[5]Нѣсколько словъ о новой армянской поэзіи
Армянская поэзія XIX вѣка, какъ и вообще вся новая армянская литература, раздѣляется на двѣ главныя вѣтви: на восточную, къ которой принадлежатъ поэты, выставленные россійскими армянами, культурнымъ центромъ которыхъ былъ Тифлисъ, отчасти Москва и Петербургъ, и западную, представленную поэтами, уроженцами Турецкой Арменіи и вообще—Малой Азіи, жившими и дѣйствовавшими въ Константинополѣ, Смирнѣ и др. городахъ, въ новѣйшее время—въ крупныхъ европейскихъ центрахъ, вродѣ Парижа. У каждой изъ этихъ двухъ вѣтвей есть свои отличительныя особенности; такъ, напр., турецко-армянскіе поэты всегда придавали особенное значеніе заботѣ о красотѣ и изяществѣ формы, иногда даже въ ущербъ внутреннему содержанію стихотвореній; поэты, выставленные россійскими армянами, наоборотъ, отводили въ своемъ творчествѣ видное мѣсто идейному и тенденціозному элементу, подчасъ не обращая особеннаго вниманія на тщательную отдѣлку слога. Первые были, по большей
[6]части, почитателями французской поэзіи и въ разное время подражали Гюго, Ламартину, Мюссэ, Коппэ, Верлэну, Бодлэру, Роденбаху и др. поэтамъ; вторые были многимъ обязаны воздѣйствію русской поэзіи, лучшихъ произведеній Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Огарева, Надсона, изъ иностранныхъ авторовъ увлекались Байрономъ, Шиллеромъ, Гейне, а также и нѣкоторыми французскими поэтами, съ идейною окраскою творчества, вродѣ Гюго или Беранже. Если закавказскіе поэты до послѣдняго времени лишены были возможности правдиво и ярко отражать въ своемъ творчествѣ участь армянскаго народа въ предѣлахъ Россіи, то страданія турецкихъ армянъ затрогивались ими гораздо смѣлѣе и полнѣе, чѣмъ константинопольскими поэтами, имѣвшими дѣло съ турецкою цензурою. Наконецъ, необходимо имѣть въ виду, что литературный армянскій языкъ и поэтическій слогъ въ предѣлахъ Россіи во многихъ отношеніяхъ отличаются отъ турецко-армянской литературной рѣчи.
* * *
Обращаясь къ новой армянской поэзіи, къ творчеству поэтовъ, дѣйствовавшихъ во второй половинѣ XIX вѣка и въ началѣ XX, мы коснемся сперва восточной ихъ группы, естественно болѣе близкой и интересной для русскаго читателя, хотя бы потому, что она развивалась подъ извѣстнымъ воздѣйствіемъ русской литературы, отражала подчасъ тѣ же идеалы и стремленія, которыя воодушевляли лучшихъ русскихъ
[7]поэтовъ новѣйшаго времени. Вплоть до нашихъ дней поэтическое творчество, очень часто носившее тенденціозный, патріотическій и гражданскій характеръ, занимало очень видное мѣсто въ литературѣ россійскихъ армянъ. Многіе литераторы, съ гораздо бо̀льшимъ успѣхомъ выступавшіе въ качествѣ прозаиковъ, напр., романисты Абовьянъ (1806—1848), питомецъ дерптскаго университета, авторъ популярнаго, составившаго эпоху романа «Раны Арменіи», и Раффи (1832—1888), авторъ ряда боевыхъ, тенденціозныхъ романовъ и повѣстей, изображающихъ угнетеніе турецкихъ армянъ, или публицистъ-шестидесятникъ М. Налбандьянъ, сотрудникъ московскаго прогрессивнаго журнала «Сѣверное Сіяніе», впослѣдствіи знакомый и почитатель Герцена и Бакунина,—пробовали свои силы, но уже съ меньшимъ успѣхомъ, и въ сферѣ поэтическаго творчества, вдохновляясь нѣмецкими романтиками, Беранже, Огаревымъ и др.
Наряду съ этимъ, у россійскихъ армянъ было и нѣсколько даровитыхъ поэтовъ по призванію, оказавшихъ могущественное воздѣйствіе на окружающее общество. Таковъ былъ, напр., Рафаэлъ Патканьянъ (1836—1892), родившійся и проведшій значительную часть жизни въ Нахичевани на Дону, сынъ образованнаго священника Габріэла Патканьяна, редактировавшаго одно время журналъ «Араратъ», и двоюродный братъ петербургскаго профессора-оріенталиста К. П. Патканова, воспитанникъ дерптскаго и петербургскаго университетовъ, издавшій въ 1855 году вмѣстѣ съ двумя другими лицами первый
[8]сборникъ стихотвореній и продолжавшій писать стихи почти вплоть до самой своей смерти. Среди стихотворныхъ произведеній Патканьяна найдутся юмористическія, любовныя, анакреонтическія, написанныя въ духѣ народнаго творчества и т. д., но наибольшій интересъ представляютъ патріотическія, проникнутыя національною идеей и обличительныя. Если въ 50—60-ыхъ годахъ Патканьянъ создалъ такія идейныя вещи, какъ «Слезы Аракса» (переведено на 4 языка), поэма «Смерть храбраго Вардана Мамиконьяна» (съ знаменитою пѣснью Вардана «И теперь намъ молчать?»), «Чужестранка и армянскій юноша», «Пѣсня матери Агаси» и др., то, начиная съ русско-турецкой войны 1877—78 г., пробудившей въ сердцахъ многихъ армянскихъ патріотовъ надежду на скорое избавленіе отчизны отъ турецкаго гнета, онъ отразилъ въ длинномъ рядѣ горячихъ, воодушевленныхъ стихотвореній бѣдственную участь армянъ въ Турціи. Насколько эти стихотворенія потрясли и захватили читающую публику, видно изъ того, что отдѣльный сборникъ ихъ, такъ называемыя «Свободныя пѣсни», напечатанный (въ 1879 году) въ количествѣ 8.000 экземпляровъ, разошелся въ нѣсколько мѣсяцевъ.
Приближаясь къ народной рѣчи, Патканьянъ передаетъ, иногда—устами самихъ жертвъ турецкаго произвола, забитыхъ, безгласныхъ ванцевъ или мушцевъ, ихъ горькія сѣтованія и мольбы о помощи («Ванская молитва», «Ванское Отче нашъ», «Одна изъ тысячи», «Старикъ-ванецъ» и др.). Нерѣдко онъ
[9]возмущается покорностью и малодушіемъ тѣхъ, кто страдаетъ, не думая о сопротивленіи («Плачъ мушцевъ») и выказываетъ сочувствіе смѣлымъ порывамъ и начинаніямъ, стремленію къ стойкой борьбѣ за свободу, вѣрѣ въ свой народъ и его призваніе («Пѣсня ванской матери», «Пѣсня ванскаго поселянина», «Новое поколѣніе мушцевъ», «Ванскій удалецъ» и др.). Въ иныхъ стихотвореніяхъ Патканьянъ выражаетъ свое негодованіе или скорбь при видѣ холоднаго, безучастнаго отношенія Европы, точнѣе: европейской дипломатіи, къ участи гонимыхъ армянъ («Армянская кровь», «Протестъ противъ Европы», «Новый годъ», «Вздохи турецкихъ армянъ» и т. д.); стихотворенія этой категоріи стали особенно часто выходить изъ-подъ пера Патканьяна, когда онъ убѣдился, что его надежды и мечты не сбылись, что война и послѣдовавшій за нею Берлинскій конгрессъ не принесли ничего существеннаго его несчастному, всѣми забытому народу, а только «переложили цѣпи, снятыя съ славянскихъ народовъ, на армянъ».
Подобно лучшимъ армянскимъ сатирикамъ и комическимъ писателямъ, чуждымъ національнаго самообожанія, поэтъ не щадитъ тѣхъ соплеменниковъ, представителей буржуазіи, отчасти бюрократіи, которые ничего не дѣлаютъ для своихъ братьевъ, иногда прибѣгаютъ къ недостойнымъ компромиссамъ, чтобы жить припѣваючи и собирать себѣ капиталъ, становятся беззастѣнчивыми ренегатами, нерѣдко изображая изъ себя, однако, на словахъ—горячихъ патріотовъ и друзей народа
[10](«Армянинъ и армянская національность», «Желаніе армянъ», «Патріотъ», «Амира», «Адресъ султану отъ 36-ти эфенди-измѣнниковъ», «Армянское проклятіе», «Тѣмъ, кто меня не любитъ», и др.) Въ общемъ, Патканьянъ—типичный поэтъ народной скорби и гнѣва, поэтъ-борецъ и обличитель, иногда, быть можетъ, нѣсколько односторонній и нетерпимый, но всегда искренній, убѣжденный, любящій свободу, способный вести за собою лучшую, наиболѣе отзывчивую часть общества.
Извѣстность другого выдающагося поэта, выставленнаго россійскими армянами, Смбата Шахъ-Азиза (род. въ 1841 г.), уроженца села Аштаракъ, Эриванской губ., получившаго образованіе въ московскомъ Лазаревскомъ Институтѣ, принимавшаго участіе въ «Сѣверномъ Сіяніи», бывшаго затѣмъ въ теченіе долгихъ лѣтъ весьма популярнымъ преподавателемъ армянскаго языка и словесности въ томъ же институтѣ и занимающагося вплоть до нашихъ дней публицистическою дѣятельностью (отдѣльныя книги и брошюры, написанныя прозою и посвященныя жгучимъ вопросамъ народной жизни),—основывается главнымъ образомъ на его поэмѣ «Скорбь Леона» (1864 г.). Эта поэма, съ одной стороны, является отраженіемъ «эпохи великихъ реформъ» и связаннаго съ нею оживленія и обновленія русскаго общества, съ другой—принадлежитъ къ самымъ позднимъ отголоскамъ поэзіи Байрона,—оказавшей сильное вліяніе на армянскаго писателя, особенно его «Чайльдъ-Гарольда», которымъ Шахъ-Азизъ зачитывался и восторгался,
[11]наряду съ «Евгеніемъ Онѣгинымъ» и вообще творчествомъ Пушкина. Можно отмѣтить сходство и въ общемъ тонѣ и настроеніи («Скитанія и грустныя думы Леона») и въ отдѣльныхъ пріемахъ и деталяхъ (вставныя рѣчи или пѣсни, вродѣ «Прощанія Леона со своей возлюбленной», частыя обращенія автора къ читателю, рѣзкіе переходы отъ шутки къ паѳосу и обличеніямъ; желаніе познакомить читателя съ любимыми авторами главнаго героя, оказавшими на него вліяніе и т. д.). Все это не мѣшаетъ, однако, армянской поэмѣ во многихъ отношеніяхъ быть вполнѣ самобытнымъ произведеніемъ, тѣсно связаннымъ съ насущными вопросами національной жизни.
Герой поэмы, тонко чувствующій и увлекающійся юноша-идеалистъ Леонъ, уѣзжаетъ изъ Москвы, гдѣ онъ получилъ образованіе и извѣдалъ первую пламенную любовь, въ Закавказье и Турецкую Арменію, надѣясь трудиться и приносить пользу, но находитъ тамъ только сонъ, застой, эгоистическіе инстинкты, безпросвѣтный мракъ, страданія, развалины. Подъ вліяніемъ всего видѣннаго и испытаннаго имъ на родинѣ (въ Турецкой Арменіи онъ, сверхъ того, становится очевидцемъ турецкихъ и курдскихъ безчинствъ и звѣрствъ), Леонъ, и раньше склонный къ меланхоліи и тоскѣ, предается разочарованію, отчаянію, начинаетъ сомнѣваться въ будущности своего народа, обращается къ нему, особенно къ нѣкоторымъ его классамъ, съ укорами, обличеніями, сѣтованіями. Устами Леона, являющагося двойникомъ самого
[12]Шахъ-Азиза, въ поэмѣ обличаются матеріалистическіе вкусы, алчность и индиферентизмъ купеческаго класса, невѣжество и чисто мірскія наклонности духовенства, отсутствіе хорошихъ учителей и педагоговъ, господство пропитанныхъ схоластикою школъ, угнетеніе или уродливое воспитаніе женщинъ («Параллель между армянками V и XIX вѣка»), оторванность литературы и науки отъ жизни. Въ то же время Леонъ высказывается въ пользу построеннаго на европейскихъ основахъ воспитанія, женской эмансипаціи, развитія новаго, для всѣхъ понятнаго литературнаго языка, живой, отзывчивой къ народнымъ нуждамъ словесности, выражаетъ сочувствіе тѣмъ, кто борется съ рутиною, отрѣшается отъ шовинизма и стремится къ свѣту. Въ четвертой пѣсни, въ сильной, потрясающей формѣ, изображено трагическое положеніе утратившихъ смѣлые порывы и способность къ борьбѣ турецкихъ армянъ, на которое поэтъ обратилъ особое вниманіе подъ вліяніемъ гарибальдійскаго движенія и возрожденія Италіи (увлеченіе Гарибальди отразилось и въ стихотвореніи «Итальянки и итальянцы»). Есть въ поэмѣ немало мѣстъ, замѣчательныхъ и въ чисто художественномъ отношеніи, красивыхъ и изящныхъ по формѣ.
Мелкія стихотворенія Шахъ-Азиза также написаны по большей части красивымъ, образнымъ языкомъ. Одни изъ нихъ носятъ чисто лирическій характеръ, прославляютъ любовь съ необычною для армянской поэзіи того времени силою и увлекательностью или
[13]отражаютъ воспоминанія поэта о родинѣ и горячо любимой матери, съ которою онъ долженъ былъ разстаться, уѣзжая надолго въ Москву («Грезы любви», «Гибель любви», «Таинственная ночь», «Первая любовь», «Повѣсть любви», «Слезы дѣвушки», «Сонъ», «Аштаракъ», «Послѣднее прости»). Другія принадлежатъ къ числу идейныхъ, тенденціозныхъ или философскихъ вещей, частью опять окрашенныхъ байроновскою скорбью (напр, «Мое сердце объято тоской»), нерѣдко содержащихъ въ себѣ протестъ противъ нетерпимости, фанатизма, невѣжества, порабощенія женщины, политическаго индиферентизма и въ значительной степени навѣянныхъ русскою литературою и публицистикою 50—60-ыхъ годовъ («Нелюбознательность», «Участь народа», «Іезуиты и Зейтунъ», «Несчастная», «Поэтъ, матеріалистъ и гражданинъ», «Моя участь», «Да здравствуетъ святой трудъ» и др.). Наконецъ, третьи затрогиваютъ тяжелую долю армянъ въ Турціи и Персіи или содержатъ воспоминанія о славномъ прошломъ родины («Султанъ-притѣснитель», «Молитва плѣннаго армянина», «Ликуйте, я видѣлъ»…, «Пѣснь умирающаго патріота»,—начало которой навѣяно добролюбовскимъ «Милый другъ, я умираю»,—«Тигранъ II», «Долина скорби»). Въ новѣйшее время, послѣ значительнаго перерыва, Шахъ-Азизъ написалъ еще нѣсколько стихотвореній, среди которыхъ найдутся такія идейныя вещи, какъ «Духъ-скиталецъ».
Изъ другихъ армянскихъ поэтовъ старшаго поколѣнія, жившихъ и дѣйствовавшихъ въ предѣлахъ
[14]Россіи, слѣдуетъ упомянуть Георга Додохьяна, автора весьма популярнаго стихотворенія «Ласточка», отражающаго одинъ изъ самыхъ распространенныхъ мотивовъ армянской поэзіи, какъ народной, такъ и искусственной,—тоску по родинѣ, положеннаго на музыку и давно перешедшаго въ народъ.
Въ концѣ 80-ыхъ и въ 90-ыхъ годахъ минувшаго вѣка выступило на сцену новое поколѣніе поэтовъ, къ которому принадлежатъ Ованнесъ Ованнисьянъ, Леонъ Мануэльянъ, Александръ Цатуріанъ, Леренцъ (псевд.), Ованнесъ Туманьянъ, Аветисъ Исаакьянъ и нѣк. др. Творчество нѣкоторыхъ изъ этихъ поэтовъ носитъ слѣды вліянія Шахъ-Азиза и Патканьяна (у перваго они заимствовали, однако, преимущественно внѣшніе пріемы, особенности слога, нѣкоторые мотивы любовной лирики; какъ авторъ байронической поэмы, Шахъ-Азизъ не нашелъ послѣдователей и подражателей) и съ другой стороны—Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Надсона и др. Видное мѣсто занимаетъ въ немъ элементъ гражданской скорби, чередующійся съ чисто лирическимъ, субъективнымъ. Всѣ молодые поэты отозвались, въ той или другой формѣ, на страданія турецкихъ армянъ, то оплакивая тяжелую участь послѣднихъ, то призывая къ возрожденію и борьбѣ (отмѣтимъ, въ видѣ образца, прочувствованныя стихотворенія Ованнисьяна «Умолкли навсегда временъ былыхъ народы», «Весна», «Смерть воина»). Довольно часто попадаются у нихъ стихотворенія, посвященныя прошлому Арменіи, передающія грустныя думы поэта, который
[15]блуждаетъ среди обломковъ прошлаго величія, груститъ на развалинахъ древнихъ городовъ, посѣщаетъ тѣ мѣста, гдѣ происходили когда-то славныя, достопамятныя событія. Почти у всѣхъ найдутся патетическія обращенія, въ духѣ Надсона, къ мощному поэту-пророку, который долженъ сказать армянскому народу новое слово и вдохнуть въ него жизнь своими пѣснями (напр. «Могучія пѣсни» Цатуріана).
У каждаго поэта новаго поколѣнія всегда есть, конечно, и что-нибудь своеобразное, только ему одному свойственное; такъ, напр., Леренцъ, поэтъ-демократъ и мыслитель, иногда затрогиваетъ въ своемъ творчествѣ философскіе вопросы, излагаетъ въ одномъ случаѣ, въ стихотворной формѣ, теорію Дарвина, разсматриваетъ положеніе турецкихъ армянъ, прежде всего,—съ экономической точки зрѣнія; въ стихотвореніяхъ Туманьяна («Ахтамаръ», «Лампада Григорія Просвѣтителя» и др.) нерѣдко отражаются хорошо ему знакомыя народныя преданія, легенды, повѣрья, обряды, пѣсни, описывается закавказская природа, причемъ слогъ поэта иногда очень близко подходитъ къ народной рѣчи; творчество Исаакьяна также носитъ подчасъ слѣды вліянія безыскусственнаго творчества, а въ другихъ случаяхъ получаетъ окраску въ духѣ западно-европейскихъ символистовъ и вообще—сторонниковъ новыхъ теченій въ сферѣ литературы и искусства («Зима», «Туманъ распростеръ свои крылья» и мн. др.).
* * *
[16]
Въ исторіи постепеннаго развитія поэзіи турецкихъ армянъ сыграла извѣстную роль вліявшая на нѣкоторыхъ константинопольскихъ поэтовъ литературно-научная и просвѣтительная община мхитаристовъ, основанная въ началѣ XVIII вѣка на островѣ св. Лазаря, въ преддверіи Венеціи, даровитымъ выходцемъ изъ Малой Азіи, Мхитаромъ Севастійскимъ[1]. Нѣкоторые члены этой армяно-католической общины, содѣйствуя, согласно ея основнымъ задачамъ и уставу, своими трудами разработкѣ армянской исторіи, географіи, археологіи, исторіи литературы, усиленно занимаясь переводами западно-европейскихъ сочиненій по различнымъ отраслямъ знанія, въ то же время обогатили родную словесность многочисленными стихотворными произведеніями, которыя не получили болѣе широкаго распространенія, главнымъ образомъ, потому, что почти всѣ они были написаны на древне-армянскомъ классическомъ языкѣ, мало понятномъ современнымъ читателямъ. Нѣкоторые поэты, выставленные мхитаристами, занимались преимущественно стихотворными переводами,—такъ, ими были переведены лучшія созданія античныхъ литературъ: «Иліада», «Одиссея», «Энеида» и т. д. Другіе выступили съ оригинальными стихотвореніями и поэмами; къ числу ихъ принадлежалъ, между прочимъ, скончавшійся въ 1901 году Гевондъ Алишанъ, наряду съ цѣнными трудами по армянской исторіи и археологіи написавшій болѣе 300 стихотворныхъ произведеній, носящихъ, преимущественно, гуманную, мягкую, часто—элегическую окраску, проникнутыхъ
[17]любовью къ людямъ и природѣ, религіознымъ чувствомъ, патріотическою скорбью, мѣстами красивыхъ по формѣ, хотя и не свободныхъ отъ вліянія «ложно-классическихъ» образцовъ. Любовь къ родинѣ и грустныя думы при видѣ ея безправнаго и униженнаго положенія—боевые мотивы у Алишана отсутствуютъ—отразились, между прочимъ, въ такихъ стихотвореніяхъ и поэмахъ его, какъ «Армянскій край», «Армянскій геній», «Хразданъ», «Тебя, армянская страна, я оплакиваю», «Масисскія горы» (бесѣда между Большимъ и Малымъ Араратомъ о судьбѣ Арменіи), «Аварайрскій соловей» (прославляется смерть за родину національнаго героя Вардана Мамиконьяна, погибшаго на Аварайрскихъ поляхъ 2-го іюня 451 года, въ рѣшительномъ бою съ персами). Другой мхитаристъ, Арсенъ Багратуни, авторъ обширной поэмы «Гайкъ», хотѣлъ дать образецъ армянскаго національнаго эпоса, взявъ сюжетъ изъ миѳическаго періода армянской исторіи.
Членомъ общины былъ сначала и Хоренъ Наръ-Бей (Галфаянъ; 1831—1892), впослѣдствіи выступившій изъ ордена и перешедшій на сторону армянской національной церкви, жившій въ Константинополѣ, дѣйствовавшій тамъ на общественномъ и политическомъ поприщѣ, писавшій стихотворенія и пьесы (одно изъ наиболѣе популярныхъ его стихотвореній—«Первые ростки»), лично знакомый съ Викторомъ Гюго и Ламартиномъ, переводчикъ «Гармоническихъ пѣсней» послѣдняго на армянскій языкъ. Конгрегація мхитаристовъ въ общемъ
[18]содѣйствовала до извѣстной степени подготовленію истинно новой поэзіи турецкихъ армянъ, вполнѣ современной по духу, красивой и выразительной по языку, повліявъ, въ лицѣ своихъ отдѣльныхъ представителей, на нѣкоторыхъ константинопольскихъ поэтовъ послѣдующей эпохи (напр., на Гекимьяна и Бешикташляна). Она утратила въ этомъ отношеніи свое прежнее значеніе только съ той поры, когда во всѣхъ областяхъ армянской жизни выступили на первый планъ свѣтскіе дѣятели, одушевленные желаніемъ служить народу.
* * *
Изъ турецко-армянскихъ поэтовъ старшаго поколѣнія самыми выдающимися были Мкртичъ Бешикташлянъ и Петросъ Туріанъ (Дуріанъ). Ихъ блестящая, хотя и непродолжительная (особенно у Туріана) литературная дѣятельность невольно отодвинула на второй планъ и какъ бы затмила творчество и славу нѣкоторыхъ другихъ константинопольскихъ поэтовъ, въ своемъ родѣ также заслуживающихъ вниманія, напр., Сер. Гекимьяна, автора нѣсколькихъ прекрасныхъ стихотвореній («Красота», «Какъ волны грозныя»), который пробовалъ свои силы и какъ драматургъ (любопытно, что онъ писалъ, между прочимъ, и трагедіи на итальянскомъ языкѣ) и оказалъ безспорное вліяніе на нѣкоторыхъ писателей его времени. Мкртичъ Бешикташлянъ, получившій подобно Гекимьяну образованіе въ обители мхитаристовъ и многимъ
[19]обязанный вліянію Алишана, игравшій впослѣдствіи видную роль въ общественной и умственной жизни константинопольскихъ армянъ, участвовавшій въ различныхъ просвѣтительныхъ и патріотическихъ обществахъ, содѣйствовавшій развитію армянской сцены и самъ писавшій для нея, пользовавшійся большимъ уваженіемъ и любовью своихъ согражданъ-армянъ и скончавшійся въ 1868 году, былъ искреннимъ, воодушевленнымъ лирикомъ, съ гуманными влеченіями, идеалистическимъ взглядомъ на жизнь, любовью къ родинѣ и неподдѣльнымъ поэтическимъ чувствомъ. Являясь въ извѣстныхъ отношеніяхъ послѣдователемъ иностранныхъ поэтовъ, вродѣ Мюссе и Гейне, онъ все же сумѣлъ сохранить свою индивидуальность и быть вполнѣ субъективнымъ писателемъ. Его творчество по большей части носитъ мягкій, изящный характеръ, языкъ его очень красивъ и образенъ. Иныя его стихотворенія отражаютъ горячую, восторженную любовь, причемъ иногда отличаются задумчивымъ, грустнымъ колоритомъ, такъ какъ поэтъ часто говоритъ о разбитой или безнадежной любви, навсегда утраченномъ счастьѣ («Вы не туда неситесь, пѣсни», «Къ ней», «Слезы дѣвушки», «Когда-бъ я сталъ, хотя ни мигъ»,(!) «Къ Гоарикъ», «Прости мнѣ, дѣва…» и др.). Бешикташлянъ нерѣдко воспѣваетъ въ своихъ стихахъ природу, особенно природу Арменіи, готовый вступать въ бесѣду, точно съ одушевленными существами, съ цвѣтами, звѣздами, журчащимъ ручьемъ.
Патріотизмъ, горячая любовь къ родинѣ и своимъ
[20]приниженнымъ, обездоленнымъ братьямъ также играетъ большую роль въ его поэзіи, иногда получая болѣе воинственный, боевой характеръ (напр., въ стихотвореніи «Зейтунскій армянинъ» и вообще въ циклѣ пламенныхъ стихотвореній, вызванныхъ отчаянно-смѣлымъ возстаніемъ зейтунскихъ горцевъ-армянъ въ 1862 году), иногда выражаясь въ формѣ воспоминаній о прошломъ Арменіи («Армянскіе герои», «Походъ Арташеса I», «Пѣснь на смерть царя Хосрова Великаго» и др.), иногда, наконецъ, нося задушевную, трогательную, нѣжную окраску (популярное стихотвореніе «Весна», проникнутое тоской по родинѣ). Весьма характерны тѣ вещи, въ которыхъ Бешикташлянъ, всегда бывшій проповѣдникомъ миролюбія и братства, стремившійся, напр., смягчить и облагородить призывомъ ко взаимному пониманію и довѣрію временно обострившіяся взаимныя отношенія армяно-григоріанъ и армяно-католиковъ, выражаетъ гуманныя, дышащія любовью къ людямъ мысли,—напр., пѣсня «Мы—братья», положенная на музыку и пользующаяся большою популярностью всюду, гдѣ живутъ армяне (двѣ строки изъ нея высѣчены на надгробномъ памятникѣ поэта).
Весьма коротка и не богата событіями была жизнь Петроса Туріана (1851—72), даровитаго юноши, родившагося въ семьѣ мастерового, съ ранняго дѣтства узнавшаго, что такое—нужда и лишенія, принужденнаго браться за самыя неподходящія, неинтересныя занятія, чтобы добыть какіе-нибудь гроши, часто сидѣвшаго зимою въ нетопленой комнатѣ, потому что
[21]не на что было купить дровъ, тѣмъ не менѣе посвящавшаго всѣ досуги поэзіи, восхищавшагося Викторомъ Гюго, пробовавшаго писать и для театра, рано заболѣвшаго чахоткою и умершаго въ такую пору, когда другіе только начинаютъ свою литературную дѣятельность. Въ лицѣ Туріана армянская литература лишилась талантливаго, субъективнаго и самобытнаго поэта-пессимиста, изъ котораго могло еще многое выйти. Небольшой томикъ его стихотворныхъ произведеній заключаетъ въ себѣ нѣсколько патріотическихъ вещей,—«Горе армянина», «Мечта», «Пѣснь о Варданѣ»,—а также немало стихотвореній, воспѣвающихъ любовь, которая наравнѣ съ смертью владѣла мыслями юнаго поэта и временно заставляла его иногда предаваться несбыточнымъ мечтамъ на краю могилы. Но всего характернѣе тѣ вещи, въ которыхъ отражается мрачное, безпросвѣтное міросозерцаніе Туріана, имѣющаго много общихъ чертъ съ Надсономъ: «Моя скорбь», «Мученіе», «Говорятъ мнѣ», «Моя смерть», «Озеро», «Я не о томъ скорблю…» Въ подобныхъ стихотвореніяхъ поэтъ говоритъ о своей близкой смерти, иногда высказываетъ пламенную жажду жизни, любви, счастья, иногда, наоборотъ, какъ будто примиряется съ грозящею ему участью, но задаетъ себѣ вопросъ, сохранится ли о немъ память въ народѣ, или никто не посѣтитъ его одинокую могилу,—и всегда мучится сознаніемъ, что ему удалось слишкомъ мало сдѣлать для своей страны…
Въ новѣйшее время заявила о себѣ новая плеяда турецко-армянскихъ поэтовъ, среди которыхъ есть не
[22]мало весьма талантливыхъ людей. У нѣкоторыхъ изъ нихъ не трудно замѣтить слѣды вліянія Бешикташляна и Туріана, сказывающагося и во внѣшней формѣ, и въ отдѣльныхъ мотивахъ ихъ поэзіи. Наряду съ этимъ константинопольскіе поэты нашихъ дней многимъ обязаны воздѣйствію французской поэзіи новѣйшаго періода, положившей свой отпечатокъ на многія ихъ стихотворенія, явно написанныя въ духѣ западно-европейскаго символизма, которому они старались подражать, и нерѣдко весьма красивыя и своеобразныя по языку. Здѣсь слѣдуетъ упомянуть имена Аршака Чобаньяна, Хазикьяна (переводчика Данта, Коппэ и др.), Малезьяна, г-жи Сибиль, Вахрама Свачьяна и др. Чобаньянъ, редакторъ парижскаго армянскаго журнала «Анахитъ»,—около котораго группируются молодые турецко-армянскіе писатели,—эмигрировавшій за границу константинопольскій литераторъ, многое сдѣлавшій для сближенія соплеменниковъ съ западно-европейскою культурою и словесностью и, съ другой стороны, знакомившій французскую публику съ армянскою народною поэзіей, изящной литературой, новѣйшимъ фазисомъ армянскаго вопроса, въ то же время является авторомъ разнообразныхъ, красивыхъ и оригинальныхъ по формѣ стихотвореній (напр. «Сказка», «Небо скрылось въ туманѣ отъ насъ»), причемъ иныя его вещи, вродѣ «Колыбельной пѣсни для нашей матери Арменіи», носятъ идейную, тенденціозную окраску.
* * *
[23]
Въ общемъ, армянская поэзія XIX вѣка, особенно ея восточная вѣтвь, является самымъ яркимъ отраженіемъ армянской народной души. На нее положили свой отпечатокъ тѣ безконечныя невзгоды и страданія, которыя въ разное время обрушивались на этотъ народъ, столь жестоко испытанный судьбою. Подобно тому, какъ мотивы армянскихъ народныхъ пѣсенъ проникнуты неподдѣльною, хватающею за душу скорбью и тоскою, которая является отголоскомъ многовѣковыхъ мукъ, искусственная армянская поэзія, развившаяся въ XIX столѣтіи, также носитъ въ значительной степени безотрадную, сумрачную окраску, подъ вліяніемъ новѣйшаго фазиса трагической исторіи того многострадальнаго края, который ассирійцы, парѳяне, римляне, персы, арабы, византійскіе греки, монголы, турки, русскіе столько разъ завоевывали, опустошали, вырывали другъ у друга или дѣлили между собою. Когда же въ народѣ стали пробуждаться порывы къ новой жизни, къ свободѣ, единству и просвѣщенію, поэзія и въ этомъ случаѣ сыграла видную роль, воодушевляя тѣхъ, кто боролся, поддерживая и ободряя слабыхъ и колеблющихся, показывая въ туманной дали будущаго свѣтлый идеалъ, къ которому нужно было стремиться.
Наряду съ этимъ, хотя внѣшнія обстоятельства и не благопріятствовали развитію поэзіи, не связанной непосредственно съ участью народа, съ борьбою за новую жизнь, съ идеалами молодого поколѣнія, въ области армянской литературы явились и отдѣльные
[24]представители чистой лирики, субъективнаго творчества, мечтательной, восторженной или затронутой міровою скорбью поэзіи, которая иногда отличается красотою и прелестью формы или невольно подкупаетъ насъ своимъ искреннимъ, задушевнымъ колоритомъ. Въ интересахъ безпристрастія и желательной полноты общей картины, въ настоящемъ сборникѣ представлены всѣ главнѣйшіе оттѣнки и мотивы новой армянской поэзіи, какъ чисто идейной, боевой, національной, обличительной, такъ и чисто художественной, субъективной, полной настроенія, иногда приближающейся къ народному творчеству, иногда навѣянной западными образцами.
Пусть же эта книга, въ которой приняли участіе современные русскіе поэты, любезно отозвавшіеся на приглашеніе редакціи, поможетъ нашей читающей публикѣ ознакомиться съ душою армянскаго народа, съ его идеалами и запросами, заставитъ его отнестись съ сочувствіемъ къ тому краю, который столько перенесъ и выстрадалъ на протяженіи вѣковъ и въ наши дни такъ часто обагряется кровью! Хорошо понявъ и оцѣнивъ другъ друга, отбросивъ послѣдніе остатки взаимнаго недовѣрія и предубѣжденія, сознавъ, что все это искусственно поддерживалось и разжигалось и не имѣетъ реальнаго основанія, представители двухъ народовъ, исторически связанныхъ между собою, могутъ объединиться на почвѣ общихъ идеаловъ и подать другъ другу руки для совмѣстной работы, для совмѣстной борьбы.
Юрій Веселовскій.
Армянская муза — М: Типо-литогр. Т-ва И. Н. Кушнеревъ и Ко,1907.