умножение пищи, ни осторожное воздержание от брака. Хотя некоторые виды и могут в настоящее время увеличиваться более или менее быстро в числе, но все умножаться таким образом не могут, ибо земля не вместила бы их.
Нет исключения в общем правиле, по которому всякое органическое существо естественно размножается в такой высокой пропорции, что не подлежи оно истреблению, земля вскоре была бы покрыта потомством отдельной пары. Даже медленно плодящийся человек удваивается в числе в течение двадцати пяти лет, и по этому счёту через несколько тысячелетий на земле буквально не было бы места его потомству. Линней рассчитал, что если б однолетнее растение производило лишь два семечка (а нет растения, производящего столь малое количество) и если б развившиеся из них растения произвели также по два семечка, и так далее, через двадцать лет оказался бы миллион растений. Слон почитается за животное, размножающееся медленнее всех, и я постарался определить minimum его естественного размножения: мы останемся позади истины, если примем, что он плодится от тридцатилетнего возраста до девяностолетнего и в этот промежуток времени производит три пары детёнышей; но если так, то через пятьсот лет потомство одной пары слонов состояло бы из пятнадцати миллионов особей.
Но мы на этот счёт имеем свидетельства более осязательные, чем эти теоретические соображения, а именно многочисленные достоверные случаи удивительно быстрого размножения разных диких животных при выгодных для них условиях, повторявшихся два или три года сряду. Ещё разительнее пример многих из наших домашних животных, одичавших в разных странах света; если бы известия о быстром размножении медленно плодящихся лошадей и рогатого скота в южной Америке и в новейшее время в Австралии не были вполне засвидетельствованы, им почти невозможно было бы поверить. То же можно сказать и о растениях. Можно привести примеры ввезённых растений, сделавшихся обыкновенными на протяжении целых островов менее, чем в десятилетие. Многие из растений, теперь самых обыкновенных на обширных равнинах Ла-Платы, выстилающих целые квадратные мили почвы, с которой они вытеснили все прочие растения, ввезены из Европы; и, как сообщает мне доктор Фальконер, есть растения, распространённые по всей Индии, от Гималаи до мыса Коморина, которые ввезены из Америки после её открытия. В таких случаях, а их можно было бы привести ещё множество, никто не предположит, чтобы плодовитость этих животных или растений вдруг бы усилилась на время в заметной степени. Естественное объяснение этого явления состоит в том, что внешние условия оказались особенно выгодными, что поэтому погибло менее особей молодых и взрослых, и что большей части молодых удалось расплодиться в свою очередь. В этих случаях геометрическая прогрессия размножения, постоянно ведущая к поразительным результатам, очень просто объясняет быстрое численное возрастание и далёкое распространение пришлого племени в новом месте жительства.
В естественном состоянии почти каждое растение производит семена, и между животными лишь мало таких, которые бы не плодились ежегодно. Из этого мы можем с уверенностью заключить, что все растения и животные стремятся к размножению в геометрической прогрессии, что всякое из них должно быстро занять всякое место, где есть ему только возможность существовать, и что стремление к размножению в геометрической прогрессии должно находить препятствие в разрушении в какой-нибудь период жизни. Наша привычка к нашим крупным домашним животным, как мне кажется, вводить нас в заблуждение: мы не видим, чтобы они подвергались в значительной мере истреблению, и забываем, что их ежегодно убивают тысячами для мяса и что в естественном состоянии их непременно погибло бы столько же, тем или иным путём.
Единственное различие между организмами, ежегодно производящими тысячи семян или яиц, и организмами, производящими их лишь малое количество, заключается в том, что последние потребовали бы немногими годами более, чтобы населить при выгодных условиях данную область, как бы ни была она обширна. Кондор кладёт по паре яиц, а штраус[1] по дюжине, и однако же в одной и той же местности кондоры могут быть многочисленнее штраусов. Буревестник (Procellaria glacialis) кладёт лишь по одному яйцу, и однако же полагают, что нет в мире птицы, существующей в большем количестве экземпляров. Одна муха кладёт яйца сотнями, другая, как например, Hippobosca, по одному; но этою разностью не определяется относительное количество представителей обоих видов, которые могут жить в данной местности. Значительное количество яиц важно для тех видов, которых существование зависит от быстро колеблющихся количеств пищи, потому что оно позволяет им умножиться очень быстро. Но главное значение большого количество яиц состоит в том, что оно пополняет сильное истребление, которому подвергаются организмы в какой-либо период жизни; в большинстве случаев этот период жизни один из самых ранних. Если животное может каким-либо способом защитить свои яйца или своих детёнышей, средняя численность вида может быть сохранена и при незначительном приплоде; но если большое количество яиц или детёнышей подвергается разрушению, они должны и зарождаться в большом количестве, не то вид угаснет. Для того, чтобы сохранить количество особей дерева, живущего средним числом тысячу лет, достаточно было бы, чтобы чрез тысячу лет производилось им одно семечко, если бы только могло быть обеспечено сохранение и прозябение этого семечка. Таким образом, среднее количество растений или животных данного вида зависит лишь косвенно от количества производимых ими семян или яиц.
При взгляде на явления органического мира необходимо постоянно удерживать в памяти эти соображения; не забывать, что каждое из отдельных органических существ, окружающих нас, так сказать, напрягает все свои силы, чтобы размножиться; что каждое купило свою жизнь борьбою в определённый период своего развития; что жестокое истребление неминуемо поражает организмы, молодые или взрослые, в течение каждого поколения или в определённые сроки. Пусть облегчится одно из этих препятствий, пусть ослабеет, хоть на малейшую долю, разрушающая причина и численность вида почти немедленно станет возрастать в неопределённых размерах.
Преграды, останавливающие стремление каждого вида к постоянному умножению, по большей части для нас темны. Взгляните на какой-нибудь сильный вид: чем больше он плодится, тем более возрастает его стремление к дальнейшему умножению. Нет ни одного случая, в котором мы знали бы с полною точностью преграды, сдерживающие это стремление. И это не должно нас удивлять, если мы вспомним, как мало в этом отношении мы знаем даже о человеке, столь несравненно лучше изученном, чем всякое другое животное. Этот предмет разработан многими талантливыми писателями, и в следующем моем сочинении я подробно разберу некоторые из препятствий к размножению животных, в особенности относительно южно-американских хищников. Тут я ограничусь немногими замечаниями, лишь бы напомнить читателю главные относящиеся сюда обстоятельства. Яйца или очень молодые животные, по-видимому, вообще говоря, всего более подвержены разрушению, но есть и исключения. Что касается до растений, то их семена истребляются в огромном количестве; но по некоторым моим наблюдениям я склоняюсь к мнению, что всего более гибнет молодых всходов вследствие прозябения семян на почве, уже густо заросшей другими растениями. Сеянки также уничтожаются в большом количестве разными животными; так, например, на клочке земли длиною в три фута и шириною в два, перекопанном и выполотом, на котором не могло произойти помехи от других растений, я отмечал все всходы наших диких трав по мере их появления, и из 357 не менее 295 были разрушены, большею частью улитками и насекомыми. Если предоставить самому себе луг, который долго косили (и то же самое можно сказать о луге, на котором постоянно паслись травоядные звери), более сильные растения постепенно заглушают растения более слабые, хотя и вполне развитые; так из двадцати видов, растущих на клочке луговой земли (в 12 квадратных футов), девять видов погибло от того, что прочим дали разрастись вволю.
Наличное количество пищи для каждого вида, разумеется, полагает крайний предел, до которого он может размножиться; но очень часто средняя численность вида определяется не количеством нужной ему пищи, а тем обстоятельством, что он сам служит пищею другому животному. Так, нет, по-видимому, сомнения в том, что количество куропаток, рябчиков и зайцев во всяком обширном владении главным образом зависит от уничтожения мелких хищников. Если бы в течение будущих двадцати лет не было убито ни одной дичины и в то же время ни одного хищника, то, по всей вероятности, по прошествии этого времени в Англии оказалось бы менее дичи, чем теперь, когда ежегодно убиваются сотни тысяч голов дичи. С другой стороны, некоторые животные, как, например, слон и носорог, никогда не подвергаются разрушению от хищников. Даже индийский тигр редко решается напасть на молодого слона, защищаемого матерью.
Климат играет важную роль в определении средней численности вида, и я считаю сильные холода и сильные засухи за одну из самых действительных преград к размножению. По моим расчётам, зима 1854—55 года погубила четыре пятых из птиц на моей земле; и это — страшное разрушение: стоит только вспомнить, что для людей десять процентов считаются очень сильною смертностью во время повальных болезней. Действие климата на первый взгляд не имеет связи с борьбою за существование; но поскольку климатические условия уменьшают количество пищи, они вызывают сильную борьбу между отдельными особями одного вида или видов разных, но питающихся одною пищею. Даже когда климатические условия, например, крайний холод, действуют прямо, всего более страдают особи самые слабые, те, которые добыли менее пищи в течение зимы. Когда мы переезжаем с юга на север или из сухой местности в влажную, мы постоянно замечаем, что известные виды становятся всё реже и реже, и наконец исчезают, и так как изменение в климате резко бросается в глаза, мы склонны приписывать всё действие одному этому обстоятельству. Но это взгляд очень ошибочный: мы забываем, что каждый вид, даже там, где он встречается в изобилии, постоянно подвергается сильному разрушению в известный период жизни от врагов и соискателей на место и на пищу; и если эти враги и соискатели хоть в малейшей степени выигрывают от лёгкого изменения в климате, они при этом изменении умножатся, и так как каждая местность уже наполнена жителями, численность другого вида должна уменьшиться. Если, подвигаясь к югу, мы замечаем, что какой-либо вид редеет, мы можем быть уверены, что это зависит настолько же от того, что условия благоприятствуют другим видам, сколько от того, что редеющий вид страдает. Точно так же, когда мы подвигаемся к северу, хотя и в меньшей степени; ибо количество видов вообще, следовательно, и соискателей, уменьшается к северу; почему мы, подвигаясь к северу или подымаясь в горы, гораздо чаще встречаемся с формами, недоразвившимися вследствие прямого действия климата, чем когда мы подвигаемся к югу или спускаемся с горы. Когда мы достигаем до стран полярных или до снеговых вершин, или до абсолютных пустынь, нам представляется борьба за существование, ведущаяся почти исключительно со стихиями.
Что климат главным образом действует косвенно, способствуя развитию других видов, мы ясно видим из огромного количества садовых растений, превосходно выносящих наш климат, но никогда не дичающих, потому что они не могут выдержать состязания с природными растениями наших стран, не могут устоять против разрушения нашими природными животными.
Когда какой-либо вид, в силу особенно благоприятных условий, чрезмерно размножается в данной ограниченной местности, от этого часто развиваются повальные болезни; относительно дичи, по крайней мере, это явление, по-видимому, постоянное; и тут мы имеем преграду к размножению, независимую от борьбы за существование. Но даже некоторые из этих повальных болезней, по-видимому, обусловливаются чужеядными червями, размножившимися чрезмерно от какого-либо выгодного условия; быть может, отчасти от удобства передачи между скученными животными; и тут обнаруживается известного рода борьба между паразитом и его жертвою.
С другой стороны, во многих случаях количество особей, значительное сравнительно с численностью врагов, необходимо для сохранения вида. Так мы можем получать с наших полей обильные жатвы ржи, сурепицы и так далее, потому что семена этих растений развиваются в количестве, несоразмерном с количеством птиц, питающихся ими; птицы же, хотя получают от них избыток пищи в известное время года, не могут размножаться соразмерно количеству семян, потому что зима препятствует их размножению; но всякий, пытавшийся собрать в саду семена с немногих кустов пшеницы или другого подобного растения, знает, с какими это сопряжено трудностями; мне случалось при таких условиях лишиться всех семян. Этот взгляд на необходимость значительной численности для сохранения вида объясняет, как мне кажется, некоторые странные явления в природе, например, то обстоятельство, что некоторые очень редкие растения скучены в огромных количествах на тех немногих точках земного шара, на которых они встречаются, и то обстоятельство, что некоторые общественные растения остаются общественными, то есть многочисленными, до самых пределов своего распространения. В таких случаях мы можем предполагать, что растение может выжить только при условиях, позволяющих ему развиваться в значительном количестве особей, ограждающих друг друга от разрушения. Следует прибавить, что хорошие последствия частого скрещивания и дурное действие самооплодотворения, вероятно, также играют тут некоторую роль; но об этом сложном предмете здесь распространяться не место.
Известно много фактов, показывающих, как сложны и неожиданны бывают соотношения и противодействия между органическими существами, которым приходится оспаривать друг у друга одну и ту же местность. Я приведу лишь один пример, который, хотя и очень простой, сильно заинтересовал меня. В Страффордшире, в имении родственника, в котором я имел все удобства для продолжительного исследования, была обширная и чрезвычайно бесплодная равнина, заросшая вереском, которой никогда не касалась рука человеческая; но несколько сотен акров точь-в-точь такой же почвы за двадцать пять лет перед тем были окружены оградою и засажены соснами. Изменение в растительности засаженной части равнины было в высшей степени замечательно; оно было значительнее того, которое обыкновенно замечается при переходе с одной почвы на совершенно иную: не только относительное количество растений вересковой равнины совершенно изменилось, но двадцать видов растений (не считая злаков и ситниковых), недостающих равнине, завелись между соснами. Действие на насекомых должно было быть ещё гораздо сильнее, потому что в роще водилось шесть насекомоядных птиц, не имевшихся на равнине; равнина же имела своих особых насекомоядных птиц в количестве трёх видов. Мы тут видим, как сильно было действие, произведённое введением одного дерева, причём не было сделано ничего иного, за исключением ограждения рощи от скота. Но как важно ограждение, я мог вполне оценить близ Фернгема, в Соррее. Тут обширные вересковые равнины с немногими группами старых сосен на разбросанных холмах: в течение последних десяти лет окружили оградами огромные участки равнины, и на них теперь подымается множество самосеянных сосен так густо, что все не могут выжить. Убедившись в том, что эти молодые деревья не были ни посажены, ни посеяны, я очень удивился их количеству и всходил на несколько возвышений, с которых мог озирать сотни акров не ограждённой равнины, и буквально не мог усмотреть на ней ни одной сосны, кроме старых групп на холмах. Но заглядывая внимательно между стволов вереска, я увидел множество сеянок и мелких сосенок, которых беспрестанно огрызал скот. На квадратном ярде, на расстоянии сотни ярдов от одной из старых групп, я насчитал тридцать два деревца; и одно из них, с двадцатью шестью годовыми слоями, много лет силилось поднять свою верхушку над вереском, и не успело в этом. Немудрено, что эта почва, как только её оградили, вся покрылась сильными молодыми соснами. Но равнина была так обширна и бесплодна, что никто бы не подумал, что она так тщательно обгложена скотом.
Мы видим, что в этом случае существование сосны зависит от скота; но во многих странах существование скота зависит от насекомых. Самый интересный пример такой зависимости, быть может, представляет Парагвай: тут не одичали ни лошади, ни рогатый скот, ни собаки, хотя они встречаются мириадами в диком состоянии на север и на юг от этой страны; и Азара и Ренггер показали, что это зависит от изобилия в Парагвае известной мухи, кладущей свои яйца в пупок этих животных тотчас после их рождения. Как бы ни были многочисленны эти мухи, их размножение должно встречать преграду, вероятно, в известных птицах. Итак, если б известные насекомоядные птицы (численность которых, вероятно, определяется соколами и хищными зверями) умножились в Парагвае, тогда бы рогатый скот и лошади одичали, и это бы значительно изменило растительность (в чём я убедился в других частях Южной Америки); это, в свою очередь, подействовало бы значительно на насекомых; отсюда (как в Страффордшире) изменение в количестве и свойстве насекомоядных птиц; и так далее, в бесконечных осложнениях. Мы начали этот ряд с насекомоядных птиц и окончили его ими же. Но в действительности не могут встречаться столь простые соотношения. Борьба разыгрывается за борьбою с изменчивым успехом; но в целом силы уравновешены с такою точностью, что общий вид природы остаётся неизменным в продолжение долгих времён; хотя, без сомнения, часто было бы достаточно сущей безделицы, чтобы дать одному органическому существу перевес над другим. А между тем, наше невежество так глубоко и самомнение наше так высоко, что мы удивляемся, узнавая, что органическое существо вымерло; и, не видя причины такого явления, мы ссылаемся на катаклизмы, будто бы опустошившие землю, или изобретаем законы для продолжительности жизненных форм!
Не могу удержаться от того, чтобы привести ещё пример из той сложной сети соотношений, которая связывает между собою растения и животные, самые удалённые одно от другого в лестнице органических форм. Я впоследствии буду иметь случай показать, что экзотическая Lobelia fulgens в наших краях никогда не посещается насекомыми и, вследствие этого, по особому своему строению, никогда не завязывает семян. Многие из наших орхидейных растений для опыления необходимо нуждаются в посещении бабочек. Я также имею причины думать, что шмели необходимы для оплодотворения анютиных глазок (Viola tricolor), ибо другие насекомые не посещают этого цветка. Из опытов, недавно произведённых мною, я заключаю, что посещение шмелей необходимо для оплодотворения некоторых видов клевера; например, двадцать головок белого клевера (Trifolium repens) произвели 2 290 семян, двадцать же других голов, защищённых от шмелей, не произвели ни одного. Из двадцати же головок красного клевера я получил 2 700 семян; из того же числа защищённых головок — ни одного. Шмели одни посещают красный клевер, ибо прочие пчёлы не могут достать хоботком до его нектара. Поэтому я не сомневаюсь в том, что если бы весь род шмелей стал очень редок или исчез в Англии, анютины глазки и красный клевер стали бы очень редки или вовсе исчезли. Количество шмелей в данной местности в значительной мере зависит от количества полевых мышей, разрушающих их соты и гнёзда; и мистер Г. Ньюман, много занимавшийся образом жизни шмелей, полагает, что в Англии «более двух третей этих насекомых погибают таким способом». Количество же полевых мышей, как всякий знает, в значительной мере определяется количеством кошек; «Вблизи деревень и мелких городков, — говорит мистер Ньюман, — я встречал наибольшее количество шмелиных гнёзд, что я приписываю кошкам, истребляющим полевых мышей». Следовательно, мы должны допустить, что обилие кошачьего животного в данной местности может определить, через посредство сперва мышей и затем шмелей, обилие известных растений в этой местности!
Развитие каждого отдельного вида, по всей вероятности, подвергается в разные периоды жизни, в разные года и времена года различным противодействиям; из этих противодействий одно или некоторые, по всей вероятности, сильнее других, но все они содействуют определению средней численности или даже существования вида. В некоторых случаях можно доказать, что одному и тому же виду в разных местностях приходится бороться с очень разнообразными противодействиями. Когда мы смотрим на разнообразные кусты и травы, теснящиеся на густо заросшем берегу реки, мы расположены приписывать так называемому случаю присутствие или относительную численность того или другого вида. Но как ошибочно такое суждение! Всякий слыхал, что когда вырубают американский лес, на его месте появляется совершенно иная растительность; но замечено также, что деревья, ныне растущие на старинных курганах южных штатов Северной Америки, представляют то же дивное разнообразие, ту же взаимную пропорцию видов, как и окружающий их девственный лес. Какая тут в продолжение долгих столетий должна была происходить борьба между разными видами деревьев, рассыпающих ежегодно каждое тысячи семян; какая война между разными насекомыми; между насекомыми, улитками и другими животными и хищными зверями и птицами — причём каждая из этих тварей стремилась размножиться на счёт других и питалась ими, или деревьями и их семенами и сеянками, или растениями, ещё прежде одевавшими почву и противодействовавшими росту деревьев! Бросьте на воздух горсть перьев, и каждое из них должно упасть на землю по определённым законам. Но как проста эта сложная проблема в сравнении с действиями и противодействиями бесчисленных растений и животных, определившими в течение веков относительную численность деревьев, ныне растущих на американских курганах!
Зависимость одного органического существа от другого (например, паразита от его жертвы) обыкновенно связывает существа, не близкие между собою в лестнице организмов. Это очень часто справедливо и относительно организмов, в точном смысле слова борющихся между собою за существование, как, например, саранча и травоядные звери. Но всего упорнее, по необходимости, будет борьба между особями одного и того же вида; потому что они живут в одних и тех же местностях, питаются одною пищею, подвержены одинаковым опасностям. Между разновидностями одного вида борьба по большей части будет столько же упорна и часто быстро разрешается; например, если мы посеем вперемешку несколько разновидностей пшеницы, некоторые из них, лучше приходящиеся по почве или по климату, или вообще более плодовитые, одержат верх над другими, произведут больше семян и в немного лет вытеснят прочие разновидности. Для того чтобы сохранить надолго смесь даже столь близких между собою разновидностей, каковы душистые горошки разных колеров, необходимо ежегодно собирать с них семена отдельно, а затем смешивать их в должной пропорции, не то сорта более слабые постоянно будут уменьшаться в количестве, и наконец исчезнут. То же самое происходит и с овцами; уверяют, что известные горные породы овец вытесняют другие горные породы, так что держать их вместе невозможно. К тому же последствию повело совместное разведение нескольких разновидностей пиявки. Можно даже сомневаться, чтобы разновидности какого-либо из наших домашних животных или растений были настолько равны между собою по силе, образу жизни и телосложению, чтобы была возможность сохранить в течение пяти-шести поколений смесь из них в определённых пропорциях, не сортируя ежегодно семян или детёнышей, не препятствуя взаимной борьбе разновидностей.
Так как виды одного и того же рода обыкновенно, хотя и не всегда, сходны между собою по складу и образу жизни и всегда схожи по строению, то борьба между видами одного рода, вступающими в состязание между собою, большею частью будет упорнее, чем борьба между видами разных родов. Пример тому представляет недавнее распространение в Северной Америке одного вида ласточки, отчасти вытеснившего другой вид. Недавнее умножение в некоторых частях Шотландии дрозда-дерябы обусловило уменьшение количества певчего дрозда. Как часто слышим мы, что один вид крысы вытесняет другой в самых разнообразных климатах! В России прусак повсюду вытесняет таракана. Один вид сурепицы вытесняет другой и так далее. Нам понятно, в общих чертах, почему состязание между близкосродными формами должно отличаться особенною энергиею; но едва ли есть хоть один случай, в котором мы могли бы определить в точности, почему именно в великой жизненной борьбе одержал победу один вид, а не другой.
Из предыдущего можно вывести следующее весьма важное заключение: строение всего органического существа имеет соотношения, существенные, хотя и часто скрытые, с строением всех прочих органических существ, с которыми ему приходится состязаться, которые им питаются или служат ему пищею. Это очевидно в строении ступни и зубов тигра и в строении ног и когтей паразита, цепляющегося за волоса тигра. Но изящно оперённое семечко одуванчика, плоские, отороченные ноги водного жука, по-видимому, имеют соотношение лишь со стихиями, с водою и с воздухом. Но преимущество перистых семян, без сомнения, находится в связи с растительностью, густо занимающею почву; оно позволяет этим семечкам разноситься далеко и достичь незанятого местечка. Строение ног водного жука, так хорошо приспособленное к нырянию, позволяет ему соперничать с прочими водными насекомыми, ловить свою добычу, уходить от врагов.
Запас пищи, отложенный в семенах многих растений, на первый взгляд не имеет никакого отношения к другим растениям. Но принимая в расчёт сильный рост сеянок, развивающихся из таких семян (например, из бобов и гороха), посеянных в высокою траву, я полагаю, что главная польза этого запаса заключается в том, что он благоприятствует борьбе молодого растеньица с другими растениями, уже сильно разросшимися вокруг него.
Взгляните на растение в самом центре его области распространения: почему его численность не удваивается, не учетверяется? Мы знаем, что оно отлично выдерживает немного больший холод или жар, несколько большую влажность или сухость воздуха, потому что оно растёт и в местностях несколько более холодных или тёплых, сухих или влажных. Тут мы ясно видим, что для того, чтобы умножиться, растение должно было бы приобрести какое-нибудь преимущество над своими соперниками, какую-нибудь новую защиту от поедающих его животных. На пределах своей области растение очевидно выиграло бы от сообразного климату изменения в своём складе; но мы имеем причины думать, что лишь немногие растения и животные распространяются до того предела, где их останавливает одно действие климата. Лишь у крайних пределов жизни, в странах полярных, на краю пустынь прекращается состязание. Как бы ни была холодна или суха местность, всё-таки между немногими видами, между немногими особями одного вида ещё будет продолжаться соискание на самое тёплое или на самое влажное местечко.
Мы видим отсюда, что когда животное или растение переносится в новую страну, в среду новых соискателей оно, хотя бы и нашло на новой родине точно такой же климат, как на прежней, всё-таки подвергнется совершенно новым жизненным условиям. Если б мы захотели умножить его на новом месте жительства, нам пришлось бы изменить его иным способом, чем на прежнем; потому что нам пришлось бы доставить ему перевес над новым рядом соперников или врагов.
Мысленная попытка дать таким образом перевес одной формы над другой не лишена интереса. По всей вероятности, мы ни в одном данном случае не сумеем придумать, как это устроить. Мы, таким образом, убедимся в нашем глубоком незнании взаимных соотношений органических существ — убеждение необходимое, хоть мы и неохотно покоряемся ему. Нам остаётся только постоянно помнить, что всякое органическое существо стремится размножиться в геометрической прогрессии; что каждое, в известный период жизни или в известное время года, в каждом поколении или в определённые сроки, борется за жизнь и подвергается значительному истреблению. Вдумываясь в эту борьбу, мы можем утешиться мыслью, что война не беспрерывна, что её ужас не сознаётся, что смерть обыкновенно быстра и что выживают и размножаются особи здоровые, сильные и счастливые.