XI. ДОМОВЫЕ (домовики́, до́мники)
У домовика только одна жена. За смертью ея, онъ можетъ жениться до четырехъ разъ, но не на родственницахъ, иначе онъ обязанъ оставить домовую службу и поступить, примѣрно, въ лѣшіе, водяные, болотники. Отъ своей всегда безличной жены домовикъ имѣетъ сыновей и дочерей. По достиженіи возраста, сыновья обыкновенно поступаютъ въ домовые другихъ новоотстроенныхъ домовъ; дочери же выдаются замужъ за домовыхъ, хотя нѣкоторыя изъ нихъ остаются дѣвственницами навсегда. Въ семъ случаѣ онѣ вѣчно юныя красавицы, чѣмъ и изводятъ домашнихъ парней; склоняя въ связь съ собою, но въ то же время будучи неуловляемыми, домовички требуютъ вѣрности только себѣ однѣмъ и немилосердно мстятъ парнямъ при нарушеніи вѣрности, даже и тогда, когда сами онѣ начали новую связь. Домовые справляютъ свадьбы своихъ дѣтей, смотря по дому, гдѣ живутъ, то богато, то скромно, при чемъ стараются пріурочить ихъ къ свадьбамъ хозяйскихъ дѣтей, дабы не тратиться отдѣльно на музыкантовъ; въ подобномъ соотвѣтствіи они надѣляютъ дочерей приданымъ. Время ѣды, сна и работы домовые опять же распредѣляютъ примѣнительно къ принятому въ домѣ распорядку.
Такимъ образомъ, изъ помина о семейной и обыденной жизни домового видно, что эта жизнь есть двойникъ жизни даннаго дома и семьи; но и самъ домовой — безспорный двойникъ хозяина, — что сказывается въ нижеслѣдующемъ. Ввиду того, что безъ домового обойтись нельзя и что онъ не всегда обнаружитъ свое пребываніе въ домѣ, предусмотрительный хозяинъ старается призвать его. Призывъ происходитъ въ Пасхальную полночь, когда семьяне въ церкви, приблизительно такъ: «выба́чь (извини), дѣ́дька (или братокъ) за турбацію (тревогу), али́ тольки приди ко мнѣ ни зе́ленъ, якъ листина, ни синь, якъ волна на водѣ, ни понуръ, якъ вовкъ; приди такей, якъ я самъ!» Явится двойникъ зовущаго — человѣкъ того же роста, склада и въ тождественной одеждѣ, который прежде всего обусловливаетъ тайну свиданія: ни на яву, ни во снѣ, ни отцу, ни матери, ни на исповѣди зовущій не долженъ выдавать этой тайны, подъ опасеніемъ, что домовой не только прекратитъ посылку добра, но и сожжетъ домъ, которому будетъ благодѣтельствовать. Иные домовики обусловливаютъ, что ихъ гнѣвъ и месть продлятся до четвертаго хозяйскаго поколѣнія; всѣ же они мстятъ вѣроломному хозяину, почему-либо отступившемуся отъ нихъ, да и за всяческое оскорбленіе отъ домашнихъ гнѣваются и взыскиваютъ не съ обидчика, а съ хозяина.
Какъ очевидно, призывъ домового налагаетъ довольно тяжкія обязательства; посему, гораздо лучше не прибѣгать къ призыву и, для успокоенія себя, наблюдать, есть онъ въ домѣ, или нѣтъ, а это можно опредѣлить по домашнимъ благополучіямъ и неблагополучіямъ. Да и не во всякій домъ войдетъ призываемый домовикъ, хотя и потребуетъ выполненія упомянутыхъ условій, а только въ тотъ, который пришелся ему по праву и вкусу, — что сказывается, напр., при переходѣ хозяевъ въ новый домъ: какъ бы ни склоняли его къ переходу, онъ остается въ старомъ домѣ, пока тотъ не разрушится, и тогда перемѣщается въ избранный, къ новымъ хозяевамъ, но не родственнымъ прежнему, все время негодуя на оставившихъ его сожителей и мстя имъ. При обратномъ положеніи дѣла, домовой — благодѣтельный слуга дома, которому достаточно лишь высказать вслухъ свои желанія, но безъ свидѣтелей. Тогда онъ проявляетъ необыкновенную дѣятельность и чуть не ежечасно проситъ работы, — что, повидимому, такъ необычно въ этомъ увальнѣ: онъ чиститъ, моетъ стѣны и мебель, справляетъ работы наиболѣе любимыхъ имъ лицъ — шьетъ, прядетъ, стираетъ, мелетъ, производя работу по ночамъ; тогда онъ завиваетъ любимчикамъ кудри, плететъ косы, отгоняетъ отъ спящихъ насѣкомыхъ, и проч. Въ то же время домовикъ караулитъ домъ и добро, предостерегаетъ о грядущихъ несчастьяхъ — пожарѣ, воровствѣ, или болѣни, то особымъ стукомъ, то смѣхомъ или плачемъ, то глаженьемъ головы и лица спящаго, то появленіемъ животнаго. Больше всего онъ оберегаетъ отъ вольныхъ нечистиковъ, съ которыми даже дерется. Усиленный стукъ домовика, его плачъ и стонъ пророчатъ обыкновенно болѣзнь въ домѣ, появленіе же въ своемъ подлинномъ видѣ — смерть хозяина. Кстати дополнить: при всѣхъ случаяхъ своихъ сношеній онъ вѣдается съ хозяиномъ и семейными мужчинами, и только наиболѣе красивыя семейныя женщины пользуются незначительнымъ его вниманіемъ.
За всѣ безкорыстные труды домовикъ требуетъ отъ покровительствуемыхъ всегдашняго почтенія и того, чтобы они не забывали благодѣтеля въ торжественные для семьи дни. Признательные хозяева чествуютъ домовика просьбою пожаловать за столъ (въ номинальные дни), постилая ради его чистую холстину отъ порога до стола; подобное, но безмолвное приглашеніе дѣлаютъ они и при крестинномъ, свадебномъ, гостиномъ сборѣ. Какъ въ сихъ случаяхъ, такъ и при будничномъ употребленіи, имя домовика произносится ласково, заискивающе — «дѣденька, дяденька, братокъ, самый на́большій».
Какъ пожилой человѣкоподобникъ, какъ «набольшій» въ домѣ, домовикъ капризенъ, даже привередливъ, и не мирится съ тѣмъ, что идетъ противъ его воли, вкусовъ и привычекъ. Такъ онъ не выноситъ присутствія въ домѣ зеркалъ, масокъ, скоморошныхъ сборищъ; не любитъ, когда у порога лежитъ какой-нибудь предметъ, а тѣмъ болѣе — живое существо, — что мѣшаетъ его переходамъ изъ хаты въ сѣни, и обратно. Тогда онъ начинаетъ проказничать и тѣмъ предостерегаетъ жильцовъ отъ своего дальнѣйшаго гнѣва: иочью сваливаетъ всю посуду въ лохань, перемѣщаетъ странные и утварные предметы, поставивъ, напр., кочергу и ухваты въ кутъ, скамьи и табуреты — въ порожній уголъ, или же все это сваливаетъ грудою подъ лавку, подъ нары, въ подпечье, при чемъ оставляетъ нетронутыми иконы, хлѣбъ и соль на столѣ. Нѣчто подобное дѣлаетъ домовикъ и во время своихъ подшучиваній и заигрываній съ жильцами, выражая тѣмъ свое расположеніе: толкаетъ, даще щиплетъ спящихъ, отчего у нихъ бываетъ немало синяковъ, которые, однако, не болятъ. Особенно часто онъ подшучиваетъ надъ супругами и любуется временными ихъ распрями, ради чего незримо подбавляетъ въ ихъ пищу и питье «раздорное зелье». При игривомъ, какъ и при безразличномъ состояніи, домовикъ любитъ рядиться въ одежду хозяина, которую, однако, спѣшно кладетъ на мѣсто, коль скоро она понадобится.
Хотя человѣкъ привыкъ считать домового духомъ-нечистикомъ, правда, не имѣющимъ принадлежностей нечистика — роговъ, когтей, крыльевъ, — однако, онъ способенъ принимать образы одушевленныхъ предметовъ, но только мужскихъ, при чемъ тутъ не бываетъ смѣшаннаго сочетанія отдѣльныхъ частей (собачья голова, козье туловише, куриныя ноги). Чаще всего домовикъ принимаетъ человѣческій видъ; тогда онъ — плотный, средняго роста мужчина, съ полусѣдою, лопатистою бородою, съ красивымъ, добродушнымъ лицомъ, голубыми открытыми глазами; волосы на головѣ вразсыпную, частью спускающіеся на лобъ; за исключеніемъ пространства вокругъ глазъ и носа, все тѣло его, даже ладони и подошвы, покрыты, точно пушкомъ, мягкою шерстью; вполнѣ человѣческіе ногти его нѣсколько длинны и какъ-то особенно холодны, — что ощущается, когда домовой гладитъ, и что не сочетается съ ласкающимъ ощущеніемъ бархатистой ладони его. Иногда же онъ — глубокій старикъ, въ ростъ пятилѣтняго ребенка, съ морщинистымъ лицомъ, бѣлою какъ снѣгъ бородою, сѣдо-желтыми волосами на головѣ, съ фосфорическимъ блескомъ глазъ, отъ которыхъ идутъ въ стороны свѣтовыя полосы. Въ томъ и другомъ возрастѣ домовикъ есть первостатейный щеголь.
Обычнымъ мѣстопребываніемъ домового считается запечный уголъ, откуда онъ заходить въ подполье (подъ нары), въ подпечье, гдѣ коротаетъ досугъ съ мышами и курами; излюбленнымъ же мѣстомъ его въ запечномъ углу служитъ именно линія соединенія запечныхъ стѣнъ, всегда приходящихся противъ кута, откуда онъ надзираетъ за семьею во время полнаго сбора ея при ѣдѣ, семейной радѣ, пріемѣ гостей, для чего онъ высовывается надъ поверхностью печи по грудь. Внѣ этой надобности домовой спускается на самый низъ запечнаго угла, гдѣ обыкновенно дремлетъ.
Кромѣ мѣстъ въ хатѣ, домовой ютится въ сѣняхъ, на чердакѣ и въ клѣти, когда въ сихъ мѣстахъ лѣтнею порою больше пребываетъ и семья. Тутъ онъ присѣдаетъ на жердочку, на пологъ, на молочную «скрыню», на жерновный поставъ, или же на вколоченный въ стѣну деревянный крюкъ. Гдѣ ни помѣстился бы домовой, онъ будетъ сидѣть въ неподвижномъ забытьѣ, изъ котораго, какъ человѣкоподобника, не выводятъ: ни пѣнье пѣтуховъ, ни молитвенные возгласы людей, ни метанье предметовъ съ мѣста на мѣсто, ни даже обращеніе къ нему. И только тогда онъ уклонится слегка въ сторону, когда метаемый предметъ особенно грязенъ, какъ, напр., снятые съ ногъ лапти, онучи, или грязный голикъ, укрываемый на время отъ людского взора.
Есть исключительныя положенія дома и семьи, когда домовикъ часто и подолгу удерживаетъ принятый человѣческій видъ. Тогда, примѣнительно ко времени года и погодѣ, онъ носитъ то теплую, то легкую одежду, по праздникамъ смѣняетъ будничную одежду. Но и лѣтомъ и зимою онъ ходитъ босикомъ, безъ шапки; эту послѣднюю домовой одѣваетъ только передъ смертью хозяина, когда временно присѣдаетъ на его мѣсто, за его работу. Призывавшій домового раньше теперь видитъ его вторично совершенно такимъ, какимъ видѣлъ и въ первый разъ. Остается ли въ домѣ достойный замѣститель умирающаго хозяина, или нѣтъ, домовой не выразитъ скорби, не перестанетъ благодѣтельствовать до тѣхъ поръ, пока къ нему будутъ сохраняться начатыя отношенія; но если въ управленіе домомъ вступила женщина, и оно затягивается, домовой ослабляетъ свою благодѣтельную дѣятельность, а нерѣдко и совершенно прекращаетъ её, оставаясь лишь свидѣтелемъ упадка благополучіи дома.
Сношеніе съ домовымъ не считается преступнымъ въ той мѣрѣ, какъ сношеніе съ другими нечистиками, и получаемое при содѣйствіи его добро не идетъ прахомъ. Однако же, это сношеніе оттѣняетъ человѣка: онъ становится задумчивымъ, молчаливымъ, или говоритъ кратко, больше риѳмою, — тѣмъ безтолковѣе, чѣмъ глубже сношеніе, — уединяется и кончаетъ, или сумасшествіемъ, или самоубійствомъ.
Домовой «отъ чертей отсталъ — и къ людямъ не присталъ» (или наоборотъ: отъ людей отсталъ — и къ чертямъ не присталъ): онъ живетъ по старинѣ незапамятной, мыслитъ и смотритъ на все такъ, какъ это было въ моментъ превращенія; то же наслѣдуютъ и его сыновья. Посему домовой не уживается съ новшествами, а ютится и благодѣтельствуетъ тамъ, гдѣ живутъ проще, постаринѣ.
Сколько времени живутъ домовые — никому неизвѣстно, хотя всякій знаетъ, что единственная гибель ихъ отъ громовыхъ ударовъ возможна тогда, когда самъ онъ, въ семъ случаѣ весьма осторожный, почему-либо сплошалъ. Какъ и всѣ нечистики, пораженный домовой обращается въ прахъ, при чемъ даже дѣти не собираются оплакивать отца.