По близости горнаго хребта Вогезовъ, на самой границѣ Лотарингіи и Эльзаса, этой древней, споконъ вѣка на половину германской провинціи, находится деревня Гронперъ, лежащая, приблизительно, на разстояніи тридцати миль, отъ вновь возникшаго, чисто Французскаго мѣстечка, минеральныхъ водъ, Пломбьеръ. Какъ бы тамъ ни порицали погибшее Императорское правленіе, но нельзя опровергать того, что во во времена Имперіи прокладывались прекрасныя улицы; Эльзасъ, въ этомъ отношеніи также не былъ забытъ Наполеономъ, такъ что теперь, вдоль Гронпера, тянется большая дорога, сливающаяся, при Ремиремонъ, съ линіею желѣзной дороги, которая, въ свою очередь, переходитъ въ другую линію, по направленію въ Кламаръ.
Съ тѣхъ поръ какъ между Гронперъ и Ремиремонъ ходитъ маль-постъ, давшій возможность чрезъ посредство желѣзной дороги, имѣть сношеніе съ другими провинціями, Эльзасскіе обыватели воображаютъ, что въ отношеніи образованія они ни чуть не уступаютъ жителямъ большихъ городовъ. Отъ внимательнаго путешественника впрочемъ не ускользнетъ, что дѣйствительное образованіе, въ самомъ дѣлѣ, стало проникать къ нимъ, еще прежде чѣмъ Императорская милость разлилась по странѣ, было ли это слѣдствіемъ открытія новыхъ рельсовыхъ дорогъ или слѣдствіемъ водяного сообщенія, опредѣлить это трудно. Говорятъ, что сотню лѣтъ тому назадъ, въ 1767 г., когда протестантскій пасторъ Оберлинъ обзавелся своимъ домомъ, въ приходѣ де ла Рошъ, жители этой области умственно были погружены въ глубокій мракъ. Невѣжественное, полуголодное и одичалое населеніе, отрѣзанное отъ всякаго сообщенія, едва умѣло на столько воздѣлывать свою родную почву, чтобы добыть изъ нея свое пропитаніе. Ни одно полезное ремесло не производилось здѣсь; и умственныхъ способностей у католиковъ и протестантовъ, хватало только на то, чтобы враждовать между собой.
Съ появленіемъ пастора Оберлина, этого избраннаго служителя церкви, въ странѣ произошелъ значительный переворотъ; съ тѣхъ поръ Эльзасъ, мало по малу, сталъ возвышаться и до сихъ поръ продолжаетъ идти впередъ. Мирно живутъ между собою всѣ приходы, не мучимые честолюбіемъ и не показывая особенной симпатіи къ политическимъ вопросамъ. Жители пользуются, хотя и не ученымъ, но хорошимъ образованіемъ и проявляютъ живую дѣятельность, при чемъ ихъ жизнь принимаетъ тотъ здоровый и свѣжій лоскъ, возбуждающій въ насъ такую зависть, когда мы находимся въ извѣстномъ Философическомъ настроеніи, но время котораго думаемъ, что любимъ сельскую жизнь и смотримъ на городскаго обывателя съ соболѣзнующей улыбкой.
Хорошо ли видѣть въ народѣ равномѣрный успѣхъ, обнимающій всѣхъ вообще, не выдѣляя никого особенно, изъ своей среды, или же болѣе желательно видѣть въ немъ господство тѣхъ честолюбивыхъ силъ, въ бурномъ соревнованіи стремящихся впередъ и влекущихъ за собой какъ дворцы такъ и богадѣльни, эти вопросы пусть каждый рѣшитъ себѣ самъ. Но тотъ кто нечаянно заглянетъ въ Гронперъ, вѣрно предпочтетъ первое, потому что имъ овладѣетъ чувство такого внутренняго благосостоянія, что онъ охотно откажется отъ роскоши, учености и господствующихъ модъ. Кто знаетъ можетъ быть жители этихъ горъ и долинъ, ставши теперь снова германскими, возвысятся еще болѣе!
Гронперъ довольно красивая деревня и могла бы претендовать на названіе города. Большая часть ея домовъ занимаемы самими владѣльцами и содержатся въ чрезвычайной чистотѣ и опрятности: ярко блестятъ на солнцѣ ихъ аспидныя крыши. Почти надъ каждою дверью красуется вывѣска, большія буквы которой объясняютъ, что домовладѣлецъ торгуетъ полотнами, выдѣлываемыми въ цѣлой странѣ. Не считая уютнаго, пріятнаго впечатлѣніи, производимаго Гронперомъ, онъ обладаетъ еще прекрасною окрестностью и кто разъ только видѣлъ этотъ прелестный уголокъ земли, тотъ не можетъ не полюбить его. Кромѣ того здѣсь большое изобиліе воды: у подошвы покатостей лежитъ красивое озеро; многочисленные ручейки, журча, бѣгутъ изъ горныхъ странъ и своимъ теченіемъ приводить въ движеніе, въ своей прохладной глубинѣ, колеса многихъ водяныхъ мельницъ. Тамъ и сямъ стремится небольшой водопадъ и виднѣется легко доступный горный хребетъ, съ вершины котораго открывается изъ за Швейцарскихъ горъ восхитительное зрѣлище восхожденія солнца, наконецъ въ трехъ миляхъ отъ деревни черезъ дикое ущелье одиноко течетъ главная рѣка и воды ея особенно стремительны на томъ мѣстѣ у новой улицѣ въ Мюнстеръ, гдѣ дугою изгибается мостъ. Она служитъ обитателямъ Гронпера богатымъ вознагражденіемъ за недостатокъ въ ихъ природѣ величественныхъ красотъ и видъ, открывающійся съ нея, вполнѣ оправдываютъ всѣ хвалебныя пѣсни деревни, о своей родинѣ.
Обширная гостинница въ Гронперѣ, подъ вывѣскою «Золотой левъ» производитъ на путешественника странное впечатлѣніе своею неуклюжей, хотя и для хозяйства удобной, архитектурой и своимъ происхожденіемъ, по всей вѣроятности обязана все болѣе и болѣе увеличивающейся торговли полотнами, равно какъ и прекрасному мѣстоположенію и чудному горному воздуху. Внутреннее помѣщеніе этого заведенія можетъ имѣть только самую скромную претензію на французскую роскошь, но не смотря на то, дѣла хозяйства не перестаютъ идти въ гору и благосостояніе хозяина «Золотаго льва» все болѣе и болѣе процвѣтаетъ.
Такъ какъ гостинница эта служитъ весьма важнымъ источникомъ для нашего разсказа, то пусть же читатель немедленно познакомится съ ея обывателями и въ тоже время узнаетъ, что если нашъ разсказъ въ состояніи возбудить въ немъ нѣкоторый интересъ, то до самого его конца онъ долженъ будетъ семейнымъ образомъ расположиться въ «Золотомъ львѣ», но не какъ гость, изрѣдко приходящій и уходящій, а какъ другъ дома, посвященный во всѣ сокровенные дѣда семейства. Онъ не долженъ противиться раздѣлить съ хозяиномъ его обѣдъ, обязанъ часокъ-другой побесѣдовать съ хозяйкою и поближе сойтись съ ихъ сыномъ, знакомство съ которымъ можетъ принять, но желанію, болѣе или менѣе интимный характеръ, и наконецъ онъ долженъ также умѣть, со всею симпатіею дружбы принимать участіе во всѣхъ радостяхъ и горестяхъ племянницы хозяина. Читатель, которому это не понравятся и который не въ состояніи отказаться, на нѣкоторое время, отъ общества знатныхъ дамъ и кавалеровъ, сдѣлаетъ хорошо, если позволитъ автору предостеречь его ни на одинъ шагъ не вступать въ гостинницу «Золотой левъ».
Во время нашего разсказа, хозяинъ Михаилъ Фоссъ былъ человѣкъ довольно красивый, сильный, высокій и дѣятельный. Такъ какъ во всей общинѣ каждый зналъ, что сыну его уже двадцать пять лѣтъ отъ роду, то не трудно было сосчитать, что ему самому стукнуло уже приблизительно пятьдесятъ, хотя по наружности этого и не было видно. Но смотря на довольно полную фигуру, походка его была чрезвычайно легка и рука хозяина дома обладала изрядною физическою силою. Въ его коротко остриженныхъ, темныхъ и кудрявыхъ волосахъ пробивалась уже небольшая сѣдина, но усы и борода сохраняли еще свой блестящій, каштановый цвѣтъ. При живыхъ, умныхъ и карихъ глазахъ, онъ имѣлъ носъ съ горбомъ и большой ротъ. Онъ былъ почти всегда въ веселомъ расположеніи духа и любилъ свое семейство, но считалъ себя первымъ въ домѣ и придерживался того воззрѣнія, что преклонныя года даютъ ему право лучше знать, чѣмъ молодымъ людямъ, что для нихъ хорошо и что худо. Въ домѣ всѣ его любили и въ деревни онъ пользовался всеобщимъ уваженіемъ, но, въ выпуклости его носа и въ сверканьѣ глазъ, лежало нѣчто, что способно было возбудить страхъ въ его приближенныхъ. И въ саномъ дѣлѣ Михаилъ Фоссъ въ состояніи былъ потерять терпѣніе и придти въ сильную ярость.
Нашъ хозяинъ былъ во второй разъ женатъ. Отъ первой жены имѣлъ онъ единственнаго сына, Георга Фосса, который ко времени нашего разсказа достигъ уже двадцатипятилѣтняго возраста. Георгъ между тѣмъ не находился подъ кровомъ своего отца; онъ на время перешелъ къ владѣтельницѣ другой гостинницы Кольмаръ. Георгъ Фоссъ считался въ деревнѣ умнымъ, смѣтливымъ молодымъ человѣкомъ и многіе, въ атомъ отношеніи, предпочитали его отцу. Когда онъ, ставши оберкелнеромъ въ гостинницѣ въ Кольмаръ, принялъ на себя управленіе всѣмъ домомъ, при чемъ оказалось что Георгъ даже изъ этого ветхаго, пришедшаго въ упадокъ, заведенія съумѣлъ извлечь значительную пользу, то стали поговаривать, что Михаилъ Фоссъ поступилъ весьма опрометчиво, отпустивъ отъ себя сына. Истинная-же причина удаленія сего послѣдняго, была небольшая ссора, происшедшая между отцомъ и сыномъ, a оба характерами такъ походили другъ на друга, что отцу трудно было удержать свое господство, а сыну трудно подчиниться.
Георгъ Фоссъ былъ очень похожъ на своего отца, съ тѣмъ исключеніемъ, однако, что своею наружностью далеко уступалъ ему, какъ часто говорили старички въ Гронперѣ. Онъ былъ тщедушнѣе отца, нѣсколькими вершками ниже его ростомъ, Соразмѣрно уже въ плечахъ и никогда отъ его руки нельзя было ожидать такой-же Физической силы. Но онъ имѣлъ тѣже ясныя и карія, чрезвычайно умныя глаза, тотъ-же рогъ и орлиный носъ, широкій лобъ, хорошо сформированный подбородокъ и тоже выраженіе лица, по которому казались такъ и чувствовалось, что онъ охотнѣе повелѣваетъ, чѣмъ повинуется. И такъ произошла маленькая ссора и Георгъ Фоссъ перешелъ въ домъ родственницы своей матери и принялъ управленіе ея дѣлами.
Впрочемъ между отцемъ и сыномъ дѣло не дошло до разрыва и Георгъ не могъ упрекнуть себя въ неповиновеніи родительской воли. Дѣло просто на просто состояло въ томъ, что ихъ характеры были слишкомъ сходны и когда Михаилъ, заподозривъ сына къ намѣреніи совершить извѣстную глупость, нашелъ нужнымъ объяснить ему, что не допуститъ его до этого, то Георгъ заблагоразсудилъ отвѣтить, что для его успокоенія, можетъ уѣхать изъ Гронпера. Вслѣдствіе этого онъ и простился со своею родиною и отправился на почтовый дворъ въ Кольмаръ, гдѣ сталъ правою рукою и подпорою своей престарѣлой родственницѣ, мадамъ Фарагонъ.
Обстоятельство, вызвавшее упомянутую ссору, было любовное дѣло, при чемъ возникъ вопросъ, влюбился-ли Георгъ въ племянницу своей мачихи, Марію Бромаръ и намѣренъ-ли онъ на ней жениться. Но прежде чѣмъ ближе объяснить этотъ случай, необходимо сперва познакомить читателя съ мадамъ Фоссъ и ея племянницей.
Мадамъ Фоссъ была почти двадцатью годами моложе своего супруга, которому принадлежала уже пять или шесть лѣтъ. Онъ взялъ ее изъ Епиналя, гдѣ она жила вмѣстѣ съ значительно старшею, овдовѣвшею сестрою, разлука съ которою, при замужествѣ, была самая горестная.
— «Если съ Маріею случится какое-либо несчастіе», сказала она Михаилу, передъ тѣмъ чѣмъ дать ему свое согласіе, «не правда-ли, тогда Минни Бромаръ найдетъ у насъ пріютъ?» и Михаилъ Фоссъ, пылавшій тогда любовью къ избранной невѣстѣ — горячо пылавшій, не смотря на свои сорокъ четыре года — охотно далъ требуемое обѣщаніе. То, чего боялись, дѣйствительно случилось въ скоромъ времени: мадамъ Бромаръ переселилась въ вѣчность и Минни Бромаръ — или Марія, какъ ее называли впослѣдствіи, нашла гостепріимное убѣжище въ Гронперѣ. Михаилъ Фоссъ, какъ только ему напомнили о данномъ обѣщаніи, немедленно взялъ ее къ себѣ. Еслибъ даже я ничего не обѣщалъ, то тѣмъ не менѣе она должна-бы была переселиться къ намъ, сказалъ онъ. У насъ въ домѣ хватитъ мѣсто еще для одной дюжины. Слова эти вѣроятно относились къ крошкѣ, барахтающейся въ то время въ колыбели, въ комнатѣ его жены и служившей средствомъ для мадамъ Фоссъ дѣлать изъ своего супруга все что ей было угодно и добиться у него, болѣе или менѣе, всего чего желала. Такимъ образомъ случилось, что Марія Бромаръ, которой только что минуло пятнадцать лѣтъ, изъ Епиналя перебралась въ Гронперъ и домъ, дѣйствительно, ничего не потерпѣлъ отъ ея присутствія. Марія, обладая нѣжнымъ и любящимъ характеромъ, скоро принаровилась къ привычкамъ и желаніямъ своего стараго дяди; она пріучились набивать ому трубку, изъ ея рукъ получалъ онъ тарелку супу, она подавала ему туфли и своими прекрасными руками обвивалась вокругъ его шеи, такъ что рѣшительно стала его любимицею. Когда она была еще ребенкомъ, все это чрезвычайно нравилось Михаилу; но черезъ пять лѣтъ, когда Марія стала взрослой дѣвушкой, въ его головѣ возникла мысль, какъ неприлично было-бы, еслибъ въ его домѣ, пока онъ самъ еще въ лучшихъ годахъ, устроилось второе семейство — въ то время въ колыбели лежала уже третья малютка — тѣмъ болѣе, что Марія не имѣла никакого приданаго. Въ качествѣ старшей дочери, она сосредоточивала въ себѣ всѣ возможныя достоинства, однако Михаилъ не могъ сродниться съ мыслью, чтобы Георгъ женился, не добывъ предварительно себѣ самостоятельнаго положенія въ снѣгѣ. Благоразуміе настоятельно требовало, чтобы онъ на этотъ счетъ объяснился съ сыномъ.
Хотя мадамъ Фоссъ и была двадцатью годами моложе мужа, но никто не находилъ этотъ бракъ неравнымъ и никто не смѣялся надъ Михаиломъ, взявшимъ себѣ жену гораздо моложе себя, казалось что это такъ и должно было быть. Михаилъ отличался свѣжестью и бодростью, а мадамъ Фоссъ хотя и обладала пріятною наружностью и въ невѣстахъ, какъ говорили очевидцы, была даже красавицей, теперь же на видъ казалась гораздо старѣе своихъ лѣтъ. Много заботъ и горя пережила она передъ тѣмъ, какъ Михаилъ женился на ней; потомъ пошли дѣти и безпокойства, вызванныя управленіемъ огромнаго хозяйства. Привычка смотрѣть на Георга и Марію Бромаръ, какъ на своихъ собственныхъ дѣтей, изглаживало въ ней всякую мысль о разницѣ лѣтъ, существующей между нею и ея мужемъ. Какъ жена, она никогда не питала ни малѣйшаго желанія опередить своего супруга въ чемъ бы то ни было — съ нея было довольно и того, что въ нѣкоторыхъ вещахъ ее считали способною выражать свое мнѣніе и давать совѣты. Теперь мадамъ Фоссъ постоянно носила бѣлый чепецъ и платье изъ темной шерстяной матеріи, замѣняемое ею, по праздникамъ, чернымъ шелковымъ; на ея рукахъ были коричневыя полуперчатки и въ мягкихъ войлочныхъ туфляхъ бродила она по всему дому. Какъ хозяйка предавалась она полезной дѣятельности хотя и безъ особенной энергіи, нѣжно была привязана къ мужу, къ которому питала однако небольшой страхъ, любила въ нѣкоторыхъ мелочахъ слѣдовать своему собственному разсудку, но въ другихъ, зависимыхъ отъ нея дѣлахъ, охотно позволяла руководить собою; огромная заботливость о дѣтяхъ, казалось, лишала ее способности много заниматься хозяйствомъ. Съ племянницей обращалась она нѣжно, вообще была ласкова со всѣми въ домѣ и считала лучшимъ днемъ для себя воскресенье, когда она могла воспользоваться правомъ пригласить къ своему столу господина пастора.
Будучи протестантомъ, Михаилъ Фоссъ не имѣлъ ничего противъ того, чтобы его преподобіе обѣдало у него въ праздничные дни, съ условіемъ, однако, чтобы онъ въ разговорѣ сохранялъ надлежащія границы и благочестивый господинъ съ удовольствіемъ согласился на невинную бесѣду во время трапезы.
Передъ тѣмъ, чѣмъ начать разсказъ, намъ необходимо сказать также нѣсколько словъ о Маріи Бромаръ.
Марія Бромаръ, героиня нашего небольшаго романа и намъ-бы хотѣлось описать читателю роль, которую она играла, подлѣ дяди въ обширной комнатѣ верхняго этажа гостинницы Гронпера.
Марія была вполнѣ развита и находилась въ цвѣтѣ лѣтъ, она отпраздновала уже двадцатилѣтій день рожденія. Росту она казалась маленькаго, въ сравненіи съ ея очень высокими воспитателями, и отличалась Стройнымъ, граціознымъ и чрезвычайно подвижнымъ станомъ. Владѣя крѣпкими мускулами, ей доставляло удовольствіе употреблять свои силы въ дѣло, почему всякая домашняя работа была ей хорошо знакома. Во время пятилѣтняго своего пребыванія въ Гронперѣ, она съумѣла заставить посвятить себя во всѣ тайны дядинаго ремесла. Она умѣла различать достоинство винъ по ихъ букету; по чувству угадывала полновѣсенъ ли хлѣбъ и по первому взгляду могла судить такъ ли дѣлалось масло и сыръ; что касается до живности, то никто, въ цѣломъ приходѣ, не въ состояніи былъ надуть ее; въ яйцахъ она отлично знала толкъ и вѣрнымъ взглядомъ опредѣляла доброту полотна. Она умѣла даже расчитать какъ долго продержится сѣно и сколько овса должно идти на конюшни. Еще году не прошло современи ея пребыванія у дяди, какъ онъ увѣрился, что Марія не даромъ живетъ у него, а черезъ пять лѣтъ Михаилъ Фоссъ готовъ былъ поклясться, что не только въ Эльзасѣ, но и въ цѣлой Лотарингіи не найдется дѣвушки распорядительнѣе и умнѣе Маріи. Ко всѣмъ этимъ достоинствамъ она присоединяла еще красоту: ея роскошныя, каштановыя волосы кудрявыми волнами обрамляли лобъ и коротко остриженныя сзади, локонами вились вокругъ красиво сформированной шеи. Ея сѣрые сверкающія глаза, хотя и имѣли небольшой зеленоватый отливъ, но полныя живости и ума, краснорѣчиво разнизывали цѣлыя повѣсти о томъ, что происходило въ ея душѣ; такъ и читалась въ нихъ вся подвижность ея натуры и желаніе принимать участіе во всемъ, что было ей подъ силу. Ея отецъ, Иванъ Бромаръ, былъ такого же покроя какъ и Михаилъ Фоссъ, потому и у Маріи былъ тотъ же римскій носъ съ горбомъ, который придавалъ лицамъ хозяина и его сына выраженіе, заставлявшее остерегаться противерѣчить имъ. Ея ротъ былъ хотя немного великъ, но отличался бѣлыми, безукоризненными зубами и невозможно было видѣть ничего слаще ея улыбки. Однимъ словомъ, Марія была прелестная дѣвушка и Георгъ Фоссъ, чтобы не влюбиться въ нее, при такомъ близкомъ сожительствѣ, долженъ бы быть человѣкомъ безъ сердца.
По прошествіи пяти лѣтъ, развившихъ Марію, всѣ приближенные принуждены были сознаться, что наружностью и умомъ, она далеко превышала тетку. Но, почти невольно, сохраняла она всѣ свои прежнія привычки; прежде, постоянно, была она на ногахъ готовая къ услугамъ всякаго и каждаго — и теперь тоже самое. Садились ли дядя и тетка за столъ, она всегда была у нихъ подъ рукою, ухаживала за ними, прислуживала посѣтителямъ гостинницы и заботилась о всемъ домѣ, такъ что всѣмъ казалось, будто она никогда не думала о самой себѣ. Сидящею находили ее весьма рѣдко; иногда пила она чашку кофе, стоя у маленькаго бюро, гдѣ вносила счеты въ книгу или убирая со стола съѣдала кусочикъ мяса. Часто, во время ужина, Марія облакачивалась на кресло дяди, а когда тотъ приглашалъ ее придвинуть себѣ стулъ и раздѣлить съ ними трапезу, она обыкновенно отвѣчала, что предпочитаетъ тамъ и сямъ что нибудь поѣсть. Дядя былъ для нея, во всѣхъ отношеніяхъ, предметомъ самой нѣжной внимательности, она но глазамъ угадывала его желанія, ревностно старалась предупредить его малѣйшія нужды и содѣйствовать къ исполненію всѣхъ его плановъ. Подобнаго идолопоклонства не видно было въ ея обращеніи съ теткою, но несмотря на то, она всегда была ея правою рукою, такъ что мадамъ Фоссъ, лишенная дѣятельности Маріи въ хозяйствѣ, рѣшительно не съумѣла бы управиться безъ нея. Такимъ образомъ Марія Бромаръ стала ангеломъ хранителемъ въ гостинницѣ «Золотой левъ» въ Гронперѣ.
Теперь остается еще только упомянуть въ немногихъ словахъ о спорномъ вопросѣ Георга Фоссъ и его отца, кончившемся тѣмъ, что Георгъ былъ отосланъ въ Кальмаръ; необходимо также прибавить одно слово о томъ, что произошло между Георгомъ и Маріею. Послѣ этаго мы можемъ начать свой разсказъ, ни мало не заботясь болѣе о прошедшемъ.
Михаилъ Фоссъ, какъ человѣкъ справедливый, добросердечный и разумный, по всей вѣроятности ничего не имѣлъ бы противъ брака молодыхъ людей, еслибъ планъ къ этому союзу первоначально былъ бы представленъ его разсмотрѣнію, въ уваженіе его опытности и проницательнаго ума. Но идея къ тому установилась такимъ образомъ, что въ нихъ возникла мысль, будто дѣло шло о тайной любовной сдѣлкѣ за его спиною. Дли него Георгъ былъ еще мальчикъ, а Марія почти что ребенокъ — и не ломая долго благородной головы, рѣшилъ онъ что исторія эта совершенно не приличная.
— Я не потерплю этаго, сказалъ онъ Георгу.
— Чего не потерпишь ты, батюшка?
— Не представляйся, ты знаешь, на что я намекаю! Если это дѣло нельзя будетъ устроить какъ нибудь иначе, то тебѣ надо будетъ уѣхать отсюда. Прежде чемъ думать о женитьбѣ, ты долженъ составить себѣ состояніе!
— Да я вовсе и не думаю о женитьбѣ!
— Гдѣ же были твои мысли, когда я засталъ тебя съ Маріею? Я не дозволю этой глупости ради нея, ради тебя и, наконецъ, ради меня самаго. Ты хорошо сдѣлаешь, если на время удалишься отсюда.
— Если вамъ угодно, батюшка, то я завтра снаряжусь въ дорогу.
Михаилъ ни слова не возразилъ на это. На слѣдующій день Георгъ дѣйствительно собрался въ путь, едва давая себѣ часъ времени, чтобы привести въ порядокъ ту часть отцовскихъ дѣлъ, которые лежали на его обязанности. Надо знать, что въ предпріятіяхъ отца Георгъ не оставался празднымъ зрителемъ и что, почти со времени его выхода изъ народной школы, ему былъ порученъ надзоръ надъ торговлею срубленнымъ лѣсомъ, равно какъ и надъ пильною мельницею. Отецъ Георга, выразивши, что передъ вступленіемъ въ бракъ, сынъ долженъ сперва составить себѣ состояніи, не могъ упрекнуть его въ праздности. Георгъ въ срубкѣ лѣса и пильной мельницѣ зналъ столько же толку, сколько Марія въ живности и полотнѣ. Михаилъ не совсѣмъ былъ правъ, разлучая молодыхъ людей: они составили бы подходящую пару, а въ его домѣ нашлось бы а для нихъ мѣстечко; въ противномъ же случаѣ въ Гронперѣ имѣлось много пустаго мѣста, гдѣ можно было бы выстроить другой домикъ. Но глава дома, конечно, не могъ спокойно смотрѣть на то, чтобы мальчики и дѣвочки, составляющіе его собственность, влюблялись подъ самымъ носомъ, не испросивъ первоначально его позволенія и совѣта. «Это дѣло и для меня было не очень то легко», говаривалъ самъ себѣ старикъ.
Правда, съ другой стороны, Георгъ былъ уже слишкомъ сухъ съ отцомъ, но можетъ быть ему самому не было ли пріятно, воспользоваться этимъ обстоятельствомъ, чтобы уйти изъ Гронпера и на время разлучиться съ Маріею? Во всякомъ случаѣ, не мѣшало ему поближе ознакомиться со свѣтомъ и если Марія была красивая, умная дѣвушка, то въ чужихъ краяхъ ему удалось бы можетъ быть найти дѣвушку еще красивѣе и умнѣе ея!
Разговоръ отца и сына происходилъ въ свѣтлый, сентябрьскій день и часъ спустя Георгъ былъ уже на горной вершинѣ, подлѣ работниковъ, занимающихся сдираніемъ коры съ большихъ, сосновыхъ срубковъ; тутъ онъ пробылъ до глубокой ночи. Вернувшись домой, онъ, въ разговорѣ съ мачихой, слегка коснулся своего намѣренія, на слѣдующее утро отправиться въ Кольмаръ и взять съ собою изъ свопхъ вещей все что было приведено въ порядокъ. Въ этотъ вечеръ онъ не говорилъ съ Маріею, а отцу отдалъ еще только нѣкоторыя отчеты о строевомъ лѣсѣ и мельницѣ; Каспаръ Мунцъ, главный лѣсной стрѣлокъ, сказалъ онъ, хорошо знакомъ съ дѣдами и въ состояніи руководить дальнѣйшими работами, пока отцу самому вздумалось бы посмотрѣть за ними. Михаилъ Фоссъ былъ грустно настроенъ и злоба снѣдала его; однако онъ ничѣмъ не выразилъ этого, передалъ сыну черезъ жену сто Франковъ, не высказавъ ей при этомъ волновавшихъ его чувствъ.
На утро слѣдующаго дня Георгъ, не повидавшись съ отцемъ, выѣхалъ изъ Гронпера.
Въ день отъѣзда Марія была вставши, чтобы позаботиться о его завтракѣ. «Что это значитъ, Георгъ?» спросила она.
— Отецъ полагаетъ, что для меня лучше, если я уйду отсюда — оттого я и отправляюсь своей дорогой!
— А почему же это было бы лучше для тебя? Георгъ не отвѣчалъ. Выло бы ужасно, еслибъ ты рассорился съ отцемъ! мнѣ кажется, что ничего худшаго не могло случиться съ тобою!
— Между нами не произошло ссоры, то есть я не ссорился съ нимъ; если онъ хочетъ придираться ко мнѣ, то я тутъ ни при чемъ.
— Нельзя же это такъ оставить, сказала Марія, ставя передъ Георгомъ яичницу, собственноручно приготовленную для него. Я лучше желала бы умереть, чѣмъ видѣть между нами раздоръ.
Наступила пауза.
— Георгъ, не я ли тому причиною? начала она, снова собирая все свое мужество.
— Отецъ полагаетъ, что я влюбленъ въ тебя — онъ и не ошибается.
Марія молчала нѣсколько минутъ; она стояла совсѣмъ близко къ Георгу, который, не смотря на интересный разговоръ, завтракалъ съ большимъ аппетитомъ. Наполнивъ его тарелку во второй разъ, Марія снова заговорила:
— Что до меня, Георгъ, то я никогда не рѣшусь сдѣлать что нибудь противное моему дяди.
Почему же это можетъ быть противно ему? Онъ только всегда и всюду хочетъ поставить на своемъ.
— Это правда.
— Онъ мнѣ сказалъ, чтобъ я шелъ — потому я и пойду. Для него работалъ я, какъ никто другой, никогда не проронивъ ни однаго слова о своемъ правѣ, на долю въ его имѣніи — мнѣ это никогда не приходило въ голову!
— Вѣдь все же и перейдетъ къ тебѣ, Георгъ!
— Почему же не пожениться намъ, коли на то явилась у насъ охота?
— У меня, по крайней мѣрѣ, пропадаетъ всякая къ тому охота, отвѣтила она, торжественнымъ голосомъ, если это возбуждаетъ неудовольствіе дяди.
— Ладно, возразилъ Георгъ. Да вотъ ужъ и лошадь запряжена, пора мнѣ и въ дорогу.
Онъ отправился, не повидавшись ни съ кѣмъ, кромѣ Маріи Бромаръ. Какъ только онъ скрылся изъ ея глазъ, она поднялась на верхъ, въ свою комнату, сѣла на кровать и грустно задумалась. Она чувствовала, что горячо любя Георга, не въ состояніи отказаться отъ него безъ мучительныхъ страданій и боялась, что необходимость заставитъ теперь ее отречься отъ своей привязанности къ нему. Хотя Георгъ признался, что любилъ ее, но признаніе это было такое холодное и лишенное всякой пылкой страсти, что ей казалось, если-бъ онъ любилъ ее серьезно и имѣлъ бы дѣйствительное намѣреніе жениться на ней, то онъ могъ бы выразиться яснѣе и хоть издали намекнуть, что хочетъ постараться переломить упрямство отца. Но Георгъ ни слова ни сказалъ и Марія, въ своемъ горестномъ раздумья, дошла до того убѣжденія, что между ними все кончено. Въ душѣ ея готова была, вспыхнуть искра негодованія и раздраженія противъ дяди, но она подавила эти чувства, увѣряя себя, что всѣмъ своимъ существованіемъ обязана ему и не считая при этомъ, подобно Георгу, всю пользу, принесенную ей самой всему дому Михаила Фосса. Въ собственныхъ глазахъ она была ничто иное, какъ только слабая дѣвушка, которая не въ состояніи была оказать значительныхъ услугъ. Въ ея головѣ промелькнула мысль увѣрить дядю въ неосновательности его подозрѣній; вѣдь не могло же ей казаться неестественнымъ желаніе дяди сдѣлать сыну лучшую партію. Впослѣдствіи же она отказалась отъ этаго намѣренія, заключивъ, что это дѣло могло имѣть свои трудныя стороны и рѣшилась молчать. Марія такъ и сдѣлала, думала о Георгѣ и молча страдала, хотя наружно, но крайней мѣрѣ, сохранила свой обычный живой нравъ; по прежнему оцѣнивала живность, считала бѣлье и сводила счеты, какъ будто съ нею не приключилось никакой бѣды. Михаилъ Фоссъ дѣлалъ видъ, что ничего не замѣчаетъ, но тѣмъ не менѣе высоко цѣнилъ честный поступокъ Маріи и глубоко запечатлѣлъ его въ своемъ сердцѣ.
Между тѣмъ Георгъ, поселившись въ Кольмарѣ, во всѣхъ своихъ предпріятіяхъ имѣлъ наилучшій успѣхъ; это впрочемъ всегда было такъ, когда Фоссы брались за что нибудь. Между нимъ и его родными не происходило переписки, хотя ихъ раздѣляло только разстояніе въ десять миль.
Одинъ только разъ мадамъ Фоссъ съѣздила въ Кольмаръ навѣстить Георга и вернулась съ извѣстіемъ, что ему хорошо.