Ворон (По; Бальмонт)/1921 (ДО)
| Воронъ. |
Оригинал: англ. The Raven. — Перевод созд.: 1845, пер. 1894, опубл: 1845. Источникъ:  К. Д. Бальмонт. Из Мировой Поэзии — Берлин: Изд. Слово, 1921. — С. 73—79. |
- Википроекты
Как-то въ полночь, въ часъ угрюмый, полный тягостною думой,
Надъ старинными томами я склонялся въ полуснѣ,
Грезамъ страннымъ отдавался, вдругъ неясный звукъ раздался,
Будто кто-то постучался — постучался въ дверь ко мнѣ.
«Это, верно», прошепталъ я, «гость въ полночной тишинѣ,
«Гость стучится въ дверь ко мнѣ».
Ясно помню… Ожиданье… Поздней осени рыданья…
И въ каминѣ очертанья тускло тлѣющихъ углей…
О, какъ жаждалъ я разсвѣта! Какъ я тщетно ждалъ отвѣта
На страданье, без привѣта, на вопросъ о ней, о ней,
О Ленорѣ, что блистала ярче всѣхъ земныхъ огней,
О свѣтилѣ прежнихъ дней.
И завѣсъ пурпурныхъ трепетъ издавалъ какъ будто лепетъ,
Трепетъ, лепетъ, наполнявшій темнымъ чувствомъ сердце мнѣ.
Непонятный страхъ смиряя, всталъ я съ мѣста, повторяя:
«Это только гость, блуждая, постучался въ дверь ко мнѣ,
«Поздній гость пріюта проситъ въ полуночной тишинѣ, —
Гость стучится въ дверь ко мнѣ».
Подавивъ свои сомнѣнья, побѣдивши опасенья,
Я сказалъ: «Не осудите замедленья моего!
«Этой полночью ненастной я вздремнул, и стук неясный
«Слишком тихъ былъ, стук неясный, — и не слышалъ я его,
«Я не слышал…» — тут раскрылъ я дверь жилища моего; -
Тьма, и больше ничего.
Взоръ застылъ, во тьмѣ стѣсненный, и стоялъ я изумленный,
Снамъ отдавшись, недоступнымъ на землѣ ни для кого;
Но какъ прежде ночь молчала, тьма душѣ не отвѣчала,
Лишь — «Ленора!» — прозвучало имя солнца моего, —
Это я шепнулъ, и эхо повторило вновь его,
Эхо, больше ничего.
Вновь я въ комнату вернулся — обернулся — содрогнулся, —
Стукъ раздался, но слышнѣе, чѣмъ звучалъ онъ до того.
«Вѣрно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось,
«Тамъ за ставнями забилось у окошка моего,
«Это вѣтеръ, усмирю я трепетъ сердца моего, —
«Вѣтеръ — больше ничего».
Я толкнулъ окно съ рѣшеткой, — тотчасъ важною походкой
Изъ-за ставней вышел Воронъ, гордый Воронъ старыхъ дней,
Не склонился онъ учтиво, но, какъ лордъ, вошелъ спѣсиво,
И, взмахнувъ крылом лѣниво, въ пышной важности своей,
Онъ взлетѣлъ на бюстъ Паллады, что надъ дверью былъ моей,
Онъ взлетѣлъ — и селъ надъ ней.
Отъ печали я очнулся и невольно усмѣхнулся,
Видя важность этой птицы, жившей долгіе года.
«Твой хохолъ ощипанъ славно, и глядишь ты презабавно»,
Я промолвилъ «но скажи мнѣ: въ царствѣ тьмы, гдѣ Ночь всегда,
«Как ты звался, гордый Воронъ, тамъ, гдѣ Ночь царитъ всегда?»
Молвилъ Воронъ: «Никогда».
Птица ясно отвѣчала, и хоть смысла было мало,
Подивился я всѣмъ сердцемъ на отвѣтъ ея тогда.
Да и кто не подивится, кто съ такой мечтой сроднится,
Кто повѣрить согласится, чтобы гдѣ-нибудь когда —
Сѣлъ надъ дверью — говорящій безъ запинки, безъ труда —
Воронъ съ кличкой: «Никогда».
И взирая такъ сурово, лишь одно твердилъ онъ слово,
Точно всю онъ душу вылилъ въ этомъ словѣ «Никогда»,
И крылами не взмахнулъ онъ, и перомъ не шевельнулъ онъ, —
Я шепнулъ: «Друзья сокрылись вотъ ужь многіе года,
«Завтра онъ меня покинетъ, как Надежды, навсегда».
Воронъ молвилъ: «Никогда».
Услыхавъ отвѣтъ удачный, вздрогнулъ я въ тревогѣ мрачной.
«Вѣрно, былъ онъ», я подумалъ, «у того, чья жизнь — Бѣда,
«У страдальца, чьи мученья возростали, какъ теченье
«Рѣкъ весной, чье отреченье от Надежды навсегда
«Въ пѣснѣ вылилось - о счастьѣ, что, погибнувъ навсегда,
Вновь не вспыхнетъ никогда».
Но, отъ скорби отдыхая, улыбаясь и вздыхая,
Кресло я свое придвинулъ противъ Ворона тогда,
И, склонясь на бархат нѣжный, я фантазіи безбрежной
Отдался душой мятежной: «Это — Воронъ, Воронъ, да.
«Но о чемъ твердитъ зловѣщій этимъ чернымъ „Никогда“,
Страшнымъ крикомъ: „Никогда“».
Я сидѣлъ, догадокъ полный и задумчиво-безмолвный,
Взоры птицы жгли мнѣ сердце, как огнистая звѣзда,
И съ печалью запоздалой, головой своей усталой
Я прильнулъ къ подушкѣ алой, и подумалъ я тогда:
Я одинъ, на бархатъ алый та, кого любилъ всегда,
Не прильнетъ ужь никогда.
Но, постой, вокругъ темнѣетъ, и какъ будто кто-то вѣет,
То съ кадильницей небесной Серафимъ пришелъ сюда?
Въ мигъ неясный упоенья я вскричалъ: «Прости, мученье!
«Это Богъ послалъ забвенье о Ленорѣ навсегда,
«Пей, о, пей скорѣй забвенье о Ленорѣ навсегда!»
Каркнулъ Воронъ: «Никогда».
И вскричалъ я въ скорби страстной: «Птица ты, иль дух ужасный,
«Искусителемъ ли посланъ, иль грозой прибитъ сюда, —
«Ты пророкъ неустрашимый! Въ край печальный, нелюдимый,
«Въ край, Тоскою одержимый, ты пришелъ ко мнѣ сюда!
«О, скажи, найду-ль забвенье, я молю, скажи, когда?»
Каркнулъ Воронъ: «Никогда».
«Ты пророкъ», вскричалъ я, «вѣщій! Птица ты иль духъ зловѣщій,
«Этимъ Небомъ, что надъ нами — Богомъ, скрытымъ навсегда —
«Заклинаю, умоляя, мнѣ сказать, — въ предѣлахъ Рая
«Мнѣ откроется-ль святая, что средь ангеловъ всегда,
«Та, которую Ленорой въ небесахъ зовутъ всегда?»
Каркнулъ Воронъ «Никогда».
И воскликнулъ я, вставая: «Прочь отсюда, птица злая!
«Ты изъ царства тьмы и бури, — уходи опять туда,
«Не хочу я лжи позорной, лжи, какъ эти перья, черной,
«Удались же, духъ упорный! Быть хочу — одинъ всегда!
«Вынь свой жесткий клювъ изъ сердца моего, гдѣ скорбь — всегда!»
Каркнулъ Воронъ: «Никогда».
И сидитъ, сидитъ зловѣщій Воронъ черный, Воронъ вѣщій,
Съ бюста блѣднаго Паллады не умчится никуда.
Онъ глядитъ, уединенный, точно Демонъ полусонный,
Свѣтъ струится, тѣнь ложится, на полу дрожитъ всегда.
И душа моя из тѣни, что волнуется всегда,
Не возстанетъ — никогда!