ко мнѣ, — вѣдь ты не можешь меня любить, — но ради твоего самолюбія, такъ какъ ты человѣкъ благородный: удовольствуйся тѣмъ, что сдѣлано тобою изъ мести за твою обиду: передай мнѣ мою одежду, дозволь мнѣ спуститься отсюда и не отнимай отъ меня того, что ты не въ состояніи будешь потомъ возвратить, — моей чести. Я не отдала тебѣ тогда той ночи; но теперь, коли ты захочешь, я могу тебѣ дать много ночей за ту одну. Удовольствуйся же тѣмъ, что̀ сдѣлано тобою, и тѣмъ, что въ твоей власти отомстить мнѣ, какъ тебѣ вздумается. Не злоупотребляй своею силою противъ женщины; какая слава орлу побѣдить голубку! Заклинаю тебя именемъ Божіимъ и твоею честыо, сжалься надо мною!
Молодой ученый, въ гордой душѣ котораго воскресло полученное оскорбленіе, видя эти слезы и отчаяніе, колебался между радостью и тоскою. Радость причиняла ему чувство удовлетвореннаго мщенія, а тоску — состраданіе къ горю злополучной женщины. Но состраданіе было не въ силахъ подавить жажду мести, и онъ отвѣчалъ на ея мольбы:
— Елена, если бы мои мольбы (которыя я, правда, не приправлялъ слезами и льстивыми рѣчами, какъ ты теперь свои) въ ту ночь, когда я умиралъ у тебя на дворѣ отъ холода, могли разжалобить тебя и внушить тебѣ мысль укрыть меня какъ-нибудь отъ мороза, то мнѣ было бы очень легко внять теперь и твоимъ просьбамъ. Но если тебѣ дорога твоя честь теперь также или еще болѣе, чѣмъ тогда, и тебѣ кажется тяжкимъ стоять здѣсь голою, то обрати твои мольбы къ тому, въ чьихъ объятіяхъ тебѣ не позорно казалось покоиться обнаженною въ ту памятную ночь и слушать, какъ я, щелкая зубами, метался по твоему, усѣянному снѣгомъ, двору; онъ пусть тебѣ поможетъ, онъ пусть тебѣ подастъ твои одежды и подставитъ лѣстницу, по которой ты сойдешь внизъ; въ немъ ты попытайся вызвать сочувствіе къ твоей чести, которую ты съ нимъ же тысячу разъ подвергала такой опасности! Что же ты его не призываешь? Кому же и выручать тебя, какъ не ему? Вѣдь ты его любовница, такъ кого же ему охранять, кому помогать, какъ не тебѣ! Зови же его, безразсудная женщина, и покажи, что твоя любовь къ нему, твой умъ, вкупѣ съ его умомъ, могутъ тебя избавить отъ моей глупости. Помнишь, какъ ты, наслаждаясь съ нимъ, спрашивала у него, какъ онъ думаетъ, что выше: моя глупость или любовь, которую ты къ нему питала? Не прельщай меня теперь податливостью моимъ желаніямъ: я и безъ того могу владѣть тобою. Побереги свои ночи для своего возлюбленнаго, если только уйдешь отсюда живою. Твои ночи принадлежатъ ему; съ меня будетъ и одной; довольно съ меня быть одинъ разъ опозореннымъ!
«Ты стараешься хитрить со мною, ты прибѣгаешь къ лести, хочешь пріобрѣсти мое доброе расположеніе похвалами моему благородству и честности, хочешь, чтобы я впалъ въ великодушіе, отказался карать тебя за твою злобу? Но твоя лесть теперь уже не затмитъ очей моего разума, какъ затмили ихъ твои вѣроломныя обѣщанія. За все время моего ученья въ Парижѣ я не успѣлъ такъ познать себя, какъ тебѣ удалось меня научить этому въ одну ночь. Да, наконецъ, предположивъ даже, что я захотѣлъ бы проявить великодушіе, — ты сама не принадлежишь къ числу тѣхъ, на кого великодушіе способно дѣйствовать. Съ такими дикими звѣрями, какъ ты, одна расправа, все равно раскаиваются ли они или мстятъ — это смерть; то, о чемъ ты говоришь, приличествуетъ лишь по отношенію къ людямъ. Я не орелъ, да и ты совсѣмъ не голубка, а ядовитая змѣя; и я хочу преслѣдовать тебя, какъ змѣю, исконнаго врага рода
