Одинъ ученый любитъ одну вдову, которая, будучи влюблена въ другого, заставляетъ прождать его всю ночь зимою на снѣгу. За это онъ заставляетъ ее лѣтомъ, въ іюль, простоять цѣлый день нагишемъ на башнѣ, на солнечномъ припекѣ.
Дамы отъ души посмѣялись надъ бѣднымъ Каландрино и смѣялись бы еще больше, если бы не взяла ихъ жалость къ нему, когда узнали, что онъ, кромѣ свиньи, которую у него украли, долженъ былъ отдать ворамъ еще и каплуновъ. Когда онѣ вдостоль насмѣялись, королева передала очередь разсказа Пампинеѣ, которая тотчасъ же начала такъ:
— Дорогія мои! Часто случается, что ухищреніе посрамляется другимъ ухищреніемъ, и потому никогда не слѣдовало бы развлекаться причиненіемъ другому досады. Мы слышали много разсказовъ о разныхъ продѣлкахъ и смѣялись надъ ними; но ни въ одной изъ разсказанныхъ исторій не было упомянуто о мщеніи жертвы. Поэтому я и хочу вамъ разсказать о приключеніи съ одною дамою изъ нашего города, которая едва не погибла изъ-за мести, обрушившейся на ея голову вслѣдствіе одной ея продѣлки. Вамъ будетъ не безполезно послушать эту исторію, чтобы вы остерегались издѣваться надъ людьми.
Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, во Флоренціи жила одна молодая женщина, красивая, гордая, благороднаго происхожденія и хорошо обезпеченная. Эта дама, по имени Елена, была вдова и вторично не хотѣла выходить замужъ. Она влюбилась въ одного красиваго, молодого человѣка; не зная никакихъ заботъ, она свободно отдавалась этой любви; съ помощью своей преданной служанки Елена познакомилась съ предметомъ своей любви и часто принимала его у себя, проводя съ нимъ время, какъ нельзя болѣе весело и пріятно.
Въ это время вернулся во Флоренцію изъ Парижа одинъ благородный молодой человѣкъ, здѣшній уроженецъ, по имени Риньери [1]. Онъ долго учился въ Парижѣ, и учился серьезно, стараясь углубиться въ суть и причину вещей, что и приличествуетъ благородному мужчинѣ; онъ не хотѣлъ слѣдовать примѣру многихъ другихъ, которые учатся только затѣмъ, чтобы потомъ продавать свои знанія по мелочамъ. Здѣсь, во Флоренціи, онъ жилъ, всѣми уважаемый, какъ человѣкъ знатнаго рода и глубокой учености.
Часто случается, что люди, особенно глубоко проникнувшіе въ суть вещей, съ особенною силою увлекаются и любовью; такъ именно вышло и съ этимъ Риньери. Однажды онъ пошелъ куда-то на праздникъ и тамъ встрѣтилъ Елену. Она была одѣта вся въ черномъ, какъ у насъ принято одѣваться вдовамъ, и такъ очаровала его своею красотою и любезностью, какъ ни одна другая женщина. Онъ подумалъ про себя, сколь блаженъ тотъ, кому судьба пошлетъ счастье обладать такою женщиною. Всмотрѣвшись въ нее разъ и другой и подумавъ, что ничто дорогое и великое не пріобрѣтается безъ труда и старанія, тутъ же рѣшилъ, что приложитъ всѣ усилія къ тому, чтобы понравиться этой женщинѣ и чтобы потомъ ея благоволеніе къ нему перешло въ любовь.
А молодая женщина не привыкла опускать взоры книзу, а, напротивъ, бойко пострѣливала ими во всѣ стороны и, разумѣется, всегда вовремя замѣчала, если кто засматривался на нее. Не остались ею не замѣченными и восторженные взгляды Риньери, и она весело подумала про себя: «Я, кажется, сегодня не даромъ сюда пришла; повидимому, если не ошибаюсь, мнѣ удалось поймать этого воробушка за носъ».
Елена стала искоса поглядывать на него, желая показать ему, что онъ ей тоже не противенъ. Она знала, чѣмъ больше она будетъ привлекать къ себѣ сердца, тѣмъ большую цѣну получитъ ея красота въ глазахъ того, кому она отдала свою любовь.
А молодой-философъ отложилъ философію въ сторону и всей душою обратился къ ней. Вообразивъ, что понравился ей, онъ разузналъ, гдѣ она живетъ, и началъ похаживать мимо ея дома, выдумывая для того разные благовидные предлоги. Вдовушка поздравляла себя съ побѣдою, дѣлала видъ, что ей пріятно его появленіе передъ ея домомъ. Ученый между тѣмъ ухитрился войти въ сношенія съ ея служанкою, признался ей въ свой любви и просилъ ее, чтобы она расположила свою госпожу въ его пользу. Служанка надавала ему всякихъ обѣщаній, а потомъ обо всемъ разсказала своей госпожѣ, которая выслушала ее, хохоча до упаду, и сказала:
— Экій глупый человѣкъ! Онъ совсѣмъ потерялъ голову, побывавъ въ Парижѣ! Ну, что жъ, надо ему дать то, чего онъ ищетъ. Когда онъ опять съ тобою заговоритъ, скажи ему, что я его люблю еще больше, чѣмъ онъ меня, но что мнѣ надо беречь мою честь, чтобы я могла являться передъ другими женщинами съ открытымъ челомъ; если онъ въ самомъ дѣлѣ такой мудрецъ, какъ считаетъ себя, то черезъ это я стану для него, еще дороже.
О, бѣдняжка, она еще не знала, каково имѣть дѣло съ господами учеными!
Служанка, найдя его, передала ему, что приказала барыня. Счастливый ученый обрушился на вдову съ самыми горячими просьбами, письмами, подарками; все это принимали, но отвѣтъ давали самаго неопредѣленнаго свойства. Такъ тянулось довольно долго; въ концѣ концовъ вдова все это разсказала своему любовнику, а тотъ надулся на нее и поссорился въ порывѣ ревности. Она захотѣла ему доказать, что онъ напрасно волнуется н подозрѣваетъ ее. Въ это время философъ чрезвычайно настойчиво приставалъ къ ней. Опа и послала къ нему свою служанку передать, что она хотѣла хорошенько убѣдиться въ его любви; отвѣчать же на нее до сихъ поръ не могла улучить время, и теперь тоже все еще не можетъ, но что на Рождествѣ, которое приближалось, надѣется увидѣться съ нимъ. Поэтому она проситъ его придти къ ней на дворъ вечеромъ, на второй день праздника; тогда она постарается выйти къ нему.
Молодой ученый былъ наверху блаженства. Въ назначенное время онъ появился на дворѣ дома вдовы, былъ тамъ запертъ служанкою, и принялся ожидать свою даму. А та въ этотъ вечеръ какъ разъ позвала своего любовника, весело поужинала съ нимъ и разсказала ему, что она задумала продѣлать въ эту ночь.
— Ты самъ убѣдишься во-очію, — прибавила она, — какую любовь я питаю къ тому, къ кому ты меня такъ глупо приревновалъ.
Любовникъ выслушалъ эти слова съ большимъ удовольствіемъ; ему хотѣлось только видѣть на дѣлѣ то, въ чемъ дама увѣряла его на словахъ. Въ тотъ день шелъ сильный снѣгъ, такъ что все было имъ покрыто. Не долго побывъ на дворѣ, Риньери уже ощутилъ порядочный ознобъ, но вооружился терпѣніемъ и ждалъ.
— Пойдемъ въ комнату, — предложила вдова своему возлюбленному, — поглядимъ изъ окошка, что подѣлываетъ предметъ твоей ревности, и послушаемъ, что онъ скажетъ служанкѣ; я послала ободрить его немножко.
Они подошли къ окну и могли видѣть, не будучи сами видимы. Они слышали, какъ служанка, утѣшая его, говорила ему.
— Риньери, барыня ужасно тревожится и печалится. Къ ней пришелъ сегодня одинъ изъ ея братьевъ, сидѣлъ, сидѣлъ, разговаривалъ о томъ, да о другомъ, затѣмъ остался ужинать, и послѣ ужина все еще сидитъ. Теперь, впрочемъ, я думаю, онъ скоро уйдетъ. Ей никакъ нельзя было выдти къ тебѣ, но подожди еще, навѣрное она скоро выйдетъ; она проситъ тебя подождать и не сердиться.
— Скажи барынѣ, — отвѣтилъ всему этому повѣрившій ученый, — чтобы она обо мнѣ не безпокоилась, пока ей не окажется возможнымъ выдти ко мнѣ; пусть только, если можно, придетъ поскорѣе.
Служанка ушла и завалилась спать. А вдова сказала своему возлюбленному:
— Ну, что ты скажешь? Неужели же ты не понимаешь, что еслибъ я его въ самомъ дѣлѣ любила, какъ ты опасаешься, то допустила бы мерзнуть на дворѣ?
Любовникъ былъ совершенно успокоенъ и доволенъ. Они легли и среди вкушаемыхъ наслажденій то-и-дѣло принимались трунить надъ злополучнымъ студіозусомъ. А тотъ ужь давно подпрыгивалъ, расхаживая по двору, чтобы хоть немного согрѣться; ему негдѣ было ни присѣсть отдохнуть, ни согрѣться, и онъ отъ души проклиналъ любезнаго братца вдовы, такъ долго у ней засидѣвшагося. Каждую минуту ученый ждалъ, что ему отопрутъ — и все напрасно.
А вдовушка пробаловалась съ своимъ возлюбленнымъ до половины ночи и вдругъ, вспомнивъ о студентѣ, сказала ему:
— Ну, что-то подѣлываетъ нашъ философъ? Какъ ты полагаешь, что въ немъ крѣпче — здравый смыслъ или любовь? Неужели и тотъ морозъ, что я заставила его перетерпѣть, не могъ выбить изъ тебя твоей ревности?
— Сердце мое, — отвѣчалъ ей любовникъ, — я знаю, что какъ ты для меня все мое благо, мой покой, мое наслажденіе и вся моя надежда, такъ и я для тебя то же!
— Коли такъ, — сказала вдовушка, — цѣлуй меня тысячу разъ, чтобы доказать мнѣ, что говоришь правду!
Любовникъ, крѣпко обнявъ ее, цѣловалъ ее не тысячу, а сто тысячъ разъ. Когда они помирились, вдова опять сказала ему:
— Давай, встанемъ и поглядимъ еще разъ, не потухъ ли на морозѣ тотъ огонь любви, о которомъ мой новый любовникъ писалъ мнѣ въ своихъ посланіяхъ?
Они встали, подошли къ окошку и начали смотрѣть. Бѣдный ученый выдѣлывалъ на дворѣ удивительныя тѣлодвиженія; у него зубъ на зубъ не попадалъ отъ мороза, который въ эту ночь былъ не шуточный.
— Ну, что̀ скажешь, сладость моя? — спрашивала вдовушка. — Видишь теперь, какъ я умѣю заставлять кавалеровъ выплясывалъ безъ музыки?
— Вижу, сокровище мое, — отвѣчалъ любовникъ.
— Теперь вотъ что сдѣлаемъ, — продолжала дама, — спустимся къ двери: ты стой тихонько, а я заговорю съ нимъ; послушаемъ, что онъ скажетъ; можетъ быть, его разговоры позабавятъ насъ не меньше его вида. Они тихонько вышли изъ комнаты, спустились къ выходной двери; стоя около нея, но не отворяя ея, дама тихонько окликнула его. Тотъ подумалъ, что его, наконецъ, впустятъ, и ужасно обрадовался.
— Я здѣсь, сударыня, — сказалъ онъ, подходя къ двери. — Отворите Бога ради, я умираю отъ холода.
— Вотъ какъ! — сказала дама. — Я не думала, что ты такой зябкій; да вѣдь, кажется, не очень холодно, снѣгу выпало немного. Въ Парижѣ, я думаю, гораздо холоднѣе. Къ сожалѣнію, я все еще не могу тебя впустить: братъ мой все еще не ушелъ. Но онъ скоро уйдетъ, и я тотчасъ отопру тебѣ. Я едва урвалась отъ него, чтобы только выдти и сказать тебѣ нѣсколько словъ въ утѣшеніе.
— Молю васъ, сударыня, отоприте дверь! — просилъ ее ученый. — Пустите меня хоть куда-нибудь укрыться: снѣгъ валитъ все время; когда можно будетъ, я приду къ вамъ!
— Дорогой мой, — отвѣчала дама, — никакъ не могу отворить тебѣ: эта дверь страшно скрипитъ. Братъ тотчасъ услышитъ, если я тебѣ отворю. Погоди, я пойду и скажу ему, что пора уходить, потомъ отворю тебѣ.
— Идите же поскорѣе, — сказалъ онъ, — да велите развести огонь, чтобы я могъ обогрѣться, когда войду; я до такой степени прозябъ, что себя не помню.
— Не можетъ быть! — отвѣчала дама. — А сколько разъ ты писалъ мнѣ, что весь горишь и пламенѣешь отъ любви ко мнѣ. Ну, да я знаю, что ты шутишь. Я ухожу. Жди и потерпи еще немножко.
Любовникъ все это слышалъ и былъ чрезвычайно доволенъ. Они вновь вернулись на кровать и даже мало спали въ ту ночь, — все вспоминали объ ученомъ и издѣвались надъ нимъ.
Бѣдный Риньери тѣмъ временемъ такъ прозябъ, что стучалъ зубами, какъ аистъ. Онъ начиналъ догадываться, что надъ нимъ издѣваются, и нѣсколько разъ пытался отпереть дверь, искалъ другого выхода, но ни то, ни другое не удавалось. Онъ ходилъ по двору, какъ левъ въ клѣткѣ, проклиналъ погоду, злую выходку дамы, безконечно тянувшуюся ночь и свою недогадливость. Онъ чувствовалъ, какъ его горячая любовь къ этой женщинѣ начинаетъ превращаться въ страшную ненависть, обдумывалъ всевозможные способы мщенія и мечталъ о немъ такъ же, какъ раньше мечталъ о томъ, чтобы обладать ею.
Длинная и мучительная ночь кончалась, приближался день, начинало свѣтать. Служанка, по приказанію барыни, спустилась внизъ, отворила входную дверь и, принявъ видъ соболѣзнованія, сказала Риньери:
— Этакая вышла неудача тебѣ нынче! Всю ночь тебя тутъ проморили на морозѣ. Ну, да ничего. Иди себѣ домой. Что сегодня не вышло, въ другой разъ удастся. Барыня и сама не рада, да не ея вина!
Возмущенный до глубины души, ученый, какъ человѣкъ мудрый, понималъ, что угрозы служатъ только оружіемъ въ рукахъ того, кому грозятъ, смолчалъ, сдержалъ внутри себя все, что хотѣло бы вырваться наружу, и тихимъ голосомъ, безъ всякаго гнѣва, сказалъ:
— Правда, я сегодня провелъ самую скверную ночь въ моей жизни, но полагаю, что барыня твоя въ этомъ не виновата; она сама, жалѣя меня, спускалась внизъ только затѣмъ, чтобы сказать мнѣ нѣсколько словъ въ утѣшеніе. Ты правду говоришь: что не могло сбыться въ эту ночь, сбудется въ другой разъ. Кланяйся ей отъ меня и прощай!
Онъ едва дотащился домой, усталый, изморенный безсонной ночыо; бросившись на кровать, онъ тотчасъ уснулъ. Проснувшись, онъ почувствовалъ, что у него отнялись руки и ноги. Онъ призвалъ врача, разсказалъ ему, какъ онъ чуть не замерзъ, и сталъ лечиться. Врачи употребляли всѣ усилія, чтобы вылечить его и вернуть его жиламъ растяжимость. Но онъ поправился только благодаря своей молодости, да и то не раньше наступленія теплой погоды. Выздоровѣвъ и вполнѣ оправившись, онъ скрылъ въ своемъ сердцѣ ненависть и жажду мщенія, дѣлая видъ, что влюбленъ въ прелестную вдову попрежнему.
По прошествіи нѣкотораго времени судьба улыбнулась юному ученому и предоставила ему случай удовлетворить обуревавшую его жажду мести. Молодой человѣкъ, влюбленный во вдову, не взирая на всю любовь, какую вдова къ нему питала, влюбился въ другую, началъ понемногу отставать отъ Елены, и наконецъ покинулъ ее въ жертву горькихъ слезъ и терзаній. Преданная ей служанка, не умѣя разогнать тоски, охватившей ея госпожу послѣ этой измѣны, увидя однажды Риньери, шедшаго мимо дома, забрала себѣ въ голову глупую мысль, что можно вернуть любовь прежняго любовника къ ея госпожѣ посредствомъ чаръ и колдовства; по ея мнѣнію, молодой ученый долженъ былъ владѣть большими свѣдѣніями по этой части. Она поспѣшила сообщить свою догадку госпожѣ. Та сама была не изъ очень умныхъ. Она не въ силахъ была даже разсудить, что если бы Риньери умѣлъ колдовать, то воспользовался бы этимъ прежде всего для себя самого. Она же ухватилась за идею своей служанки и тотчасъ поручила ей спросить у него, возьмется ли онъ за это, и велѣла передать ему, что если онъ сдѣлаетъ это, то она на все готова, чего только онъ захочетъ. Служанка исполнила его порученіе, передала все Риньери, а тотъ, страшпо обрадованный, подумалъ про себя:
— Слава Богу, наконецъ-то я имѣю случай отмстить этой злодѣйкѣ за ту подлость, которую она мнѣ сдѣлала въ награду за мою любовь.
И онъ сказалъ служанкѣ: — Передай своей госпожѣ, чтобы она не сомнѣвалась въ успѣхѣ. Если бы даже ея любовникъ уѣхалъ въ Индію, то и тогда я сумѣлъ бы вернуть его и заставилъ молить ее о прощеніи. А все, что̀ для этого необходимо, я сдѣлаю, когда и гдѣ ей будетъ угодно; такъ ей и скажи, и пусть она будетъ вполнѣ спокойна.
Служанка передала его слова, и было условлено, что они встрѣтятся въ церкви Санта Лючія дель Прато. Риньери и дама сошлись тамъ и бесѣдовали наединѣ. Ей и въ голову не пришло поразмыслить о томъ, что она чуть-чуть не уморила его; она совершенно откровенно все ему разсказала и просила спасти ее.
— Сударыня, — сказалъ ей молодой ученый, — я въ числѣ другихъ наукъ изучалъ въ Парижѣ некромантію [2] и хорошо владѣю этимъ искусствомъ. Надо вамъ сказать, что это искусство богопротивное, и потому я клялся никогда не прибѣгать къ нему ни ради себя, ни ради другихъ. Но любовь, которую я питаю къ вамъ, не знаетъ предѣловъ, и изъ-за нея я готовъ, если бы вы того пожелали, идти въ пасть къ самому сатанѣ. Только я долженъ васъ предупредить, что некромантія — страшная вещь; вы и понятія, быть можетъ, не имѣете о томъ, съ какими ужасами она сопряжена, въ особенности, когда дѣло идетъ о томъ, чтобы возвратить себѣ утраченную любовь. Тутъ должно принимать участіе въ заклинаніяхъ непремѣнно само заинтересованное лицо. Для этого надо обладать величайшимъ мужествомъ: дѣло происходитъ ночью, въ уединенномъ мѣстѣ, безъ постороннихъ свидѣтелей. Я не знаю, рѣшитесь ли вы на все это!
Дама, безнадежно влюбленная и потому неспособная разсуждать здраво, отвѣчала ему:
— Любовь моя такъ терзаетъ меня, что я не могу представить себѣ, чего бы я только ни сдѣлала, на что̀ бы ни рѣшилась, чтобы вернуть того, кто покинулъ меня! Скажи же мнѣ, въ чемъ именно я должна особенно проявить свое мужество?
— Сударыня, — отвѣчалъ ей мстительный ученый, — я долженъ буду отлить изъ олова изображеніе того человѣка, любовь котораго вы желаете вернуть; когда я вамъ передамъ его, вы должны въ первый день новолунія, ночью, раздѣвшись до-нага, семь разъ окунуться въ проточную воду, держа это изображеніе въ рукахъ. Потомъ, оставаясь нагою, вы должны влѣзть на дерево или на какое-нибудь нежилое строеніе. Здѣсь, оборотившись къ сѣверу и держа изображеніе въ рукѣ вы семь разъ произнесете особый заговоръ, который я вамъ напишу. Когда вы его кончите, къ вамъ подойдутъ двѣ молодыя прелестнѣйшія дѣвушки; онѣ поздороваются съ вами и съ самымъ дружескимъ видомъ спросятъ васъ, что вамъ угодно. Вы должны имъ подробно объяснить всѣ ваши желанія; при этомъ остерегайтесь, чтобы не ошибиться, не сказать имъ другого имени. Когда вы скажете, что́ нужно, онѣ уйдутъ, а вы сойдете внизъ, одѣнетесь и вернетесь домой. Не далѣе, какъ въ слѣдующую же ночь вашъ возлюбленный явится къ вамъ и со слезами будетъ умолять васъ, чтобы вы сжалились надъ нимъ и простили его. И знайте, что съ этого часа онъ никогда не покинетъ васъ.
Дама все это выслушала съ глубочайшею вѣрою. Ей казалось, что ея любовникъ вновь держитъ ее въ своихъ объятіяхъ. Она даже развеселилась и сказала:
— Увѣряю тебя, что все это я сдѣлаю, какъ слѣдуетъ: у меня на все хватитъ мужества. Близъ Валь д’Арно у меня есть помѣстье, расположенное неподалеку отъ рѣки, а теперь какъ разъ іюль мѣсяцъ и выкупаться будетъ очень пріятно. И еще припоминаю, что невдалекѣ отъ рѣки стоитъ пустая башенка; на нее изрѣдка только всходятъ пастухи, чтобы сверху осмотрѣть, куда разбрелся ихъ скотъ. Мѣсто тамъ совершенно уединенное. На этой башнѣ всего удобнѣе исполнить то, что ты сказалъ.
Риньери хорошо зналъ помѣстье вдовы и башню, и поспѣшилъ вполнѣ одобрить ея намѣренія.
— Сударыня, — сказалъ онъ, я никогда не бывалъ въ тѣхъ мѣстахъ, и не знаю ни вашего помѣстья, ни той башни; но, конечно, если все тамъ такъ, какъ вы говорите, то лучшаго мѣста и не придумать. Итакъ, когда придетъ время, я пришлю вамъ изображеніе и заговоръ. Только прошу васъ, когда ваше желаніе исполнится и вы убѣдитесь, что я оказалъ вамъ дѣйствительную услугу, вспомните и обо мнѣ и исполните ваше обѣщаніе.
Дама подтвердила свое обѣщаніе, простилась съ нимъ и ушла.
А философъ совершенно довольный тѣмъ, что его наставленіе принято, сдѣлалъ обѣщанное оловянное изображеніе и написалъ придуманный имъ заговоръ. Въ условленное время онъ отослалъ то и другое вдовѣ и велѣлъ ей передать, чтобы она, не откладывая, въ слѣдующую же ночь совершила то, о чемъ онъ ей сказалъ. А самъ тайкомъ, въ сопровожденіи своего слуги, отправился въ домъ одного своего пріятеля, который жилъ по близости отъ той башни, гдѣ дама должна была колдовать. Вдова, въ свою очередь, тоже, захвативъ съ собою служанку, пустилась въ путь, въ свое помѣстье.
При наступленіи ночи, Елена сдѣлала видъ, что идетъ спать и отослала отъ себя служанку, а когда всѣ уснули, тихонько вышла изъ дома и отправилась къ башнѣ на берегъ Арно. Осмотрѣвшись кругомъ, и видя, что никого нѣтъ, она раздѣлась, сложила одежду подъ кустомъ, семь разъ окунулась въ рѣкѣ, держа въ рукѣ изображеніе, а потомъ, какъ была, нагая, направилась къ башнѣ.
Риньери при наступленіи ночи тоже спрятался близъ башни между деревьями, и все это видѣлъ. Она прошла совсѣмъ близко отъ него, вся обнаженная; онъ видѣлъ, какъ сверкало ея тѣло, побѣждая своею бѣлизною окружавшую тьму ночи; онъ видѣлъ ея грудь и прочія прелести; онъ думалъ о томъ, что должно будетъ претерпѣть это красивое тѣло, и ему стало жаль ее. Съ другой стороны, его томило плотское возбужденіе [3]. Ему хотѣлось броситься на нее изъ засады и овладѣть ею, и онъ едва могъ бороться съ искушеніемъ. Но, вскорѣ овладѣвъ собою, онъ вспомнилъ о перенесенномъ оскорбленіи, подавилъ и состраданіе, и вожделѣніе, утвердился вновь въ своемъ рѣшеніи и далъ ей спокойно пройти мимо.
Она поднялась на башню, обратилась къ сѣверу и начала произносить слова заклинанія, даннаго ей Риньери. Послѣдній, выждавъ нѣкоторое время, подкрался къ башнѣ и убралъ лѣстницу, которая вела на вершину башни, гдѣ была дама; затѣмъ, онъ началъ спокойно ждать, что̀ она будетъ дѣлать и говорить.
Дама произнесла семь разъ заклинаніе и стала ждать появленія молодыхъ дѣвушекъ. Но ожиданіе затянулось очень долго; она начинала ощущать весьма непріятную свѣжесть воздуха. Наконецъ, стала заниматься и зоря. Съ досадою и горестью начала Елена догадываться, что ученый обманулъ ее, и думала про себя:
«Мнѣ кажется, что этотъ Риньери захотѣлъ доставить мнѣ такую же ночь, какъ я ему въ тотъ разъ. Ну, если такъ, то онъ худо распорядился со своимъ мщеніемъ; нынѣшняя ночь не составитъ и третьей части той ночи, какая выпала на его долю, не говоря уже о томъ, что и морозъ тогда былъ не теперешнему чета».
Опасаясь, чтобы день не засталъ ея въ этомъ мѣстѣ въ такомъ видѣ, она хотѣла сойти съ башни, но тутъ увидѣла, что лѣстница исчезла. У нея вдругъ ноги подкосились отъ ужаса, и она свалилась на помостъ башни. Когда силы вернулись къ ней, она принялась стонать. Елена отлично понимала, что все это нарочно подстроено философомъ, и горько упрекала себя, что такъ глупо довѣрилась человѣку, которому нанесла страшную обиду и котораго должна быть считать своимъ лютымъ врагомъ. Такъ прошло много времени. Она вновь начала высматривать, какъ бы спуститься внизъ, и не находя никакого способа, опять зарыдала, осаждаемая самыми черными мыслями.
«О, несчастная, — думала она про себя, — что скажутъ теперь твои братья, родственники, знакомые, наконецъ, вся Флоренція, когда узнаютъ, что ты стояла тутъ ночью голая! Всѣ считали тебя честною женщиною, а теперь всѣ увидятъ, что честь твоя была фальшива. А если захочешь оправдываться, то что̀ можешь ты подѣлать противъ этого проклятаго философа, который узналъ всѣ твои дѣла, и не дастъ тебѣ солгать. Горе тебѣ, злополучной! Ты сразу потеряла и возлюбленнаго, котораго не умѣла удержать своею любовью, и честь!»
Ею овладѣло такое горе, что она готова была броситься съ башни на землю. Между тѣмъ взошло солнце. Елена, прислонившись къ стѣнѣ башни, начала высматривать, не покажется ли гдѣ-нибудь мальчикъ-пастухъ, котораго она могла бы послать за своею служанкою.
Риньери, спавшій подъ кустомъ, невдалекѣ отъ башни, проснулся и увидѣлъ ее, а она его.
— Съ добрымъ утромъ, сударыня! — крикнулъ онъ ей. — А что же наши молодыя дѣвицы, развѣ все еще не приходили?
Дама, увидѣвъ его, начала рыдать громче прежняго и просила подойти къ башнѣ, чтобы она могла переговорить съ нимъ. Тотъ охотно оказалъ ей эту любезность. Дама легла ничкомъ на помостъ башни, такъ что между зубцовъ выставилась только голова.
— Риньери, — заговорила она съ рыданіями, — я знаю, что доставила тебѣ очень непріятную ночь; но вѣдь ты уже отомстилъ за себя: хотя у насъ теперь іюль, я все же думала, что замерзну въ эту ночь, стоя нагая. Притомъ я такъ плакала, терзаемая мыслью о твоемъ обманѣ и о моей довѣрчивости къ твоимъ словамъ, что дивлюсь, какъ у меня не вытекли глаза вмѣстѣ со слезами. Поэтому молю тебя, не ради любви ко мнѣ, — вѣдь ты не можешь меня любить, — но ради твоего самолюбія, такъ какъ ты человѣкъ благородный: удовольствуйся тѣмъ, что сдѣлано тобою изъ мести за твою обиду: передай мнѣ мою одежду, дозволь мнѣ спуститься отсюда и не отнимай отъ меня того, что ты не въ состояніи будешь потомъ возвратить, — моей чести. Я не отдала тебѣ тогда той ночи; но теперь, коли ты захочешь, я могу тебѣ дать много ночей за ту одну. Удовольствуйся же тѣмъ, что̀ сдѣлано тобою, и тѣмъ, что въ твоей власти отомстить мнѣ, какъ тебѣ вздумается. Не злоупотребляй своею силою противъ женщины; какая слава орлу побѣдить голубку! Заклинаю тебя именемъ Божіимъ и твоею честыо, сжалься надо мною!
Молодой ученый, въ гордой душѣ котораго воскресло полученное оскорбленіе, видя эти слезы и отчаяніе, колебался между радостью и тоскою. Радость причиняла ему чувство удовлетвореннаго мщенія, а тоску — состраданіе къ горю злополучной женщины. Но состраданіе было не въ силахъ подавить жажду мести, и онъ отвѣчалъ на ея мольбы:
— Елена, если бы мои мольбы (которыя я, правда, не приправлялъ слезами и льстивыми рѣчами, какъ ты теперь свои) въ ту ночь, когда я умиралъ у тебя на дворѣ отъ холода, могли разжалобить тебя и внушить тебѣ мысль укрыть меня какъ-нибудь отъ мороза, то мнѣ было бы очень легко внять теперь и твоимъ просьбамъ. Но если тебѣ дорога твоя честь теперь также или еще болѣе, чѣмъ тогда, и тебѣ кажется тяжкимъ стоять здѣсь голою, то обрати твои мольбы къ тому, въ чьихъ объятіяхъ тебѣ не позорно казалось покоиться обнаженною въ ту памятную ночь и слушать, какъ я, щелкая зубами, метался по твоему, усѣянному снѣгомъ, двору; онъ пусть тебѣ поможетъ, онъ пусть тебѣ подастъ твои одежды и подставитъ лѣстницу, по которой ты сойдешь внизъ; въ немъ ты попытайся вызвать сочувствіе къ твоей чести, которую ты съ нимъ же тысячу разъ подвергала такой опасности! Что же ты его не призываешь? Кому же и выручать тебя, какъ не ему? Вѣдь ты его любовница, такъ кого же ему охранять, кому помогать, какъ не тебѣ! Зови же его, безразсудная женщина, и покажи, что твоя любовь къ нему, твой умъ, вкупѣ съ его умомъ, могутъ тебя избавить отъ моей глупости. Помнишь, какъ ты, наслаждаясь съ нимъ, спрашивала у него, какъ онъ думаетъ, что выше: моя глупость или любовь, которую ты къ нему питала? Не прельщай меня теперь податливостью моимъ желаніямъ: я и безъ того могу владѣть тобою. Побереги свои ночи для своего возлюбленнаго, если только уйдешь отсюда живою. Твои ночи принадлежатъ ему; съ меня будетъ и одной; довольно съ меня быть одинъ разъ опозореннымъ!
«Ты стараешься хитрить со мною, ты прибѣгаешь къ лести, хочешь пріобрѣсти мое доброе расположеніе похвалами моему благородству и честности, хочешь, чтобы я впалъ въ великодушіе, отказался карать тебя за твою злобу? Но твоя лесть теперь уже не затмитъ очей моего разума, какъ затмили ихъ твои вѣроломныя обѣщанія. За все время моего ученья въ Парижѣ я не успѣлъ такъ познать себя, какъ тебѣ удалось меня научить этому въ одну ночь. Да, наконецъ, предположивъ даже, что я захотѣлъ бы проявить великодушіе, — ты сама не принадлежишь къ числу тѣхъ, на кого великодушіе способно дѣйствовать. Съ такими дикими звѣрями, какъ ты, одна расправа, все равно раскаиваются ли они или мстятъ — это смерть; то, о чемъ ты говоришь, приличествуетъ лишь по отношенію къ людямъ. Я не орелъ, да и ты совсѣмъ не голубка, а ядовитая змѣя; и я хочу преслѣдовать тебя, какъ змѣю, исконнаго врага рода человѣческаго, со всею ненавистью и силою. Все, что̀ я съ тобою дѣлаю, нельзя даже называть мщеніемъ, это скорѣе возмездіе, кара. Месть должна превысить оскорбленіе, а тутъ она даже не сравняется съ нимъ. Если бы я хотѣлъ мстить тебѣ, то, вспомнивъ, какой опасности ты подвергла мое здоровье и самую жизнь, я долженъ былъ бы убить тебя, да и того было бы мало; мало было бы сотни такихъ, какъ ты, потому что, убивъ тебя, я истребилъ бы только пустую и злую бабенку. Вѣдь, если не принимать въ разсчетъ твоей смазливой рожицы, которая черезъ нѣсколько лѣтъ пропадетъ отъ морщинъ, что въ тебѣ останется? Чѣмъ ты будешь лучше любой самой жалкой служанки? А вѣдь ты едва не сгубила человѣка достойнаго, какъ ты сама сейчасъ только называла меня, человѣка, жизнь котораго полезна и дорога для человѣчества, котораго нельзя замѣнить сотнею тысячъ такихъ, какъ ты!
«Пусть же эта мука, которую ты испытываешь теперь, научитъ тебя, что значитъ позорить человѣка почтеннаго и ученаго, и послужитъ тебѣ впредь предостереженіемъ, если только ты останешься жива. Если тебѣ такъ хочется спуститься внизъ, то почему бы тебѣ не соскочить оттуда, на землю? Авось тебѣ посчастливилось бы свернуть себѣ шею; такимъ путемъ ты удачно избѣгла бы пытки, въ которой очутилась, да и мнѣ доставила бы величайшее въ мірѣ наслажденіе. Больше мнѣ нечего сказать тебѣ. Я сумѣлъ заставить тебя залѣзть на эту башню; теперь ты сумѣй спуститься оттуда, какъ умѣла одурачить меня».
Пока Риньери говорилъ, несчастная женщина все время рыдала, а солнце между тѣмъ всходило все выше и выше. Когда онъ умолкъ, она сказала ему:
— Жестокій человѣкъ! Если та проклятая ночь показалась тебѣ столь тяжкою, и вина моя теперь представляется такою ужасною, что тебя не могутъ тронуть ни моя молодость и красота, ни горькія слезы мои, ни униженныя мольбы, то пусть же тебя тронетъ и смягчитъ твою жестокость хоть одно то, что я такъ довѣрилась тебѣ, открыла тебѣ всѣ свои тайны и этимъ дала тебѣ въ руки оружіе для твоего мщенія: не довѣрься я тебѣ, ты вѣдь не нашелъ бы никакого способа отомстить мнѣ, чего такъ пылко желалъ, судя по тому, что ты сдѣлалъ. Оставь свой гнѣвъ и пощади меня! Если ты простишь меня и дашь сойти отсюда, я готова буду совсѣмъ забыть того предателя, и одного тебя почитать своимъ властителемъ и любовникомъ. Ты говорилъ, что пренебрегаешь моею красотою и считаешь ее недолгою; но какова бы она ни была, все же она есть, а красота и наслажденіе, какое она можетъ дать, всегда дороги для юности; а вѣдь ты человѣкъ не старый. И какъ ты ни жестокъ былъ со мною, все же я не могу думать, чтобы ты хотѣлъ меня видѣть столь позорно погибшею, и могъ наслаждаться, видя, какъ я въ отчаяніи брошусь на землю у тебя на глазахъ; вѣдь ты когда-то любилъ меня! Сжалься же надо мною, молю тебя! Солнце начинаетъ немилосердно жечь и мучитъ меня теперь такъ же, какъ ночью мучилъ холодъ!
Ученый, который этими разговорами только подзадоривалъ свое мстительное чувство, отвѣтилъ ей:
— Довѣріе, которымъ ты меня удостоила, проистекало не изъ любви ко мнѣ, но изъ желанія вновь овладѣть тѣмъ, кого ты утратила, и потому способно вызвать во мнѣ только усиленное озлобленіе. Глупо съ твоей стороны думать, что я не располагалъ другимъ путемъ для того, чтобы отомстить тебѣ, кромѣ этого. У меня были тысячи средствъ и способовъ, если бы не удался этотъ. Я наставилъ бы у тебя подъ ногами столько ловушекъ, что, рано или поздно, тебѣ не миновать бы какой-нибудь изъ нихъ. И, быть можетъ, ты попала бы на такую штуку, которая оказалась бы куда получше, чѣмъ эта, хотя, конечно, я не думалъ облегчить этимъ твою участь, а просто хотѣлъ только поскорѣе приступить къ мщенію и воспользовался первымъ подвернувшимся случаемъ. Наконецъ, если бы даже всѣ другіе способы и средства не удались мнѣ, то вѣдь у меня оставалось еще мое перо; я имъ написалъ бы о тебѣ такія вещи, что ты, узнавъ о нихъ, тысячу разъ пожалѣла бы о своемъ появленіи на свѣтъ! Сила пера гораздо могущественнѣе, чѣмъ думаютъ тѣ, кто самъ на себѣ не испыталъ ея. Клянусь тебѣ, что я написалъ бы о тебѣ то, что не только опозорило бы тебя въ глазахъ другихъ, но и заставило бы тебя стыдиться самое себя; ты выколола бы себѣ глаза, чтобы только не видѣть себя. Да пошлетъ же судьба столь же добрый конецъ моему мщенію, каково было его начало. Не упрекай море, что оно выросло изъ ручейка!
«Ты говоришь мнѣ теперь о своей любви, о томъ, что ты будешь моею; я уже сказалъ тебѣ, что ты мнѣ не нужна; оставайся, чья была; принадлежи тому, кого я такъ ненавидѣлъ прежде и котораго такъ полюбилъ за то, что онъ предоставилъ мнѣ теперешній случай. Вы всѣ хотите любви юношей, потому что видите у нихъ болѣе свѣжее тѣло или болѣе черную бороду, потому что они бодрятся, лихо танцуютъ; но всѣмъ этимъ обладаютъ и пожилые люди, да еще они вдобавокъ во всемъ могутъ поучить тѣхъ. Вы считаете ихъ за болѣе исправныхъ наѣздниковъ, способныхъ сдѣлать въ день большее число миль, чѣмъ люди зрѣлые. Правда, они и сильнѣе, и бойчѣе, и проявляютъ больше быстроты въ движеніяхъ, но зато пожилые, какъ люди опытные, лучше знаютъ, гдѣ раки зимуютъ; а вѣдь лучше кусокъ небольшой да вкусный, чѣмъ большой, да невкусный; а быстрая ѣзда разбиваетъ и истомляетъ, тогда какъ тише ѣдешь, дальше будешь. Вы же, неразумныя животныя, вы и не замѣчаете, сколько худого скрыто подъ этою блестящею оболочкою. Молодые никогда не довольствуются одною, а сколько ихъ встрѣчаютъ, столькихъ и желаютъ, столькихъ они, какъ имъ кажется, и достойны. Поэтому любовь ихъ непостоянна, и ты сама можешь это подтвердить собственнымъ примѣромъ. И они считаютъ себя стоющими вниманія и ласкъ ихъ любовницъ. У нихъ только и славы, что хвастать, сколько у кого было женщинъ; изъ-за этого много женщинъ избираютъ въ любовники монаховъ, которые, по крайней мѣрѣ, не хвастаются своими побѣдами. Ты воображаешь, что о твоихъ амурахъ знали только твоя служанка да я; ошибаешься: онъ въ своей компаніи ни о чемъ иномъ и не заговоритъ, какъ о своихъ приключеніяхъ, а въ томъ числѣ и о тебѣ; конечно, подобныя вещи всегда узнаетъ послѣднимъ тотъ, кого онѣ касаются. Молодежь умѣетъ похищать васъ у пожилыхъ. Итакъ, ты, такъ дурно избирающая своихъ возлюбленныхъ, оставайся при своемъ прежнемъ, а меня, опозореннаго, предоставь другой: я нашелъ женщину гораздо достойнѣе тебя, которая лучше сумѣла меня оцѣнить, чѣмъ ты. А для того, чтобы ты на томъ свѣтѣ могла лучше увѣриться въ желаніи очей моихъ, чѣмъ оказала вниманія къ моимъ словамъ на этомъ свѣтѣ, бросайся скорѣе внизъ, и тогда душа твоя, которая и теперь уже во власти діавола, можетъ убѣдиться, съ какимъ чувствомъ глаза мои смотрѣли, какъ ты хлопнулась: помутились они отъ этого или нѣтъ. Но, я думаю, ты не захочешь доставить мнѣ этого удовольствіи; поэтому совѣтую тебѣ, если солнышко станетъ тебя очень сильно припекать, вспомни о той стужѣ, которую ты меня заставила вытерпѣть; если бы ту стужу разбавить съ этою жарою, то вышла бы пріятная прохлада!
Безутѣшная женщина, слыша, какими жестокими словами Риньери закончилъ свою рѣчь, вновь начала рыдать и сказала ему:
— Ну, если я ничѣмъ не могу тронуть тебя и побудить къ состраданію, то пусть тебя смягчитъ любовь къ женщинѣ, которую ты считаешь лучше меня и которая, какъ ты говоришь, сама тебя любитъ. Прости меня ради любви къ ней, принеси мнѣ мои одежды, чтобы я могла укрыться, и дай мнѣ спуститься отсюда!
Ученый только расхохотался въ отвѣтъ и, соображая, что уже наступилъ третій часъ, отвѣчалъ ей:
— Ну, коли ты просишь меня ради этой дамы, то я не могу отказать тебѣ. Скажи мнѣ, гдѣ твоя одежда, я схожу за нею и помогу тебѣ спуститься.
Дама, повѣривъ ему, нѣсколько утѣшилась и указала ему, гдѣ спрятала свою одежду. Риньери отошелъ отъ башни, приказалъ своему слугѣ, чтобы онъ никуда не уходилъ и никого не подпускалъ близко, пока онъ не вернется, и, распорядившись такимъ образомъ, пошелъ къ своему другу, тамъ хорошенько закусилъ, а потомъ легъ отдохнуть.
Дама осталась одна на вершинѣ башни. Нѣкоторое время она утѣшалась надеждою, но потомъ постепенно ее вновь стало терзать отчаяніе; она сѣла, прислонившись къ той сторонѣ стѣны, гдѣ еще была небольшая тѣнь. Самыя мрачныя думы осаждали ее. Она то отчаявалась, то опять начинала ждать, что ученый вернется съ ея одеждою, то вновь впадала въ безнадеящую тоску. Отъ всѣхъ этихъ терзаній и сомнѣній и изморенная къ тому же безсонною ночью, она, наконецъ, уснула.
Тѣмъ временемъ солнце поднялось на полдень и начало немилосердно жечь ея нѣжное тѣло, остававшееся совершенно обнаженнымъ. Его жгучіе лучи накалили ея непокрытую голову. Тѣло ея было буквально испечено зноемъ и мѣстами начало даже давать трещины, которыя такъ ее мучили, что она, несмотря на всю усталость, не могла спать и проснулась. При первомъ же движеніи ей показалось, что съ нея слѣзаетъ кожа цѣлыми лоскутьями, подобно опаленному пергаменту. Голова ея такъ страшно болѣла, словно готова была лопнуть. Помостъ башни тоже раскалился, такъ что она не могла оставаться на одномъ мѣстѣ и съ рыданіями кидалась то въ ту, то въ другую сторону. Вдобавокъ стояла полная тишина, безъ малѣйшаго вѣтерка; мухи и оводы налетѣли въ громадномъ количествѣ и, садясь на открытыя раны тѣла, такъ истязали ее, что, казалось, будто ее кололи иглами. Она безпомощно махала руками и проклинала свою жизнь, своего любовника и Риньери. Кромѣ невыносимаго зноя, мухъ и оводовъ, ее истязалъ голодъ и еще больше, чѣмъ голодъ, мучительная жажда; сверхъ всего не давали ей покоя самыя отчаянныя и мрачныя мысли. Она вытянулась во весь ростъ, высматривая, нѣтъ ли кого-либо по близости, кто могъ бы ее увидѣть или услыхать; она готова была на все, лишь бы только увидѣть и кликнуть кого-нибудь на помощь. Но злая судьба лишила ее и этой помощи. Всѣ работники ушли съ поля отъ этой жары, никого не было видно кругомъ, всѣ засѣли въ прохладѣ по своимъ жилищамъ; она слышала только стрекотаніе кузнечиковъ. У ней передъ глазами была рѣка, но она не могла унять палящей жажды, а только усилила бы ее. Видѣла она кругомъ тѣнистыя купы деревъ и дома, и все это только мучило ее своею недоступностью.
Что намъ еще сказать о несчастной женщинѣ? Солнце — сверху, снизу — раскаленный помостъ, укусы мухъ и оводовъ сдѣлали изъ нея, одолѣвавшей бѣлизною своего тѣла тьму ночную, какое-то черное пугало, покрытое запекшейся кровью; кто увидѣлъ бы ее въ эту минуту, навѣрное содрогнулся бы отъ ея ужаснаго вида. Такъ оставалась она, давно уже утративъ всякую надежду на спасеніе и желая только одного — смерти, какъ избавленія, вплоть до девятаго часа.
Ученый тѣмъ временемъ хорошо выспался; проснувшись, онъ вспомнилъ о своей дамѣ и вернулся къ башнѣ посмотрѣть, что она дѣлаетъ, а своего слугу, который все время оставался безъ пищи, отослалъ пообѣдать. Дама услыхала это и, вся истерзанная, въ смертельной тоскѣ, подошла къ гребню башни, сѣла и съ воплемъ сказала своему мучителю:
— Ринъери, ты мстителенъ безъ мѣры; я заморозила тебя ночью у себя на дворѣ, а ты заставилъ меня испечься днемъ на этой башнѣ, да еще прибавилъ къ этому муки голода и жажды. Мнѣ легче смерть, чѣмъ эти мученія; но я слабая женщина, я не могу умертвить сама себя. Молю тебя, поднимись сюда и убей меня: я жажду теперь одной только смерти, какъ избавленія отъ невыносимыхъ мукъ. Если же ты не хочешь мнѣ оказать этой милости, то дай мнѣ хоть стаканъ воды, чтобы я могла освѣжить себѣ ротъ; я не могу утолить палящей жажды однѣми моими слезами!
Ученый по одному голосу могъ судить о ея страданіяхъ; онъ видѣлъ тѣло ея, все опаленное солнцемъ, и былъ нѣсколько тронутъ ея видомъ и мольбою. Тѣмъ не менѣе онъ сурово сказалъ ей:
— Нѣтъ, злодѣйка, ты не умрешь отъ моихъ рукъ, а умрешь отъ своихъ, если захочешь! И ты получишь отъ меня такую же воду для утоленія твоей зкажды, какъ тотъ огонь, который ты дала мнѣ тогда, чтобы я могъ согрѣться. Я тогда долго лечилъ болѣзнь, причиненную мнѣ морозомъ, посредствомъ вонючаго навоза, а твои ожоги будутъ вылечены душистою розовою водою. Я тогда разстроилъ себѣ жилы и все здоровье, а ты, облущенная этою жарою, останешься такою же красавицею, какъ была, подобно змѣѣ, которая сбрасываетъ старую кожу!
— О, горе мнѣ, — сказала дама, — пусть эта красота, пріобрѣтенная такимъ путемъ, достанется на долю того, кто желаетъ мнѣ зла! А ты, неужели ты злѣе всякаго дикаго звѣря? Какъ могъ ты довести меня до такого истязанія? Если бы я истребила у тебя или у кого другого всю родню, можно ли было бы придумать что-нибудь ужаснѣе, чтобы отомстить мнѣ? Да если бы даже какой-нибудь злодѣй предалъ смерти цѣлый городъ, то и его нельзя было бы покарать за это съ большею жестокостью! Ты мало того, что истязалъ меня зноемъ, мухами и оводами, ты отказалъ мнѣ въ глоткѣ воды, въ которой не отказываютъ даже злодѣямъ, осужденнымъ на казнь; имъ даютъ даже вино, когда они просятъ объ этомъ. Но ты непоколебимъ въ своей жестокости, мои страданія не тронутъ тебя, и потому поручаю Богу свою душу и молю Его, чтобы Онъ взглянулъ праведнымъ окомъ на твое злодѣяніе!
И, сказавъ это, она съ трудомъ дотащилась до середины помоста, потерявъ, наконецъ, всякую надежду на спасеніе. Жажда такъ мучила ее, что, казалось, она сойдетъ съ ума, и все время непрерывно рыдала и стонала.
Между тѣмъ наступилъ вечеръ, и философу показалось, что пора кончить эту пытку. Онъ захватилъ одежду дамы, завернулъ ее въ плащъ своего служителя и пошелъ къ дому несчастной женщины. Здѣсь онъ нашелъ сидящую у дверей въ большомъ горѣ служанку и сказалъ ей:
— Слушай, милая, гдѣ же твоя барыня?
— Не знаю, сударь, — отвѣчала та. — Вчера вечеромъ она пошла спать, а сегодня утромъ я думала, что найду ее въ постели, но ни тамъ и нигдѣ въ другомъ мѣстѣ не нашла ея. Что съ ней сталось, я не знаю, и все время мѣста себѣ не найду отъ горя и тревоги. А вы не знаете о ней ничего?
— Тебя бы надо упрятать вмѣстѣ съ нею туда же, куда я ее упряталъ, — сказалъ ученый мужъ, — потому что и ты за свою вину заслужила тоже наказаніе. Да ты и не уйдешь отъ меня безъ того, чтобы я не отплатилъ тебѣ за ту штуку, которую ты выкинула со мной; это научитъ тебя впередъ не издѣваться надъ людьми!
Затѣмъ, обратившись къ своему слугѣ, онъ сказалъ ему:
— Отдай ей одежду, пусть идетъ къ ней, коли хочетъ!
Слуга отдалъ ей одежды, а она, увидавъ ихъ и узнавъ, страшно перепугалась, подумавъ, не убилъ ли онъ ея госпожу. Она черезъ силу подавила крикъ, готовый у нея вырваться. Какъ только Риньери удалился, она тотчасъ, вся въ слезахъ, побѣжала къ башнѣ.
Случилось, по счастію, что у одного изъ работниковъ вдовы заплутатались двѣ свиньи, и онъ, разыскивая ихъ, подошелъ къ башнѣ вскорѣ послѣ ухода Риньери. Усердно высматривая всюду своихъ свиней, онъ вдругъ услышалъ жалобный плачъ несчастной женщины. Подойдя туда, онъ окликнулъ:
— Кто это плачетъ?
Дама тотчасъ узнала голосъ своего работника и, кликнувъ его по имени, сказала ему:
— Сходи за моею служанкою и пришли ее сюда.
— Боже мой, барыня, какъ вы туда попали!? — вскричалъ работникъ, тотчасъ узнавшій ее. — Ваша служанка цѣлый день искала васъ. Но кому же могло придти въ голову, что вы тутъ?
Онъ схватилъ лѣстницу и наладилъ ее, чтобы она стояла; а тутъ какъ разъ подоспѣла служанка. Она вошла въ башню, и не въ силахъ будучи больше сдерживать себя, всплеснула руками и начала вопить:
— Голубушка, барыня, гдѣ вы?
— Я здѣсь, моя дорогая, — отозвалась дама, собирая силы, чтобы придать силу своему голосу. — Не плачь, и подай мнѣ поскорѣе мою одежду.
Служанка, успокоенная ея голосомъ, тотчасъ поднялась по лѣстницѣ, которую работникъ уже успѣлъ приставить на мѣсто, и взошла на помостъ башни. Когда она увидала свою госпожу, тѣло которой напоминало скорѣе потухшую головню, чѣмъ человѣческія формы, всю израненную, окровавленную, распухшую, лежащую нагишемъ на помостѣ, она вцѣпилась себѣ въ лицо руками и начала вопить надъ нею, какъ надъ покойникомъ. Но дама упросила ее Христомъ Богомъ умолкнуть и помочь ей одѣться. Узнавъ отъ служанки, что никому неизвѣстно, гдѣ она была, кромѣ тѣхъ, кто принесъ одежду и этого рабочаго, она прежде всего утѣшилась хоть этимъ. Работникъ, послѣ долгихъ аховъ и оховъ, поднялъ даму къ себѣ на плечи, потому что она не въ силахъ была сама идти, и вынесъ ее изъ башни. Несчастная служанка, остававшаяся сзади, при спускѣ какъ-то неосторожно оступилась, грохнулась внизъ, сломала себѣ ногу и отъ боли начала рычать, какъ левъ. Работникъ, положивъ даму на траву, пошелъ взглянуть, что̀ случилось съ служанкою, и найдя ее съ сломанною ногою, отнесъ и положилъ рядомъ съ дамою. Та видя, что ко всѣмъ ея напастямъ присоединилась еще новая бѣда, что пострадала ея вѣрная и преданная служанка, предалась безграничному отчаянію, и подняла такой ужасный стонъ и плачъ, что работникъ не только не въ силахъ былъ ее утѣшить, но и самъ расплакался.
Однако, солнце уже садилось, и, опасаясь, чтобы ихъ не застала тутъ ночь, онъ, по просьбѣ безутѣшной дамы, пошелъ къ себѣ домой и, захвативъ съ собою двухъ своихъ братьевъ и жену, вернулся назадъ; они положили служанку на носилки и отнесли ее домой. Подкрѣпивъ даму свѣжею водою и добрымъ словомъ, работникъ вновь взялъ ее на плечи и отнесъ къ ней въ домъ. Жена работника дала ей поѣсть, потомъ раздѣла ее и уложила въ постель. Въ ту же ночь распорядились перевезти обѣихъ во Флоренцію.
Дама, которая была хитра на выдумки, тотчасъ придумала цѣлую исторію для объясненія ихъ приключенія. Ей удалось увѣрить своихъ братьевъ, сестеръ и всѣхъ знакомыхъ, что она и ея служанка сдѣлались жертвою дьявольскаго навожденія.
Позвали врачей и тѣ вылечили даму отъ сильной лихорадки и другихъ припадковъ. Она все время трепетала за свое здоровье, видя какъ ея кожа приставала цѣлыми кусками къ перевязкамъ. Вылечили также и сломанную ногу служанки.
Бѣдная вдова забыла и думать о своемъ любовникѣ и закаялась впередъ издѣваться надъ мужчинами и предаваться съ ними любви. А ученый, узнавъ, что служанка сломала себѣ ногу, рѣшилъ, что этого достаточно для завершенія его мщенія.
Такъ-то приходится расплачиваться неблагоразумной женщинѣ за свои продѣлки, все равно, надъ ученымъ или надъ кѣмъ другимъ, опа вздумаетъ ихъ выкидывать: всѣ мужчины, или если не всѣ, то большая часть, отлично знаютъ, гдѣ раки зимуютъ. И потому, милыя мои, остерегайтесь выкидывать штуки, особенно съ учеными!
Примѣчанія
править- ↑ Большинство комментаторовъ склонны думать, что герой этой новеллы никто иной, какъ самъ авторъ «Декамерона».
- ↑ )Искусство вызыванія мертвыхъ и духовъ.
- ↑ Далѣе въ подлинникѣ слѣдуютъ слова: „e tece tale in pié levara, che si giaceva“, — которыя одинъ изъ первыхъ комментаторовъ, Манелли, переводитъ по-латыни такъ: „Steterunt et membra quae jacebant ante“. Оговариваемся здѣсь, кстати, что и въ нѣсколькихъ другихъ мѣстахъ подобныя, слишкомъ бойкія выраженія оставлены нами безъ перевода, вопреки желанію дать полный переводъ всего текста.