Передъ нами сейчасъ прошелъ рядъ убійцъ, которые пачкаютъ свои руки въ крови по внезапному наитію—либо съпяна и «въ сердцахъ», либо изъ тупаго безогляднаго звѣрства, раззадореннаго примитивнымъ хищническимъ инстинктомъ… Они страшны и отвратительны, но это — не герои кровавыхъ драмъ и уголовныхъ романовъ, столь интересующихъ любителей острыхъ и сильныхъ ощущеній! Здѣсь мы познакомимся съ убійствами преднамѣренными, обдуманными заранѣе и сложными по плану, героями которыхъ являются личности болѣе или менѣе развитыя, во всякомъ случаѣ—не глупыя, способныя къ комбинированію и разсчетамъ, иногда очень тонкимъ, всегда коварныя и, конечно, испорченныя нравственно, развращенныя и искусившіяся въ подлости и преступности.
Встрѣчаются, впрочемъ, среди этой группы душегубовъ и «честные убійцы», какъ опредѣлилъ ихъ еще Шекспиръ. Такимъ «честнымъ убійцей» былъ, напр., Отелло, типичныя разновидности котораго встрѣчаются подчасъ и среди флегматичныхъ петербуржцевъ, подъ нашимъ холоднымъ, отнюдь не «итальянскимъ» небомъ. Къ категоріи «честныхъ убійцъ», т. е. такихъ, которые приходятъ къ страшному преступленію путемъ роковаго стеченія обстоятельствъ, или вслѣдствіе укоренившагося общественнаго предразсудка, либо—глубокой, мрачной страсти, а также фанатизма, могутъ быть отнесены: герои и героини несчастливыхъ романовъ, обманутые мужья и жоны, жертвы оскорбленія и всяческаго насилія, рыцари дуэлей и т. п. Смягчающими вину обстоятельствами въ подобныхъ убійствахъ являются: во-первыхъ, отсутствіе личной корысти и низменныхъ хищническихъ цѣлей, во-вторыхъ, кажущееся благородство побужденій, вытекающихъ изъ чувства личнаго достоинства, высокаго пониманія требованій долга и чести, а, въ третьихъ,—что̀ самое главное,—извѣстная степень рыцарства (напр., въ дуэляхъ, гдѣ соблюдается условіе боя на равныхъ шансахъ относительно его исхода) и полная готовность преступника вынести все бремя нравственной и юридической отвѣтственности за свое дѣло, безъ покушеній трусливо ускользнуть отъ нея. «Честный убійца» уже потому честенъ, что, окрававивъ руки, онъ не прячетъ ихъ, не спѣшитъ замыть, а честно и открыто несетъ ихъ предъ лицо правосудія. Наконецъ, въ подобнаго рода убійствахъ изобличаются часто люди, по натурѣ и образу жизни, хорошіе, дѣйствительно честные, благороднаго характера, которыхъ, разумѣется, нельзя смѣшивать съ вульгарными злодѣями по ремеслу и по хищническому разсчету. Мы, впрочемъ, остановимся сперва на этихъ послѣднихъ.
Открывающаяся передъ нами портретная галлерея запачканныхъ человѣческой кровью героевъ уголовныхъ процессовъ—чрезвычайно разнообразна, какъ въ бытовомъ, такъ и въ соціальномъ отношеніяхъ. Кого здѣсь только нѣтъ?—И блестящіе денди высшаго круга, и худородные, полунищіе плебеи изъ среды столичнаго уличнаго и трущобнаго пролетаріата, и изящныя, нѣжныя свѣтскія дамы съ розовыми атласными пальчиками, и разухабистыя «городскія» кухарки, и кафе-шантанныя сирены, и люди культурные, и развращенные дикари, и сытые и голодные… Словомъ, цѣлая соціально-антропологическая выставка—пестрая, какъ вообще пестро современное городское населеніе! Каждый почти классъ выдѣлилъ здѣсь своихъ представителей. Зато всѣ они сошлись въ общности стремленій и цѣлей, дружно объединились преслѣдованіемъ одной и той же темной идеи преступленія. У всѣхъ убійцъ этой группы преобладаетъ въ натурѣ и поведеніи грубый, разнузданный эгоизмъ, ни предъ чѣмъ не останавливающійся для удовлетворенія своекорыстныхъ, алчныхъ вожделѣній. Такимъ образомъ, не останавливаются они и передъ убійствомъ, когда открывается возможность этимъ кровавымъ путемъ овладѣть извѣстной добычей. Мы говоримъ именно объ убійствахъ, совершаемыхъ съ цѣлью грабежа, которыя вообще преобладаютъ численно надъ всякими того-же рода преступленіями, замышляемыми по инымъ побужденіямъ и для иныхъ цѣлей.
Обыкновенно, первоначальнымъ мотивомъ кроваваго замысла является въ подобныхъ случаяхъ предположеніе, что у такого-то лица, извѣстнаго преступнику, есть деньги и цѣнныя вещи, которыми можно, посредствомъ убійства, воспользоваться съ большей или меньшей легкостью. Это, такъ сказать, классическій поводъ, наталкивающій покладистую волю на страшное дѣло. По крайней мѣрѣ, въ большинствѣ этого рода преступленій, особенно у преступниковъ низшей, малоразвитой среды, съ подобнаго повода начинается искушеніе, тѣмъ болѣе сильное, чѣмъ болѣе представляется шансовъ успѣшно достигнуть цѣли и скрыть за собой слѣды. Чаще всего случается такъ, что убійца заранѣе хорошо знаетъ, куда и къ кому онъ идетъ, зачѣмъ идетъ и при какихъ обстоятельствахъ ему придется дѣйствовать. У него все приведено въ извѣстность, обдумано и разсчитано, иногда послѣ долгаго, тщательнаго изученія характера жертвы, ея привычекъ, средствъ, связей, ея обстановки, жилья и проч.
Этимъ-то и отличаются кореннымъ образомъ преднамѣренныя убійства отъ случайныхъ, внезапно, съ экспромта совершаемыхъ. Отсюда первымъ и почти непреложнымъ условіемъ бываетъ предварительное, болѣе или менѣе близкое знакомство между убійцей и жертвой. Обыкновенно оказывается, что убійца состоялъ прежде или-же состоитъ въ самый моментъ преступленія въ тѣхъ или иныхъ—дѣловыхъ-ли, родственныхъ, или просто пріятельскихъ отношеніяхъ съ жертвой. Весьма часто, въ рядахъ данной группы преступниковъ оказываются лица, служащія или служившія незадолго до убійства у своихъ жертвъ въ разнаго рода должностяхъ, преимущественно-же—домашніе слуги, всегда хорошо знающіе средства, обстановку и привычки своихъ «господъ». Полиція давно сдѣлала такое-же наблюденіе, и поэтому постоянно, при разъисканіи оставшихся неизвѣстными и укрывшихся виновниковъ убійствъ съ грабежемъ, прежде всего заподозриваетъ прислугу пострадавшихъ, не всегда впопадъ, разумѣется, такъ что часто подвергаются аресту и волокитѣ люди совершенно невинные; но ужь безъ этого нельзя въ процедурѣ русскаго слѣдствія, особенно въ прежнее время не отличавшагося проницательностью и осторожностью обвиненій. Укажемъ на наиболѣе выдающіеся факты, имѣвшіе мѣсто въ обозрѣваемомъ періодѣ, въ которыхъ данное подозрѣніе оправдывалось.
Надѣлавшее столько шуму, достопамятное убійство въ Гусевомъ переулкѣ можетъ служить самымъ типичнымъ и яркимъ подтвержденіемъ сейчасъ констатированнаго наблюденія. Было дознано, что Дарья Соколова не только служила прежде и была «своимъ человѣкомъ» въ домѣ погибшаго, вмѣстѣ со своими домашними, капитана Ашмаренкова, но даже состояла съ послѣднимъ въ интимной связи, поскольку она могла быть тѣсной и прочной между хозяиномъ-бариномъ и «мужичкой»-кухаркой. Было подозрѣніе, что у Дарьи находились соучастники, которые собственно покончили съ жертвами, безъ ея прямаго содѣйствія, и которыхъ она только предварительно впустила въ домъ. Подробность весьма возможная и обычная въ подобныхъ преступленіяхъ.
Дѣйствительно, во многихъ случаяхъ прислуга, въ особенности женская, покушаясь на жизнь и имущество своихъ бывшихъ или настоящихъ «господъ», заручается предварительно дѣятельнымъ соучастіемъ своихъ пріятелей или родственниковъ и часто играетъ въ преступленіи роль только посредника, проводника и попустителя. Въ этомъ родѣ было совершено въ 1872 году убійство мѣщанки Ермоловой, «гостившей» въ домѣ купца Маятникова, причемъ домъ былъ ограбленъ и подожженъ. Послѣ долгихъ розысковъ, виновные были обнаружены, въ лицѣ бывшей кухарки Маятникова, чухонки Пульманъ, и ея друга, сапожнаго подмастерья Эриксона. Оказалось на слѣдствіи, что Пульманъ задумала преступленіе, а Эриксонъ его исполнилъ подъ ея руководствомъ и по ея указаніямъ.
Совершенно аналогичное покушеніе на убійство и ограбленіе одной зажиточной купеческой дочери было совершено въ 1873 г. въ ея собственной квартирѣ на Васильевскомъ островѣ. Въ одно прекрасное утро, къ этой особѣ явился неизвѣстный прилично одѣтый молодой человѣкъ и вручилъ ей лично письмо, будто-бы отъ знакомаго. Когда купеческая дочь, ничего дурнаго не подозрѣвая, распечатала письмо и начала его читать, мнимый посланецъ внезапно выхватилъ изъ подъ полы молотокъ и сталъ имъ сыпать удары по головѣ хозяйки. Она подняла крикъ и—этимъ спаслась отъ смерти. Напуганный убійца отказался отъ своего замысла, бросилъ молотокъ и бѣжалъ. Призванная на мѣсто покушенія полиція сейчасъ-же, какъ значилось въ ея отчетѣ, «пришла къ мысли, что преступникъ, если не самъ былъ знакомъ со средствами, домашнею обстановкою и привычками пострадавшей, то не иначе могъ получить о нихъ свѣдѣнія, какъ отъ лица, близко знакомаго съ этими обстоятельствами». Первымъ дѣломъ, розыски были направлены къ приведенію въ извѣстность такихъ лицъ. Особенное вниманіе полиціи остановила на себѣ бывшая служанка жертвы, по имени Пелагея, которая незадолго передъ тѣмъ отказалась отъ мѣста безъ видимой причины, но однако-жъ не переставала посѣщать ее. На ея слѣдъ и бросились сыщики, безошибочно на этотъ разъ угадавъ скрытый механизмъ происшедшаго покушенія. Дѣйствительно, когда послѣ долгихъ поисковъ была найдена означенная Пелагея,—нити преступленія тотчасъ очутились въ рукахъ полиціи. Оказалось, что Пелагея, проживая на квартирѣ своей пріятельницы, подѣлилась съ нею и съ ея любовникомъ свѣдѣніями о своей бывшей хозяйкѣ, и они, на этомъ основаніи, сообща задумали убить ее и ограбить. Самое исполненіе этого плана взялъ на себя названный любовникъ единолично, какъ мужчина, соучастницы-же его и подстрекательницы сидѣли дома и ждали успѣшнаго окончанія задуманнаго дѣла.
Такая роль женской домашней прислуги въ разсматриваемыхъ преступленіяхъ, а еще чаще въ кражахъ и ограбленіяхъ квартиръ, какъ увидимъ впослѣдствіи, представляетъ одну изъ самыхъ характеристическихъ подробностей въ петербургской уголовной хроникѣ. Многія изъ убійствъ и, въ особенности, изъ кражъ замышляются и предпринимаются именно такъ, какъ показываетъ вышепредставленный случай, т. е. благодаря ознакомленію преступниковъ съ обстановкою и средствами жертвъ чрезъ бывшихъ ихъ служанокъ и подстрекательству этихъ послѣднихъ, а, случается, и непосредственному участію ихъ въ преступленіи.
По этой части вырабатываются даже, изъ среды петербургскихъ кухарокъ и горничныхъ, нерѣдко хорошо извѣстныя полиціи спеціалистки, которыя дѣлаютъ опыты систематизировать въ постоянный промыселъ подобную подготовку и обработку преступленій. Состоя въ близкихъ сношеніяхъ съ наторѣвшими мастерами взломовъ, грабежей и похищеній, остающимися всегда на заднемъ планѣ, эти мнимыя «куфарки» и горничныя нанимаются въ дома, изучаютъ нравы и привычки хозяевъ и домашнихъ, собираютъ справки объ ихъ достаткахъ, высматриваютъ, гдѣ что лежитъ, преимущественно-же, все то, что̀ плохо лежитъ, и если эта воровская рекогносцировка обѣщаетъ возможность успѣшнаго ограбленія, онѣ подготовляютъ удобный моментъ для дѣйствія своихъ, заранѣе подговоренныхъ и ими-же руководимыхъ, соучастниковъ. Сами они въ этихъ случаяхъ остаются нерѣдко въ сторонѣ; но чаще принимаютъ непосредственное участіе въ хищнической операціи и тотчасъ-же скрываются. Предусмотрительныя и опытныя по этой части преступницы нерѣдко, для того чтобы скрыть за собой всякій слѣдъ по совершеніи преступленія, запасаются фальшивыми паспортами. Поступая на мѣста, онѣ вручаютъ паспорты хозяевамъ, которые обыкновенно задерживаютъ ихъ у себя, послѣ помѣтки въ полиціи, въ видѣ нѣкоторой гарантіи. При такомъ условіи, подлинный паспортъ въ рукахъ обворованныхъ и пострадавшихъ могъ-бы послужить надежнымъ ключемъ для открытія провинившейся и бѣжавшей кухарки; ну, а фальшивый не только не выдастъ, но еще запутаетъ отъискиваніе слѣдовъ.
Нужно замѣтить, что поскольку въ разсматриваемой группѣ убійствъ домашняя прислуга оказывается въ роляхъ активныхъ, постольку-же, въ весьма нерѣдкихъ случаяхъ, ея представители несутъ и страдательныя роли жертвъ. Объясняется это тѣмъ, что въ лицѣ домашней прислуги преступники очень часто встрѣчаютъ главную, а иногда и единственную помѣху для совершенія задуманной кражи въ «господской» квартирѣ. Есть немало случаевъ, гдѣ, вмѣстѣ съ «господами», которые обречены на смерть убійцами, соблазненными ихъ имуществомъ, расплачивалась жизнью и ихъ прислуга ради того только, чтобы устрашить, въ ея лицѣ, свидѣтелей преступленія. Такъ именно было въ нѣсколькихъ убійствахъ, особенно сильно волновавшихъ за обозрѣваемый періодъ столичное общество, убійствахъ, поражавшихъ своей кровавостью и числомъ жертвъ (напр., въ Гусевомъ переулкѣ, въ Саперномъ — рукою извѣстнаго Ландсберга, и уже въ наши дни, на Пескахъ, гдѣ героемъ явился околодочный надзиратель). Во всѣхъ этихъ, хорошо памятныхъ случаяхъ были убиты, вмѣстѣ съ «господами», и служанки. Бываетъ, что это происходитъ случайно и непредвидѣнно для самого убійцы, который вообще, идя на преступленіе, не знаетъ заранѣе числа жертвъ.
Самый обдуманный и тщательно выполненный злодѣйскій разсчетъ часто оказывается невѣрнымъ, благодаря какому-нибудь, иногда совершенно пустому обстоятельству. Разсчитавъ, наприм., полную изолированность намѣченной жертвы и покончивъ съ нею, убійца неожиданно, на мѣстѣ сейчасъ только совершеннаго преступленія, сталкивается съ другимъ лицомъ, могущимъ стать его обличителемъ или, просто, помѣхой всему дѣлу. У искусившагося уже въ пролитіи крови и находящагося въ ея чаду преступника мгновенно созрѣваетъ рѣшимость на новое убійство, которое онъ тутъ-же, не задумываясь, и совершаетъ. Такимъ образомъ, слѣдуетъ замѣтить, что и въ преднамѣренныхъ, съ заранѣе обдуманнымъ умысломъ совершаемыхъ преступленіяхъ данной группы весьма нерѣдко проливается кровь и сверхъ смѣты, если можно такъ выразиться, по внезапному рѣшенію и непредвидѣнному стеченію обстоятельствъ. Конечно, смѣлый и сообразительный убійца всегда имѣетъ это въ виду, и—жертвой больше, жертвой меньше, для него уже не составляетъ разсчета и причины колебаній, по пословицѣ «семь бѣдъ—одинъ отвѣтъ».
Какъ вообще въ статистикѣ убійствъ, такъ и въ той группѣ ихъ, на которой мы здѣсь остановились, преступники, въ огромномъ большинствѣ, простолюдины и преимущественно—разный мелкій служилый людъ, чаще-же всего домашняя прислуга. Равнымъ образомъ, и жертвы убійствъ оказываются въ значительнѣйшемъ числѣ представителями той же среды. Объясняется это тѣмъ, что во всѣхъ почти случаяхъ самая мысль объ убійствѣ зарождается на почвѣ близкихъ и долгихъ отношеній между убійцей и жертвой, нерѣдко закадычныхъ друзей и даже родичей, интимно связанныхъ продолжительнымъ общеніемъ. Самая темная, отталкивающая сторона въ этого рода преступленіяхъ—измѣна, предательство, замаскированныя коварствомъ. А эта черта характеризуетъ всѣ почти убійства данной категоріи. Убійца пользуется довѣріемъ и расположеніемъ къ нему жертвы, на достатокъ которой разгорѣлись у него глаза. Ясно, что подобная близость, обусловливающая полное знаніе имущественныхъ средствъ жертвы и способовъ ихъ храненія, знаніе, служащее соблазномъ и возбудительнымъ стимуломъ къ преступленію, можетъ существовать только между лицами равнаго общественнаго положенія, принадлежащими къ одной и той-же средѣ по классу и роду занятій.
По этой-то причинѣ, въ массѣ убійствъ, совершаемыхъ въ жильяхъ съ грабительской цѣлью, жертвами являются преимущественно маленькіе люди, изъ мелкаго промысловаго и служилаго класса: сидѣльцы и хозяева мелочныхъ лавочекъ, портерныхъ и кабаковъ, ремесленники, дворники, сторожа, кухарки и проч. А убійцами оказываются всегда ихъ товарищи, «земляки», пріятели, нерѣдко родственники, и очень часто — бывшіе сослуживцы, либо батраки.
Въ 1870 г., въ одно зимнее утро, на углу Графскаго и Троицкаго переулковъ, слѣдовательно, на бойкомъ мѣстѣ, были найдены въ питейномъ заведеніи зарѣзанными его сидѣлецъ, молодой парень, и «подручный» мальчикъ. Послѣдній, впрочемъ, оказался недорѣзаннымъ и разсказалъ о той ужасной сценѣ, которая разъигралась въ этомъ кабачкѣ ночью, въ темнотѣ. Наканунѣ, вечеромъ, къ нимъ зашелъ пріятель и землякъ убитаго сидѣльца, шлявшійся безъ дѣла крестьянинъ, часто ихъ навѣщавшій. На этотъ разъ онъ остался ночевать. Вдругъ, ночью, уснувшій было мальчикъ пробуждается, почувствовавъ, что его кто-то рѣжетъ по шеѣ. Открывъ глаза, онъ увидѣлъ передъ собой гостя, съ ножемъ въ рукахъ, вскочилъ и поднялъ крикъ. На крикъ этотъ мгновенно всталъ сидѣлецъ, но въ ту-же минуту получилъ смертельный ударъ по шеѣ и повалился, не пикнувъ. Убійца принялся за мальчика. Вооруженный ножемъ, онъ снимаетъ еще съ висѣвшихъ въ заведеніи стѣнныхъ часовъ тяжелую свинцовую гирю, и въ двѣ руки, съ лихорадочной торопливостью, начинаетъ сыпать удары на несчастнаго. Мальчикъ оказался и живучимъ и находчивымъ. Сообразивъ, что защититься онъ не можетъ и его криковъ никто не услышитъ, онъ моментально прикинулся мертвымъ и такъ удачно, что ввелъ въ заблужденіе убійцу и не выдалъ себя даже тогда, когда тотъ снималъ съ него платье. Расправившись съ жертвами, убійца ограбилъ ихъ грошовый гардеробъ, взялъ изъ выручки деньги и скрылся… недалеко и не надолго, впрочемъ: спустя дня два, полиція накрыла его въ одномъ изъ кабаковъ, расположенныхъ на зимней дорогѣ между Петербургомъ и Кронштадтомъ. Оказалось, что преступленіе было давно имъ задумано и совершилъ онъ его по заранѣе предначертанному плану. Можетъ быть, ему удалось-бы даже скрыть свой слѣдъ, еслибы онъ не былъ введенъ въ обманъ сообразительнымъ мальчикомъ.
Разсказанный сейчасъ случай можетъ служить типомъ подобнаго рода убійствъ. Совершенно такимъ-же порядкомъ, при тѣхъ-же условіяхъ и мотивахъ, въ Петербургѣ, въ разное время, было умерщвлено и ограблено нѣсколько дворниковъ, сидѣльцевъ, мелкихъ промышленниковъ и т. под. люда. Варіанты ограничиваются только подробностями, иногда, впрочемъ, весьма своеобразными и любопытными. Такъ, въ 1867 г. случилось въ портерной убійство прикащика и мальчика, совершенно аналогичное съ вышеописаннымъ по замыслу и поведенію преступника, но исполненное орудіемъ, къ которому человѣчество въ мирное время давно уже не прибѣгаетъ для самоистребленія: это былъ старый, ржавый и тупой солдатскій тесакъ, заранѣе купленный убійцей на рынкѣ у старьевщика. Тесакъ, впрочемъ, исправно сослужилъ службу, но когда изуродованныя имъ жертвы лежали уже бездыханными, убійца, неожиданно для себя, испугался своихъ окровавленныхъ рукъ и, ничего не взявъ, опрометью бѣжалъ.
Что касается орудій убійства, то намъ извѣстенъ еще болѣе поразительный случай—убійства голыми руками, да еще слабыми, женскими. Этимъ первобытнымъ способомъ расправилась какъ-то со своей пріятельницей одна кухарка безъ мѣста. Пріятельница тоже была кухарка, но при мѣстѣ. Ночуя у нея, убійца, задумавъ ее ограбить, напала на нее, когда та спала, и стала душить за горло. Началась борьба, во время которой обѣ женщины свалились съ кровати на полъ, но убійца до тѣхъ поръ не выпускала изъ рукъ горла жертвы, пока та не перестала дышать. Въ заключеніе, «для вѣрности», кровожадная баба стала тузить несчастную кулаками и топтать ногами… Въ противоположность этому факту, есть случаи, гдѣ убійцы прибѣгаютъ къ нѣсколькимъ орудіямъ и производятъ сложную операцію во время «работы». Такъ, одинъ, отправляясь на дѣло, запасся ножемъ, желѣзнымъ болтомъ и петлей; въ дѣло, впрочемъ, были пущены только болтъ и петля, да и то неудачно…
Мы уже знаемъ, въ какой степени легкомысленны, наивны и ничтожны бываютъ нерѣдко поводы къ пролитію крови въ непреднамѣренныхъ, внезапныхъ убійствахъ. Къ ужасу за человѣка, оказывается что и въ убійствахъ зрѣло обдуманныхъ, взлелѣянныхъ, такъ сказать, въ душѣ преступника, поводы эти бываютъ иногда столь-же ничтожны, нелѣпы и безсмысленны. Вотъ примѣры.
Нѣкто, иностранный человѣкъ, Николай Даніэль, безпріютный бѣднякъ, выйдя изъ больницы и не имѣя пропитанія, «выдумалъ», по его выраженію, убійство и совершилъ его съ единственной цѣлью—попасть на обезпеченные казенные хлѣба. Въ 1869 г. крестьянинъ Родіоновъ, 23 лѣтъ, служившій «кухоннымъ мужикомъ» (должность—особенно часто встрѣчающаяся въ составѣ убійцъ: «кухонные мужики» убили, между прочимъ, и князя Аренсберга, о чемъ мы говорили въ своемъ мѣстѣ), въ клубѣ общества «Пальма», покусился на жизнь швейцара этого клуба, о которомъ былъ слухъ, что у него водятся деньжонки. Можетъ быть, Родіоновъ и не соблазнился-бы этимъ, да съ нимъ случилась бѣда: за нѣсколько дней до покушенія, ему отказали отъ мѣста; онъ собрался ѣхать домой въ деревню, но имѣлъ глупость изъ имѣвшихся у него всего на всего десяти рублей—на девять купить у какого-то пройдохи «золотыхъ», оказавшихся, по справкѣ, ничего не стоющими мѣдными жетонами. Что тутъ дѣлать? — И денегъ пропащихъ жаль, и ѣхать въ деревню не на что… Ломая голову надъ исходомъ изъ труднаго положенія, Родіоновъ вспомнилъ о знакомомъ швейцарѣ и рѣшилъ его убить и ограбить. На себя одного онъ однакожъ не положился и подговорилъ къ соучастію въ преступленіи пріятеля — тоже «кухоннаго мужика»; но и съ помощью пріятеля исполнить задуманное преступленіе ему не удалось. Какъ-то, въ семидесятыхъ годахъ, былъ задушенъ и ограбленъ у себя на квартирѣ одинъ изъ прикащиковъ Громовской биржи. По слѣдствію оказалось, что въ убійствѣ участвовало нѣсколько человѣкъ, изъ рабочихъ той-же биржи, и что они рѣшились на преступленіе, главнымъ образомъ, изъ мести къ покойному за то, что онъ ихъ разсчиталъ, т. е. отказалъ имъ отъ службы.
Говоря о поводахъ, дѣйствующихъ подстрекательнымъ образомъ на податливую волю преступниковъ, слѣдуетъ упомянуть объ одной группѣ убійствъ, совершаемыхъ съ цѣлью грабежа, гдѣ поводъ къ этому даютъ отчасти сами жертвы своимъ исключительнымъ образомъ жизни. Въ каждомъ околодкѣ всегда найдется субъектъ, ведущій одинокую, уединенную жизнь анахорета въ четырехъ стѣнахъ своего жилища и, въ большинствѣ случаевъ, по образу Гарпагона или Плюшкина. Это—чаще всего—старики, озлобленные на свѣтъ, сухіе и мнительные, скопившіе капиталецъ и трясущіеся надъ нимъ, какъ надъ единственнымъ для нихъ въ жизни сокровищемъ и утѣшеніемъ. Живутъ они совершенно изолированно, часто даже безъ прислуги, живутъ въ глуши, скупо, неряшливо и ни съ кѣмъ не знаются. Однакожъ любознательный околодокъ ихъ хорошо знаетъ и указываетъ на нихъ пальцами, какъ на чудаковъ. Во всѣхъ окрестныхъ мелочныхъ лавочкахъ, въ кабакахъ и портерныхъ, мѣстные вѣстовщики и «кумушки» чешутъ на ихъ счетъ болтливые языки и перемываютъ имъ косточки. Составляется о нихъ, такимъ образомъ, молва и всегда въ этой молвѣ существеннымъ содержаніемъ служитъ сказаніе, что у этихъ «скупердяевъ» деньги лежатъ въ сундукахъ — большія деньги! «На ловца и звѣрь бѣжитъ»… Соблазнительная молва эта наскакиваетъ на какого нибудь мѣстнаго или захожаго проходимца и лодыря, и производитъ на него подстрекающее впечатлѣніе. Двѣ, три справки, нѣсколько усилій мысли, недолгая борьба съ покладистой совѣстью, и—замыселъ на убійство готовъ!
Въ 1871 г., въ одномъ изъ пригородовъ Петербурга жило, въ собственномъ деревянномъ домѣ, очень странное купеческое семейство, состоявшее изъ старика-дяди и его двухъ племянницъ—пожилыхъ дѣвицъ. Старикъ торговалъ безотлучно цѣлый день въ собственной мелочной лавочкѣ, довольно далеко отстоявшей отъ дома; племянницы-же оставались дома и никуда не выходили. Жили онѣ совершенно аскетками и почти дикарками. Питались только хлѣбомъ и чаемъ, которые приносилъ имъ дядя два раза въ день — утромъ и вечеромъ; одежды никакой не носили, а ходили въ однѣхъ рубашкахъ и бо́льшую часть времени проводили въ постеляхъ, ровно ничего не дѣлая. Неряшество ихъ было ужасное: немытыя, нечесанныя, въ грязныхъ, истлѣвшихъ отъ долгой носки рубашкахъ, поѣдаемыя миріадами паразитовъ, кишавшихъ на нихъ самихъ и въ ихъ отвратительныхъ логовищахъ, эти идіотки представляли собой какихъ-то чудовищъ. Въ домѣ онѣ жили однѣ съ дядей и, кромѣ его, да сосѣдки — жены столяра, носившей имъ воду, никогда никого не видали и ни съ кѣмъ не сообщались; но, разумѣется, въ околодкѣ о нихъ знали и толковали на всякіе лады объ ихъ затворничествѣ и странномъ образѣ жизни. Сложилось сказаніе, что у чудачекъ есть капиталъ… Онъ у нихъ дѣйствительно былъ, въ нѣсколько сотъ полуимперіаловъ[1] и въ кучѣ старой серебряной монеты. Въ храненіи этого сокровища, котораго, конечно, никто сторонній не видѣлъ, и заключалась вся цѣль, вся сладость жизни диковинныхъ дѣвицъ. Онѣ были очень подозрительны и осторожны,—всегда сидѣли взаперти, подъ замками, и проникнуть къ нимъ кому нибудь стороннему не было возможности обыкновеннымъ путемъ. На несчастье дѣвицъ, нашелся человѣкъ (какой всегда въ этихъ случаяхъ находится), на котораго снизошло дьявольское навожденіе, внушившее ему идею перехитрить ихъ и овладѣть ихъ предполагаемыми сокровищами. Это былъ мѣстный трактирщикъ, вѣроятно, наслушавшійся въ своемъ заведеніи разныхъ диковинныхъ розсказней про загадочныхъ сестрицъ и, подъ ихъ впечатлѣніемъ, искусившійся мыслью совершить преступленіе. Впрочемъ трактирщикъ былъ по этой части только теоретикъ или, какъ говорится, «артистъ въ душѣ», но—не на дѣлѣ. Съ творческимъ увлеченіемъ, тщательно и остроумно составилъ онъ и обдумалъ злодѣйскій планъ, да на приведеніе его въ исполненіе не хватало храбрости и руки не подымались… Оставить втунѣ такой перлъ созданія — врагъ рода человѣческаго, безъ сомнѣнія, допустить не могъ. По его-ли стараніямъ, или въ силу инстинктивнаго психологическаго подбора, руководящаго отношеніями людей и, отчасти, предусмотрѣннаго пословицей—«рыбакъ рыбака видитъ издалека», случай свелъ и сблизилъ изобрѣтательнаго трактирщика съ подходящимъ, какъ нельзя болѣе, исполнителемъ его плана. Это былъ одинъ изъ гостей его заведенія, забревшій невѣдомо откуда и невѣдомо зачѣмъ, темный субъектъ съ весьма подозрительнымъ прошлымъ, но съ твердыми надежными руками, навыкшими во взломахъ, грабежахъ и кражахъ. «Рыбаки» по духу очень скоро снюхались…
— Вотъ кого хорошо было-бы обработать! — сказалъ трактирщикъ-артистъ, разумѣя дѣвицъ-аскетокъ, и повѣрилъ гостю свой давно задуманный планъ.
Гость такъ сразу за него и ухватился, какъ за находку. Осталось неразъясненнымъ, на какихъ условіяхъ взаимной выгоды состоялся здѣсь уговоръ между подстрекателемъ — авторомъ плана преступленія—и исполнителемъ послѣдняго? Когда преступленіе уже совершилось, то добычей воспользовался одинъ лишь исполнитель—это было достовѣрно, и только когда его поймали, онъ указалъ на нравственное участіе въ этомъ дѣлѣ трактирщика. Могло, конечно статься, что между ними былъ уговоръ подѣлиться добычей, и что потомъ убійца заблагоразсудилъ обмануть своего наставника и подстрекателя; но легко могло быть также, что трактирщикъ научалъ своего сговорчиваго гостя на преступленіе безкорыстно, просто—изъ любви къ искусству, просто потому что ему хотѣлось, изъ чисто артистическаго въ своемъ родѣ желанія, видѣть свой планъ—плодъ своего остроумія, своего воровскаго творчества—приведеннымъ въ исполненіе, воплощеннымъ въ «художественный» образъ… Въ темныхъ тайникахъ сердца человѣческаго, когда оно развращено и живетъ одними себялюбивыми, грубыми, плотоядными инстинктами, возможны самыя причудливыя, почти невѣроятныя, по своему звѣрству и каннибальству, желанія, прихоти и страсти. Исторія дала намъ столько примѣровъ въ этомъ вкусѣ, а изученіе современнаго міра преступленій, хотя-бы и не «историческихъ», убѣждаетъ, что художественная, напр., кровожадность, художественная страсть къ преступленію для преступленія, какъ страсть къ вину, къ игрѣ и пр., встрѣчаются не въ однихъ только величественныхъ Неронахъ, но и въ простѣйшихъ смертныхъ, среди мутныхъ подонковъ новѣйшаго общества.
Такъ или иначе, но планъ трактирщика былъ исполненъ. Его factotum[2] пробрался чрезъ огородъ, перелѣзая заборы и ползя, какъ кошка, по крышамъ смежныхъ построекъ, къ дому затворницъ-сестеръ, выставилъ раму въ одномъ изъ его оконъ и, войдя въ домъ, задушилъ несчастныхъ двумя поясами. Убійство онъ совершилъ 23-го февраля, а 26-го его уже задержала полиція въ Петербургѣ, въ лавкѣ одного мѣнялы, гдѣ онъ продавалъ похищенные червонцы…
Однородныхъ случаевъ, гдѣ соблазномъ для преступниковъ служатъ одиночество и уединенная жизнь разныхъ нелюдимовъ, составившихъ о себѣ, помимо воли, молву, какъ о капиталистахъ, можно бы привести много изъ нашего матеріала. По такимъ поводамъ былъ убитъ въ 1873 г., въ своей кельѣ, старикъ-іеромонахъ Александроневской лавры, однимъ изъ лаврскихъ служителей, оказавшимся большимъ пройдохой. У старца божьяго водились деньги и цѣнныя вещи, на которыя позарился преступникъ и совершилъ убійство, пользуясь уединенностью кельи іеромонаха и условіями монастырскаго отшельническаго житія. Въ 1874 г., въ глухой Зелениной улицѣ, среди бѣлаго дня, нашли изувѣченной, плавающей въ крови одну пожилую вдову—домовладѣлицу, а имущество ея разграбленнымъ. Вдова жила одна, какъ перстъ, и желала продать свой домъ. Явился покупатель, прилично одѣтый молодой человѣкъ, осмотрѣлъ подъ руководствомъ хозяйки домъ, службы и огородъ; остался очень доволенъ осмотромъ и, уже уходя, спросилъ бумажки и чернилъ, чтобы сдѣлать замѣтки; но едва хозяйка повернулась, чтобы исполнить его просьбу, мнимый покупатель сталъ «темяшить» ее по головѣ и по спинѣ желѣзнымъ ломомъ. Старуха упала замертво; убійца, думая, что покончилъ съ нею, взломалъ всѣ ящики въ комодахъ и столахъ, и, выбравъ изъ нихъ что̀ пришлось ему по вкусу, скрылся. Потомъ, когда старуха ожила и преступникъ былъ пойманъ, оказалось, что онъ давно уже прицѣливался къ ней и готовился налетѣть, избравъ сосѣднюю портерную лавку операціоннымъ пунктомъ для рекогносцировокъ и собиранія свѣдѣній. Случается, что убійства подобныхъ нелюдимовъ остаются очень долго необнаруженными и сами преступники, пользуясь этимъ, успѣваютъ ускользнуть. Такимъ образомъ, въ 1876 г., не были отысканы убійцы одного старика-нѣмца, одиноко жившаго въ отдѣльной квартиркѣ, въ Казанской улицѣ, и торговавшаго, выписываемыми имъ изъ-за границы, разными инструментами для ювелирнаго мастерства. Въ одно прекрасное утро, его случайно нашли въ квартирѣ мертвымъ, съ туго затянутой на шеѣ петлей, а его деньги и цѣнныя вещи похищенными. Не утомляя читателя перечнемъ остальныхъ, подобныхъ же случаевъ данной группы, напомнимъ лишь, вѣроятно, у всѣхъ свѣжее въ памяти, необычайно-свирѣпое двойное убійство, совершонное блистательнымъ свѣтскимъ кавалеромъ Ландсбергомъ, точно также воспользовавшимся одиночествомъ и уединенной жизнью своей жертвы. Впрочемъ, это преступленіе хронологически не входитъ въ нашу рамку, ограничиваемую лишь 1877-мъ годомъ. Но въ нашемъ матеріалѣ, по данной группѣ убійствъ, имѣется фактъ, характеристическія подробности котораго заслуживаютъ особаго вниманія.
Въ 1869 г. полиція «получила свѣдѣнія, что двое неизвѣстныхъ людей, по имени Митрофанъ и Сергѣй, намѣрены убить и ограбить отставнаго титулярнаго совѣтника», одиноко жившаго въ домѣ Оржевскаго, на углу Литейной и Симеоновской улицъ, и слывшаго за человѣка зажиточнаго. Митрофанъ и Сергѣй свѣдали объ этомъ потому, что одинъ изъ нихъ, незадолго передъ тѣмъ, служилъ дворникомъ въ помянутомъ домѣ. Преступленіе, дѣйствительно задуманное, было предупреждено и пресѣчено, что̀ такъ рѣдко удается нашей полиціи, но, спрашивается, какъ и откуда она могла проникнуть въ злоумышленныя намѣренія Митрофана и Сергѣя? Обреченный на смерть титулярный совѣтникъ, не подозрѣвавшій даже существованія готовыхъ налетѣть на него лиходѣевъ, былъ тутъ не при чемъ; сами злоумышленники не стали же предварительно исповѣдываться полиціи въ своихъ намѣреніяхъ… Вѣдь убійство,—казалось бы,—такое страшное дѣло и такъ велика за него кара, что человѣку въ нормальномъ состояніи даже самому себѣ ужасно въ немъ сознаться, а если оно еще задумывается, то, конечно, должно задумываться въ величайшей, непроницаемой тайнѣ… Такъ казалось бы! Между тѣмъ, передъ нами фактъ, что эту величайшую, страшную тайну какихъ-то Митрофана и Сергѣя узнаётъ въ точности и даже заблаговременно полиція… Какъ могло это статься? Передъ нами, читатель, одна весьма любопытная и вовсе нерѣдкая черта разсматриваемаго порядка нравственныхъ уродствъ, вполнѣ подтверждающая вышесказанное замѣчаніе о присутствіи своеобразной художественности въ преступленіи.
Типъ Хлестакова, встрѣчающійся во всевозможныхъ общественныхъ слояхъ и положеніяхъ, весьма нерѣдокъ и среди отъявленныхъ преступниковъ. Есть, положительно, убійцы—Хлестаковы, и непремѣнно кто нибудь изъ упомянутыхъ Митрофана и Сергѣя, если не оба вкупѣ, принадлежалъ къ этому общечеловѣческому типу. Разумѣется, нужно предположить величайшее нравственное паденіе и озвѣреніе человѣка, чтобы онъ сталъ съ безумнымъ легкомысліемъ тщеславиться, рисоваться и хвастать, какъ удалью, какъ мастерствомъ, задуманнымъ или совершоннымъ уже убійствомъ; но подобная омерзительная хлестаковщина въ этомъ темномъ мірѣ существуетъ безспорно… Эти Митрофанъ и Сергѣй, несомнѣнно изъ хвастовства и спьяна, выболтали свою тайну гдѣ нибудь въ трактирѣ, въ веселой компаніи, и были подслушаны случайно подвернувшимся сыщикомъ; но легко могло статься, что они чисто по хлестаковски лгали на себя изъ тщеславія, тогда какъ, на самомъ дѣлѣ, у нихъ не хватило бы духу и злодѣйской твердости привести въ исполненіе свой страшный замыселъ… Тѣмъ отвратительнѣе, конечно, этотъ видъ художественнаго предвкушенія убійства, на которое нѣтъ силы и храбрости пойти, этотъ хлестаковскій блудъ преступленія!
Митрофанъ и Сергѣй хвастали убійствомъ, котораго еще не совершили, а вотъ одинъ добрый молодецъ какъ-то разъ выдалъ и себя и товарищей, расхваставшись, ни съ того ни съ сего, участіемъ въ убійствѣ поконченномъ… Примѣръ, повторяемъ, не единственный! Другой убійца, бывшій петербургскій городовой, какъ-то лѣтней ночью, на Петергофскомъ шоссе ухлопалъ булыжникомъ своего случайнаго спутника — стараго отставнаго солдата, соблазнившись его грошами. Обнаружить слѣды преступника было очень трудно, но онъ самъ, изъ своеобразнаго бахвальства, проговорился. Спустя нѣсколько дней послѣ убійства, очутился онъ въ Новомъ Петергофѣ, на станціи желѣзной дороги, и, будучи подъ хмѣлькомъ, началъ шумѣть. Мѣстный жандармъ принялся его унимать. Собралась, по обыкновенію, толпа и вдругъ буянъ, съ бухты-барахты, громко и заносчиво, словно совершая подвигъ, заявилъ жандарму:
— Да ты знаешь ли, кто я? — Я — преступникъ!.. Ты меня задержи… Я убилъ человѣка на 14-й верстѣ Петергофскаго шоссе… Вотъ кто я!
Жандармъ и присоединившійся къ нему городовой приняли, конечно, эту похвальбу за пьяный бредъ; но буянъ стоялъ на своемъ; когда-же его стали разспрашивать, онъ осадилъ полиціантовъ такимъ высокомѣрнымъ возраженіемъ:
— Вы кто такіе?—Нижніе чины! Ваше дѣло задержать меня, но не допрашивать: допрашивать будетъ судебный слѣдователь!
Признаніе это вполнѣ потомъ подтвердилось.
Не можемъ разстаться съ вышеописанными Митрофаномъ и Сергѣемъ, чтобы не отмѣтить еще одной интересной детали. Полиція прослѣдила за ними до того момента, когда они уже изготовились идти на задуманное преступленіе. Въ самой подготовкѣ у нихъ сказалась хлестаковская художественность, которая ихъ же и предала. Сошлись они ночью въ Александровскомъ паркѣ, куда заходить имъ не было никакой надобности для цѣли преступленія въ практическомъ отношеніи; но — темная ночь, лѣсная чаща, шумъ вѣтра въ верхушкахъ деревьевъ, глухое мѣсто,—все это вѣдь входитъ въ программу разбойничьяго романтизма. Слѣдуя той же программѣ, Митрофанъ и Сергѣй измѣнили свою внѣшность: загримировались и нацѣпили на себя накладныя бороды; не забыли, конечно, и о вооруженіи, въ выборѣ котораго опять таки проявилась у нихъ художественность. Убійца-практикъ, чуждый романтизма, хватаетъ первое попавшееся подъ руку оружіе, лишь бы оно было надежно и цѣлесообразно. Митрофанъ и Сергѣй покупаютъ на послѣдніе гроши красивые кинжалы—оружіе благородное и столько разъ воспѣтое въ «жестокихъ» романсахъ, ставшихъ достояніемъ улицы… Очевидно, это — артисты, «играющіе» въ разбойниковъ, какъ играютъ въ нихъ иногда дѣти, подъ обаяніемъ художественныхъ сторонъ разбойничьяго ремесла. Правда, въ данномъ случаѣ, эта игра могла кончиться трагической развязкой, но развѣ мало примѣровъ въ исторіи человѣческаго безумія диллетантскаго пролитія потоковъ крови ради художественной игры и сценическихъ эффектовъ?
Слѣдуетъ впрочемъ сказать, что такого сорта романтизмъ и театральность вовсе не въ русскихъ нравахъ и въ весьма рѣдкихъ случаяхъ иллюстрируютъ собой убійства и иныя преступныя дѣянія нашихъ Ринальдо-Ринальдини и Картушей. Убійства у насъ, какъ было уже замѣчено, чрезвычайно просты и незамысловаты въ огромномъ большинствѣ случаевъ. Въ нихъ поражаютъ: бѣдность злодѣйской изобрѣтательности, безхитростность замысла и полное почти отсутствіе того демонизма въ интригѣ, всегда крайне несложной, которымъ отличаются разбойничьи подвиги классическаго типа. Изъ массы фактовъ, находящихся въ нашемъ матеріалѣ, мы можемъ выбрать очень немного такихъ, которые заключали бы въ себѣ сколько нибудь сложную драматическую интригу. Ниже разсказанный случай, наиболѣе подходящій къ жанру уголовныхъ драмъ, во вкусѣ французскихъ романистовъ, — едва-ли не единственный за обозрѣваемый періодъ въ петербургской криминальной хроникѣ, по рубрикѣ убійствъ ради грабежа. Онъ интересенъ еще и потому, что завязка его началась въ домѣ покойнаго Некрасова и героинею его является личность, близко стоявшая къ поэту, въ качествѣ его домашней прислуги.
Въ 1877 г., лѣтомъ, за нѣсколько сотъ верстъ отъ Петербурга по варшавской желѣзной дорогѣ, близь станціи Новоселье, въ лѣсу былъ найденъ изувѣченный трупъ нестарой еще женщины, съ явными признаками насильственной смерти и ограбленія. Покойница оказалась совершенно неизвѣстной личностью какъ для мѣстной полиціи, такъ и для окрестныхъ поселянъ, въ томъ числѣ и для жителей Новоселья. Казалось, будто она съ луны свалилась на территорію Порховскаго уѣзда, къ великому скандалу и смущенію порховскихъ блюстителей. Въ виду такой загадочности событія, псковская прокуратура обратилась за содѣйствіемъ къ столичной сыскной полиціи, которая и командировала немедленно на мѣсто происшествія искуснаго и опытнаго агента. Послѣдній, однако, на первыхъ порахъ тоже сталъ въ тупикъ. Изъ осмотра трупа онъ сдѣлалъ одно только вѣрное заключеніе, что покойница была петербургская жительница; но какъ она попала въ лѣсную глушь Порховскаго уѣзда, кто ее завезъ туда и для какой цѣли, кто, наконецъ, наложилъ на нее руки, — долго оставалось неразъяснимой тайной. Было очевидно, что она пріѣхала по желѣзной дорогѣ на станцію Новоселье и отсюда отправилась дальше; но куда и съ кѣмъ — нельзя было добиться отъ мѣстныхъ жителей. Особенно настойчиво приставалъ агентъ съ разспросами къ хозяину и прислугѣ находящагося при станціи трактира, такъ какъ здѣсь обыкновенно происходило rendez-vous всѣхъ пріѣзжающихъ. Потомъ оказалось, что трактирщикъ и его домашніе очень хорошо запримѣтили петербургскую гостью и знали, съ кѣмъ она уѣхала со станціи; но, по присущему русскимъ людямъ страху къ слѣдствію и суду, наотрѣзъ отказались дать какія нибудь свѣдѣнія, отговариваясь классической фигурой умолчанія: «знать не знаемъ, вѣдать не вѣдаемъ!» Только благодаря случайности, агентъ напалъ на прямые слѣды преступниковъ. Одна сосѣдняя помѣщица, узнавъ объ убійствѣ и его обстоятельствахъ, доброхотно сообщила полиціи, что она, бывъ на станціи Новоселье въ день убійства, видѣла лично, какъ такіе-то, извѣстные ей, крестьяне (она назвала имена), раннимъ утромъ увозили куда-то пріѣхавшихъ съ поѣздомъ трехъ женщинъ по-городски одѣтыхъ. Этимъ показаніемъ цѣлый уголъ завѣсы надъ кровавой тайной былъ приподнятъ, — и полиція вскорѣ открыла ее всю, путемъ очень сложныхъ розысковъ, за которыми слѣдить дальше намъ нѣтъ надобности.
Убитая оказалась жертвою очень замысловатой и даже довольно тонкой интриги, особенно, если взять во вниманіе малоразвитость и некультурность дѣйствующихъ лицъ. Жила у Некрасова въ кухаркахъ смирная, добронравная и бережливая чухонка, Марья Эсаіасовна Линдфорсъ, которую для краткости обрусили, назвавъ по просту Ильинишной. Извѣстно, что творецъ поэмы: «Кому на Руси жить хорошо?» — любилъ самъ хорошо жить и вкусно кушать. Слѣдовательно, Ильинишна была, вѣроятно, отличной стряпухой; но, видно, въ дѣлахъ житейскихъ была простовата и большой смекалкой не обладала, какъ всѣ почти петербургскія чухонки. Въ Петербургѣ искусныя и исправныя кухарки дорого цѣнятся. Ильинишна, надо полагать, жила всегда на «хорошихъ мѣстахъ», съ точки зрѣнія кухарочныхъ выгодъ и прибылей, и скопила порядочныя средства: у нея были и цѣнныя вещи, и деньги въ такомъ размѣрѣ, что она могла давать въ долгъ по сту рублей. Женщина уже зрѣлыхъ лѣтъ, одинокая, состоявшая на положеніи дѣвицы, Ильинишна была не прочь отъ узъ Гименея и, вообще, имѣла сердце теплое и общительное. Случай свелъ ее съ одной дѣвушкой, Настасьей, служившей въ кухмистерской, въ томъ же домѣ г. Краевскаго, гдѣ всегда и до конца дней жилъ Некрасовъ. Ильинишна очень сблизилась съ Настасьей и переманила ее къ Некрасову на должность судомойки. Теперь подруги были неразлучны, и простодушная Ильинишна беззавѣтно ввѣрилась Настасьѣ. У Настасьи были здѣсь родные—старшая сестра, Ульяна, и ея мужъ, оба фабричные, которые тоже познакомились съ Ильинишной. Неизвѣстно, кто первый изъ нихъ набрелъ на мысль воспользоваться достояніемъ зажиточной чухонки, но обработывали они эту мысль всѣ вмѣстѣ, дѣятельнѣе-же всѣхъ — Настасья. По всѣмъ вѣроятіямъ, они сразу остановились на убійствѣ, какъ на вѣрномъ средствѣ для достиженія намѣченной цѣли; но какъ это сдѣлать половчѣе?—Тутъ начинается комедія, очень ловко разъигранная и основанная на тонкомъ изученіи характера жертвы. Какъ старая дѣва, Ильинишна была склонна къ сантиментальности и жаждала выйти замужъ по любви. Этой ея слабой стрункой и пользуются злоумышленники. Настасья вспоминаетъ, какъ-бы невзначай, что у нея на родинѣ, въ Порховскомъ уѣздѣ, есть пріятель, нѣкій волостной старшина — красавецъ, богачъ, ангелъ доброты, притомъ холостой, и, будучи «образованнымъ человѣкомъ», желаетъ жениться, но не на деревенщинѣ, а на приличной городской дамѣ:—вотъ-бы женихъ Ильинишнѣ!.. Ильинишна развѣсила уши и поддалась соблазнительной мечтѣ стать супругой эдакого идеала. Настасья куетъ желѣзо, пока горячо,—и положительно берется сосватать подругѣ блистательнаго старосту. По адресу его, немедленно написано въ такомъ смыслѣ подзадоривающее письмо, въ которомъ Ильинишна представлена во всей красѣ своихъ прелестей и добродѣтелей. Отвѣтъ не заставляетъ себя долго ждать:—староста въ восторгѣ отъ невѣсты и выражаетъ полную готовность отдать ей сердце. Начинается любовная переписка, совершенно отуманивающая чувствительную чухонку. Наконецъ влюбленный староста, горя страстнымъ нетерпѣніемъ, зоветъ Ильинишну въ свой «чертогъ златой», для заключенія брачнаго союза… Дѣва побѣждена и, пренебрегая «хорошимъ мѣстомъ» у Некрасова, выгодами городской жизни, а—что всего важнѣе—неизвѣстностью будущаго и незнакомствомъ съ женихомъ, бросаетъ Петербургъ, беретъ съ собою всѣ пожитки и мчится, очертя голову, по желѣзной дорогѣ, въ сопровожденіи коварныхъ подругъ и свахъ, Настасьи и Ульяны. Въ Новосельѣ встрѣчаетъ ихъ съ лошадьми мужъ Ульянинъ, раньше уѣхавшій изъ Петербурга, чтобы подготовить развязку этой трагикомедіи. Ильинишна полная сантиментальныхъ мечтаній о близкой романической встрѣчѣ съ плѣнившимъ ея сердце старостой, садится въ телѣгу со своими друзьями и ѣдетъ, ничего не подозрѣвая. Путь былъ не долгій. Спустя не болѣе получаса послѣ отъѣзда, несчастная уже лежала съ раздробленнымъ черепомъ въ лѣсу, бездыханная и ограбленная… По показанію Настасьи, убійство совершили ея сестра и мужъ послѣдней; но если сама Настасья и оставалась здѣсь безучастной, то въ подготовкѣ преступленія ей принадлежала главная роль. Говорить-ли, что никакого жениха старосты тутъ не было и ни откуда никакихъ писемъ, съ изъявленіемъ любви, Ильинишнѣ не присылалось:—все это былъ плодъ изобрѣтательной фантазіи Настасьи и ея родныхъ, а что касается писемъ отъ мнимаго старосты, то, за безграмотствомъ всѣхъ участниковъ этой интриги, ихъ сочинялъ, по просьбѣ Настасьи и совершенно платонически, ея «знакомый», молодой человѣкъ—ученикъ консерваторіи…
Не знаемъ, оффиціальная статистика, быть можетъ, зачислила послѣднее убійство въ уголовную лѣтопись Псковской губерніи; но безъ сомнѣнія, оно всецѣло принадлежитъ Петербургу, какъ въ немъ посѣянный и въ немъ же созрѣвшій плодъ. Кстати сказать, такой случай, гдѣ задуманное въ Петербургѣ и петербургскимъ жителемъ исполненное убійство разрѣшается внѣ столицы, и иногда на значительномъ разстояніи,—не единственный.
Подобнымъ образомъ было совершено, напр., въ Харьковѣ знаменитое убійство доктора Ковальчукова. Бываетъ еще и такъ, что убійство, совершонное въ Петербургѣ, и самая жертва его обнаруживаются за сотни верстъ въ сторонѣ отъ мѣста дѣйствія. Впрочемъ, за обозрѣваемый нами періодъ былъ всего лишь одинъ такой случай—съ достопамятнымъ фонъ-Зономъ, убитымъ въ Петербургѣ и очутившимся въ чемоданѣ, въ Москвѣ, въ качествѣ товарнаго груза «большой скорости». Хотя послѣднее убійство хорошо всѣмъ памятно, но мы не можемъ пройти мимо него, не давъ ему надлежащаго мѣста въ производимой нами группировкѣ. Во-первыхъ, въ немъ много аналогичнаго съ сейчасъ описаннымъ относительно повода, которымъ пользуются преступники. И тамъ, и здѣсь жертвы ловятся на удочку любовнаго чувства, и подъ этимъ увлеченіемъ ввѣряются убійцамъ, коварно эксплуатирующимъ въ нихъ слабую струнку. Разница только въ томъ, что у простоватой Ильинишны любовное влеченіе къ невѣдомому старостѣ было благонравно-сантиментальное и мечтательное, какъ у иной институтки. Фонъ-Зонъ же былъ старый, неразборчивый развратникъ, «завсегдатай» клубовъ, танцъ-классовъ и грязныхъ лупонаръ. Онъ далъ завлечь себя въ разбойничій притонъ Максима Иванова изъ-за минутной сластолюбивой вспышки къ сговорчивой, легкаго поведенія, танц-классной сиренѣ, пресловутой «Сашкѣ». Безъ сомнѣнія, въ разборъ качествъ даннаго чувства, въ томъ или другомъ изъ нашихъ героевъ, здѣсь нѣтъ надобности входить. Мы отмѣчаемъ только такіе факты, гдѣ помянутое любовное чувство было эксплуатировано убійцами для завлеченія жертвъ своихъ съ западню. Кромѣ вышеприведенныхъ двухъ случаевъ подобнаго сорта, другихъ, равной достовѣрности, мы не знаемъ въ хроникѣ петербургскихъ убійствъ за обозрѣваемый періодъ. Зато, какъ увидимъ въ своемъ мѣстѣ, любовнымъ жаромъ столичныхъ Донъ-Жуановъ весьма дѣятельно и часто пользуются петербургскіе воры, мошенники и плуты обоего пола и иногда очень высокихъ положеній.
Во-вторыхъ, убійство фонъ-Зона весьма характеристично по способу сокрытія слѣдовъ преступленія. Во всякомъ убійствѣ прямой и главной уликой является, естественно, самый трупъ жертвы. Библейское выраженіе, что пролитая «кровь вопіетъ къ небу» о мести, имѣетъ чисто юридическій и вполнѣ точный смыслъ. Поэтому убійца, озабочиваемый мыслью укрыться отъ законной мести за свое страшное дѣло, принимаетъ въ разсчетъ и вопросъ о возможности или невозможности скрыть пролитую кровь, устранить самый объектъ совершоннаго преступленія; но, при нынѣшнихъ условіяхъ городской жизни, надъ вопросомъ этимъ долго останавливаться не приходится, потому что онъ, въ большинствѣ случаевъ, неразрѣшимъ практически. Почти всѣ убійства, совершаемыя въ городахъ, дѣлаются въ жилыхъ помѣщеніяхъ, нерѣдко въ огромныхъ, густо населенныхъ домахъ, гдѣ нѣтъ возможности спрятать или устранить трупъ человѣка такимъ образомъ, чтобы этого никто не замѣтилъ. Вслѣдствіе этого, убійцы чаще всего и не пытаются дѣлать это; по крайней мѣрѣ, въ уголовной хроникѣ Петербурга рѣдки случаи такихъ попытокъ. Намъ извѣстны два, три факта, въ которыхъ убійцы, пользуясь уединенностью и изолированностью жилищъ своихъ жертвъ гдѣ нибудь на дачѣ, на краю города, дѣлали поджоги съ цѣлью уничтожить слѣды преступленія и самые трупы убитыхъ. Затѣмъ, что касается механическихъ способовъ сокрытія и уничтоженія труповъ, то они всегда имѣютъ мѣсто при дѣтоубійствахъ, особенно въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ матери лишаютъ жизни своихъ младенцевъ при разрѣшеніи отъ бремени, съ цѣлью скрыть свое материнство. Сокрытіе-же труповъ взрослыхъ людей и устраненіе ихъ съ мѣста преступленія, подобно тому, какъ это было сдѣлано съ трупомъ фонъ-Зона, повторяются очень рѣдко. Оригинальная посылка трупа фонъ-Зона въ чемоданѣ, въ видѣ желѣзнодорожной клади, была вынуждена тѣмъ обстоятельствомъ, что убійство совершилось въ квартирѣ самихъ преступниковъ, и имъ необходимо было куда нибудь дѣвать мертвое тѣло своей жертвы, такъ какъ инымъ путемъ отдѣлаться отъ него не представлялось возможности. Намъ извѣстенъ еще одинъ только аналогичный случай такого путешествія трупа, подъ видомъ товарнаго тюка.
Въ 1877 г., какъ-то въ сумерки, неизвѣстный человѣкъ нанялъ ломоваго извощика свезти на желѣзную дорогу кладь, которую тутъ-же передалъ ему, и, когда извощикъ тронулся въ путь, сѣлъ сзади роспусковъ, но дорогой незамѣтно исчезъ. Извощикъ заблагоразсудилъ тогда отвезти порученный ему «товаръ» на хозяйскую квартиру и спряталъ его въ погребѣ, можетъ быть, въ тайномъ намѣреніи воспользоваться находкой; но одинъ изъ его товарищей случайно ее обнаружилъ. Это былъ большой, тяжелый, завернутый въ рогожи и обвязанный веревками, тюкъ. Заключавшійся въ немъ «товаръ», по вскрытіи, оказался трупомъ молодой красивой женщины въ щегольскомъ дезабилье, съ проломленнымъ черепомъ на правомъ вискѣ… Убійца или убійцы въ данномъ случаѣ показали себя мастерами своего дѣла; не взирая на всѣ усилія полиціи, слѣдъ ихъ пропалъ окончательно и преступленіе это такъ и осталось неразъясненнымъ. Было обнаружено только, что убитая — кронштадтская мѣщанка, отличавшаяся легкимъ поведеніемъ.
Сокрытіе трупа жертвы зрѣлаго возраста въ предѣлахъ самаго зданія, въ которомъ совершено убійство, имѣло мѣсто за обозрѣваемый періодъ, сколько помнимъ, въ весьма рѣдкихъ случаяхъ. Такъ, въ описанномъ нами уже ранѣе убійствѣ чиновникомъ мальчика на Васильевскомъ островѣ, убійца пытался скрыть преступленіе, изрубивъ въ куски трупъ своей жертвы и спрятавъ ихъ въ ящикъ въ сараѣ. Въ 1871 г., въ Средней Подъяческой улицѣ, случайно былъ обнаруженъ на чердакѣ одного дома изувѣченный хрупъ старика-нѣмца, втиснутый и запертый на замокъ въ сундукъ. Старикъ пролежалъ въ сундукѣ слишкомъ двадцать дней, пока догадались его найти. Убійство его имѣетъ нѣсколько общихъ чертъ съ убійствомъ фонъ-Зона. Какъ и сей послѣдній, старикъ былъ умерщвленъ въ чужой квартирѣ, гдѣ онъ былъ гостемъ и, кажется, сталъ жертвой такого-же старческаго сластолюбія. Расправились съ нимъ родственники — родной племянникъ, жена и дочь брата; послѣднія пріѣхали aus Reval промышлять развратомъ. Квартира принадлежала этимъ женщинамъ и, кромѣ нихъ, въ ней проживали проститутки. Старикъ былъ у нихъ очень частымъ гостемъ и находился съ старшей хозяйкой въ такихъ близкихъ отношеніяхъ, что домовые дворники считали его мужемъ ея. Впрочемъ, отношенія ихъ остались невыясненными и, можетъ быть, на самомъ дѣлѣ были только родственныя. Убійство-же было сдѣлано ради грабежа. Наконецъ, въ заключеніе этой категоріи фактовъ, упомянемъ еще объ одномъ крайне загадочномъ случаѣ, гдѣ трупъ «неизвѣстнаго человѣка», насильственно лишеннаго жизни, очутился какимъ-то непостижимымъ образомъ подъ крышей купола одной столичной церкви. Трупъ оказался очень залежавшимся и унесъ съ собой въ могилу тайну этого трагическаго «происшествія».
Убійцы всѣхъ временъ и всѣхъ странъ давно знали предательскую, но для нихъ дорогую цѣну водяной стихіи, какъ лучшаго средства для смытія слѣдовъ пролитой крови и сокрытія самого объекта преступленія. Сбросить трупъ въ воду, похоронить въ ея пучинахъ — что̀ можетъ быть соблазнительнѣе, надежнѣе и легче въ интересѣ убійцы, озабоченнаго уничтоженіемъ слѣдовъ своего преступленія? — Къ удивленію, наша судебно-полицейская хроника за данный періодъ не представляетъ ни одного случая подобной операціи, хотя, казалось-бы, въ Петербургѣ, столь обильномъ рѣками и каналами, злодѣйская идея пользоваться ими для цѣлей убійства должна-бы чаще, чѣмъ гдѣ нибудь, осѣнять преступныя головы. Есть, однако-жъ, одно обстоятельство, которое косвеннымъ путемъ возбуждаетъ сильное подозрѣніе, что такъ бываетъ и на самомъ дѣлѣ, да только остается невѣдомой и недоступной тайной для блюстительскаго ока и для слѣдовательской догадливости. Кто не читалъ очень часто встрѣчающихся въ газетахъ, въ сезонъ навигаціи, извѣщеній о «всплытіи сильно предавшихся гнилости тѣлъ» разныхъ «неизвѣстныхъ» мужчинъ и женщинъ? — Какъ они попали въ невскія пучины, долго-ли лежали на ихъ тинистомъ днѣ, — всегда остается неразъясненнымъ вопросомъ, который обыкновенно передается на волю Божію. Между тѣмъ, въ Петербургѣ ежегодно всплываетъ такихъ невѣдомыхъ тѣлъ, среднимъ счетомъ, до семидесяти… Это — очень внушительная цифра! Конечно, въ цифру эту входятъ вольные и невольные утопленники, но всѣ-ли эти семьдесятъ жертвъ, поглощаемыхъ коварной Невою, точно сказочнымъ Змѣемъ Горыничемъ, поплатились жизнью по своей волѣ (напр., самоубійцы), по неосторожности, по несчастной случайности?.. Чудится невольно, что славная рѣка-Нева схоронила навсегда въ своихъ глубокихъ хлябяхъ много лихихъ дѣлъ, много кровавыхъ преступленій…
Нельзя, впрочемъ, не замѣтить, что въ дѣлѣ сокрытія преступленій и даже убійствъ, русскіе злодѣи отличаются общей русскому національному характеру чертой — безпечностью и беззаботностью, иногда поразительными. Казалось бы, убійство, по самой натурѣ своей, требуетъ глубокой тайны въ интересахъ самого преступника; но мы видѣли уже, какъ иногда легкомысленно, даже съ бравадой, пренебрегается это условіе иными головорѣзами хлестаковскаго типа. Та же черта ребяческой безпечности и легкомыслія проявляется часто въ формахъ сообщничества и соучастничества въ убійствѣ. Есть не мало фактовъ, гдѣ поражаешься легкостью и нравственной уступчивостью, съ которыми люди, еще вчера и не помышлявшіе о преступленіи, сегодня даютъ себя уговорить, чуть не по первому приглашенію, идти на кровавое дѣло. Отсюда, нерѣдко бываетъ, что пойманный участникъ преступленія, при всемъ чистосердечіи своего сознанія, не умѣетъ назвать толково своихъ товарищей, знаетъ ихъ лишь по именамъ или даже вовсе не знаетъ, кто они. Въ убійствахъ, совершаемыхъ въ нѣсколько рукъ, особенно уличнаго и трущобнаго пролетаріата, заурядъ случается, что между соучастниками находятся люди, совершенно между собою незнакомые, въ первый разъ встрѣтившіеся на порогѣ къ страшному преступленію, и — ничего: это ихъ нисколько не безпокоитъ и не затрудняетъ! Разумѣется, при такомъ условіи, тайна «артельныхъ» убійствъ немедленно всегда обнаруживается и сами «артельщики» въ кратчайшее время попадаются въ руки полиціи. Правда, «артельныя» убійства случаются въ Петербургѣ рѣдко, — всего чаще убійца идетъ на жертву одинъ на одного, рѣже — вдвоемъ.
Безпечность и несообразительность петербургскаго зауряднаго убійцы, изъ простолюдиновъ, сказывается также въ практикуемыхъ имъ способахъ укрывательства, по совершеніи преступленія. Мы говорили уже, что тутъ часто нѣтъ и попытки къ укрывательству. Большинство этого сорта убійцъ, немедленно послѣ преступленія, открыто предается кутежу и разгулу, съ нелѣпой фанфаронской расточительностыо тратя награбленныя деньги и вещи, и тѣмъ уже выдавая себя головою. Вообще осторожные и обстоятельные преступники, имѣющіе «домъ» не въ Петербургѣ, а гдѣ-нибудь въ провинціи, въ деревнѣ, распоряжаются иначе. Окровавивъ руки и прикарманивъ добычу, они тотчасъ же бросаются вонъ изъ столицы — домой, въ деревню, въ наивной увѣренности, что тамъ-то они и спрячутся отъ правосудія; но обыкновенно попадаютъ въ руки полиція, какъ куръ во щи. Петербургскіе слѣдователи и сыщики отлично подмѣтили эту повадку деревенскаго гостя въ столицѣ, если съ нимъ здѣсь грѣхъ приключится.
Намъ остается сказать еще нѣсколько словъ объ одномъ, къ сожалѣнію, весьма нерѣдко повторяющемся видѣ убійства, вызываемомъ неблагопріятными моральными и матеріальными условіями городской жизни. Это — дѣтоубійство, въ которомъ почти исключительно изобличаются молодыя женщины низшаго класса, ставшія матерями внѣ законнаго брака, въ дѣвичествѣ. Побужденіемъ къ убійству является здѣсь обыкновенно женскій стыдъ, страхъ безчестья и укоровъ со стороны родни. Начинается дѣло съ сокрытія самой беременности и съ попытокъ умертвить плодъ еще во чревѣ; когда-же это не удается и несчастный, заранѣе проклятый матерью, младенецъ является на свѣтъ живымъ — первый вздохъ его дѣлается и послѣднимъ. Много-ли нужно усилій, чтобъ задушить его? Впрочемъ, такъ-таки прямо задушить, сознательно и буквально, — рѣшаются очень немногія дѣтоубійцы-матери. По крайней мѣрѣ, судъ очень часто въ подобныхъ дѣлахъ затрудняется нелицепріятно опредѣлить степень вмѣняемости насильственной смерти ребенка. Нерѣдко бываетъ, что сама мать дѣйствительно не знаетъ — живой или мертвый родился ея младенецъ? Но виновность здѣсь заключается въ намѣреніи отдѣлаться отъ плода во что-бы ни стало. Наиболѣе практикуемый для этого способъ — нужно правду сказать — ужасенъ. Знаете-ли, что изобличителями дѣтоубійствъ въ Петербургѣ являются преимущественно такъ-называемые «золотари»? Очищая резервуары домовыхъ нечистотъ, они находятъ въ нихъ иногда болѣе или менѣе разложившіеся младенческіе трупики, и — это случается, къ сожалѣнію, вовсе не рѣдко, говоря сравнительно. Оно и понятно: для сокрытія трупа младенца въ тѣснотѣ городскихъ обиталищъ — нельзя придумать болѣе легкаго и удобнаго способа. А дѣлается это иногда вотъ какимъ способомъ, о чемъ стало извѣстно на судѣ при разборѣ одного дѣла о дѣтоубійствѣ.
Крестьянская дѣвушка, — по профессіи служанка, — соблазненная какимъ-то ловеласомъ, имѣла несчастье забеременѣть. Почувствовавъ приближеніе родовъ, она отправилась въ отхожее мѣсто и тамъ разрѣшилась… Новорожденный прямо изъ материнской утробы упалъ въ смрадную, омерзительную клоаку, при очисткѣ которой его потомъ и нашли. Менѣе рѣшительныя и болѣе брезгливыя женщины, въ подобномъ злоключеніи, прибѣгаютъ къ тайному подкидыванію труповъ своихъ младенцевъ или оставленію ихъ гдѣ-нибудь въ скрытомъ мѣстѣ на произволъ судьбы. Нѣкоторыя-же, робкія, неопытныя, подавленныя своимъ несчастьемъ и своей виновностью, совершенно теряются въ такихъ случаяхъ и не знаютъ, куда дѣвать мертвый плодъ своего грѣхопаденія. Изъ фактовъ въ этомъ родѣ, имѣющихся въ нашемъ матеріалѣ, разскажемъ одинъ — наиболѣе характеристическій и, если хотите, наиболѣе трагическій, имѣвшій мѣсто въ 1874 году.
Какъ-то, въ нѣкоторомъ «пансіонѣ благородныхъ дѣвицъ» одна изъ старшихъ воспитанницъ, пятнадцатилѣтняя дѣвушка — дочь помѣщика екатеринославской губерніи, вскорѣ по пріѣздѣ съ каникулъ изъ родительскаго дома, стала недомогать, сама не зная чѣмъ и по какой причинѣ. Былъ призванъ врачъ, который сталъ лѣчить ее отъ «прекращенія регулъ»; но не прошло и недѣли, какъ природа жестоко посмѣялась надъ мудрымъ эскулапомъ: у больной обнаружились несомнѣнные признаки беременности. Можно представить себѣ ужасъ содержательницы пансіона при этомъ скандалезномъ открытіи, а что касается ея гнѣва, добродѣтельнаго негодованія и праведной жестокости по отношенію къ согрѣшившей воспитанницѣ, то всю ихъ мѣру даже и представить себѣ невозможно. Прежде всего бѣдняжка, яко заблудшая овечка, была отлучена отъ общества товарокъ и сослана на поселеніе въ кухню, и была бы сослана еще дальше, еслибъ въ распоряженіи «мадамы» имѣлись болѣе отдаленныя мѣста. По крайней мѣрѣ, «мадамъ» дѣятельно стала искать для преступницы такихъ мѣстъ, потому что у послѣдней, къ несчастью, не было въ Петербургѣ ни родныхъ, ни близкихъ знакомыхъ, на руки которыхъ можно было бы ее сдать. Негодующая «мадамъ» сгоряча скачетъ къ оберъ-полиціймейстеру и, изобразивъ ему весь трагизмъ своего положенія, ходатайствуетъ объ избавленіи ея заведенія отъ позора и ея виновницы… «Происшествіе» было слишкомъ деликатнаго свойства и настолько экстра-ординарное, что полиція не нашлась, какъ ей поступить. Событія, между тѣмъ, не ждали. Неизвѣстно, преждевременно ли, или въ самую пору, естественнымъ-ли путемъ, или искусственно и, можетъ быть, при содѣйствіи какой-нибудь сердобольной судомойки, несчастная дѣвушка, убитая и потрясенная, сама не знавшая о своемъ состояніи, разрѣшилась отъ бремени. Точно также осталось неизвѣстнымъ, живымъ или мертвымъ родился младенецъ; достовѣрно только, что юница-мать хотѣла его скрыть и, съ этой цѣлью, спрятала сначала въ своей постели подъ подушку, а потомъ въ сундукъ, не вынося, впрочемъ, изъ кухни. Скрыть то, о чемъ зналъ уже весь домъ, зналъ даже г. оберъ-полиціймейстеръ, могло прійти въ голову только совершенно наивному, притомъ, до смерти напуганному и обезумѣвшему отъ горя и страха ребенку. Началось формальное слѣдствіе о дѣтоубійствѣ и — «преступница» очутилась въ тюрьмѣ. Открылось, что она жертва неслыханнаго, отвратительнаго сластолюбія роднаго отца, воспользовавшагося ея невинностью во время каникулъ. Открылось, что этотъ безстыдный звѣрь въ человѣческомъ образѣ точно также преслѣдовалъ своими кровосмѣсительными исканіями и старшую дочь; но она, будучи взрослой, опытной дѣвушкой, скрылась изъ родительскаго дома и тѣмъ избѣжала разставленныхъ «папашею» сѣтей, въ которыя попала младшая дочь — дѣвушка совершенно наивная, почти дитя… Прокуратура адресовалась къ этому папашѣ-кровосмѣсителю; но дѣло какъ-то замялось.
Другіе виды дѣтоубійства, по какимъ-нибудь инымъ поводамъ, къ чести петербургскаго населенія, случаются у насъ очень рѣдко. Памятны только: одна мать, пытавшаяся, съ отчаянья, отравить своихъ четверыхъ ребятъ за невозможностью давать имъ пропитаніе, и одна злая мачиха, покушавшаяся убить свою шестилѣтнюю падчерицу, вышвырнувъ ее изъ окна съ четвертаго этажа на мостовую. Въ послѣднемъ случаѣ преступницей руководила сознательная, свирѣпая ненависть къ несчастному ребенку; но, повторяемъ, такіе случаи весьма рѣдки.
Есть указанія, что въ Петербургѣ весьма практикуется, хотя и очень рѣдко обнаруживается и карается, неуловимый для правосудія, тайный видъ дѣтоубійства посредствомъ вытравленія плода. Къ этому роду дѣтоубійства прибѣгаютъ женщины культурнаго класса, нерѣдко изъ аристократическихъ верхушекъ общества, и не однѣ только, согрѣшившія и дорожащія репутаціей весталокъ, дѣвицы, но, случается, и замужнія дамы, почему либо не желающія быть матерями. Къ услугамъ этихъ барынекъ несомнѣнно существуютъ особые спеціалисты изъ дамскихъ врачей и акушерокъ, совершающіе вытравленіе плода по всѣмъ правиламъ искусства. Практика у нихъ должно быть не малая, въ виду того, что, при современномъ поврежденіи нравовъ, свѣтская женщина очень любитъ наслажденія, очень склонна къ грѣхопаденію, но не любитъ и боится бремени материнства. На избавленіе себя отъ дѣтей, путемъ вытравленія плода, женщина этого сорта, ея любовники, подчасъ мужья и пособники-спеціалисты смотрятъ очень легко и не считаютъ этого большимъ грѣхомъ. Есть, вѣдь, даже и умныя книжки, которыя оправдываютъ эту операцію съ точки зрѣнія житейской и философской.
Примечания
править- ↑ Российская золотая монета. См. полуимпериал в Википедии. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ лат. factotum — мастер на все руки. — Примечание редактора Викитеки.
