Гедальдо, поссорившись со своей дамой, уѣзжаетъ изь Флоренціи, но возвращается туда черезь нѣкоторое время подъ видомъ пилигрима. Онъ бесѣдуетъ съ дамой и доказываетъ, что она была неправа; затѣмъ освовождаетъ отъ смерти ея мужа, оввиненнаго въ убійствѣ Гедальдо, и примиряетъ его съ братьями. Въ заключеніе онъ мудро наслаждается съ дамой.
Фіамметта умолкла, выслушивая отъ всѣхъ похвалы. Не теряя времени, королева живо поручила Эмиліи продолжать, которая начала такъ:
— Мнѣ хочется возвратиться въ нашу столицу, откуда пришлось отлучаться для двухъ предыдущихъ новеллъ. Я сообщу вамъ, какъ одинъ нашъ обыватель возвратилъ себѣ утраченное расположеніе своей дамы.
Жилъ нѣкогда во Флоренціи одинъ благородный юноша, Тедальдо дельи Элизеи. Онъ любилъ одну даму, по имени Эрмеллину, бывшую замужемъ за Альдобрандино Палермини. Безумно влюбившись въ нее, онъ, за свой добрый нравъ, получилъ удовлетвореніе своихъ желаній; но этому внезапно воспротивилась судьба, враждебная счастливымъ: неизвѣстно, по какой причинѣ, дама, сама удостоивавшая одно время Тедальдо своей благосклонности, совершенно неожиданно отказала ему въ своихъ милостяхъ и не только не хотѣла слушать какихъ-либо ходатайствъ, но даже и видѣть его гдѣ бы то ни было. Вслѣдствіе этого онъ впалъ въ безысходную, тяжкую меланхолію; однако, онъ такъ искусно скрывалъ свою любовь, что никто и не подозрѣвалъ причины его грусти.
Изощряясь всякими способами вернуть любовь, которую, казалось онъ утратилъ безъ всякой вины, и видя, что всѣ его старанія напрасны, онъ рѣшилъ, что ему надо покинуть родину, чтобы не доставить женщинѣ, бывшей причиной его горя, удовольствія видѣть, какъ онъ чахнетъ. Захвативъ тайкомъ деньги, какія онъ могъ пособрать, не сказавшись ни единому другу, ни родственнику, кромѣ одного своего пріятеля, знавшаго всю исторію, онъ уѣхалъ въ Анкону, подъ именемъ Филиппо изъ Сандолеччо. Здѣсь, встрѣтившись съ однимъ богатымъ купцомъ, онъ поступилъ къ нему на службу и на одномъ изъ его кораблей отплылъ съ нимъ вмѣстѣ на Кипръ. Характеръ Тедальдо и обхожденіе такъ понравились купцу, что онъ не только назначилъ ему хорошее жалованье, но сдѣлалъ его своимъ компаньономъ на нѣкоторую долю и, кромѣ того, поручилъ ему веденіе большинства своихъ дѣлъ. Тедальдо устраивалъ ихъ такъ хорошо и съ такою заботливостью, что черезъ нѣсколько лѣтъ самъ сдѣлался богатымъ и извѣстнымъ купцомъ.
Хотя въ это время онъ и частенько вспоминалъ о своей жестокой дамѣ, хотя и неотступно мучила его любовь, и хотя ему очень хотѣлось увидать Эрмеллину, однако, онъ былъ настолько твердъ, что въ продолженіе семи лѣтъ пересиливалъ эту душевную борьбу. Но случилось ему разъ услыхать на Кипрѣ сочиненную имъ самимъ канцону, въ которой онъ воспѣвалъ любовь къ своей дамѣ, ея взаимность и удовольствія, какими онъ съ ней наслаждался. Онъ подумалъ: «не можетъ быть, чтобы она забыла объ этомъ», и ощутилъ такое жгучее желаніе увидѣть Эрмеллину, что не могъ выдержать, и рѣшилъ вернуться во Флоренцію.
Приведя въ порядокъ свои дѣла, онъ отправился въ Анкону съ однимъ только слугою. Сюда были доставлены и всѣ его пожитки. Онъ отправилъ ихъ во Флоренцію, къ одному изъ друзей своего анконскаго компаньона, а самъ явился туда позже, вмѣстѣ со слугою, однако не въ обычномъ своемъ видѣ, а въ образѣ странствующаго пилигрима. Достигнувъ Флоренціи, онъ остановился въ маленькой гостинницѣ, содержимой двумя братьями, по сосѣдству съ жилищемъ его дамы. Прежде всего онъ подошелъ къ ея дому, чтобы повидать ее, если можно. Но онъ нашелъ окна, двери и все рѣшительно запертымъ. Тогда онъ сильно обезпокоился, не умерла ли она, или не переселилась ли отсюда; погруженный въ глубокія думы, онъ шелъ къ дому своихъ братьевъ и увидалъ тутъ ихъ четверыхъ, одѣтыхъ сплошь въ черное, чему немало удивился. Зная, что онъ настолько преобразился и своей наружностью, и одеждой, сравнительно съ тѣмъ, чѣмъ былъ при отъѣздѣ, что его нелегко распознать, онъ рѣшительно подошелъ къ одному сапожнику и спросилъ, почему тѣ одѣты въ черное. Сапожникъ отвѣчалъ на это:
— Оттого и одѣты, что нѣтъ еще двухъ недѣль, какъ одинъ изъ ихъ братьевъ, по имени Тедальдо — давно ужь онъ уѣхалъ — былъ убитъ и, кажется, слыхалъ я, они на судѣ доказали, что убилъ его Альдобрандино Палермини (онъ уже и арестованъ) за то именно, что Тедальдо подбирался къ его женѣ и воротился сюда переодѣтый, чтобы повидаться съ ней.
Тедальдо очень удивился, что нашелся его двойникъ, и нѣсколько былъ опечаленъ несчастіемъ, постигшимъ Альдобрандино.
Услыхавъ, однако, что дама жива и здорова, онъ, въ виду наступавшей ночи, полный разнообразныхъ мыслей, вернулся въ гостинницу и, поужинавъ вмѣстѣ со своимъ слугой, расположился спать на самомъ верху дома. Терзаемый ли думами, отъ неудобства ли постели, или отъ черезчуръ тощаго ужина, — Тедальдо не могъ долго заснуть. Пока онъ такъ маялся, вдругъ ему около полуночи показалось, что по крышѣ дома спускаются какіе-то люди; затѣмъ въ дверной щели его комнаты замелькалъ свѣтъ и все ближе да ближе. Тогда, тихонько прильнувъ къ щелкѣ, онъ сталъ смотрѣть, что̀ это означаетъ, и увидалъ довольно красивую молодую женщину, со свѣчею въ рукахъ, къ которой шло трое мужчинъ, пробравшихся черезъ крышу. Обмѣнявшись нѣкоторыми обоюдными ласками, одинъ изъ нихъ сказалъ женщинѣ:
— Ну, слава Богу, мы можемъ теперь быть покойны: смерть Тедальдо Элизеи доказана братьями, и Альдобрандино Палермини обвиненъ; онъ уже сознался, и приговоръ подписанъ, однако, всетаки нужно помалкивать: вѣдь если когда-нибудь пронюхаютъ, что это были мы, такъ намъ не миновать такой же бѣды, какъ и Альдобрандино!
Сказавъ это, они простились съ дамой, обнаружившей радость при этомъ извѣстіи, и отправились спать.
Тедачьдо, услыхавъ эти совѣщанія, предался размышленію, какія заблужденія могутъ овладѣвать умами людей; сначала подумалъ о братьяхъ, которые оплакали и похоронили чужого, а затѣмъ о невинно-осужденномъ по ложному подозрѣнію и доведенномъ, при помощи лжесвидѣтелей, до смертнаго приговора; думалъ онъ и о слѣпой строгости законовъ и судей, которые нерѣдко вмѣсто того, чтобы разслѣдовать истину, свирѣпствуя, допускаютъ ложныя улики, а называютъ еще себя служителями Бога и правосудія, когда они пособники діавола и неправды; затѣмъ мысль Тедальдо обратилась къ отысканію средства спасенія Альдобрандино; онъ придумывалъ, что̀ бы ему сдѣлать?
Вставъ поутру, онъ оставилъ своего слугу дома и затѣмъ отправился одинъ къ жилищу своей дамы. Найдя двери случайно открытыми, онъ вошелъ въ домъ и увидалъ свою даму, сидѣвшею на полу въ комнаткѣ нижняго этажа и горько плакавшею. Отъ жалости онъ самъ чуть не заплакалъ и, приблизившись къ ней, сказалъ:
— Не убивайтесь, сударыня, успокоеніе ваше близко!
Дама, услыхавъ его, подняла глаза и отвѣчала, рыдая:
— Добрый человѣкъ, ты, кажется, чужеземный странникъ; что же ты толкуешь о моемъ успокоеніи и горѣ?
— Сударыня, — отвѣчалъ пилигримъ, — я изъ Константинополя и только-что пришелъ сюда, посланный Богомъ, чтобы обратить рыданія ваши въ смѣхъ и избавить супруга вашего отъ смерти.
— Какъ, — удивилась дама, — если ты изъ Константинополя и только-что пришелъ сюда, откуда же ты знаешь, кто мой мужъ и кто я?
Странникъ разсказалъ ей съ самаго начала о преслѣдованіяхъ Альдобрандино, сказалъ, кто она такая, сколько времени замужемъ, выдалъ и другія подробности, которыя ему были прекрасно извѣстны въ дѣлахъ ея. Дама была этимъ крайне поражена и, принявъ его за пророка, пала передъ нимъ на колѣни, моля Богомъ, чтобы онъ поспѣшилъ, если явился для спасенія Альдобрандино, такъ какъ времени остается немного. Странникъ, прикидываясь самымъ святымъ человѣкомъ, отвѣтилъ ей:
— Сударыня, встаньте, не плачьте и слушайте хорошенько, что̀ я скажу вамъ; смотрите только, не передавайте это ни единому человѣку. Насколько Богъ открылъ мнѣ, несчастье, которые вы пснытываете, послано вамъ за содѣянный нѣкогда грѣхъ. Господь опредѣлилъ загладить его до нѣкоторой степени этимъ горемъ и болѣе всего желаетъ, чтобы вы сами его исправили; въ противномъ случаѣ вы испытаете гораздо бо̀льшія напасти!
— Святой отецъ, — отвѣчала дама, — у меня не одинъ грѣхъ на душѣ, и я не знаю, который изъ нихъ предпочитаетъ Господь, чтобы я исправила; если же вы знаете, назовите его мнѣ; я сдѣлаю все, что могу, для его искупленія.
— Я-то хорошо знаю, — отвѣчалъ странникъ, — какой грѣхъ, и требую сознанія въ немъ не за тѣмъ, чтобы мнѣ лучше его узнать, а чтобы вы сами, говоря о немъ, почувствовали больше раскаянія; однако, приступимъ къ дѣлу; скажите мнѣ, припоминается ли вамъ, что когда-то у васъ былъ возлюбленный?
Дама, услыхавъ это, испустила глубокій вздохъ и до крайности изумилась, не думая, чтобы кто-нибудь объ этомъ зналъ, хотя съ того дня, какъ былъ убитъ юноша, принятый за Тедальдо, дѣло нѣсколько огласилось, вслѣдствіе кой-какихъ намековъ, не особенно осмотрительно пущенныхъ знавшимъ объ этой исторіи другомъ Тедальдо. Она отвѣчала:
— Я вижу, что Богъ открываетъ вамъ всѣ человѣческія тайны, поэтому и я не стану скрывать своихъ. Правда, въ молодости я горячо любила одного злополучнаго юношу, смерть котораго приписывается моему мужу. Его кончину я оплакивала такъ, что мнѣ и до сихъ поръ тяжко; хоть я выказывала себя суровой и недоступной передъ его исчезновеніемъ, но ни разлука съ нимъ, ни долгое его отсутствіе, ни даже смерть не могли его вырвать изъ моего сердца!
— Умершій, злополучный юноша, — сказалъ пилигримъ, — никогда не любилъ васъ, но Тедальдо Элизеи любилъ; скажите мнѣ, однако, изъ-за чего вы поссорились съ нимъ: оскорбилъ онъ васъ какъ-нибудь?
— Нимало, — отвѣчала дама, — онъ никогда меня не оскорблялъ; но причиною разрыва были слова одного гадкаго духовника, у котораго я разъ исповѣдывалась. Не успѣла я сказать ему о любви къ Тедальдо и о близости, существующей между нами, какъ онъ обрушилъ на мою голову такіе громы, что и сейчасъ страхъ беретъ. Онъ говорилъ мнѣ, что, если я не перестану, такъ отправлюсь въ пасть къ дьяволу, въ самую глубь преисподней, и буду ввержена въ вѣчное пламя. Меня обуялъ такой ужасъ, что я, во что бы то ни стало, рѣшила не допускать больше сближенія съ Тедальдо, а чтобы не было и поводовъ къ тому, я не стала болѣе принимать отъ него ни писемъ, ни посланныхъ; хотя, мнѣ кажется, если бы онъ настаивалъ побольше, вмѣсто того, чтобы уѣхать, какъ я думаю, отъ отчаянія, то, видя его тающимъ, какъ снѣгъ на солнцѣ, я смягчила бы свое суровое рѣшеніе.
— Вотъ это и есть тотъ единственный грѣхъ, — замѣтилъ странникъ, — за который вы теперь платитесь. Я твердо знаю, что Тедальдо не причинилъ вамъ никакого насилія; вы влюбились въ него и, стало быть, дѣлали все по собственному желанію; онъ вамъ понравился и, какъ вы сами хотѣли, пришелъ къ вамъ и пользовался вашею близостью, при которой вы, и словами, и дѣломъ, выказывали ему столько расположенія, что, если онъ и прежде любилъ васъ, то нынѣ любовь его въ тысячу разъ увеличилась; если же дѣло было такъ (а я знаю, что такъ было), какая причина могла побудить васъ столь сурово отъ него отшатнуться? Такія вещи необходимо сначала обдумать, а потомъ уже дѣйствовать; и разъ вы увидите, что послѣ придется раскаяться въ этомъ, какъ въ зломъ поступкѣ, то не надо его совершать. Поэтому, какъ онъ сдѣлался вашимъ, такъ и вы ему принадлежали. Разъ онъ былъ вашимъ, вы могли по своему усмотрѣнію распорядиться, чтобы онъ таковымъ не былъ; себя же у него отнять, принадлежа ему, было уже грабительствомъ и злымъ дѣломъ, разъ его согласія на то не было. Вы должны, конечно, знать, что я монахъ, и поэтому знаю всѣ ихъ штуки; если я поговорю о томъ немного свободно, то для вашей же пользы; съ меня это не взыщется, какъ съ другого, а мнѣ хочется потолковать о монахахъ, чтобъ вы узнали теперь ихъ лучше, чѣмъ до сихъ поръ. Были когда-то монахи святѣйшими и достойнѣйшими людьми, но тѣ, что̀ теперь зовутся «братьями» и хотятъ, чтобы ихъ принимали за таковыхъ, ничего общаго не имѣютъ съ монахомъ, кромѣ рясы; да и ряса у нихъ не похожа на монашескую: учредители монашества установили узкія и убогія рясы, изъ грубѣйшей ткани, выказывая этимъ духъ, презирающій все мірское, когда плоть облекается въ столь жалкую одежду; а нынѣшніе шьютъ себѣ широкія, двойныя и глянцовитыя рясы изъ тончайшей матеріи и придаютъ имъ изящный фасонъ, какъ у архіепископовъ; не стыдятся щеголять ими въ церквахъ и на площадяхъ, точно свѣтскіе люди своими нарядами; и какъ рыбакъ бреднемъ захватываетъ въ рѣкѣ множество рыбы однимъ заходомъ, такъ и они, раздувъ громадныя полы, ловко опутываютъ ими множество ханжей, вдовъ и другихъ дуръ, а также и мужчинъ; объ этомъ у нихъ больше заботы, чѣмъ о прочихъ обязанностяхъ; поэтому, сказать по правдѣ, у нихъ только одно названіе монашеской рясы. Въ то время какъ прежніе монахи жаждали доставить спасеніе людямъ, нынѣшніе жаждутъ лишь богатства и женщинъ, и всѣ свои помыслы сосредоточиваютъ на запугиваніи громовыми рѣчами и страшными картинами, дѣйствуя этимъ на умъ глупцовъ и доказывая имъ, что грѣхи очищаются милостынями и заказными обѣднями все ради того, чтобы имъ, укрывшимся подъ монастырскую кровлю не изъ благочестія, а для избѣжанія труда, — приносили бы хлѣбъ, посылали вино и жертвовали на поминъ предковъ.
«Безспорно, милостыня и молитвы очищаютъ грѣхи, но еслибъ тѣ, что приносятъ ихъ, видѣли или знали, для кого они это дѣлаютъ, то или вовсе оставили бы это, или бросили бы лучше добро свое свиньямъ! Монахи понимаютъ, что чѣмъ меньше обладателей богатства, тѣмъ привольнѣе каждому, поэтому всякій изъ нихъ старается своими криками и запугиваніями отстранить другихъ отъ того, что самому хотѣлось бы забрать одному. Они укоряютъ людей въ развратѣ, а между тѣмъ женщины, оставивъ укоряемыхъ, попадаютъ затѣмъ къ укорителямъ; они порицаютъ ростовщичество и нечестный барышъ, а между тѣмъ, только поручи имъ возвратить отнятое, они распустятъ рясу еще шире и полетятъ въ погоню за епископствами и другими высокими должностями — все это на тѣ деньги, которыя, по ихъ словамъ, должны губить ихъ обладателя. Когда же ихъ ловятъ на этомъ, какъ и на многихъ другихъ неприглядныхъ поступкахъ, они отвѣчаютъ: «Дѣлайте, что мы говоримъ, а не то, что мы дѣлаемъ». Они считаютъ себя достойными облегченія отъ всякаго тяжкаго бремени, какъ будто стаду скорѣе можно оставаться твердымъ, какъ сталь, чѣмъ его пастырямъ; а сколько такихъ, что, при подобномъ отвѣтѣ, исполняютъ все такъ, какъ они говорятъ, объ этомъ знаетъ большинство монаховъ. Нынѣшней братіи хочется, чтобы дѣлали то, что они предписываютъ, т. е. чтобы наполняли ихъ кису деньгами, повѣряли имъ всѣ свои тайны, блюли цѣломудріе, проявляли терпѣніе, прощали обиды, избѣгали злорѣчія; все это вещи хорошія, честныя, святыя, но для чего это? А для того, чтобъ они могли дѣлать то, чего имъ не удалось бы, если бъ и міряне занимались этимъ. Кому неизвѣстно, что безъ денегъ ихъ праздность не могла бы продолжаться: если ты станешь тратиться на собственныя свои удовольствія, то братіи уже нельзя будетъ тунеядствовать по уставу; если ты будешь посѣщать окружающихъ женщинъ, то братіи не хватитъ мѣста; если ты не станешь терпѣливо прощать обиды, то у братіи пройдетъ охота втираться въ твой домъ и позорить твою семью; да къ чему мнѣ перечислять подробности? Они обвиняютъ себя всякій разъ, по мнѣнію людей понятливыхъ, когда оправдываются такъ, какъ было сказано; къ чему же они лѣзутъ въ монахи, коли не чувствуютъ себя способными къ воздержанію и святости; а если ужь хотятъ посвятить себя благочестію, то почему же не слѣдуютъ другимъ святымъ евангельскимъ словамъ: Христосъ началъ дѣйствовать, а потомъ поучать. Пусть и они прежде дѣйствуютъ, а потомъ поучаютъ другихъ. Я же въ своей жизни видалъ между ними тысячу волокитъ, любителей и посѣтителей женщинъ, не только свѣтскихъ, но и монастырскихъ; это были именно тѣ, что болѣе всего шумѣли на каѳедрѣ. Неужели мы должны слѣдовать за такими людишками? Кто дѣлаетъ это — его добрая воля; но Господу вѣдомо, мудро ли онъ поступаетъ!
«Допустимъ теперь, пожалуй, что въ данномъ случаѣ слѣдовало согласиться съ тѣмъ, за что осудилъ васъ монахъ, т. е. что нарушать супружескую вѣрность — великій грѣхъ; но не большій ли еще грѣхъ ограбить человѣка, не большій ли убить его или отправить въ изгнаніе скитальцемъ по свѣту? Всякій съ этимъ согласится. Сойтись какой-нибудь женщинѣ съ мужчиной — это грѣхъ естественный; ограбить же его, убить или отправить въ ссылку — предполагаетъ злой умыселъ; что вы ограбили Тедальдо, я вамъ доказалъ уже ранѣе: вы похитили себя у него послѣ того, какъ по своей волѣ принадлежали ему; затѣмъ скажу вамъ, что, насколько отъ васъ лишь зависѣло, вы и убили его; не за вами была остановка, чтобы онъ, встрѣчая въ васъ все бо̀льшую суровость, лишилъ, наконецъ, себя жизни; законъ гласить, что, кто является причиной совершаемаго зла, виновенъ наравнѣ съ тѣмъ, кто его совершаетъ; а что именно вы были причиной его изгнанія и безвѣстнаго семилѣтняго скитанія по свѣту — этого отрицать невозможно; такимъ образомъ вы совершали несравненно болѣе тяжкій грѣхъ при каждомъ изъ этихъ трехъ дѣяній, чѣмъ грѣшили, допуская близость съ нимъ.
«Посмотримъ, однако, можетъ быть, Тедальдо заслужилъ все это. Разумѣется, нѣтъ; вы сами въ томъ признались, да мнѣ и безъ того извѣстно, что онъ васъ любитъ до самозабвенія. Никто и не видывалъ бы подобнаго обожанія, восторга и преклоненія, какое онъ оказывалъ бы вамъ, не въ примѣръ другимъ женщинамъ, находись онъ тамъ, гдѣ могъ бы говорить о васъ, не нарушая приличій и не вызывая подозрѣній. Все свое благо и честь, и свободу, онъ все довѣрилъ въ ваши руки. Не былъ ли онъ благороднымъ юношей? Не былъ ли красивъ, по сравненію съ другими согражданами? Не отличался ли въ свойственныхъ юношамъ доблестяхъ. Не былъ ли онъ любимъ и дорогъ всѣмъ? Развѣ не охотно принимали его всюду? И этого также вы не отвергнете. Слѣдовательно, какъ же изъ-за словъ какого-то идіота «братишки», этого завистливаго скота, могли вы придти къ такому жестокому рѣшенію относительно Тедальдо? Я не понимаю, какъ могутъ заблуждаться женщины до того, чтобы избѣгать мужчинъ и не дорожить ими; между тѣмъ пусть подумаютъ, что̀ онѣ сами такое и какъ велико благородство, дарованное Богомъ мужчинѣ, превыше всѣхъ тварей; женщинамъ должно гордиться, если полюбитъ ихъ кто-нибудь, и цѣнить его болѣе всѣхъ, и со всею заботливостью стараться угодить ему, такъ чтобы онъ никогда не переставалъ любить. А какъ вы поступили подъ вліяніемъ словъ монаха, который, навѣрное, былъ какой-нибудь паразитъ-блюдолизъ? Можетъ быть, онъ только и желалъ самъ влѣзть туда, откуда ухитрился вытѣснить другого.
«Итакъ, грѣхъ этотъ такого рода, что Божественное правосудіе, справедливо все взвѣшивающее при осуществленіи своихъ предначертаній, не пожелало оставить его безнаказаннымъ: какъ вы безъ причины постарались разорвать отношенія съ Тедальдо, такъ и вашъ мужъ, безъ причины, очутился изъ-за Тедальдо въ опасности, а вы находитесь въ непрестанной тревогѣ. Если же хотите избавиться отъ этого, вамъ надо обѣщать, а наипаче исполнить слѣдующее: если когда-либо случится, что Тедальдо вернется сюда изъ долговременнаго изгнанія, вы должны возвратить ему свою любовь, милость, близость и благосклонность; должны снова доставить ему то положеніе, въ которомъ онъ находился; пока вы не повѣрили, зря, дураку монаху».
Странникъ окончилъ свою рѣчь, которой дама все время безмолвно внимала, до того его доводы казались ей справедливыми. Считая себя караемой именно за указанный ей грѣхъ, она промолвила:
— Другъ Божій, я хорошо чувствую правдивость вашихъ словъ и вижу, какъ своими глазами, по вашему описанію, что́ такое монахи, которыхъ я донынѣ всѣхъ считала святыми; разумѣется, я сознаюсь: великій грѣхъ то, что я совершила противъ Тедальдо, и будь только въ моей власти, охотно загладила бы его, какъ вы сказали, — но что же дѣлать? Тедальдо уже никогда не вернуться сюда: онъ мертвъ. А разъ это не осуществимо, не знаю, къ чему я буду обѣщать вамъ.
— Тедальдо, — отвѣчалъ странникъ, — вовсе не умеръ, какъ открылъ мнѣ Господь. Онъ живъ и здоровъ, и будетъ счастливъ, если только вернетъ вашу благосклонность.
— Послушайте, — сказала дама, — что́ вы говорите! Я видѣла его скончавшимся передъ моими дверями отъ нѣсколькихъ ударовъ ножемъ; я держала его въ этихъ самыхъ рукахъ и обливала горькими слезами мертвое лицо его; можетъ быть, это и было причиною возбужденія толковъ, которые потомъ такъ безсовѣстно стали распространяться.
— Что́ бы вы ни говорили, — возразилъ странникъ, — увѣряю васъ, что Тедальдо живъ и, если только вы пообѣщаете сдержать слово, я надѣюсь, вамъ скоро придется и выполнить его.
— Обѣщаю, — отвѣчала дама, — и охотно исполню: ничто не доставитъ мнѣ столько радости, какъ видѣть своего мужа оправданнымъ и свободнымъ, а Тедальдо — живымъ.
Тедальдо пришла мысль, что пора открыться и поселить въ Эрмеллинѣ болѣе прочную надежду на спасеніе мужа. «Сударыня, — сказалъ онъ ей, — чтобы утѣшить васъ относительно супруга, мнѣ слѣдуетъ открыть вамъ одну тайну; храните ее и не выдавайте никому на свѣтѣ!»
Они находились въ довольно укромномъ мѣстѣ и были одни: дама вполнѣ вѣрила въ святость того, кого считала за пилигрима. Между тѣмъ Тедальдо снялъ съ пальца перстень, который всегда тщательно берегъ и который дала ему Эрмеллина въ послѣднюю ночь, проведенную съ нимъ вмѣстѣ. Показывая ей перстень, онъ спросилъ: — Узнаете вы это? — Едва она взглянула на кольцо, какъ признала, и отвѣчала страннику: — Да, я подарила его нѣкогда Тедальдо. — Пилигримъ тогда всталъ и, быстро сбросивъ свое облаченіе и капюшонъ съ головы, заговорилъ по-флорентински:
— А меня вы узнаете?
Эрмеллина взглянула и, узнавъ въ немъ Тедальдо, вся обомлѣла испугавшись его, какъ обыкновенно боятся покойника, который вдругъ станетъ двигаться, какъ живой. Она не кинулась прямо къ нему, какъ къ своему Тедальдо, вернувшемуся съ Кипра, а хотѣла бѣжать отъ мертвеца, явившагося изъ могилы; но онъ ей молвилъ:
— Не бойтесь, я вашъ Тедальдо, живой и здоровый; никогда я не умиралъ и не умеръ, что бы ни думали вы и мои братья!
Собравшись нѣсколько съ духомъ, Эрмеллина, хотя и пугалась его голоса, вглядѣлась попристальнѣе и, убѣдившись, что это Тедальдо, бросилась къ нему со слезами на шею, стала его цѣловать и твердить:
— Тедальдо, моя отрада, да будетъ благословенъ твой приходъ!
Но онъ, цѣлуя и обнимая ее, отвѣчалъ:
— Не время теперь отдаваться болѣе нѣжнымъ привѣтствіямъ; я пойду устроить, чтобы и Альдобрандино вернулся сюда живъ и здоровъ и надѣюсь, уже завтра до наступленія вечера вы услышите о томъ добрыя вѣсти. Да не тревожьтесь, если у меня будутъ хорошія извѣстія, какъ я полагаю, о его избавленіи, такъ я сегодня же ночью приду къ вамъ сообщить ихъ, съ большимъ привольемъ, чѣмъ теперь.
Накинувъ снова свое пилигримское платье и капюшонъ, онъ еще разъ поцѣловалъ Эрмеллину и, ободривъ ее доброй надеждой, разстался съ нею и пошелъ туда, гдѣ Альдобрандино изнывалъ въ заточеніи, болѣе помышляя о предстоящей смерти, чѣмъ о надеждѣ на ждавшее его спасеніе. Подъ видомъ утѣшителя вошелъ онъ къ нему, съ разрѣшенія тюремщиковъ, и, сѣвъ рядомъ съ нимъ, сказалъ:
— Альдобрандино, я другъ твой, посланный для твоего спасенія Господомъ, сжалившимся надъ тобой и надъ твоей невинностью; поэтому, если ты согласишься, изъ страха Господня, обѣщать мнѣ одинъ малый даръ, который я попрошу у тебя, то ранѣе завтрашняго вечера, когда ты ждешь смертнаго приговора, услышишь вѣсть о твоемъ освобожденіи.
— Почтенный мужъ, — отвѣчалъ Альдобрандино, — ты заботишься о моемъ освобожденіи; поэтому хотя я тебя не знаю и не помнится мнѣ, чтобы я тебя видѣлъ, всетаки, должно быть, ты мнѣ другъ, какъ утверждаешь; и дѣйствительно, преступленіе, за которое я, говорятъ, долженъ быть осужденъ на смерть, мною никогда не было совершено; довольно съ меня и другихъ прегрѣшеній, которыя, можетъ быть, и довели меня до этой невзгоды, но говорю тебѣ, какъ передъ Богомъ: если Онъ смилуется теперь надо мной, я охотно выполню всякій великій обѣтъ, не только малый и не на однихъ словахъ; требуй, поэтому чего хочешь; если удастся мнѣ вырваться, ужь будь увѣренъ, я твердо это соблюду!
— Мое желаніе, отвѣчалъ пилигримъ, — заключается лишь въ томъ, чтобъ ты простилъ четырехъ братьевъ Тедальдо за то, что они довели тебя до такого положенія, считая повиннымъ въ его смерти. Прими ихъ, какъ друзей и братьевъ, когда они попросятъ у тебя прощенія.
— Не испытавъ обиды, нельзя постичь, — отвѣчалъ на это Альдобрандино, — до чего сладка месть и съ какимъ пыломъ ее жаждешь; но все равно, лишь бы Господь промыслилъ о моемъ спасеніи, я охотно прощу имъ, и теперь уже прощаю; только бы выпутаться и выбраться отсюда живымъ, а тамъ постараюсь поступить съ ними такъ, какъ ты хочешь!
Странникъ остался доволенъ и не пожелалъ ничего болѣе прибавить, кромѣ увѣщанія не падать духомъ, такъ какъ ранѣе, чѣмъ окончится завтрашній день, онъ получитъ достовѣрнѣйшее извѣстіе о своемъ освобожденіи. Оставивъ его, Тедальдо пошелъ въ синьорію и тихо сказалъ засѣдавшему тамъ: «Милостивый государь, каждый долженъ прилагать всѣ старанія, чтобы открыть истинное положеніе дѣла, въ особенности лица, занимающія постъ, ввѣренный вамъ, чтобы кара не постигла тѣхъ, кто не совершилъ преступленія, а злодѣи были наказаны; чтобы такъ и случилось, къ чести вашей и въ ущербъ тѣмъ, кто того заслужилъ, я именно и пришелъ сюда къ вамъ. Какъ вамъ извѣстно, вы сурово поступили съ Альдобрандино Палермини; вамъ кажется вполнѣ доказаннымъ, что онъ именно и убилъ Тедальдо Элизеи; вы находитесь здѣсь для приговора надъ нимъ; а между тѣмъ все дѣло ложно, что я и думаю доказать вамъ ранѣе полуночи, когда предамъ въ ваши руки убійцъ юноши».
Почтенный судья, которому было жаль Альдобрандино, охотно сталъ прислушиваться къ словамъ пилигрима и какъ слѣдуетъ переговорилъ съ нимъ объ этомъ. По его указанію, прежде всего, были арестованы два брата трактирщика и ихъ слуга. Когда для выясненія дѣла, ихъ хотѣли вести на пытку, они не выдержали и каждый въ отдѣльности, а потомъ и всѣ вмѣстѣ, публично сознались, что именно они убили Тедальдо Элизеи, хотя и не знали его. На вопросъ о причинѣ, они отвѣчали, что онъ очень приставалъ къ женѣ одного изъ нихъ, во время отсутствія ихъ изъ гостинницы и хотѣлъ силой принудить ее къ удовлетворенію своихъ желаній. Пилигримъ, услыхавъ все это, съ позволенія почтеннаго судьи удалился и пробрался тайкомъ въ домъ Эрмеллины; все кругомъ спало; онъ засталъ ее одну, ожидавшую его прихода. Ей тоже хотѣлось услыхать добрыя вѣсти о мужѣ и какъ слѣдуетъ помириться съ Тедальдо. Тотъ, явившись къ ней, съ радостнымъ видомъ воскликнулъ:
— Развеселись, дорогая моя; завтра, навѣрное, у тебя будетъ твой Альдобрандино; онъ живъ и здоровъ!
А чтобы она больше этому повѣрила, онъ разсказалъ ей до капли все, что сдѣлалъ. Эрмеллина такъ обрадовалась двумъ этимъ совершенно неожиданнымъ происшествіямъ, т. е. возвращенію живымъ Тедальдо, котораго она, въ полной увѣренности, оплакала мертвымъ, и избавленію отъ опасности Альдобрандино, котораго она тоже собиралась оплакивать черезъ нѣсколько дней, что ни у кого еще не было такъ легко на душѣ. Она обняла и горячо поцѣловала своего Тедальдо. И взойдя вмѣстѣ на ложе, они полюбовно заключили свой блаженный и радостный миръ, находя несказанную утѣху другъ въ другѣ. Когда забрезжилъ день, Тедальдо всталъ, объяснивъ дамѣ, что̀ онъ разсчитываетъ сдѣлать, и снова попросивъ ее хранить все въ глубочайшей тайнѣ; а самъ въ одѣяніи пилигрима, вышелъ изъ ея жилища, такъ какъ долженъ былъ, въ случаѣ надобности, отстаивать дѣло Альдобрандино. Синьорія, при наступленіи дня, собравъ, повидимому, подробныя свѣдѣнія о происшествіи, отпустила Альдобрандино, а спустя нѣсколько дней повелѣла отрубить головы убійцамъ на мѣстѣ, гдѣ они совершили злодѣяніе.
Альдобрардино былъ свободенъ, къ неописуемой радости его самого и супруги, всѣхъ его друзей и родныхъ. Ясно видя, что все это произошло стараніями пилигрима, онъ уговорилъ Тедальдо остаться у него въ домѣ на все время, пока тотъ пожелаетъ быть въ городѣ; и тутъ не могли вдосталь угостить и обласкать его, въ особенности Эрмеллина, немножко знавшая, съ кѣмъ имѣетъ дѣло. Однако, спустя нѣкоторое время, показалось ему, что пора примирить братьевъ съ Альдобрандино. Онъ зналъ, что они не только не успокоились при освобожденіи осужденнаго, но даже вооружились, опасаясь его; поэтому онъ попросилъ хозяина выполнить обѣщаніе. Тотъ великодушно выразилъ свою готовность. Тогда странникъ сказалъ, чтобы онъ устроилъ на слѣдующій день роскошный пиръ, на который должны быть приглашены, вмѣстѣ съ родными и женами и четверо братьевъ Тедальдо съ супругами; самъ онъ, прибавилъ странникъ, сейчасъ же отправится пригласить ихъ отъ его имени, для примиренія и участія въ празднествѣ. Альдобрандино одобрилъ желаніе пилигрима, который тотчасъ и отправился къ четыремъ братьямъ; потративъ немало словъ, требуемыхъ такимъ дѣломъ, онъ, наконецъ, неопровержимыми доводами довольно искусно привелъ ихъ къ сознанію, что они должны, прося прощенія, возвратить себѣ дружбу Альдобрандино; добившись этого, онъ пригласилъ ихъ съ супругами на слѣдующій день къ Альдобрандино обѣдать. Они охотно приняли приглашеніе, полагаясь на его честное слово.
Итакъ, на слѣдующій день, къ обѣденному часу, явились въ домъ Альдобрандино первоначально лишь четверо братьевъ Тедальдо, одѣтыхъ попрежнему въ трауръ, съ нѣкоторыми своими друзьями; хозяинъ уже ожидалъ ихъ. Тутъ передъ всѣми приглашенными они бросили оружіе на полъ и кинулись въ объятія Альдобрандино, прося прощенія за все, что противъ него сдѣлали. Альдобрандино нѣжно обнялъ ихъ и со слезами расцѣловалъ всѣхъ въ уста. Отвѣтивъ имъ кратко: онъ простилъ всѣ причиненныя обиды; затѣмъ явились ихъ сестры и жены, одѣтыя тоже всѣ въ темное, и были любезно встрѣчены Эрмеллиной и другими дамами. И мужчины, и женщины были довольны угощеніемъ, и все было превосходно, кромѣ одной вещи — безмолвія, овладѣвшаго всѣми въ виду свѣжаго горя, выражавшагося въ темныхъ одеждахъ Тедальдовой родни; нѣкоторые изъ-за этого начали даже осуждать выдумку приглашенія пилигрима, что отъ него не ускользнуло. Разсудивъ, что пора совлечь трауръ, онъ всталъ, пока другіе еще сидѣли за фруктами, и сказалъ:
— Ни въ чемъ нѣтъ недостатка на сегодняшнемъ пиршествѣ; чтобъ сдѣлать его веселымъ, не хватаетъ только Тедальдо; и такъ какъ вы не узнали его, хотя онъ неразлучно былъ съ вами, то я вамъ желаю его показать!
При этихъ словахъ онъ сбросилъ съ себя нарядъ пилигрима и предсталъ въ зеленой шелковой туникѣ. Всѣ съ изумленіемъ таращили на него глаза и, хотя узнавали, но никто не рѣшался повѣрить, что это онъ и есть. Видя недоумѣніе, Тедальдо привелъ на намять множество событій и разсказалъ о своихъ приключеніяхъ. Тогда всѣ братья и другіе гости съ радостными слезами бросились его обнимать: отъ нихъ не отстали и женщины, родныя и не родныя Тедальдо, за исключеніемъ одной Эрмеллины.
— Что это значитъ, Эрмеллина, отчего ты не привѣтствуешь Тедальдо, какъ другія? — обратился къ ней тогда Альдобрандино.
— Я отъ всего сердца привѣтствовала бы его, — воскликнула она, — и сдѣлала бы это охотнѣе всѣхъ, обнимающихъ его, такъ какъ обязана ему болѣе, чѣмъ всякая другая: вѣдь его стараніями ты возвращенъ мнѣ! Но сомнительные толки, ходившіе въ то время, какъ мы оплакивали того, кого считали за Тедальдо, не позволяютъ мнѣ теперь рѣшиться.
— Поди ты, — возразилъ Альдобрандино, — ты думаешь, я вѣрю сплетникамъ; выхлопотавъ освобожденіе мнѣ, онъ ясно показалъ, что все это ложь, да я никогда и не вѣрилъ!.. Ну, живо, ступай, обними его!
Дама, ничего иного и не желавшая, не замедлила исполнить приказъ мужа. Она кинулась къ нему, какъ другіе, и крѣпко обняла его. Такое великодушіе Альдобрандино очень понравилось братьямъ Тедальдо, да и вообще всѣмъ присутствовавшимъ; послѣдняя соринка, остававшаяся еще у кого-нибудь въ мысляхъ, вслѣдствіе распространенныхъ слуховъ, и та была теперь уничтожена.
И такъ, каждый радовался при видѣ Тедальдо, а онъ самъ сорвалъ траурныя одежды съ братьевъ и сестеръ и потребовалъ, чтобы они распорядились прислать себѣ другія платья. Переодѣвшись, они много пили, танцовали и предавались различнымъ забавамъ; такимъ образомъ, пиръ, начавшійся молчаливо, закончился очень шумно. Веселясь напропалую, они всѣ, какъ были, перекочевали въ жилище Тедальдо и тамъ отужинали; затѣмъ пиръ продолжался еще нѣсколько дней, и все также шумно и весело.
А флорентинцы глазѣли на Тедальдо, словно на диво какое. У многихъ, даже у братьевъ его, оставалась въ душѣ еще капля сомнѣнія: онъ это, въ самомъ дѣлѣ, или нѣтъ. Они не совсѣмъ твердо вѣрили этому и, можетъ быть, такъ и не убѣдились бы, если бы не произошло одного случая, выяснившаго имъ, кто именно убитъ, и кѣмъ онъ былъ при жизни. Однажды проходили солдаты изъ Луниджаны мимо дома Тедальдо и, увидавъ его, поклонились, промолвивъ: — Добраго здоровья, Фаціоло!
— Вы обознались, — отвѣтилъ имъ Тедальдо.
Тѣ, услыхавъ это, смутились и попросили у него извиненія, говоря въ оправданіе: — По чести, вы такъ похожи на одного нашего товарища, какъ только можетъ походить человѣкъ на человѣка; его зовутъ Фаціоло изъ Понтремоли. Онъ ушелъ сюда, недѣли съ двѣ или немного больше, а потомъ мы такъ и не могли узнать, что съ нимъ сталось; правда, мы подивились теперь его одеждѣ, потому что онъ, какъ и мы, былъ солдатомъ. Услыхавъ это, старшій братъ Тедальдо подошелъ къ нимъ и спросилъ:
— А какъ былъ одѣтъ вашъ Фаціоло?
И когда онъ разсказалъ имъ, обнаружилось, что именно такъ, какъ они говорили. Тогда по этимъ и другимъ признакамъ было выяснено, что убитый и былъ Фаціоло, а не Тедальдо. Тутъ разсѣялись послѣднія подозрѣнія у его братьевъ и у всѣхъ прочихъ. Тедальдо же, вернувшись богачемъ, продолжалъ свои нѣжныя отношенія, и такъ какъ дама не ссорилась болѣе съ нимъ, то, ведя дѣла осторожно, они долго наслаждались любовью. Дай, Господи, и намъ наслаждаться нашей!