1. Великий Князь, Наследник и Цесаревич (1818—1855)
І. Детство • II. План воспитания • III. Отрочество • IV. Юность • V. Помолвка и женитьба • VI. Государственная и военная деятельность Цесаревича
2. Император (1855—1881)
I. Война • II. Мир • III. Коронация • IV. Сближение с Франциею • V. Внешняя политика на Западе и на Востоке • VI. Присоединение Амура и Уссури и покорение Кавказа • VII. Освобождение крестьян • VIII. Тысячелетие России • IX. Польская смута • X. Мятеж в Царстве Польском и в Западном крае • XI. Дипломатический поход на Россию • XII. Государственные преобразования • XIII. Дела внутренние • XIV. Внешняя политика • XV. Соглашение трех Императоров • XVI. Завоевание Средней Азии • XVII. Преобразование армии и флота • XVIII. Финансы и народное хозяйство • XIX. Церковь, просвещение, благотворительность • XX. Восточный кризис • XXI. Вторая Восточная война • XXII. Сан-Стефанский мир и Берлинский конгресс • XXIII. Внешние сношения после войны • XXIV. Крамола • XXV. Последний год царствования • XXVI. Кончина
XXIV.
Крамола.
1861—1880.
Первые шесть лет царствования Императора Александра II протекли среди глубокого мира внутреннего. В продолжение их никто в России не посягал на государственный порядок, общественное спокойствие ни разу не было нарушено. Кротость и милосердие Государя, великодушно простившего и возвратившего из ссылки и заточения политических преступников, осужденных в предшедшее царствование, привлекли к нему все сердца. Общество с радостью приветствовало благие начинания молодого Императора, направленные к преобразованию всех отраслей управления, с доверием относилось к нему.
Но как только разгорелась в Варшаве польская смута, в непосредственной связи с нею начали проявляться и в России признаки революционного настроения некоторой, хотя, впрочем, весьма небольшой, части русского общества. С весны 1861 года в Петербурге разбрасывались летучие листки, отпечатанные в тайной типографии и требовавшие независимости Польши и созвания учредительного собрания или земского собора для начертания конституции для России. Воззвания эти, исходившие от нескольких тайных кружков различных наименований: „Великорусс“, „Земская дума“, „Земля и Воля“, становились все радикальнее; в одном из них, распространенном в сентябре и озаглавленном „К молодому поколению“, заявлялись самые крайние требования: насильственный переворот, ниспровержение существующего государственного и общественного строя, всеобщий передел земли, замена постоянного войска народным ополчением, введение представительного образа правления и ограничение самодержавной власти.
Появление последнего листка совпало с беспорядками, происшедшими осенью 1861 года среди студентов С.-Петербургского университета, скоро распространившимися и на все университеты провинциальные. Последствием их было исключение из университетов значительного числа студентов, участников беспорядков, и высылка их под надзор полиции в разные города Империи. Та же мера принята и относительно лиц, замешанных в дело распространения революционных воззваний, составители которых и главные зачинщики преданы суду Правительствующего Сената и осуждены на каторгу.
В течение 1862 года брожение, охватившее так называемые передовые круги и, в частности, учащуюся молодежь, не только не улеглось и не успокоилось, но приняло еще большие размеры. Поддерживаемое некоторой частью повременной печати, только что освобожденной от цензурных стеснений, оно увлекало лиц обоего пола, мужчин и женщин различных общественных классов, молодых писателей, офицеров, врачей, воспитанников учебных заведений, отчасти преподавателей и даже университетских профессоров. К этому времени относятся первые попытки распространить революционные начала и в народе, под предлогом обучения его грамоте в воскресных школах. Подпольные листки самого возмутительного содержания продолжали появляться в большом числе. Их рассылали по почте, разбрасывали по улицам столицы и даже в Зимнем дворце в ночь под Светлое Христово Воскресение, во время заутрени. Листок „Молодая Россия“ прямо взывал к бунту, кровавому и беспощадному, к всеобщей резне, с целью переустройства общества на иных началах и провозглашения в России социальной и демократической республики. Вслед за появлением этого воззвания вспыхнули в Петербурге пожары, в короткое время принявшие огромные размеры и повторившиеся в разных городах и местностях Империи.
Такой оборот дела побудил правительство прибегнуть к чрезвычайным и энергическим мерам. По Высочайшему повелению закрыты воскресные школы, приостановлено издание печатных органов, виновных в распространении разрушительных учений, и для обнаружения тайных революционных сообществ, так нагло заявлявших о своем существовании, образована особая следственная комиссия под председательством статс-секретаря князя А. Ф. Голицына. Комиссия эта произвела ряд обысков и многочисленные аресты. Лица, изобличенные в преступных деяниях, преданы суду Сената, присудившего главнейших из них, в том числе писателя Чернышевского, к лишению всех прав состояния и к ссылке в Сибирь на каторжную работу на продолжительные сроки, а менее виновных — к поселению в Сибири же. Но большинство арестованных лиц постигла административная кара: они высланы в более или менее отдаленные местности, где и водворены под полицейским надзором.
Не столько, однако, эти меры строгости, сколько вспыхнувший в начале 1863 года мятеж в Царстве Польском и в Западном Крае произвел в настроении русского общества коренной и спасительный перелом. Совращенная с правого пути, русская молодежь очнулась, отрезвилась и примкнула к единодушному выражению патриотических чувств всех званий и состояний русского народа, спешивших излить их пред Государем, как олицетворением отечества, верховным блюстителем его целости, независимости и достоинства. Посреди всеобщего, всенародного одушевления, как дым, рассеялись революционные бредни ничтожного и беспочвенного меньшинства. Напрасно пытались снова сплотить и возмутить его лондонские выходцы, открыто выступившие защитниками польских притязаний; напрасно старался повлиять на русских людей польский революционный комитет, руководивший восстанием и имевший в русской столице сильные связи, даже в высших правительственных кругах: воззвания, печатаемые в Лондоне, распространяемые в России по распоряжению варшавского жонда и обращенные к русским образованным классам, к офицерам и солдатам, к казакам, наконец, к крестьянам, оставались без отклика. Не оправдались и надежды, возлагаемые поляками на действие подложного манифеста, составленного от царского имени и раскинутого по всему Поволжью, в котором объявлялась Высочайшая воля о предоставлении крестьянам всей земли, оставшейся, за наделом их, в собственности государства и землевладельцев. Великорусские крестьяне так же мало поддались на это прельщение, как крестьяне малорусские на обещания золотой грамоты, изданной от имени жонда народового с приглашением их восстать против русского правительства, за что вся земля, которой они пользовались, предоставлялась им в безмездную собственность. Крестьяне повсюду предъявляли грамоты в полицию и выдавали властям их распространителей. Так рассыпались в прах революционные мечтания при первом соприкосновении с действительностью. Заступничество за поляков окончательно подорвало влияние на русское общество и лондонских выходцев, первый удар которым нанес в русской печати Катков, громовой статьей ответивший на вызов Герцена и возложивший на него ответственность за гибель множества молодых людей, совращенных или увлеченных его проповедью. „Колокол“, расходившийся в первые годы своего существования в количестве от 2000 до 2500 экземпляров, спустился до 500, а с 1868 года прекратился вовсе.
После подавления польского мятежа совершенно прекратились острые проявления революционного брожения в России. Государственные преобразования, быстро следовавшие одно за другим, судебная реформа и введение земских учреждений открывали молодежи широкий доступ к участию в делах управления.
Выстрел Каракозова зловещим светом озарил внутреннее положение России. Председательствуемая графом Муравьевым следственная комиссия хотя и установила, что злодейская попытка цареубийства не истекала из заговора, а зародилась в голове одного безумца под впечатлением окружавшей его среды и исповедуемых ею разрушительных учений, но она же обнаружила в высшей степени серьезное явление: повальное заражение целого поколения русской учащейся молодежи язвой социализма.
Результаты, добытые следствием о злодеянии Каракозова, заключают в себе в зародыше все последующее развитие социально-революционного движения в России. Так, выяснено, что небольшой по числу своих членов Ишутинский кружок в Москве, состоявший преимущественно из студентов и к которому принадлежал цареубийца, замышлял подготовить государственный переворот следующими действиями: 1) пропаганда между сельским населением, с объявлением, что земля составляет собственность всего народа; 2) возбуждение крестьян против землевладельцев, дворянства и вообще против властей; 3) устройство разных школ, артелей, мастерских, переплетных, швейных и иных ассоциаций, дабы посредством их сближаться с народом и внушать ему идеи социализма; 4) заведение в провинции библиотек, бесплатных школ и разных обществ на началах коммунизма для привлечения и подготовления новых членов, с тем чтобы провинциальные кружки состояли в зависимости от центрального общества в Москве и получали от него направление; 5) распространение в народе социалистических учений чрез воспитанников семинарий и сельских учителей; 6) социально-революционная пропаганда по Волге, пользуясь удобством пароходных сообщений. В будущем развитии предполагалось разделить тайное сообщество на отделы с различными наименованиями: „взаимного вспомоществования“, „переводчиков и переводчиц“, „поощрения частного труда“. Отделы эти имели быть облечены законной формой, и для прикрытия революционной цели предполагалось исходатайствовать им утверждение правительства. Московский кружок намерен был войти в близкие сношения с другими подобными же кружками в Петербурге и в других городах и постепенно распространить свою агитационную деятельность на всю Империю.
Все это были только предположения, едва намеченные и далекие еще от осуществления, но они несомненно указывали на то, что социалистические начала получили широкое распространение среди учащейся молодежи и пустили в ней глубокие корни. Несмотря на это, ни одна из правительственных мер не была направлена прямо к искоренению зла.
Члены Ишутинского кружка Верховным Уголовным судом приговорены к каторжным работам на разные сроки; значительное число их единомышленников высланы в разные города под надзор полиции; запрещены окончательно два органа так называемого передового направления: „Современник“ и „Русское Слово“; во главе III отделения поставлен граф П. А. Шувалов, а во главе столичной полиции — генерал-адъютант Трепов; наконец, министром народного просвещения назначен обер-прокурор Св. Синода граф Д. А. Толстой.
В Высочайшем рескрипте на имя председателя Комитета Министров князя П. П. Гагарина Государь хотя и выразил твердое намерение охранить русский народ от зародышей вредных лжеучений и волю свою, чтобы на воспитание юношества было обращено особое внимание и чтобы оно было направляемо в духе истин религии, уважения к правам собственности и соблюдения коренных начал общественного порядка, но мудрые слова эти остались мертвой буквою и не нашли себе применения в ряде мер, принятых новым министром народного просвещения по вверенному ему ведомству.
Внимание графа Толстого обращено было исключительно на поддержание в высших учебных заведениях внешнего порядка и благоустройства. Усугублены суровые меры против студенческих сходок в стенах университета и вне его; студенты лишены права распоряжаться кассой взаимопомощи, устраивать в пользу ее спектакли и концерты, собирать пожертвования для неимущих товарищей, заведовать собственной библиотекой. Распоряжения эти вызывали в университетской молодежи крайнее раздражение, выражавшееся в непрерывных волнениях и попытках сопротивления ближайшему начальству. Весной 1869 года волнения эти приняли обширные размеры. Беспорядки начались в С.-Петербургском университете и быстро распространились на прочие высшие учебные заведения столицы: Медико-Хирургическую академию, институты Технологический и Земледельческий, а вслед за тем и на провинциальные университеты. Последствием их было массовое увольнение студентов из заведений, высылка их из столиц и университетских городов и водворение в качестве поднадзорных в разных местностях Империи.
В гимназиях, введенная в 1871 году, так называемая классическая реформа дала не менее горькие плоды. Все усилия педагогов были исключительно направлены на обучение юношества двум древним языкам в ущерб прочим предметам преподавания, и также, как и в университетах, совершенно упущено из виду воспитательное воздействие на развитие образа мыслей и чувств, на утверждение в преданиях родной истории, в началах веры и нравственности подрастающих поколений.
Последствия такой образовательной системы не замедлили сказаться, и в десятилетие с 1866 по 1876 год неверие в области религии, материализм в науке, социализм в политике — окончательно овладели незрелыми умами русской учащейся молодежи. Результату этому не могло воспрепятствовать запрещение внутри России изданий, распространявших эти пагубные лжеучения. Не находя их на родине, юные социалисты обращались за ними за границу, откуда им беспрепятственно доставляли их русские эмигранты, водворившиеся в Англии и Швейцарии. Женева и в особенности Цюрих сделались местами паломничества большого числа юношей и девиц, студентов и студенток. Слушая лекции в тамошних высших учебных заведениях, они более или менее почерпали крайние анархические учения у самого источника, в Юрской секции Интернационала, создателем и руководителем которой был Бакунин. Когда в 1871 году правительство решилось на энергическую меру и под угрозой лишения прав русского подданства вызвало обратно русских женщин, изучавших естественные науки в Цюрихском университете, большинство хотя и повиновалось, но вернулось на родину с твердо усвоенными социалистическими убеждениями, которые и принялось усердно распространять среди соотечественников.
Между тем в России очагами анархизма были уже не одни столицы или университетские города, но и все те местности в разных концах Империи, в которых расселены были поднадзорные, получавшие определенное содержание от казны и, сверх того, не замедлившие, в силу своего полуобразования, добыть влиятельное положение в местном обществе и немаловажные должности в общественных учреждениях, не исключая и школ. Обстоятельство это, как показал опыт, немало содействовало быстрому и широкому распространению умственной заразы. Мало-помалу вся Россия покрылась густой сетью так называемых „кружков самообразования“, в которых учащаяся молодежь, воспитанники высших и средних учебных заведений пропитывались учением анархизма, жадно прислушиваясь к голосам вожаков, их товарищей, исключенных из университетов и гимназий, или тех из них, что побывали за границей и по возвращении на родину продолжали поддерживать с политическими выходцами непрерывные сношения. В кружках участвовало немалое число женщин и девиц, фанатических сторонниц полной эмансипации своего пола, не замедливших получить выдающееся в них значение и играть в их действиях преобладающую роль.
Явление это долго ускользало от внимания и педагогического начальства, и полицейских властей, судя по бездействию их ввиду нарождавшейся опасности. Меры предупреждения или пресечения вызывались лишь единичными случаями и не выходили из пределов обычных распоряжений: обыска, ареста, административной высылки. На след образовавшегося в 1869 году в Москве тайного сообщества под именем „Общества Народной Расправы“, преследовавшего прямо революционные цели, навело полицию убийство одного из участников, заподозренного товарищами в измене. Следствие по этому делу — главный зачинщик которого, Нечаев, успел бежать за границу и выдан лишь два года спустя швейцарским правительством — произведено было судебными властями на точном основании нового Устава уголовного судопроизводства. К нему привлечено в качестве обвиняемых 87 человек, преданных суду судебной палаты с участием сословных представителей. Из них 4 лица присуждены к каторжной работе, 2 — к ссылке на житье, 27 — к тюремному заключению; остальные оправданы за недостатком юридических улик. Но большая часть лиц последней категории высланы административно; та же участь постигла многих заарестованных, заподозренных в политической неблагонадежности, но не привлеченных к следствию и суду.
Нечаевский процесс обнаружил между прочим несоответствие лежавших на корпусе жандармов обязанностей по раскрытию государственных преступлений с Судебными уставами 20-го ноября 1864 года, не предоставлявшими этому корпусу ни малейшего участия в производстве дознаний по означенного рода делам. Законом, изданным 19-го мая 1871 года, устранено это неудобство и изменен порядок судопроизводства по делам политическим, возложением производства по ним дознаний на чинов жандармского управления при участии прокуроров. Тем же законом установлено, что оконченные таким порядком дознания представляются министру юстиции, который по соглашению с шефом жандармов или делает распоряжение о производстве предварительного следствия, или испрашивает Высочайшее соизволение на прекращение производства либо на разрешение его в порядке административном. В следующем году в законодательство о государственных преступлениях внесены два других существенных изменения: увеличены несколькими степенями наказания за принадлежность к преступным тайным сообществам и создана для дел этого рода, бывших по Судебным Уставам подсудными судебным палатам, новая юрисдикция: особое присутствие Правительствующего Сената по делам о государственных преступлениях с участием сословных представителей.
Между тем проповедь социализма продолжалась в среде русской молодежи беспрерывно и почти беспрепятственно; с каждым днем увеличивалось число его убежденных сторонников. Набирались они преимущественно среди воспитанников учебных заведений, высших и средних, но в числе их были и лица более возмужалые. Люди различных категорий покидали кто службу, кто школу, кто семью, поселялись на общих квартирах, в так называемых коммунах, составляя отдельные кружки, различавшиеся по оттенкам, но согласные в общем стремлении преобразовать на социалистических началах существующий в России государственный и общественный строй. Кружки эти поддерживали тесные сношения как между собой, так и с русскими политическими выходцами за границей. На сходках кружков, а также в заграничных революционных изданиях обсуждался вопрос о способах для произведения переворота, который, по общему сознанию, представлялся невозможным до тех пор, пока идеи анархизма не проникнут в народ и не возбудят его к восстанию. С начала семидесятых годов отдельные личности из социалистов искали сближения с простонародьем, водворяясь в деревнях и приурочивая себя к деятельности сельских учителей, волостных писарей, фельдшеров и других профессий, близких к крестьянскому быту. С 1872 года петербургские кружки занялись систематическим совращением рабочих столичных фабрик и заводов. С этой целью они поселялись в частях города, где жили рабочие: на Васильевском острове, на Выборгской стороне, за Невской заставой, и, привлекая рабочих в трактиры или в свои помещения под предлогом обучения их чтению и письму, заводили с ними речь о бедственном их положении, о несправедливости распределения богатств между трудом и капиталом, об успехах рабочего сословия на Западе в борьбе за свое освобождение из-под ига хозяев, читали им лекции по истории и естественным наукам, стараясь подорвать в них веру в Бога и Царя. Пропаганда эта велась целых два года, не в одном Петербурге, но и во многих других городах, преимущественно университетских. Она обратила на себя внимание полицейских властей лишь в конце 1873 и в начале 1874 года. В Петербурге произведено по этому поводу несколько обысков, задержано несколько лиц, но только немногие подверглись административным взысканиям, большая же часть выпущена на свободу за недостатком улик.
Отчасти затруднение, встреченное в продолжении пропаганды среди городских рабочих, отчасти убеждение в том, что громадное большинство населения в Империи составляют крестьяне, побудили социально-революционные кружки расширить рамки своей проповеди — перенести пропагандистскую деятельность свою из города в деревню. Ранней весной 1874 года участники их, как по условленному сигналу, двинулись на пропаганду — в народ. С этой целью запаслись они поддельными паспортами и целой массой отпечатанных за границей брошюр, в которых доступным пониманию русского крестьянина простонародным языком излагались основные начала социализма в самых разнообразных видах, а именно в форме рассказов, рассуждений, проповедей и проч. Чтобы проникнуть в народ и внушить ему доверие, пропагандисты, как мужчины, так и женщины, одевались в крестьянское платье, стараясь и внешним видом, и образом жизни походить на простолюдинов. Одни превращались в офеней, торгующих по деревням книгами; другие нанимались в работники на хуторах, фабриках и заводах; третьи изучали какое-либо ремесло. С этой целью устроено было ими несколько мастерских столярных, слесарных, башмачных. Сближаясь с крестьянами, они пользовались всяким случаем, чтобы распространять среди них те же учения, что проповедовались городским рабочим, и раздавать им принесенные с собой социалистические книжки и воззвания.
Исходным пунктом движения был Петербург, откуда пропагандисты двинулись „в народ“ по двум главным направлениям: юго-западному и северо-восточному. Те, что пошли в Киев, Харьков и Одессу, нашли на юге России многочисленных единомышленников, сплоченных в разные кружки, преследовавшие одинаковые цели и не замедлившие послать и своих членов вести пропаганду по деревням. Другая часть через Москву направилась к Волге, в Ярославль, Нижний, Казань, Саратов и Самару. Появление петербургских агитаторов вызывало во всех городах Поволжья образование новых кружков из местной молодежи, по следам их так же устремившейся в народ. К половине лета социально-революционная проповедь раздавалась уже во всех концах России. Кроме перечисленных выше местностей, следы ее обнаружены в губерниях Черниговской, Полтавской, Екатеринославской, Херсонской, Курской, Орловской, Тульской, Калужской, Владимирской, Тамбовской, Пензенской, Оренбургской, Уфимской и Вятской, в Земле Войска Донского, в Таганроге и Ростове-на-Дону. Но нигде пропагандисты не нашли даже того относительного успеха, который имели в деле совращения, весьма, впрочем, незначительного числа, городских рабочих. Освобожденные царской волей, наделенные землей, крестьяне оставались глухи к разглагольствиям об уничтожении собственности вообще, и в частности, поземельной; к пропагандистам относились они не только с недоверием и подозрительностью, но и прямо враждебно, отвергая раздаваемые ими книжки, задерживая проповедников и выдавая их властям.
Социалистические кружки хотя и действовали самостоятельно один от другого, но поддерживали между собой тесную связь и постоянные сношения. Вот почему обнаружение в мае 1874 года в Саратове одного из притонов пропаганды скоро привело к раскрытию ее преступной деятельности во всей Империи. Производство о ней одного общего дознания поведено было с большой энергией. Обыски и аресты произведены во всех местностях, служивших полем деятельности пропаганды. Привлечено к дознанию в качестве обвиняемых 770 человек (612 мужчин и 158 женщин); из них оставлены под стражей 265.
Но все эти меры не остановили движения социалистов в народ. Обнаружены и задержаны были далеко не все его участники. Многие из них скрылись от преследования, другие бежали из мест заточения. Убыль в рядах пропагандистов быстро пополнялась новыми деятелями из насквозь пропитанной анархическим учением учащейся молодежи, а также из эмигрантов, мужчин и в особенности женщин, спешивших возвратиться в Россию, чтобы принять участие в „общем деле“. Летом 1875 года образовался в Москве кружок с более определенной организацией, чем все предшествовавшие, принявший все меры, чтобы затруднить раскрытие своей деятельности. Члены кружка, в состав которого вошло несколько бывших цюрихских студенток, жили по поддельным видам, называли друг друга условными именами и кличками, завели общую кассу, тайный шифр для переписки с единомышленниками, притоны для укрывательства членов, возбудивших подозрение властей. Они поступали рабочими на заводы и фабрики в Москве, в Иваново-Вознесенске, в Туле, завели сношения с пропагандистами в Киеве, где после разгрома предшедшего года быстро восстановились социально-революционные кружки, продолжавшие прежнюю деятельность. То же явление повторилось в Харькове, в Одессе, в Саратове и в других местах. Но к концу 1875 года обнаружена была большая часть и этих кружков, и деятели их, в числе нескольких сот человек, задержаны и привлечены к новым дознаниям.
Обширные размеры социально-революционной пропаганды, невзирая на полный неуспех ее в народе, озаботили Императора Александра. В 1875 году Государь поручил Особому Совещанию под председательством министра государственных имуществ Валуева, из министров юстиции, финансов, внутренних дел, главноуправляющего II отделением Собственной Его Величества канцелярии и шефа жандармов — изыскать меры против распространения в русском обществе разрушительных учений. В числе прочих предметов Высочайше повелено совещанию рассмотреть вопрос об устранении тех вредных последствий, которые обнаружились вследствие высылки политически неблагонадежных лиц во внутренние губернии России, причем обсудить и вопрос о том, не следует ли сосредоточить этих лиц в какой-либо одной местности?
Совещание пришло к заключению, что единственно возможный надзор в России может заключаться в постановке политически неблагонадежных лиц в такую среду, где наблюдение за ними облегчено и где менее удобств для распространения вредного их влияния, и что в этом отношении административная высылка вполне соответствует своему назначению, имея, сверх того, некоторый устрашающий характер, могущий остановить многих от преступных увлечений. На основании этих соображений, совещание положило оставить в силе существующий порядок административной высылки и, отвергнув мысль о сосредоточении ссылаемых в какой-либо отдельной местности как мысль практически не применимую, остановилось на следующих двух мерах, которые, по мнению большинства, если не совершенно, то, по крайней мере, в возможных пределах должны были устранить недостатки высылки, а именно: во-первых, на определении таких местностей для водворения ссылаемых, которые в политическом отношении представляются средой наиболее безопасной от влияния этих лиц и, во-вторых, на усилении средств местного начальства для надзора за высылаемыми. 30-го мая 1875 года Государь утвердил предположения особого совещания, но осуществлены они не были. Совещание хотя и наметило некоторое число городов в Европейской России, пребывание в коих политических ссыльных, по мнению его, представлялось наименее вредным, установив, что не следует скучивать поднадзорных более известного числа лиц в одном пункте, но число это скоро оказалось далеко не достаточным, так как количество поднадзорных, коих насчитывалось в 1875 году в Европейской России не более 260 человек, расселенных в 92 городах, в продолжение последующих четырех лет учетверилось, несмотря на высылку нескольких сот человек в Сибирь, так что пришлось административно-ссыльных распределять в таких местах, которые само Особое Совещание находило неудобными как места ссылки. Проект правил о местном надзоре, составленный комиссией при министерстве внутренних дел, остался без дальнейшего движения, а усиление полицейских средств надзора состоялось лишь несколько лет спустя, учреждением в 1878 году конно-полицейских стражников (урядников), а в 1879 году ассигнованием на указанный предмет дополнительного кредита, сверх прежде отпускавшихся в распоряжение министра внутренних дел 30000 рублей, еще 40000 ежегодно.
Смута на Балканском полуострове и вскоре последовавшая война России с Турцией отвлекли внимание правительства от внутреннего положения. К тому же в правительственных кругах господствовало убеждение, что за задержанием большинства пропагандистов поход их против государства может почитаться оконченным, а сообщество — разрушенным. На деле было далеко не так. Произведенные в рядах сообщества арестами 1875 года пробелы быстро пополнились новобранцами все из той же среды учащегося юношества. Правда, часть социалистов была оттянута в Сербию в качестве добровольцев в 1876 году, а в следующем году — за Дунай, мужчины в должности фельдшеров, женщины — сестер милосердия. Но те, что остались в России, по-прежнему составляли кружки в главных провинциальных городах, а петербургские социалисты сплотились в один кружок, которому искали придать руководящее значение в „партии“, усвоившей название „социально-революционной“.
Полный неуспех, постигший пропаганду социалистов в крестьянской среде, не убедил их в неосуществимости преследуемой ими конечной цели: произвести переворот в государстве путем народного восстания. Но продолжая стремиться к ней, они нашли нужным изменить средства и способы действия. Вместо проповеди отвлеченных начал космополитического социализма, недоступных пониманию русских простолюдинов, решено приноравливать пропаганду к тем желаниям, которые предполагались у крестьян, а именно внушать крестьянам, что им одним должна принадлежать возделываемая ими земля, что не следует платить податей, что управлять миром должны одни только выборные должностные лица. С этого времени движение принимает так называемый народнический оттенок, и мирную пропаганду заменяет чисто революционная агитация. Социалисты шли в народ, но уже не для того, чтобы скитаться по деревням и селам, по фабрикам и заводам, а селиться среди крестьян, занимая постоянные должности волостных писарей, сельских учителей и учительниц, фельдшеров, фельдшериц и акушерок и пользоваться каждым случаем, чтобы волновать умы крестьян, разжигать в них страсти, возбуждать к сопротивлению властям, к бунтам. Такие „поселения“ основаны в продолжение 1876 и 1877 годов петербургскими пропагандистами в губерниях Псковской, Тамбовской, Саратовской и Самарской. Социалисты в Киеве, Харькове и Одессе сплотились также в одно сообщество, принявшее название „Южно-русского рабочего союза“. Они искали возбудить крестьян в Малороссии распространением слухов о предстоящем будто бы земельном переделе; некоторым из них удалось даже совратить несколько сот крестьян в Чигиринском уезде, которым они выдавали себя за комиссаров, тайно посланных Царем для образования из них боевых дружин, призванных действовать против панов и чиновников. Организация эта просуществовала полтора года и была обнаружена лишь осенью 1877 года. Но три устроителя ее, хотя и были арестованы, успели бежать из Киевского тюремного замка. Вообще бегство, не только из-под стражи, но и из мест высылки, из самых сибирских острогов, стало явлением весьма частым, так как к освобождению заключенных направлены были все старания остававшихся на свободе товарищей, которым не раз удавалось отбивать их даже от сопровождавшего вооруженного конвоя.
Одновременно как петербургские, так и провинциальные кружки продолжали вести деятельную пропаганду среди городских рабочих и так называемой „интеллигентной“ молодежи, вербуя из нее новых сочленов и пополняя убыль в своих рядах. С этой последней целью заведена в Петербурге осенью 1877 года тайная типография, печатавшая возмутительные листки и брошюры. Были даже попытки производить уличные демонстрации. В марте 1876 года, по случаю похорон умершего в доме предварительного заключения одного из обвиняемых социалистов, собралась большая толпа молодежи, силой овладевшая гробом и демонстративно пронесшая его на руках вплоть до самого кладбища.
Дознание над тысячью с лишком привлеченных к ответственности молодых людей за социально-революционную пропаганду продолжалось несколько лет. Вопрос о том, следует ли предать социалистов суду, или решить их участь административным порядком, обсуждался в Комитете Министров, который высказался в пользу гласного суда по следующим соображениям. „Комитет, — читаем в Высочайше утвержденном журнале 18-го и 26-го марта 1875 года, — остановился на соображении, что одной из главнейших причин удостоверенного ныне прискорбного равнодушия благонамеренных общественных элементов к распространяющейся пропаганде разрушительных начал, представляется всеобщая до сего времени неизвестность не только для большинства публики, но и для членов государственного управления, в том числе и для большинства членов Комитета Министров, обнаруженных произведенными в последнее время дознаниями размеров пропаганды. По мнению Комитета, при такой неизвестности нельзя ставить прямым укором обществу отсутствие серьезного отпора лжеучениям; нельзя ожидать, чтобы лица, не ведающие той опасности, которой лжеучения сии грозят общественному порядку, могли столь же энергически и решительно порицать деятельность революционных агитаторов, как в том случае, когда опасность эта была бы для них ясна и им были бы известны те пути, коими приверженцы революции, называющие себя друзьями народа, хотят придти к нему на помощь. Такое сознание обуславливает, конечно, в большинстве случаев легкомысленные упреки правительству за принимаемые меры преследования злоумышленников и их аресты, приписываемые часто одному лишь произволу администрации и возбуждающие обыкновенно сострадание к арестуемым и разыскиваемым лицам. Между тем, по глубокому убеждению Комитета, едва ли изложенная в представленной генерал-адъютантом Потаповым записке одного из передовых деятелей агитации картина будущности, которую революционные пропагандисты готовят настоящему поколению, могла бы возбудить какое-либо сочувствие не только в благонадежных общественных сферах, но даже в натурах неразвитых и склонных к экзальтации. Сами составители записки и программы пропаганды это чувствуют и постоянно указывают на необходимость для успеха дела скрывать его конечные цели. Они с неимоверным цинизмом обсуждают все страшные последствия желаемого ими восстания и указывают на необходимость гибели настоящего поколения в потоках крови, в видах доставления благоденствия грядущим поколениям, по заранее определенным ими законам общежития. Они прямо высказывают, что для достижения их идеалов необходимы ручьи, реки, наводнения крови. Комитет глубоко убежден, что подобный бред фанатического воображения не может возбудить к себе сочувствия; но для того чтобы общественное мнение отвратилось от провозвестников такого учения, начала этого учения не должны оставаться во мраке. Признавая, таким образом, полезным и настоятельно необходимым не только продолжать систему гласности, принятую по тем трем политическим делам, которые производились в судебных учреждениях в последнее время, но допустить гласность еще в больших размерах для полного разъяснения в обществе нашем возмутительного учения агитаторов, Комитет находит, что естественным и самым прямым путем для такой благотворной гласности представляется суд, в котором, при судебном следствии, может быть разоблачена вся тлетворность изъясненных учений и степень угрожающей от них опасности“.
В январе 1877 г. открылся ряд отдельных политических процессов в особом присутствии Правительствующего Сената по делам о государственных преступлениях. Завершился он в январе 1878 г. общим делом о революционной пропаганде в Империи, к которому в качестве обвиняемых привлечено 193 человека. Во внимание к продолжительности предварительного следствия Сенат постановил относительно большинства подсудимых снисходительный приговор.
На другой день по воспоследовании означенного приговора Вера Засулич выстрелом из пистолета тяжело ранила с.-петербургского градоначальника, генерал-адъютанта Трепова.
Выстрел Засулич послужил сигналом к целому ряду террористических преступлений. 30-го января, при обыске, произведенном в Одессе в квартире, занимаемой социалистами, жильцы ее оказали жандармам и полиции вооруженное сопротивление, продолжавшееся несколько часов, так что пришлось прибегнуть к помощи войск, чтобы проникнуть в квартиру и задержать лиц, в ней находившихся. 1-го февраля убит в Ростове-на-Дону рабочий, заподозренный социалистами в доносе. 23-го того же месяца, вечером, в Киеве в товарища прокурора Котляревского произведено три выстрела, к счастью, без вреда. На другой день появилось печатное воззвание, грозившее новым покушением не только Котляревскому, но и офицеру Киевского губернского жандармского управления барону Гейкингу. Воззвание это было расклеено на стенах домов, причем между лицами, занимавшимися расклеиванием, и чинами полиции произошла схватка: социалисты стреляли в городовых и жандармов. Вскоре после того, в начале марта, вспыхнули серьезные волнения между студентами университета св. Владимира. 120 студентов исключены из университета, а 15 высланы административно в отдаленные северные губернии. При проезде последних через Москву студенты московских учебных заведений устроили им сочувственную демонстрацию, окончившуюся неожиданным вмешательством в дело торговцев Охотного ряда и толпы из простонародья, пришедших на помощь полиции и кинувшихся на студентов с криком: „Бей изменников русского Царя!“.
Все эти происшествия отразились и на настроении петербургского студенчества. Похороны одного из заключенных социалистов послужили снова поводом к шумной демонстрации на улице. Так же демонстративно приветствовала толпа молодежи 31-го марта оправдательный вердикт, вынесенный присяжными Вере Засулич по обвинению в покушении на убийство генерал-адъютанта Трепова. Освобожденная из-под стражи подсудимая была уведена единомышленниками посреди невообразимого смятения, причем в полицию было сделано несколько выстрелов.
Ввиду всех этих событий правительство решилось усугубить меры строгости.
Высочайшею властью главному начальнику III Отделения предоставлено всех лиц, привлеченных к делу противоправительственной пропаганды, виновность которых в деятельности, направленной к разрушению государственного и общественного строя очевидна и оставление которых в пределах Европейской России, по имеющимся о них сведениям, представляется опасным — высылать административным порядком в распоряжение генерал-губернатора Восточной Сибири для водворения, по его усмотрению, в местностях вверенного ему края на жительство, под надзор полиции. Впрочем, очень многие из высланных успели бежать, одни с пути, другие с мест высылки, и усилили боевые ряды социально-революционного сообщества. Тогда же снова изменен порядок судопроизводства по делам о государственных преступлениях; восстановлена юрисдикция судебных палат с участием сословных представителей и для особо тяжких преступлений учрежден опять Верховный уголовный суд. Другой закон изъял из ведения обыкновенных судов все дела о нападении на должностных лиц, вверив производство оных судебным органам, учрежденным для суждения государственных преступлений.
Между тем среди участников социально-революционного сообщества, избегших преследования и остававшихся на свободе, ожесточение росло и все более и более распалялись страсти. 24-го мая в Киеве ударом кинжала убит жандармский капитан барон Гейкинг.
4-го августа главному начальнику III Отделения и шефу жандармов, генерал-адъютанту Мезенцеву во время прогулки нанесена смертельная рана кинжалом в живот. Убийца и сопровождавший его сообщник скрылись. Мезенцев скончался вечером того же дня. В брошюре, отпечатанной в Петербурге, в тайной типографии, три месяца спустя по совершении преступления, воздержание от дальнейших политических убийств ставилось в зависимость от следующих трех условий: прекращение преследований против членов социально-революционного сообщества; отказ правительства от всяких административных мер взыскания, и в частности — от высылки административным порядком; полная амнистия всем обвиненным в государственных преступлениях, осужденным за совершение их.
Убийство главы государственной полиции на улице, в центре столицы, среди бела дня, побудило Императора Александра прибегнуть к чрезвычайным мерам для подавления революционного движения, которое успело в короткое время так широко разрастись и главные виновники которого ускользали из рук правосудия. Меры эти были предложены, обсуждены и решены в заседании Совета министров, собранного в Зимнем дворце под личным председательством Государя.
Право заарестования лиц, подозреваемых в государственных преступлениях, предоставленное по закону 19-го мая 1876 года лицу, производящему дознание, распространено на всех офицеров корпуса жандармов, а в случае их отсутствия — на полицмейстеров и уездных исправников, и не только задержание лиц, преследуемых за государственные преступления, но и тех, что участвуют в уличных беспорядках или сходках. Как тех, так и других, если они подлежат административной высылке, Высочайше повелено ссылать преимущественно в Восточную Сибирь; поднадзорных, покушавшихся на побег или совершивших таковой, наказывать ссылкой в Якутскую область; всех оказавших сопротивление силою при обыске или аресте предавать военному суду, приговор которого — конфирмовать и приводить в исполнение безотлагательно; приступить к устройству в Сибири колоний для поселения в них государственных преступников и административно-ссыльных, а в одной или двух губерниях Европейской России — особых тюрем для временного содержания в них политических пропагандистов, предназначенных к высылке. В развитие этих распоряжений изданы особые правила, представлявшиеся необходимыми, как сказано в Высочайшем повелении, ввиду развития преступной социально-революционной деятельности, сопровождаемой угрозами относительно должностных лиц, убийством и другими злодеяниями.
Независимо от этих мер издан Именной Высочайший указ Правительствующему Сенату, в котором изображено: „Повторяющиеся в последнее время случаи государственных преступлений, явного неповиновения и сопротивления властям, от правительства установленным, и целый ряд злодеяний, направленных против должностных лиц, при обстоятельном расследовании сих преступлений несомненно свидетельствуют о существовании круга тайных злоумышленников, которые под влиянием социально-революционных и других разрушительных учений стремятся к ниспровержению всего государственного строя. Отвергая необходимость всякого общественного порядка, неприкосновенность собственности, святость семейного союза и даже самую веру в Бога, злодеи эти для достижения своих преступных целей не останавливаются ни пред какими средствами, сколь бы гнусны и безнравственны они ни были, и дерзкими совершениями самых коварных злодеяний возмущают общественное спокойствие и угрожают безопасности властей, правительством установленных, на которых лежит священный долг охраны общества и противодействия этим разрушительным преступным стремлениям. Последовательное проявление этих необычайных злодеяний вызывает необходимость неотложного принятия таких временных исключительных мер, которые обеспечивали бы наиболее быструю и строгую наказуемость оных. В сих видах мы признали за благо подчинить временно дела о таковых преступлениях ведению военных судов, с применением ими наказаний, установленных для военного времени“. Указ заключался повелением предавать военному суду, для суждения по законам военного времени, всех лиц, обвиняемых в вооруженном сопротивлении властям, или нападении на чинов войска и полиции и на всех вообще должностных лиц при исполнении ими обязанностей службы или же вследствие исполнения сих обязанностей, коль скоро преступления эти сопровождались убийством или покушением на убийство, нанесением ран, увечий, тяжких побоев или обжогов.
20-го августа в „Правительственном Вестнике“ появилось сообщение, приглашавшее русское общество оказать правительству дружное содействие в борьбе с крамолой. Правительство, говорилось в нем, с неуклонной твердостью и строгостью будет преследовать тех, которые окажутся виновными или прикосновенными к злоумышлению против существующего государственного устройства, против основных начал общественного и семейного быта и против освященных законом прав собственности. „Но, — продолжало сообщение, — как бы ни были тверды и стойки действия правительства, как бы строго и неуклонно ни следовали исполнители правительственных мероприятий велениям их долга и совести, с каким бы презрением и гражданским мужеством ни относились правительственные власти к повторяемым угрозам шайки злодеев, правительство должно найти себе опору в самом обществе и потому считает ныне необходимым призвать к себе на помощь силы всех сословий русского народа для единодушного содействия ему в усилиях вырвать с корнем зло, опирающееся на учение, навязываемое народу при помощи самых превратных понятий и самых ужасных преступлений. Русский народ и его лучшие представители должны на деле показать, что в среде их нет места подобным преступлениям, что они действительно считают их отверженниками и что каждый верноподданный русского Государя будет всеми зависящими от него мерами способствовать правительству к искоренению нашего общего внутреннего врага“. В заключение правительство обращалось к молодому учащемуся поколению с увещанием — зрело обдумать и взвесить прискорбные и тяжкие последствия, которым оно себя подвергает, увлекаясь распространяемыми в среде его лжеучениями: „Добросовестное и здравое отношение к науке, соединенное с трудолюбием, всегда было и будет лучшим и надежнейшим охранителем от вступления на ложный путь соблазна. Встречавшиеся среди сего времени уклонения от этой непреложной, освященной опытом истины, к величайшему прискорбию, уже сгубили безвременно немало жертв из среды молодых людей, по своим способностям подававших надежды на более светлую и полезную для общего блага будущность“.
Приняв перечисленные выше важные решения, Император Александр 15-го августа выехал из Царского Села в Ливадию.
В Ливадии Государь назначил генерал-адъютанта Дрентельна главным начальником III Отделения и шефом жандармов на место убитого Мезенцева, а по возвращении в Петербург, 22-го ноября, уволил, согласно прошению, генерал-адъютанта Тимашева от должности министра внутренних дел, вверив управление министерством статс-секретарю Макову.
Осень 1878 года ознаменовалась новыми волнениями среди студентов. Начались они в Харькове по поводу прекращения лекций в тамошнем ветеринарном институте и оттуда распространились и на прочие университетские города. Обширных размеров достигли они в Петербурге, где приняли в них участие студенты не только университета, но и всех прочих высших учебных заведений. Собравшись все вместе, в целом ряде сходок они составили прошение на имя Наследника Цесаревича с жалобами на притеснения начальства и с требованием возвращения им права совещаться об общих делах и распоряжаться своими кассой, столовыми и библиотеками. Особенно буйным характером отличались собрания студентов военно-медицинской академии, для водворения порядка в стенах и на дворе которой пришлось прибегнуть к вооруженной силе. Около полутораста студентов-медиков были арестованы и заключены в казармах лейб-гвардии московского полка. Тогда же задержаны в значительном числе и студенты других заведений. Дело кончилось исключением из них и высылкой под надзор полиции в разные местности нескольких сот юношей.
Кружок петербургских социалистов воспользовался всеми этими происшествиями, чтобы привлечь к себе новых сторонников из учащейся молодежи, поддерживая в среде ее брожение, возбуждая против правительства и властей, уверяя студентов в полной солидарности с ними социально-революционного сообщества. Такую же агитацию вело это сообщество и среди петербургских рабочих, подстрекая их к стачкам против хозяев, распаляя их страсти, всячески распространяя между ними социалистические и анархические учения. Петербургский кружок организовался в партию, принявшую название: „Земля и Воля“.
Одною из главных забот коноводов социальной революции было поддерживать возможно частые сношения с заключенными товарищами и содействовать их побегу из тюрем или мест ссылки. Побеги эти, за недостатком присмотра, сделались заурядным явлением, но те из заключенных, которым не удавалось вырваться на свободу, предавались мрачному отчаянию, выразившемуся, между прочим, в ряде так называемых „голодных“ бунтов в Петропавловской крепости, в тюрьмах Белогородской и Новоторжской, состоявших в том, что заключенные отказывались от пищи и пытались заморить себя голодом. Энергические меры, принятые против таких бунтов в последних двух тюрьмах харьковским губернатором князем Крапоткиным, возбудили против него крайнее раздражение и злобу революционеров. 9-го февраля 1879 года он убит выстрелом из револьвера.
За убийством князя Крапоткина в Харькове последовало 13-го марта в Петербурге покушение на убийство шефа жандармов Дрентельна. 2-го апреля, в девятом часу утра, при возвращении Императора Александра с прогулки в Зимний дворец шедший ему навстречу человек, одетый в пальто при форменной гражданской фуражке с кокардой, подойдя на близкое расстояние, сделал в Его Величество пять выстрелов из револьвера. К счастью, Государь даже не был ранен. Сбежавшаяся толпа схватила преступника, оказавшегося сельским учителем из исключенных из университета студентов, Александром Соловьевым.
Весть о новом покушении на священную особу Монарха быстро разнеслась по городу. Высшие военные и гражданские чины и дамы, имеющие приезд ко Двору, спешили в Зимний дворец, чтобы выразить пред Царем радость о его чудесном спасении. Император вышел к ним в Белую залу после обедни и благодарственного молебствия в малой церкви. Встреченный оглушительными кликами „ура!“, Государь произнес следующие слова, обращенные к присутствовавшим: „Я глубоко тронут и сердечно благодарю за чувства преданности, высказанные вами. Сожалею только, что поводом к этому послужил столь грустный случай. Богу угодно было в третий раз избавить меня от верной смерти, и сердце мое преисполнено благодарности за его милости ко мне. Да поможет он мне продолжать служить России и видеть ее счастливой и развивающейся мирно, как я того желал бы. Благодарю вас еще раз“.
Покушение на цареубийство ясно доказало недостаточность мер, принятых правительством против преступных действий шайки злоумышленников, не отступавших ни пред каким преступлением. На совещании высших сановников, происходившем, в присутствии Государя, в кабинете Его Величества, решено прибегнуть к новой мере, еще не испытанной: учреждению временных генерал-губернаторств, с предоставлением генерал-губернаторам чрезвычайных полномочий. Временных генерал-губернаторов положено назначить в Петербурге, Харькове и Одессе, а предоставленные им права распространить и на генерал-губернаторов в Москве, Киеве и Варшаве. Во всех этих и в смежных с ними губерниях Высочайше повелено: все местные гражданские управления подчинить генерал-губернаторам в том размере, в каком подчиняются главнокомандующему армией губернии и области, объявленные на военном положении, а также подчинить им же учебные заведения всех ведомств по предметам, относящимся до охранения государственного порядка и общественного спокойствия; предоставить генерал-губернаторам лиц гражданского ведомства предавать военному суду, а равно и нижеследующие права: высылать административным порядком из вверенных их управлению местностей всех тех лиц, дальнейшее пребывание которых в тех местностях они признают вредным; подвергать личному задержанию, по непосредственному своему усмотрению, всех лиц, несмотря на звание и состояние, в тех случаях, когда они признают это необходимым; приостанавливать или вовсе воспрещать издание журналов и газет, направление которых будет ими признаваемо вредным, и вообще принимать те меры, которые по местным обстоятельствам они признают необходимыми для охранения спокойствия во вверенном им крае. Временными генерал-губернаторами назначены три генерала, покрывшие себя славой в минувшую войну с Турцией: в С.-Петербург — генерал-адъютант Гурко, в Одессу — генерал-адъютант граф Тотлебен и в Харьков — генерал-адъютант граф Лорис-Меликов, только что успешно окончивший Высочайше возложенное на него поручение по принятию мер против распространения чумы, появившейся в некоторых уездах Астраханской губернии.
Дознание по делу о покушении на жизнь Государя хотя и обнаружило принадлежность преступника Соловьева к социально-революционному сообществу и многолетнее участие его в преступной деятельности, но не повело к раскрытию ни организации „партии“ в Петербурге, ни сообщников преступления. Соловьев предстал один пред Верховным Уголовным Судом, приговорившим его к смертной казни через повешение. Приговор приведен в исполнение и преступник казнен 28-го мая.
Вторую половину апреля и весь почти май Император Александр провел в Ливадии вместе с Императрицей Марией Александровной, болезненное состояние которой вызвало эту поездку в Крым. Отъезжая из столицы, Государь поручил снова Особому Совещанию из министров военного, финансов, юстиции, народного просвещения и внутренних дел, главноуправляющего II Отделением и шефа жандармов, под председательством министра государственных имуществ, Валуева, в отсутствие его исследовать и выяснить причины быстрого распространения в среде молодого поколения разрушительных учений и изыскать действительные практические меры положить предел их растлевающему влиянию. Комитет министров, которому председатель совещания представил на рассмотрение программу будущих его занятий, нашел, что неизбежное оглашение деятельности высшей комиссии вызовет, при существующем возбуждении умов, разные толки и превратные суждения, а потому полагал осуществление программы, проектированной комиссией, отложить до обстоятельств, более благоприятных. Но Государь настоял на точном исполнении своей воли, и во второй половине июня статс-секретарь Валуев внес на обсуждение Комитета Министров плод трудов состоявшего под его председательством Совещания.
Совещание это хотя и не признавало положения дел безысходным, но, сознавая его затруднительность, не скрывало и опасности, которой оно грозит государству.
Заключение Особого Совещания распадалось на две части: в первой изложены проектированные им меры судебно-административные, во второй части — те, что, по мнению его, должны были быть приняты по ведомству министерства народного просвещения.
Меры первой категории были следующие: 1) в видах предоставления полиции большей самостоятельности и для возвышения ее значения и авторитета в общественной среде, отменить право мировых судей давать полицейским чинам предостережения; 2) предоставить полиции право приносить жалобы на мировых судей прямо, а не через товарищей прокурора; 3) ввиду неудобств, происходящих от непризнания за полицейскими показаниями и протоколами силы полного судебного доказательства, и оттого, что мировые суды не действуют с беспрерывностью, которая требуется для полицейских дел, пересмотреть вообще узаконения о мировых судьях; 4) ввиду того что нынешний состав полиции не соответствует возложенным на нее требованиям закона, не ожидая пересмотра всех узаконений о полиции, усилить ее нынешний состав; 5) ввиду неразборчивого выбора земскими и городскими управлениями служащих по их ведомствам лиц, в числе которых нередко встречаются агенты революционной пропаганды, распространить действие правил 1866 года о предварительном испрошении согласия губернатора на определение известных должностных лиц на земские и городские управления; 6) ввиду постоянно и систематически вредного влияния периодической печати и недостаточности действующих о ней постановлений, проектировать новые правила о денежных с периодических изданий взысканиях; 7) ввиду распространяемого в крестьянском сословии возбуждения насчет обременительности лежащих на нем повинностей и недостатка предоставленного по закону земельного надела — принять меры к прекращению агитации, направленной против коренных начал положений 19-го февраля и к опровержению ложных надежд на дополнительный надел; 8) принимая во внимание, что необходимо ободрить и сплотить для противодействия революционной пропаганде те элементы населения, в которых должны естественно и преемственно заключаться разумные и охранительные силы, что такие силы действительно заключаются в частном потомственном землевладении, потому что они возбуждаются и поддерживаются его собственными интересами, и что влияние этого охранительного элемента до сих пор парализуется отсутствием всякой территориальной связи между разными частями населения — возвратиться к давнему предположению министерства внутренних дел об устройстве территориальных волостей и вообще оказать частному землевладению ободрительное со стороны правительства внимание; 9) ввиду того что другой охранительный элемент в настоящее время явно обнаруживается в среде раскольников, что эта среда до сих пор остается недоступной революционной пропаганде и что такое настроение ее полезно поддержать и упрочить — дать исполнительное движение Высочайше утвержденным в 1864 году предположениям относительно последователей сект, не признаваемых особенно вредными, с тем чтобы соответствующие меры были приняты административным порядком, без законодательной торжественности; 10) в видах устранения административной розни между разными частями Империи и во внимание к тому, что революционная агитация не находит удобной для себя почвы в населении, принадлежащем к польскому племени, отменить действующие в западных губерниях исключительные постановления и правила, не касаясь, впрочем, закона 10-го декабря 1865 года.
Относительно мер, которые надлежало бы принять для улучшения строя учебных заведений, между членами совещания произошло разногласие, выразившееся в оживленных прениях, а также и в том, что они не пришли к общему соглашению по этому важному вопросу.
Министр финансов указывал как на одну из главных причин неудовлетворительного состояния высших учебных заведений — на наплыв в них таких элементов, которые не представляют достаточного обеспечения ни к окончанию начатого курса учения, ни к размещению в общественной среде, если бы при помощи разных льгот им удалось его окончить. Дешевизна платы за учение — доказывал генерал-адъютант Грейг, — освобождение даже и от этой платы, многочисленные стипендии и разные другие воспособления, оказываемые учащимся, искусственно увеличивают число лиц, стремящихся к перемещению из одного слоя общества в другой. Несмотря на оказываемые им льготы и пособия, они подвергаются, во время состояния в заведениях, ожесточающей их нужде и тем легче поддаются влиянию злонамеренных агитаторов, которые заранее уверены в том, что именно на этой почве им всегда удобнее искать себе пособников и находить слепые исполнительные орудия. Между тем наша печать при всяком удобном случае старается возбуждать участие к учащейся молодежи, хвалить ее направление и защищать ту именно систему, которая переполняет заведения вредным и опасным контингентом.
Министр народного просвещения приписывал неустройство университетов недостаткам устава 1863 года, который, по мнению его, почти совершенно устраняет правительственную власть от влияния на учащихся и на учащих, в особенности права и способы влияния попечителей учебных округов, и предоставляет профессорским коллегиям неудобную во всех отношениях автономию. Но недостатки эти, заявил граф Толстой, будут устранены в новом университетском уставе, уже готовом ко внесению в Государственный Совет. Для предупреждения же наплыва студентов в столичные университеты министр народного просвещения выразил желание сосредоточить в своем ведомстве все вообще казенные университетские стипендии, дабы распределять их между университетами по своему усмотрению, предоставив дальнейшую разверстку по факультетам попечителям, а не коллегиям или советам. Сверх того, граф Толстой признавал необходимым восстановить, как в университетах, так и в гимназиях и реальных училищах, более точную учебную дисциплину, настоять на своевременном начатии лекций, воспретить произвольное со стороны преподавателей сокращение курсов и напомнить учащему сословию, что оно должно при исполнении своих обязанностей соблюдать установленную форму для одежды.
Перейдя к вопросу о народных училищах, министр народного просвещения признавал недостаточность надзора за ними, потому что инспекторов приходится на одну губернию от двух до четырех, тогда как их следовало бы иметь по одному на каждый уезд. Он находил, что следует напомнить предводителям дворянства о лежащей на них обязанности заботиться о правильном и сообразном с видами правительства направлении начального народного образования, а внимание Св. Синода обратить на предоставленный духовенству положением о народных училищах надзор в деле наблюдения за нравственным направлением школы. Министр упомянул о затруднениях, встречаемых им по наблюдению за школами, содержимыми на счет земства, о мерах, принятых для обеспечения преподавания в них Закона Божия и о более удовлетворительном состоянии многочисленных школ, содержимых на счет православного духовенства. Тем не менее граф Толстой настаивал на необходимости приготовлять для народных школ учителей, знакомых с педагогическими приемами, и с похвалой отозвался об учрежденных им учительских семинариях, выразив сожаление лишь о том, что число их не соответствует ощущаемым в них потребностям.
Генерал-адъютанты Грейг и Дрентельн высказали по этому поводу мнение, что учительские семинарии едва ли могут принести ожидаемую от них пользу, потому что выходящие из них учителя, хотя и взятые из народной среды, отчуждаются от этой среды во время прохождения курсов, не удовлетворяются своим положением, легко переходят в разряд недовольных условиями своего быта, вследствие чего могут поддаваться и влиянию революционной пропаганды. Министр финансов и шеф жандармов выразили убеждение, что задача первоначального обучения не так сложна, чтобы улучшенные педагогические приемы были для нее безусловно необходимы. Она заключается в том, чтобы научить детей читать, писать, считать и молиться Богу, и потому могла бы быть преимущественно вверена духовенству при улучшении его материального быта теми средствами, которые теперь предназначаются для школ, не состоящих в прямом его заведовании.
Граф Толстой с жаром защищал преимущество специалистов-педагогов в деле начального народного образования. Дело это, утверждал он, не так легко, как кажется на первый взгляд. В народных школах правильный исход преподавания важнее, чем в среднем учебном заведении или даже с университетской кафедры, потому что учитель имеет дело с неразвитыми и неподготовленными учениками. Так как духовные лица готовятся не к учительским, а к несравненно более важным пастырским обязанностям, то во всей Европе, не исключая и католических стран, в учительских семинариях воспитывают учителей для начального преподавания народу. Русское духовенство чуждо антагонизма со светскими властями и сочувственно встретило учреждение учительских семинарий в России. Граф Толстой проводил мысль, что преподавание в сельской школе учителем, приготовленным к этому делу в учительских семинариях, нисколько не нарушает естественного и законного влияния пастырей церкви на воспитание их прихожан. Положением о народных училищах духовенству предоставлено не одно преподавание Закона Божия, но и высшее наблюдение за религиозно-нравственным направлением обучения в начальных школах. Кроме того, церковно-приходские школы при церквах и монастырях находятся в исключительном заведовании духовенства, а таких школ — около трети всех существующих. Большее участие духовенства в этом деле министр признавал невозможным, считая его неподготовленным к преподаванию, слишком занятым своими приходскими обязанностями, а равно и заботой о своем материальном положении, по крайней недостаточности получаемого содержания.
Председательствовавший в Совещании министр государственных имуществ присоединился к общему взгляду министра финансов и шефа жандармов. Он заявил при этом, что всегда признавал и теперь признает дело народного образования существенно единым по своему государственному значению; что он прежде находил и теперь находит неудобным то участие, которое в нем предоставлено земским учреждениям, действующим неодинаково в разное время и в разных губерниях; что он считает необходимым объединение дела в одних руках и его повсеместное одинаковое направление к одной цели; что при данных условиях нашей обширной территории, нашего климата, малой густоты населения и ограниченности данных средств он сомневается в возможности устройства наших сельских школ по какому-нибудь усовершенствованному европейскому образцу и что по этим уваженьям он, со своей стороны, признает особенно желательным поручить эти школы прямому попечению приходского духовенства, вверив ему приискание учителей и надзор за ними и предоставив ему на этот конец те денежные средства, которые могли бы быть сбережены при устройстве и содержании школ на таких основаниях.
С общим взглядом Особого Совещания согласился и Комитет министров, одобривший большую часть предложенных Совещанием судебно-полицейских мер.
Не менее оживленные прения, как в Особом Совещании, происходили и в Комитете министров по вопросу о народном образовании.
Комитет министров, выразив убеждение, что проектирование мер по части народного образования требует, по важности их последствий, особой осторожности и строгого соображения со всей системой ведения учебного дела, чтобы отдельными мероприятиями не нарушить стройности системы, приступил к обсуждению возбужденных Особым Совещанием двух главных и существенных по учебному делу вопросов: 1) не следует ли положить предел искусственной поддержке весьма распространенного стремления перемещаться, путем высшего образования, из одного слоя общества в другой, и 2) должно ли поддерживать и развивать нынешний порядок приготовления учителей для народных школ посредством учительских семинарий или изменить систему народного образования, установив преобладающее влияние духовенства на школу?
По первому вопросу Комитет высказался утвердительно, вполне разделив взгляд на предмет, выраженный генерал-адъютантом Грейгом. Если — рассуждал он — доступность высшего образования и составляет потребность нынешнего века, то едва ли правильно искусственно возбуждать стремление к нему в России, где существуют столь резкие грани в быте различных общественных слоев. В силу этих соображений Комитет положил: „Предоставить подлежащим министрам, в ведении коих находятся высшие учебные заведения, принять к руководству изъясненное общее начало о положительном вреде искусственного возбуждения в России стремления к высшему образованию с тем, чтоб каждый из них принял по своему ведомству меры, коими могут быть достигнуты успешные результаты в смысле ослабления означенного явления. Вместе с тем, решено сосредоточить в министерстве народного просвещения все казенные университетские стипендии и предложено министру внести „в возможно неотлагательном времени“ в Государственный Совет проект нового университетского устава.
По вопросу о народной школе Комитет хотя и признал, „что духовно-нравственное развитие народа, составляющее краеугольный камень всего государственного строя, не может быть достигнуто без предоставления духовенству преобладающего участия в заведовании народными школами“, но в то же время нашел, что „полное повсеместное подчинение народной школы православному духовенству представляется ныне на практике затруднительным“, а потому и ограничился тем, что поставил достижение этого „целью согласованных стараний министерства народного просвещения и духовного ведомства“, выразив мнение, „что при значительной потребности в народных школах, при практической невозможности, чтобы самое преподавание в них лежало исключительно на обязанности сельского духовенства, и наконец, при большом числе местностей, населенных неправославными и даже нехристианами, — оканчивающие курс в учительских семинариях найдут себе занятия, соответствующие их назначению“. В заключение Комитет министров выразил пожелание, чтобы изысканы были средства к улучшению материального положения сельских священников и чтобы духовное ведомство всемерно облегчило способы к восстановлению исподволь упраздненных за последние годы самостоятельных приходов.
Такова была совокупность мер для борьбы с крамолой, проектированных Особым Совещанием и в несколько измененном виде поднесенных Комитетом министров на утверждение Государя. Из них весьма немногие были осуществлены своевременно; большую же часть опередили события, и они не вышли из области предположений.
К числу первых относятся: обнародованный в „Правительственном Вестнике“ циркуляр министра внутренних дел губернаторам, объявлявший, по особому Государя Императора повелению, „что ни теперь, ни в последующее время, никаких дополнительных нарезок к крестьянским участкам не будет и быть не может“, а также Высочайшее повеление о предоставлении министру народного просвещения права, впредь до утверждения нового общего устава университетов, издать инструкцию для университетской инспекции, с присовокуплением правил о даровании разных льгот, пособий и стипендий.
Между тем генерал-губернаторы широко применили чрезвычайные свои полномочия для подавления социально-революционного движения. Ими издан длинный ряд обязательных постановлений о разных предметах, состоявших более или менее в связи с этим движением, с наложением крупных денежных штрафов за их нарушение. Постановления эти установляли: строгое наблюдение за своевременной и точной пропиской видов, а в столицах — постоянное дежурство дворников; правила ношения, хранения и продажи оружия; правила о продаже легко воспламеняющихся и взрывчатых веществ, о надзоре за типографиями и т. п. Усиленные обыски и аресты производились среди лиц, заподозренных в соучастии с злоумышленниками; большая часть арестованных высылалась из Петербурга и университетских городов под надзор полиции в разные местности.
Невзирая, однако, на всю строгость преследования, а равно и на то, что некоторые из коноводов движения на юге попали в руки правосудия и понесли заслуженную кару, самое движение не только не ослабевало, но развивалось и проявлялось все с большей силой.
Главные вожаки и организаторы движения все еще ускользали от преследования и при помощи ложных имен и фальшивых паспортов, свободно разъезжали по России. В последних числах июня назначен был в Воронеже годовой съезд членов партии „Земля и Воля“, мало-помалу сплотившей в одно сообщество рассеянные по всему пространству России социалистические кружки. На съезде предполагалось обсудить как цели, преследуемые „партией“, так и средства и способы к их осуществлению. Большинство участников склонялось в пользу исключительно социального переворота, помимо переворота политического, а потому восставало против политических убийств, как не ведущих к цели. Но в среде сообщества выделилось несколько человек, настаивавших на политическом перевороте как на необходимом условии свободного и успешного распространения социалистических начал в русском народе. Прежде чем отправиться в Воронеж, социалисты, придерживавшиеся последнего взгляда, собрались в городе Липецке, Тамбовской губернии, и там совещались в продолжение четырех дней.
Число лиц, съехавшихся в Липецк, не превышало пятнадцати человек, мужчин и женщин, но то были самые решительные из коноводов революции, отчаянные головы, не отступавшие ни перед чем для достижения своих преступных целей. Пропаганда социализма — рассуждали они — невозможна в России при существующем образе правления, а потому следует стремиться к его ниспровержению, к ограничению самодержавной власти, к дарованию политических вольностей или к созыву народного представительства. Средством к достижению этой цели должен был служить террор, под которым заговорщики разумели убийство должностных лиц, и прежде всего цареубийство. На липецких совещаниях решено предпринять ряд покушений на Священную Особу Государя Императора. Там же выработана организация нового сообщества, выделившегося из партии „Земля и Воля“ и принявшего название „Народная Воля“. Три члена выбраны в так называемую „распорядительную комиссию“, поставленную во главе сообщества для направления и руководства его деятельностью. Все прочие участники съезда составили „исполнительный комитет“, назначением которого было организовать и совершить предположенные злодеяния.
Из Липецка члены нового сообщества отправились в Воронеж, где напрасно старались увлечь в свою организацию прочих своих товарищей. Раскол в среде партии „Земля и Воля“, уже обнаружившийся на воронежском съезде, происходившем в конце июня, окончательно решен на сходке в Петербурге 15-го октября. В противоположность партии „террористов“, называвшейся „Народная Воля“, — народники образовали свое отдельное сообщество под именем „Черный Передел“. Оба кружка завели свои печатные органы. Расходясь в средствах, они сходились в одной общей задаче — переустройство России на анархических началах — и оказывали один другому взаимную поддержку и помощь.
Проповедь социализма в народе и в образованных классах — такова была задача, которую поставили себе „народники“. „Террористы“ все свои усилия направили на одну цель — совершение цареубийства.
На собраниях так называемого „исполнительного комитета Народной Воли“, состоявшихся в Петербурге в конце августа, решено совершить несколько покушений на жизнь императора Александра осенью 1879 году, на обратном пути Его Величества из Ливадии — где Государь по обыкновению проводил осень — в Петербург, и притом с применением к делу динамита.
Приготовления начались с сентября. „Техники“ сообщества, с этой специальной целью занявшиеся изучением химии, и в частности — взрывчатых веществ, изготовляли в устроенных в Петербурге лабораториях в большом количестве динамит. Двое заговорщиков, мужчина и женщина, отправились в Одессу и там, поступив в качестве сторожа и жены его на железную дорогу, поселились в сторожевой будке на 14-й версте от Одессы и занялись подведением мины под рельсы при помощи товарищей, живших в Одессе и доставлявших им динамит. Тогда же другой заговорщик, в сопровождении женщины и двух рабочих, прибыл в гор. Александровск и поселился там близ станции железной дороги, выдавая себя за лицо, намеревавшееся выстроить в этой местности кожевенный завод. Работая ночью, они заложили под насыпью рельсового пути, на 4-й версте от станции, под глубоким оврагом, два цилиндра, наполненные динамитом, с электрическими запалами. В Москве, в 20 саженях от линии Курской железной дороги, приобретен был дом, в котором поместились, под видом хозяев, два злоумышленника, мужчина и женщина. По ночам собирались там все находившиеся в Москве или прибывшие туда члены сообщества и общими силами проводили оттуда подземный подкоп под полотно дороги. Галерея имела в основании 0,37 сажени ширины и в высоту 0,5 сажени. Спираль Румкорфа хранилась в доме, в сундуке, а гальваническая батарея в сарае. Под полотном на глубине двух саженей заложена была мина из динамита. Медные трубы для мины ковались в Харькове завлеченным в сообщество кузнецом. Оттуда же развозились в трех направлениях, в Одессу, Александровск и Москву, все прочие приспособления и динамит.
Все эти приготовления продолжались беспрепятственно целых три месяца, и ни одно из трех готовившихся злодеяний не было своевременно обнаружено. Когда стало известно, что Император Александр проследует обратно из Крыма в Петербург не через Одессу, а через Москву, то предупрежденные о том злоумышленники распорядились отправить оказавшийся ненужным в Одессе динамит в Москву. Лицо, везшее этот динамит, задержано 9-го ноября на станции Елисаветград. Но и это обстоятельство не повело к своевременному раскрытию ни мин под Александровском, ни московского подкопа.
Между тем Государь, выехавший из Петербурга 15-го августа через Динабург, Вильну и Гродно, прибыл в Варшаву; оттуда Его Величество ездил на свидание с германским императором в Александрово и через Брест и Одессу проехал в Ливадию, где пробыл два месяца. Из Ливадии Императрица Мария Александровна отбыла прямо в чужие края, в гор. Канн, на юге Франции, а Император 17-го ноября предпринял обратный путь в Петербург. При проезде Императорского поезда через гор. Александровск, 18-го ноября, в десять часов утра, три заговорщика, подъехав на телеге к месту, откуда начата была укладка проволоки, соединявшей спираль Румкорфа с миной под полотном железной дороги, сомкнули цепь, но взрыва не последовало. На другой день, 19-го, в 10 часов 25 минут вечера, на 4-й версте от пассажирской станции Курской железной дороги в Москве произошел взрыв, но, к счастью, не под Императорским, а под следовавшим непосредственно за ним так называемым свитским поездом. Поезд сошел с рельс, паровоз оторвался, несколько вагонов опрокинулось, но, за исключением легких поранений, несчастий с людьми не произошло.
20-го ноября, после обычного выхода с Красного крыльца в Успенский собор, Император Александр, принимая в Кремлевском дворце представителей сословий, сказал им: „Я надеюсь на ваше содействие, чтобы остановить заблуждающуюся молодежь на том пагубном пути, на который люди неблагонамеренные стараются ее завлечь. Да поможет нам в этом Бог и да дарует Он нам утешение видеть дорогое наше отечество постепенно развивающимся мирным и законным путем. Только этим путем может быть обеспечено будущее могущество России, столь же дорогое вам, как и мне“.
Проведя два дня в Москве, Государь 22-го ноября благополучно возвратился в Петербург.
Попытка взорвать царский поезд вызвала новые обыски и аресты, но без успеха. Виновники преступления остались не обнаруженными. В Петербурге так называемый „исполнительный комитет“ выпустил отпечатанное в тайной типографии воззвание, в котором грозил новым покушением на жизнь Монарха. Организация террористического сообщества все еще оставалась неизвестной властям. К раскрытию ее не повело и случайное задержание в Петербурге в конце ноября нескольких из принадлежавших к ней злоумышленников, у одного из которых найден план Зимнего дворца, на котором императорская столовая отмечена была крестом. В типографии сообщества стал выходить, с 6-го октября, периодический его орган, социально-революционное обозрение под заглавием: „Народная Воля“. Программа „исполнительного комитета“, излагавшая устройство террористической партии, ее намерения, цели и средства, в тысячах печатных экземпляров распространялась в Петербурге между единомышленниками и рассылалась во все концы России. Надежды свои возлагали заговорщики на готовившееся новое покушение, местом совершения которого должно было служить уже самое жилище Государя — Зимний дворец.
Еще в сентябре в число столяров, работавших в Зимнем дворце и помещенных в подвальном его этаже, поступил, под чужим именем и с поддельным видом, один из „распропагандированных“ рабочих, принадлежавших к террористическому сообществу. В продолжение четырех месяцев он мало-помалу сносил туда динамит в свой сундук, стоявший в комнате, расположенной как раз под царской столовой, а когда динамита накопилось около трех пудов, 5-го февраля, в шесть часов вечера, т. е. в обычное время обеда Императорской семьи, воспламенив через огнепроводный шнур приспособленную к сундуку капсюль с гремучекислой ртутью, сам удалился из дворца. Несколько минут спустя последовал взрыв.
Государь находился в это время в малой фельдмаршальской зале, куда вышел навстречу принцу Александру Гессенскому и сыну его, князю болгарскому, замедление в приезде которых и было причиной того, что обед не был подан в установленный час. От сильного удара поколебались стены, разбились вдребезги стекла, газ потух во дворце. Но разрушительное действие взрыва не распространилось далее главной гауптвахты, расположенной в первом этаже, над подвальным помещением, в котором заложена была мина, и под столовой залой. Из находившихся в этой комнате занимавших в этот день караул во дворце нижних чинов лейб-гвардии Финляндского полка убито 10 и ранено 56 человек. На полу столовой оказалась лишь небольшая трещина.
На следующий день в Большой церкви Зимнего дворца в присутствии Императора и всей Царской Семьи, а также при стечении толпы придворных, высших военных и гражданских чинов происходил благодарственный молебен. Следуя в собор, Государь остановился перед офицерами Финляндского полка и в милостивых выражениях благодарил их за отличное исполнение чинами полка службы накануне, во время и после взрыва. Несмотря на страшное опустошение, произведенное в рядах караула, на обезображенные трупы товарищей, на собственные раны и увечья, уцелевшие часовые оставались все на своих местах и даже по прибытии вызванной смены от л.-гв. Преображенского полка не уступали прибывшим своих мест, пока не были сменены своим разводящим ефрейтором, который тоже был ранен при взрыве. Его Величество выразил глубокое сожаление о жертвах печального происшествия и объявил, что семьи пострадавших будут обеспечены.
Две недели спустя, 19-го февраля 1880 года, Россия праздновала двадцать пятую годовщину вступления Императора Александра II на престол. Из самых отдаленных концов ее, от всех сословий, учреждений и множества отдельных лиц неслись теплые выражения любви, признательности, верноподданнической преданности Монарху.
В Петербурге день начался исполнением нескольких музыкальных пьес на площадке перед Зимним дворцом соединенными хорами всех гвардейских полков, при громе салютационных орудий, расставленных вдоль набережной Васильевского Острова. Государь слушал это исполнение с дворцового балкона и на оглушительное „ура!“ войска и народа, сняв каску, отвечал милостивыми поклонами. Вслед за этим в Белой зале Зимнего дворца состоялся прием поздравлений от военных чинов. Приняв поднесенный от гвардии образ-складень, Государь, имея возле себя Наследника Цесаревича, подозвал командиров гвардейских полков и сказал, что 25 лет тому назад покойный Император передал ему шефство над гвардейскими частями, в которых он за сорок лет перед тем сам начал службу; что еще будучи Наследником, он гордился командуемыми ими гвардейскими частями и был уверен, что они всегда отлично исполнят свое дело; что гвардия доказала это в две войны его собственного царствования: в 1863 году, при усмирении польского мятежа, и в войну 1877—1878 годов. Поблагодарив гвардию за ее ревностную и верную службу, Император Александр выразил уверенность, что, когда его не станет, гвардия так же точно будет служить и его преемнику. Обойдя затем ряды генералов и офицеров, Государь прибавил, обращаясь к последним, что уверен, что переживаемые ныне тяжкие времена пройдут, в особенности при содействии всех благонамеренных людей, к числу которых принадлежат и офицеры гвардии, в верности которых Его Величество не сомневается и вполне полагается на нее.
После благодарственного молебна, отслуженного в придворном соборе, Император принимал поздравления высших учреждений Империи. Председателем Государственного Совета, Великим Князем Константином Николаевичем, прочитан журнал заседания Совета, состоявшегося в тот же день, следующего содержания:
„Государственный Совет в чрезвычайном собрании 19-го февраля 1880 года, в торжественный день совершившегося двадцатипятилетия со дня восшествия Государя Императора на прародительский Престол, следуя сердечному влечению, признал священным долгом принести к подножию престола Его Императорского Величества верноподданническое поздравление вместе с выражением одушевляющих Совет благоговейных чувств признательности и преданности.
Государственный Совет, как ближайший участник в осуществлении предначертаний Государя по законодательству и высшему управлению, был постоянным свидетелем трудов Монарха по главным отраслям державного его дела. Совершившиеся в настоящее царствование преобразования и усовершенствования в законах, обновившие весь строй государства, являются плодами неисчерпаемой любви Его Императорского Величества к России и неусыпной заботливости его о благе вверенного ему Богом народа. Совет имел великое счастье быть призванным к обсуждению и окончательной разработке законодательных мероприятий, память о которых останется неизгладимой в летописях нашего отечества.
Наиболее важное из них — освобождение крестьян — возымело начало от лица самого Государя, развилось и созрело под непосредственным благотворным руководством Его Императорского Величества и исполнено успешно силой державной воли его, встреченной единомышленным сочувствием дворянства, при спокойствии и доверии сельского населения.
Великое, святое дело совершилось. Никому не знать и не счесть, сколько крестных знамений положено за него миллионами освобожденных людей, сколько теплых молитв вознесено к Богу, сколько горячих, радостных слез оросило русскую землю. Наименование Освободителя в благодарной памяти народной, неразрывно связанное с именем Александра II, будет навсегда красноречиво-простым свидетельством того, что прочувствовано русскими сердцами.
Дарование крестьянам прав свободных граждан и введение затем суда гласного, устного и равного для всех подданных, в связи с целым рядом других, по всем отраслям управления, узаконений и улучшений, указанных отеческой заботливостью Монарха, дали стране новую жизнь, Россия возмужала и развилась.
Не легок был путь, пройденный царственным тружеником; немало разнообразных препон дано было ему побороть. Провидению не угодно было умалить славу его деяний удалением от него той тяготы, которая, по неисповедимым путям Промысла, бывает неразлучна с трудом созидания, которая величавее проявляет дух избранников Бога и сильнее привязывает к ним сердца людей. Наряду с успехами и радостями представлялись трудности и ниспосылались печали. Но они не смущали его сердце, не ослабляли и не останавливали воли, благодеющей России.
Гордое венценосным своим Вождем, отечество с молитвой торжествует ныне двадцатипятилетие его царствования. Стекающиеся из всех концов обширной Империи, от всех сословий и обществ горячие заявления о неизменной преданности и благодарности Его Императорскому Величеству, сопровождаемые щедрыми пожертвованиями на богоугодные цели, свидетельствуют о беспредельной любви к Монарху его верноподданных, желающих добрыми делами привлечь на его главу новые благословения. Учреждение училищ, облегчение обремененных и неимущих и призрение страждущих — вполне достойное чествование Царя-Освободителя.
Бог Всемогущий да сохранит его на многие годы!“
Выслушав чтение журнала, Император произнес, обращаясь к членам Государственного Совета: „Благодарю вас, господа, за выражение ваших чувств. Благодарю вас также за ваши труды. К прискорбию моему, нет уже в живых многих из тех, которые участвовали в главных законодательных работах моего царствования. Благодарю всех ближайших сотрудников, начиная с тебя, — слова эти были обращены к Великому Князю, генерал-адмиралу, — первого моего помощника в крестьянском деле, а также всех министров, бывших и нынешних, в особенности государственного канцлера. Надеюсь, что Совет будет по-прежнему помогать мне в предстоящих еще трудах. Уповаю, что Бог нас не оставит. Молитесь вместе со мною, и Господь выведет нас из того тягостного положения, в котором мы теперь находимся. Бог да хранит всех вас!“.
Вслед за Государственным Советом Император Александр принял Сенат, постановление которого, состоявшееся в торжественном общем собрании всех департаментов, прочитал министр юстиции. В акте этом Сенат помянул все великие преобразования царствования: освобождение крестьян, судебную реформу, всеобщую воинскую повинность, земские и городские учреждения, финансовые меры, преобразование государственного контроля, гласность сметы и отчеты по ее исполнению. „Преобразования, предназначенные Его Императорским Величеством в мудрой заботливости о благе отечества, — свидетельствовал Сенат, — исполнены твердой державной волей с верным сознанием действительных нужд государства. Правительствующий Сенат, веруя в великую благость Божию, сохраняющую на счастие и радость русского народа священную жизнь Его Императорского Величества, уповает, что России суждено еще долгие годы идти путем мирного развития под Августейшим и мудрым руководительством Императора Александра II. Временная потребность в принятии чрезвычайных мер к искоренению ненавистной для всей России горсти крамольников не поколебали веры Царя в преданность Престолу народа русского. Россия сильна любовью Царя к своему народу и непоколебимой преданностью народа своему Царю. Великими преобразованиями, совершенными Императором Александром II, посеяны семена умственного и нравственного развития, трудолюбия и уважения к законам, неуклонное исполнение коих есть незыблемое основание, утверждающее благоустройство, могущество и счастие народное“.
На приветствие сенаторов Государь ответил: „Благодарю вас, господа, за выраженные вами чувства. Я уверен, что Правительствующий Сенат всегда, так же как в прежнем своем составе, и в настоящем его виде будет руководствоваться теми же правилами, действуя на благо и славу России. Убежден, что деятельность ваша всегда будет направлена к упрочению законного порядка. Еще раз благодарю и надеюсь, что мне и впредь придется благодарить вас за столь же добросовестное исполнение вами ваших обязанностей“.
Среди бесчисленных адресов, приветствий, поздравлений представлено было Его Величеству и всеподданнейшее письмо Святейшего Синода, прочитав которое, Государь начертал собственноручно: „Благодарю искренно. Да не оставит нас Бог в теперешних трудных обстоятельствах. На Него возлагаю, как всегда, всю мою надежду! Да будет воля Его!“