скажу вамъ; смотрите только, не передавайте это ни единому человѣку. Насколько Богъ открылъ мнѣ, несчастье, которые вы пснытываете, послано вамъ за содѣянный нѣкогда грѣхъ. Господь опредѣлилъ загладить его до нѣкоторой степени этимъ горемъ и болѣе всего желаетъ, чтобы вы сами его исправили; въ противномъ случаѣ вы испытаете гораздо бо̀льшія напасти!
— Святой отецъ, — отвѣчала дама, — у меня не одинъ грѣхъ на душѣ, и я не знаю, который изъ нихъ предпочитаетъ Господь, чтобы я исправила; если же вы знаете, назовите его мнѣ; я сдѣлаю все, что могу, для его искупленія.
— Я-то хорошо знаю, — отвѣчалъ странникъ, — какой грѣхъ, и требую сознанія въ немъ не за тѣмъ, чтобы мнѣ лучше его узнать, а чтобы вы сами, говоря о немъ, почувствовали больше раскаянія; однако, приступимъ къ дѣлу; скажите мнѣ, припоминается ли вамъ, что когда-то у васъ былъ возлюбленный?
Дама, услыхавъ это, испустила глубокій вздохъ и до крайности изумилась, не думая, чтобы кто-нибудь объ этомъ зналъ, хотя съ того дня, какъ былъ убитъ юноша, принятый за Тедальдо, дѣло нѣсколько огласилось, вслѣдствіе кой-какихъ намековъ, не особенно осмотрительно пущенныхъ знавшимъ объ этой исторіи другомъ Тедальдо. Она отвѣчала:
— Я вижу, что Богъ открываетъ вамъ всѣ человѣческія тайны, поэтому и я не стану скрывать своихъ. Правда, въ молодости я горячо любила одного злополучнаго юношу, смерть котораго приписывается моему мужу. Его кончину я оплакивала такъ, что мнѣ и до сихъ поръ тяжко; хоть я выказывала себя суровой и недоступной передъ его исчезновеніемъ, но ни разлука съ нимъ, ни долгое его отсутствіе, ни даже смерть не могли его вырвать изъ моего сердца!
— Умершій, злополучный юноша, — сказалъ пилигримъ, — никогда не любилъ васъ, но Тедальдо Элизеи любилъ; скажите мнѣ, однако, изъ-за чего вы поссорились съ нимъ: оскорбилъ онъ васъ какъ-нибудь?
— Нимало, — отвѣчала дама, — онъ никогда меня не оскорблялъ; но причиною разрыва были слова одного гадкаго духовника, у котораго я разъ исповѣдывалась. Не успѣла я сказать ему о любви къ Тедальдо и о близости, существующей между нами, какъ онъ обрушилъ на мою голову такіе громы, что и сейчасъ страхъ беретъ. Онъ говорилъ мнѣ, что, если я не перестану, такъ отправлюсь въ пасть къ дьяволу, въ самую глубь преисподней, и буду ввержена въ вѣчное пламя. Меня обуялъ такой ужасъ, что я, во что бы то ни стало, рѣшила не допускать больше сближенія съ Тедальдо, а чтобы не было и поводовъ къ тому, я не стала болѣе принимать отъ него ни писемъ, ни посланныхъ; хотя, мнѣ кажется, если бы онъ настаивалъ побольше, вмѣсто того, чтобы уѣхать, какъ я думаю, отъ отчаянія, то, видя его тающимъ, какъ снѣгъ на солнцѣ, я смягчила бы свое суровое рѣшеніе.
— Вотъ это и есть тотъ единственный грѣхъ, — замѣтилъ странникъ, — за который вы теперь платитесь. Я твердо знаю, что Тедальдо не причинилъ вамъ никакого насилія; вы влюбились въ него и, стало быть, дѣлали все по собственному желанію; онъ вамъ понравился и, какъ вы сами хотѣли, пришелъ къ вамъ и пользовался вашею близостью, при которой вы, и словами, и дѣломъ, выказывали ему столько расположенія, что, если онъ и прежде любилъ васъ, то нынѣ любовь его въ тысячу разъ увеличилась; если же дѣло было такъ (а я знаю, что такъ было), какая причина могла побудить васъ столь сурово отъ него отшатнуться? Такія
