Генрихъ VIII и Анна Болейнъ. — Неудобно жить въ домѣ, гдѣ есть влюбленная парочка. — Трудное время для Англіи. — Безъ пріюта. — Гаррисъ собирается умереть. — Ангелъ-утѣшитель. — Внезапная радость Гарриса. — Скромный ужинъ. — Завтракъ.— Все за горчицу. — Отчаянная битва. — Майденгедъ. — Подъ парусомъ. — Насъ ругаютъ.
Я сидѣлъ на берегу, представляя себѣ эту сцену, когда голосъ Джорджа, напомнившаго мнѣ, что я могъ бы помочь ему вымыть посуду, вывелъ меня изъ задумчивости, и я вернулся отъ славнаго прошлаго къ прозаичному настоящему, влѣзъ на лодку и принялся чистить сковороду щепкой и травой, а потомъ вытеръ ее мокрой рубашкой Джоржа.
Мы заглянули на островъ Великой Хартіи, полюбовались на камень, находящійся въ коттеджѣ, — камень, на которомъ, по преданію, была подписана великая хартія, хотя я съ своей стороны не берусь рѣшить, точно ли она была подписана здѣсь или, какъ утвержаютъ другіе, на берегу рѣки у „Рунингмеда“. Лично я склоняюсь въ пользу народнаго преданія объ островѣ Великой Хартіи. Будь я въ числѣ бароновъ, я стоялъ бы, имѣя дѣло съ такой шельмой, какъ король Джонъ, за островъ: на островѣ не такъ легко сплутовать и улизнуть.
Поблизости виднѣются развалины монастыря, подлѣ котораго Генрихъ VIII встрѣтился, по преданію, съ Анной Болейнъ. Онъ встрѣчался съ ней также у Геверъ-Кэстля въ Кентѣ, какъ и у Сентъ-Альбана. Впрочемъ, врядъ ли найдется клочокъ англійской земли, гдѣ бы не пожуировали эти беззаботные люди.
Случалось ли вамъ жить въ домѣ, гдѣ имѣется влюбленная парочка? Прелюбопытно. Вамъ вздумалось посидѣть въ гостиной. Вы отправляетесь, беретесь за ручку двери, слышите какой-то шорохъ и суматоху. Входите: Эмилія стоитъ у окна и съ величайшимъ интересомъ разсматриваетъ что-то на улицѣ, а вашъ другъ Джонъ Эдвардъ на другомъ концѣ комнаты погруженъ въ разсматриваніе фотографическихъ карточекъ чужихъ родственниковъ.
— Ахъ, — говорите вы, останавливаясь въ дверяхъ, — я думалъ, здѣсь никого нѣтъ.
— Въ самомъ дѣлѣ? — сухо отвѣчаетъ Эмилія тономъ, который ясно показываетъ, что она не вѣритъ вамъ.
Вы переминаетесь на мѣстѣ, потомъ замѣчаете:
— Какъ темно! Отчего вы не велите зажечь газъ?
Джонъ Эдвардъ возражаетъ: „О, я и не замѣтилъ, что темно!“, а Эмилія говоритъ, что папа не любитъ, когда зажигаютъ газъ передъ обѣдомъ.
Вы заводите рѣчь о томъ, о семъ; излагаете свои взгляды и мнѣнія по ирландскому вопросу, но этотъ вопросъ, повидимому, вовсе не занимаетъ ихъ. Вамъ отвѣчаютъ только: „О!“. — „Скажите!“ — „Въ самомъ дѣлѣ?“ — и „Это ваше мнѣніе?“. Побесѣдовавъ въ такомъ родѣ минутъ десять, вы пробираетесь къ двери и улепетываете, и съ удивленіемъ замѣчаете, что дверь захлопнулась за вами, точно по волшебству, хотя вы не дотрогивались до нея.
Полчаса спустя, вамъ вздумалось выкурить трубочку, и вы отправляетесь въ курильню. Единственный стулъ въ ней оказывается занятъ, а Джонъ, — объ этомъ краснорѣчиво свидѣтельствуютъ его брюки — очевидно, сидѣлъ на полу. Они ничего не говорятъ вамъ, но взгляды ихъ говорятъ все, что можетъ быть высказано въ порядочномъ обществѣ безъ явнаго нарушенія приличія. Вы поспѣшно ретируетесь и запираете за собою дверь.
Послѣ этого вы боитесь показать носъ въ какую бы то ни было комнату, и потому, повертѣвшись на лѣстницѣ, отправляетесь къ себѣ въ спальню. Но вамъ, наконецъ, становится скучно; вы берете шляпу и выходите въ садъ. Вы идете по дорожкѣ, заглядываете въ бесѣдку, — и что же? Эти юные идіоты пріютились въ уголкѣ, они видятъ васъ и, очевидно, приходятъ къ убѣжденію, что вы выслѣживаете ихъ съ какими-то злостными цѣлями.
— Почему бы имъ не выбрать какую-нибудь комнату для своихъ шашней? — ворчите вы; вы возвращаетесь въ домъ, берете зонтикъ и уходите на улицу.
Вѣроятно, что-нибудь подобное происходило, когда взбалмошный Генрихъ ухаживалъ за Анной Болейнъ. Обитатели Букингамшайра неожиданно наталкивались на нихъ подлѣ Виндзора и Рейсбюри, и восклицали: „Ахъ, это вы?“. А Генрихъ сконфуженно отвѣчалъ: „Да, тутъ у меня есть дѣльце“, а Анна подхватывала: „Ахъ, здравствуйте, какъ я рада васъ видѣть! Какой странный случай! Я только что встрѣтилась съ мистеромъ Генрихомъ VIII, и оказывается, что намъ по пути“.
Затѣмъ обыватель проходилъ дальше и ворчалъ, себѣ подъ носъ:
— О, лучше убраться отсюда, пока они тутъ воркуютъ. Поѣду-ка я въ Кентъ.
И обыватель отправлялся въ Кентъ, и съ перваго же шага по пріѣздѣ въ Кентъ натыкался на Генриха и Анну подлѣ Геверъ-Кастля!
— А, ну васъ! — бормоталъ онъ. — Убраться до грѣха. Богъ съ ними совсѣмъ. Поѣду въ Сентъ-Альбанъ: мѣсто спокойное.
И онъ отправляется въ Сентъ-Альбанъ, и по пріѣздѣ въ Сентъ-Альбанъ его взорамъ представлялись Генрихъ и Анна, цѣлующіеся подъ стѣнами аббатства. Тогда обыватель, махнувъ рукой, рѣшался поступить въ пираты впредь до свадьбы влюбленныхъ.
Отъ острова Великой Хартіи до стараго Виндзорскаго шлюза рѣка очень красива. Тѣнистая дорога вьется вдоль берега мимо хорошенькихъ коттеджей, къ „Урслейскимъ Колоколамъ“, очень живописной гостиницѣ, въ которой притомъ можно достать отличное пиво. Такъ, по крайней мѣрѣ, говорить Гаррисъ, а на авторитетъ Гарриса въ этомъ случаѣ можно положиться.
Виндзоръ тоже въ своемъ родѣ любопытное мѣсто. Король Эдуардъ Исповѣдникъ выстроилъ здѣсь замокъ и здѣсь же ярлъ Годвинъ былъ обвиненъ правосудіемъ того времени въ убійствѣ брата короля. Ярлъ Годвинъ отломилъ кусокъ хлѣба и сказалъ:
— Если я виновенъ, пусть я подавлюсь этимъ кускомъ.
Затѣмъ онъ положилъ этотъ кусокъ въ ротъ, проглотилъ его, подавился и умеръ.
За Виндзоромъ рѣка не такъ интересна вплоть до Бовенэя, гдѣ снова оживляется. Мы съ Джорджемъ тянули лодку мимо Гомъ-Парка, и когда поравнялись съ Дотчетомъ, Джорджъ спросилъ меня, помню ли я нашу первую поѣздку по рѣкѣ, когда мы высадились у Дотчета въ десять часовъ вечера и хотѣли итти спать.
Я отвѣчалъ, что помню и врядъ ли скоро забуду.
Это случилось въ субботу, въ августѣ мѣсяцѣ. Мы устали и проголодались, такъ что, пріѣхавъ въ Дотчетъ, немедленно забрали корзину, два чемодана, пальто, пледы и тому подобныя вещи и устремились на поиски гостиницы. Намъ попался очень миленькій отель съ пучкомъ ломоноса и живучки надъ входомъ, но я люблю жимолость, а жимолости тутъ не было.
— Пройдемъ немного дальше, — сказалъ я, — навѣрное намъ попадется другая гостиница, съ жимолостью.
Мы пошли дальше и дѣйствительно нашли другую гостиницу. Она тоже показалась намъ очень хорошей и притомъ была украшена жимолостью, но Гаррису не понравился человѣкъ, стоявшій у дверей. У него были рваные сапоги и подозрительная наружность, по мнѣнію Гарриса. Въ виду этого мы отравились дальше. Шли, шли, но гостиницы не попадалось. Наконецъ, мы остановили какого-то прохожаго и попросили его указать намъ отель.
— О, вы миновали ихъ, — отвѣчалъ онъ. — Вамъ нужно вернуться назадъ, къ „Оленю“.
Мы отвѣчали:
— Мы тамъ уже были, но намъ не понравилась эта гостиница, тамъ нѣтъ жимолости.
— Въ такомъ случаѣ, — отвѣчалъ онъ, — ступайте въ Маноръ-Гаузъ.
Гаррисъ отвѣчалъ, что мы и тамъ были, но встрѣтили подозрительнаго человѣка. Гаррису не понравились его волосы и сапоги, и потому мы ушли.
— Ну, такъ ужъ не знаю, что вамъ дѣлать, — сказалъ прохожій, — здѣсь только двѣ гостиницы.
— Только двѣ! — воскликнулъ Гаррисъ.
— Только, — подтвердилъ прохожій.
Тогда въ разговоръ вмѣшался Джорджъ. Онъ заявилъ, что мы съ Гаррисомъ можемъ, если угодно, выстроить для себя отель, а онъ отправится къ „Оленю“.
Возвышенные идеалы никогда не осуществляются. Мы съ Гаррисомъ вздохнули по поводу неосуществимости земныхъ желаній и послѣдовали за Джорджемъ.
— Мы втащили нашъ багажъ въ гостиницу и положили его въ общемъ залѣ.
Явился хозяинъ и сказалъ:
— Добрый вечеръ, джентльмены.
— Добрый вечеръ, — отвѣчалъ Джорджъ, — намъ нужно три кровати.
— Очень жаль, сэръ, — отвѣчалъ хозяинъ, — но врядъ ли онѣ найдутся у меня.
— О, ничего, — отвѣчалъ Джорджъ, — мы обойдемся и двумя. Двое изъ насъ могутъ улечься въ одной кровати, правда? — заключилъ онъ, обращаясь ко мнѣ и Гаррису.
— Разумѣется, — отвѣчалъ Гаррисъ.
Онъ полагалъ, что мы съ Джорджемъ свободно умѣстимся въ одной кровати.
— Очень жаль, сэръ, — повторилъ хозяинъ, — но у меня во всемъ домѣ нѣтъ ни одной кровати. Намъ и то пришлось помѣстить въ каждую кровать по двое и по трое джентльменовъ.
Мы смутились.
Но Гаррисъ, опытный человѣкъ, скоро нашелся и сказалъ съ веселымъ смѣхомъ:
— Ну, нечего дѣлать. Въ такомъ случаѣ мы помѣстимся на бильярдѣ.
— Очень жаль, сэръ, но въ бильярдной уже устроились три джентльмена. Рѣшительно некуда помѣстить васъ на ночь.
Мы забрали наши вещи и отправились въ Маноръ-Гаузъ.
— Мнѣ очень понравился этотъ отель; я замѣтилъ, что по-моему, онъ лучше „Оленя“.
А Гаррисъ сказалъ:
— О, да, это совершенно вѣрно, а на подозрительнаго человѣка не стоитъ обращать вниманія; притомъ же бѣдняга не виноватъ, что у него рыжіе волосы.
Гаррисъ говорилъ объ этомъ съ большимъ чувствомъ.
Въ Маноръ-Гаузѣ намъ не дали и рта разинуть. Хозяйка встрѣтила насъ на лѣстницѣ и заявила, что до насъ она отказала уже тринадцати посѣтителямъ. Къ нашимъ робкимъ намекамъ на бильярдную, сарай, погребъ она отнеслась съ полнымъ презрѣніемъ: всѣ эти помѣщенія были уже заняты.
— Неужели же во всей деревни нѣтъ мѣстечка, гдѣ мы могли бы укрыться на ночь.
— Есть по дорогѣ въ Итонъ, на полмили отсюда пивная, — только врядъ ли тамъ будетъ удобно…
Но мы не стали слушать дальше; мы схватили корзину, чемоданы, узелки, пальто, пледы и пустились бѣгомъ. Полмили показалось намъ съ добрую милю; но въ концѣ концовъ мы достигли пивной и ворвались въ нее.
Тутъ приняли насъ очень грубо. Во всемъ домѣ имѣлось только три постели, которыя пришлось раздѣлить между семью холостыми джентльменами и двумя семьями.
Какой-то сострадательный лодочникъ, оказавшійся въ пивной, посовѣтовалъ намъ обратиться въ колоніальную лавку, рядомъ съ „Оленемъ“, и мы помчались обратно.
Въ колоніальной лавкѣ мѣста не было. Какая-то старая дама любезно предложила проводить насъ къ своей знакомой, которая сдаетъ комнаты джентльменамъ.
Старая леди плелась очень тихо, такъ что мы добрались до ея знакомой минутъ черезъ двадцать. По пути она развлекала насъ разсказами о своихъ ревматизмахъ.
Комнаты ея знакомой были уже заняты. Отсюда насъ отправили въ № 27. № 27 былъ полонъ и препроводилъ насъ къ № 34, который тоже былъ полонъ.
Тогда мы вышли на дорогу, и Гаррисъ усѣлся на корзину, заявивъ, что онъ не пойдетъ дальше. Онъ сказалъ, что это удобное мѣсто и что онъ ляжетъ здѣсь и умретъ; онъ просилъ поцѣловать за него матушку и передать его родственникамъ, что онъ прощаетъ ихъ и умираетъ счастливымъ.
Въ эту минуту ангелъ-избавитель явился къ намъ въ образѣ мальчишки (насколько я понимаю, ангелы и должны являться въ такомъ видѣ), съ кружкой пива въ одной рукѣ и какой-то штучкой на шнуркѣ въ другой. Штучкой этой онъ хлесталъ встрѣчные камни, производя такимъ образомъ отмѣнно непріятный, жалобный звукъ.
Мы спросили этого посланника небесъ (что онъ дѣйствительно былъ имъ, мы убѣдились впослѣдствіи), не знаетъ ли онъ какого-нибудь уединеннаго домика, обитатели котораго немногочисленны и слабы (лучше всего старыя леди и разбитые параличомъ джентльмены), такъ что ихъ легко запугать и заставить уступить свои постели тремъ доведеннымъ до отчаянія людямъ. Если же онъ не знаетъ такого домика, то не можетъ ли указать намъ пустой свиной хлѣвъ, печь для обжиганія извести или что-нибудь въ этомъ родѣ. Онъ отвѣчалъ, что не знаетъ поблизости ничего подобнаго, но что мать его можетъ пріютить насъ на ночь.
Мы бросились къ нему на шею при лунномъ свѣтѣ и призывали на него милость неба. Картина была очень трогательная, и мальчику передалось наше волненіе; но онъ не вынесъ его тяжести и повалился на землю, а мы всѣ трое на него. Гаррисъ отъ радости лишился чувствъ, схватилъ кружку, которую несъ мальчикъ, и выпилъ половину, прежде чѣмъ пришелъ въ себя, а затѣмъ пустился во весь духъ, предоставивъ мнѣ и Джорджу тащить вещи.
Мальчикъ жилъ въ маленькомъ коттеджѣ, и его мать, добрая душа, дала намъ на ужинъ кусокъ ветчины, которую мы съѣли всю, пять фунтовъ, затѣмъ пирогъ съ вареньемъ и два чайника чая. Послѣ этого мы улеглись спать. Въ комнатѣ были двѣ кровати: на одной помѣстились я и Джорджъ, связавъ себя вмѣстѣ простыней; а на другой, на кровати мальчика, улегся Гаррисъ, и когда мы съ Джорджемъ проснулись утромъ, его голыя ноги высовывались изъ кровати на два фута, такъ что мы вѣшали на нихъ полотенце, пока мылись.
Въ слѣдующій разъ, когда мы попали въ Дотчетъ, мы не были ужъ такъ разборчивы насчетъ отелей.
Возвращаясь къ нашему теперешнему плаванію, скажу, что ничего экстраординарнаго не случилось и что мы усердно тащили лодку до острова Обезьяны, гдѣ остановились завтракать. Мы позавтракали холодной говядиной, при чемъ оказалось, что горчицу забыли. Никогда въ жизни, ни прежде, ни потомъ, я не желалъ горчицы такъ страстно, какъ въ этотъ разъ. Вообще-то я вовсе не охотникъ до горчицы, часто совсѣмъ забываю о ней, но теперь я отдалъ бы за нее цѣлые міры. Не знаю, сколько во вселенной міровъ, но если бы кто-нибудь принесъ мнѣ въ эту минуту ложечку горчицы, онъ получилъ бы ихъ всѣ. Такой ужъ я человѣкъ: все отдамъ, лишь бы получить то, чего мнѣ хочется.
Гаррисъ тоже готовъ былъ отдать міры за горчицу. Жаль, что никто не догадался принести намъ горчицы: мы бы надѣлили его мірами на всю жизнь.
А впрочемъ, кто знаетъ? Можетъ быть, мы съ Гаррисомъ пошли бы на попятный дворъ, получивъ горчицу. Въ порывѣ страстнаго возбужденія часто даешь самыя экстравагантныя обѣщанія, но, когда одумаешься, начинаешь сознавать, что хватилъ черезъ край. Я знаю одного господина, который, странствуя по горамъ въ Швейцаріи, клялся, что отдастъ міры за кружку пива, а добравшись до харчевни, поднялъ цѣлый скандаль, когда съ него содрали пять франковъ за бутылку. Онъ сказалъ, что это безсовѣстный грабежъ, и написалъ объ этомъ въ „Таймсъ“.
Отсутствіе горчицы повергло насъ въ тоску. Мы ѣли говядину молча. Жизнь утратила всю прелесть въ нашихъ глазахъ. Мы вспомнили о дняхъ своего дѣтства и вздыхали. Впрочемъ, послѣ яблочнаго пирога мы повеселѣли немножко, а когда Джоржъ досталъ изъ корзины жестянку съ ананасами, мы почувствовали, что жизнь, какъ бы тамъ ни было, не лишена свѣтлыхъ сторонъ.
Мы всѣ трое — охотники до ананаса. Мы разсматривали картинку на жестянкѣ и мечтали объ ананасномъ сокѣ. Мы улыбались другъ другу, и Гаррисъ уже держалъ наготовѣ ложку.
Мы стали искать ножикъ, чтобы откупорить жестянку. Перерыли корзину, обшарили чемоданы, осмотрѣли лодку, выбросили всѣ вещи на берегъ, перетрясли ихъ: ножика не было.
Гаррисъ попытался вскрыть жестянку перочиннымъ ножомъ, — сломалъ ножъ и сильно порѣзался. Джорджъ пустилъ въ дѣло ножницы: сломалъ ножницы и чуть не выкололъ себѣ глаза. Пока они возились съ своими ранами, я попытался провертѣть въ жестянкѣ дыру багромъ, но багоръ отскочилъ, я шлепнулся въ тину между лодкой и берегомъ, а жестянка покатилась какъ ни въ чемъ не бывало и разбила чайный стаканъ.
Тутъ ужъ мы окончательно вышли изъ себя.
Мы выбросили жестянку на берегъ. Гаррисъ отыскалъ острый камень, я высвободилъ изъ лодки мачту, Джорджъ взялъ жестянку. Гаррисъ приставилъ къ ней камень острымъ концомъ, а я поднялъ мачту и со всего размаха опустилъ ее на камень.
Только благодаря соломенной шляпѣ, Джорджъ спасся отъ гибели. Онъ сохранилъ эту шляпу (т.-е. то, что отъ нея осталось) и въ долгіе зимніе вечера, когда молодежь коротаетъ время, разсказывая небылицы объ опасностяхъ, которымъ каждый изъ присутствующихъ подвергался. Джорджъ приноситъ шляпу, и она переходитъ изъ рукъ въ руки, а онъ разсказываетъ при этомъ исторію своего чудеснаго спасенія, всякій разъ съ новыми прикрасами.
Гаррисъ отдѣлался раной.
Послѣ этого я самъ принялся за жестянку и колотилъ ее мачтой до тѣхъ поръ, пока не выбился изъ силъ; тогда меня смѣнилъ Гаррисъ.
Мы били ее плашмя, долбили остріемъ, придавали ей всевозможныя формы, извѣстныя въ геометріи, но не могли продолбить въ ней дыру. Наконецъ, взялся за нее Джорджъ и превратилъ ее въ такой странный, нелѣпый, чудовищный комокъ, что испугался и бросилъ мачту.
Кончилось тѣмъ, что Гаррисъ, внѣ себя отъ бѣшенства, бросился на жестянку, схватилъ ее и швырнулъ на середину рѣки, и она пошла ко дну; мы, напутствовали ее проклятіями, бросились въ лодку, схватились за весла и плыли, не останавливаясь, до самаго Майденгеда.
Майденгедъ производитъ на меня отталкивающее впечатлѣніе своимъ фатовскимъ видомъ. Это — притонъ жуировъ. Это городъ пышныхъ отелей, посѣщаемыхъ франтами и балетными танцовщицами. Герцогъ изъ „Лондонскаго Журнала“ обязательно имѣетъ дачу въ Майденгедѣ, и героиня трехтомнаго романа не преминетъ пообѣдать здѣсь, удравъ изъ Лондона съ чужимъ мужемъ.
Мы проѣхали мимо Майденгеда, затѣмъ отдохнули и отправились дальше! Кливеденскій лѣсъ еще стоялъ въ своемъ зеленомъ весеннемъ уборѣ; это, пожалуй, самое красивое мѣсто на Темзѣ.
Мы пили чай подлѣ Кунгема, и когда прошли черезъ шлюзъ, день уже клонился къ вечеру. Поднялся довольно сильный вѣтеръ, къ удивленно, попутный. Обыкновенно на рѣкѣ вѣтеръ дуетъ вамъ въ лицо, въ какомъ бы направленіи вы ни плыли. Утромъ вы плывете на веслахъ противъ вѣтра, разсчитывая поставить парусъ на обратномъ пути. Но тотчасъ послѣ чая, когда вы отправляетесь домой, вѣтеръ перемѣняется и все время дуетъ вамъ въ лицо.
Если же вы забыли взять съ собой парусъ, вѣтеръ оказывается попутнымъ и утромъ и на обратномъ пути. Что будешь дѣлать? Испытанія посылаются намъ свыше!
На этотъ разъ, однако, тамъ, наверху, ошиблись и послали намъ вѣтеръ въ спину, а не въ лицо. Мы поспѣшили воспользоваться этой ошибкой, пока ея не замѣтили, поставили парусъ, развалились въ лодкѣ въ задумчивыхъ позахъ, и вѣтеръ понесъ ее по рѣкѣ.
Я правилъ.
Я не знаю болѣе пріятнаго ощущенія, какъ плыть на парусахъ. Вѣтеръ несетъ васъ на своихъ шумящихъ крыльяхъ Богъ вѣсть куда. Вы уже не тяжеловѣсный, неуклюжій комокъ глины, медленно ползущій по землѣ, вы — часть природы. Ваше сердце бьется въ тактъ съ ея сердцемъ. Ея мощныя руки обвиваются вокругъ васъ, вашъ духъ сливается съ ея духомъ; ваше тѣло становится легкимъ. Земля уходитъ куда-то далеко, а облака, плывущія надъ вашей головой, кажутся вамъ братьями, и вы простираете къ нимъ руки.
Никого не было на рѣкѣ, только вдали виднѣлась лодка, стоявшая посреди рѣки, и на ней три джентльмена, удившіе рыбу.
Я правилъ.
Джентльмены, удившіе рыбу, имѣли почтенный, даже торжественный видъ. Они сидѣли на скамеечкахъ, не спуская глазъ съ поплавковъ. А заходящее солнце обливало рѣку багрянымъ свѣтомъ, одѣвало въ пурпуръ и золото прибрежные лѣса. Былъ часъ таинственнаго очарованія, страстнаго томленія и неопредѣленныхъ надеждъ. Бѣлый парусъ такъ ярко блестѣлъ на фонѣ пурпурнаго неба, мгла ложилась кругомъ, окутывая міръ радужными тѣнями, тихонько подкрадывалась ночь.
Мы казались героями какой-нибудь старинной легенды, плывущими по заколдованному озеру въ невѣдомое волшебное царство.
Но мы не попали въ волшебное царство: мы наткнулись на лодку съ тремя рыбаками. Въ первую минуту мы не могли понять, въ чемъ дѣло, потому что парусъ закрывалъ отъ насъ лодку, но звуки и отдѣльныя фразы, раздававшіеся въ вечернемъ воздухѣ, обнаруживали близость человѣческихъ существъ и притомъ раздраженныхъ и недовольныхъ.
Гаррисъ опустилъ парусъ, и мы увидѣли, въ чемъ дѣло. Оказалось, что три старые джентльмена слетѣли со скамеекъ, свалившись въ кучу на дно лодки, и теперь, кряхтя и охая, выползали другъ изъ-подъ друга. При этомъ они ругали насъ не простой вульгарной бранью, — нѣтъ, брань ихъ была основательна и глубокомысленна: она касалась и насъ, и нашей судьбы, и нашего отдаленнаго будущаго, и нашихъ родственниковъ, и всего, что только имѣло отношеніе къ намъ.
Гаррисъ сказалъ имъ, что они должны были бы благодарить насъ за небольшое развлеченіе послѣ длиннаго, скучнаго дня, проведеннаго за рыбной ловлей. Онъ прибавилъ также, что его крайне огорчаютъ несдержанность и рѣзкія выраженія со стороны людей ихъ возраста.
Но эти слова не произвели никакого дѣйствія.
Послѣ этого Джорджъ взялся править и благополучно доставилъ насъ въ Марло. Тутъ мы привязали лодку у моста, а сами отправились ночевать въ гостиницу.