1. Великий Князь, Наследник и Цесаревич (1818—1855)
І. Детство • II. План воспитания • III. Отрочество • IV. Юность • V. Помолвка и женитьба • VI. Государственная и военная деятельность Цесаревича
2. Император (1855—1881)
I. Война • II. Мир • III. Коронация • IV. Сближение с Франциею • V. Внешняя политика на Западе и на Востоке • VI. Присоединение Амура и Уссури и покорение Кавказа • VII. Освобождение крестьян • VIII. Тысячелетие России • IX. Польская смута • X. Мятеж в Царстве Польском и в Западном крае • XI. Дипломатический поход на Россию • XII. Государственные преобразования • XIII. Дела внутренние • XIV. Внешняя политика • XV. Соглашение трех Императоров • XVI. Завоевание Средней Азии • XVII. Преобразование армии и флота • XVIII. Финансы и народное хозяйство • XIX. Церковь, просвещение, благотворительность • XX. Восточный кризис • XXI. Вторая Восточная война • XXII. Сан-Стефанский мир и Берлинский конгресс • XXIII. Внешние сношения после войны • XXIV. Крамола • XXV. Последний год царствования • XXVI. Кончина
VI.
Государственная и военная деятельность Цесаревича.
1841—1855.
Со вступлением в супружество для Александра Николаевича начались годы безмятежного семейного счастья. Обычный домашний кружок Великого Князя образовали, кроме членов Императорской семьи, лица, составлявшие его свиту. Двором Наследника, до самого вступления его на престол, управлял гофмаршал Олсуфьев; гофмейстериной Цесаревны была статс-дама княгиня Салтыкова. Канцелярией Цесаревича заведовал, до производства в генерал-лейтенанты, С. А. Юрьевич, сдавший эту должность в 1848 году наиболее приближенному из адъютантов его высочества, графу А. В. Адлербергу. Другое пользовавшееся расположением Наследника лицо, И. М. Толстой продолжал управлять шталмейстерской частью. К прежним адъютантам, князю А. И. Барятинскому, Граве, Назимову, Виельгорскому, Паткулю, Мердеру, частью присоединились, частью заменили их по мере назначения на высшие должности или выхода в отставку Головин, Дюгамель, граф И. К. Ламберт, князь В. И. Барятинский, Слепцов, Пейкер, князь Б. Д. Голицын. Секретарем Цесаревны состоял Лабенский; старик Жилль носил звание библиотекаря; наконец, Жуковский, хотя и переселившийся за границу и там женившийся, до самой смерти числился „состоящим при особе“ Наследника. На собраниях запросто у молодой четы, происходивших почти ежедневно, зимой — в Зимнем дворце, летом — в Царскосельском Александровском дворце или на Петергофской ферме, царили веселость и непринужденность; занимались чтением, музыкой, игрой в вист; августейшие хозяин и хозяйка очаровывали гостей своей приветливостью и полной участия к ним благосклонностью. Все принадлежавшие к их Двору как бы входили в состав их собственной семьи.
Господь благословил союз Александра Николаевича и Марии Александровны. Только старшая их дочь, Александра, скончалась в младенческом возрасте, к безутешной горести родителей, но четыре сына и вторая дочь, родившиеся до воцарения, росли, развивались и расцветали под попечительным взором нежно любивших их матери и отца. Появление на свет каждого из детей служило поводом к щедрым подаяниям неимущим. Император Николай сам был крестным отцом всех своих внуков, детей старшего сына; кроме него, были восприемниками: Николая Александровича — великий герцог Гессенский, королева Нидерландская Анна Павловна и Великая Княжна Ольга Николаевна; Александра Александровича — великий герцог Гессенский, Великая Княгиня Елена Павловна, Великая Княжна Ольга Николаевна, Великая Княгиня Мария Павловна и наследная великая герцогиня Гессенская; Владимира Александровича — Великий Князь Михаил Павлович, великий герцог Гессенский, наследный великий герцог Гессенский, Великие Княгини Мария Николаевна и Мария Павловна и принцесса Елисавета Гессенская; Алексея Александровича — Великий Князь Константин Николаевич, принц Карл Гессенский, Великие Княгини Мария Николаевна, Ольга Николаевна и Мария Павловна; Марии Александровны — принц Александр Гессенский и Великие Княгини Мария Николаевна и Мария Павловна. Новорожденные Великие Князья тотчас же зачислялись в ряды армии, шефами полков.
Воспитание детей было предметом особливой заботливости Цесаревича и Цесаревны. Первоначальный уход за ними под руководством сперва надзирательницы С. Я. Поггенполь, а потом наставницы В. Н. Скрыпицыной поручен был англичанкам г-жам Юз, Ишервуд и Стуттон, а с 1848 года к молодым Великим Князьям назначен воспитателем генерал-майор Б. В. Зиновьев, которому впоследствии приданы два помощника, полковники Гогель и Казнаков. С военной службой осваивались они с детства в рядах сверстников, воспитанников 1-го кадетского корпуса, на тех же основаниях, которые приняты были для военного образования их отца.
Обычное летнее пребывание Наследника и его супруги в Царском Селе и Петергофе время от времени прерывалось путешествиями за границу. Поздней, осенью 1843 года, их высочества совершили поездку в чужие края, продолжавшуюся семь недель — с 9-го ноября по 30-го декабря — и посетили при этом родственные дворы: прусский, веймарский и дармштадтский. В следующем году целью заграничного путешествия, состоявшегося весной — со 2-го марта по 17-e апреля, — было шестинедельное пребывание в Дармштадте, в семье Цесаревны. В 1846 году Наследник съездил на несколько дней в Вену по приглашению Императора австрийского, а в 1847 году сопровождал Цесаревну в Дармштадт и оттуда на воды в Киссинген, после чего посетил вместе с ней Великую Княгиню Ольгу Николаевну в Штутгарте. Оставив ее высочество в Югенгейме, он в сентябре вернулся в Россию для участия в Высочайших смотрах, произведенных войскам, расположенным в юго-западном крае. Но уже в конце того же месяца Наследник отправился с Государем в Варшаву для встречи Цесаревны, возвращавшейся из-за границы, в сопровождении принцессы Александры Саксен-Альтенбургской, нареченной невесты Великого Князя Константина Николаевича.
С каждым годом досуги Цесаревича сокращались и время его все более и более поглощалось обширной и разнообразной государственной деятельностью. Еще до женитьбы (16-го января 1841 г.) вступил он, с Высочайшего разрешения, в действительное отправление обязанностей своих по званию канцлера Александровского университета в Финляндии; в самый день бракосочетания (16-го апреля 1841 г.) Государь назначил его членом Государственного Совета, а в продолжение следующих двух лет членом и прочих высших правительственных учреждений Империи, а именно: Финансового Комитета (6-го декабря 1841 г.), Комитета Министров (20-го января 1842 г.) и Кавказского Комитета (30-го августа 1842 г.). Сверх того, Цесаревич участвовал в трудах Комитетов, учрежденных по двум капитальным государственным сооружениям николаевского царствования: постоянного моста через Неву и С.-Петербурго-Московской железной дороги, состоя в первом из них членом, а во втором — председателем. Ему же поручил Император Николай председательство в секретных комитетах, собиравшихся дважды для решения частных вопросов, касавшихся улучшения участи крепостных крестьян: первого — в 1846 году, и второго — в 1848-м. Заключение последнего Комитета об изыскании способов наблюдения за помещиками, чтобы они не превышали власти, предоставленной им законом, и об ограждении в предположенном новом гражданском уложении движимого имущества крестьян от несправедливых притязаний помещиков, удостоилось Высочайшего утверждения. Что же касается до упразднения крепостного права, то Комитет полагал ослаблять его силу рядом постепенных мер, каковы, например, определение повинностей крестьян посредством инвентарей и предоставление им права жалобы на помещиков.
Отправляясь в 1842 году в инспекционную поездку по Южной и Западной России, продолжавшуюся немного более месяца (с 1-го сентября по 5-е октября), Император Николай впервые возложил на Наследника, на время своего отсутствия из столицы, „решение дел Комитета гг. Министров и Государственного Совета, равно как по всем Министерствам и Главным Управлениям отдельными частями“. С тех пор обязанность эта падала на Цесаревича каждый раз, когда Государь отлучался из Петербурга в путешествие, как внутри России, так и по чужим краям. По возвращении Императора Николая из продолжительной поездки в Италию (с 24-го сентября по 30-е декабря 1845 года) его величество в первый день нового 1846 года удостоил Цесаревича следующей достопамятной грамотой: „Отъезжая за границу для сопутствования Государыне Императрице, родительнице вашей, поручил я вам управление большого числа дел государственных, в том полном убеждении, что вы, постигая мою цель, мое к вам доверие, покажете России, что вы достойны вашего высокого звания. Возвратясь ныне, по благословению Божию, удостоверился я, что надежды мои увенчались к утешению родительского моего, нежно вас любящего сердца. В вящее доказательство моего удовольствия, жалуем вас кавалером ордена св. Равноапостольного Великого Князя Владимира 1-й степени, коего надпись: польза, честь и слава, укажет и впредь вам, на что Промысл Всевышнего вас призывает для России“.
Военные занятия Цесаревича шли своим чередом и каждое лето, в Красносельском лагере, он постепенно исправлял начальственные должности по разным родам оружия, в 1841 и 1842 годах командуя 2-й гвардейской пехотной дивизией, а в 1843-м — 2-й легкой гвардейской кавалерийской. В начале следующего 1844 года назначен он командующим, а вскоре утвержден командиром всей гвардейской пехоты. Независимо от исполнения этой должности Государь неоднократно брал его с собой или посылал одного производить смотры различным частям войск или военным учреждениям, расположенным во всех концах России. В 1841 году Цесаревич участвовал в Москве в маневрах 6-го пехотного корпуса, делал ученье и смотр 1-му Московскому кадетскому корпусу, 2-му учебному карабинерному полку и 1-й бригаде 7-й легкой кавалерийской дивизии, с 7-й конно-артиллерийской бригадой; в 1842 году обозревал крепость и порт в Свеаборге, а в Фридрисгаме — Финляндский кадетский корпус; в 1845 году сопровождал Императора на кавалерийские маневры в Елисаветград и Чугуев и присутствовал при Высочайших смотрах Черноморскому флоту в Николаеве и Севастополе, а на возвратном пути из Крыма производил смотр собранным в Орле, Туле и Москве бессрочноотпускным нижним чинам, а также войскам 6-го пехотного корпуса, 16-й артиллерийской бригаде, 2-му учебному карабинерному полку и Тульскому и Орловскому гарнизонным батальонам; в 1847 году прибыл нарочно из-за границы для нахождения при высочайшем смотре 4-го пехотного корпуса в гор. Виннице. 17-го апреля 1843 года Цесаревич назначен генерал-адъютантом, а того же числа 1846 года произведен в полные генералы.
Столь бурный на всем пространстве Западной Европы 1848-й год прошел для России мирно и спокойно. Александр Николаевич признавал, однако, необходимость строгих предупредительных мер, принятых Императором Николаем относительно высших учебных заведений для ограждения их от революционной заразы. „Место, которое вы будете занимать, — писал он бывшему адъютанту своему, Назимову, по случаю назначения его попечителем Московского учебного округа взамен подавшего в отставку графа С. Г. Строганова, — весьма важно, в особенности в наше время, где молодежь воображает, что она умнее всех и что все должно делаться как ей хочется, чему, к несчастью, мы видим столько примеров за границей; к этому и господа профессора команда не легкая. Надзор за ними, и самый бдительный, необходим. Да внушит вам Господь Бог силу и уменье исполнить новые обязанности, на вас возлагаемые, с успехом, т. е. к полному удовольствию Государя… Перекрестясь, принимайтесь смело за дело“.
В том же году другого рода зараза произвела у нас несравненно большие опустошения: то была азиатская холера, свирепствовавшая в Петербурге и в расположенных в этой столице и ее окрестностях войсках. Великий Князь Михаил Павлович, бывший главнокомандующий гвардейским и гренадерским корпусами, в приказе по этим корпусам счел долгом выразить его высочеству, командиру гвардейской пехоты, душевную благодарность „за истинно отеческое попечение и неустанную заботливость о сохранении здоровья нижних чинов в это тяжелое время“. Из прочих происшествий за помянутый год должно отметить зачисление Наследника в л.-гв. Финский саперный батальон, равно как и то, что на маневрах в Красном Селе его высочество командовал одним из действующих отрядов — северным.
В следующем 1849 году, весной, Цесаревич и Цесаревна сопровождали Государя и Императрицу в Москву на торжество открытия вновь отстроенного Большого Кремлевского дворца и возвратились в Петербург ко дню рождения Наследника, получившего в этот день знак отличия беспорочной службы за XV лет. Два месяца спустя их постигло тяжкое горе: кончина любимой старшей дочери, Великой Княжны Александры Александровны. Удар этот так сильно подействовал на здоровье Цесаревны, что по совету врачей Цесаревич отвез супругу и детей в Ревель, где они должны были пользоваться морскими купаньями, но сам он остался там с ними не более недели. Император австрийский воззвал о помощи к своему могущественному союзнику, русскому Императору, для усмирения восстания мадьяр, и гвардия выступила в заграничный поход. По этому случаю Цесаревичу было присвоено звание командира гвардейского пехотного корпуса. Из Ревеля 10-го июня он выехал к вверенным ему войскам, находившимся уже в походе, и, осмотрев их по пути в Риге, Вильне, Гродне и Белостоке, прибыл в Варшаву, откуда Император Николай руководил движениями своей армии, переступившей за Карпаты. Наследник оставался при отце все лето, до того достопамятного дня, когда предводимая Гергеем венгерская армия положила в Виллагоше оружие перед фельдмаршалом князем Варшавским. По получении о том известия Государь отправил 2-го августа старшего сына в Вену с гласным поручением поздравить императора Франца-Иосифа с благополучным концом мятежа, но в действительности Наследнику было доверено испросить помилование мятежным венгерским генералам, сдавшимся русским войскам. Австрийский император с величайшей предупредительностью и почетом принял августейшего посланца, назначил его шефом 7-го легкого конного — впоследствии 11-го уланского — полка и, уступая его настояниям, даровал жизнь Гергею.
Тотчас по возвращении в Варшаву, 13-го августа, Александр Николаевич, по случаю болезни Великого Князя Михаила Павловича, занемогшего холерой, „как старший в чине“, временно вступил в командование гвардейским и гренадерским корпусами, а после кончины дяди заместил его в звании командующего этими корпусами, а также начальника военно-учебных заведений и главного попечителя Чесменской военной богадельни. Из полков, в коих покойный Великий Князь состоял шефом и которые Император Николай распределил между разными членами царственной семьи, на долю Цесаревича достался л.-гв. уланский полк, и кроме того, он зачислен в л.-гв. 1-й артиллерийской бригады батарейную батарею имени Великого Князя Михаила Павловича и назначен на его место председателем комитетов: для составления воинского пехотной службы устава и описания обмундирования и вооружения войск российской армии.
С этого времени труды и попечения Наследника разделяются между двумя главными из порученных ему частей: войсками гвардии и гренадерского корпуса и военно-учебными заведениями. В заведовании как теми, так и другими он, как сам выражался, являлся продолжателем бывшего их начальника, Великого Князя Михаила Павловича, которого называл своим руководителем и другом. Отсылая для хранения в гвардейский штаб завещанную гвардии покойным Великим Князем бриллиантовую шпагу, некогда полученную им за польскую войну 1830—1831 годов, Цесаревич в приказе по гвардейскому и гренадерскому корпусам приглашал войска соединить чувства душевной благодарности к почившему незабвенному начальнику с молитвой к Богу об упокоении души его. „Сохраним навсегда память о нем, — заключил он, — и да будет она указателем, как сам он был примером и любви, и преданности к Богу и Государю, и к точному исполнению долга службы“. То же уважение к памяти августейшего предместника выразил Цесаревич и в приказе, отданном при вступлении в должность главного начальника военно-учебных заведений, принадлежность к которым, заявлял он, тем для него отраднее, что в их рядах сам он начал службу. „Главнейшей целью всех моих забот, — говорится далее в том же приказе, — будет сберечь все, сделанное трудами и любовью его высочества для блага заведений, и сохранить заведения в том же превосходном состоянии, в каком они отцом их и благодетелем оставлены мне, как бы в залог его ко мне дружбы и милости. Я уверен, что все чины военно-учебных заведений свято сохранят в душе своей благодарную память о почившем и также свято будут исполнять все благотворные указания его, как исполняли их при нем. Надеюсь, что воспитанники не только в заведении, но и за его порогом будут стараться службой и всей своею жизнью отплатить своему почившему отцу за неограниченную его к ним любовь“. Приказ этот велено было прочесть в сборе всех воспитателей и воспитанников, перед панихидой „об упокоении великой души благодетеля военно-учебных заведений“.
Наследник сохранил при себе и ближайших сотрудников Великого Князя Михаила Павловича, генералов Витовтова и Ростовцева, в звании начальников штаба, первого — по гвардейскому и гренадерскому корпусам, второго — по военно-учебным заведениям. Особым высочайшим повелением ему подчинены на общем основании специальные военные училища: главное инженерное и Михайловское артиллерийское, а с 1854 года — и академия Генерального Штаба.
Что строгое сохранение направления, установленного Михаилом Павловичем, как в командовании гвардией и гренадерами, так и в деле военного воспитания юношества вполне отвечало видам и намерениям самого Императора Николая, явствует из похвалы его Цесаревичу в первый же год начальствования этими частями. После обычного лагерного сбора в Красном Селе, летом 1850 года, Государь почтил Наследника рескриптом, в котором выразил удовольствие за то, что возвратившиеся из похода гвардейские полки, равно как и гренадерский корпус, находятся в том же отличнейшем устройстве, до коего доведены заботами их бывшего незабвенного начальника, по всем частям военного образования. „Относя сие, — продолжал Император, — к примерной и неусыпной заботливости вашего высочества, в особенности же к постоянному стремлению вашему исполнять все желания мои, я поспешаю изъявить вам мою живейшую признательность и сердечную благодарность за ваши труды, всегда радостные моему сердцу“. В другом рескрипте Государь изъявил такое же удовольствие по поводу отличного состояния военно-учебных заведений. Провозгласив главной целью военного воспитания, при необходимом образовании, учебном и фрунтовом, развитие в юношах чистых правил нравственности, высокого чувства чести и непоколебимой любви и преданности к Престолу и отечеству, его величество горячо благодарил сына, „за родительское попечение о юношестве, ему вверенном, за христианское просвещение и истинно русское воспитание его“.
Весною 1850 года Цесаревич сопутствовал Государю в его поездке по России для осмотра крепостей и войск, расположенных в Царстве Польском и в Западном крае; летом руководил лагерным сбором кадетов в Петергофе и гвардии в Красном Селе, а осенью, после посещения кадетских корпусов в Полоцке, Бресте и Полтаве и смотров 4-му пехотному корпусу в Луцке и 2 и резервной кавалерийской дивизии в Елисаветграде, предпринял путешествие на Кавказ и в Закавказье.
То было триумфальное шествие, непрерывный ряд торжеств и ликований на пути царского первенца, впервые посещавшего благословенный край, утвержденный за Россией блестящими победами русского оружия, упорною борьбой русского солдата с отстаивавшими свою независимость дикими, но храбрыми горцами.
Сев в Севастополе на пароход „Владимир“, Цесаревич высадился на берег в Тамани 14-го сентября и через Екатеринодар, Ставрополь, Кисловодск, Пятигорск и Большую Кабарду 24-го прибыл во Владикавказ. На границе Кавказа встретил его наместник князь Воронцов. На следующий день Наследник двинулся в дальнейший путь. „Всюду, — рассказывает очевидец, — расположенные по дороге войска кричали „ура!“, форты салютовали пушечными выстрелами и тьмы туземных всадников гарцевали вокруг его экипажа, издавая радостные крики и стреляя из ружей. Все они были в блестящих нарядах: сотни стальных кольчуг и щитов, луков и стрел в богатых колчанах, золотое шитье, галуны — все это блестело на солнце. Под железными шлемами с длинными сетками мужественные лица дышали восторгом. Въезд Великого Князя в Тифлис явился настоящим триумфом. Все население города высыпало ему навстречу, с туземными музыкантами и песенниками, и вся эта пестрая толпа теснилась к нему, размахивая зелеными ветвями и флагами. Почетная стража из двухсот всадников, принадлежащих к знатнейшим местным княжеским родам, молодые красавцы в их живописном костюме из бархата и кашмира, с одеждой, оружием, убранством чистокровных коней, блестящими золотом, драгоценными камнями и шитьем, ехали впереди Великого Князя, всюду сопровождая его, и содержали караул во дворце“.
На другой день по приезде в Тифлис, 26-го сентября, Наследник принял экзарха Грузии, персидского принца Бехмен-Мирзу, всех военных и гражданских властей и затем посетил, подробно осматривая их, гимназию, казармы и школу военных воспитанников кавказского саперного батальона, школу кавказских межевщиков, женское учебное заведение св. Нины, строившийся театр, больницу и институт благородных девиц. За обедом у наместника, в ответ на тост князя Воронцова за Императора, Императрицу и дорогого желанного гостя, Цесаревича, Александр Николаевич пил здоровье „храбрых воинов Кавказа“ и гостеприимных хозяина и хозяйки. На балу, следовавшем за обедом, его высочество заинтересовали национальные танцы, лезгинка и абхазка, исполненные молодыми людьми знатнейших семей Грузии.
Утро следующего дня было посвящено ученью и разводу сводно-учебного батальона и осмотру каменного моста на Куре, а также военного госпиталя. Вечером Наследник принял бал, данный в честь его грузинским дворянством. Адъютант князя Воронцова, князь Эмиль Витгенштейн, сравнивает его со сказкой из „Тысячи и одной ночи“ по ослепительной роскоши и своеобразному изяществу, свойственным одной только Азии. Не менее роскошен и своеобразен был ночной праздник, данный купечеством на третий день пребывания Наследника в Тифлисе.
29-го сентября Цесаревич оставил гостеприимный Тифлис, вполне довольный приемом, сам очаровав всех и каждого в древней столице Грузии. В дальнейшем следовании по Закавказью Александр Николаевич почтил посещением именитейших из местных вельмож в их поместьях, а в Кутаисе принимал владетелей Абхазии, Мингрелии и Сванетии. Перевалив через Сурам, он осмотрел Ахалцых, укрепления которого показывал ему участвовавший во взятии этой крепости генерал князь Бебутов; доехав до крайнего пограничного пункта в Александрополе, остановился в Эчмиадзине, где встречен был с подобающими почестями патриархом — католикосом всех армян и в Эривани принимал Азис-хана, чрезвычайного посла, приветствовавшего его от имени шаха персидского. Затем Цесаревич направился, через Елизаветполь и Шемаху, в Баку и, следуя вдоль берега Каспийского моря, проехал, через Дербент и тогда незамиренный еще Дагестан, на левый фланг Кавказской линии. Там довелось ему быть свидетелем и участником боевой схватки с чеченцами.
26-го октября Наследник отправился из Воздвиженской крепости в Ачхай, в сопровождении наместника князя Воронцова и под прикрытием отряда, состоявшего из пехоты, нескольких сотен казаков с артиллерией, а также туземной милиции и толпы мирных чеченцев. По обыкновению, его высочество ехал верхом с авангардом. Между реками Рошня и Валериком он заметил показавшуюся за левой цепью под Черными горами партию неприятеля и тотчас поскакал к ней, увлекая за собой всю свиту, генералов отряда и несколько казаков и туземцев. Чеченцы, выстрелив по нем, бросились бежать, но были преследуемы казаками и мирными чеченцами, а между тем конвой Наследника из линейных казаков и азиатов заехал им в тыл. В происшедшей схватке, начальник партии, оруженосец наиба Самбдулы, был убит; труп его остался в руках казаков, и оружие тут же поднесено Наследнику.
Донося об этом происшествии Государю, князь Воронцов свидетельствовал, что он не мог без страха видеть, с какой быстротой и смелостью Цесаревич бросился за цепь, на большое расстояние от дороги, через перелесье, тем более что не все из свиты могли поспеть за его кровным конем. Не ожидая встречи с неприятелем, старик Воронцов, страдавший от сильного кашля, ехал в коляске. Увидав движение, он вскочил на коня и, как сам выражается в донесении, с трудом мог доехать до его высочества, и то лишь тогда, когда он остановился в трех верстах от дороги и когда дело было уже кончено. „Беспокойство мое, — продолжает наместник, — обратилось в истинную радость, когда я увидел, что обожаемому нашему Наследнику удалось присутствовать хотя в небольшом, но настоящем военном деле, совершенно в нашу пользу окончившемся; что Наследник лично видел ловкость и самоотвержение не только казаков, но даже и мирных чеченцев, которые с ним поскакали; но что еще важнее и для нас драгоценнее, это то, что не только все войска, составлявшие отряд, почти все генералы кавказской армии, но и огромное количество милиции разных племен, между коими многие не более как три недели тому назад перешли из немирных в мирные, были лично свидетелями истинно военного духа и благородного, можно даже сказать излишнего порыва в знаменитой груди Наследника российского Престола“.
Донесение свое князь Воронцов заключил просьбой осчастливить его и весь кавказский корпус „украшением достойной груди его императорского высочества знаком ордена храбрых“. — „Эта милость будет справедлива, — писал он. — Умоляю ваше императорское величество не отказать мне в этом представлении. Крест св. Георгия 4-й степени будет не только справедливой наградой Государю Наследнику, но будет сочтен драгоценной наградой для всего кавказского корпуса и будет с восторгом принят всеми здешними войсками“.
Император Николай уважил ходатайство престарелого вождя и 10-го ноября пожаловал Цесаревичу георгиевский крест 4-й степени. Три дня спустя новопожалованный кавалер был уже в Царском Селе, в объятиях родителей, и 26-го ноября участвовал в орденском празднике св. Георгия. Тогда же Государь назначил его шефом Эриванского карабинерного полка, а король Виртембергский украсил грудь его орденом за военные достоинства 3-й степени.
Вскоре по возвращении с Кавказа Александру Николаевичу пришлось принять решающее участие в важном государственном деле: занятии устьев Амура. Действуя по указаниям генерал-губернатора Восточной Сибири, Н. Н. Муравьева, командированный им летом 1850 года в залив Счастья капитан Невельской не ограничился заложением на одном из островов этого залива Петровского зимовья, но в 25-ти верстах от устья Амура 6-го августа поднял русский военный флаг и, приняв окрестных гиляков под защиту и покровительство России, основал Николаевский пост — нынешний Николаевск, — в котором оставил шесть человек из своих гребцов. Муравьев сам прибыл в Петербург, чтобы исходатайствовать высочайшее утверждение этой меры, но в Комитете, составленном из государственного канцлера графа Нессельроде, министров: военного — князя Чернышева, финансов — Вронченко, внутренних дел — графа Перовского, генерал-адъютантов князя Меншикова и графа Берга — и товарища министра иностранных дел, Сенявина, с участием генерал-губернатора Восточной Сибири, постановлено, по настоянию канцлера, не занимать устьев Амура, дабы не вызвать столкновения с китайским правительством. Муравьев подал отдельное мнение, противоположное решению Комитета, в котором доказывал несомненную выгоду для государства от завладения этим краем и необходимость предупредить захват его англичанами. Ознакомясь с доводами Муравьева, Император Николай приказал вновь собраться тому же Комитету, но под председательством Цесаревича. Александр Николаевич призвал к себе генерал-губернатора для объяснений и, приняв от него записку, подробно излагавшую его взгляд, не только сам разделил его мнение, но в заседании 15-го января 1851 года увлек своим примером и убеждением князя Меншикова и графов Перовского и Берга. Таким образом, Нессельроде, Чернышев, Вронченко и Сенявин остались в меньшинстве, а по докладе Государю о разногласии членов Комитета, его величество повелел: основанный капитаном Невельским военный пост в устье Амура сохранить, усилив его содействием одного морского судна в летнее время. Так благодаря личному вмешательству в дело Александра Николаевича положено начало распространению владычества России на обширный Приамурский край, окончательно утвержденный за нею семь лет спустя, в собственное его царствование.
После продолжительной отлучки, вступив снова в командование гвардейским и гренадерским корпусами и в исправление должности главного начальника военно-учебных заведений, Наследник всю свою заботливость посвятил этим двум частям и доведению их до возможного совершенства. Летом 1851 года, как и в предыдущие годы, его время было распределено между кадетским лагерем в Петергофе и гвардейским — в Красном Селе. Успех увенчал его усилия, как можно заключить из двух высочайших рескриптов, полученных им по окончании лагерного сбора. В первом император Николай, прилежно следивший за летними занятиями гвардии и гренадеров в лагерном их расположении, на ученьях, маневрах, биваках, признавал, что войска эти доведены до примерного во всех отношениях благоустройства. „Вообще родительскому моему сердцу, — так заключался рескрипт, — отрадно видеть, до какой степени вы постигли звание военачальника, и я за ваши неусыпные заботы о войске, столь искренно мною любимом, благодарю вас от всей полноты души“. Во втором рескрипте Государь благодарил Цесаревича за превосходное состояние военно-учебных заведений, в котором он удостоверился лично во время лагерной их стоянки в Петергофе. „Что же касается до учебного образования, — присовокуплял Император, — то я остаюсь несомненно уверен, что постоянное и непосредственное наблюдение вашего высочества за этой частью принесет особенную пользу и послужит как надежнейшим ручательством усердия преподавателей, так и лучшим поощрением к успехам воспитанников“.
Тотчас по распущении лагерей состоялось торжество открытия железного пути, соединившего обе столицы Империи. 19-го августа, в три с половиной часа утра, Государь и Государыня в сопровождении Цесаревича и Цесаревны и двух старших их сыновей, Великих Князей Николая и Александра Александровичей, выехали из Петербурга и в тот же день, в одиннадцать часов вечера, благополучно прибыли в Москву. Царская семья около недели оставалась в первопрестольной столице, чем и воспользовался Александр Николаевич для осмотра соседних кадетских корпусов в Туле, Орле и Тамбове.
С наступлением весны 1852 года Наследник возобновил свои поездки для обозрения вверенных ему войск и учреждений. В Новгородских округах пахотных солдат осмотрел он 2-ю легкую гвардейскую кавалерийскую дивизию и Аракчеевский кадетский корпус, в Княжьем Дворе — гренадерский корпус, в Твери — 7-ю легкую кавалерийскую дивизию. По окончании лагерного сбора в Петергофе и Красном Селе Цесаревич снова получил два благодарственных рескрипта. В одном Государь хвалил примерный порядок, с коим гвардия и гренадеры отправляют внутреннюю службу, и неутомимое усердие, одушевляющее всех чинов „сего избранного войска“; в другом — выражал признательность сыну за размножение рассадников образования русского дворянства в духе христианской нравственности и доблести воинской. „Юноши, предназначенные на благородное поприще защитников отечества, — писал Император, — находя под кровом сих заведений родительскую о них заботливость, приобретают, с основательными в науках познаниями, навык к строгому исполнению предстоящих им на службе обязанностей и поступают в ряды войск со всеми условиями, коих я требую от моих офицеров. Образованием сих молодых людей, семейства их и общее наше семейство — армия непосредственно обязаны вашим неусыпным трудам и просвещенной попечительности“.
После всех этих трудов Цесаревичу нужен был отдых, и 15-го августа он отправился с Цесаревной в путешествие по чужим краям. Отплыв на пароходе в Штеттин, он, через Берлин и Веймар, отвез супругу в Дармштадт и, оставив ее там в кругу родительской семьи, сам поехал присутствовать на маневрах, сначала прусского гвардейского корпуса в окрестностях Берлина, а потом австрийских войск в местечке Палота, близ Пешта. По возвращении в Дармштадт Наследник вместе с Цесаревной навестил в Штутгарте Великую Княгиню Ольгу Николаевну, провел две недели в Дармштадте, откуда, через Штутгарт, Боденское озеро, Шплюген, Венецию и Триест, их высочества прибыли в Вену. В австрийской столице провели они два дня и 7-го ноября, через Варшаву, возвратились в Петербург. В георгиевский праздник, 26-го ноября, Государь поздравил Цесаревича с новым отличием: званием главнокомандующего гвардейским и гренадерским корпусами.
С первых дней 1853 года на политическом горизонте России стали появляться черные точки, скоро превратившиеся в зловещие, грозные тучи. Возникшее между русским Двором и Портой несогласие по вопросу о св. местах в Палестине разрослось в столкновение России с великими державами Запада, сплотившимися воедино для стеснения прав, предоставленных нам на Востоке договорами нашими с Турцией. Занятие русскими войсками Дунайских княжеств вызвало общий протест собранных на конференции в Вене великих держав, что и побудило Турцию объявить нам войну, в расчете на поддержку не одних Франции и Англии, но и Австрии и Пруссии. Император Николай пожелал лично удостовериться в расположении своих союзников, императора Франца-Иосифа и короля Фридриха-Вильгельма, и сам отправился на маневры в Ольмюц, после чего австрийский император и король прусский посетили его в Варшаве. Сопровождавший Государя в этой поездке (с 10-го по 18-е сентября) Цесаревич мог самолично убедиться, что в предстоявшей войне с двумя морскими державами России не только нельзя рассчитывать на помощь держав — участниц Священного союза, но следует даже опасаться перехода их в лагерь наших противников.
Начало 1854 года ознаменовалось разрывом с Англией и Франциею. Все боевые силы Империи поставлены были на военную ногу. Гвардия выступила в поход и была заменена в Петербурге своими резервными и запасными частями, сформированными под непосредственным наблюдением Цесаревича, которому, ввиду ожидаемого появления в Балтийском море англо-французского флота, поручена была, по званию главнокомандующего гвардейским и гренадерским корпусами, защита побережья от Выборга до Нарвы. Вновь сформированные войска были представлены на смотр Императору и, по собственному его выражению, явились в столь блестящем во всех отношениях виде, что не только удовлетворили его ожиданиям, но даже превзошли их. „Состав и устройство сих войск, — писал он в рескрипте к Наследнику, — вполне соответствуют цели их назначения и служат ясным доказательством неусыпной вашей о них заботливости. Оставаясь в полной уверенности, что гвардейский резервный корпус, при настоящем его образовании, во всем будет равен действующим войскам гвардии и что если обстоятельства потребуют новых для войск усилий, то формирование их будет произведено с той же деятельностью и с таким же успехом, как ныне, я с особенным удовольствием повторяю вашему императорскому высочеству искреннейшую, живейшую мою признательность за постоянные примерные ваши труды на пользу службы“. В не менее прочувствованных выражениях благодарил Император сына за храбрость и мужество, проявленные на войне его питомцами, воспитанниками военно-учебных заведений. „Моя армия ими гордится, — говорил Император. — Я уверен, что и поступившие ныне в ряды оной офицеры последуют доблестному примеру своих товарищей, в честь нашего оружия и во славу России. Да вознаградит их служба вашу отеческую о них заботливость“.
В продолжение всего 1854 года Цесаревич разделял труды и заботы Царственного родителя по обороне Империи, умножению и усовершенствованию ее военных сил. Вынужденное угрозами Австрии снятие осады Силистрии, отступление войск наших из-за Дуная, очищение Молдавии и Валахии, вторжение турок в Закавказье, появление англо-французского флота в Балтийском море, высадка союзников в Крыму, проигранные князем Меншиковым сражения при Альме и Инкермане, затопление Черноморского флота у входа в Севастопольскую гавань, наконец, осада Севастополя, начавшиеся продолжительные усиленные бомбардирования и продолжаемые неустанно, невзирая на наступление зимы, — все это были тяжкие испытания, подорвавшие исполинскую натуру Императора Николая. Не менее тревожило Государя, возбуждая в нем искреннее негодование, поведение союзных с ним Дворов венского и берлинского, из которых первый явно принял сторону наших врагов, а второй колебался и, видимо, готов был последовать примеру Австрии. „Буде воля Божия, — писал Император Николай в конце ноября главнокомандующему южной армией князю М. Д. Горчакову, — буду нести крест мой до истощения сил“.
Но сил не хватило. Простудившись в начале февраля, Государь 11-го числа слег в постель. Болезнь быстро развивалась; силы Императора падали; он уже не мог более заниматься государственными делами и бремя их вынужден был возложить на Наследника.
16-го февраля Цесаревичу пришлось принять важное решение, изложенное в двух собственноручных письмах. В первом, к главнокомандующему Крымскою армией, известив о болезни Государя, он именем его величества выразил князю Меншикову огорчение по поводу последних неудач в Крыму: отбития нашего штурма на Евпаторию и безостановочного приближения осадных работ союзников к укреплениям Севастополя. Передав мнение Государя, что ввиду неоднократно высказанного Меншиковым убеждения в невозможности всякого наступательного движения, единственным исходом для нас представляется дождаться неприятельского приступа на Севастополь и по отражении его двинуться вперед как из самой крепости так и со стороны Чоргуна на Кадыкиой, угрожая одновременно центру, правому флангу и даже тылу союзников, Наследник продолжал: „За сим Государь поручает мне обратиться к вам, как к своему старому, усердному и верному сотруднику, и сказать вам, любезный князь, что, отдавая всегда полную справедливость вашему рвению и готовности исполнить всякое поручение, доверием его величества на вас возлагаемое, Государь, с прискорбием известившись о вашем болезненном теперь состоянии, о котором вы нескольким лицам поручали неоднократно словесно довести до Высочайшего его сведения, и желая доставить вам средство поправить и укрепить расстроенное службой ваше здоровье, Высочайше увольняет вас от командования Крымской армией и вверяет ее начальству генерал-адъютанта князя Горчакова, которому предписано немедленно отправиться в Севастополь“. Весть об увольнении смягчалась для несчастливого полководца пожалованием его сына генерал-адъютантом и заключительными словами письма: „Государь поручает мне, любезный князь, искренно обнять своего старого друга Меншикова и от души благодарить за его всегда усердную службу и за попечение о братьях моих“.
Во втором письме к князю М. Д. Горчакову Цесаревич приглашал его, сдав начальство над Южной армией генералу Лидерсу, тотчас же ехать в Севастополь, чтобы вступить в командование Крымской армией и усилить ее всеми войсками, какие только сочтет возможным туда направить. При этом Наследник посвятил нового вождя в намерение Государя, считавшего сохранение Севастополя вопросом первейшей важности, в случае разрыва с Австрией и наступления неприятеля, жертвовать временно Бессарабией и частью даже Новороссийского края до Днепра для спасения Севастополя и Крымского полуострова. „Кончив с Божией помощью благополучно дело в Крыму, — замечал Александр Николаевич, — всегда можно будет соединенными силами обеих армий обратиться на австрийцев и заставить их дорого заплатить за временной успех“.
Прошел еще день. На сохранение жизни Государя не оставалось более ни малейшей надежды, и пользовавшие его врачи решились сказать о том Наследнику. Императрица Александра Феодоровна взяла на себя внушить обожаемому супругу необходимость исполнить последний долг христианина. Узнав от лейб-медика Мандта, что ему грозит паралич сердца, Государь сам пожелал приобщиться Святых Тайн и проститься со всеми членами царственной семьи. Умилительно трогательны были последние слова его, обращенные к старшему сыну: „Мне хотелось, — говорил он, нежно обнимая его, — приняв на себя все трудное, все тяжкое, оставить тебе царство мирное, устроенное и счастливое. Провидение судило иначе. Теперь иду молиться за Россию и за вас. После России я вас любил более всего на свете“.
18-го февраля, в 20 минут после полудня, Император Николай почил смертью праведника, и Александр II вступил на прародительский Престол.