Страница:Исторические этюды русской жизни. Том 3. Язвы Петербурга (1886).djvu/204

Эта страница была вычитана

ювелирнаго мастерства. Въ одно прекрасное утро, его случайно нашли въ квартирѣ мертвымъ, съ туго затянутой на шеѣ петлей, а его деньги и цѣнныя вещи похищенными. Не утомляя читателя перечнемъ остальныхъ, подобныхъ же случаевъ данной группы, напомнимъ лишь, вѣроятно, у всѣхъ свѣжее въ памяти, необычайно-свирѣпое двойное убійство, совершонное блистательнымъ свѣтскимъ кавалеромъ Ландсбергомъ, точно также воспользовавшимся одиночествомъ и уединенной жизнью своей жертвы. Впрочемъ, это преступленіе хронологически не входитъ въ нашу рамку, ограничиваемую лишь 1877-мъ годомъ. Но въ нашемъ матеріалѣ, по данной группѣ убійствъ, имѣется фактъ, характеристическія подробности котораго заслуживаютъ особаго вниманія.

Въ 1869 г. полиція «получила свѣдѣнія, что двое неизвѣстныхъ людей, по имени Митрофанъ и Сергѣй, намѣрены убить и ограбить отставнаго титулярнаго совѣтника», одиноко жившаго въ домѣ Оржевскаго, на углу Литейной и Симеоновской улицъ, и слывшаго за человѣка зажиточнаго. Митрофанъ и Сергѣй свѣдали объ этомъ потому, что одинъ изъ нихъ, незадолго передъ тѣмъ, служилъ дворникомъ въ помянутомъ домѣ. Преступленіе, дѣйствительно задуманное, было предупреждено и пресѣчено, что̀ такъ рѣдко удается нашей полиціи, но, спрашивается, какъ и откуда она могла проникнуть въ злоумышленныя намѣренія Митрофана и Сергѣя? Обреченный на смерть титулярный совѣтникъ, не подозрѣвавшій даже существованія готовыхъ налетѣть на него лиходѣевъ, былъ тутъ не при чемъ; сами злоумышленники не стали же предварительно исповѣдываться полиціи въ своихъ намѣреніяхъ… Вѣдь убійство,—казалось бы,—такое страшное дѣло и такъ велика за него кара, что человѣку въ нормальномъ состояніи даже самому себѣ ужасно въ немъ сознаться, а если оно еще задумывается, то, конечно, должно задумываться въ величайшей, непроницаемой тайнѣ… Такъ казалось бы! Между тѣмъ, передъ нами фактъ, что эту величайшую, страшную тайну какихъ-то Митрофана и Сергѣя узнаётъ въ точности и даже заблаговременно полиція… Какъ могло это статься? Передъ нами, читатель, одна весьма любопытная и вовсе нерѣдкая черта разсматриваемаго порядка нравственныхъ уродствъ, вполнѣ подтверждающая вышесказанное замѣчаніе о присутствіи своеобразной художественности въ преступленіи.


Тот же текст в современной орфографии

ювелирного мастерства. В одно прекрасное утро, его случайно нашли в квартире мертвым, с туго затянутой на шее петлей, а его деньги и ценные вещи похищенными. Не утомляя читателя перечнем остальных, подобных же случаев данной группы, напомним лишь, вероятно, у всех свежее в памяти, необычайно свирепое двойное убийство, совершённое блистательным светским кавалером Ландсбергом, точно так же воспользовавшимся одиночеством и уединенной жизнью своей жертвы. Впрочем, это преступление хронологически не входит в нашу рамку, ограничиваемую лишь 1877-м годом. Но в нашем материале, по данной группе убийств, имеется факт, характеристические подробности которого заслуживают особого внимания.

В 1869 г. полиция «получила сведения, что двое неизвестных людей, по имени Митрофан и Сергей, намерены убить и ограбить отставного титулярного советника», одиноко жившего в доме Оржевского, на углу Литейной и Симеоновской улиц, и слывшего за человека зажиточного. Митрофан и Сергей сведали об этом потому, что один из них, незадолго перед тем, служил дворником в помянутом доме. Преступление, действительно задуманное, было предупреждено и пресечено, что так редко удается нашей полиции, но, спрашивается, как и откуда она могла проникнуть в злоумышленные намерения Митрофана и Сергея? Обреченный на смерть титулярный советник, не подозревавший даже существования готовых налететь на него лиходеев, был тут не при чём; сами злоумышленники не стали же предварительно исповедоваться полиции в своих намерениях… Ведь убийство, — казалось бы, — такое страшное дело и так велика за него кара, что человеку в нормальном состоянии даже самому себе ужасно в нём сознаться, а если оно еще задумывается, то, конечно, должно задумываться в величайшей, непроницаемой тайне… Так казалось бы! Между тем, перед нами факт, что эту величайшую, страшную тайну каких-то Митрофана и Сергея узнаёт в точности и даже заблаговременно полиция… Как могло это статься? Перед нами, читатель, одна весьма любопытная и вовсе нередкая черта рассматриваемого порядка нравственных уродств, вполне подтверждающая вышесказанное замечание о присутствии своеобразной художественности в преступлении.