Исторические этюды русской жизни. Том 3. Язвы Петербурга (1886).djvu/2/V/ДО

[208]
V.
Воры.

 

Мы вступаемъ въ чрезвычайно широкую область правонарушеній, разбивающуюся юридически на множество частныхъ подраздѣленій, и границы которой, въ сущности, не могутъ быть точно опредѣлены. Каждому извѣстно изъ повседневныхъ личныхъ наблюденій, что въ современной житейской практикѣ, характеризующейся ожесточенной борьбою за существованіе и экономической эксплоатаціей слабаго сильнымъ, есть очень много такихъ дѣяній, которыя, будучи терпимыми либо не предусмотрѣнными закономъ, тѣмъ не менѣе носятъ всѣ качественные признаки безправнаго посягательства на благосостояніе ближняго.

Передъ судомъ развитаго нравственнаго чувства всякое чужеядство, всякое хищническое присвоеніе плодовъ чужаго труда и пота есть воровство и грабительство; но, понятно, что, исходя изъ такого строгаго критеріума, пришлось-бы совершенно потеряться въ подборѣ явленій человѣческой преступности и привлечь къ отвѣтственности предъ лицо общественной совѣсти столько обвиняемыхъ, сколько существуетъ на свѣтѣ людей, живущихъ не правдой, а кривдой… Посчитайте всѣхъ ихъ — умъ вскружится! Такая слишкомъ пространная инкриминація не можетъ входить въ нашу задачу. Въ различеніи виновныхъ, въ данномъ отношеніи, мы вынуждены остановиться на той нравственно зыбкой грани, которая лаконически намѣчена народной мудростью въ двухъ словахъ: «не пойманъ — не воръ»! Здѣсь мы будемъ имѣть дѣло только съ пойманными ворами, заранѣе признавая, что они составляютъ, безъ сомнѣнія, очень незначительный процентъ въ массѣ воровъ непойманныхъ, подвизающихся на различныхъ легальныхъ поприщахъ, иногда въ роляхъ видныхъ и почетныхъ дѣятелей, не всегда даже сознавая свою преступность передъ народомъ и обществомъ. Въ сущности, разница между тѣми и другими заключается лишь въ формѣ и

[209]механизмѣ самаго воровства или хищничества: есть такія на этотъ счетъ удобныя формы, обставленныя всевозможной законностью и утвержденныя на обычаѣ, на интеллектуальной темнотѣ массы, предъ зрѣлищемъ которыхъ юстиція слѣпа и нѣма, и самое общество преспокойно съ ними мирится; затѣмъ, въ жертву «торжествующему правосудію» предоставляются только такія формы присвоенія чужой собственности, гдѣ право и законъ нарушаются слишкомъ примитивно и открыто, безъ соблюденія престижа легальности и безъ посредства того или другаго вида хищнической индустріи, столь изобрѣтательной въ наше просвѣщенное время.

Еще Шекспиръ подмѣтилъ это противорѣчіе человѣческой морали, сдѣлавъ юмористическое сравненіе воровъ съ недобросовѣстными лѣкарями. «Воры, — говоритъ онъ, — кричатъ намъ: кошелекъ или жизнь! а лѣкаря отнимаютъ у насъ и кошелекъ и жизнь»! Но при этомъ, въ результатѣ оказывается, что въ то время, какъ воры рискуютъ попасть въ петлю карающей Ѳемиды, воры-лѣкаря пользуются полнѣйшей безнаказанностью. Вообще человѣческая справедливость въ этомъ пунктѣ крайне близорука и условна. Съ ея точки зрѣнія, любитель чужой собственности, непосредственно таскающій кошельки изъ кармановъ ближнихъ — это безспорно воръ, котораго жрецы правосудія безъ колебанія хватаютъ за воротникъ и тащатъ къ суду; но тотъ-же любитель, хотя-бы несравненно больше опоражнивающій чужіе карманы, посредствомъ напр. шарлатанства, шуллерства, коммерческаго обмана и тому подобныхъ «художествъ», — это въ большинствѣ случаевъ вполнѣ правоспособный гражданинъ, гордо носящій голову и безнаказанно производящій свои операціи среди бѣлаго дня, на глазахъ недремлющихъ охранителей законности.

Проступки противъ чужой собственности, отвѣчающіе понятію воровства въ общепринятомъ смыслѣ, — въ уголовномъ законодательствѣ раздѣляются на нѣсколько казуистическихъ группъ, существенныхъ лишь въ процессуальномъ, но отнюдь не въ нравственномъ отношеніи. Группы эти слѣдующія, какъ онѣ обозначены въ нашемъ уголовномъ кодексѣ: «самовольное пользованіе чужимъ имуществомъ и поврежденіе онаго», собственно «кража», «мошенничество», «обманъ», «присвоеніе чужаго имущества» или его «растрата». Опускаемъ такія еще обособленныя группы проступковъ,

[210]какъ, напр., «похищеніе и поврежденіе чужаго лѣса», переносъ съ корыстною цѣлью земельной межи и проч.

Примѣняясь отчасти къ этой классификаціи, а также къ нашему матеріалу, мы подраздѣлимъ петербургскихъ «пойманныхъ» нарушителей правъ чужой собственности на три группы: 1) воровъ; 2) мошенниковъ и обманщиковъ, и 3) расточителей чужаго имущества, состоящихъ преимущественно изъ довѣренныхъ опустошителей казенныхъ, общественныхъ и частныхъ кассъ, чему мы видѣли за послѣднее время такое множество соблазнительныхъ примѣровъ.

Здѣсь мы остановимся собственно на ворахъ, какъ понимаются они въ техническомъ смыслѣ слова. Это, большею частью, мелкіе хищники, представители наименѣе развитаго класса общества, присваивающіе чужую собственность элементарными и несложными способами — тѣми самыми, на которые хватаетъ ума и смѣтливости у любаго вороватаго животнаго: незамѣтно, тайкомъ подкрасться къ добычѣ, стянуть ее, при посредствѣ нехитрой механики, и унесть, стараясь скрыть за собой слѣды. Вотъ вся немудрящая программа дѣйствій простаго, непосредственнаго вора! Впрочемъ, какъ увидимъ, и эта первобытная форма хищенія имѣетъ свою даже весьма обширную культуру, развѣтвляется на множество спеціальныхъ отраслей и требуетъ часто хитрости, остроумія и находчивости, особенно въ дѣлѣ «укрывательства», столь затруднительнаго при нынѣшнемъ развитіи полицейской бдительности и, поэтому, очень рѣдко достигаемаго даже искусными, опытными ворами. Совершить кражу — дѣло сравнительно легкое, но скрыть ея слѣды и безнаказанно воспользоваться ея плодами — составляетъ, какъ это само собой понятно, главнѣйшую и труднѣйшую задачу въ воровскомъ промыслѣ.

Воровство въ Петербургѣ имѣетъ свою статистику. Полиція ведетъ счетъ кражамъ, но счетъ этотъ, конечно, далеко не можетъ считаться полнымъ, такъ какъ въ полицейскую статистику заносятся только тѣ проступки этого рода, которые обнаружены самою полиціей или доведены до ея свѣдѣнія лицами пострадавшими. Остается еще масса случаевъ воровства, ускользающихъ отъ полицейскаго вѣдѣнія, гдѣ пострадавшіе либо мирятся съ похищеніемъ ихъ добра и не преслѣдуютъ похитителей, во избѣжаніе непріятныхъ хлопотъ, либо непосредственно ищутъ возмездія у мировыхъ судей, когда воръ налицо, либо, наконецъ, самоуправно, домашними мѣрами

[211]раздѣлываются съ похитителемъ на мѣстѣ преступленія, что̀ составляетъ весьма распространенный обычай у нашихъ простолюдиновъ. Вотъ достовѣрныя цифры кражъ, приведенныхъ въ извѣстность полиціей и занесенныхъ въ полицейскую статистику. Приводимъ ихъ въ сводкѣ за десятилѣтіе.

 

Годы.   Число кражъ.
1868. .  .  . 2,027.
1869. .  .  . 2,308.
1870. .  .  . 2,246.
1871. .  .  . 2,818.
1872. .  .  . 3,481.
1873. .  .  . 3,276.
1874. .  .  . 2,581.
1875. .  .  . 3,060.
1876. .  .  . 2,911.
1877. .  .  . 3,047.
 
    2,775,5

 

Оказывается такимъ образомъ, что за разсматриваемый періодъ въ Петербургѣ совершалось ежедневно, среднимъ счетомъ, около восьми кражъ, а, по отношенію къ общей цифрѣ населенія столицы, — одна кража приходилась, приблизительно, на 242 жителей. Трудно заключить на этомъ основаніи — много или мало воруютъ въ Петербургѣ, но, кажется, воруютъ умѣренно, сравнительно, напр. съ Парижемъ.

Извѣстный Дю-Канъ, къ книгѣ котораго мы уже не разъ обращались для сравнительныхъ выводовъ, записалъ, что въ Парижѣ въ 1868 г. было совершено 8,668 кражъ, что́ составляло, по числу населенія, одну кражу на 224 ж. слишкомъ. Дю-Канъ, кромѣ того, приводитъ и цифру самихъ воровъ: ихъ было замѣчено полиціей въ Парижѣ за означенный годъ 8,698. Наша полицейская статистика, къ сожалѣнію, не ведетъ счета ворамъ, ограничиваясь лишь исчисленіемъ случаевъ кражъ; но число первыхъ мы можемъ приблизительно обозначить, на основаніи довольно сложнаго аналогическаго вычисленія.

[212]

Въ своемъ мѣстѣ мы высчитали, что въ Петербургѣ, по даннымъ полицейской статистики, на каждое криминальное «происшествіе» приходится среднимъ счетомъ около трехъ (2,7) «подозрѣваемыхъ» и обвиняемыхъ въ преступленіяхъ. Отсюда, мы имѣемъ нѣкоторое основаніе предположить, что вышеприведенную среднюю годичную цифру кражъ въ Петербургѣ (2,775) воровъ должно приходиться приблизительно около 7,500 ч. Слѣдовательно, въ то время, какъ въ Парижѣ одинъ воръ выдѣляется изъ 224 жит., у насъ — одинъ изъ 90 съ небольшимъ, то есть, значитъ, что въ Петербургѣ воровъ, сравнительно, въ два съ половиною раза больше, чѣмъ въ Парижѣ. Эта параллель была-бы до крайности обидна для доброй репутаціи Петербурга, еслибы сдѣланное нами проблематическое вычисленіе петербургскихъ воровъ было основано на точныхъ данныхъ и отличалось достовѣрностью. Выведенная параллель можетъ быть принята лишь, какъ догадка, и принята съ тѣмъ большей осторожностью, что изъ сравненія числа кражъ въ Парижѣ и Петербургѣ получается выводъ уже въ пользу послѣдняго, а именно: имѣя въ виду, что въ Парижѣ приходится одна кража на 224 жит., а въ Петербургѣ — 1 на 242, находимъ, что въ первомъ совершается ихъ больше слишкомъ на 8%, или, другими словами, на каждую тысячу жителей въ нашей столицѣ — 4,3 кражи, а въ столицѣ Франціи — 4,4.

Наша полицейская статистика, кажется, еще и потому не ведетъ счета ворамъ, подлежащимъ вѣдѣнію полиціи, что послѣдняя сама очень плохо знаетъ ихъ численность и далеко не по всѣмъ обнаруживаемымъ кражамъ обнаруживаетъ и виновныхъ въ нихъ. Значительная часть «розысковъ» по кражамъ ведется безуспѣшно, какъ можно судить по слѣдующимъ даннымъ: въ 1867 г. изъ 1,826 кражъ виновные были обнаружены только по 1,018 случаямъ, въ 1868 г. изъ 2,027 кражъ разысканы виновные лишь по 1,335 случаямъ. Къ сожалѣнію, свѣдѣнія этого рода за остальные годы почему-то не приведены въ полицейскихъ отчетахъ, конечно, не вслѣдствіе внезапнаго прекращенія самихъ случаевъ безуспѣшныхъ розысковъ, хотя расторопность и бдительность полиціи могли, безъ сомнѣнія, прогрессировать и совершенствоваться годъ отъ году.

Изъ приведенной выше таблички общаго числа кражъ за

[213]десятилѣтіе видно, что годичная цифра ихъ не испытываетъ слишкомъ рѣзкихъ колебаній, хотя нельзя не замѣтить, что она находится въ тѣсной зависимости отъ уровня общаго благосостоянія массы столичнаго населенія, преимущественно низшихъ его слоевъ. Напримѣръ, въ табличкѣ нашей очень рѣзко выдѣлился, по количеству кражъ, сравнительно съ нормой, 1872-й годъ. Повышеніе это имѣло свою причину. Въ означенномъ году, какъ засвидѣтельствовалъ полицейскій отчетъ, произошли «исключительные» случаи, способствовавшіе развитію покушеній на чужую собственность. Вслѣдствіе прекращенія производства на нѣкоторыхъ большихъ заводахъ въ Петербургѣ, болѣе 3,000 рабочихъ внезапно остались безъ работы, а, слѣдовательно, безъ всякихъ средствъ въ существованію. Изъ такой массы голодныхъ людей, естественно, должно было выдѣлиться немало субъектовъ слабой воли и покладистой совѣсти, оказавшихся способными «въ минуту жизни трудную» на хищническое присвоеніе чужой собственности. За изъятіемъ-же такихъ чрезвычайныхъ случаевъ, годичное количество кражъ болѣе или менѣе постоянно, — выражая собой какъ-бы извѣстную дань существующему ненормальному порядку, обусловленному присутствіемъ въ массѣ населенія цѣлаго класса бездомныхъ, полуголодныхъ и нравственно-испорченныхъ голяковъ, которые, въ борьбѣ за свое жалкое существованіе, прибѣгаютъ къ воровству.

Должно однако замѣтить, что профессіональныхъ воровъ, правильно и организованно занимающихся кражей, какъ установившимся промысломъ, въ Петербургѣ очень немного. Столь прославленный, вошедшій въ притчу петербургскій «мазурикъ» и большинство сказаній о его воровскихъ подвигахъ принадлежатъ больше къ области легендъ и анекдотовъ. Такой характеръ носитъ, между прочимъ, очень популярная книжка: «Похожденія мазурика», составляющая любимое чтеніе аматеровъ романическихъ «тайнъ», но въ которой очень мало жизненной правды, и большая часть разсказанныхъ въ ней «похожденій» — старые анекдоты, очевидно, не русскаго происхожденія. Какъ во всемъ, такъ и въ этомъ случаѣ, сильно сказалось у насъ вліяніе запада. Ходячее представленіе петербургскаго «мазурика», какъ воровскаго типа, сложилось у насъ преимущественно по образу и подобію парижскихъ и лондонскихъ Рокамболей и Картушей, какъ они описаны, не безъ прикрасъ, въ

[214]романахъ Сю, Дюма, Понсонъ-дю-Терайля, Ксавье де-Монтепена и др. Конечно, петербургскій «мазурикъ» не миѳъ — онъ безспорно существуетъ и, самъ по себѣ, представляетъ очень интересный типъ, но въ типѣ этомъ нѣтъ и признаковъ того монте-кристовскаго демонизма, того внѣшняго лоска и ухарства и той художественности въ натурѣ и въ профессіи, которыми надѣлены разукрашенные беллетристической фантазіей романическіе рыцари карманной выгрузки.

Петербургскій воръ по ремеслу — въ большинствѣ жалкій парій, промышляющій по мелочамъ и при случаѣ. Крайне скудный изобрѣтательностью и индустріальной техникой, онъ, чаще всего воруетъ только то, что «плохо лежитъ» у него на пути, что набѣжитъ ему подъ руку. Есть цѣлый рядъ отраслей воровскаго промысла, основанныхъ на такомъ нехитромъ разсчетѣ, — самомъ, впрочемъ, вѣрномъ и наименѣе рискованномъ, благодаря господствующей въ русскихъ нравахъ безпечности. Значительнѣйшая часть кражъ въ Петербургѣ обязаны своимъ происхожденіемъ именно безпечности, ротозѣйству и недостатку присмотра за имуществомъ самихъ обывателей. На это не разъ обращала вниманіе и полиція, истощаясь въ краснорѣчивыхъ внушеніяхъ обывателямъ большей бдительности въ охраненіи своего имущества. Всего болѣе грѣшна въ этомъ отношеніи столичная домашняя прислуга, которая, помимо того, что очень мало заинтересована въ сбереженіи «господскаго» добра, не воспитана въ требованіяхъ точнаго порядка городскаго, культурнаго домохозяйства, а, комплектуясь въ большинствѣ изъ питомцевъ деревни, привыкла къ ея патріархальной безпечности и простотѣ. Напримѣръ, въ весьма нерѣдкихъ случаяхъ, прислуга наша положительно не въ состояніи усвоить себѣ постояннаго употребленія замковъ, какъ необходимаго условія въ городской домашней жизни, ради безопасности. Прислуга знаетъ объ этомъ, но только въ теоріи; привычки къ употребленію замковъ она въ себѣ не выработала и, поэтому, сплошь и рядомъ забываетъ примѣнять ее во-время и къ мѣсту, чѣмъ воришки и пользуются.

Правдивость мудрой пословицы: «не клади плохо — не вводи вора въ грѣхъ!» оправдывается на каждомъ шагу въ практикѣ петербургскаго воровскаго хищничества. Можно даже съ достовѣрностью сказать, что множество воровъ только потому и сдѣлались ворами, что случай натолкнулъ ихъ на соблазнъ легко

[215]воспользоваться «плохо лежащей» чужой собственностью. Впрочемъ, жертвами такого грѣховнаго искушенія дѣлаются у насъ не только какіе нибудь бѣдняки-простолюдины, но и люди достаточные, развитые, солидные, «степеней извѣстныхъ» — иногда очень даже «извѣстныхъ». Нельзя потаить грѣха: вороватость очень распространенный порокъ въ нашемъ обществѣ сверху до низу, какъ это не разъ съ грустью признавали многіе компетентные наблюдатели. По этой причинѣ сложилось у насъ и такое обидное для человѣческаго достоинства мнѣніе, что въ Россіи только и дѣлаютъ, что крадутъ, какъ выразился Карамзинъ, и что люди честные у насъ, въ большинствѣ, потому только не воры, что имъ не представлялось случая украсть…

Что касается собственно нашихъ героевъ, мелкихъ петербургскихъ воровъ, то въ данномъ отношеніи ихъ можно раздѣлить на три категоріи: — во-первыхъ, воровъ-систематиковъ, обдуманно и съ разсчетомъ, по заранѣе составленному плану, оперирующихъ или около намѣченной, опредѣленной добычи, или въ цѣломъ рядѣ экскурсій съ извѣстной задачей; во-вторыхъ, воровъ — искателей удобныхъ оказій для кражи, отправляющихся на промыселъ безъ опредѣленнаго плана, на удачу; въ третьихъ, наконецъ, воровъ непреднамѣренныхъ и случайныхъ, которые идутъ на преступленіе по внезапному рѣшенію, вслѣдствіе неожиданно представившагося имъ соблазна: это — воры минуты, какими могутъ дѣлаться иногда люди, вовсе не нуждающіеся и никогда прежде не кравшіе. Есть еще особая и довольно многочисленная категорія воровъ по страсти, граничащей съ своеобразной болѣзненной маніей и которой бываютъ подвержены даже лица, принадлежащія къ наиболѣе образованному и зажиточному классу общества. Страсть эта чаще всего встрѣчается въ представительницахъ прекраснаго пола, какъ свидѣтельствуютъ наблюденія. Ныньче такихъ субъектовъ называютъ психопатами.

Что касается умственнаго развитія и соціально-экономическаго быта петербургскихъ воровъ, то, конечно, огромное большинство ихъ принадлежитъ къ наименѣе образованному, недостаточному слою населенія, и, по сословіямъ, состоитъ главнымъ образомъ изъ крестьянъ, мѣщанъ и разночинцевъ, хотя въ послѣднее время немало попадается тутъ и изъ привилегированнаго класса, а, по матеріальному положенію, само собой разумѣется, они — плоть отъ

[216]плоти городскаго уличнаго пролетаріата. Вопросъ о томъ, изъ какого общественнаго слоя и при какихъ условіяхъ образуются всякіе нарушители общаго и частнаго «правоваго порядка», въ смыслѣ гражданскомъ, достаточно былъ разъясненъ нами при изслѣдованіи причинъ и свойствъ, такъ называемой, «classe dangereuse».

Принято еще классифицировать дѣятелей воровскаго промысла по техническимъ спеціальностямъ, на которыя развѣтвляется воровская практика. Мы выше замѣтили, что практика эта несомнѣнно имѣетъ свою культуру и выработала извѣстную школу, извѣстные пріемы, какъ и всякое другое ремесло; но строго разграниченныхъ спеціальностей и систематически-организованнаго раздѣленія труда тутъ быть не можетъ, по крайней мѣрѣ, у насъ, вслѣдствіе отсутствія какой-нибудь опредѣленной организаціи въ средѣ самихъ воровъ.

Все это зависитъ отъ общаго уровня цивилизованности даннаго населенія; на западѣ, гдѣ этотъ уровень высокъ, гдѣ въ массѣ распространены знанія и идеи общественнаго устройства, тамъ и воры несравненно искуснѣе и интеллигентнѣе, чѣмъ у насъ, среди темной, неразвитой массы нашего городскаго плебса. Парижскій или лондонскій воръ учится своей профессіи и, понимая цѣну корпоративной солидарности и раздѣленія труда, додумывается и до правильной организаціи воровскихъ ассоціацій и до обособленія воровскихъ спеціальностей, ради усовершенствованія мастерства въ работѣ… Ничего такого у насъ, слава Богу, еще нѣтъ, и — въ этомъ, если угодно, наше преимущество передъ западомъ, которымъ мы обязаны невѣжеству нашихъ низшихъ городскихъ классовъ.

Мы, впрочемъ, не отрицаемъ, что и у насъ есть профессіональные воры-спеціалисты, какъ бываютъ иногда и сплоченныя воедино, соединенными силами промышляющія, воровскія шайки и артели; но все это частныя, случайныя явленія, а не продукты школы и системы. Повторяемъ, ловкій, шлифованный «мазурикъ», сочинитель и исполнитель остроумныхъ, смѣлыхъ и сложныхъ воровскихъ ше-дёвровъ, попадается у насъ очень рѣдко и еще рѣже въ томъ эффектномъ антуражѣ, какой придаютъ ему иные, съ пылкимъ воображеніемъ, нравоописатели. Для всего этого нужна извѣстная талантливость, помимо школы. Что и воры могутъ быть талантливые, какъ бываютъ талантливы писатели, художники и т. д., — этого, конечно, никто оспаривать не станетъ; но если и въ

[217]легальныхъ профессіяхъ таланты встрѣчаются рѣдко, то еще рѣже, разумѣется, являются они среди стоящихъ внѣ закона отверженцевъ, посвятившихъ свои силы и способности преступленію. Мы, впрочемъ, постараемся отмѣтить здѣсь наиболѣе замѣчательныхъ въ данномъ отношеніи воровъ за обозрѣваемый періодъ, слѣдуя выше сдѣланной группировкѣ нашихъ героевъ по роду и степени ихъ приспособленія къ воровской практикѣ; но прежде — еще одно необходимое поясненіе.

Очень интересна и важна психологическая сторона воровства вообще, какъ одного изъ явленій осмысленной человѣческой дѣятельности. Воръ долженъ быть наблюдательнымъ психологомъ, помимо того, что онъ долженъ отлично знать самого себя и умѣть владѣть своими душевными движеніями. Въ сущности, вся тактика и стратегія воровства основаны на изученіи не только обстановки, обычаевъ, сноровокъ и слабостей данной среды и намѣченнаго для жертвы субъекта, но и духовной натуры человѣка, ея психическихъ аффектовъ и феноменовъ, общихъ для всѣхъ людей въ извѣстныхъ условіяхъ. Напр., уличный карманщикъ въ большинствѣ случаевъ пользуется отвлеченіемъ вниманія жертвы какимъ нибудь внѣшнимъ, поразившимъ или заинтересовавшимъ ее зрѣлищемъ; но вѣдь для того, чтобъ удачно уловить моментъ наибольшей напряженности этого душевнаго настроенія жертвы, карманщикъ необходимо долженъ умѣть быстро и мѣтко опредѣлять мимическіе рефлексы, характеризующіе то или другое психическое состояніе. И такихъ случаевъ множество, гдѣ вору необходимо тонкое психологическое чутье, чтобы не попасться. Безъ сомнѣнія, самый ловкій воръ предпочтетъ избѣжать этого искушенія, если только есть возможность обобрать жертву тайкомъ отъ нея, не испытывая надъ ней психопатическихъ экспериментовъ; но въ густо-населенномъ городѣ это не всегда удается, и вору часто приходится искуственно изолировать добычу отъ глазъ ея владѣльца, путемъ разныхъ уловокъ, основанныхъ весьма нерѣдко на психологіи.

Впрочемъ, какъ мы уже упоминали, большинство петербургскихъ воровъ не пускаются въ изобрѣтательность по этой части, а просто ищутъ удобнаго случая стащить что̀ попадется подъ руку, бродятъ безъ опредѣленной цѣли, въ мечтательномъ чаяніи — «авось на ловца звѣрь набѣжитъ». Разумѣется, поиски свои они производятъ не

[218]гдѣ и какъ попало, а въ извѣстной степени приспособляются, съ одной стороны, къ своимъ способностямъ и силамъ, а съ другой — къ мѣстнымъ бытовымъ, хозяйственнымъ и инымъ условіямъ, въ которыхъ живетъ данное населеніе. Какъ во всякомъ городѣ, въ Петербургѣ кражи бываютъ, главнымъ образомъ, двухъ родовъ: изъ жилыхъ и нежилыхъ помѣщеній, и — уличныя, наружныя, изъ разныхъ хранилищъ, отъ кармановъ до товарныхъ лотковъ включительно. Самое большое число кражъ и самыя значительныя изъ нихъ совершаются изъ жилыхъ квартиръ; несравненно рѣже изъ магазиновъ, лавокъ и всякихъ торговыхъ заведеній, посредствомъ взломовъ и иной воровской механики.

Кражи изъ квартиръ — въ Петербургѣ заурядное, повседневное явленіе, обязанное прежде всего безпечности самихъ квартирохозяевъ и ихъ прислуги, о чемъ мы уже говорили. Каждый день по многоэтажнымъ петербургскимъ домамъ, преимущественно по чернымъ лѣстницамъ, шляется много подозрительныхъ личностей, — подъ разными сомнительными предлогами и подъ видомъ разныхъ загадочныхъ занятій, — которыя явно ищутъ оказіи заглянуть мимоходомъ въ отпертыя, плохо оберегаемыя квартиры и похозяйничать въ нихъ на скорую руку. Выдаютъ они себя за нищихъ, богомольцевъ, собирателей лептъ «на Божіи храмы», тряпичниковъ, торговцевъ какой-нибудь разносной грошовой дрянью, и т. д. Бываетъ, что они дѣйствительно таковы по профессіи, какъ себя называютъ; но что у большинства изъ нихъ очень чешутся руки къ воровской поживѣ мимоходомъ — такъ это не подлежитъ сомнѣнію. Есть между ними нарочито-пытливые субъекты, усвоившіе привычку каждую встрѣчную дверь пощупать и попробовать — не отперта-ли? Другіе питаютъ особенное влеченіе къ чердакамъ, зная, что они служатъ въ Петербургѣ сушильнями для бѣлья, которое и исчезаетъ изъ этихъ помѣщеній чрезвычайно часто, благодаря чердачнымъ ворамъ. Наконецъ, есть искатели поживы, которые сторожатъ любой удобный случай и иногда ловятъ его съ замѣчательной находчивостью.

Одна домовитая хозяйка, стоя на лѣстницѣ передъ дверью своей квартиры, уговаривалась съ приглашеннымъ ею мѣдникомъ починить и полудить кухонную посуду; сговорились и назначили день и часъ, когда мѣдникъ явится за посудой. За часъ до назначеннаго срока, явился подмастерье мѣдника съ телѣжкой: «хозяинъ-де прислалъ,

[219]пожалуйте посуду по уговору!» Выдали, ни въ чемъ не сомнѣваясь. На грѣхъ, сосѣдняя квартирохозяйка выглянула на лѣстницу въ ту минуту, когда подмастерье выносилъ посуду — «Ты, любезный, не отъ мѣдника-ли?» — спрашиваетъ. — «Точно такъ!» — отвѣчаетъ тотъ. — «Голубчикъ, возьми, пожалуйста, и отъ меня лудить посуду на такомъ-же уговорѣ, какъ съ сосѣдкой!» — «Пожалуйте»!… Послѣ бѣглыхъ справокъ съ первой заказчицей: надежный-ли мѣдникъ? не очень-ли дорогъ? и пр., сосѣдка спокойно разсталась со своей посудой. Подмастерье нагрузилъ телѣжку и съѣхалъ со двора… Вдругъ, черезъ часъ, является самъ мѣдникъ — хозяинъ за тою-же посудой. Оказалось, что онъ никакого подмастерья за нею не присылалъ… Бѣдныя хозяйки заахали, хватились вора, но — гдѣ-жъ его найдешь? Мистификація объяснилась просто: во время переговоровъ о посудѣ на лѣстницѣ случился скиталецъ-воръ, который, подслушавъ ихъ и смекнувъ, что тутъ представляется оказія одурачить и попользоваться, — мастерски исполнилъ и то и другое.

Настоящіе профессіональные спеціалисты по обкрадыванію квартиръ дѣйствуютъ уже не на угадъ, а съ разсчетомъ, и подходятъ къ дверямъ не съ пустыми руками. На первомъ планѣ стоятъ здѣсь грабители тѣхъ квартиръ, которыхъ хозяева и прислуга находятся въ отлучкѣ, за городомъ. Это — «сезонные», можно сказать, воры, практикующіе обкрадываніе квартиръ преимущественно лѣтомъ, во время переселенія культурныхъ петербуржцевъ на дачи. Воры этого сорта, вооруженные отмычками, долотами и ломами, завоевываютъ безлюдныя квартиры, какъ крѣпости, и производятъ въ нихъ нерѣдко генеральное опустошеніе. Замки и запоры для нихъ ни по чемъ: одинъ промышленникъ изъ этой категоріи отличился тѣмъ, что съ полнымъ успѣхомъ взломалъ девять дверныхъ замковъ въ завоеванной квартирѣ, не считая замковъ мебельныхъ. Что касается размѣра опустошенія, то оно бываетъ ужасно. Въ нашемъ матеріалѣ есть случай, гдѣ изъ одной большой квартиры, во время отлучки хозяевъ на дачу, было украдено все имущество, въ томъ числѣ одной мебели на 4,000 рублей… Правда, случай этотъ — феноменальный, но хроника лѣтнихъ кражъ въ Петербургѣ изобилуетъ фактами очень крупныхъ по цѣнности квартирныхъ опустошеній.

Затѣмъ, идутъ особые спеціалисты, съ болѣе умѣренными воровскими вождѣленіями, довольствующіеся ограбленіемъ квартирныхъ

[220]дверей, лѣстницъ и подъѣздовъ: они срываютъ обивку съ дверей и ящики для писемъ, отвинчиваютъ ручки у замковъ и имянныя мѣдныя таблички, уносятъ половики, ковры и проч. Чаще всего это люди свѣдущіе въ слесарномъ ремеслѣ и, — богъ вѣсть, — въ какой степени они искусны въ слесарномъ творчествѣ, но по части отвинчиванія замковъ попадаются между ними истинные мастера. Одинъ изъ нихъ какъ-то изловчился въ одномъ только домѣ, за одинъ походъ, отвинтить тридцать девять замковъ. Другой отличился не только искусствомъ въ своей спеціальности, но и изумительной смѣлостью: войдя въ присутственное время въ одинъ храмъ высшаго правосудія, биткомъ набитый его чиновными жрецами и стражами, герой нашъ спокойно и увѣренно принялся отвинчивать отъ дверей замки и класть ихъ въ свой мѣшокъ.

— Что ты тутъ дѣлаешь? стали его спрашивать сторожа.

— Вишь, — отвѣчаетъ, — замки отвинчиваю… Что тутъ спрашивать?

— Да кто тебя прислалъ?

— Тотъ, кому было надобно… Вѣстимо, хозяинъ — слесарь!

Сторожа успокоились; шустрый малый продолжалъ свое дѣло и успѣлъ уже отвинтить семь замковъ, намѣреваясь очевидно прибрать всѣ, сколько ихъ найдется въ храмѣ Ѳемиды; но, по счастью, явился экзекуторъ, въ вѣдѣніи котораго состояли замки, и изобличилъ въ самозванномъ слесарѣ наглаго вора.

Наконецъ, есть еще одна многочисленная группа квартирныхъ воровъ, дѣйствующихъ смѣло и открыто по разъ заведенной общеизвѣстной методѣ, которая, не взирая на свою избитость и частую повторяемость, оказывается, однако, почти постоянно удачной. Воръ — непремѣнно съ виду человѣкъ приличный, изрядно одѣтый, а еще лучше, щеголь, — увѣренной рукой звонитъ въ квартиру съ параднаго входа, является, выдумавъ какой-нибудь благовидный предлогъ, объясняющій его появленіе, вступаетъ въ переговоры съ прислугой или съ хозяевами, отвлекаетъ ихъ зачѣмъ-нибудь во внутренніе аппартаменты (всего чаще за бумагой и карандашемъ, чтобъ написать записку) и, пользуясь ихъ отлучкой, цапаетъ, что поцѣннѣе попадется ему подъ руку, и мгновенно улетучивается… Вотъ вся механика едва-ли не самой господствующей формы воровства въ Петербургѣ! По крайней мѣрѣ, въ нашемъ матеріалѣ

[221]имѣется множество такихъ случаевъ; приведемъ наиболѣе замѣчательные изъ нихъ.

Передъ нами, для перваго знакомства съ портретной галлереей петербургскихъ воровъ, заранѣе обѣщанный нами — «мазурикъ» высшаго полета, аристократъ среди собратій по ремеслу, ловкій, даровитый, чуть ли не салонный кавалеръ и, во всякомъ случаѣ, артистъ своего дѣла. Вотъ его похожденія вполнѣ достовѣрныя.

Лѣтомъ 1868 г. вся столичная полиція была поднята на ноги по случаю чрезвычайно дерзкаго воровства, обнаруженнаго въ Стрѣльнинскомъ дворцѣ великаго князя Константина Николаевича, въ квартирѣ княгини Голицыной. Незадолго передъ тѣмъ, въ одно прекрасное іюльское утро, къ княгинѣ явился весьма прилично одѣтый, съ изящными манерами, элегантный молодой человѣкъ, съ просьбой о пособіи. Княгиня отнеслась къ нему очень предупредительно и какъ она сама, такъ и вся дворцовая прислуга настолько расположились въ пользу «приличнаго» юноши, что и не замѣтили, какъ онъ, уходя, стянулъ дорого̀й дамскій нессесеръ… Воровство у такого лица и въ такомъ мѣстѣ являлось фактомъ экстраординарнымъ, и поднятая на ноги полиція очень скоро разъискала вора. Онъ оказался отставнымъ юнкеромъ Ясинскимъ, давно уже выслѣживаемымъ полиціей за свои прежнія «художества», счастливо сходившія ему съ рукъ, благодаря его дерзости и ловкости. Онъ спеціализировалъ кражи въ «богатыхъ квартирахъ» у знатныхъ людей, и производилъ ихъ нерѣдко «въ присутствіи» хозяевъ и ихъ прислуги. Такъ, въ томъ же году онъ сдѣлалъ «визиты» — въ этомъ родѣ — графу Платеру, князю Грузинскому и нѣкоторымъ другимъ сановнымъ и богатымъ особамъ. Онъ являлся къ нимъ, то въ видѣ гостя, то по порученіямъ, то за справками, то, будто, по ошибкѣ, и каждый разъ уносилъ съ собою что-нибудь «въ знакъ памяти». Къ гр. Платеру онъ явился, напр., съ вопросомъ — не получалъ-ли онъ изъ Варшавы письма отъ какого-то Неймана, и, услышавъ отрицательный отвѣтъ, расшаркался, вышелъ въ переднюю, надѣлъ на себя преспокойно, въ присутствіи и съ помощью слуги, богатую графскую шубу, вмѣсто своего пальтишка, и — былъ таковъ! Въ другой барскій домъ онъ взошелъ въ качествѣ гостя, замѣтивъ съ улицы, что хозяева сидятъ на балконѣ. Развязно войдя, какъ «свой человѣкъ», онъ отправился

[222]безъ доклада въ покои и, достигнувъ третьей комнаты, оказавшейся будуаромъ хозяйки, забралъ съ туалета разныя цѣнныя и золотыя вещи и вышелъ изъ дому безпрепятственно и какъ ни въ чемъ не бывало… Всѣ эти похожденія показываютъ, конечно, удивительную смѣлость и ловкость описываемаго вора; но нельзя не подивиться и беззаботности прислуги въ данныхъ случаяхъ. Впрочемъ, и сами хозяева оказываются нерѣдко въ такой-же степени довѣрчивыми и безпечными, какъ покажетъ нижеприводимый фактъ.

Въ 1869 г., осенью, къ одному богатому домовладѣльцу на Черной рѣчкѣ пріѣхали днемъ трое господъ, безъ сомнѣнія, «приличнаго вида», подъ предлогомъ найма помѣщенія для танцовальныхъ вечеровъ. Домовладѣлецъ, натурально, очень обрадовался такимъ гостямъ, которые съ своей стороны постарались всячески обольстить его. Любезные гости осмотрѣли помѣщеніе, сговорились о цѣнѣ и уѣхали. Очарованный ими хозяинъ возвращается въ свой кабинетъ и только теперь замѣчаетъ въ немъ маленькій безпорядокъ: замки у комода и письменнаго стола взломаны, ящики выдвинуты и опорожнены. Хватился онъ пропажи, и оказалось, что мнимые наниматели унесли съ собою на 9 т. руб. цѣнныхъ бумагъ и денегъ. Кража была совершена самымъ простымъ и, можно сказать, глупымъ способомъ. Воры, очевидно, были знакомы съ домашней обстановкой хозяина, и въ то время, какъ двое изъ нихъ занимали его разговорами и осматривали помѣщеніе для «танцовальныхъ вечеровъ», третій проникъ въ хозяйскій кабинетъ и произвелъ въ немъ опустошеніе. Вся кража была основана на неправдоподобномъ почти разсчетѣ, что домовладѣлецъ настолько будетъ простъ, что, имѣя дѣло съ совершенно неизвѣстными ему людьми, не обратитъ вниманія, какъ одинъ изъ нихъ затеряется у него въ квартирѣ… Разсчетъ однако-жъ блистательно оправдался!

Нужно замѣтить, что случаи, подобные описанному, гдѣ воры среди бѣлаго дня обираютъ квартиры, въ присутствіи хозяевъ и прислуги, цѣлою шайкой, — бываютъ рѣдко. И понятно: появленіе вдругъ нѣсколькихъ неизвѣстныхъ человѣкъ, хотя бы подъ самымъ благовиднымъ предлогомъ, должно возбудить подозрѣніе въ самыхъ невозмутимо-довѣрчивыхъ квартирохозяевахъ. Намъ извѣстна, однако, парочка молодыхъ людей, капитанскаго сына и мѣщанина, которые,

[223]дѣйствуя совмѣстно, успѣли совершить въ одну зиму девятнадцать кражъ въ квартирахъ вышеописаннымъ способомъ, и только на двадцатой были пойманы. Они смѣло звонили въ незнакомыя квартиры, и пока одинъ изъ нихъ отвлекалъ прислугу и хозяевъ изъ передней подъ какимъ-нибудь предлогомъ, другой навыкшей рукою очищалъ вѣшалки. Были и еще такія же пары; между прочимъ, одна изъ нихъ состояла изъ мастера и подмастерья — «форточника», гибкаго тринадцатилѣтняго малыша, который, съ помощью руководителя, влѣзалъ въ оконныя форточки квартиръ, въ отсутствіи ихъ хозяевъ, и кралъ, что попадалось подъ руку, передавая добычу мастеру, стоявшему на-сторожѣ. Мимоходомъ сказать, промыселъ «форточниковъ» — очень старый — нынѣ рѣдко практикуется: надо полагать, современныя форточки стали плотнѣе запираться… Въ большинствѣ-же случаевъ, квартирные или комнатные воры данной категоріи предпочитаютъ дѣйствовать въ одиночку, въ противоположность уличнымъ ворамъ, которые всего чаще работаютъ въ компаніи, ради собственнаго удобства.

Главнымъ предметомъ хищенія квартирныхъ воровъ служитъ верхнее носильное платье, оставляемое обыкновенно въ переднихъ, и такъ какъ самое цѣнное платье этого рода — зимнее, теплое, состоящее преимущественно изъ мѣховъ, то и самый промыселъ, о которомъ идетъ здѣсь рѣчь, развивается, главнѣе всего, въ холодное осеннее и зимнее время. По этой причинѣ, сами промышленники этого сорта называются на воровскомъ жаргонѣ «шубниками». Дѣйствительно, кто слѣдитъ за петербургскимъ «дневникомъ приключеній», тотъ знаетъ, что кража шубъ изъ переднихъ — повседневный почти фактъ зимою. Впрочемъ, воры этого сорта ни чѣмъ не брезгаютъ и пользуются каждой оказіей или сами придумываютъ ее, иногда не безъ остроумія.

Напримѣръ, одинъ отставной губернскій секретарь изобрѣлъ такую спеціальность: онъ являлся къ прославившимся благотворительностью сановнымъ лицамъ, вручалъ швейцару или лакею просительное письмо и просилъ доложить; а пока тѣ докладывали, онъ бралъ съ вѣшалки платье, надѣвалъ его на себя и — скрывался. Другой, не приведенный въ извѣстность хищникъ, имѣвшій видъ пожилаго солиднаго отца семейства, въ формѣ отставнаго военнаго, эксплуатировалъ съ неменьшимъ остроуміемъ

[224]искательницъ интеллигентнаго женскаго труда. По вызовамъ чрезъ газеты, онъ являлся къ гувернанткамъ и учительницамъ, объявлявшимъ о предложеніи своихъ услугъ, и, уходя, изловчался стянуть что-нибудь изъ ихъ скудныхъ пожитковъ. Приходилъ онъ, конечно, подъ предлогомъ найма адресатокъ для воспитанія своихъ дѣтей. Дѣйствовалъ онъ иногда совершенно по военному, налетомъ, не затрудняя себя даже продѣлываніемъ заученной комедіи. Разъ, явившись по адресу одной гувернантки, жившей въ домѣ родныхъ, онъ вошелъ въ залу, не снимая пальто, и въ ту самую минуту, когда, по докладу прислуги, гувернантка пришла изъ внутреннихъ комнатъ, отецъ семейства направился къ дверямъ.

— Куда-же вы? — удивилась она.

— Я забылъ разсчитаться съ извощикомъ, — спокойно отвѣтилъ незнакомецъ.

— Позвольте послать прислугу…

— Покорно благодарю. Извощика я взялъ безъ уговора, «по часамъ»; не знаю еще, что онъ спроситъ, а мнѣ съ вами нужно переговорить пространно и обстоятельно.

Гувернантка ждетъ пространныхъ переговоровъ, ждетъ пять минутъ, десять, — отецъ семейства не является. Справились у подъѣзда — его и слѣдъ простылъ; стали тогда осматривать квартиру и не досчитались шелковаго зонтика, дамскаго шалеваго платка и еще кое-какой мелочи.

Смѣлые, увѣренные въ себѣ и умные воры данной категоріи очень хорошо понимаютъ, что для ихъ операцій самое доступное и благодарное поле не въ маленькихъ, малолюдныхъ квартирахъ, а въ большихъ, переполненныхъ челядью и гостями, богатыхъ домахъ, гдѣ, притомъ, менѣе всего ихъ ожидаютъ встрѣтить, не допуская, чтобы въ комъ-нибудь хватило дерзости на кражу въ такой обстановкѣ. Секретъ этотъ, — основанный на простомъ, въ сущности, соображеніи, — постигалъ уже знакомый намъ элегантный юноша Ясинскій; постигла его также вполнѣ и одна интересная дама — замѣчательная въ своемъ родѣ воровка. — Нечего и говорить, что на практику при этихъ условіяхъ способными оказываются только рѣдкіе, исключительные экземпляры воровскаго класса. Это — «мазурики» высшаго полета, обладающіе не только извѣстной талантливостью, смѣлостью и ловкостью, но и блестящей внѣшностью,

[225]щегольскимъ костюмомъ, салонной выправкой и апломбомъ «порядочности» во всѣхъ отношеніяхъ.

Всѣми этими качествами вполнѣ обладала одна изъ «золотыхъ ручекъ», двадцатилѣтняя красавица Ольга Разамасцева, по званію — дочь придворнаго служителя. Не смотря на раннюю молодость, она уже много испытала, много пережила, посидѣла и на скамьѣ подсудимыхъ, отсидѣлась и за рѣшеткой въ тюрьмѣ, и пользовалась у полиціи упроченной репутаціей «дерзкой комнатной воровки». Воровала она съ разборчивостью, на пустякахъ не пачкала «золотыхъ ручекъ» и дѣлала свои хищническія экскурсіи исключительно въ чертогахъ сильныхъ міра сего, куда она проникла смѣло и открыто, благодаря своей выгодной внѣшности и, быть можетъ, путемъ романическихъ обольщеній, усыплявшихъ бдительность тѣхъ, кого нужно было усыпить.

Въ 1874 г., зимою, надѣлала большаго шума въ Петербургѣ неслыханно-дерзкая кража драгоцѣнной цѣпи ордена св. Андрея Первозваннаго у военнаго министра (позднѣе — графа) Милютина, изъ его квартиры. Не взирая на усиленныя старанія полиціи, ни самая цѣпь, ни ея похититель не были розысканы по горячимъ слѣдамъ, да и самые слѣды, неизвѣданные полиціей вначалѣ, стали затериваться. Вдругъ, спустя года три, уже въ 1877 г., полицейская бдительность подверглась новому, сильнѣйшему еще искушенію и посрамленію. Дѣло было вотъ въ чемъ, какъ изложено оно въ печатномъ оффиціальномъ отчетѣ: «Окою 4 часовъ пополудни, 1-го марта, однимъ изъ камеръ-лакеевъ дворца его императорскаго высочества великаго князя Константина Николаевича было замѣчено исчезновеніе изъ кабинета и уборной его высочества пяти карманныхъ часовъ и золотаго кольца. По сопоставленіи времени, когда великій князь видѣлъ одни изъ этихъ часовъ, со временемъ обнаруженія кражи, оказалось, что таковая могла быть совершена между 3 и 4 часами пополудни, когда его высочество безотлучно находился въ кабинетѣ и, между прочимъ, съ полчаса почивалъ. Приступивъ къ дознанію, сыскная полиція встрѣтила полное отсутствіе данныхъ, могущихъ навести на слѣдъ виновнаго»…

Прежде всего, подозрѣніе пало, конечно, на прислугу, такъ какъ трудно было допустить самую мысль, чтобы кто-нибудь сторонній могъ безъ ея вѣдома и опроса войти во дворецъ и тѣмъ менѣе проникнуть

[226]въ кабинетъ великаго князя; но подозрѣніе это не оправдалось, и прислуга, за всѣмъ тѣмъ, не могла дать никакихъ поясненій и указаній. Полиція бросилась искать слѣдовъ кражи у ростовщиковъ и скупщиковъ драгоцѣнностей. Поиски эти увѣнчались успѣхомъ: украденныя вещи были найдены, но до похитителя ихъ пришлось добираться путемъ очень сложныхъ сыскныхъ комбинацій, портретныхъ сличеній, дознаній и догадокъ. Воръ оказался на рѣдкость искуснымъ не только въ процессѣ кражи, но и въ укрывательствѣ… По справкѣ, описанное воровство совершила Ольга Разамасцева, причемъ было обнаружено, что и похищеніе орденской цѣпи у военнаго министра — дѣло ея рукъ, какъ и цѣлый рядъ однородныхъ кражъ въ другихъ богатыхъ домахъ. На слѣдствіи она созналась и показала, что въ великокняжескій дворецъ она входила безпрепятственно и не разъ, «подъ предлогомъ отысканія одного изъ сослуживцевъ ея умершаго отца», а на самомъ дѣлѣ — съ воровской цѣлью. Вначалѣ, «войдя какъ-то совершенно случайно въ уборную его высочества, она, по ея словамъ, такъ была поражена обстановкою, что безсознательно отказалась отъ приведенія преступнаго намѣренія въ исполненіе; когда-же она рѣшилась вторично проникнуть съ тою-же цѣлью во дворецъ, ей не представилось болѣе тѣхъ затрудненій, которыя встрѣтились въ первый разъ»…

Поскольку домашняя прислуга, благодаря своей безпечности и простоватости, оказывается косвенной причиной во многихъ случаяхъ квартирныхъ кражъ, постольку-же является она часто и прямо виновной въ этихъ кражахъ. Случаи обкрадыванія «господъ» ихъ слугами, преимущественно-же служанками — въ Петербургѣ самое обыкновенное дѣло. Среди испорченной и въ большинствѣ деморализованной столичной прислуги, вороватые субъекты попадаются сплошь и рядомъ; но, кромѣ случайныхъ воровъ, въ этомъ классѣ встрѣчаются нерѣдко заправскіе, профессіональные спеціалисты хищенія, которые только маскируются званіемъ прислуги и нанимаются на «мѣста» съ преднамѣреннымъ воровскимъ замысломъ. Обычный методъ этой спеціальности таковъ, какъ покажетъ слѣдующій выдающійся фактъ.

Въ 1872 г. полиціи удалось поймать давно уже намѣченную ею, но постоянно избѣгавшую преслѣдованій воровку, которая практиковала подъ видомъ кухарки. Она нанималась на

[227]«мѣста», вручая хозяевамъ фальшивый паспортъ и, потомъ, спустя немного времени, обкрадывала ихъ въ удобную минуту и скрывалась. Удавалось это ей тѣмъ легче, что она вездѣ успѣвала расположить всѣхъ въ свою пользу. Это была, своего рода, сирена: «весьма красивой и симпатичной наружности (по полицейской характеристикѣ), кроткая и застѣнчивая на видъ, одѣтая въ обыкновенное деревенское платье». Она, дѣйствительно, была крестьянка новгородской губерніи. Скрывалась она отъ преслѣдованій полиціи тѣмъ, что, послѣ каждой кражи, уѣзжала изъ Петербурга и самыя похищенныя вещи сбывала внѣ столицы. Такимъ способомъ, въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, она обворовала болѣе сорока квартиръ. Дѣйствовала-ли эта замѣчательная воровка одна, или въ компаніи, намъ неизвѣстно. Весьма нерѣдко случается, что такія мнимыя кухарки являются только орудіемъ и помощницами настоящихъ мастеровъ или цѣлой даже шайки, высылающей ихъ какъ-бы на рекогносцировку. Кухарка или горничная, нанимаясь для этой цѣли въ домъ, изучаетъ его, присматривается, куда прячутся деньги и цѣнныя вещи, подмѣчаетъ привычки хозяевъ и время ихъ отлучекъ, а затѣмъ уже, по ея указаніямъ, являются компаньоны и соединенными силами опустошаютъ квартиру. Впрочемъ, большинство женщинъ-воровокъ изъ прислуги довольствуются кражами по мелочамъ и исподволь, чтобы не быть замѣченными. Напр., были случаи, что горничныя-воровки такимъ способомъ обкрадывали гардеробъ своихъ барынь, потихоньку и полегоньку таская ленточки, кружевца, платочки, воротнички и постепенно доходя до дѣлежа съ барыней ея платьями и цѣлыми штуками матерій, отрѣзывая отъ нихъ по нѣскольку аршинъ; но попадаются изрѣдка среди воровокъ этой категоріи и очень серьезныя хищницы на значительныя суммы. Произошелъ такой, притомъ, очень романическій случай въ 1868 г.

У жены церемоніймейстера двора его императорскаго величества Дурасова, въ одно майское утро была обнаружена пропажа изъ шкатулки брилліантовъ, цѣнностью на 70,000 рублей. Слѣдовъ пропажи не было никакихъ и, заявляя о ней полиціи, гг. Дурасовы ни на кого изъ своей прислуги не заявили подозрѣнія. Менѣе всего могли они подозрѣвать въ этомъ горничную г-жи Дурасовой, дѣвушку Полину, съ дѣтства «облагодѣтельствованную» ими, по ея собственному выраженію, хорошо воспитанную, благонравную и,

[228]повидимому, глубоко преданную своей госпожѣ. Между тѣмъ, «стараніемъ полиціи» обнаружилось, что кражу совершила именно Полина… Бѣдняжку попутала страстная любовь и стыдъ — въ дѣвичествѣ стать матерью! Эти-то чувства сдѣлали ее слѣпымъ орудіемъ въ рукахъ ея «предмета», вора уже по призванію, притомъ субъекта крайне безсердечнаго и распутнаго, какихъ немало вырабатываетъ у насъ лакейская среда. За нѣсколько мѣсяцевъ до описываемаго событія, Полина влюбилась въ лакея г. Дурасова, молодаго человѣка, и вошла съ нимъ въ интимныя сношенія, результатомъ которыхъ явилась у ней беременность… Результатъ этотъ ужасно смутилъ дѣвушку и, во избѣжаніе позора для своей дѣвической чести, она принялась настаивать, чтобы ея возлюбленный женился на ней. Послѣдній, какъ истый ловеласъ, сперва отшучивался и отговаривался, а потомъ поставилъ условіемъ своей женитьбы, чтобы Полина украла у гг. Дурасовыхъ деньги или драгоцѣнныя вещи, не менѣе, какъ на тысячу рублей, «для обезпеченія ихъ будущей супружеской жизни». Та сначала оттолкнула эту мысль съ отвращеніемъ; но, не смотря на ея мольбы, убѣжденія и увѣренія въ невозможности рѣшиться на такое преступленіе, къ тому-же, въ домѣ гдѣ она облагодѣтельствована — соблазнитель стоялъ на своемъ и, угрожая не только отказаться отъ женитьбы, но и прервать дальнѣйшее близкое знакомство, довелъ наконецъ несчастную до согласія исполнить его подлое требованіе… Какъ-то разъ во время обѣда господъ Полина похитила въ будуарѣ г-жи Дурасовой ея брилліанты и отнесла ихъ потомъ своему любовнику, а тотъ распорядился заложить ихъ въ ссудной казнѣ за 2,500 рублей, гдѣ они и были найдены полиціей, изобличившей и самихъ похитителей.

Какъ мы уже замѣтили ранѣе, въ большинствѣ домашнихъ кражъ, совершаемыхъ прислугою, фигурируютъ, въ роли дѣйствующихъ лицъ, служанки, что объясняется весьма просто огромнымъ преобладаніемъ женскаго пола надъ мужскимъ въ составѣ столичной домовой прислуги. Нельзя, впрочемъ, не замѣтить мимоходомъ, что въ то время, какъ въ другихъ родахъ уголовныхъ преступленій женщина вообще изобличается значительно рѣже мужчины, — въ слабости къ воровству и въ рѣшимости на его исполненіе нѣжный полъ не уступаетъ грубому, а, быть можетъ, даже превосходитъ его въ количественномъ отношеніи. По крайней мѣрѣ, въ

[229]Петербургѣ, во всѣхъ почти родахъ кражъ, женщины попадаются не рѣже мужчинъ. Но кончимъ однако нашъ обзоръ домашнихъ, квартирныхъ кражъ.

Говоря о квартирныхъ ворахъ изъ числа домашней прислуги, нельзя обойти дворниковъ, нерѣдко изобличающихся если не въ прямомъ, то въ косвенномъ участіи въ обкрадываніи квартиръ, главнымъ образомъ, въ отсутствіи квартирохозяевъ. Нужно сказать, что для вороватаго дворника тутъ большой соблазнъ: вѣдь онъ, въ нѣкоторомъ родѣ, охранительная и довѣренная власть въ домѣ, и, пользуясь прерогативами этой власти, можетъ безпрепятственно взломать замки и разграбить охраняемое имущество. Такіе случаи не могутъ назваться слишкомъ рѣдкими, а такъ какъ бывалый петербургскій дворникъ — человѣкъ предусмотрительный и свѣдущій по уголовной слѣдственной части, то, проворовашись, онъ для сокрытія слѣдовъ преступленія поднимается иногда на хитрости очень рѣшительнаго свойства. Какъ-то въ домѣ одной богатой вдовы тайнаго совѣтника, въ Малой Московской улицѣ, случился пожаръ и — очень страннымъ образомъ: загорѣлось въ нежиломъ, закрытомъ помѣщеніи, именно въ кладовой, гдѣ хранились мѣховыя и многія другія цѣнныя хозяйскія вещи. Кладовая сгорѣла, но у полиціи зародилось сомнѣніе относительно причины пожара. Слѣдствіе повело къ любопытнымъ открытіямъ: въ гардеробѣ жены старшаго дворника и его родственницы, а также любовницы младшаго дворника оказались роскошнѣйшія шубки, ротонды, бархатныя мантильи и пр., которыя вдова тайнаго совѣтника признала своими, именно изъ числа хранившихся и, повидимому, сгорѣвшихъ отъ несчастнаго случая въ кладовой… Въ концѣ концовъ, было дознано, что дворники обобрали хозяйскую кладовую и потомъ подожгли ее, чтобы сжечь, такъ сказать, концы преступленія.

Соблазняются нерѣдко воровствомъ въ домахъ и квартирахъ разнаго рода ремесленники по части домоустройства: маляры, печники, обойщики и всего чаще полотеры, пользующіеся очень частымъ доступомъ во всѣ комнаты жилья; но есть болѣе интересная и замѣчательная категорія домашнихъ воровъ. Это — воры-родственники, иногда очень близкіе къ обкрадываемымъ лицамъ. Съ грустью должно сказать, что подобнаго сорта воры далеко не рѣдкое въ Петербургѣ явленіе и, притомъ, встрѣчающееся преимущественно въ

[230]высшемъ культурномъ слоѣ. Мы заключаемъ такъ по значительному числу имѣющихся въ нашемъ матеріалѣ случаевъ данной категоріи, доведенныхъ до свѣдѣнія полиціи и суда; но нетрудно понять, что еще гораздо большая часть случаевъ не оглашается, оставаясь семейными тайнами, во избѣжаніе позора для фамиліи и находя возмездіе въ домашнихъ репрессаліяхъ родственнаго суда. Нужно еще удивляться, что такъ много фактовъ этого рода дѣлаются достояніемъ гласности, что̀ по совокупности не можетъ говорить въ пользу процвѣтанія у насъ семейнаго союза. Сошлемся однако на примѣры, наиболѣе выдающіеся.

Въ 1872 г., въ квартирѣ одного генералъ-лейтенанта, жившаго по Крюкову каналу въ домѣ Погребова, были обнаружены въ разное время кражи денегъ на значительную сумму. Генералъ сначала не зналъ на кого подумать, но наконецъ заподозрилъ часто гостившаго у него племянника, молодаго человѣка, блестящаго лейбъ-гусарскаго юнкера. Посвященная въ это подозрѣніе, сыскная полиція стала негласно слѣдить за юношей и «пришла къ положительному заключенію, что кража совершена имъ», въ чемъ онъ самъ, когда его накрыли и уличили, чистосердечно повинился.

Годъ спустя, аналогичную кражу совершилъ другой свѣтскій молодой человѣкъ у своего дяди-чиновника, завѣдывавшаго дѣлами княгини Барятинской. Проживая въ домѣ дяди, онъ какъ-то вытащилъ изъ шкатулки принадлежавшія княгинѣ 12 т. рублей, скрылся и пустился на широкую ногу жуировать, въ компаніи съ своимъ другомъ, лихимъ штабсъ-капитаномъ. Полиція бросилась по ихъ слѣдамъ въ веселыя заведенія, гдѣ наши герои «обнаруживали особую щедрость»; но когда настигли ихъ, гдѣ-то ужь во Владимірской губерніи, то изъ 12-ти тысячъ третья часть была уже растрачена.

Въ описанныхъ случаяхъ хищники-родственники, по крайней мѣрѣ, лакомились крупными кушами, стоющими, на воровской глазомѣръ, риска попасть въ тюрьму; а вотъ одинъ юный баринъ, сынъ полковника, угодилъ въ нее по обвиненію отца въ кражѣ трехъ родительскихъ рубашекъ, проданныхъ на рынкѣ за 60 коп. Печальную исторію о себѣ и о своихъ отношеніяхъ къ отцу разсказалъ на судѣ этотъ несчастный! Отецъ его, домовладѣлецъ,

[231]живя съ какою-то женщиной и вмѣстѣ съ нею предаваясь запою, поселилъ сына на чердакѣ, не пускалъ къ себѣ на глаза, и для пропитанія открылъ ему кредитъ въ мелочной лавкѣ на 20 коп. въ сутки…

Практика петербургскаго мироваго суда свидѣтельствуетъ, что и нѣжныя сердечныя отношенія двухъ половъ нерѣдко отравляются взаимными обвиненіями въ кражахъ. У одного добраго нѣмца, ювелира по ремеслу, жила, «совсѣмъ какъ-бы жена», соотечественница, «недурненькая собой блондинка», по аттестаціи репортерскаго отчета. Онъ былъ въ лѣтахъ, она — молодая; тѣмъ нѣжнѣе относился онъ къ ней и, въ знакъ своего благоволенія, «предоставилъ ей право надѣвать на себя всѣ драгоцѣнныя вещи, какія находились въ его магазинѣ». Она пользовалась этимъ правомъ такъ широко, что носила по 15-ти колецъ на пальцахъ заразъ, и даже на кухнѣ стряпала въ брилліантовыхъ браслетахъ; но, съ теченіемъ времени, одно это право перестало ее удовлетворять, а между тѣмъ ея экономный другъ не хотѣлъ объ этомъ догадаться… Что-жъ было съ нимъ дѣлать? Нѣмочка надула губки, поссорилась со скупцомъ и бѣжала отъ него, не забывъ захватить и всѣ предоставленныя ей для ношенія бездѣлушки. Нѣмецъ, потерявъ и любовь и золото, сначала умолялъ бѣглянку возвратиться въ его объятія, а когда она неожиданно вышла замужъ, вчинилъ искъ, обвиняя ее въ кражѣ.

Гораздо ординарнѣе и прозаичнѣе многочисленные иски мужей на жонъ и жонъ на мужей въ похищеніяхъ. Подобные иски, вчинаемые обыкновенно на развалинахъ семейнаго очага, чаще всего бываютъ среди бѣдняковъ, людей пожилыхъ и раздраженныхъ лютой нуждою. Бѣдность — плохой цементъ для сердечныхъ союзовъ… Дико и странно звучатъ эти желчныя жалобы и безпощадныя обвиненія «подругъ жизни» и «возлюбленныхъ супруговъ», вызывающія обыкновенно веселый смѣхъ въ судейской публикѣ и въ самихъ судьяхъ! И въ самомъ дѣлѣ, не смѣшенъ-ли, напр., этотъ старикъ-чиновникъ, обвиняющій жену въ кражѣ у него пальто, стоимостью въ 5 руб., и упорно требующій отъ судьи лишенія ея всѣхъ правъ состоянія и ссылки въ Сибирь, — главнымъ образомъ, для того, что тогда онъ вправѣ будетъ просить о разводѣ?.. Таковы почти всѣ супружескія инкриминаціи въ кражахъ,

[232]разнообразящія практику мировыхъ судовъ и, по существу, относящіяся къ другому порядку нравственныхъ явленій, внѣ рамки настоящаго этюда.

Значительную группу въ области кражъ изъ помѣщеній въ постройкахъ составляютъ случаи обкрадыванія магазиновъ, лавокъ, конторъ, складовъ и пр. Кражи этого рода совершаются частью самими служащими въ названныхъ заведеніяхъ, а частію сторонними ворами, мастерами взломовъ. Можетъ быть, не слишкомъ явное, подъ благовидными масками, безнаказанное обкрадываніе выручекъ и инвентарей въ лавкахъ, магазинахъ и разныхъ промышленно-торговыхъ заведеніяхъ сидѣльцами, прикащиками, конторщиками и всякими «подручными» — составляетъ самый распространенный и обширнѣйшій видъ воровства; но мы имѣемъ здѣсь дѣло только съ такими формами данной преступности, которыя приводятся въ извѣстность и регламентируются въ предѣлахъ юридическаго понятія о воровствѣ. Наживающійся обкрадываніемъ хозяина, будь то частное лицо или казна (или общество), остается внѣ этихъ предѣловъ, пока не «пойманъ», а «пойманными» обыкновенно оказываются слишкомъ нетерпѣливые, легкомысленные и, въ сущности, неразсчетливые хапуги, которые скандалезно рвутъ «кушъ» и трусливо улепетываютъ, для того чтобы всенародно прослыть ворами. Пріемы ихъ и средства очень просты и однообразны, разница бываетъ только въ размѣрахъ кражъ, хотя кражи эти почти всегда крупныя; предметомъ ихъ служатъ преимущественно деньги и драгоцѣнности. Передъ нами проходитъ длинный рядъ проворовавшихся казначеевъ, кассировъ, банковскихъ счетчиковъ и артельщиковъ, прикащиковъ «на вѣрѣ», ювелирныхъ подмастерьевъ и т. д.

Крупныя кражи со взломомъ изъ магазиновъ и лавокъ, преимущественно такихъ, которыя заключаютъ въ себѣ драгоцѣнности (часы, серебряныя, золотыя и ювелирныя вещи, дорогія матеріи и пр.), производятся обыкновенно полосой, какъ-бы по повѣтрію. Такъ, въ теченіе описываемаго нами періода, такихъ полосъ было нѣсколько, что̀ объяснялось появленіемъ цѣлой шайки смѣлыхъ воровъ, искусныхъ во взломахъ. Взламывались иногда не только замки, но и каменныя стѣны. Особенно замѣчательно было, по дерзости и размѣру похищенія, ограбленіе на Невскомъ проспектѣ богатаго часоваго магазина, изъ котораго воры утащили нѣсколько

[233]сотъ золотыхъ и серебряныхъ карманныхъ часовъ съ принадлежностями. Замѣчателенъ былъ также, въ 1873 г., случай кражи со взломомъ изъ артиллерійскаго музея, въ одномъ изъ зданій Петропавловской крѣпости, цѣлой коллекціи историческихъ орденовъ.

Что касается кражъ изъ магазиновъ и лавокъ сторонними лицами, то большею частью онѣ производятся на глазахъ сидѣльцевъ, при посредствѣ извѣстныхъ уловокъ, основанныхъ на обманѣ и частію на оптическомъ обманѣ. Существуетъ на этотъ счетъ два способа. Первый состоитъ въ томъ, что въ магазинъ являются, съ апломбомъ богачей, «прилично одѣтые» господа или госпожи, закупаютъ на значительную сумму цѣнныхъ товаровъ и, неразсчитываясь, приказываютъ прислать покупку къ нимъ на-домъ; когда же покупка является по адресу, ловкіе воры принимаютъ ее и, оставивъ посланца дожидаться ихъ, скрываются изъ квартиры по черной лѣстницѣ. Весною 1877 г. одинъ искусный мастеръ сихъ дѣлъ обокралъ такимъ способомъ болѣе десяти магазиновъ, въ которыхъ онъ закупалъ товаръ отъ имени извѣстныхъ въ столицѣ богатыхъ комерсантовъ: Санъ-Галли, Гамбса, Кенига, Крона и др. Мастеръ этотъ былъ не единственный въ своемъ родѣ за обозрѣваемый періодъ. Другой способъ, менѣе сложный, но болѣе рискованный, практикуется преимущественно женщинами-воровками въ магазинахъ модъ и въ ювелирныхъ лавкахъ. Въ одиночку, но чаще вдвоемъ и иногда цѣлой компаніей, воры этой категоріи являются въ магазины, подъ видомъ очень разборчивыхъ покупателей, роются въ товарахъ, заставляя сидѣльцевъ таскать ихъ на прилавокъ цѣлыми кучами, и неощутительно припрятываютъ подъ полы и по карманамъ все, что̀ имъ приглянется, пользуясь производимой ими же суматохой. Обыкновенно тутъ происходитъ раздѣленіе труда: въ то время, какъ одни члены ассоціаціи играютъ роль привередливыхъ покупателей и отвлекаютъ вниманіе торговцевъ, другіе, представляя собою безучастныхъ спутниковъ первыхъ, работаютъ руками и набиваютъ карманы. Воровство этого рода особенно бойко практикуется въ горячіе моменты торговли, когда магазины бываютъ биткомъ набиты покупателями. Мы здѣсь переходимъ въ особый, весьма разнообразный и богатый приключеніями міръ городскихъ, наружныхъ, если ихъ можно такъ назвать, воровъ — «карманниковъ» и престидижитаторовъ всякаго сорта.


Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.

Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.